Вместо предисловия

Визе предупредил, что находимся во Франции, город Вьен. Выход в город разрешен только группами не более десяти человек и под охраной вооруженных солдат.

- Почему? – послышалось кругом.

- Это приказ, - ответил фельдфебель, считая разговор оконченным.

Утром следующего дня всех собрали во дворе перед конюшней и сказали, что работы пока нет, но чтобы не отвыкали от нее, заставили мыть и чистить свои помещения. Целый день водой с хлорной известью наводнили чистоту в помещениях конюшни.

Весь двор, прилегающий к казарме, был выложен круглыми камнями. Между камнями накопилась земля, в которой зеленела трава. Нашим ребятам приказали всю эту траву уничтожить, а землю между камней удалить. Мусор выносили за помещение конюшни. Но если учесть, что двор занимал несколько сот квадратных метров, а ребята делали только вид, что работают, то эта работа могла продолжаться до бесконечности. Но немцам, видимо, эта работа тоже была не нужна, и они старались хотя чем-то занять людей, чтобы они не ели хлеб даром. Основная работа была впереди.

Иногда набирали команду из десяти – пятнадцати человек и куда-то отвозили, где они занимались погрузкой или разгрузкой вагонов, копали землю, бетонировали какие-то площадки, строили бараки.

Однажды Володя сообщил, что можно обменять советские рубли и немецкие марки на франки. Деньги менялись так: советский рубль 1:10, немецкая марка 1:20. Он забрал свои деньги и деньги Алексея, а вечером вернулся с франками. У них на двоих собралось около 12000 франков. Сумма большая, но купить на них что-нибудь было мало вероятно: большинство товаров отпускалось по карточкам. Да и для того, чтобы купить, нужно было попасть в город, куда пока не разрешали выходить.

В одно воскресение разрешили группе из десяти человек под охраной двух вооруженных солдат сходить в город. В эту группу попали Алексей и Володя.

Чистенький, аккуратный городок произвел на Алексея приятное впечатление. Обилие ресторанов, кафе и бистро поразили его воображение. Много различных магазинов, но купить нельзя – все по карточкам. Без карточек продавалось в ресторанах сухое красное вино, виноградная водка, бутерброды с фруктами, с сыром. Канцелярские принадлежности, парфюмерия, красивые открытки, в том числе и порнографические, встречались на каждом лотке и в каждом киоске.

Сопровождающие группу немецкие солдаты предложили зайти в один из ресторанов, перед входом которого светились на солнце два красных стеклянных шара. За дверью из зеркального стекла была видна фигура швейцара. Табличка, укрепленная на двери, на которой по-немецки и по-французски было написано: «Женщинам вход воспрещен».

Войдя в помещение, Алексей был удивлен: у стойки и за столиками сидели и стояли около десятка раскрашенных и вульгарно одетых молодых женщин. Он подумал: «Как же так, почему женщинам вход воспрещен?» С этим вопросам он тихонько обратился к товарищам, но в ответ услышал громкий смех. Когда ему объяснили, что увеселительное заведение, а, вернее сказать, бордель, он потерял всякий интерес к происходящему вокруг, покраснел, словно его поймали на каком-то позорном поступке, и пытался уйти. Но солдат остановил его. Он сел за стол и, опустив вниз глаза, старался не смотреть по сторонам. Между тем заиграла музыка, и женщины стали приглашать мужчин на танец, всячески подчеркивая свои женские достоинства, оголяя груди, ноги выше колен, обнимая и подставляя губы для поцелуя. Одна из них, накрашенная блондинка подошла к столику, где сидел Алексей и попросил сигарету.

- Я не курю, - буркнул он, не поднимая глаз.

Тогда она пригласила его на танец.

- Я не танцую, - ворчал он, упираясь о стол и продолжая рассматривать узоры на столе, боясь взглянуть на женщину.

- Зачем же ты сюда пришел? – спросила она, обнимая и прижимаясь к нему.

Он резко отбросил ее руку и встал со стула.

- Меня сюда привели, - хотел он сказать, но она что-то сказала по-французски, погладила его по голове и отошла. Все громко засмеялись.

- Чего ты стесняешься? – обратился к нему Володя. – Ты же во Франции, а не в Поселке, - продолжал он с улыбкой, – смотри на меня!

С этими словами он подошел к блондинке, что-то ей сказал, хотя она разговаривала с мужчиной. Она взяла его за руку и подвела к стойке. Они выпили по глотку вина и направились по лестнице, ведущей на второй этаж.

Прошло более получаса. Первой спустилась по лестнице блондинка. Она закурила и вновь подошла к мужчине, с которым разговаривала раньше. Через несколько минут появился Володя, раскрасневшийся и явно довольный собою.

- Володя, давай уйдем отсюда, - взмолился Алексей.

- Айн момент, - сказал тот, направляясь к солдатам, которые сидели с двумя дамами за соседним столиком.

Он о чем-то с ними переговорил, и, показав Алексею рукой на дверь, направился к выходу. Алеша последовал за ним.

- К пяти часам нужно быть здесь, - сказал Володя, когда они вышли из ресторана.

- Ну, куда пойдем, мальчик, - с улыбкой произнес Володя.

- Чего ты улыбаешься, - в сердцах выпалил Алексей. – Таких же надо расстреливать.

Он вспомнил о женщинах из ресторана.

- Так можно расстрелять всех французов, - улыбаясь, сказал Володя и, переходя на серьезный тон, продолжил: - Ты как маленький ребенок, не понимаешь, где находишься. Здесь каждый торгует тем, что он может продать.

- А совесть? А честь, нравственность?..

- И их тоже, если найдется покупатель, - невозмутимо продолжил Володя, - и хорошо заплатит.

- Не верю!

- А вот сейчас поверишь, - сказал он, приглашая Алексея жестом на скамейку, стоявшую возле тротуара.

- Как ты думаешь, - продолжал он, когда они уселись, - кто был тот мужчина, с которым блондинка разговаривала в зале?

- Какой-нибудь такой же прохвост, как и ты, - с явным презрением сказал Алеша.

- Ты глубоко ошибаешься, - сказал Володя, не замечая раздражительности Алексея, стремясь перевести разговор в спокойное русло. – Это был ее муж. Он пришел на работу к жене, чтобы выпить бокал вина за ее счет.

- Уму непостижимо!

- Тем не менее, это ее работа, и она приносит немалый доход. Скопив таким образом определенное количество денег, они уедут куда-нибудь в провинцию или даже в другую страну, купят там домик с земельным участком и будут жить, как порядочные люди.

- А как же совесть по отношению друг к другу?

- Она никого не ограбила, она работала с согласия мужа, так как другого пути у них нет, - спокойно закончил Володя.

Алексей не мог себе представить, что можно жить в такой обстановке с любимой женщиной и не терзаться при этом угрызениями совести.

- А вот тебе и еще один пример здешней нравственности.

Володя обратил внимание Алексея на мужчину, справлявшего естественные надобности в открытый писсуар, стоявший непосредственно у тротуара. Мимо проходили женщины, и никто не обращал внимания на мужчину, как будто ничего не происходит.

- Я где-то читал: «То, что естественно – то не нахально», - сказал Володя.

- Володя! – обратился к нему Алексей. – Пойдем отсюда куда-нибудь, у нас еще есть время.

Они прошли по нескольким улицам, где прохожие куда-то спешили, рассматривали дома старинной постройки, рассматривали газеты и журналы, вывешенные на веревочках у киосков и на лотках. У некоторых ресторанов столики и стулья были вынесены прямо на панель, под матерчатые тенты. Ребята зашли в один из таких ресторанчиков, чтобы выпить сидро.

За столиками сидели горожане, кое-где мелькали зеленые френчи немецких солдат и офицеров. Приходили, обнявшись, модные парочки, целуясь на ходу и ни на кого не обращая внимания. Это тоже бросалось Алексею в глаза.

Ребята немного поблудили в незнакомом городе, но пришли к месту сбора вовремя. Многие смеялись над Алексеем, вспоминая его смущение в ресторане, но он не обращал на это внимания и посмеивался сам.

Возвращаться в конюшню не хотелось, и ребята еще долго сидели во дворе, предаваясь воспоминаниями о прошедшем дне, отмечая необычное поведение и жизнь французов.

Рано утром в числе четырех номеров, названных Визе, был и номер шестьдесят девять, то есть Алешин номер. Их направили грузчиками на автомашину, которая направлялась в Лион за досками.

Устроившись на полу кузова автомашины, ребята наблюдали прекрасную картину пробудившейся природы. С обеих сторон дороги росли фруктовые деревья, переплетаясь где-то вверху своими цветущими кронами и образуя бело-розовую арку, в которую врезалось блестящее на ослепительном солнце асфальтированное шоссе. Теплый встречный ветер ласково обтекал лицо и шею, ароматом цветущих деревьев наполнял легкие. Дышалось легко и свободно; выветривался хлорно-навозный запах конюшни.

Через час в легкой туманной дымке показались очертания большого города, с дымящимися трубами заводов и фабрик, окрестными постройками и каменными домами.

Проезжая по городу, Алексей обратил внимание на узость улочек и тротуаров, на которых еще как-то умещался трамвай. Прицепные вагончики трамвая не имели боковых стен и окон. Пассажиры, сидящие на скамейках трамвая, были защищены от непогоды только крышей.

Машина въехала на территорию пристанционного склада и остановилась у штабеля с досками. Доски по длине были больше кузова машины, и один конец доски свисал за задний борт. Через час машина была нагружена и отправлена в обратный рейс. Ребята расположились на досках возле кабины водителя. Свисающая с кузова часть досок вибрировала при переезде через трамвайные пути и на неровностях дороги, подбрасывая ребят, как в люльке.

На одном перекрестке водитель не успел вписаться в кривую и досками задел трамвай. Послышался звон разбитого стекла, крики людей. Машина и трамвай остановились. Ребята выпрыгнули из кузова и прижались к стене дома. Из трамвая выскакивали люди и с бранью набрасывались на водителя машины. По их глазам Алексей увидел, сколько ненависти и презрения накопилось у людей оккупантам. В их словах часто повторялось слово: «Бош»! Алеша тогда не знал, что эта презрительная кличка немцев часто употребляется французами. Он увидел, что немцы не пользуются в этой стране авторитетом, а французы не такой уж легкомысленный народ. Видимо, в душе каждого француза за годы оккупации накопилось достаточное количество ненависти и презрения, способное поднять народ на сопротивление и освобождение страны от оккупантов.

Прибывшие на место происшествия немецкие и французские жандармы уладили конфликт и к вечеру ребята возвратились с машиной в город Вьен, где разгрузили доски на одной из строек.

За ужином Володя сообщил Алексею новость: приехал из другого города оберцалмайстер и просил подобрать человека, владеющего немецким языком для работы на складе строительных материалов, где он является начальником.

- Я рекомендовал тебя, - с улыбкой произнес Володя.

- Почему меня? – с тревогой спросил Алеша.

- Потому что работать на складе – не ямы копать и дороги строить.

- А ты?

- Я предлагал себя, но Визе не отпускает, - с сожалением произнес Володя.

На утренней проверке объявили: номеру 69 явиться в шрайбтубе-контору.

Когда Алексей вошел в помещение конторы, он увидел сидящего за столом симпатичного офицера в чине обер-лейтенанта, а Визе и Володю стоящими около него. Алеша узнал этого офицера: он встречал его под Старой Руссой, но виду не подал. Тогда этот офицер был инженером по строительству дороги.

- Твой номер шестьдесят девять? – спросил офицер.

Володя хотел перевести, но офицер остановил его взмахом руки.

- Так точно, - ответил Алексей по-немецки.

Офицер улыбнулся и стал расспрашивать Алексея: где родители, где работал, где учился немецкому языку? Когда он узнал, что Алексей работал на строительстве дороги под Старой Руссой, спросил:

- Так это ты пел революционные песни?

Алексей со смущением ответил:

- Я не пел их.

- Теперь, наверное, будешь петь «Марсельезу»? – с улыбкой спросил офицер.

Алексей еще больше покраснел и со смущением ответил:

- Я ее не знаю.

Все громко рассмеялись.

- Ну хорошо, - сказал офицер, - к двум часам будь готов – поедешь со мной.

- Володя, - обратился к нему Алексей, - куда меня повезут?

- В какой-то город Клермон-Ферран.

В Клермон-Ферран приехали в сумерки. На трамвае доехали от вокзала до небольшой площади. Алексей не смог рассмотреть город, но при выходе из трамвая ему бросилось в глаза высокое здание, на крыше которого большими буквами было написано: «Гранд-отель», а несколько ниже по фронтовому по-немецки: «Гауптфербиндунгштаб» - главный штаб связи. Пройдя от этого здания несколько сот метров по улице Рю де Жоод, они вошли в один из домов, окруженный высокой ажурной металлической изгородью. Вдоль этой изгороди прохаживался французский жандарм, который, приветствуя обер-лейтенанта, поднес ладонь правой руки к козырьку своей форменной фуражки.

На невысоком крыльце дома стояла женщина лет сорока пяти, с окрашенными в желто-соломенный цвет волосами и ярко накрашенными губами. Обер-лейтенант что-то сказал ей, и она пригласила Алексея следовать за ней. Они поднялись на чердак, где оказалось небольшое помещение, не более пяти квадратных метров, видимо, когда-то служившее кладовой. Потолком ее служила крыша. Она была оцинкована железом и была наклонной формы. Треугольная рама слухового окна выходила на улицу Рю де Жоод. В помещении стояла небольшая металлическая кровать и столик.

- Мадам Сюзи, - представилась женщина.

Она сказала, что является владелицей этого дома, но сама здесь не живет, а сдает его в аренду конторе господина Вернера. Ежедневно она следит за порядком в доме и производит уборку помещений, за что получает дополнительную плату.

Она знает, что Алексей русский и просит его быть осторожным с огнем, так как электрического освещения на чердаке нет. Уборку помещения он должен производить сам.

Пожелав ему спокойной ночи, женщина удалилась.

Алексей проснулся утром от какого-то цокота по асфальту. Казалось, будто по улице прогоняли табун лошадей. Выглянув в окно, он увидел спешащих на работу женщин. Это их изящные туфельки на деревянных подметках создавали такой цокот.

Напротив, через улицу, в доме находилась какая-то швейная мастерская. В окнах второго этажа виднелись головы женщин, склонившихся над швейными машинками.

Пришел солдат и велел Алексею явиться к оберцалмайстеру. Алексей спустился на первый этаж, где находился кабинет Пауля Вернера – так звали оберцалмайстера.

В кабинете находилось несколько человек, из которых только унтер-офицер был в форме. Остальные, в том числе и Вернер, были в гражданской одежде.

- На велосипеде умеешь ездить? – спросил Вернер Алексея.

- Да.

- Там, в коридоре, стоит велосипед. Приведи его в порядок, а когда будет нужно – будешь им пользоваться, - сказал он.

- Это мой французский шофер Жан. Будешь ему помогать содержать машину в чистоте и исправности. Главная твоя задача – ежедневно в 11 часов утра и в 17 часов вечера получать всю корреспонденцию на мое имя в Гауптферббиндунгштабе и отдавать моей секретарше, фрау Тышман.

Он показал на сидящую в углу за машинкой раскрашенную женщину.

- Через час поедешь со мной, - сказал Вернер, указав рукой на дверь.

Алексей вышел.

Он решил осмотреть дом и спустился в небольшой садик. У калитки стоял французский жандарм, который не обращал никакого внимания на Алексея. Слева, за изгородью, стоял такой же дом. На его фронтоне был укреплен флаг с красным крестом. С правой стороны дома, вдоль изгороди, проходил какой-то переулок, выходящий на соседнюю улицу, очень узкую. С переулка был въезд во двор через железные ворота. За домом находился кирпичный гараж. Прямо от гаража в дом вела асфальтированная дорожка к небольшому крыльцу с дверью. Алексей обошел дом вокруг, поднялся на крыльцо и стал рассматривать прохожих и дома на противоположной стороне улицы.

Через несколько минут из дома вышел Вернер, уже в офицерской форме и фуражке с высокой тульей. Рядом с ним находился мужчина лет сорока, в темно-коричневом костюме. Они о чем-то разговаривали и, ничего не сказав Алексею, направились к выходу. Алексей пошел за ними, отступая от них на несколько шагов.

Алексей рассматривал Вернера – так ладно сидел на нем офицерская форма. Он еще под Старой Руссой заметил красивого офицера, который никогда не обращал внимания на русских, будто они не существовали для него. Он смотрел на них, как смотрел бы на какой-нибудь инструмент: лопаты, кирки, тачки.

Если он разговаривал то только с немцами, если ругал – то только немцев. Однако было видно, что строгость его напускная. Он старался выглядеть солидно, а в глазах просматривалась молодость. Видимо, он понимал, что красив, и старался своим поведением увеличить эту красоту. Все его движения и поступки были интеллигентны, голос отчетлив и не громок. Но когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, а глаза выражали доброжелательность.

По специальности он был инженер-строитель. Его всегда окружали люди значительно старше его или рабочие других национальностей, которых он, однако, считал представителями низшей расы. Свое превосходство над ними он считал само собой разумеющимся и не удостаивал их излишним вниманием.

На углу площади, у высокого здания «Гранд отеля» мужчины разошлись, а Вернер взглядом показал Алексею, чтобы он следовал за ним. Войдя в отель, Вернер указал на зарешеченное окошко в стене, а сам вошел в дверь комнаты рядом с ним. Алексей остановился у окошечка, из-за которого слышался женский смех и голос Вернера. Алексей принялся рассматривать длинный коридор с дверями и такими же окошечками возле них.

Вдруг окошечко, у которого стоял Алеша, открылось, и в нем появилась голова молодой женщины в форме связистки. Она с улыбкой рассмотрела его и спросила:

- Как тебя зовут?

- Алексей.

- О, Алекс! – засмеялась она.

В окошечко было видна фигура Вернера, который расхаживал между столиками, помахивая зажатой в руках перчаткой.

Женщина продолжила:

- Будешь ежедневно приходить сюда, понятно?

- Понятно, - ответил Алексей.

Из дверей вышел Вернер, передавая ему пакет, газеты, письма, и, сказав: «Пойдем», направился в дальний конец коридора. У дверей, на которой была прикреплена дощечка с надписью: «Шпайсзал» - «Только для немцев», Вернер велел Алексею обождать.

Это была столовая, из-за ее дверей пахло гороховым супом. У Алексея рот наполнился слюной, тоскливо заныло в желудке.

В соседней двери открылось окошечко, ему сказали что-то по-французски. Он не понял. Из двери вышла молодая женщина в белом фартуке и такой же куртке и пригласила жестом его войти.

Алексей оказался на кухне. Рядом с дверью стоял столик, на котором в металлической миске дымился, издавая ароматный запах, гороховый суп, рядом лежало несколько кусочков хлеба.

- Манже, манже, - проговорила женщина, показывая на миску.

Алексей с удовольствием накинулся на еду. Пока он расправлялся с супом, вошла еще одна женщина и, рассматривая его, спросила по-немецки:

- Ты русский?

Алексей мотнул головой, продолжая с аппетитом уничтожать содержимое миски.

- Теперь ты будешь приходить сюда обедать и ужинать, - сказала вошедшая женщина. – Или приноси котелок и бери еду с собой.

- Еще хочешь? – спросила она, увидев, как Алексей старательно выбирает из миски остатки супа и доедает кусочки хлеба.

- Нет, - ответил он, смущаясь от сожалеющих взглядов, направленных в его сторону.

Стыдливо улыбаясь, Алексей поблагодарил женщин и вышел в коридор. Через несколько минут из столовой вышли несколько офицеров, в их числе был и Вернер.

- Покушал? – спросил он ходу и, не дожидаясь ответа, сказал:

- Иди домой!

Алексей с пакетом и корреспонденцией направился к выходу.

Завернув за угол и выйдя на улицу, он был поражен увиденным. Далеко, на окраине города, возвышалась огромная гора. Ее снежная вершина, блиставшая на солнце, казалось, цеплялась за облаками. Алексей никогда раньше, кроме как на картинах и в кино, не видел гор. Его вначале смутило, как он не заметил гору вчера, но потом вспомнил, что были сумерки и к тому же низкие облака и туман, видимо, скрывали окраину города. Алексей медленно шагал по улице, разглядывая гору. От ее основания спиралью поднималась дорога, было видно, как по ней маленькой точкой двигалась какая-то автомашина. Вот она скрылась из виду и вновь появилась уже выше расположенного участка дороги. Облака наплывали на снежную вершину горы, и, казалось, остановились, окутывая ее сияющую вершину белым покрывалом. Так, любуясь горой, он дошел до дома.

Когда Алексей зашел в комнату конторы, там находились фрау Тышман, мадам Сюзи и какой-то немецкий солдат в чине оберефрейтора. Когда Алеша передал фрау Тышман пакет и письма, солдат произнес: «О, русская свинья!» и еще произнес что-то, но Алексей не понял. Женщины улыбнулись, а немец заржал, как лошадь, и вышел из конторы. Фрау Тышман, перебирая корреспонденцию, внятно сказала, чтобы Алексей остерегался этого одноглазого человека.

- Он наци, - сказала она.

Алеша не обратил внимания на то, что у ефрейтора один глаз был искусственным. Глаз он потерял на Восточном фронте, и теперь ненавидит русских.

- Он слуга господина Вернера, - продолжала фрау Тышман, - а ведет себя словно его заместитель.

- А как называется эта красивая гора? – спросил Алеша, указывая в сторону горы.

- О, название этой горы, - сказал мадам Сюзи, - дало название нашему департаменту. Пюи де Дом.

- А кто этот человек, сопровождавший сегодня господина Вернера, в гражданском костюме? – спросил Алексей.

- Это мой муж, - с улыбкой ответила фрау Тышман. – Он является посредником между конторой господина Вернера и французскими предпринимателями. Мы хотя и немцы по национальности, но очень давно живет во Франции.

Спросив у фрау Тышман, может ли он быть свободен, и, получив согласие, Алексей вышел в коридор, где у стены стоял велосипед. Он нашел в кожаной сумочке, прикрепленной к задней части седла, несколько ключей и принялся приводить велосипед в порядок. Велосипед был исправен, но находился в очень запущенном состоянии. Видимо, на нем ездили многие, но никто не ухаживал. Промыв велосипед и кое-где подтянув гайки, Алексей решил ехать на нем за корреспонденцией. Прежде чем явиться в штаб связи, Алексей проехал по некоторым улицам города, объехал вокруг площади, несколько раз вокруг дома и затем поехал за почтой. Езда на велосипеде напомнила ему Поселок, первые дни войны, задание райкома комсомола. Вспомнил мать с сестрой, отца, Надю, ребят, с которыми гонял на велосипедах по футбольному полю. Где они? Что с ними? Как распорядиться жизнь его судьбой? Грустные, но светлые воспоминания не покидали его до самой ночи. Забравшись к себе на чердак, он лег на кровать и незаметно уснул.

Ему снился сон, словно он с мальчишками купает в реке колхозных лошадей, а на берегу сидит Надя среди девчат и со страхом наблюдает за ним.

- Чего они бояться? – думает Алеша. – Вот сейчас встану на круп лошади и нырну.

В это время из мутной речной воды появляется одноглазый ефрейтор – у него один глаз в середине лица и с криком и хохотом бросается на Алексея.

- Вот ты где, русская свинья!

Хватает Алешу за ногу и тянет в воду. Он видит искаженное страхом лицо Нади, ее растерянность, хочет выдернуть ногу, но никак сделать этого не может. Несколько раз дергает ногой и просыпается. Его нога в ботинке застряла среди прутьев железной кровати. Освободив ногу, он заметил, что спит в одежде. Кругом была темнота южной ночи. Где-то в углах чердака шуршали, попискивая, крысы или мыши. Он разделся и лег, укрывшись с головой. Утром Алеша заметил, что из окна второго этажа противоположного дома за ним с интересом наблюдает черноволосая девушка. Встретившись взглядом с Алексеем, она улыбнулась и наклонила голову к швейной машинке, на которой работала. Одевшись, он стал пристально смотреть на девушку. Она эта заметила. Девушка изредка поднимала голову, встряхивая длинными волосами. Увидев, что он не отрывает от нее взгляда, что-то сказала своей подруге, сидевшей за машинкой у другого окна. Это была женщина лет тридцати пяти. Они обе засмеялись и стали чаще поглядывать на Алешу, переговариваясь друг с другом. Так продолжалось каждый день. Каждое утро Алеша приветствовал девушку приветливым взмахом руки, она отвечала ему наклоном головы и улыбкой. Однажды женщина, сидевшая рядом с девушкой, послала Алексею воздушный поцелуй, указывая на девушку, которая в это время была занята работой. Алеша ответил ей тем же, указывая на девушку. В это время девушка подняла голову, смутилась и стала что-то горячо говорить соседке. Потом девушка бросила работу и куда-то вышла. Женщина на пальцах показала Алеше, что им надо встретиться.

На следующий день девушка долго не поднимала голову от машинки, но когда подняла и взглянула на него, улыбнулась и погрозила ему пальцем.

Так прошло еще несколько дней. Однажды после пяти часов вечера, когда Алексей возвращался с почтой, на трамвайной остановке у площади он буквально столкнулся с девушкой. Она была в темно-синем пиджаке поверху платья и с сумочкой через плечо. Её густые черные волосы лежали на плечах, обрамляя белое лицо с темно-карими глазами. Алексей еще ни разу не видел ее во весь рост и так близко. Встреча произошла неожиданно для обоих. Они смутились, не зная, что сказать.

Алексей первый оправился от смущения.

- Бон жур, мадемуазель, - проговорил он, хотя они утром уже приветствовали друг друга через окно.

- Бон жур, месье, - сказала она, подавая ему маленькую руку с тоненькими пальцами.

У Алексея закончился запас французских слов, и он не знал, что делать дальше.

- Парлеву альман? – спросил он.

- Уыи, - ответила она. – Ам Пети по.

Алексей понял, что она немного говорит по-немецки.

- О – ля – ля! – воскликнула девушка. – У моего старшего брата школьный товарищ тоже русский, но он родился во Франции. А меня зовут Жаннета!

- Вот мой трамвай, - сказала она, подавая Алексею руку.

- Жаннета, подождите немного, - с мольбой обратился Алексей, задерживая ее руку.

- Бон! – сказала девушка и, не выпуская руки Алексея, направилась к дальней скамейке в скверике на площади.

- Когда девушка разговаривает с мужчиной на немецком языке – это у нас считается неприличным, - сказала она, когда они сели на скамейку.

- Почему? – спросил Алексей, хотя сразу понял, что этот язык здесь инороден, как и сами его носители.

Жаннета повела плечами, ничего не ответив.

- Но вы не знаете русского языка, а я – французского… - начал было Алексей.

- Жаль! – смеясь, ответила она. – Будем учить.

- Мне пора, - вдруг сказала она, вставая со скамейки и направляясь к трамвайной остановке.

- Я буду встречать вас здесь каждый день? – обратился к ней с вопросом Алексей.

- Бон, - ответила она и, взмахнув на прощание рукой, побежала к трамваю.

Алексей заметил маршрут трамвая, на котором уехала девушка и табличку на вагоне с надписью: «Бомон».

Отдавая корреспонденцию фрау Тышман, Алексей спросил у нее:

- Что такое Бомон?

- Это рабочая окраина города, - равнодушно ответила фрау Тышман.

Прошло несколько дней. Алексей и Жаннета регулярно встречались у трамвайной остановки на площади, усаживались на дальнюю скамеечку в скверике или скрывались за стеклянными витринами в виде круглых колон, которые стояли на площади около магазина, и проводили час-другой вместе. Редкие прохожие стали подозрительно смотреть на молодую парочку, рассматривающую витрины и разговаривающие на смешанном французско-немецком языке.

- Люди смотрят на нас с подозрением, - заметил Алексей.

- Когда стоят двое молодых людей и не целуются – это становится подозрительным, - засмеявшись, ответила Жаннета.

Алексей обнял ее и хотел губами прижаться к ее щеке, но она повернула к нему полуоткрытый рот, и их губы слились в поцелуе. После оба смущенно смотрели в глаза друг другу и улыбались.

- В следующее воскресенье я буду свободна от домашних дел, и мы можем проехать в парк, - предложила девушка.

У Алексея выходных не было. У него ежедневно было несколько часов, между 11 и 17 часами свободного времени и то, если не находилось какой-нибудь работы. Утром до одиннадцати и вечером после пяти часов он помогал Жану мыть автомашину Вернера и заправлять ее газогенераторные установки древесным углем, высыпая его из бумажных мешков.

Почти каждое воскресенье Вернер устраивал попойки. К нему приходили связистки из штаба связи, офицеры и французские предприниматели. В эти дни он не ездил, а в гараже для этой цели стоял мотоцикл с коляской. На нем он развозил гостей. У шофера Жана был выходной день. Прикинув все это, Алексей согласился с предложением Жаннеты.

Воскресенье выдалось удачным. Безоблачное небо над городом удивляло своей голубизной. Восходящие лучи солнца освещали заснеженную вершину горы Пью де Дом, которая искрилась, возвышаясь над городом. Легкая дымка расстилалась у основания горы. Переполненные трамваи везли горожан на лоно природы. Около двенадцати часов дня Алексей, передавая почту Вернеру, попросил у него разрешения отлучиться в город. Получив разрешение до 16 часов, Алексей пошел на площадь, сел на знакомую скамейку и стал ждать Жаннету. Он увидел ее еще в трамвае. Она сидела в прицепном открытом вагоне, положив одну руку на бортик, а второй махала Алексею.

Он вскочил на площадку прицепного вагона, но входить в вагон не стал, так как большинство мужчин толпилось на площадке, а в вагоне сидели преимущественно женщины, хотя много мест в вагоне были свободными. Заплатив за проезд, он посмотрел на Жаннету.

В обычные дни она редко пользовалась косметикой, а сегодня ее лицо было необычным. Она даже выглядела несколько старше своих лет, и только ее тоненькая девичья фигура подчеркивала ее возраст. Пунцово-красные губы, черные ниточки бровей, под глазами синева, тонкие пальцы с длинными накрашенными ногтями. На ногах изящные босоножки на деревянной платформе. Когда она вышла на площадку, перед тем как выйти из трамвая, от нее пахло помадой и духами.

Они вышли из трамвая у ворот огромного сада. На воротах большими латинскими буквами было что-то:

- Что это? – спросил Алексей.

- Рай, - ответила она, показывая на небо, и улыбнулась.

- С милым и в шалаше рай, - сказал Алексей по-русски.

Она не поняла и стала спрашивать, что он сказал. Но Алеша не знал, как это объяснить по-немецки. Он стал подбирать слова, но она не поняла.

- Вы русские – безбожники, и не верить в рай, - с обидой произнесла она.

- Мы – русские, верим в рай на земле. Например, как здесь, - сказал Алексей и обвел рукой окружающие деревья и цветы.

Гуляя по тенистым дорожкам парка, вдыхая аромат цветов и чистый воздух, Алексей рассказывал, как мог, о себе и своей семье. Он рассказывал о том аде, который принесли на его землю немцы. Рассказать, что его отец ушел в партизанский отряд, а его разлучили с матерью и сестрой и отправили сюда на работу.

Некоторое время они прохаживались молча. Заметив в укромном уголке парка скамейку, девушка пригласила Алексея присесть.

- У нас тоже есть маки, - сказала она задумчиво, и внимательно посмотрев на Алешу.

- Кто это?

- Партизаны.

- Да, я слышал. Но где они?

- Этого никто не знает.

- Да… Их не должны знать, а они должны быть везде.

- Жаннета, - обратился к ней Алексей. – Ты говорила, что у твоего брата есть русский школьный товарищ. Не могла бы ты познакомить меня с ним? Я давно уже не слышал русскую речь, так можно забыть родной язык.

- Я не знаю, где он. Он жил в какой-то деревне, недалеко от города. Я поговорю с братом, - сказала она, поднимаясь со скамейки.

Они еще долго гуляли по аллеям парка, наслаждаясь природой. Но всему приходит срок. Пришел срок и Алексею возвращаться.

Они расстались все там же, на площади, обещая встретиться завтра. Возвращаясь домой, Алексей думал о словах, которые она произнесла в парке: «У нас тоже есть маки». Он почему-то вспомнил слова Сталина из выступления по радио 3 июля 1941 года:

«…Каждый советский человек, где бы он не находился, должен бороться против немецко-фашистских оккупантов…»

Тогда Поселок еще не был оккупирован, и Алексей считал, что эти слова не для него. Но теперь он вдали от родины, один, и к тому же семья его не может нести ответственности за его поступки. Но, не зная языка, трудно найти контакт с местным населением. Только какая-нибудь случайность может помочь ему. Такой явилась встреча с Жаннетой.

Алексей знал, что во Франции после Великой Октябрьской революции и гражданской войны осело много русских эмигрантов – белогвардейцев, которых он считал ярыми врагами Советской власти. Ему приходилось встречать в Поселке во время оккупации русских белогвардейцев на службе у немцев – они были страшнее и вреднее фашистов. Немцы были довольны их беспощадностью по отношению к своему народу. Некоторые из них даже скрывали свою принадлежность к русской национальности. Поэтому Алексей, прося девушку познакомить его с русским парнем, дал себе слово быть предельно осторожным. Мысль сбежать от немцев возникла у него с первых же дней пребывания у Вернера, где он почувствовал относительную свободу. Но отсутствие знания языка не сулило ему успеха. Теперь, когда Жаннета сказала, что у них тоже есть партизаны – маки, эта мысль не покидала его. Два чувства боролись в нем: желание сбежать от немцев и принять участие в движении сопротивления, и страх быть пойманным и оказаться в руках гестапо. Алексей ясно понимал, что, прежде чем совершить побег, нужно найти надежное укрытие, а в этом ему кто-то должен помочь. Таким мог быть русский, знающий обстановку и французский язык, или француз, умевший разговаривать по-немецки. Из обрывков немецких газет, которые он иногда читал, далеко не все понимая, он знал, что под натиском советских войск фашисты отступают к своими границам. Это отступление преподносилось как сокращение линии фронта, но никто всерьез в это не верил. Даже сами немцы считали войну проигранной, хотя надеялись на какое-то «секретное оружие», которое якобы остановит продвижение русских.

Однажды, когда Алексей передавал очередную корреспонденцию Вернеру, тот, сидя со своим гостями за столом и изрядно выпив, неожиданно спросил его:

- Когда придут сюда русские, ты, наверное, повесишь меня?

Алексей растерялся и покраснел.

- Русские не вешают, - робко ответил он, - а вы мне ничего плохого не сделали.

- Ну, спасибо, - сказал Вернер, улыбаясь.

Видимо, перед этим они обсуждали положение на фронте, которое было скверным.

В одно прекрасное утро Алексей встал рано и сел у окна, рассматривая женщин, спешивших на работу в швейную мастерскую, ожидая появления Жаннеты. Он заметил ее в компании других девушек, входивших в дом напротив. Она оживленно о чем-то разговаривала с подругами и не сразу заметила его, наполовину высунувшегося из своего крохотного окошечка.

Когда же она села на свое рабочее место, то посмотрела на его окно и улыбнулась, заметив его. Жестами она показала ему, что в пять часов ждет его на площади. Он кивком головы показал, что понял ее.

В этот вечер в скверике на площади было необычно много народа, и они с трудом нашли свободную скамейку.

- Ты слышал новость? – спросила Жаннета, усаживаясь.

- Нет, - с интересом произнес Алексей.

- В Нормандии высадились американские войска, - произнесла она с таким чувством, будто она сама высадилась с ними.

- А где это?

- Как где? У нас, на побережье Франции!

- Это что - второй фронт? – с радостью подхватил Алексей. Жаннета кивнула головой и сказала:

- Теперь бошам капут!

Алексей не знал, где находится Нормандия, и далеко ли она от них, но чувство радости передалось и ему. Время скорого освобождения и возвращения домой приближалось. Но как это все будет, он не мог себе тогда представить.

В это время мимо них прошли два высоких парня лет двадцати двух, внимательно рассматривая сидевшую парочку. Через некоторое время они снова прошли возле них и уселись на скамейку, неподалеку от их, внимательно и вместе с тем нагло рассматривая Алексея и Жаннету, и переговариваясь между собой. Оба парня были спортивного телосложения, высокого роста, один из них был шатен, а другой – брюнет.

- На нас смотрят, - заметил Алексей.

Но Жаннета улыбаясь, не обращая внимания на тревогу, прозвучавшую в голосе Алексея. Не успела она ответить, как парни оказались на их скамейке. Шатен сел рядом с Алексеем, а брюнет возле девушки.

- Ты русский? – на чистом русском языке произнес шатен.

Алексей опешил от неожиданности и пробормотал:

- Да.

- Так это ты хотел со мной познакомиться? – продолжал шатен, улыбаясь.

- Не бойся, - сказал парень, кладя на плечо Алексея свою руку. – Жаннета нам все о тебе рассказала. Давай знакомиться.

И он притянул Алексею руку.

Алексей назвал свое имя и тоже подал руку

Александр – так звали парня, спросил Алексея: - Откуда ты?

Алексей коротко рассказал, как и откуда он попал во Францию.

- Я родился здесь, но я русский, - с какой-то гордостью произнес Александр.

Он сказал что-то по-французски брюнету. Тот встал, протянул руку Алексею и назвал себя:

- Мишель.

Парни переговорили о чем-то с Жаннетой и засмеялись. Алексей, смущенно улыбаясь, смотрел на них, ничего не понимая. Александр понял смущение Алексея и перевел: - Они сказали, что встретились два русских: один французский русский, другой – советский русский.

- Нам пора, - сказала Жаннета и вдруг заметила:

- А это мой брат – Мишель!

И засмеялась.

Александр сказал что-то им по-французски, когда они направились к трамвайной остановке.

- Ауфвидерзен! – крикнула Жаннета Алексею и помахала рукой.

Алексей рассказал Александру, когда они остались вдвоем, как он скучал по русскому языку, ведь французского он не знал, а немецкий ему порядком надоел.

- Ну, это поправимо, - сказал Александр. – Здесь много русских. Завтра я тебя кое с кем познакомлю, но о себе много не рассказывай – здесь есть разные люди. А как ты относишься к служебным новостям?

- Положительно, - с радостью ответил Алексей, поняв, что имел в виду Александр.

- Об этом также всем говорить не следует. Когда ты свободен?

Алексей рассказал о своей работе.

- А чем занимается твой шеф? – поинтересовался Александр.

- Он начальник склада «Арсенал».

- Это рядом с аэродромом?

- Да, кажется. Я там не бывал.

- А побывать сможешь?

- Если надо… Там часто работает мой шеф.

- Завтра после обеда будешь свободен? – спросил Александр, думая о чем-то.

- Да.

И подал на прощание руку.

Алексей возвратился к себе на чердак с радостными и смятенными чувствами. Он понимал, что его знакомство с Александром было устроено Жаннетой и ее братом не просто так, а с какой-то целью. Но кто они? Девушка знала о нем почти все. Она знала, что он работает у немцев не по своей воле. Знает об этом и Александр. Он предупредил Алексея, чтобы он не афишировал слишком свои чувства к высадке американцев. Сам же Александр больше расспрашивал, нежели рассказывал о себе, и это говорило о том, что он еще не доверяет Алексею. Возможно, завтра обстановка разъяснится.

Во всяком случае, знакомство с русскими, кем бы они и были, скрасит его существование. Но, тем не менее, осторожность не помещает.

Утром Алексея разбудили рано: нужно было заправлять автомашину, заменить колесо и смонтировать запасное.

Вернер уезжал на несколько дней в командировку, за него всегда оставался унтер-офицер Ройман. Он редко появлялся в конторе, большую часть времени он находился на складе, так что на эти дни непосредственным начальником Алексея была фрау Тышман, поручения которой ему приходилось выполнять. Она была к нему более снисходительней, предлагая больше бывать в городе, а не сидеть у себя на чердаке, познакомиться с девушками, но быть при этом осторожным – многие француженки опасно больны. Алексей всегда смущался и краснел при таких разговорах, а мадам Сюзи и фрау Тышман смеялись над его наивностью. Отсутствие Вернера всегда сопровождалось каким-то раскрепощением обитателей дома и конторы.

Слуга Вилли позволял себе в такие дни большие дозы спиртного, нежели в присутствии хозяина и считал себе в эти часы хозяином положения, рисовался перед женщинами, пытался командовать, заставлял Алексея часами делать работу, которую должен был делать сам. Но никто не принимал его всерьез и посмеиваясь над ним.

Получив в 11 часов корреспонденцию в штабе связи, Алексей не пошел, как обычно, домой, а уселся на скамейку в скверике на площади, и стал ожидать Александра, рассматривая прохожих, стараясь по внешнему виду определить их национальность. Безусловно, большинство было французов, но проходили мимо испанцы и итальянцы, немцы и русские. Все куда-то спешили. Несколько женщин прогуливались с собаками, держа их на поводке. Животные были породистые, упитанные, холенные.

- Этим собакам живется лучше, чем людям, - подумал Алексей.

Он не знал, с какой стороны ожидать Александра, поэтому все время крутил головой, провожая взглядом всех пассажиров трамвая, выходящих на этой остановке.

- Ты уже здесь? – как часто бывает, прозвучал неожиданно за его спиной голос по-русски.

Этот голос среди французской воркотни показался Алексею каким-то родным. Перед ним стоял Александр в светло-голубой рубашке и серых брюках, держа в одной руке пуловер.

- Пойдем в ресторан, - предложил.

Алексей замялся, не зная, что ответить. Он вспомнил ресторан в городе Вьен.

- Не стесняйся, я заплачу, - сказал Александр, взяв Алексея за руку, как младшего брата.

Они вошли в небольшой ресторан, стоявший на углу площади, перед входом которого на фронтоне красовалась надпись «Де ла Терраса».

Александр подвел Алексея к столику, стоявшему у окна, за которым сидели четверо мужчин лет 45-50 и играли в карты; перед ним стояли на пластмассовых тарелочках фужеры с красным вином и пепельница.

- Господа! – произнес Александр торжественно по-русски. – Разрешите представить вам советского русского.

Мужчины прекратили игру и с интересом посмотрели на Алешу. Двое из них были в беретах черного цвета, один в соломенной шляпе, четвертый – с густой копной седых волос.

- Милости просим, - произнес человек в шляпе. – Саша, подай стульчик.

Александр принес два стула от соседних столиков и крикнул:

- Гарсон! – и показал два пальца.

Официант поставил на стол два фужера с красным вином на тарелочках.

- Ну, рассказывай, кто ты, откуда? Как попал во Францию? – перебивая друг друга, заговорили мужчины.

- Нет, - остановил их Александр. – Сначала за встречу, - сказал он, поднимая бокал с вином.

Вино оказалось кислым и терпким. Оно было далеко не таким, как казалось в фужерах.

Рассказывая свою «одиссею», Алексей положил пакет с корреспонденцией на стол рядом с Александром.

Во время рассказа Алеши, Александр знакомился с содержанием пакета.

Мужчины оказались бывшими белогвардейскими эмигрантами. Их интересовало, как о них думают в Советском Союзе. Алексей откровенно сказал, что в книгах, которые он читал, их считают врагами Советской власти.

- Это верно, - сказал мужчина с седой головой, - но мы - бывшие враги, а теперь мы просто русские, и мы болеем за Россию, какая бы она ни была: красная, белая, черная. Она наша мать, правда, матери бывают разные – добрые и злые, - и его глаза повлажнели.

- Сыновья у матерей тоже бывают разные, - проговорил мужчина в соломенной шляпе.

- Да, это так, - ответил мужчина с седой копной густых волос, которого все называли Иваном.

- Товарищи, мне пора, - сказал Алексей, беря от Александра пакет. Мужчины засмеялись, поглядывая с иронией на Алексея. Он смутился, не зная, чем вызван их иронический смех.

- Ты не смущайся, Алексей, - проговорил один из мужчин, тот, что был в черном берете. Черное пятно его усиков «а ля Гитлер» странно дернулось на сторону, словно, он шмыгал носом. – Слово «товарищи» шокирует нас также, как и слово «большевики».

- А меня шокирует слово «господа», которых не стало в семнадцатом году, - забывая об осторожности, с раздражением произнес Алексей, вставая из-за стола. – У нас, в Советском Союзе, если и произносят слово «господин», то только в ироническом смысле.

- Ты извини нас, Алексей, - вступил в разговор мужчина в соломенной шляпе, которого звали Николаем Николаевичем, - но нас воспитывались уже поздно. Не обижайся на нас, стариков, и заходи сюда в любое время. Мы будем очень рады с тобой побеседовать. Ведь мы не часто встречаем русских людей из Советского Союза.

Из ресторана вместе с Алексеем и Александром вышел седоватый Иван. До трамвайной остановки они шли втроем. Ожидая своего трамвая, Александр сказал, что он не может часто встречаться с Алексеем и просил его чаще заходить в ресторан «Де ла Терраса», где по вечерам собираются русские, проживающие в этом городе.

Иван жил возле рынка и пригласил Алешу к себе в гости, когда у него будет время.

Алексей вернулся в дом с опозданием, и фрау Тышман поинтересовалась, где он пропадал. Мадам Сюзи, убиравшая комнаты, заметила, что Алекс, вероятнее всего познакомился с девушкой.

Возвращаясь в контору, Алексей еще не знал, как он будет оправдываться, но слова мадам Сюзи подсказали ему вариант оправдания. Алексей подошел к окну и посмотрел на улицу.

В доме напротив, у окна за машинкой сидела Жаннета и изредка поглядывала на чердачное окно, не подозревая, что на нее уставились три пары глаз. Ее старшая подруга заметила Алексея и что-то сказала ей. Жаннета пробежала взглядом по окнам первого этажа, увидела его и помахала ему рукой.

-О – ля – ля! – произнесла мадам Сюзи, - мадемуазель трэ жюли?! /девушка очень красива/.

Фрау Тышман и мадам Сюзи что-то сказали друг другу по-французски и, засмеявшись, похлопали Алексея по плечу.

Жаннета догадалась, что говорят о ней, встала со своего места и куда-то отошла от окна.

Смущенный и довольный, Алексей направился к себе на чердак. Он думал о том, что пока все идет хорошо. Теперь у него есть знакомые в городе, с которыми можно говорить по-русски. Возможно, они помогут ему связаться с маки и уйти в партизанский отряд. Он открыл окно и стал наблюдать за улицей, изредка поглядывая на Жаннету, которая вновь сидела за машинкой.

Приближался конец рабочего дня. Алексей спустился вниз и хотел взять велосипед, чтобы проехать по городу и заехать за корреспонденцией. Но из конторы вышла мадам Тышман и сказала, что за почтой она зайдет сама. А Алекс может провести этот вечер с девушкой. И улыбнулась при этом.

Алексей встретил Жаннету у трамвайной остановки. Она сегодня спешила домой, и они перекинулись всего лишь несколькими фразами, а когда подошел трамвай, она, послав Алексею воздушный поцелуй, вскочила на подножку и уехала.

- «Вот так всегда бывает: когда у него есть время – девушка спешит домой», - с горечью думал он и направился в ресторан.

Народу в ресторане было значительно больше, нежели днем, но большинство посетителей толпилось у стойки. Выпив порцию водки или вина и выкурив сигарету, многие уходили из ресторана, а на их место приходили другие.

Столики у окна, где сидел днем Алексей, были заняты, но среди посетителей он заметил соломенную шляпу Николая Николаевича и направил туда.

Мужчины были так увлечены игрой в карты, что не сразу заметили Алексея, остановившегося у их столика. Они играли в какую-то незнакомую ему игру. Часто звучало слово «пас». Среди мужчин только двое были знакомы ему: Николай Николаевич и человек в черном берете, который днем не разговаривал, а только слушал.

Когда один из игроков взял в руки карты и стал их сдавать, Николай Николаевич поднял глаза, снимая шляпу и вытирая мокрую лысину, и тут увидел Алексея:

- О, Алеша, милости просим! – проговорил он, показывая на свободной стул у соседнего столика.

И пока Алексей брал стул, добавил: - Двигай к нам.

Коротко он рассказал присутствующим об Алексее. Двое мужчин из-за соседнего столика подсели к ним.

- Гарсон! – крикнул один из них. – Анкор!

И показал два пальца.

Перед Алексеем появился фужер, наполненный вином.

Он заметил, что, играя в карты, мужчины расплачиваются пластмассовыми тарелочками. Оказалось, что двадцать пять граммов водки в маленькой рюмочке и фужер красного вина стоят одинаково – один франк. Количество тарелочек определяет количество франков, истраченных за вино. Поэтому тот, кто выигрывал партию в карты, передавал свою тарелочку проигравшему, а тот в свою очередь обязан был оплатить за накопившиеся у него тарелочки по окончанию игры. Таким образом, тарелочки являлись своеобразным счетом. Делом же официанта, «гарсона», как его называли, было только подавать заказанное количество спиртного, а расчет производить по тарелочкам.

- Так что, если тебе повезет в карты, - рассказывал Николай Николаевич, - ты можешь весь вечер провести за чужой счет.

- А если нет, - поддержал его один из игроков, - будешь платить за всех.

Мужчины были уже изрядно навеселе, когда один из них, высокий, сутулый, с большими зелеными венами на тыльной стороне кистей рук, спросил Алексея:

- Скажи нам, Алексей. Правда, что белоэмигрантам закрыт путь в Россию?

- Я не знаю, - смущенно ответил он, - но думаю, обязательно будут разбираться, и тех, кто сделал много вреда, наверное, не пустят в Советский Союз.

- Э, нет! – вступил в разговор Николай Николаевич. – Вот мы с отцом Александра, того самого, с которым ты сегодня был здесь днем, ничего для Советов плохого не сделать. Мы не участвовали в гражданской войне, мы были во Франции в составе экспедиционного корпуса. Но я два раза, в двадцатых годах, обращался в советское посольство и два раза получал отказ. Для них я белый, царский офицер, - закончил он.

Сутулый мужчина, сжав свои кулаки, проговорил:

- А мы, рядовые, за что здесь должны прозябать и считаться отбросами общества? Сальо Русс / грязный русский/!

- Сейчас рано говорить об этом, - сказал мужчина в берете. Все присутствующие обращались к нему по фамилии: Гуськов. – А может быть, и поздно: большая часть жизни прошли на чужбине. Мой сын воевал за Францию и теперь находится в плену в Германии. Так кто же мы теперь – русские или французы?

- А никто! – выкрикнул кто-то. – Сальо при! /дрянь/

В это время в ресторане вошел Иван Ксенжко.

- Бон суар, месье, - обратился он к мужчинам. – А с вами я сегодня уже виделся.

И он кивнул головой Алексею и Николаю Николаевичу.

- О чем беседа? – спросил он, усаживаясь к краю стола.

- Все о том же… - проговорил сутулый мужчина и направился к стойке.

- Гаврилов в обиде, что его Советы не пускают в Россию, - сказал кто-то.

- Обида – это не аргумент, - ответил Иван, смакуя глотками вино из фужера. – Возвращение в Россию нужно заслужить.

- Мы заслужили Сибирь или Францию – и там и тут нехорошо, - сказал один из мужчин.

- Сибирь – это Россия, а не Франция, - сказал Иван, опрокидывая в рот остатки содержимого фужера.

- Что это вы курите? – спросил Алексей, рассматривая в руках Николая Николаевича флакон с коричневой жидкостью, которой он поливал ватообразные волокна, набитые в портсигар.

- Вот какую дрянь приходится курить, Алеша, - ответил Николай Николаевич. – Камышовые волокна смачиваем никотином и курим. Табак и сигареты слишком дороги для нас. А ты не куришь?

- Нет.

- Ну и не надо.

Утром фрау Тышман вручила Алексею пакет и велела отвезти его на склад, к Ройману. Она рассказала, как проехать на велосипеде к складу.

Склад находился на окраине города. У проходной стоял немецкий часовой. Алексей сказал ему, что он привез унтер-офицеру Ройману. Солдат зашел в проходную и стал куда-то звонить.

Алексей рассматривал огромные пакгаузы, огороженные колючей проволокой. Через проволоку он видел, как группа чернокожих солдат во французской военной форме разгружали вагоны и нагружали машины строительными материалом. Где-то, за пакгаузами, ревели авиационные моторы, взлетали точно из-под земли, самолеты и направлялись на запад.

В это время из проходной вышел Ройман, без головного убора. Он взял у Алексея пакет, вскрыл его, ознакомился с содержимым и, сказав: «Можешь возвращаться», - направил в проходную.

Обратно Алексей ехал, не торопясь. Придерживаясь края проезжей части улицы, он рассматривал город, иногда слезая с велосипеда на перекрестках, где регулировал движение французский жандарм, стоя на небольшом возвышении посередине проезжей части, рассматривал витрины магазинов. В некоторых витринах за стеклом были выставлены фашистские пропагандистские плакаты, на которых был нарисован медведь в буденовке на голове с большой звездой на ней, в зубах держал окровавленный кинжал, а лапы его были в крови. Внизу плаката что-то было написано по-французски.

Этот район города назывался Монферран. Люди, проходившие мимо, не обращали внимания на плакат, они куда-то спешили, заходили в магазины, вели между собой неторопливые беседы.

Незаметно он выехал на площадь де Жоод. Домой возвращаться не хотелось, и он уселся в скверике на скамейку, разглядывая детей, игравших в песочнице. Они бойко щебетали между собой, и Алексей подумал: «Такие маленькие и как бойко говорят по-французски, а он, такой большой, сидит, как немой перед ними»,- и улыбнулся своей мыслью.

Один мальчуган подбежал к велосипеду, который Алексей держал перед собой, стал вертеть педаль и, что-то приговаривая, обращался к нему. Алексей не понимал его, но улыбался.

- Бон? – спросил Алексей, указывая на педаль, которую крутил малыш.

Мальчик увидел улыбающееся лицо Алексея и стал ему что-то объяснять. Не понимая его, Алексей еще громче рассмеялся. Малыш тоже рассмеялся. Они оба так громко рассмеялись, что на них стали обращать внимание. Мать мальчика подошла к ним и с извинением и улыбкой увела малыша, а Алексей, стесняясь своего незнания языка, поторопился ретироваться.

Захватив почту, он отправился в контору, передал ее фрау Тышман и, спросив у нее разрешения отлучиться на несколько часов, так как случайно встретил земляка, вновь отправился на площадь, где должны были встретиться с Иваном Ксенжко.

Седую голову Ивана Алексей увидел издалека. Он прохаживался от одного конца до другого, поглядывая на людей, сидящих на скамейках. Когда Алексей проходил по дорожке навстречу Ивану, мальчик, игравший на дорожке, узнал его, подбежал к нему и стал что-то говорить. В это время подошел Иван.

- А у тебя, Алексей, уже много знакомых здесь, - с улыбкой произнес Иван.

Мальчик услышал незнакомую речь и остановился.

- Он спрашивает, где твой велосипед? – перевел Иван слова мальчика.

- Дома, дома оставил, - сказал Алексей, гладя мальчика по голове.

Иван перевел мальчику ответ Алексея.

- Очень жаль, - сказал мальчик. – Я хотел, чтобы вы меня покатали.

Тут подошла мать мальчика, и Иван рассказал ей об Алексее.

- А я думала месье - глухонемой, - смущенно сказала она.

- Оре вуар /До свидания/, - сказал Алексей, протягивая руку мальчику. – А как тебя зовут?

Иван перевел слова Алексея.

- Жан, - сказал мальчик.

- Значит по-русски Иван, - смеясь, сказал Алексей. – А меня зовут Алекс.

- О, месье Алекс! – произнес малыш.

- Да, да, - засмеялся Алеша.

Иван занимал небольшую комнату с кухней в пятиэтажном доме на третьем этаже, недалеко от рынка, на узкой, поднимающейся круто вверх улочке. Противоположные дома стояли так близко друг к другу, что казалось, протяни руку в окно, и достанешь до рамы соседнего дома.

Темная, крутая каменная лестница спиралью подняла Алексея и Ивана на третий этаж. Дверь открыла моложавая, среднего роста белокурая женщина с ярко накрашенными губами, в зеленом цветастом халате. На вид ей было около сорока.

- Милости просим! – с явным польским акцентом произнесла женщина, улыбаясь ясными серо-голубыми глазами.

- Моя жена Элен, - представил женщину Иван. – А это Алексей, про которого я тебе говорил.

Алексей и Иван прошли в комнату, а Элен удалилась на кухню.

Комната была довольно скромно обставлена мебелью. Мебель была старой: небольшой круглый стол, полуторная кровать, комод и оттоманка с вышитыми подушками на ней. В углу стояло большое зеркало с туалетной тумбочкой. На стене небольшая полочка с книгами и несколько репродукций картин. Четыре стула, видимо, когда-то были обтянуты зеленым материалом, но теперь он выглядел серым.

- Ну, как комната, Алексей? – спросил Иван, явно ожидая похвалы.

- Хорошо, уютно и по-домашнему, - ответил Алексей.

- Вот именно, по-домашнему, - ответил Иван, подчеркивая слово «по-домашнему».

И продолжил:

- Вообще-то здесь, во Франции, принято гостей принимать в ресторанах. Там же отмечают и семейные торжества. Но мы предпочитаем все же по-русски, по-домашнему.

Ему очевидно понравилось выражение «по-домашнему».

- А вот обед у нас будет по-французски, - сказала Элен, внося в комнату фарфоровую супницу.

- Как это по-французски? – удивился Алеша.

- Во-первых, с десертным вином, - сказал Иван, устанавливая на стол две бутылки, - французы без вина обедать не садятся.

Его поддержала Элен:

- Во-вторых, суп без мяса.

И начала разливать суп по тарелкам.

- И, в-третьих, будем есть с белым хлебом, - продолжала она, нарезая тонкие кусочки хлеба. – Черный хлеб здесь дефицит.

- Суп варится вместе с мясом, - рассказывала Элен, - а затем содержимое кастрюли вынимается и остается один бульон.

- Это вроде как варить топор, - сказал Алексей.

- Похоже…

И все рассмеялись.

- Но топор не едят, - сказала Элен, - а мясо и гарнир к нему будет на второе.

Иван наполнил фужеры вином:

- Ну, за встречу, земляк!

Выпив два фужера вина, Алексей почувствовал легкое головокружение, лицо его раскраснелось, появилась вялость и одновременно потребность говорить и говорить. Он стал рассказывать о себе, о своей семье, о первых днях оккупации, о том, как хочется домой, к матери, к Наде, о неизвестной до сих пор судьбе отца.

- Я понимаю тебя, Алеша. Все это я пережил – да что пережил, я и сейчас переживаю, - сказал Иван.

- Но моя жизнь идет к закату, а твоя еще вся впереди, - продолжал он, - и мой долг уберечь тебя от тех ошибок, которые сделал я в молодости.

И он начал рассказывать:

- Я родился в Джанкое. Семья наша была не такая уж зажиточная, но среднего достатка. Мой отец был священник, матери я не помню – она умерла, когда мне было года два. Нас со старшей сестрой воспитывали отец и бабушка. Отец хотел, чтобы я стал военным. В революцию умирает отец и бабушка, сестра вышла замуж и уехала в Харьков. Я – офицер, в чине капитана, попадаю в армию Врангеля. Ну, а дальше все пошло кувырком…

Он закончил, видимо, не желая дальше вспомнить свое прошлое.

- Элен – моя вторая жена, - сказал он после некоторой паузы и положил руку на плечо жены. – Она моя спасительница, не знаю, чтобы было бы со мной, если бы ни она.

- Ну ладно, ладно, - перебила его жена, стараясь прекратить воспоминания Ивана, которые явно были трагическими.

- Я сейчас приготовлю вам кава, - сказала она и направилась на кухню.

- Что это? – спросил Алексей, думая что «кава» какое-нибудь кушанье.

- Кава – это кофе по-польски, - сказал Иван. – Элен – уроженка Галиции, эта область когда-то принадлежала России. Ее судьба тоже не из легких. Она приехала во Францию еще девочкой, вместе с родителями, и не очень хорошо помнит родину, а если и помнит, то лишь беспросветную нужду. Поэтому ее и не тянет обратно, в Польшу.

- А я, - продолжал он, - часто вижу во сне мой родной Крым: его степи, покрытые красными маками, побережье Черного моря, влажный песок, покрытый ракушечником, цветущие сады и чистый морской воздух. Мне кажется, что такого чистого воздуха нет нигде больше. Воздух родины преследует человека всю его жизнь.

Глаза Ивана заблестели, голова его клонилось все ниже и ниже. Видимо количество выпитого вина подействовало на него настроение. Его сгорбленная над столом фигура приняла старческий вид. Он стал похож на обездоленного старика.

Алексей смотрел на него и думал: «Вот он белогвардейский офицер, который в свое время думал о свержении советской власти, об установлении в России власти помещиков и капиталистов, а, может быть, и царизма, сейчас думает только о Родине, о России, какой бы она ни была: она – его воспоминание».

- Скажи, Иван, - спросил Алексей, - что ты думал, когда воевал у Врангеля?

- Эх, Алеша, в то время была такая карусель, что ты себе не можешь представить. Каждый генерал считал себя спасителем «единой и неделимой» России. А на самом деле каждый продавал ее по частям. Уже здесь в эмиграции продавали ее оптом и в розницу, а мы, глупые, верили, что на штыках иностранных войск мы войдем в Россию освободителями от оков большевизма, спасителями русского народа, - говорил Иван, расхаживая по комнате. – Скажу откровенно – не многие из нас, эмигрантов, верили, что Россия в 1941 году выстоит перед натиском фашистских войск. Но тем, кто не сомневался в силе русского оружия, теперь отрадно слышать о победах Красной армии, и каждый считает своим долгом оказать какую-нибудь помощь советским людям, оказавшимся на чужбине.

- Вот и тебе, если нужна будет помощь, рассчитывай на меня, - закончил Иван.

- Но я думал, что Александр… - Алексей замялся, еще не решаясь высказать сокровенную мысль.

- С Александром тебе пока нельзя встречаться.

- Почему?

- Александр скрывается от немцев. Его и еще нескольких молодых французов хотели вывезти на работы в Германию, но они бежали на хутор и фермы. Там идет организация групп Сопротивления, но у них мало оружия и тебе лучше быть пока здесь. Если тебе будет что-нибудь угрожать или ты решишь скрыться от немцев, сообщи мне заранее. Мы найдем возможность переправить тебя к ним.

Когда Алексей и Иван допивал уже кофе, а Элен гремела посудой на кухне, Иван вдруг сказал:

- Запомни, Алеша. Никто не может так оценить Родину, как тот, кто был насильственно разлучен с ней.

Алексей вспомнил беспечные школьные годы, друзей и подруг, беззаботные дни каникул, спортивные соревнования на реке и футбольном поле, выступление школьной и клубной самодеятельности. И даже черные дни оккупации в Поселке, среди родных и друзей казались ему далеким и радостным временем. Жгучая тоска охватила его душу. «Неужели все это прошло безвозвратно и он уже никогда не увидит ласкового взгляда матери, веселого нрава младшей сестры, любимых Надиных глаз и не услышит нравоучительных речей отца о сложности человеческой жизни, - думал Алексей. – Неужели и ему, как Ивану, придется видеть Родину только во сне». «Нет, не бывать этому. На коленях, на животе, по-пластунски, через все преграды и границы – только домой, только на Родину».

- О чем задумался, Алеша? – вывел его из забытья вопрос Ивана.

- Да так, обо всем. О твоих словах, о своей жизни, - задумчиво ответил он.

- Это хорошо, что ты об этом задумался. Плохо, когда об этом не думают или слишком поздно, - твердо сказал Иван.

- Ну, мне, наверное, пора, - сказал Алексей, вставая из-за стола. – Спасибо вам за гостеприимство, за обед и беседу. Я буду очень надеяться на вас.

Элен, прощаясь с Алексеем, сказала:

- Ты знаешь теперь, где мы живем и можешь всегда приходить к нам, когда захочешь. Я почти всегда дома.

- А меня после пяти часов вечера или в воскресенье можешь найти в «де ла Террасе», - сказал Иван.

Иван приводил Алексея до площади. Когда же Алексей сказал, что ему нужно зайти за почтой, Иван спросил его, не может ли он иногда заносить почту в ресторан, а потом уже своему шефу.

Алексей согласился. Он понял, что Иван неспроста интересуется почтой Вернера. Ведь по корреспонденции можно узнать: где и что строится. А зная страну, немецкий и французский язык, можно догадаться и о характере строительства. Особенно это было необходимо сейчас, когда в Нормандии высадились экспедиционные войска союзников. Иван заверил, что все будет в порядке, и корреспонденция не будет вскрываться, чтобы не подвести Алексея.

- Шеф возвратился, вызывает тебя! – проговорил на своем гортанном языке Вилли, слуга Вернера и, выходя из помещения, поддал ногой, словно футбольный мяч, ботинки Алексея, попавшиеся ему под ноги.

Кругом была кромешная тьма. Алексей ползал на коленях по полу и никак не мог найти свои ботинки, которые Вилли забил в дальний угол каморки. На столе была зажигалка, сделанная из гильзы патрона, Алексей пользовался ей в случае необходимости. Тусклый огонек зажигалки осветил комнату и в углу ее он, наконец, отыскал свои ботинки.

В конторе за столом сидел Вернер, а у окна стоял муж фрау Тышман. Они о чем-то разговаривали.

Яркий электрический свет на мгновение ослепил Алексея. Вернер поманил его пальцем к столу и сказал:

- Иди сейчас, помоги шоферу помыть машину, а к восьми часам на велосипеде поедешь на склад к Ройману и будешь работать там. Вечером после работы будешь заходить за почтой. Дневную почту я буду забирать сам.

Он подписал какую-то бумагу и подал ее Алексею.

С рассветом Алексей был уже у проходной склада и, показав часовому бумажку, прошел через ворота на территорию склада, где в указанном часовом месте находился Ройман. Ройман сказал Алексею, что большая группа немцев, работавших на складе, отправляется на фронт, и поэтому Алексей теперь будет работать на складе рабочим. Он привел Алексея в помещение, заваленное лопатами, связанными проволокой, черенками от них, бумажными мешками с деревянным углем и цементом.

- Все это необходимо было привести в порядок, - сказал Ройман. – Лопаты следует насадить на черенки, а мешки уложить в штабеля.

Работа оказалась не очень сложной и тяжелой. За его работой наблюдал немец – кладовщик, человек преклонного возраста. Он не только не погонял Алексея, а даже, когда Алексей старался, говорил:

- Лангсам, лангсам / по-малу, по-малу/, - и улыбнулся.

Он показывал Алексею, как нужно насаживать совковую лопату на черенок, если последний оказался кривым. Иногда приходили вагоны с цементом и углем, которые разгружали французские солдаты, большинство которых были неграми. Они не были военнопленными, а были интернированы, и использовались на подсобных и строительных работах. Удивительно, что они неохотно шли на разгрузку цемента, тогда как разгружать вагоны с углем не противились. Угольная пыль на их теле была незаметна, а цементная очень выделялась на их черном теле, и они подсмеивались друг на другом.

И уголь, и цемент Алексею потом приходилось расфасовывать в мешки. Такая работа нравилась ему тем, что время проходило быстро, а вечером он имел несколько свободных часов, которые он проводил в обществе Жаннеты, или в ресторане, с русскими, где Иван и Гуськов, получив от Алексея корреспонденцию, удалялись с ней в одно из помещений ресторана, а через некоторое время возвращались. Впоследствии он узнал, что в ресторане работал посудомойкой один белогвардейский генерал, который был участником движения Сопротивления. Алексей несколько раз видел его, но разговаривать с ним ему не приходилось. Это был невысокого роста седенький старичок, лет семидесяти, с шаркающей походкой и вечно красными от воды руками.

Насколько важно были те сведения, которые они получали из корреспонденции Вернера, и дали ли они какую-нибудь пользу кому-либо, Алексей так никогда и не узнал.

В двадцатых числах июля 1944 года разнеслась весть о покушении в Берлине на Гитлера. Это было предзнаменованием скорого окончания войны. Французы ликовали, хотя и не показывали свою радость открыто. А вот о продвижении союзных войск, в состав которых, прошел слух, входят американцы, и что войска пройдут значительно севернее – прямо на Париж, а сюда, в Клемонт-Ферран, могут прийти только войска, высадившиеся в Италии. Но это было слишком далеко. Поэтому активизировалось внутреннее движение Сопротивления, и немцы уже не рисковали появляться на улице поодиночке и без оружия. Многие их распоряжения и требования саботировались. Участились случаи зверств со стороны так называемой «петеновской милиции». Ее отряды наводнили город. Даже жандармерия стала на сторону борцов Сопротивления. В этих условиях Алексей несколько раз просил Ивана переправить его к маки, но каждый раз получал отказ – пока рано, нет оружия, а без него там делать нечего.

Однажды, возвращаясь с работы, Алексей у калитки сада встретил Вилли. Он был пьян, в руках у него была сумка.

Правой рукой Алексей держал велосипед, а в левой была почта.

- Дай велосипед! – прокричал Вилли, сверкая единственным, помутневшим от чрезмерно большой дозы спиртного, глазом.

- Не дам, - твердо произнес Алексей, одергивая руку Вилли от руля, за который он схватился.

Не успел Алексей сделать несколько шагов, как он почувствовал сильный удар по голове и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, перед ним как в тумане, замаячила фигура в белой марлевой повязке, в белом халате и шапочке. Фигура что-то говорила по-французски и улыбалась. Алексей хотел было встать, но руки и ноги его привязаны. Он дернулся и вновь потерял сознание.

Он не знал, сколько времени прошло, но проснулся от едкого запаха нашатырного спирта. Перед ним стоял Вернер и врач–француз, из соседнего дома.

- Кто тебя? – понял Алексей по губам Вернера. В голове шумело и казалось, что по ней били маленькими молоточками, как по наковальне.

- Вилли, - произнес Алексей и заплакал. Он плакал от обиды, а не от боли. Боль куда-то удалилась и стала тупой.

Врач сказал что-то по-немецки. Алексей понял только, что раны небольшие и голова цела и еще то, что завтра он сможет уже гулять. Вернер сказал, что он накажет Вилли, и удалился.

Алексей ночевал в медпункте, расположенном неподалеку от дома Вернера. На следующее утро он отправился к себе на чердак, хотя голова его еще очень болела.

Оказалось, что у Вилли в сумке было три бутылки из-под шампанского. Ими он и ударил Алексея по голове. Все это видел французский жандарм, прохаживавшийся вдоль улицы. Он и доставил Алексея в медпункт. Вилли же схватил велосипед у лежащего в крови Алексея, и уехал за вином. Жандарм сообщил находившимся в доме, что у их подъезда лежит окровавленный человек, сам поднял Алексея и отнес в медпункт.

Вернер разрешил Алексею не выходить на работу, и разрешил появляться в городе с повязкой на голове.

Алеша выглянул из своего чердачного окна. Он долго всматривался в окна дома напротив, силясь отыскать Жаннету. Она сидела у окна, увлеченная своей работой. Но, когда она, подняв голову от машинки и взглянув в окно, увидела забинтованную голову Алексея, всплеснула руками и с тревогой в глазах начала жестами спрашивать, что с ним случилось. Он также жестами объяснил ей, что все расскажет при встрече, и показал рукой в сторону площади. Но она не успокаивалась и требовательно старалась узнать, как он себя чувствует. При этом она часто покачивала головой. Алексей улыбался и показывал ей знаками, что он сможет встретиться с ней только завтра.

На другой день голова уже не болела. Лишь ссаднили немного раны. Но они были неглубокими и кости черепа не были повреждены. Алексей твердо решил, что он больше в этом доме не останется, и будет просить Ивана переправить его к Александру.

Прошло еще несколько дней, прежде чем француз-врач, лечивший Алексея, снял швы и повязку с головы. Вернер вновь отправил Алексея на работу на склад и сообщил, что завтра прибудут его друзья из города Вьен, которые будут работать на погрузке вагонов строительными материалами. Алексей был обрадован предстоящей встречей с друзьями, которых он не видел уже несколько месяцев.

Тем не менее, возвращаясь с работы, он зашел в ресторан, нашел там Ивана и позвал его на улицу. Они уселись на скамейке в скверике, Алексей рассказал ему о своем происшествии и твердо заявил, что он больше не может оставаться у немцев.

Иван долго сидел молча, о чем-то думая. Наконец он сказал:

- Ладно, завтра в шесть вечера я буду ждать тебя здесь. Приходи.

Утром, придя на работу. Алексей первым делом заметил группку ребят, человек двадцать, которые сидели на скамейках около проходной. Бросив велосипед на землю, он бегом направился к ним. Еще издали он заметил фигуру Володи. Тот объяснял что-то часовому. Он не останавливаясь, с ходу набросился на Володю и со слезами на глазах стал целовать его. Подбежали остальные ребята и стали обнимать Алексея, хлопая его по плечу, тормошить, словно встретились родные братья.

Из проходной вышел Ройман, что-то сказал часовому и ребята, окружив Алексея, гурьбой отправились на склад.

Напротив дверей склада стояли вагоны, в которые ребята начали грузить мешки с цементом, лопаты, кирки, кирпич. Нескольких человек направили грузить доски на автомашину, стоявшую за складом.

Ребята рассказали, что они копали и цементировали какие-то площадки в окрестностях Гренобля. Другая группа ребят работала в Лионе.

За день ребята загрузили несколько вагонов. Следующая партия вагонов должна была прийти завтра.

К концу дня на складе появился Вернер. Он был чем-то взволнован и все время спрашивал, сколько вагонов погрузили, когда будут еще вагоны. Узнав, что вагоны будут только завтра утром, он приказал разместить ребят здесь же, на территории склады до утра. Алексей и Володя упросили Вернера переночевать в доме. Получив разрешение, они отправились на Рю де Жоод.

По дороге Алексей рассказал о своем житье-бытье здесь, умышленно умолчав при этом о его связи с Иваном: он боялся, что Володя вновь будет его отговаривать от опрометчивого поступка, как не раз уже бывало в Поселке.

Но когда они вышли на площадь (велосипед Алексей оставил на складе), и Алексей увидел седовласую голову Ивана, сидящего на скамейке, в скверике, он признался Володе, что сегодня он должен или проститься с ним или вместе сбежать от немцев.

- Я тоже думал об этом, - сказал Володя. – У меня в Гренобле уже налаживались связи, но нас вывезли оттуда.

- У меня есть здесь связи, - проговорил Алексей, радуясь, что Володя не отговаривает его. – Нужно только твое согласие.

Они подошли к скамейке, на которой сидел Иван, совершенно с другой стороны, так чтобы Иван не заметил их. Увидев Алексея с незнакомым парнем высокого роста, лицо Ивана покрылось бледными пятнами, глаза его свирепо засверкали, но по ним можно было заметить, что в глубине души его пробежал страх.

- Извини, Иван, - смущенно сказал Алексей. – Нас оказалось двое. Сегодня ночью приехал мой товарищ.

- Ты что, в игрушки играешь, малец?! – со злостью пробурчал он.

- Да… Так получилось… это мой друг, - старался оправдаться Алексей.

- Тогда я его и беру, - строго произнес Иван, вставая со скамейки.

- А я? – с испугом произнес Алексей, представив внезапно, что с ним будет, если Иван не возьмет его.

- Не знаю! – строго отпарировал Иван.

Алексей уже готов был заплакать от отчаяния, но Иван сказал:

- Иди в ресторан, там Гуськов. Он все знает.

Иван, за ним Володя, пошли с площади, не оборачиваясь. Алексей на какое-то время растерялся. Но потом тихо поплелся к ресторану.

Гуськов сидел за столом с приятелями и играл в карты.

Алексей подошел к нему и тихо сказал:

- Я от Ивана.

Гуськов ответил ему, не оборачиваясь:

- Ну, тогда иди вот по этой улице. Я тебя догоню.

Алексей постоял какое-то время, наблюдая за игрой, потом вышел из ресторана и направился по улице, которую указал ему Гуськов.

Он прошел один квартал. На перекрестке он обернулся, ища глазами Гуськова, но его не было видно. Он прошел еще один квартал. Навстречу ему шли люди, обгоняли его, но Гуськова не было видно. Он прошел уже четвертый квартал.

Мимо прогромыхал трамвай. Через квартал улица заканчивалась, и Алексей решил дойти до конца улицы, но тут он увидел Гуськова, который шел ему навстречу. Проходя мимо него, Гуськов шепнул ему:

- Иди за мной.

Он повернул за угол и пошел по другой улице. Алексей последовал за ним.

Они вышли на окраину города. Здесь уже начинались деревянные строения. Они вошли в первый дом. Это был двухэтажный дом, стоявший в саду. На первом этаже этого дома Гуськов вместе со своей семьей снимал комнату, точнее сказать, квартиру из двух комнат.

Входная дверь привела их в довольно просторную кухню, с обеих сторон которой располагались две комнаты: налево большая, направо маленькая.

Алексея разместили в маленькой комнате с окошком, выходящим во двор.

- Если будет проверка документов, откроешь окно, вылезешь и укроешься в деревянном сарае, - сказал Гуськов.

- Но это на всякий случай, - продолжал он. – А для соседей ты будешь моим сыном, вернувшимся из немецкого плена. Следующей ночью, думаю, переправим тебя в отряд.

Ночь прошла беспокойно: Алексей прислушивался к каждому стуку или к разговору, нервы его были на пределе. Ему все казалось, что его уже ищу

Утром Гуськов пригласил Алексея к завтраку в большую комнату. На столе стояла большая сковорода с яичницей, белый хлеб, стоял чайник с горячим кофе, сыр.

Жена его, пятидесятилетняя женщина, полька по национальности, плохо говорившая по-русски, и шестилетний сын Жорж сидели за столом и внимательно смотрели на Алексея. Алексей смущался их взглядов и ел плохо. Он подавлял в себе страх за свою и их судьбу, если он будет здесь обнаружен.

Гуськов отвлеченными разговорами старался развеять смущение Алексея и предлагал ему попробовать то одно, то другое кушанье, убеждая при этом, что кушать нужно хорошо, несмотря на любые обстоятельства.

Он рассказал, что союзные войска, приближавшиеся к Парижу, продолжают наступление, что немцы собираются бежать из города, чтобы не оказаться в окружении. Вечером он обещал рассказать о положении в городе.

Весь остаток дня Алексей проспал, изредка вставая и прохаживаясь по комнате. Время тянулось очень медленно. Наконец вечером пришел Гуськов и передал, что ночью Алексея будут переправлять за город. Он пригласил его поужинать и включил радиоприемник, по которому Англия передавала сводку последних известий на русском языке. Из этих сообщений было ясно, что немцы терпят поражение на всех фронтах.