Вместо предисловия

Сам Володя не очень хорошо знал историю своей фамилии. Его дед был инженером на судостроительном заводе, хотя Володя его никогда не видел – дед умер еще до революции.

Бабушка Володи была русской. Она преподавала немецкий язык и хорошо знала французский, но задолго до войны поселилась в своем загородном домике в Павловске, а две комнаты на Садовой улице отдала сыну с семьей.

Отец Володи был военным инженером-строителем, а мать – врачом.

Лето Володя почти всегда проводил у бабушки. Вот и этим летом 1941 года, после сдачи экзаменов за седьмой класс, он был отправлен родителями в Павловск.

Отец редко бывал дома, частые командировки месяцами отрывали его от семьи. Но такова уж была судьба многих военных строителей. Работа в одной из больниц Ленинграда отнимала много времени и у матери, где она работала хирургом. Сколько Володя себя помнил, бабушка для него была самым близким человеком.

Володя очень не любил немецкий язык, хотя бабушка все время твердила, что он, Володя Левенберг, не может не знать немецкий язык. Бывало так, что бабушка говорила с ним по-немецки, а он, все понимая, отвечал ей по-русски, на что бабушка очень обижалась. Особенно Володя стеснялся, когда бабушка разговаривала с ним по-немецки при товарищах. Он хотел быть военным летчиком, и считал, что ему, военному, немецкий язык не нужен. Он даже в школе ухитрялся получать «неуд» по немецкому, правда, по грамматике.

И, тем не менее, вся семья хорошо владела немецким языком.

Через несколько дней после объявления войны отец и мать приехали в Павловск и предупредили, что теперь они будут реже посещать их, но при малейшей возможности или в случае опасности бабушка и Володя обязательно должны эвакуироваться в Ленинград.

Но события развивались с молниеносной быстротой. В июле Володя участвовал в постройке оборонительных сооружений – рыл окопы и противотанковые рвы. В августе заболела и слегла бабушка, и Володя, ухаживая за ней, ждал приезда отца с матерью. Но однажды Павловск подвергся сильному артиллерийскому обстрелу, а на следующее утро в город вошли немецкие войска.

Оставшись без средств существования, пришлось питаться тем, что Володя успел убрать с огорода. Правда, иногда приходилось обменивать некоторые дорогие бабушкины вещи на продукты у немецких солдат. Бабушка немного поправилась и занималась домашним хозяйством, но большую часть времени проводила по-прежнему в кровати или же в кресле у окна.

Однажды утром в доме появился немецкий офицер в чине гауптмана с большой немецкой овчаркой. Узнав, что бабушка и Володя говорят по-немецки, офицер решил поселиться в их доме. Володя, будучи страстным любителем собак, сразу привязался к Альме – так звали собаку. Офицер не препятствовал дружбе мальчика с собакой, да и собака тоже полюбила юношу.

Гауптман Винкель оказался австралийцем. Он командовал батальоном, расположившемся в Павловске. Многие часы Винкель проводил вместе с Володей и с собакой. Володя часто ходил на солдатскую кухню за обедами для собаки и себя. Иногда гауптман снабжал их кое-какими продуктами.

В декабре бабушке опять стало хуже. Она опять слегла в постель. В это же время часть, которой командовал Винкель, была отправлена на фронт. Через несколько дней бабушка умерла. С помощью соседей Володя похоронил бабушку на местном кладбище.

Оставшись один, Володя задумал каким-нибудь образом пробраться в Ленинград, где надеялся найти отца и мать.

Собравшись в дорогу, вьюжной декабрьской ночью он направился вдоль железной дороги к Ленинграду. Чтобы не сбиться с пути, он ориентировался на ветер, который дул с залива. Справа была железная дорога. За городом снежная пелена и ветер усилился. Впереди стали изредка взмывать вверх осветительные ракеты. Он стал прижиматься ближе к железнодорожной насыпи. Но насыпь в этом месте была очень высокой, намело много снега, и идти было очень трудно. Володя решил перейти на другую сторону насыпи и идти с подветренной стороны. При переходе насыпи Володя провалился в глубокий придорожный кювет, из которого с трудом выбрался.

Вдали все также, через определенные промежутки времени вспыхивали осветительные ракеты. На ракеты идти было нельзя, так как там немцы – это Володя хорошо знал. Но там же, видимо, и линия фронта. Он решил вновь взойти на насыпь и идти по ней, но близко к линии фронта не подходить, пока не приметит место, откуда не запускаются ракеты. Там следует переходить линию фронта.

Володя помнил, что железная дорога должна быть слева, но, сколько он не всматривался, насыпи не было видно. Ветер и снег залепляли ему глаза. Вспышки ракет почему-то оказались сзади. Тогда он вновь повернул назад и пошел прямо на взлетавшие ракеты и изредка доносившиеся пулеметные очереди, надеясь, когда подойдет поближе, сориентироваться.

Когда выстрелы и ракеты были уже достаточно близко, он решил отдохнуть. Снежная мгла покрывала равнину. Пройдя еще несколько метров, он почувствовал под ногами твердое покрытие. «Наверное, здесь проходит дорога», - подумал он. По обе стороны дороги были видны воронки от снарядов. Оглядевшись, Володя осторожно спустился в одну из них. Здесь пахло глиной и болотом, свежая земля, чуть-чуть припорошенная снегом, начинала замерзать. Ветер здесь не так чувствовался.

Володя смахнул рукавицей снег и сел на землю, подняв воротник своего полупальто. Стало немного теплее и никуда не хотелось идти. Борясь со сном, Володя прикрыл глаза… Откуда-то появилась мать. Она стояла у стола в белом халате и перебирала какие-то бумаги. «Она меня не видит, - подумал он. – Сейчас я подойду к ней и скажу: «Что же вы за нами не приехали? Теперь нет у нас больше бабушки».

Но мать, не посмотрев на него, куда-то быстро зашагала, удаляясь по коридору. «Мама, мама, я здесь, я здесь!» - закричал Володя. Мать резко повернулась, внимательно посмотрела на него и побежала ему навстречу, крепко обняла его и прижала свои горячие губы к его лицу…

Володя открыл глаза. В его лицо уткнулась собачья морда. От неожиданности он быстро вскочил на ноги, но не удержался и упал, больно ударившись головой о землю. Но собака была благосклонно к нему расположена и вдруг начала лизать его руки.

— Альма, дорогая!? – с удивлением воскликнул Володя, обнимая собаку и гладя ее теплую шерсть.

На краю воронки стояли двое немецких солдат с автоматами в руках. Они были в недоумении: откуда этот незнакомец знает кличку собаки, и тем более, откуда собака знает его.

— Штейн ауф! – крикнул один из них, показывая Володе, чтобы он вставал.

Выбравшись из воронки, Володя рассказал солдатам, что он хорошо знаком с хозяином собаки – гауптманом Винкелем.

Его привели в блиндаж. На столе горела карбидная лампа.

— О, Вольдемар! – воскликнул Курт, денщик гауптмана, знавший Володю еще в Павловске. – Откуда ты?

— Вас искал, - проговорил Володя, осматривая землянку.

— Скоро придет шеф. Расскажи, как бабушка, как ты попал сюда? – интересовался Курт.

— Бабушки больше нет, - со слезами проговорил Володя, чувствуя, как к горлу подкатывается комок.

В это время в землянку вошел гауптман Винкель, а перед ним вскочила Альма и передними лапами уперлась Володе в грудь. Венкель уже видимо знал от солдат о ночном происшествии, поэтому не выразил восторга, увидев Володю. Он произнес:

- Голоден?

И обратился к Курту:

- Собери на стол.

Володя рассказал, что он похоронил бабушку и оставшись один, решил пробираться в Ленинград.

- Ты думал, это очень просто, - с усмешкой произнес офицер. – В Ленинград нельзя! Там сильный голод. Будешь пока здесь, с нами, а в ближайшее время мы отправим тебя назад, в Павловск.

- Что я там буду делать один?

- Будешь работать на великую Германию.

Утром следующего дня позиции немцев попали под сильный артналет советских батарей. Винкеля принесли на носилках – ему перебило обе ноги. Когда его отправляли на автомашине в лазарет, он приказал отправить вместе с ним Володю и свою любимую собаку.

Так Володя попал в Поселок, вместе с офицером и его собакой.

После излечения в госпитале Винкеля назначили в комендатуру Поселка. Там Володя познакомился с Геннадием, работая рабочим в комендантской столовой.

Наступившая зима ничего не предвещала хорошего и мирному населению Поселка. Хотя жители постарались запастись всем, чем могли, но этого было явно недостаточно. Поселок и его железнодорожная станция оставались одним из основных узлов концентрации немецких войск. Поэтому участились артиллерийские обстрелы и налеты советской авиации.

Вместе с немцами в этих налетах гибли и мирные жители. Но как не прискорбно было осознавать, что можешь погибнуть при бомбежке, все же каждый артобстрел и бомбежка приносили какое-то удовлетворение. Это значило, что Ленинград живет, Ленинград борется, и немцы не будут здесь вечно. Настанет время, и побегут они под ударами Красной армии туда, откуда пришли. Об этом говорили многие военнопленные, которые попадали в плен в последнее время.

Среди молодежи быстро разнеслась весть, что в ноябре у Геннадия собирались ребята. Некоторые ребята и девчата, которые по каким-либо причинам не смогли присутствовать там, очень сожалели об этом. В основном причина была одна – запрет родителей, да и собственный страх.

Геннадий, Володя и девчата уже набирали желающих провести вместе встречу Нового года. Где будет проходить встреча, еще не было известно, но желающие уже были. Решено было даже начать с Рождества, который немцы отмечают двадцать пятого декабря.

Но Рождество приближалось, а место сбора так и не определилось. Наконец, к Алексею пришел Юра и передал ему записку от Нади. Надя писала, что от них выехали немцы, и дом освободился. Мать не возражает, чтобы ребята собрались у них, но заболел отец.

Алексей пошел к ним. Надин отец действительно был болен, но сказал, что он будет в другой комнате и не станет мешать ребятам, что на него не стоит обращать внимания, ему, мол, теперь, уже ничего не помешает.

Ребята сообщили своим товарищам, что сбор состоится у Нади в доме в ночь с 24 на 25 декабря, так как 25 декабря - нерабочий день.

Геннадий, Володя и Алексей пришли на вечер, когда большинство ребят были уже в сборе. Набралось около двадцати человек. Из комнаты доносились звуки гармошки – это Виктор, поселковый гармонист, пришел на вечеринку с гармошкой. Он был несколько старше остальных ребят, и не попал в армию, так как имел бронь, работая на одном из заводов в Ленинграде. После смены он приехал домой, а обратно в Ленинград уже не попал – дорогу разбомбило. Так он и остался дома.

-Алеша! Я впервые за время оккупации взял в руки гармошку, - обратился он к Алексею. – Думал, разучился.

Володя ответил: - Ничего! Что знаешь – не забудешь. Я тоже мандолину еще ни разу не брал в руки.

Геннадий завел патефон, и веселье началось. Девушек на этот раз было с избытком, так что ребятам приходилось все время менять партнерш, чтобы не обидеть девушек. Среди девушек выделялась одна. Она была значительно старше остальных по возрасту – лет двадцать пять. Это была сестра одной из Надиных подруг. Мать отпустила ее при условии, что она будет вместе с сестрой.

Вечер встречи явно удался. Многие не смеялись со дня окончания школы или сталкивались редко на улице. Разговором не было конца. Вспоминали школу, предвоенные дни, обменивались сведениями об общих знакомых, которых не было сейчас в Поселке.

Где-то за полночь в дверь раздался стук. Надя, на правах хозяйки, вышла в сени. За дверью раздались мужские голоса:

- Откройте!

- Кого вам нужно? – спросила Надя.

- Откройте, вам говорят! – слышалось за дверью.

- Скажите, кто вы, и что вам надо? Тогда и откроем, - произнесла Надя.

За дверью зашептались.

- Нам нужна Мария, - ответил голос из-за двери.

- Мария здесь не живет, - ответила Надя и, стараясь избавиться от незваных гостей, вошла в дом.

- Какие-то мужчины спрашивают Марию, - сообщила она ребятам, войдя в комнату.

- Мария! Это видимо, тебя, - сказала Надина подруга, обращаясь к своей старшей сестре.

Мария, так звали старшую из девочек, вышла в сени и через дверь о чем-то стала переговариваться с мужчинами. Затем она возвратилась в дом и сказала, что это ее знакомые, и они просятся присутствовать на вечере.

Ребята переглянулись между собой, не зная как поступить. Не было желания принимать в свою компанию среди ночи посторонних людей. Но поскольку они были знакомыми одной из присутствовавших на вечере, Надя разрешила впустить их.

В комнату вошли два высоких парня, лет двадцати пяти, в немецкой форме, с винтовками за плечами. На поясе у каждого висел, вместо немецкого штыка, финский нож в чехле. Вероятно, власовцы.

Они уселись на стулья, держа винтовки между колен. От них сильно разило самогоном, глаза бегали по фигурам девушек, кривые, пьяные улыбки не сходили с их лиц.

Завели патефон. Под мелодию вальса девчата стали танцевать. Один из пришедших пригласил на танец Марию, второму партнерши не досталось – девушки предпочитали танцевать друг с другом. На следующий танец они попытались пригласить других девушек, но ни одна из них не пошла с ними танцевать. Пришельцы стали понимать, что их открыто бойкотируют – это задевало их самолюбие и они попытались заговорить с ребятами, предлагая сигареты.

- Мы немецкие не курим, - с улыбкой произнес Геннадий.

- В доме больной отец и курить в комнате нельзя, - заметила Надя.

Напряженное положение обострялось. Надя специально поставила на патефон пластинку: «Три танкиста». Когда прозвучали слова: «…когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет…», один из пришедших остановил патефон.

- Из песни слов не выкинешь, - сказала Надя и вновь включила патефон.

Тогда второй подошел к столу, на котором стоял патефон и с силой захлопнул крышку патефона, так, что иголка вдавилась в пластинку и разбила ее.

- Хулиганы! Обормоты! Живодеры! – послышалось со всех сторон. Ребята окружили непрошенных гостей. Алексей, Геннадий и Виктор, вооружившись ухватками, кочергой, прижали их к столу. Здесь вмешалась Мария, просила не поднимать скандал и стала уговаривать пришедших, чтобы они ушли. Но, видимо, воинственный дух, подогретый самогоном, переполнял пришельцев. Они с винтовками в руках стали ходить по комнате, угрожая всех перестрелять или выгнать на улицу, где легко можно получить пулю от немецкого патруля. Угроза была реальной, и ребята загрустили. Какое-то время в доме царило уныние, казалось, вечер был испорчен.

Виктор взял гармошку и запел: «…и летели наземь самураи под напором стали и огня».

Один из пришедших выхватил из ножен финский нож и с силой вонзил его в меха гармони. Всем показалось, что нож задел Виктора – так он резко мотнул головой, ударившись о стенку. Вновь поднялся шум и гам. В это время в дом вошли два немецких жандарма в касках и с автоматами на груди. Один из них носил прозвище «Гоголь», за поразительное сходство с великим украинским писателем.

Никто из присутствовавших не заметил, когда исчез Владимир. Но когда он появился вместе с жандармами, все вспомнили о нем.

Увидев немецких жандармов, пришедший вытянулся по стойке «смирно» и довольно улыбаясь, стали на русском языке докладывать, что мол, эти ребята поют запрещенные песни. Немцы по-русски не понимали, и поэтому Владимир переводил их ответы так, как ему нужно было. «Гоголь» проверил и отобрал у них документы.

- Они пели советские песни, - сказал пришедший, указывая на ребят.

Владимир перевел: «Они пели русские песни».

- Ты знаешь немецкие песни? - обратился один из жандармов к власовцу.

- Нет, - ответил тот.

- Ну вот, они тоже не знают, - проговорил жандарм, - а вы пьяны и получите гауптвахту – поехали с нами в комендатуру, - перевел их слова Володя.

Уходя, «Гоголь» похлопал Владимира по плечу, улыбнулся и сказал:

- Танцен, танцен – Вайнахтен (танцуйте, танцуйте – Рождество).

Владимир рассказал, что когда он, запыхавшись, в одной рубашке, вбежал в комендатуру, немцы вскочили с мест. Он сказал им, что он с ребятами празднует Рождество, но пришли двое русских с винтовками и хотят расстрелять ребят. Немцы вскочили в мотоцикл и быстро прибыли к месту, к счастью всех, вовремя – могло случиться непоправимое. Пьяные власовцы не остановились бы перед применением оружия.

Всю ночь власовцы просидели в карцере, а утром их куда-то отправили. После этого вечера ребята стали чаще встречаться и вместе собрались праздновать Новый год. Обстановка на фронтах стабилизировалась. Ходили слухи, что под Сталинградом окружена большая группа немецких войск. Под Ленинградом немцы завязли окончательно – думают только, как бы выбраться из болот. Все немецкие госпитали были забиты обмороженными.

С середины января Алексей слышал неумолкающий артиллерийский гул. Но это не было похоже на штурм Ленинграда. Бои шли, видимо, где-то под Шлиссельбургом. В конце месяца стало известно, что Ленинград прорвал блокаду и теперь имеет прочную связь с Большой землей по суши. Немцы боятся окружения, как под Сталинградом.

В начале февраля 1943 года немцы объявили траур по разгромленной советскими войсками группировке их войск под Сталинградом. Эту весть первым принес, как всегда, Владимир. Офицер Винкель иногда просил Володю послушать сообщения Совинформбюро и перевести ему на немецкий язык.

Так стало известно о крупном поражении немецких войск под Сталинградом, как ни старались немцы скрыть эти события от населения.

- Это дело нужно отметить! – восторженно заявил Володя, сообщая ребятам радостную весть.

- А как же траур? - спросил Алексей.

- Ну… Траур только три дня, - невозмутимо ответил Владимир.

- Ребята! Двадцать третьего февраля - День Красной армии и день рождения Валентины, - с радостью сообщил Гена.

- Законно, - подтвердил Володя.

- Алексей, сходи с Геной к Вале и скажи ей, что, если у них не будет на постое немцев, мы придем к ней поздравлять ее с днем рождения, - предложил Володя.

В воскресенье Алексей и Геннадий пошли к Валентине. На кухне, возле стола, сидело четверо молодых людей и Валентина с матерью. Парни рассказывали что-то очень интересное. Ребятам они были не знакомы.

Разговор неожиданно прервался, молодые люди вопросительно взглянули на ребят.

- Это мои друзья, - сказала Валя, вставая из-за стола, обратившись к парням: - Знакомьтесь.

Оказалось, это были военнопленные, работавшие у немцев на бойне. Хотя они и не конвоировались, но их отсутствие строго регламентировалось. Парни заспешив, распрощались и ушли. Валя рассказала, что они, работая на бойне, иногда приносят им остатки внутренностей животных, которых забивают. Они очень стыдятся своего положения военнопленных, но, с горечью вспоминая свою лагерную жизнь, где многие их товарищи гибли голодной смертью, все-таки были довольны.

Ребята рассказали Вале о цели их прихода. Она спросила, можно ли будет пригласить этих парней, они могут оказать некоторую помощь в организации питания.

- Да, но они не могут быть с нами все ночь, - заметил Алексей. Этого им не позволят – они уйдут раньше.

Было решено пригласить военнопленных. Алеша решил проведать Надю и сообщить ей о принятом решении.

В последнее время у Нади прибавилось забот. Отец ее был очень плох – с каждым днем болезнь прогрессировала. Он уже не мог встать с постели. Семья у Нади прибавилась. В одну из бомбежек погибли ее дядя и тетя, оставив двух малолетних детей. Надя теперь жила на два дома – свой и дядин. Забота о маленьких братьях полностью легла на ее молодые плечи. У дяди осталась корова, которая, с одной стороны, прибавила забот, а с другой - помогала существовать семье, так как, обменивая молоко на хлеб и другие продукты, можно было прокормиться.

Мать сказала, что Надя сейчас в доме дяди. Алеша застал ее, играющей на полу с двухлетним братишкой. Старший был где-то на дворе.

- Ой, Алеша, хорошо, что ты пришел, - обрадовалась Надя. – Поиграй с Вовкой, а я подою корову.

Алексей стал собирать разбросанные кубики и строить из них домик. Мальчик сначала внимательно смотрел на действия его рук, потом стал помогать устанавливать кубик на кубик. Чем выше поднимался домик, тем радостнее становилось лицо ребенка. Когда был уложен последний кубик, домик закачался и упал. Мальчик хотел заплакать, но Алексей посадил его к себе на плечи и стал ходить по комнате, изображая лошадь под всадником. Малыш засмеялся и зацокал языком, подражая цокоту копыт.

- Мне только лошади и не хватает, - засмеялась Надя, входя с подойником в руках.

Пока она процеживала и разливала по банкам молоко, Алексей рассказал ей о желании ребят отметить день рождения Валентины.

- Алеша, я физически чувствую, как уходит детство и юность, - задумчиво произнесла она. – Навалившиеся заботы и окружающая обстановка делают нас так рано взрослыми.

- Я, конечно, постараюсь быть с вами, - продолжала она, - но, видимо, веселья от меня не ждите.

- Да я и сам не склонен особенно к веселью, - признался Алексей, - как-то тревога все время тревожит душу. Но общение с ребятами как-то успокаивает.

- Долго ли будет так продолжаться? – думая о чем-то своем, спросила Надя.

- Думаю, что не долго.

И Алексей рассказал ей о битве под Сталинградом, о победе, одержанной советскими войсками.

Наступал комендантский час, и Алеша заспешил домой.

- Не страшно тебе одной с ребятами в этом доме? – спросил он.

- Страшно? – удивленно переспросила Надя, укладывая малыша спать. – Нет. Скучно. Всякие мысли лезут в голову.

- Да. Эти мысли и мне не дают покоя, - ответил Алексей и поцеловал ее в щеку.

Метель кружила поземкой, где-то выметая снег и оголяя землю, а где-то наметая большие сугробы. Но ветер теплым дуновением подталкивал в спину, а в воздухе уже ощущались запахи весны. «Как зима не злится, а весна в окно стучится» - вспомнил Алексей поговорку, которую он нашел в учебнике для третьего класса. Приближался первый месяц весны, а за ней придет и лето – отрадная пора. Февральские дни значительно отличаются от декабрьских по продолжительности.

После окончания работы еще остается несколько светлых часов, когда можно, не опасаясь наступления комендантского часа, свободно находиться на улице.

Когда ребята собрались в доме Валентины, солнце еще не скрылось за горизонтом. Присутствовала здесь и группа военнопленных. Это были, в основном, молодые ребята лет двадцати четырех, которые перед войной уже прошли кадровую подготовку в армии. Все они попали в плен зимой 1941-1942 года в районе Мясного Бора, неподалеку от Новгорода, когда советские войска пытались окружить мгинско-синявинскую группировку немецких войск. Они были уверены, что если бы не предательство генерала Власова, то операция по освобождению Ленинграда из кольца блокады удалась бы, и они не были бы сейчас в плену.

Разговоры за столом велись, в основном, о событиях под Сталинградом. Ребята еще не понимали значения этой победы Красной армии: в каждой войне бывают победы и бывают поражения. Но пленные красноармейцы считали это событие выдающимся.

- Разгром такой крупной группировки противника и пленение трехсоттысячной армии во главе с фельдмаршалом является обнадеживающим предзнаменованием, - говорил один из них.

- Конфигурация немецкой полосы фронта под Ленинградом также дает основание на скорое освобождение, – поддержал его другой.

- Если немцы не хотят получить второй Сталинград, они должны покинуть этот район, - продолжал первый.

Военнопленные интересовались, нет ли поблизости партизанских отрядов.

- Нет, - сказал Володя. – По разговорам немцев можно судить, что ближайшие районы действия партизан находятся за сотню километров, где-то под Лугой и Оредежом. Все ближайшие леса и даже такие крупные болота, как Синявинское и Макарьевское, буквально наводнены немецкими частями.

- Что же касается подполья, то если оно и было организовано перед приходом немцев, то, вероятно, было разгромлено уже в начале оккупации, - заметил Алексей.

- Может быть, создается или будет создаваться новое подполье, но в комендатуре ничего пока неизвестно, - сказал Володя.

- А если нам самим организовать подполье? – неожиданно предложил Гена.

- Это авантюра, - возразил Володя. – Без должного и опытного руководства – это прямой путь на виселицу или в противотанковый ров.

- Ребята, давайте танцевать, - предложила Валя. – Хватит вам говорить о войне.

Гена завел патефон, поставил пластинку и веселая мелодия «Марфуши» зазвучала в доме. Ребята быстро отодвинули стол, расставили скамейки вдоль стен и, пригласив девушек, закружились в танце.

С наступлением сумерек военнопленные, поблагодарив ребят за весело и полезно проведенный вечер, ушли. Ребята еще несколько часов продолжали развлекаться, но усталость брала свое. Разостлав на полу все, что можно было, ребята и девчата улеглись спать, но еще долго можно было слышать в разных местах комнаты шепот и приглушенный смех – это ребята рассказывали девчатам забавные истории.

Свинцовый рассвет застал Надю и Алешу в кухне. Надя, положив голову на колени Алексея и свернувшись калачиком, лежала на широкой скамейке. Алексей осторожно, чтобы не потревожить ее сон, гладил ее чуть вьющиеся волосы. Губы ее, немного припухшие, слегка подрагивали, когда она делала выдох, а грудь ее вздымалась и опускалась в такт дыхания. Как ему хотелось прижаться своими губами к ним, но он боялся разбудить ее и поэтому смотрел в окно на бледный рассвет, на заснеженные крыши домов, кое-где разукрашенные сосульками, которые свисали, словно сказочные украшения на новогодней елке. Наступающий день не приносил того радостного настроения, который был свойственен довоенному времени.