Глава 7 ДВЕ ЭКСПЕДИЦИИ. ВТОРАЯ ТАЙНА ТИБЕТА

Должно было случиться нечто грандиозное и одновремен­но трагическое, чтобы остались такие вот осколки исчезнув­шего мира, разбросанные по всему земному шару. И все же в подобное невозможно поверить — настолько привыкли к обы­денности даже самые смелые ученые, их идеи и теории никак не могут оторваться от медленно меняющихся картин эволю­ции. Точно под действием гипноза эти картины подновляют­ся, изменяются, уточняются — в них же старательно вписыва­ются катаклизмы, а получающиеся при этом швы и рваные края панорамы тщательно ретушируются и заглаживаются.

Тибетский лама шел к истине другим путем. И сам его путь, и открывшаяся истина превосходят любую фантастику. О предыдущем витке цивилизации он впервые узнал от своего наставника и только позднее увидел все своими глазами. Его наставник Мингьяр Дондуп сообщил ему это по высшему по­велению. Группа, в которую входил наставник и его учитель, открыла пещеру, в которой хранились поразительные творе­ния и машины працивилизации — ее техника.

Это произошло в отдаленном горном районе, где незадол­го до экспедиции был слышен ужасающий грохот. Выяснить его причину и направились пятеро тибетских лам, обследо­вавших этот район. Несколько дней они кружили в высокого­рье. Однажды учитель Дондупа (имя его не сообщается) ран­ним утром встал, но выглядел необычно — он словно бы и не проснулся еще, даже не отвечал на вопросы. Под действием непонятного порыва он двинулся по склону, вздрагивая и по­рой теряя равновесие. В страхе четверка лам последовала за ним. Они достигли гребня вершины, с которого открылась небольшая долина, заваленная камнями. Казалось, здесь трес­нула земля и склоны сбросили с себя множество обломков обнажившихся скал. Это и был тот камнепад, который вызвал грохот. Учитель Дондупа упорно брел между камнями, пере­брался на противоположный склон, миновав долину. Дондуп первым полез за ним по каменной крутизне, испытывая страх. Едва отдышавшись на каменном карнизе, он потерял из виду желтую мантию учителя. Вся четверка нашла уступ скалы, перевела дух, и Дондуп вдруг увидел щель около метра шириной и полтора метра высотой. Стало ясно, что учитель вошел в эту расщелину. Там было темно. Они последовали за ним, огибая острые камни и выступы. Иногда приходилось ползти.

Дондуп замер от неожиданного света. Вокруг разлилось яркое, ярче лунного, серебристое сияние. Открылись стены пещеры, своды которой терялись вверху. Предстало зрелище, от которого можно было потерять рассудок. Четверка застыла на месте. В темноте висело множество серебристых шаров, они-то и излучали несказанный свет. В пространстве резко очерчивались силуэты странных машин и приборов. Привыкнув к свету, участники экспедиции увидели, что даже с проступившего в серебристом сиянии свода пещеры свисают какие-то механизмы или аппараты. Ближние из них отражали свет, и стало ясно, что они покрыты тонким слоем, похожим на прозрачнейшее стекло. Внезапно появился учитель. Он был та­ким, как всегда — действие загадочной силы на него кончилось. Он улыбался, видя лица ошарашенных спутников. Вме­сте они рассматривали загадочные машины, не в силах даже строить догадки об их назначении. В стену пещеры была вмонтирована большая черная панель, и когда учитель приблизил­ся к ней, готовый прикоснуться к полированной плоскости, — она повернулась сама собой, открыв проход. От неожиданности он отскочил — и черная плоскость немедленно стала на место. Тогда к ней подошел кто-то еще — и все повторилось, И тут же всех понесло туда, в неизвестность, в темноту, хотя они пытались сопротивляться. Их ноги сами собой отрывались от земли. И вот неодолимая сила ослабла и опустила их на пол нового помещения. Они были напуганы страшным скрежетом, точно сдвинулись многотонные конструкции. Потом — свет. Он похож на туман, он свивается в кольца — и вот застывает в виде сферы. Все пятеро падают на пол. Им кажется, что пришел в действие самый древний механизм планеты после миллиона лет бездействия. А в сфере, образовавшейся из света, возникают объемные цветные изображения.

И все в этой сфере подвижно, как в жизни... И это под­линная жизнь, которая была раньше, чем возникли Среди­земное море и современные очертания материков. Полеты в воздухе странных аппаратов, движение машин над поверхно­стью земли всего в двух или трех дюймах от нее, светящиеся глаза самых древних людей нашей планеты...

Лобсанг Рампа изумлен, выслушав рассказ наставника, но все же замечает:

— Странно, что эти удивительные машины, возможно, со всего мира, спрятаны только в нашей стране, в наших горах.

Наставник возражает. Говорит, что подобные же хранили­ща есть в Египте, в Южной Америке, России. Но чтобы найти их, люди должны быть готовы к этому. Вход в эту пещеру обнажил случайный обвал, и войдя туда, мы неожиданно уз­нали и об остальных хранилищах, сообщает наставник Лобсангу.

Во второй экспедиции принимает участие и Лобсанг Рам­па — на правах уже подготовленного к ней участника. Он вспо­минает, что его буквально лихорадило от возбуждения и это при его-то подготовке! Он обязан скрывать подготовку и сам факт экспедиции, не говоря уже о том, что ему доведется уви­деть. Истинные цели держались в тайне. Даже ламы в Потале, кроме семерых участников, были уверены, что это очередной маршрут для сбора растений. Если бы, отмечает Рампа, узна­ли китайцы (которые в скором будущем оккупировали Тибет), то они могли бы распространить свою власть над всем миром. В мемуарах ламы мы находим ужасающие картины казни его коллег китайцами, которым предшествуют издевательства. Быть может, китайцы все же прознали о пещере? На этот вопрос пока нет ответа.

«Все, что я пишу, — замечает Рампа, — абсолютная прав­да, но я не могу раскрыть тайну маршрута, ибо овладев пред­метами из пещеры, можно покорить весь мир. Настоящая карта, с множеством заметок и указателей, спрятана в надежном ме­сте. Когда придет время, ее смогут найти...»

Семерка переправляется через реку Кай Чу на надувной лодке. Затем — каменистые тропы. На ночлег располагались с подветренной стороны скал и огромных валунов. Вскоре — переправы через опасные ущелья в одной связке с закрепле­нием страховки на утесах. Последний подъем — по огромной плите, почти лишенной выступов. Задыхаясь в разреженной воздухе, семерка всматривалась в противоположный склон над долиной. По ней мчался бешеный горный поток. Рампа по­гружается в воду, его протащили на веревке через ледяной поток. На берегу выжали мантии, слегка обсохли. Новый ба­рьер — гладкая скала, с которой второй камнепад сорвал все уступы, помогавшие раньше... Самый высокий из группы встал, опершись о склон, к нему на плечи взобрался другой участ­ник, а на его плечи, в свою очередь, взобрался Рампа, едва дотянувшись до каменной полочки. Отсюда начался его путь вверх, и балансируя на грани жизни и смерти, он все же зак­репил веревочную петлю на большом камне.

Вскоре все заметили замаскированную трещину, на кото­рую указал наставник Рампы. С минуту Рампа всматривался в нее — было странное ощущение, что это сухой камень, на ко­тором рос лишайник. Ему предоставляют возможность пер­вым войти в пещеру:

— Полезай-ка, и когда выгонишь оттуда всех дьяволов, мы последуем за тобой!

Пещера показалась Рампе вдвое больше внутреннего про­странства Великого собора в Лхасе. Было светлее, чем в пол­нолуние. Он увидел серебристые шары — и двинулся вместе с другими к первой машине! И она, и другие аппараты непо­нятного назначения показались ему слишком совершенными, ни на что не похожими. Недалеко покоилась простая на вид, безобидная платформа размером около метра. Из ее плоско­сти торчало нечто, напоминавшее складную трубу. Он шаг­нул, ступил на эту платформу. И она, едва заметно задрожав, стала подниматься. Рампа признается: его едва не хватил удар. Он вцепился в поручни. Шестеро спутников оцепенело, уста­вились на него снизу. До земли — десять метров, а эта штуко­вина все поднималась и поднималась — навстречу горящим в выси шарам-светильникам. Что-то скрипнуло, платформа за­висла так, что свет пылал всего в нескольких дюймах от его лица. Протянув руку, он коснулся шара. Он был холодным как лед. Пришел страх: как вернуться вниз из этой выси? Тре­вожная мысль точно дала неслышимый сигнал платформе: она стала медленно опускаться.

Это как будто раскрывает секрет телепатического управле­ния невиданной техникой допотопной цивилизации — мысли становятся для нее командами...

Сойдя с платформы. Рампа увидел у стены распластавшу­юся по полу фигуру. По спине пробежали мурашки. Это был огромный кот с плечами и головой женщины. Он припал к земле, точно готовясь к прыжку. Глаза были живыми. Выра­жение лица странное — слегка насмешливое, на губах застыла полуулыбка.

А один из спутников в это время изучал письмена. Они были похожи на рисунки — для непосвященных. И речь шла о диалогах людей именно с кошачьими. И еще о душе, поки­дающей тело в момент смерти.

Эта часть воспоминаний Рампы хорошо согласуется с мно­гочисленными изображениями ягуаров, сопутствующих обычно женщинам — они найдены в Южной Америке. Можно думать, что они — наследие глубочайшей древности, того самого пер­вого витка цивилизации, о котором рассказывает Рампа. Од­нако мифологические представления изменили первоначаль­ный смысл сочетания кошачьих и людей, и позднее о ягуарах сообщалось лишь, что они были родоначальниками челове­ческого рода. То же произошло, по-видимому, в Египте со сфинксами.

Сам Рампа, вероятно, не был знаком с южноамериканской мифологией и не проводит в своих мемуарах никаких парал­лелей. Тем ценней непредвзятые свидетельства, раскрываю­щие, наконец, смысл и роль кошачьих в допотопной цивили­зации, так не похожей на нашу.

Один из приборов пещеры можно назвать «живым глазом». Он показывал машины и людей в движении. Рампа увидел, как человек управлял той самой платформой, на которой он поднялся помимо воли. Это был аппарат, который позволяй обходиться вообще без лестниц или других устройств...

...Все направляются к таинственной панели, о которой рассказывал наставник. Она отворилась — внутри была сначала темнота. И вот посветлело. Здесь было еще больше машин, были статуи, картины, выгравированные на металле. И снова свет сошелся в сферу, как тогда... Сфера показала мир далекого прошлого. С изумлением видели семеро лам морские ку­рорты там, где теперь поднимались плоскогорья и пики. Кли­мат был теплее. По суше ходили иные люди, бродили стран­ные существа. Почти прижимаясь к земле, летали неведомые машины. Впрочем, эти же машины могли взмывать ввысь на несколько миль. Храмы были похожи на горы, они упирались в облака... люди телепатически беседовали с животными. Но мир был расколот. Вера разбивалась на секты. И все призыва­ли уничтожать врагов. И в то же время, на том же дыхании повторяли, что все люди-братья. Рампа увидел сражения, где погибали и мирные жители.

Видел океаны, где плавали города от одного берега к дру­гому, точно гигантские корабли. Летающие машины могли парить, зависать и немедленно с ужасающей скоростью сры­ваться с места и лететь, резко меняя направление. Над города­ми протянулись мосты и тонкие нити дорог. Потом был пока­зан разрушенный город— над ним висело кроваво-багровое облако высотой в километры.

Семерка путешественников увидела и создателей Капсулы времени и услышали слова — телепатия дала перевод:

— Люди будущего, если вы существуете... Под этими сво­дами хранятся свидетельства успехов и безумия одновремен­но, но они принесут благо вам, если вы поймете их.

Рампа увидел свет, исходящий от самих стен. Вздрогнул — на него уставился огромный красный глаз — и он мигал. Ког­да прикоснулись к ручке рядом с ним, возникло изображение другой комнаты. Там хранился материал для запечатывания расщелины, ведущей в пещеру. Прозвучало, как собственная мысль в головах всех семерых: «Если вы не достигли уровня, при котором вы смогли бы управлять машинами, тщательно опечатайте место входа и оставьте пещеру для тех, кто придет потом».

Рампа отмечает важную деталь. Когда земля вздрогнула от чудовищного катаклизма, вызванного людьми, и разверзлись пропасти геенны огненной, с почерневшего неба сыпалось бе­ловатое вещество. Оно было сладким на вкус. И это было един­ственной пищей уцелевших. Рампа не вспоминает при этом Библию... Рампа — псевдоним человека, всю жизнь проживше­го в Англии. Так утверждают иные... Однако описания его нелегального проезда по Транссибу в 1945-м, запретных зон и пограничного режима так точны, что им нет аналогов даже в советской литературе. Многие тексты, подписанные этим именем, требуют пристального исследования.

Глава 8

ЗАГАДКА ДРЕВНЕЙШЕЙ КНИГИ ФРИЗОВ

В 1869 году в Северной Голландии была обнаружена ста­ринная рукопись или скорее отрывки, уцелевшие от древней книги. Библиотека города Леувардена приобрела находку. За­писи сделаны на древнефризском языке, но знаки для письма напоминают азбуку Эллады.

Город Леуварден — центр провинции Фрисландия на севе­ре Нидерландов. Провинция сохранила имя народа, ее насе­ляющего, но многое утратившего от прежней культуры и быта из-за ассимиляции голландцами. Часть территории фризов при­надлежит Германии, где их постигла та же судьба.

Для фризов были характерны круговые деревни, своеоб­разный тип дома с жилыми и хозяйственными помещениями под одной крышей. У женщин долго сохранялся старинный головной убор — белый чепчик поверх блестящей металли­ческой каски.

Сейчас фризы говорят чаще на смешанных говорах, мало напоминающих древний язык, в котором только дифтонгов было двадцать шесть. Это свидетельствует о богатстве его во­кализмами. В начале IX века была записана Фризская прав­да — сборник законов фризов.

Книга, попавшая в библиотеку Леувардена, названа «Ура Лин­да Бук» — книга семьи Овер де Линден. Это история фризов.

Книга признана подлинной. Из приписки мы узнаем при­чину, почему книга датируется XIII веком — таким поздним временем сравнительно с давностью событий, о которых в ней идет речь. Эта причина — наводнение. Текст был переписан. Специалисты, проводившие экспертизу, установили год ее переписки — 1256-й. Именно с этого времени книга храни­лась в семейном архиве Овер де Линден в том виде, в каком она дошла до наших дней (появлялись, правда, приписки к тексту, которые, на мой взгляд, свидетельствуют о серьезном отношении к реликвии семьи Овер де Линден).

Те же специалисты установили, что при написании книги использована разновидность греческого письма. Но фризы в начале нашей эры и позднее жили на берегах Северного моря, западнее побережья Дании. У римского историка Тацита есть записи о фризах I века н.э. Это народ земледельцев и море­ходов.

В книге «Ура Линда Бук» говорится о народе с голубыми глазами и белой кожей. Фризы верили в единого бога. Назы­вается жрица Бургтмаад. Другое ее имя Мин-Эрва. Сообщает­ся, что она предводительница ордена дев. Имя короля фри­зов — Минно. В «Ура Линда Бук» рассказывается о торговле фризов с финикийцами, о мореходе по имени Нээф-Туна и его родственнике Инка (я сохранил для первого знакомства форму именительного падежа имени). Далее в книге идет речь о затопленной стране Атлан. Очень похоже на Атлантиду. Приводится и дата создания книги: 3449 год после затопления страны Атлан (вариант названия страны — Алдланд).

Можно представить себе, какую реакцию вызвало все это у историков — у тех, конечно, кто удосужился прочитать эту удивительную рукопись. Вряд ли за долгие века сохранилась большая часть книги (а в тексте упоминаются книги — во мно­жественном числе). То, что осталось, лишь фрагменты, цита­ты. Но они способны поставить в тупик.

Ну, скажем, как воспринять строки о торговле с фини­кийцами, если те плавали по Средиземному морю, выходили за Геракловы Столпы в Атлантику, в Британии брали груз оло­ва... Но зачем им гавани фризов? Поверить в это трудновато. Так же и фризы вряд ли наладили такие плавания. Историки с трудом верят даже сведениям о греке Пифее, который дости­гал страны олова и янтаря — Британии. Но Пифей плыл из Массалии — греческой колонии на юге нынешней Франции (ныне Марсель). Его плавания — пример мужества и находчи­вости. Он достигал и более северных земель. Римлянам были хорошо известны морские побережья той же Британии и дру­гих стран Европы. Но фризы и финикийцы... Кто бы мог по­думать!

А имена! Чего стоит один король Минно, будто присвоив­ший себе имя знаменитого тезки — критского царя Миноса. Другое имя — Мин-Эрва. Но ведь это имя римской богини. Как это понять? Добавлю от себя: Нээф-Туна носит имя слав­ного римского бога Нептуна. Его родственник Инка — осно­ватель империи инков в Америке (впрочем, последнее пред­положение высказано еще до меня). Полный простор фанта­зии — вот, кажется, девиз авторов удивительной книги.

Я намеренно привел некоторые возражения, касающиеся если не подлинности книги, которая установлена, то подлин­ности необыкновенных сведений, в ней содержащихся. А чего стоит сообщение, по форме документальное, лаконично-точ­ное, о гибели Атлантиды? Это ведь единственный источник по истории легендарной земли, если не считать произведений Платона, которые оспаривал даже его ученик Аристотель.

Признаюсь, когда-то и я с иронией относился к этому по­разительному документу минувшей эпохи, ведь я изучал тог­да, пусть в основном самостоятельно, настоящую историю, подлинную, неприкрашенную. Было это двадцать лет назад, и я даже постарался забыть строки «Ура Линда Бук», чтобы не перегружать память «выдумками». Теперь же я их помню по­чти наизусть. Вот они:

«Все лето Солнце скрывалось за тучами, словно оно не желало больше смотреть на Землю. А на Земле воцарилась вечная тишина, и влажный тяжелый туман навис над жили­щами и полями, как мокрый парус. Воздух был тяжелый и гнетущий: люди не знали радости и веселья. Тогда и разрази­лось землетрясение, как будто предвещающее конец света. Горы извергали пламя, иногда исчезая, проваливаясь в недра, иног­да же вздымаясь выше прежнего.

Алдланд, которую мореплаватели называют Атлан, исчез­ла, над горами поднялись рассвирепевшие волны, и тех, кто спасся от огня, поглотила морская бездна.

Земля горела не только в стране Финда, но и в Твискланде. Леса пылали, и вся страна покрывалась пеплом, когда оттуда дул ветер. Реки изменили свое русло, и в их устьях образова­лись новые острова из песка и наносов. Это продолжалось три года, затем воцарилось спокойствие, и вновь появились леса...»

Рукопись называет события, связанные с грозными извер­жениями:

«Многие страны исчезли под водой, в ряде мест появились новые материки, в Твискланде погибла половина лесов. На­род Финда поселился на безлюдных землях, а местные жители были или истреблены, или обращены в рабство...»

Но образование новых земель вряд ли явилось следствием только извержений. Скорее и извержения, и появление их обус­ловлены общей причиной. Этот катаклизм мог быть вызван, например, падением астероида.

В следующем отрывке повествуется о мореплавателе Нээф-Туне:

«Корабли Инки в порту Кадик отделились от флотилии Нээф-Туны и направились в западную часть Океана. Моряки надеялись, что там удастся найти какую-нибудь горную часть затонувшей страны Атлан, которая, может быть, сохранилась, и что они смогут там поселиться...

А Нээф-Туна направился на Среднее море. Об Инке и его товарищах больше никто ничего не слышал...»

Концовка древнефризской рукописи такова:

«Я, Хиддо Тономат Овира Линда Вак, даю наказ моему сыну Окке: эти книги ты должен беречь как зеницу ока. Они содержат историю всего нашего народа. В прошлом году я спас их во время наводнения вместе с тобой и твоей матерью. К несчастью, они промокли, и я должен был их переписать...

Они были созданы в Людверде в 3449 году после затопления страны Алдланд».

Выше уже упоминалось о том, что поздние авторы сделали свои приписки. Одна из них принадлежит Кико Овиру Линда, который пишет: «Прошу вас тысячекратно, не давайте этих древних записей монахам. Они... хотели бы уничтожить все, что принадлежит нам, фризам».

Думаю, читатель получил достаточно информации, чтобы у него возникли новые вопросы. И прежде всего: почему уде­лено внимание цвету глаз и кожи фризов? Почему фризы вы­делены по этому признаку — пусть даже без намерения их выделить? Разве уж так примечательно быть голубоглазыми в ближайшем соседстве с такими же голубоглазыми саксами, ютами, англами и другими племенами германцев? Разве это не разумеется само собой?

По-видимому, нет. Как ни странно, именно мелочи зас­тавляют иногда искать решения. И мне пришлось вспомнить о переселениях народов и племен, которые являются для древ­ности не исключением, а правилом.

Когда-то Северная Европа была покрыта ледником. Не было Северного моря, не было Ла-Манша — а был лед толщиной в сотни метров. Значительная часть суши Западной Европы тоже была скована льдами. В Восточной Европе все обстояло не­сколько иначе. Если Карелия и Валдай представляли собой сплошное белое пятно по той же причине, то к востоку грани­ца ледника отступала к северу. Средний Урал и Поволжье были пригодны для жизни. И сюда, и еще далее на восток двину­лись кроманьонцы — предки современного человека, европе­оиды, в основном рослые и светловолосые. Они достигли Си­бири и даже Дальнего Востока. Это было около 20 тысяч лет назад. Примерно этим временем датируется стоянка Сунгирь (Владимирская область). Кроманьонцы, превосходя современ­ного человека ростом и объемом мозга, создали почти все, чем потом пользовалась человеческая цивилизация в течение тысячелетий: орудия, дома, оружие, одежды, украшения, ис­кусство, музыку и музыкальные инструменты. На юге, в Ма­лой Азии, первые города служат переходной ступенью от кроманьонцев к современному человечеству: как и кроманьонцы, жители Чатал-Гююка красили охрой места захоронений пред­ков, изготовляли из камня орудия, пользовались до изобрете­ния металлургии самородками меди, но у них уже было земле­делие.

Кроманьонцы, возможно, были переселенцами из Атлан­тиды, они дали начало европейской и ближневосточной ци­вилизации, а также цивилизации Египта, Средиземноморья и Средней Азии.

После катастрофы и гибели Атлантиды теплые течения по­шли на север, образовался Гольфстрим. Климат Европы резко изменился за невероятно короткий по геологическим меркам срок — всего за два-три тысячелетия. За это время освободи­лись ото льда почти все занятые им ранее территории. Сюда двинулись переселенцы — на этот раз они шли в обратном направлении — с востока на запад, в Европу. В этом движе­нии участвовало множество племен, многочисленными вол­нами, в разные периоды. Экспансия Рима — причина сравни­тельно поздних волн переселений. Одна из них запечатлена в скандинавских песнях и мифах. Я так подробно остановился на этом потому, что разгадка одного из имен книги «Ура Лин­да Бук» возможна как раз на основе данных о древних пересе­лениях. Это имя Минно. Оно ставило в тупик многих истори­ков, которые обычно пытались сопоставить его с именем крит­ского царя Миноса. В силу только что сказанного в этом не было ничего удивительного. Но, кажется, нет необходимости привлекать критские источники вместе с их царями и героя­ми. Ведь бог скандинавских мифов Тор ведет свою родослов­ную из Фракии, точнее, из трояно-фракийского региона. Дру­гие скандинавские боги-асы пришли, согласно той же мифо­логии, из других, более восточных районов. Но у Тора, по некоторым данным старейшины асов, — особая судьба.

Вблизи середины земли, повествует Младшая Эдда, был построен город, снискавший величайшую славу. «Этот град был много больше, чем другие, и построен со всем искусством и пышностью, которые были тогда доступны. Было там две­надцать государств, и был один верховный правитель. В каж­дое государство входило немало обширных земель. В городе было двенадцать правителей. Эти правители всеми присущи­ми людям качествами превосходили других людей, когда-либо живших на земле».

А вот вполне земная родословная Одина из той же Млад­шей Эдды:

«Одного конунга в Трое звали Мунон или Меннон. Он был женат на дочери верховного конунга Приама, ее звали Троан. У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором, он воспи­тывался во Фракии у герцога по имени Лорикус. Когда ему минуло десять зим, он стал носить оружие своего отца. Он выделялся среди других людей красотой, как слоновая кость, врезанная в дуб. Волосы у него были краше золота. Двенадца­ти зим от роду он был уже в полной силе. В то время он поднимал с земли разом десять медвежьих шкур, и он убил Лорикуса — герцога, своего воспитателя — и жену его Лору, или Глору, и завладел их государством Фракией. Мы зовем его государство Трудхейм. Потом он много странствовал, объез­дил полсвета и один победил всех берсерков, всех великанов, самого большого дракона и много зверей. В северной части света он повстречал прорицательницу по имени Сибилла — а мы зовем ее Сив — и женился на ней. Никто не ведает, откуда Сив родом. Она была прекраснейшей из женщин, волосы у нее были подобны золоту. Сына их звали Лориди, он походил на своего отца. У него был сын Эйнриди, а у него — Вингетор, у Вингетора — Вингенер, у Вингенера — Моди, у Моди — Маги, у Маги — Сескев, у Сескева — Бедвиг, у Бедвига — Атри, а мы зовем его Аннан, у Атри — Итрманн, у Итрманна — Херемод, у Херемода — Скьяльдун, его мы зовем Скьельд, у Скьялдуна — Бьяв, мы зовем его Бьяр, у Бьява — Ят, у Ята — Гудольв, у Гудольва — Финн, у Финна — Фридлав, мы зовем его Фридлейв, а у того был сын Воден, а мы зовем его Один. Он славился мудростью и всеми совершенствами. Жену его звали Фригида, а мы зовем ее Фригг.

Одину и жене его было пророчество, и оно открыло ему, что его имя превознесут в северной части света и будут чтить превыше имен всех конунгов. Поэтому он вознамерился от­правиться в путь...»

Одина и его люден прославляли и принимали за богов. И они пришли на север в страну саксов.

Но с течением времени одно сказание накладывалось на другое... И Снорри Стурлусон называет землей Одина и дру­гих асов территорию восточнее Дона, но не Фракию, не Tpoаду...

В приведенном отрывке из Младшей Эдды, начало кото­рого лишь условно можно отнести к периоду Троянской войны, важно упоминание имени Мунон (Меннон). Это и есть, как представляется, то имя, которое вошло после книги фри­зов в легенды северных народов, с ним сопредельных — и в Эдду тоже. Вообще же значительные имена в истории нередко повторяются. Так было и с критским Миносом. История же Трои уходит своими корнями в глубину тысячелетий. Город существовал задолго до Троянской войны, и нет уверенности, тот ли Приам и тот ли Минно — Меннон (из книги фризов) названы в Эдде.

На полуострове Ютландия (Дания), совсем не так уж дале­ко от районов, населенных современными фризами, раскопа­ли удивительный поселок. Сначала в слое торфа обнаружили пыльцу культурных растений — пшеницы и ячменя, крохот­ные угольки от сожженного леса (раньше лес выжигали и на этом месте сеяли хлеб). Затем археологи наткнулись на бу­лыжную мостовую шириной около 3 метров. Что это? Если учесть, что ее возраст около четырех с половиной тысяч лет, можно понять недоумение ученых. И вот стали вырисовы­ваться контуры поселка. По обе стороны от мостовой тяну­лись помещения — с каждой стороны они сливались как бы в один сплошной дом (Баркаэр), длиной 70 метров. А в каждом доме было по 26 комнат размером 6 х 3,6 метра (то есть по 21,6 квадратных метра). Это дом-поселок. А мостовая с обоих концов оканчивалась скорее всего воротами, и там держали скот.

Такие постройки не так давно были характерны и для фризов.

При раскопках дома-поселка, построенного примерно в 2500 году до н.э., нашли две заколки (фибулы) из меди — точ­но такие, какие были распространены в легендарной Трое в Малой Азии примерно в то же время, всего лет на двести ра­нее. Такие находки ученые обычно объясняют торговлей. На мой взгляд, некоторый сдвиг во времени и отдаленность по­бережья Ютландии и места постройки дома-поселка от Трои свидетельствуют не только в пользу торгового обмена, но и в пользу переселения людей на северо-запад. Это была одна из волн переселений. Затем они повторялись, когда маршрут был хорошо изучен. На мысль о переселении меня навело следую­щее: заколки троянского типа были обнаружены под полом дома-поселка вместе с янтарными бусинами. Это явная жерт­ва богам при закладке здания. Так же поступали древние эт­руски. Процитирую Плутарха, главу, посвященную Ромулу:

«...Был вырыт ров, куда положили начатки всего, что счи­тается по закону чистым, по своим свойствам — необходимым. В заключение каждый бросил туда горсть принесенной им с собой с родины земли, которую затем смешали. Ров этот по-латыни зовут так же, как и небо, — мундус. Он должен был служить как бы центром круга, который проведен как черта будущего города».

Эти строки относятся к основанию Рима. Весь обряд и все таинства точно соответствуют этрусской норме. Этрусков же позвал Ромул.

Но этруски некогда прибыли в Италию из Малой Азии, где, надо полагать, существовали те же правила. Могли ли ютландцы, создавшие дом-поселок явно по той же малоазийско-этрусской методике, положить в ров посторонние вещи, принятые ими из чужих рук, от торговцев? Это маловероятно. Все положенное должно быть «по закону чистым». Вспомним, что Ромул убил своего брата Рема только за то, что тот пере­прыгнул через ров при закладке Вечного города. Ютландцы не смогли бы пожертвовать богам в таком важном случае вещи, пришедшие со стороны, из Трои, заколкам не нашлось бы места в священном рву. Но картина меняется, если эти мед­ные вещи принесены из Трои переселенцами. Тогда это свои, «по закону чистые» предметы, и именно они должны быть помещены в ров как реликвии. Тем более, что к моменту при­бытия на новое место жительства, в далекую Ютландию, пе­реселенцы могли уже не иметь ни горсти родной земли. И по замыслу строителей медные вещицы должны были ее заме­нить. Подобает случаю и янтарный дар — солнечные камни найдены самими переселенцами и как нельзя более отвечают названию «начатки».

* * *

Профессор Белградского университета Милое Васич в те­чение двадцати шести лет изучал неолитическую культуру, ведя раскопки на правом берегу Дуная, в месте, называемом Белый холм. Оно расположено всего в 15 километрах ниже впадения в Дунай Савы. Следы этой культуры Васич открыл еще в 1908 году. Нижние ее пласты относятся к середине V тысяче­летия до н.э. Культурный слой достигает толщины девять с половиной метров. Среди останков разрушенных поселений Васич нашел во множестве орудия труда, оружие из камня, кости и рога, культовые сосуды, посуду, фигурки зверей, ант­ропоморфные фигурки, ямы, погребения (Журавский В.А. Аз­бука неолита // Дорогами тысячелетий. М., 1988. С. 54).

Многие из сосудов расписаны орнаментами и знаками. Культура названа винчанской по местечку Винча, окраина которого выходит на кручу Белого холма.

Затем, уже в 1965 году, экспедиция Драгослава Срейовича обследовала террасу возле Лепенского вира (недалеко от мес­та, где Дунай входит в Железные ворота). Найденные здесь памятники относятся к VII-V тысячелетиям до н.э. Они по­чти того же периода, что и города планеты, найденные в Ма­лой Азии (Чатал-Гююк, Чайеню-Тепези). Жилища лепенцев построены по плану, найдены пластины и каменная плита с вырезанными на них знаками, монументальные каменные скульптуры, вытесанные из валунов. До начала 1980-х годов раскопано десять других поселений культуры Лепенского вира.

Профессор Радивое Пешич из Белграда обнаружил графе­мы, знаки для письма в винчанских находках. Он же система­тизировал знаки и описал в своих работах 48 графем Лепенс­кого вира. Буквенные знаки выбиты около жертвенников и на каменной плите лепенцев. Эта азбука древнее шумерской кли­нописи, возникшей в конце IV тысячелетия до н.э. Исследо­вания Радивое Пешича показали, что лепенская азбука при­шла к винчанцам, но позднее. Первый же период письменно­сти, лепенский, начинается в VI тысячелетии до н.э. (В.А. Жу­равский. С. 58-59).

Знаки Лепенского письма, всего 48 графем, по Пешичу, ра­зошлись затем по всему миру, их можно обнаружить и в эт­русском письме. Греческий алфавит — это еще один вариант лепенской же азбуки, он близок, как известно, к этрусскому, а оба — к финикийскому.

Уместно вспомнить, что Диодор Сицилийский в I веке до н.э. писал: «Хотя вообще эти буквы называют финикийскими, потому что их привезли к эллинам из страны финикийцев, они могли бы носить название пеласгических, так как пеласги пользовались ими».

Пеласги — напомню — древнее население Средиземномо­рья. Задолго до Парфенона на том же холме высился Пеласгикон — укрепление пеласгов. И если слова Диодора Сици­лийского справедливы, то их письменность могла быть осно­вана на лепенской азбуке.

Для нас важен поразительный результат, полученный Радивое Пешичем: письменность на основе графем-букв суще­ствовала уже в VI тысячелетии до н.э. Его итальянские колле­ги назвали азбуку Лепенского вира космической.

Конечно, вряд ли стоит абсолютизировать полученные вы­воды, ведь не исключено, что будут обнаружены более древ­ние системы письма. Но в связи с темой древнейшей книги «Ура Линда Бук» находки Лепенского вира неоценимы: они позволяют сделать вывод, что «Ура Линда Бук» была действи­тельно написана (или, по крайней мере, могла быть записана) знаками типа лепенских и в то время, о котором сообщается в тексте, то есть не позднее 3449 года после затопления Атлан­тиды.

Атлантида, согласно записям египетских жрецов, погибла примерно в середине Х тысячелетия до н.э. К этому выводу приводит и изучение следов глобальной катастрофы на Земле, приведшей — напомню — к появлению вулканических осад­ков в долине реки Берелех и гибели мамонтов как вида.

Если условно принять дату гибели Атлантиды как 9500 год до н.э., то датой возникновения книги «Ура Линда Бук» будет 6051 год до н.э. Это был, конечно, первый вариант, затем книга должна была переписываться (о чем можно судить хотя бы по одной из приписок, уже знакомой читателю). Кроме того, нельзя представить себе, что книга дошла через много тысяче­летий без обновления. Что делать, рукописи не горят, как ска­зал писатель, но они обязательно переписываются.

И подобно тому, как знаки для письма обрели подвиж­ность и стали расходиться по земле, стали странствовать и древние герои — и то и другое не без помощи людей, разуме­ется.

Таким литературно-мифологическим странником был и бог Рима Нептун. Его имя не всегда звучало в точности так, даже если сбросить со счетов «Ура Линда Бук». Если основатель Рима Ромул когда-то и ввел культ этого божества, то не он его открыл. Это божество было хорошо известно этрускам, пред­шественникам римлян. По наиболее правдоподобной из вер­сий именно они создали Рим.

Плиний Старший (23-79 гг.), римский ученый и писатель, сообщил, что Нептуну был посвящен желчный пузырь, и в точном соответствии с этим странным для современного чи­тателя сообщением, на модели печени, найденной в этрус­ском городе Пьяченце, обнаруживается имя Нептуна. Печень, вероятно, служила для обучения гадателей-гаруспиков. Обы­чай гадания по печени жертвенного животного сохранялся долгое время на славянских землях Приднепровья, а еще ра­нее был известен во Фракии (Щербаков В.И. Века Трояновы // Дорогами тысячелетий. М., 1988. С. 95).

В этрусском тексте так называемой Загребской пелены на­чертано: «Nethur» (Немировский А.И. Этруски. От мифа к ис­тории. М., 1983). Так звучало по-этрусски имя морского бога, который изображался с трезубцем в руке и был бородат. На­лицо совпадение божества с римским каноном. В наших ра­ботах это этрусское имя часто передается как Нетун. По срав­нению с именем, известным из латинских текстов, налицо пропуск одной буквы, а именно «п». Однако такого рода раз­ночтения не должны смущать. Например, часто вместо «п» писалось «ф». Созвучия нередко передавались на письме с ва­риантами.

И все же здесь нужно отметить пропуск согласного. Это важно вот почему: в книге фризов «п» звучит как «ф», но пос­ледний звук может по законам лингвистики переходить в «в» и «у». Пара «в» — «у» хорошо известна, например, из русско-украинских параллелей. Остается возразить этрускологам и восстановить вариант чтения имени Нептуна — Нетуна в та­ком виде: Нетур. Это возвращает нас к древним этрусским Корням и истокам верований, которые перешли затем к рим­лянам в измененном виде. Но это случилось позднее, в Ита­лии. До Италии этруски жили во Фракии или в трояно-фракийском регионе: Фракия — Малая Азия. Гипотеза о дунайском происхождении этрусков высказана уже давно. Мне лишь удалось отметить сходство изображенного на надгробье из Чертозы леопарда (этрусского) с малоазийскими изображениями леопардов, а также провести языковые параллели. Дунай был промежуточным маршрутом этрусков, его южные берега — временным местом их поселения. Добавлю еще, что у скальных склепов Фракии есть аналоги среди памятников Этрурии — с учетом рельефа они заглублялись в почвенный слой, сохраняя главные черты фракийских гробниц.

Итак, два имени, предшествующие латинскому вариант Нетур, Нетун... Этот бог прибыл в Этрурию и Рим из трояно-фракийского региона! Но если там его родина, то логично перейти к поискам его почти полного тезки Нээф-Туны в тех же землях древней культуры. Тем более что уникальный материал раскопок Лепенского вира в Югославии территориально близок к интересующему нас региону, а в древности фракийские племена занимали все пространство от Адриатики до Черного моря (Понта), пока их не потеснили иллирийцы во I тысячелетии до н.э. Но иллирийцы родственны фракийцам по языку. Можно полагать, что азбука Лепенского вира V тысячелетия до н.э. была основой для письменности предка фракийцев и иллирийцев.

Имя народа или племени устойчиво, оно исчезает не так быстро, как многие другие слова языков, оно остается в памяти даже после исчезновения или ассимиляции его носителей.

Теперь пришла очередь выделить среди племен трояно-фракийского региона именно то, которое хранило письменный памятник фризов как родовую, или, точнее, племенную книгу. Имя этого племени дошло до нашей эры и сохранился поныне без существенных изменений. Назову его: фриги, фри­гийцы. Закономерен переход «г» в «з». Он отмечен и у сканди­навов. Следовательно, древние фризы это фриги, фригийцы, точнее их потомки.

Фракия и Троада — колыбель фригийцев. Из Фракии же вышли русы, о чем я писал во «Встречах с Богоматерью». Глав­ное слово русов «земля», «мать-земля» у фригийцев звучало так: «земело».

Фригия располагалась в северо-западной части Малой Азии. Ее население, говорившее на индоевропейском языке, пере­селилось из Европы во II тысячелетии до н.э. Откуда? Боль­шинство исследователей отвечает на этот вопрос так: из обла­стей южнее Дуная, то есть из Фракии. Фригийцы принимали участие в Троянской войне, действуя заодно с фракийцами против греков. После войны образовался вакуум, и фригийцы установили свое господство над областью, прилегающей к Трое — Троадой. Это значит, что фригийцы — воспреемники троянцев. После этого последовало падение хеттской держа­вы, занимавшей значительную часть Малой Азии. Под власть Фригии перешли многие районы бывшей хеттской империи, в которой был также распространен индоевропейский язык с его говорами и диалектами. По имени царя Гордия столица Фригии называлась Гордион. Фригия помнила нашествие ким­мерийцев, лидийцев, персов, македонцев, галатов, римских легионов. Во II веке до н.э. западная часть Фригии была вклю­чена в римскую провинцию Азия, а ее восточная часть вошла в провинцию Галатия, которая образовалась позднее, в конце I века до н.э.

Ученым трудно установить генетические связи языка фри­гийцев из-за небольшого количества материала, которым они сейчас располагают. До наших дней дошло несколько десят­ков очень коротких надписей (граффити) на старофригийс­ком языке. Поздние надписи, последних веков до нашей эры, наводят исследователей на мысль о связи фригийского языка с греческим. Но скорее всего эта связь кажущаяся, из-за вли­яния греков и греческих норм письма.

Вряд ли правомерно также относить словарный состав языка переселенцев-фризов целиком к германским языкам. Из всех германских языков только во фризском слово «скет» означало «скот». В других же — созвучное слово означает только «день­ги», «сокровище», «налог» и т.п. (Я мог бы привести и другие примеры фракийской древности языка фригийцев и фризов.)

Египтяне считали себя древнейшим народом Земли. Пла­тон, рассказывая об Атлантиде, упоминает, со слов египетс­ких жрецов, о примечательной подробности: Египет был ко­лонией Атлантиды. Что ж, язык народа, бывшего в подчинении у самих атлантов, и должен быть вроде бы самым древним. Геродот сообщает в своей «Истории», что египетский фараон Псамметих I (663-610 годы до н.э.) решил проверить справедливо ли мнение египтян о самих себе. По его повелению два младенца были отданы пастуху, который в своей удаленной от людей хижине поил их молоком. Фараон запретил произносить при детях какие-либо слова, пастух ухаживал а ними молча. Когда детям исполнилось два года, они бросились к ногам пастуха, державшего их на молочной диете, и стали повторять слово «бекос». Фараону доложили об этом он потребовал детей к себе и услышал то же слово. Псамметих приказал выяснить, что это за слово и какому языку оно принадлежит. Оказалось: слово это фригийское. Оно означает «хлеб». Псамметих пришел к выводу, что самый древний народ — фригийцы, язык их тоже самый древний (Геродот, II 2) А это означает, что он ближе к языку атлантов....А вот другой след праязыка: русские слова «пеку», «печенье» из того же фракийско-фригийского источника («б» стало глухим «п», беко — пеку).

* * *

Начало правления инков в Южной Америке относится к временам недавним. Это XV век н.э. Называются, по преданию, еще тринадцать правителей империи инков. Но историки считают, что время первого правления не ранее VI века н.э. «Поэтому нельзя отождествить время прибытия фризского Инки с датой начала гегемонии перуанских инков», — считает Зайдлер.

Далее, однако, он предполагает, что Инка прибыл в страну за океаном за несколько тысяч лет до прихода инков к власти. Прошли тысячелетия — и пришельцы смешались с индейцами, но в памяти их потомков осталось имя отважного морехо­да. первого белого человека, прибывшего из Европы.

Заманчиво было бы доказать это. Но меня смущает как раз полное тождество имен. Вряд ли имя «Инка» не претерпело бы изменений в произношении и письме даже за гораздо бо­лее короткий срок, чем тысячелетия. Так, имя легендарного, хорошо известного грекам фригийского царя Мидаса в Асси­рии в то же самое время писали так: Мита. Имя мидийского царя Киаксара по соседству, в Иране, писали тоже иначе. Я не буду приводить многочисленные примеры этого хорошо известного лингвистам и историкам явления. С большинством имен собственных так поступали даже современники, даже соседи по региону и по языковой группе, чего уж надеяться на буквальное сохранение звучания и написания, если речь идет о тысячелетней пропасти, да еще о разных берегах океана!

Поэтому мне хотелось отыскать не полное созвучие, а со­хранение направленности деятельности Инки в других источ­никах, помимо фризской книги. И если имя при этом не­сколько изменено, то не беда — так и должно произойти. Итак, я взялся отыскать в других книгах или надписях морехода, который поплыл в океан, не вернулся и все же остался, как и в книге фризов, в памяти людей.

Таким источником оказалась одна из древнейших песен Двуречья. Из цикла таких песен составился позднее знамени­тый эпос о Гильгамеше в его завершенном виде. Но задолго до этого были лишь песни-былины. Они записаны на глиня­ных табличках. Древности Шумера, как мне казалось, сопос­тавимы по давности с книгой фризов, и потому к ним хоте­лось обратиться прежде всего.

Иногда эти эпические песни называют еще сказаниями. Я процитирую несколько строк по книге В.К. Афанасьевой «Гильгамеш и Энкиду» (М., 1979. С. 85):

Когда небеса отошли от земли, вот когда,

Когда земля отошла от небес, вот когда,

Когда семя человечества зародилось, вот когда,

Когда Ан забрал себе небо, вот когда,

А Энлиль забрал себе землю, вот когда,

Когда Эрешкигаль подарили Куру, вот когда —

Когда он поплыл, когда он поплыл,

Когда Отец в подземный мир поплыл,

Когда Энки в подземный мир поплыл,

Вместе с владыкой малые полетели,

Вместе с Энки великие полетели...

Из этих строк становится ясным, что плавание Энки-Инки происходило в очень отдаленные времена, настолько отдаленные, что наш герой-мореплаватель, пропавший без вести, ос­тался в памяти уже богом. Плавание к погибшей стране Атлантиде, конечно, можно назвать разве лишь плаванием в подземный мир, иначе — в царство мертвых, в преисподнюю. В шумерском сказании не указано точное географическое по­ложение погибшей страны и даже ее название, в отличие от книги фризов. Но сказанного достаточно, чтобы понять поло­жение авторов, пытающихся передать потомкам роковой смысл предприятия Энки.

Мы помним, что мгла рассеялась, извержения прекрати­лись, и только тогда Инка фризов удалился, отделился от фло­тилии Нээф-Туна. Образно это так и можно передать: когда небеса отошли от земли, когда земля отошла от небес. Имена богов ан (Ану) и Энлиль хорошо известны в шумерском пантеоне. Эрешкигаль — владычица большой земли. Таков буквальный перевод. И это уместно в контексте событий. Кур — подземный мир. Поразительно точное описание событий вы­зывает у меня по меньшей мере изумление. Ведь если Эреш­кигаль тогда владела большой землей Алдланд-Атлан, то после катастрофы она действительно оказалась подаренной Куру — подземному миру!

Иногда исследователи считают, что Кур — это еще и имя чудища вроде дракона. Что ж, еще одно образное сравнение...

Мне остается сказать несколько слов по поводу этого отрывка. Возможно ли, чтобы Инка-Энки, реальный герой книги фризов, стал богом? Да, таков путь богов на небо. Шу­мерский бог Думузи упоминается в исторических царских спис­ках вовсе не в качестве бога! Его признали божеством лишь позднее. Сам Гильгамеш был обожествлен. В земной жизни он был царем династии Урука.

Эпическая песня, из которой я хочу привести еще один от­рывок, записана во II тысячелетии до нашей эры, но создана значительно раньше (вероятнее всего, на целое тысячелетие):

Нос ладьи царевой,

Как волк, вода пожирает,

В корму ладьи Энки,

Словно лев, вода бьется.

Нелегкое плавание выдалось на этот раз. Будь иначе — вер­нулся бы Инка-Энки к своим берегам. Но разыгралась сти­хия — и нет назад пути герою. Добавлю, что строки, приве­денные выше, играют роль своеобразного запева, зачина пес­ни-сказания. Далее идут описания, судя по всему, более близ­ких по времени событий. Таким образом, начало песни древ­нее главной ее части, посвященной Гильгамешу и Энки. Чтобы читателю легче было ориентироваться, я должен пояснить, что созвучие имени Энкиду с божественным именем не случайно.

Самый древний из известных слоев шумерской мифоло­гии, посвященной Гильгамешу, награждает его спутником. Спутник этот — Энкиду. Он помогает главному герою эпи­ческих песен-былин, и он почти тезка бога Энки.

Но помощь эта эпизодическая, часто пассивная. А в одной из пяти дошедших до нас песен («Гильгамеш и Ага») о самом существовании Энкиду нам предстоит узнать или даже дога­даться по одной-единственной фразе текста, — это обраще­ние главного героя к своему слуге Энкиду. Так молчаливо со­провождает слуга своего господина, и только один раз упомя­нуто его имя в песне. В другой песне Энкиду остается почти бездеятельным. И все складывается так, что при чтении нас не покидает мысль о случайности Энкиду в этом цикле, при­чем такой, которая связана с искусственным введением его фигуры в песни-бь1лины. Только в более позднем эпосе о Гильгамеше, записанном уже севернее Шумера аккадцами, он вы­ступает не только как действующее лицо, но и как полноправ­ный герой всего произведения. Но, зная, что законченному эпосу предшествовали отдельные песни-былины шумерского цикла, мы понимаем, что это результат творчества. Однако нельзя отрицать, что аккадский «Гильгамеш» основан на еще неизвестных нам источниках того же аккадского происхождения.

Пассивность Энкиду в «исконном» шумерском цикле наводит на следующее умозаключение: Энкиду является своеоб­разной вставной фигурой. Он буквально перенесен из какого-то очень древнего мифа или источника. Но, соединившись с Гильгамешем, он начал вторую жизнь, уже литературную. Если это так, то можно ли путем умозаключений восстановить его первую жизнь и первую судьбу? И его подлинный облик? Да, можно. И в этом помогает «Ура Линда Бук». Мы уже знаем, что Энки-Инка отважный мореплаватель и с его именем связана такая древность, в которой боги являются реальными людьми.

Шумерские песни послужили основой эпоса, который создали северные соседи Шумера — аккадцы.

Но еще до создания аккадского эпоса в Шумере был изве­стен Энки-Имду. Это бог земледелия. И одновременно бог каналов и дамб. Итак, сначала Энки, плывущий в преисподнюю. На самом деле, вполне вероятно, в Атлантиду, но уже затонувшую. Поскольку страна мертвых находилась, по пове­рьям древних, на западе, скорее всего за океаном, как у этрус­ков, то маршрут великого бога Энки-Инки вполне обосно­ван «Ура Линда Бук». С другой стороны, Энки-Имду, наследник Энки-Инки, тоже божественная фигура, во всяком случае в последующей мифологии, отражающей далекое про­шлое. И если таким прошлым была реальность, отражающая­ся в «Ура Линда Бук», мифологизированная затем в шумерс­ких песнях-былинах, то появление Энки-Имду вполне по­нятно. Но шумеры должны были «приспособить» нового бога к своим текущим нуждам, то есть к земледелию. Одновремен­но от его прежних наследственных функций (сын великого мо­реплавателя, бога у шумеров) тоже должно остаться явное свиде­тельство в мифе. И оно есть: он «бог каналов и дамб». Прошли века и тысячелетия — и вот сделан шаг от моря, морского дела именно к земледелию. Каналы находятся в некотором роде по­середине между морем и сушей, они связывают то и другое и в переносном смысле связывают старую и новую профессию бо­жества. Итак, Энки-Имду законный наследник Энки-Инки.

Следующий шаг был сделан потом. Появление Энкиду — это новая ипостась Энки-Инки-Энки-Имду. Энки-Имду был оторван от своих занятий каналами и дамбами, чтобы послужить образцовым спутником новой восходящей звезды — Гильгамеша. Он стал типичным жителем гор, даже отчасти степняком, наивным, сильным, верным рабом, спутником, а по рождению — Гильгамеша. Так развивались события после того, как великий Инка фригийцев почил в бозе, а Атлантида исчезла.

Энкиду, обновленный герой, утратил прежние обязаннос­ти и занятия, утратил и свой образ, стал покорным слугой, почти тенью Гильгамеша. Но по законам уже литературы он стал живым, обрел свою вторую — литературную судьбу в ак­кадском эпосе.

Сказанное об Энки-Инке еще не является доказательством параллели, параллель можно построить только по нескольким точкам. Попробуем это сделать.

Вспомним о родственнике Инки. Это Нээф-Туна. Если нам пока не известно это имя из шумерского цикла, то доказа­тельством подлинности событий и их древности могли бы слу­жить указания в иных источниках того же региона. Такие ука­зания налицо. В Средиземноморье, где, несомненно, плавал Нээф-Туна, а именно в Италии, в Риме, его могли, пожалуй, знать под именем Нептуна, Нептун — один из древнейших римских богов, его культ, по преданию, ввел сам Ромул, а ранее Ромула не было и города Рима. Нептун почитался в основном людьми, отправлявшимися в дальние морские стран­ствия. Недаром он был отождествлен с Посейдоном — еще за три века или ранее того до нашей эры. В провинциях Римс­кой империи с Нептуном отождествлялись местные боги по­кровительствующие морякам. Стремление приписать Ромулу культ Нептуна очевидно — ведь древнейший культ иначе и некому приписывать. Перед Ромулом зияет пропасть в исто­рии Рима. Плутарх поступает просто: он пересказывает ряд легенд об основании Вечного города и в их числе самую рас­пространенную версию о Ромуле и его брате-близнеце Реме.

Вполне логично, что рождение культа легендарного Не­птуна, бога славного и древнего, приписывается легендарно­му же Ромулу, давшему жизнь Риму, Вечному городу. Тут все концы сошлись с концами и одна легенда помогает другой. Нас, однако, интересует история.

* * *

Трудно закрыть глаза на совпадение имен и саму направ­ленность деятельности фризского Нээф-Туны и римского Нептуна. Поэтому нужно повнимательнее присмотреться к древнейшим истокам мифов и выделить то общее ядро, из которого возникли интересующие нас образы. Это ядро нуж­но искать в том же регионе, в окрестности великого Среднего моря, как оно названо во фризской книге, включая и Месопо­тамию, что мы уже сделали.

Связь с тем же иранским корнем осталась, как полагают лингвисты, в названиях многих рек — от Британии до Евро­пы. Например, Дунай, Дон, Двина. Вода, море, озеро обозна­чались в Урарту сходным словом (Мещанинов И.И. Халдоведение. История древнего Вана. Баку, 1927. С. 242). Бесспор­но, это одно из древнейших слов: при его написании исполь­зовалась ассирийская клинопись. Это корневое слово древних ванов-урартийцев дает слово «туини» — «морской».

Теперь нетрудно сопоставить авестийское и ванское звуча­ние. Но если два таких древних самостоятельных источника дают сходный результат, то можно заключить: исходное слово относится к временам еще более далеким. Это исходное сло­во, по всей видимости, мы и найдем во второй части имени Нээф-Туны и Нептуна. Возможно возражение: при чем тут «река», если речь идет действительно о великом мореплавате­ле выходившем, бесспорно, в океан (ведь не мог же выйти в океан первым, на свой страх и риск, младший соратник Нээф-Туны Инка — да к тому же еще один). Но представления древ­них отличались от наших. Так, древние греки считали океан большой рекой, окружающей землю и море, дающей начало рекам. Эти представления отражены в «Илиаде» Гомера.

Так мы окончательно приходим к эпитету «морской, оке­анский», который стал второй частью имени Нептуна и Нээф-Туны. Это вытекает из ванских, урартских источников, кото­рые отражают языковые пласты Малой Азии и трояно-фракийского региона.

Три имени следуют этой закономерности: Нээф-Туна, Не­птун, Нетун. Повторяется элемент «тун», «туна», значение ко­торого теперь стало ясным. Однако этот эпитет слишком «до­кументален». Он отражает саму реальность, саму судьбу древ­него морехода. Состоявшееся за тем обожествление было не­избежным процессом. Вспомним, что речь идет о герое, дей­ствовавшем задолго до Гильгамеша, царя города Урука, кото­рый тем не менее был обожествлен еще в древности. Но если обожествление произошло, то на смену реальным эпитетам должны прийти божественные компоненты имени того же Нээф-Туны. И такой компонент нетрудно обнаружить. Выше говорилось об этрусском имени бога Нетура. Этот Нетуру, вне всякого сомнения, тот же самый Нептун-Нетун, но обоже­ствленный несколько на иной лад и в другом регионе. Вторая часть его имени — «тур» — сближает его с древне-скандинавс­ким Тором, финно-угорским Таарой, со славянским Перуном (мать Тора носит имя Фьоргун — а оно этимологически рав­нозначно имени славянского бога), с другими богами-громовниками (немецким Донаром). Древнегерманское понятие «громовник» может даже служить связующим звеном между име­нами Тур-Тор и Туна-Тун. Эти слова — «туна», «тур» — имеют некоторое отношение и к грому, и к воде небесной, а море и небо в древности представлялись единой стихией.

Но компонент «тур», ставший обобщением, приобретает самостоятельность и должен входить в имена других богов. Так оно и произошло. Вероятнее всего, имена Нуми-Торум, Торум, Кярс-Торум (боги обских угров, пришедших с юга) сохранили именно этот компонент. Кельтский бог — громовержец Таранис — тоже попадает в эту группу.

Вывод из вышесказанного весьма любопытен. В имени фризского морехода собственно именем является только первая часть. Но эта первая часть практически совпадает с именем известнейшего библейского героя Ноя.

Но прежде чем соединить историю Нээф-Туны и библейского Ноя, придется выделить факт, имеющий магическое зна­чение: древнегреческие слова «ностео» и «ностос», означающие возвращение и вообще отправление в странствие, оказываются созвучными имени фризского морехода, действительно вернувшегося из плавания на свою землю, а затем отправившегося в новое беспримерное странствие — уже в мифы и легенды.

То же произошло и с Ноем. Он унаследовал имя древнего героя. Но рассказ о нем сохраняет черты местного потопа в Двуречье. Вероятнее всего, в нем соединены имя, ставшее легендой, и рассказ о потопе в Двуречье, следы которого найдены учеными, но относятся они к IV тысячелетию до н.э., а не ко времени Атлантиды Платона. Аккадское имя героя пото­па — Ут-Напишти — напоминает, правда, о Нээф-Туне.

...Трудно привыкнуть к мысли, что найдена древнейшая из книг, созданных человеком, но это, по всей видимости, так. Выводы, которые могут быть сделаны относительно имени Бургтмаад, — еще одно звено в цепи доказательств.

* * *

В Национальном музее Неаполя можно увидеть мрамор­ную богиню, имя которой, судя по всему, названо в книге «Ура Линда Бук»: Бургтмаад. Посетители же музея знакомы с другими ее именами: Кибела, Кивева, Дипдимена, Великая мать и Мать богов. Эти имена помнят греческие источники, сообщающие о поклонении богине во Фригии.

Такая распространенность культа богини косвенно свиде­тельствует о его древности даже по отношению к хеттам. В музее богиню охраняют два льва, сама она восседает на троне.

Изображали ее также сидящей в золотой колеснице с ко­роной на голове. С 204 года до н.э. культ Кибелы был введен в Риме как государственный. Два леопарда образуют как бы под­локотники трона, на котором, вне всякого сомнения, та же богиня восседает еще во времена города Чатал-Гююка (назва­ние современное). А было это еще в VI тысячелетии до н.э. — как свидетельствуют археологические находки в центральной части Малой Азии.

Как уже говорилось, в ходу у фригийцев были еще два име­ни: Мать богов и Великая мать. Фригийский культ пришел из древности, из эпохи первых городов и, добавим, первой пись­менности. Малая Азия и Фракия когда-то составляли единое этнокультурное целое. Племена уходили из Малой Азии, воз­вращались и снова покидали ее в трудные времена нашествий — такова история региона. И снова книга фризов ведет нас имен­но сюда. Ведь и в ней есть героиня с этим именем.

Мне остается лишь перевести на русский язык имя древ­ней богини фризов, Бургтмаад. Это — Верховная мать. Небес­ная мать. Начиная от Перуна, хеттского Пирвы и Перкона, без труда прослеживается и выделяется древний корень, ос­тавшийся со времен «Ура Линда Бук». Переход звуков в-б хорошо известен даже неспециалисту. Так же, как г-х. Бургт — это «вурхт»-«верх».

Вторая часть слова — маад — перевода не требует. Это «мать».

Верховная мать. Небесная мать. Мать богов. Вот точный перевод имени из древней книги фризов.

Выражение «жрица Бургтмаад» следует понимать в книге так: жрица Матери богов, жрица Верховной матери. Конечно, вероятно и отождествление жрицы с богиней — в древности это не редкость. У этой жрицы есть и другое имя — Мин-Эрва, которое совпадает с именем римской богини Минервы. Но римская богиня начинает свою биографию опять-таки в земле этрусков. Менрва, Менерува — вот этрусские варианты имени, которые, бесспорно, древнее латинского, всем известного. Культ богини этруски принесли с собой из трояно-фракийского региона. И если Мин-Эрва названа предводительницей «Ордена дев», то это означает, что она позднее был обожествлена, как и Нээф-Туна или Инка.

«Ура Линда Бук» — древнейшая книга человечества. Последующие приписки говорят о стремлении сохранить историю фризов. Может быть, потому ее хранители-фризы наиболее бережно относились к тем местам, которые посвящены и предкам. Надо полагать, в книге были и другие главы, касающиеся истории человечества. Но можно понять и тех, кто не был уже в состоянии переписать в очередной раз всю книгу.

И все же даже в том виде, как она сохранилась, книга фризов является уникальным памятником. Ее немногие строки дают вполне реальный ключ к миру богов и людей.