Вместо предисловия

Алексей уже более двух лет не видел Поселка в ночное время – все казалось таинственным и незнакомым. Когда, после выхода на станцию их повели не направо, по дороге, которая вела к его дому, а налево, он понял, что их снова ведут на лесозавод. Миновав ветхий мостик через речку, они оказались перед воротами лесозавода. Его очертания смутно просматривались сквозь черноту ночи.

Два барака на территории, где раньше жили немецкие солдаты, были окружены колючей проволокой. Темные проемы открытых ворот цехов завода напоминали о расстрелянных здесь людях и казались глазницами какого-то кровожадного животного.

В бараке, куда ввели ребят, было темно, но ровное дыхание спящих людей говорило о том, что он обитаем: запах человеческого тела, грязных портянок и сапог смешивался с запахом табака и наполнял помещение. Один из сопровождающих их немецких солдат зажег стоявшую на столе карбидную лампу. Свет ее озарил помещение. Вдоль стен располагались нары, на которых спали люди. Шум, созданный вошедшими, разбудил их, и они стали появляться из разных углов, усаживаться к столу и рассматривать пришельцев. Большинство из них - работники лесозавода, которых Алексей знал по работе, но были здесь люди, незнакомые ему. Пошли разговоры: как, откуда?

В это время кто-то подошел к Алексею сзади и крепко руками закрыл ему глаза. Алексей долго стоял, думая: кто это мог быть? Но так ничего не вспомнив, признал себя побежденным и сказал: «Сдаюсь». Когда стоящий опустил руки, Алексей резко повернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Володи Левенберга. Они бросились друг к другу, обнимаясь и похлопывая друг друга по спине. От умиления у обоих выступили слезы на глазах.

- Пойдем быстрее ко мне. Рядом со мной свободные нары, - сказал Володя, одной рукой обняв Алексея, а другой взяв его вещмешок.

Первое, что сообщил Алексею Володя – это то, что Алешина мать и сестра вывезены куда-то в Латвию. Идет планомерный вывоз гражданского населения немцами из Поселка. Это известие очень огорчило Алешу. Он так стремился увидеть своих родных, ведь они не знают даже, жив ли он.

- А как Надя? – спросил Алексей с тревогой.

- Надину семью отправляют через неделю. Она очень хотела дождаться тебя, и, как видишь, ее желание исполнилось, - с завистью и радостью за Алешу и Надю проговорил Володя.

- А вот Валя Макарова отправлена куда-то в район Тукумса, в Латвию, - продолжал он.

Ребята не спали всю ночь: так много новостей накопилось у них за это время. Володя рассказал, что его гауптмана, который стал уже майором, отправили на фронт, под Новгородом, а его, то есть Володю, определили в этот рабочий лагерь. Начальником лагерь назначили фельдфебеля Визе, и Володя исполняет при нем, по совместительству, обязанности переводчика. Визе, по словам Володи, был маленький, злобный баварец, страшно ненавидящий русских. Его семья пострадала в Германии от налетов английской авиации, и теперь он срывает свое зло на русских.

В лагерь, в основном, ребята и молодежь из Поселка, но есть еще несколько десятков военнопленных. Всем, у кого родственники еще не вывезены из Поселка, разрешается ночевать дома. Володя рассказал также, что Юра и Геннадий отправлены в другой трудовой лагерь, который находится сейчас в старом здании райисполкома. «После работы мы можем их посетить», - сказал он и добавил: «Лесозавод не действует: демонтируется все оборудование, грузится в вагоны и куда-то отправляется. Немцы, видимо, готовятся к отступлению».

Ночь подходила к концу, и люди в бараке начинали просыпаться, готовясь к новому трудовому дню. Алексей встретил многих своих знакомых по работе, а также товарищей по школе. У некоторых семьи были уже вывезены, а у других ждали отправки.

Группу ребят, которые прибыли ночью, определили на работу по погрузке на автомашины пиломатериалов и бревен. После работы к нему подошел Володя и сообщил, что он разговаривал с фельдфебелем и сказал ему, что семья Алексея еще в Поселке, и что он может ночевать дома.

Каждому рабочему лагеря был присвоен номер. Алексею достался номер шестьдесят девять, а у Володи был номер сорок восемь. Теперь рабочие утратили свои фамилии и были для немцев только номерами, и лишь для товарищей имели имя. Фельдфебель отметил у себя, в бумагах, что номер шестьдесят девять ночует дома.

По ночам участились облавы и всех мужчин старше 16 лет, пойманных во время облав, отправляли в лагерь. Вечером Володя и Алексей посетили лагерь, в котором находились Геннадий и Юра. Те с радостью встретили Алешу. Они сообщили, что завтра их лагерь отправляют в район Мги, на работы. Юрий попросил передать эту весть матери, она еще находилась в Поселке: их самих домой не отпускали. Алексей поспешил проведать свою тетку, передать ей весточку от Юры и узнать, нет ли каких вестей от матери. Тетка встретила Алексея со слезами на глазах:

- Будь проклята эта война и немцы, отнимающие детей у матерей и разлучающие семьи, - причитала она, утирая передником глаза, разглядывая Алешу.

Тетка рассказала, что мать Алеши вместе с бабушкой и семьей старшей сестры отправили в Латвию в город Прекули. Уезжая, мать очень плакала, что не смогла увидеть Алешу. Алексей предупредил тетку, что он будет пока жить у нее. Узнав, что завтра отправляют Юрия, она стала суетиться, что-то собирая для него и, оставив Алексею ключ от дома, ушла.

Алеша закрыл дверь на замок, положил ключ в условное место и, разбежавшись, одним махом перемахнул через изгородь, отделявшую приусадебный участок тетки от Надиного дома.

Надя что-то укладывала в небольшую коробку, рядом стоял раскрытый чемодан, мать ее стояла в комнате у раскрытых ящиков комода. Увидев в дверях Алексея, она бросилась к нему, потом вдруг остановилась и, прижав к груди какой-то платок, села на стоящий рядом стул и не в силах скрыть свое радостное возбуждение, проговорила: «Наконец-то».

Придя в себя, она сказала, теребя в руках платок:

- Я уже думала — не увижу тебя.

Из комнаты вышла мать:

- Вот и мы тоже собираемся, - сказала она, укладывая в коробку простыни и наволочки. Затем, посмотрев на Надю, сказала:

- Ладно уж, идите, я сама все уложу.

В сенях был полумрак. Алеша обнял Надю, и их губы слились в долгом поцелуе. Надя вырвалась из его объятий и выбежала во двор, на ходу застегивая полы пальто. Она побежала через огород к берегу реки – месту их постоянных встреч. Алеша, не разбирая дороги, прямо по грядкам, побежал за ней.

На берегу реки Надя остановилась, выбирая место посуше. Алексей снял куртку и постелил ее на увядшую уже траву. Они оба уселись на нее, тесно прижавшись друг к другу.

- Алеша, - с сожалением проговорила Надя, - почему мы такие несчастливые. Мы все время встречаемся, чтобы расстаться.

- Как сказала одна учительница, - ответил он, - судьба обрекла нас на испытания, которые нужно перенести с честью.

- Ради чего?

- Не знаю. Наверное, ради жизни.

- Алеша, ты помнишь август сорок первого? На этом месте мы расстались первый раз, - сказала Надя, заглядывая ему в глаза.

- Хорошо помню.

- А в апреле этого года?

- Все помню, Надя! Воспоминания о нашем расставании сопровождали меня все эти полгода. Но мы же вновь встретились.

И он обнял ее правой рукой за плечи, а левой схватил ее за талию и прижал к себе. Неожиданно рука его коснулась ее упругой груди, но Надя не отвела ее, как обычно, а внимательно посмотрела ему в глаза. Этот доверчивый взгляд и ее покорность еще больше сблизили их.

- Надя, - сказал Алексей, целуя ее губы, щеки и шею. – Эту неделю мы будем видеться каждый вечер. Я буду жить у тетки.

- Да, - задумчиво проговорила она. – Как говорится, третий раз не миновать.

- Чего не миновать? – спросил он.

- Разлуки.

- А значит, и встречи, - радостно произнес он.

Надю отправили с одним из последних эшелонов. Лил мелкий осенний дождик. Все небо было затянуто низкими серыми облаками. Они стояли, близко друг к другу, прислонившись к вагону. Капли дождя, превращаясь в ручейки, стекали по их лицам, но они не замечали этого. Целуя ее щеки, Алексей чувствовал соленый привкус ее слез, смешанных с ручейками дождевой воды.

- Алеша, поедем с нами, - с надеждой в голосе произнесла Надя. – Мы тебя укроем.

- Нет, Надя. Я не хочу подвергать вас риску. Говорят, что немцы в пути несколько раз производят проверку. Да и в лагере у меня остались товарищи, с которыми я сдружился. Мы придумаем что-нибудь другое. Вдруг меня поймают в поезде у тебя на глазах, где я тогда могу очутиться?

С этим же эшелоном отправляли и тетку Алексея. Теперь Алексей должен был оставаться в лагерь на ночь, как и все остальные. В Поселке почти не осталось уже мирных жителей, за исключением нескольких человек, работающих на железной дороге.

В начале ноября мороз сковал землю панцирем, слегка припорошив ее снежной крупкой. Замерзшие лужи выглядели осколками разбитого зеркала, приносящего, по народному поверью, горе и несчастье людям. Холодный северный ветер гонял по небу кучевые облака, то открывая, то закрывая солнечный диск, лучи которого, пробираясь через облака, освещали нерадостную картину покинутого людьми Поселка. Только в районе станции наблюдалось оживление: разбирали рельсы, крестовины, стрелочное оборудование. Разбирались сборные щитовые бараки. Все это грузилось в вагоны и куда-то отправлялось по единственной уцелевшей колее железной дороги.

Отсутствие мирных жителей в поселке повлекло за собой частые налеты авиации и артиллерийские обстрелы. Станция почти ежедневно подвергалась бомбежкам.

В один из таких дней Алексея, Жору, Василия и еще двух военнопленных поставили на разборку барака, на краю станции. Алексей находился на крыше, когда из-за леса на небольшой высоте появились две пары советских штурмовиков. Они летели так низко и появились так внезапно, что немецкие зенитки не успели сделать ни единого выстрела. Алексей увидел, как от них отделились черные предметы и с воем понеслись к земле. «Это по станции» - успел подумать он, одним прыжком очутившись на земле, в канаве, больно ударившись о ее край ногой.

Жора и Василий, наблюдая, как падают бомбы, не заметили, как из-за леса вылетела на такой же высоте вторая пара самолетов. Рядом прогремел взрыв, взлетели вверх части барака и комки мерзлой земли, рядом просвистели осколки.

В спину Алексея, распластавшегося на земле, что-то сильно ударило. «Вот все!» - подумал он, ожидая смерти. Но она почему-то не приходила. Он пошевелил ногами и руками – боли нигде не ощущалось. Он протянул руку к спине, надеясь нащупать рану или кровь. На его спине лежал большой кусок замороженной земли. Скинув с себя землю, он быстро поднялся и увидел страшную картину.

У окна оставшейся целой части барака лежали два военнопленных, один из них был мертв, у другого оторвана нога и разворочен низ живота. Он еще стонал. За углом барака лежали Жора и Василий. У Василия была оторвана голова. Жора еще дышал, когда к нему подбежал Алексей. Никаких видимых повреждений у него не наблюдалось. Расстегнув его пиджак, Алеша увидел, что все его тело было иссечено мелкими осколками. Жора заскрипел зубами и утих. Из внутреннего кармана пиджака выпала семейная фотокарточка, пробитая осколком. На ней был изображен Жора вместе с сестрой и матерью, сидящим на берегу реки у своего дома.

Прибежали ребята, работавшие на путях, но было уже поздно. Немцы подогнали машину, уложили в нее трупы и увезли их.

Гибель ребят удручающе подействовала на Алексея. Он с момента расставания с Надей носил в себе какую-то потерю, теперь же, с гибелью знакомых ему людей, его еще больше стала угнетать тоска.

Вечером, лежа на нарах, он признался Володе, что с каждым днем его все больше и больше одолевают мысли о побеге.

- Куда побежишь? – с иронией заметил Володя.

- В лес. Буду дожидаться прихода Красной Армии.

- Сколько же времени ты намерен пробыть там и чем будешь питаться, и, наконец, где будет укрываться? – задавал Володя вопросы, на которые нечего было ответить.

- Ты понимаешь, - сказал Алексей. – В Поселке мне все напоминает о прошлом, о потерях, о матери, о Наде, о всей жизни, которую я прожил здесь. Если под Старой Руссой мы жили в деревне, где стояли одни печные трубы, то там были люди, а здесь все наоборот – в Поселке стоят дома, а людей нет.

- А мы разве не русские люди, а я разве тебе не друг? - с раздражением проговорил Володя.

- Я не об этом, - обиделся Алексей.

- Ладно, - сказал Володя. – Завтра уезжает бригада электриков. Один из них, электротехник Певзнер, просил подобрать ему человека для сопровождения электрооборудования. У него в подчинении два электрика – Николай и Борис, ты будешь третий.

- Но ведь я незнаком с электротехникой, - с недоумением заявил Алексей.

- Ничего. Таскать ящики с оборудованием много ума не надо, а будешь у них помощником – научат, - с улыбкой произнес Володя. – К тому же ты знаешь немецкий язык, а это очень важно.

На утренней проверке было объявлено, что номер шестьдесят девять направляется в распоряжение электротехника Певзнера.

Упакованное в ящики электрооборудование было погружено в вагон, на ящики наложены доски. Вагон прицепили к поезду и он, медленно набирая скорость, стал удаляться.

Алексей долго стоял у раскрытых дверей вагона, пока, наконец, последние дома Поселка не скрылись из вида.

«Прощай, родной Поселок! Придется ли тебя еще увидеть?» - думал он.
Николай и Борис тоже были родом из Поселка. Они хорошо знали отца Алексея. До войны оба работали на одном из заводов в Ленинграде. Борис не был призван в армию из-за плохого зрения, а у Николая была бронь от завода. Их семьи были вывезены в Латвию еще раньше. Они были значительно старше Алексея, но обращались с ним, как с равным и старались обучить его своей специальности. Они сказали, что Певзнер плохо разбирается в электротехнике и его легко обмануть: то, что можно сделать за день, они растягивали на неделю. Так что Алеша должен придерживаться их советов в работе.

Алешины знания немецкого языка помогут им в объяснениях с Певзнером, который не знает ни одного слова по-русски. Они объяснили также, что их шеф едет в этом же поезде, но в другом вагоне, вместе с немцами.

Через два дня пути Алексей услышал за стеной вагона разговоры. Прислушавшись к нему, он ничего не понял. Говорили не на русском и не на немецком языке.

-Где мы? – обратился он к Николаю, который стоял в дверном проеме.

-Эстония. Город Раквере, - ответил тот.

Через некоторое время появился Певзнер и приказал сгружать оборудование прямо в кузов автомашины, стоявшей рядом с вагоном. Ящики с оборудованием привезли в какой-то двухэтажный дом, на втором этаже которого жили рабочие из Голландии.

В нижнем этаже оборудовали электромастерскую. Здесь же расположились и сами.

В одной из комнат нижнего этажа был кабинет Певзнера, где он жил и принимал заказчиков.

Однажды Певзнер отправил Бориса и Алексея на хутор за несколько километров от города. Хозяину хутора нужно было заменить электропроводку в доме и в хозяйственных постройках. Работу можно было сделать за несколько дней. Но ребята растянули на две недели. Хозяин хутора щедро кормил их, и это обстоятельство сдерживало ребят. Такого питания они давно уже не знали. Но всему приходит конец. Выполнив работу, они были вынуждены возвратиться. По возвращению они узнали, что приехали остальные ребята. Их поселили в школе. Алексей пошел навестить Володю.

Володя сообщил приятную новость: на станции Тапа работают ребята из лагеря Юрия и Геннадия, которые просили шофера привезти на свидание Алешу и Володю.

Володя сам ехать не мог, но договорился, чтобы Алексея назначили грузчиком на автомашину. Которая перевозит со станции Тапа доски.

Как только въехали на грузовой двор станции, Алексей увидел знакомых ребят на платформе, сгружающих доски. Ребята окружили Алешу, тормоша и расспрашивая. Они сообщили, что на станции Валк работает группа девушек из Поселка, которые знают местопребывания многих родственников. Мать Алеши находится в Латвии на хуторе, Надя – в Угалях, она видела его мать и сообщила им – Алеша жив и здоров. Увидев, что у Алеши рваные брюки и ботинки ребята подарили ему несколько пар ботинок и брюк и две рубашки. Они, оказывается, ночью вскрыли один из вагонов, стоящий на станции, и запаслись одеждой и обувью.

- Бери, бери! – кричали ребята, подавая Алеше в руки одежду. – У нас все равно сегодня отберут.

Радостный от встречи с друзьями, нагруженный подарками, узнавший о местопребывании родных и Нади, возвратился Алексей.

В конце января 1944 года пришла весть о том, что Поселок освобожден Красной Армией. Но немцы сожгли все дома в Поселке, а что не сожгли, то разрушили. В это время Красная Армия продвигалась к государственной границе. Эстония – скоро придет освобождение. Но прошел месяц, прошел другой, а освобождение затягивалось.

В конце марта всех перевезли на станцию Валк, где заставили грузить вагоны с лесоматериалом и оборудованием.

На этой станции ребята встретились с поселковскими девушками. В воскресенье назначили встречу в их бараке, стоявшем на станции, но этой встречи не суждено было осуществиться!


ВО ФРАНЦИИ
Еще не успел субботний апрельский рассвет окрасить своими красками крыши домов и верхушки деревьев, всех подняли с нар и приказали с вещами выходить на улицу.

Ребята поднимались с трудом. Вчера была тяжелая работа, продолжавшаяся до темноты: грузили огромные бревна на веревках и плечах в полувагоны. Руки еще ломило в суставах. Саднило намятые за день спины. Холодный ветер разогнал дрему. С вещевыми мешками за плечами все собрались возле школы.

- Идем на станцию, грузиться в вагоны, - объяснили немцы.

Никто не спрашивал, куда и зачем. Всем было безразлично. Единственная радость была в том, что ведут не на работу – а это уже хорошо: можно будет продолжить сон.

На станции, где вчера грузились бревна, стоял состав, в котором находились несколько теплушек с двойными нарами без отопления. Посадили по сорок человек в вагон. Двери закрыли снаружи, оставив открытыми верхние боковые люки.

Сидя в вагонах, ребята стали предполагать, куда же их везут: в Латвию, в Польшу, а может быть даже в Германию. Иногда разрешали выходить на остановках из вагонов по нужде.

В термосах ребятам приносили пищу, давали хлеб, табак, маргарин или масло.

Ночью проехали Латвию, приближались к Польше. За два дня проехали и Польшу. Когда подъехали к границе Германии, ребятам запретили вообще выходить, в вагоны подали по два ведра.

Однажды из-под вагона послышались стук в пол и возглас:

- Ребята, вы русские?

Алексей выглянул через верхний люк. У вагона с молотком в руках стоял чумазый человек и улыбался. Одни зубы блестели на его лице.

-Вы русские? – повторил он свой вопрос.

-Да.

-Откуда?

-Ты что здесь делаешь?

-Работаю.

-Давно?

-Ты откуда?

-Из Винницы.

-Скажи, что это за место?

-Это город Мец.

-Слушай, куда нас везут?

-Во Францию.

-О – о – о … - пронеслось по вагону.

-Ребята, нет ли у вас хлебца?

Алексей собрал у всех ребят несколько кусков хлеба и сбросил парню в подставленную фуражку.

-Спасибо, ребята! – сказал парень, с жадностью откусывая большими кусками хлеб.

-А я слышу, - продолжал парень, - по-русски разговаривают в вагоне.

-Кормят плохо? – спросил Алексей.

-Плохо, ребята. Пропади все пропадом.

-Как попал сюда?

-Добровольно приехал. Думал, что здесь лучше. Теперь бы пешком пошел домой.

-Скоро будешь дома. Слыхал, как наши жмут?

-Слыхал. Эх, скорей бы!

-А нас увозят все дальше и дальше от своих.

-Да нехорошо, - согласился парень.

Поезд тронулся. Парень замахал фуражкой:

-Счастливо, ребята!

Алексей смотрел на парня, махавшего им, и думал:

-Где только нет русских.

Вновь стук колес и подпрыгивание вагона на стыках отдалял ребят от Родины. Алексей смотрел на унылые лица товарищей и думал: как сложится судьба каждого из них, придется ли вернуться домой, увидеть лица родных и близких, какие испытания еще впереди.

Двухнедельное пребывание в переполненном вагоне наложило свой отпечаток на настроение и взаимоотношение между людьми. Ребята стали угрюмыми и раздражительными. Частые ссоры по мелочам приводили к обидам, озлоблению.

Если первые дни ребята наслаждались отдыхом: спали или валялись на нарах, не замечая тряски и неудобств перенаселенного вагона, то в последние дни каждый рывок поезда, особенно ночью, будил людей и не давал больше уснуть, стук колес и поскрипывание обивки вагона раздражали и будоражили нервы. Бессонница вынуждала курящих больше курить, а некурящие ругались, задыхаясь от табачного дыма, считая это причиной их бессонницы.

Распространилась игра в карты на советские рубли и немецкие марки, которые никакой ценности не представляли, но являлись частой причиной конфликтов, переходящих в драку.

Все это отягощало жизнь в вагоне – все ждали окончания пути, как будто это могло принести какое-то облегчение и определенность положения.

А между тем за стеной вагона пробуждалась природа: белыми и розовыми шапками были покрыты фруктовые сады и поля, зеленеющие молодой травкой – все это напоминало о родном доме, о весне, о том, что жизнь продолжается.

То там, то здесь появлялись крестьяне, проводившие весенние работы. В раскрытые верхние люки вагона доносило аромат цветущих деревьев, если поезд проходил рядом с ними.

Встречающие на пути станции и города не носили печать войны, как это было видно в России, Эстонии, Польше. Аккуратные сады и поля в весеннем наряде, чистые, побеленные станционные постройки, словно не верили, что где-то льется кровь, гремят разрывы бомб и снарядов, оставляя после себя разрушения и жертвы. Но лица людей, провожавших поезд заинтересованным взглядом, были серьезны и суровы. Видимо, они знали, что еще есть война, есть лишения и смерть.

Рано утром поезд прибыл на какую-то станцию, вагон отцепили от состава и поставили к каменной платформе. Прозвучала команда:

- Выгружаться с вещами!

Выйдя из вагонов и почувствовав под ногами твердую землю, ребята стали подпрыгивать, шутить, подталкивать друг друга, словно молодые жеребята, выведенные из конюшни после долгой зимовки. Вокруг цвели деревья, наполняя воздух ароматом. На платформе работали два черноволосых мужчины и одна женщина, они наполняли металлический ящик мусором, который сметали с платформы. Володя подошел к ним и спросил по-немецки:

- Что это за станция?

- Вьен, - ответили они.

Ребята удивились.

- Разве это Австрия?

- Найн, - улыбаясь, ответила женщина.

- Франкрайх.

- Франс, - повторила она по-французски.

- А кто вы? – спросил мужчина.

- Русские.

- О – ля – ля, - засмеялись французы.

- Рот фронт, - сказал один из них, сжимая кулак правой руки у плеча и оглядываясь по сторонам.

- Я, я, - ответили ребята хором.

И все засмеялись.

В это время появился фельдфебель Визе с несколькими солдатами, у которых за плечами были видны винтовки.

Ребят разместили в бывшей конюшне каких-то пустовавших французских казарм. Запах навоза в помещениях еще не успел выветриться, хотя пол и стены были чистыми. В каждом отделении поместили по шесть человек на деревянных нарах и соломенных матрацах. Одно небольшое окошко находилось над дверью и пропускало мало света. Но погода была хорошая, температура воздуха около двадцати градусов. Двери были днем открыты, а ночью на потолке горела электрическая лампочка.

Казарма вокруг была отгорожена двухметровым каменным забором, над которым была натянута колючая проволока. Выход со двора охранялся немецкими солдатами.