Бедный, как ты этого не поймешь?

Бедный, как ты этого не поймешь?

По пути к себе я заметил красное полотнище которое реяло на одной из веток высокого дерева которое стояло на углу нашей поляны. Оно манило меня к себе и я направился туда. Подойдя ближе, я понял, что это флаг Советского Союза. У основания ствола дерева стоял портрет Сталина в раме. Уви­дев сразу и флаг, и портрет, я чуть не отшатнулся, но потом взял себя в руки и начал приглядываться. То тут, то там, среди кустов и деревьев сидели группы людей и тихо беседовали. Среди них я заме­тил и земляков, которые говорили на карачаевском языке. Были здесь и другие представители Кавказа, были украинцы, белорусы и русские.

Я подошел к одной из групп и поприветствовал так, как было принято у нас на Родине:

— Здравствуйте, товарищи!

—Здравствуй, товарищ, — ответили мне.

И вдруг из-за моей спины кто-то крикнул:

— Товарищ Боташев! Добро пожаловать! При­шел тоже записываться?

— Я пришел, увидев красное полотнище. А куда вы записываете и понятия не имею. Что за запись?

— Люди, которых ты здесь видишь, желают вернуться к себе на Родину и пришли записываться. Тут представители всех народов. Как же, надо же вернуться домой! Сколько можно странствовать и как дальше жить? Лучше, если мы объявим о своем добровольном желании вернуться, чем по принуждению. И тебе советую записаться добровольно.

— Спасибо. Я тоже живу заботами об этом. Но нас много и мы, очевидно, составим свой от­дельный «список». Интересно, откуда появились флаг и портрет Сталина? Как будто все было готово,

— Ничего удивительного тут нет. Англичане и русские — союзники. То, что требуется, они достанут. Портрет Сталина тоже принесли из штаба.

— Да, в этом не могло быть сомнения… Был похож...

— Не только похож. Есть среди нас люди, кото­рые знают его. И портрет Сталина и флаг — дело его рук.

— Оказывается развертываются большие дела, — сказал я, не скрывая своего удивления.

— Верно, — согласился мой собеседник. — И надо воспользоваться моментом, прикинуться ак­тивистом...

— Помнишь ли ты первую речь этого английс­кого офицера? — спросил я своего собеседника. — Тогда он говорил: «Мы всех вас хорошо знаем». Насколько мне известно, твои следы не так уж безобидны и чисты. Как ты себя почувствуешь, если приведут и поставят перед тобой тех, кто от тебя пострадал? — Я открыто и жестко высказал свое мнение о нем. Его лицо изменилось до неузнава­емости.

— Ты прав, но... — едва вымолвил он из себя.

— Значит, ты хочешь прикинуться активистом, плясать «и нашим и вашим» и этим способом затеряться среди безвинных людей. — Я повернулся к пор­трету Сталина, указал на него пальцем и спросил: — Ты видишь его? Видишь как он смотрит на тебя?

— И правда... он смотрит на меня ... алан!

— Он никаких аланов-маланов не признает. И знает свое дело хорошо, — сказал я, намекая на последствия его поступка, и, не сказав больше ни

По пути к стоянке я думал и сортировал людей и не смог придти к определенному выводу, чтобы сказать кого же среди нас больше, плохих или хоро­ших. Люди менялись на глазах и было очень трудно узнать у кого что лежит на душе.

Прежде, чем пойти и пообедать, я решил еще раз проверить на месте ли мои лошади и не следует ли повести их на водопой. Пройдя сотню метров, я увидел своих лошадей и... балкарцев, продолжа­вших сидеть на том же самом месте. Я обрадовался и пошел прямо к ним.

— Где пропадаешь? — обратился ко мне баксанец. — Твои товарищи давно уже вернулись со схода, а тебя все нет и нет. Что нового?

— Неужели вам никто ничего не сказал? — воп­росом на вопрос ответил я.

— Мы слышали только о том, что говорил анг­личанин. У тебя больше нет, что нам сказать?

Есть. Может быть ты и шутишь, задавая мне вопрос, но я очень далек сейчас от шуток. Я оказал­ся в таком месте, о каком давно не думал. Другой бы на моем месте сразу бы прыгнул в Драу и пошел бы к его дну...

— Вот беда. Что же случилось с тобой?

Это лучше показать, чем рассказывать. Пой­демте.

Я пошел впереди, они последовали за мной. Мы прошли сквозь густой кустарник и вышли на откры­тое поле. Отсюда хорошо было видно дерево и красный флаг по-прежнему висел на его откидистой ветке.

—Увидели? — спросил я.

— Да видим.

— Что же вы видите?

Очевидно, кто-то постирал красную тряпку и

Правильно, кто-то повесил. Теперь давайте вернемся обратно. Нам лучше поговорить там, чем здесь. — Когда мы уселись, я им рассказал все подробно и о флаге, и о портрете, и о списках добровольцев, которые хотят вернуться домой...

— Не удивляйся, мой друг, — сказал баксанец. — С такими вещами теперь мы будем ста­лкиваться часто. Кого ты увидел из наших знакомых?

— Несколько человек... Но главным зачинщи­ком, главным активистом оказался ваш человек, балкарец.

— Кто же он такой, как зовут? — забеспокоился баксанец.

— А угадай! Ты ведь ясновидец! — Поверь мне, я угадал. Это известный прохо­димец Ботдаев. Так?

— Да. Ты угадал, ясновидец!

— О Аллах! Что делается, что творится, а мы сидим, развесив уши, и не знаем что происходит под нашим носом. Они расчитывают уговорить ко­го-то и за счет своих жертв выйти сухими из воды. Но они ошибаются. Усатый, если попадут в его руки, быстро разберется с теми, кто служил Герма­нии. Ты сказал, что видел портрет Сталина. Усы были на месте?

Кивком головы я подтвердил, что да.

— Да, друзья мои, мне кажется, что наши дела пошли по нехорошему пути. Надо быть осторож­ными, беречь себя от возможных провокаций, —

Болтливых людей терпеть не могу, но бывают такие, которые насильно навязывают тебе разговор. И сейчас, в создавшейся обстановке, болтуны представляют самую большую опасность... Мне стало жалко своих балкарских друзей. Парни, так остро шутившие и веселившиеся совсем недавно, сникли и стали печальными, как на похоронах.

Я попрощался с друзьями, пожелал им всего хорошего и пошел к своим лошадям. Пора было возвращаться «домой».

Я вошел во «двор» уселся у «очага».

— Где ты пропадаешь, парень? Целый день без горячей пищи? Ты еще не обедал, а остальные уже успели поужинать, — сказала моя всегда чуткая
мама и принялась разогревать обед.

Где мог я пропадать, мама, все время пас лошадей да и аппетита не было совсем, — соврал я маме впервые в жизни. Мне не хотелось вол­новать ее событиями, свидетелем и участником которых я был.

— Ты всегда ссылаешься на лошадей... Обходи­ ли всех нас и потребовали сдать оружие. Надо все делать своевременно. Могут наказать за неповино­вение, если сдашь с опозданием. — Мама положила хлеб и поставила чашку горячего мясного супа пе­редо мной.

— Мама, обратился я к ней, оглядывая все вокруг себя, — спрячь, пожалуйста, куда-нибудь то, что завернуто под моей подушкой. Ночью я возьму у тебя и закопаю. Будь что будет, но это я им не сдам.

— Об этом ты не думай. Я уже все сделала. Поешь и увидишь, — успокоила меня мать. Когда я закончил свой обед и помыл руки, мама дала мне знать, чтобы я последовал за ней. Мы направились в сторону реки Драу. Мама остановилась под боль­шой раскидистой ивой и сказала:

— Посмотри на этот корень, который лежит на поверхности. В пяти шагах от корня в том же направлении на глубине одного метра лежит твое оружие и кое-что еще. Вчера, когда ты бодр­ствовал у лошадей, я привела сюда двоих наших ребят, они выкопали яму и я собственноручно спря­тала все это там.

— Моя чуткая, моя добрая мамочка. Как хоро­шо, что ты поступила так. — Я обнял маму. Мы вернулись и я, собрав кое-что из остатков своего
оружия, направился в штаб.
Глава двенадцатая

Конь и оружие — крылья горца
Я не ошибусь, если скажу, что нигде в мире так высоко не ценятся конь и оружие, как у горцев Кавказа. Оружие передавалось от отцов к сыно­вьям, от сыновей к их наследникам. Его берегли, как зеницу ока, как драгоценность. Нет у нас более дорогого подарка, чем оружие. Те, кто дарил ору­жие, украшал кобуры, ножны, рукояти серебром и золотом, гравировал на них слова добрых пожела­ний. Это считалось одним из величайших жестов признательности и глубокого уважения дарившего к тому, кому он оказывал эту честь. Для настоящего горца конь и оружие, что крылья у птицы. Это чувство прививалось горцам столетиями и оно, да­же сейчас, в век технического прогресса, сидит у них в крови.

Очевидно, немцы были осведомлены об этом и ни у одного горца не отнимали оружия. Были среди нас и такие, кто не имел и не носил оружия. Но наличие оружия нас спасло от многих бед и непри­ятностей — мы были способны защитить себя от всяких неожиданностей на нашем нелегком пути.

В этот день я понес в штаб и сдал наган и старый карабин, оставшиеся у нас в семье еще с 1930-х годов. Я смотрел на кучу сданного оружия и не видел ни одного ценного экземпляра. Ценным считается дарственное оружие, а такое никто не сдаст. И я не сдал, конечно. Очень трудно рас­ставаться с подаренным именным оружием.

В этот день мы воочию убедились, что англи­чане нам не доверяют и, что слухи, будто они не будут трогать оружие, не будут нарушать традици­онный обычай горцев, оказались ложью...

Ведь говорят, что англичане хорошо знают обы­чаи кавказских народов. Если это правда, так поче­му они пренебрегают ими?

Наш прежний шеф гауптман Тайрер говорил: «Англичане хорошо знают, что вы бежали от ком­мунистического режима». Старший из англичан подтвердил слова Тайрера, заявив: «Мы вас хорошо знаем...» Тогда в чем же дело? Все новые и новые тревоги мучают меня. Мне кажется, что меж этими словами таится что-то страшное.

Я представляю себе сданную кучу оружия и ду­маю: не они ли, эти пистолеты, автоматы, винто­вки, сабли, кинжалы виной всему?

Да, на всем свете помощником исполнителей зла является оружие. Оказавшись в руках Гитлера и Сталина, оружие пролило реки человеческой крови.

На всем протяжении существования человечест­ва лилась кровь с помощью оружия, совершенного или не совершенного, не имеет значения. И тем не менее нужно иметь оружие, чтобы защитить себя. На протяжении трехлетнего пути зимой и летом, при лютых морозах и под палящим солнцем, ночью и днем, в степях, горах и лесах мы постоянно подве­ргались опасностям и уцелели благодаря оружию.

Почему так дорого ценится оружие на Кавказе! Видимо потому, что после искусственно созданных распрей между народами участились набеги соседей и надо было обороняться...

Сдав оружие, я направился к себе «домой». Ког­да уже был рядом с лагерем, я увидел небольшие группы людей, которые горячо обсуждали событие, связанное со сдачей оружия. Говорили и спорили громко, а некоторые даже брали друг друга за груд­ки. «Отняли у нас оружие запросто. Что за этим последует, мы не знаем», — кричит кто-то. Честно говоря, зрелище это было не из приятных. И я, махнув рукой, пошел к своей общине...
Глава тринадцатая