Историк, преследующий истину, для того, чтобы написать историю какой-нибудь эпохи, не ограничится никогда только официальными документами, законами, парламентскими обсуждениями, коммерческими или дипломатическими договорами, официальными сообщениями. Нет, он будет искать разоблачений опубликованных свидетелями или воспоминаний самих деятелей; он раскопает архивы, чтобы найти там
――――――――――
1) Revue Scientifique, 9 декабря. — Gil Blas, 15, Marcel L’heureux. — Le Temps, 31 января, Dumazet.
2) Parti socialiste, 21 января.
— 196 —
письма и неизданные рассказы о событиях. И из всего этого материала он съумеет взять самую суть и представить читателю живую и истинную, насколько это вообще возможно, историю данной эпохи. Для того, чтобы написать историю, хроника Фруссара, сатира Менипе, журнал Эстуаля, мемуары герцога Сен-Симона и т. д. — столь же, если не более полезны чем сборник парламентских актов и собрание постановлений и протоколы судебных заседаний, зарытые в архивах.
Так пишется история; психолог, криминолог и социолог черпают в этих архивах, в этих фолиантах мемуаров и хроник. Они извлекают из всего этого необходимый им материал и, осветив его, представляют публике.
Разумеется, что авторы этих рассказов, Фруассары, Сен-Симоны или Эстуали, свидетели или участники переживаемых ими событий, исказили их, осветили одни подробности, оставили в тени другие. Они исказили события сообразно с своими симпатиями, своей ненависти или равнодушию к тем или другим личностям, и представили их с своей собственной точки зрения. Но недостаток этот свойствен всем творениям человека, и если, благодаря его присутствию, все его творения уничтожались бы, то тогда следовало бы больше ничего не писать и сжечь все библиотеки.
Из всех этих рассказов, проникнутых духом партий и личного интереса, историк и социолог, обладающий критическим умом, съумеет отыскать
— 197 —
истину. Так бриллиантщик искусной шлифовкой умеет из необделанного камня извлечь тысячи огней бриллианта.
В настоящее время мемуары и хроники прошлого или исчезли, или значение их ослаблено газетами. Газеты представляют обширный резервуар, в котором историки и социологи будут черпать и уже черпают с успехом нужный им материал. Их достоверность не меньше достоверности мемуаров и хроник. Рассказы сообщены в них, как и в мемуарах свидетелями или участниками фактов. Передача событий, пока они еще живы в умах людей, проникнуты большей долей правды; они менее искажены влиянием времени; и прочитанные свидетелями, которые еще имеют в памяти подробности событий, они могут быть исправлены, что в действительности и происходит.
Газеты столь же верные и даже более верные источники документов, как официальные бумаги и записи парламентских прений. Нужно только уметь пользоваться этими газетами, критически разбирая их. Достаточно устранять естественные преувеличения, сравнивая газеты различных направлений и не основываться на одном только рассказе. Связь рассказов взаимно дополняют друг друга. Тогда из этих листков можно извлечь историческое, криминологическое, социологическое и т. д. ядро с такою же достоверностью, как из мемуаров и хроник, официальных актов и корреспонденций.
Рассказы в газетах о судебных процессах, о
— 198 —
самоубийстве от нищеты, о голодной смерти, о шантаже, о какой-нибудь жестокости, о злоупотреблении властью, — обладают такой же достоверностью, как и рассказы путешественников о нравах народов, — азиатских, африканских, американских или европейских. Никто, однако, не упрекает социологов в том, что они ими пользуются, что они сравнивают их между собою, подвергают их своему разумному анализу и своей критике, несмотря на их не полную достоверность. То же самое относится и к газетам. Следовательно, совершенно несправедливо обвинять одни и оправдывать другие.
К социологическим наукам по необходимости применяется положительный метод, он требует наблюдения или опыта. В социальной и коллективной психологии, в криминологии очень трудно, если не невозможно, пользоваться экспериментальным способом, нужно прибегнуть к наблюдению, а этот прием обязывает обращаться к различным источникам наблюдений: мемуарам, письмам, газетам. Если ограничиться только личными воспоминаниями, как хотели бы этого некоторые из моих критиков, то материал был бы очень недостаточен и по качеству и по количеству1). "Человек не может
――――――――――
1) Пользовавшихся личными воспоминаниями, как это видно в Biribi, Sous-Offs, Eleve Marytr, Au port d’armes, Casque et sabre и т. д. упрекали в страстности, в желании мстить, в ненависти. Говорили, что данная картина могла быть верна в известной среде, но что к другим подобным же средам она не применима. Во избежание упреков я стара-
— 199 —
быть в одно и тоже время в различных местах и в однородной среде. Было бы нелепо не воспользоваться для своих работ чужими наблюдениями; и эти наблюдения других людей находятся в мемуарах, в романах, в корреспонденциях, в обозрениях и в газетах.
Вот почему мы пользовались и будем еще пользоваться всеми этими источниками документов.
* * *
Множество критиков пыталось опровергнуть мою книгу возражением, что я обобщил частные факты. Говорили, что выбрав известное количество фактов, я классифицировал их и вывел из них обобщения, что было очень мало научно или даже вовсе ненаучно1)
Этот аргумент, как и предыдущий, аргумент принципиальный, имеет совсем другое значение, чем простое опровержение Психологии Военной Профессии.
Я, действительно, обобщил отдельные факты, как это делалось и до меня всеми учеными, всеми поль-
――――――――――
тельно воздерживался от личных наблюдений и.... за это был вознагражден вымышленными упреками.
1) Archives d’anthropologie criminelle, 15 сентября 1893, Storck. — Gil Blas, 15 декабря, Marcel L’heureux. — Nouvelle Revue, 15. — Reforme (Bruxelles), 17, E. B. — Echo de Paris, 25 Mirman. — Estafette, — 9, A. Peyrouton. — Echo de Paris, 3 января, Lepelletier. — Revue des Revues, 15, general Inng, — Echo de Paris, 23 февраля, Severine. — Mouvement social, март 1895, J. Bailhache.
— 200 —
зовавшимися, как рационалистическим, так и позитивным методом1). Я делал тоже, что Дарвин, Ламарк, Летурно, Леббок, Ломброзо, Гарофало, Корр, Мануврие, Бенедикт, Гедд и другие. Тот, кто утверждает, что такой прием исследования не имеет значения, уничтожает тем самым труды Новиковых, Геккелей, Брока, Тонипаров, де-Мортилье, Андре Лефевр, Говелаковь, Бордье, Матьиа Дюваля, Лавеле, Бенов, Бюхнеров, Модслей, Поланов, Сержи, Сигелей, Гурней, Подморов, де-Грефе, Моссо, Тэнов, Фере и т. д. Правильнее было бы бросить в огонь научные книги всех эпох, так как нет ни одной книги, которая не была бы обобщением отдельных фактов.
Если эти ученые имеют право обобщать отдельные факты, то и я также как и они обладаю этим
――――――――――
1) Достаточно познакомиться с научными трудами прошлых веков, чтобы заметить, что авторы их обобщают факты личными наблюдениями. Эти факты, будучи немногочисленны, проходили часто незамеченными, так что казалось, будто ученые основываются только на рассуждении. Но это только казалось. Различие рационалистических ученых от позитивистов — то, что первые редко опираются на наблюдения других людей, они основываются только на своих собственных: они выводят заключения из своих личных впечатлений о впечатлениях других людей, обобщают свой личный опыт и выводят рациональные заключения о том, что с ними самими случилось приблизительно то же самое, что и с другими. В сущности их рационалистический метод тот же, что и позитивный, но количество элементов обобщения в нем много меньше, что придает ему меньшую научность сравнительно с методом позитивным.
— 201 —
правом. Если их обобщения не уничтожили достоинства их трудов, то и мои обобщения не могли лишить значения мою книгу. Если прием наблюдения и обобщения законен для людей науки, он равно законен и для меня. И я не думаю, чтобы кто-либо мог считать незаконным употребление этого метода такими учеными, как Жофруа, Сент-Илер, Гедд, Тэйлор, Мантегацца, Гомм, Гавелок Эллис, Эли Реклю, Элизе Реклю, Вейсман и другими, я подтверждаю, следовательно, законность моего приема наблюдения и объявляю, что такое возражение против Психологии Военной Профессии не имеет никакого значения.
* * *
Многие из критиков возразили, что факты, приведенные мною, исключительны1).
Факты эти абсолютно нормальны и совсем не исключительны. Некоторые из них требуются военными правилами и, следовательно, законны, так что они очень далеки от исключительности. Клемансо подтвердил это следующими строками:
„Почему же не подвергнуть армию тому же анализу, который расчленяет на свои составные элементы всякую идею, всякое учреждение, все что было, есть
――――――――――
1) Archives d’antropologie criminelle, 15 septembre 1893. Storck. — Reforme (Bruxslles) 17, R. B. — Libre Parole H. Drumont. — Estafette 29 Peyrouton. — Autorite 9 февраля, A. de Batz.
— 202 —
и будет? Пусть берет г. Гамон свой скальпель и представляет свои доказательства. Доказательства его совершенно ясны; они неоспоримы и суровы и — для психолога — неопровержимы. Он собрал факты, которыми он мог бы, если бы захотел наполнить целые фолианты". (Justice, 22 декабря 1893).
Но взгляните на этот отрывок письма старшего военного врача, Бойе:
„Я полагаю, что вам не безразлично узнать по этому вопросу мнение одного из членов той профессии, о которой говорит книга г. Гамона, мнение офицера санитарного отряда, в продолжение более двадцати лет наблюдавшего очень близко армию как во Франции, так и в Тунисе, Тонкине Алжире. Я думаю, что по поводу Психологии Военной Профессии можно повторить то, что бывший военный министр, генерал дю Барайль сказал о Sous-offs: „Все в этой книге правда". Документальная часть, которую можно было бы развить до бесконечности, неоспорима. Типичные примеры касаются большей частью современников, с именами и адресами, выставленных субъектов и указатель источников откуда они взяты, что облегчает контроль и вторичную экспертизу и имеет всю точность научных наблюдений. Раз достигнута такая точка опоры, следствия из нее вытекающие естественны. Автора упрекали, что он чересчур обобщает факты и основывает свои заключения на совершенно исключительных случаях, но этот упрек кажется мне неосновательным, потому что на один случай скандала, увидевшего свет, приходится сто или, может быть, тысячу заглохших и оставшихся неизвестными. По поводу петиции, обращенной в сенат в 1892 г., где рассказывается о жестоко-
— 203 —
стях, кражах и противоестественных поступках, совершенных офицерами над подчиненными им солдатами, консервативный журнал Liberte, официальный орган военного министра, в номере от 16 апреля 1892 года, откровенно признается, что факты эти гораздо более распространены, чем это обыкновенно думают..." (Parti ouvrier, 8 февраля).
Мнение военных или флотских врачей, Боне Лакасаня (см. стр. 174), Koppa категорично. Этот последний, ученость и философия которого известны, в своем очерке Милитаризм1), посвященном моей книге, привел несколько фактов, подтверждающих мою работу; а в письме, отвечающем на исследования г. Доккуа, он пишет:
„Я считаю, что идеи моего друга г. Гамона вполне оправдываются фактами (за некоторым исключениями, имеющими второстепенное значение)... Есть истины, которые опасаются высказывать: но неправы те, кто желает скрыть их". (Ere nouvelle, апрель 1894).
Мнения этих ученых, живших среди профессиональных военных, основаны на опыте; они имеют значение фактов, подтверждающих мой труд.
Но, о ирония судьбы! В то самое время, когда газеты кричали изо всех сил об исключительно-
――――――――――
1) Societe Nouvelle, декабрь 1893. — Были и отдельные оттиски.
— 204 —
сти приведенных мною фактов, они сами доставляли множество документов, подкреплявших защищаемый мною тезис1).
Таких фактов бесчисленное множество. Их находят повсюду! Откройте Молох милитаризма (Шнебелиц, издатель в Цюрихе), печатавшийся в то же время как и моя книга, и вы найдете там огромное количество подобных мною рассказанным фактам.
Весьма поучительна переписка подпоручика Норма-
――――――――――
1) В Temps именно были опубликованы выдержки из собрания «писем с войны 1870 — 1871 г.» запасного офицера Риндфлейша. Это дало повод брюссельской газете Reforme сказать 28 декабря 1893 г.: «Случай этот тем более подтверждает тезис Гамона, что здесь дело идет о случайном офицере. Он с успехом может извлекать из этого интересного сборника многочисленные доказательства и объяснения для подтверждения своих обвинений: в воровстве, в грубости и т. д.»
В Revue des Revues от 1-го мая есть выдержки из «Дневника чиновника в Камеруне», взятые из апрельской «Neue Deutsche Revue». Это лишь длинный рассказ о насилиях, злоупотреблениях властей, и жестокостях, о которых следующие факты дадут некоторое понятие: во время экспедиции в Бакоко, немецкий начальник Вейлан, приказал сжечь деревни; пленники: старики, женщины, дети были избиты и прикованы к палубе парохода во время сильных жаров; их опухшие и окровавленные члены покрылись червями: умирающих пленных пристреливали, как диких зверей; чтобы не брать пленных, убивали всех. «Солдаты, — сказал за обедом Вейлан, — и особенно один из них — научились удивительным образом сдирать кожу с врагов; они надрезают ее ножом на нижней челюсти; затем следует хороший удар в зубы, и вся кожа вдруг слезает с лица»... Такие выдержки крайне поучительны.
— 205 —
на. Она для психолога имеет тем более значения, что она писалась друзьям и не предназначалась для печати. Письма были опубликованы только после того, как Норман был убит врагами.
Приведем несколько отрывков из этих писем:
„Уже пять дней мы не имеем известий из Франции. Только бы не заключили мира! Дело в том, что я непременно хочу получить орден Камбоджи. (стр. 19).
... Наконец мы очень рассчитываем здесь, что экспедиция, которая продолжится полтора года и для которой будет отправлено из Франции не меньше 20,000 человек, — солдат и моряков, заслужит медаль на память тем, кто ее совершил (стр. 73). Мне отказали в этом удовольствии (стрелять в китайцев), но эти господа (тонкинские стрелки) им воспользовались. И я с удовольствием видел, как в 300 метрах от меня семи или восьми китайцам прострелили головы (стр. 78). Мы, конечно, надеемся, что благодарное отечество наградит нас медалью в память нашей экспедиции (стр. 79). Мы имели удовольствие видеть массу убитых китайцев на самой нашей дороге; это нас в высшей степени порадовало... (стр. 92). Мы обходим всюду и повсюду грабим то, что нам попадает под руку. У меня два китайских знамени, одна китайская сабля, пояс с патронами, очень любопытный итальянский карабин, из-за которого многие мне очень завидуют и т. д. (стр. 94)... В деревнях, где мы проходим, мы встречаем по нескольку безоружных китайцев. Мы уводим их, ради принципа... (стр. 103). Мне нет надобности сообщать вам, что всех раненных и нераненных, кто только попадает в наши руки, мы тотчас
— 206 —
же казним (стр. 120)... Мне удалось стащить, (это как раз подходящее слово) китайские ружья и сабли, потом два знамени, кинжал, копье и шляпу (стр. 126)... Целый день занимался я тем, что бил палкой или саблей плашмя кули, эту толпу лентяев, чтобы только заставить их работать (стр. 141). ...Аннамиты очень кротки, послушны и боязливы; с ними не разговариваем иначе, как толчками ноги в зад (стр. 147)... Мы все здесь сильно надеемся, что государство вотирует нам медаль на память (стр. 163)... Вид раненных и убитых не производит на меня уже более никакого впечатления; я спал очень спокойно рядом с убитым капралом, которого я немного отодвинул, чтобы поставить мою палатку (стр. 171 — 172)... Я нисколько не сомневаюсь, что после всего этого парламент наградит нас в память похода медалью, которую мы все так горячо желаем получить; это будет стоить очень недорого, а между тем произведет очень хорошее впечатление в армии, подняв ее в ее собственных глазах (стр. 174)"... (Письма из Тонкина, от ноября 1884 года до марта 1885. Переписка R. A. L. V. Normand. Новое издание. Париж 1887. Ollendorf, издатель).
Всякие комментарии излишни.
Пусть читатель вспомнит новое дело Тюрпена, возникшее в мае и июне 1894 года! Тот же самый образ действий профессиональных военных, о котором я рассказывал в Ministere et Melinite и который я отметил в Психологии Военной Профессии, повторился снова, когда Тюрпен представил свое новое изобретение французскому правительству. В газетах загорелась очень оживленная по-
— 207 —
лемика, во время которой был опубликован очень интересный для психолога подлинный документ. Документ этот, — рапорт, составленный вместе 3-ьим (артиллерия и военная упряжь) и 6-ым военным управлением (порох и селитра), был сфотографирован г. Серраном, инженером, который во время своего процесса с военной администрацией имел его в своем деле, благодаря посредничеству своего адвоката, г. Лагерра. В этом документе, исходящем от высших офицеров и генералов, между которыми был генерал Матьё, сказано:
„Когда Тюрпен представил военному министерству свое изобретение, компетентные служащие старались всеми средствами прежде всего отстранить его совершенно, воспользовавшись его идеями, работами и сообщениями, в виду предполагавшихся с его стороны слишком больших требований..." (Figaro, 31 мая 1894 г.).
Нельзя признаться более откровенно в своем желании украсть.
Перечитайте газеты, где напечатаны отчеты о том, что происходило во флоте, — я говорю о дебатах парламентской комиссии и следственной внепарламентской комиссии, и в образе действия этих профессиональных военных ясно можете увидать тот психический характер, который мы определили. Мы позволим себе привести один только следующий факт:
Девятого мая, в частном заседании комиссии г. депутат, Кабар Данневиль сообщает, что он из
— 208 —
верных и серьезных источников узнал, что адмирал Жерве пригласил в свой кабинет офицеров и служащих, назначенных для экпертизы, для того чтобы запретить им говорить или давать какие-либо разъяснения комиссии (Justice, 11 мая). Агентство Гаваса опровергло это. Тогда во время заседания 11-го мая (Justice, 13 мая), г. Кабар Данневиль прочел заметку, в которой он поддерживал свое показание, но из деликатности много смягчил его, потому, говорил он, что он был очень счастлив, видя, что начальник генерального штаба своей честью ручался за неверность этих фактов. После заседания депутат этот добавил: Еще только вчера я виделся с флотскими служащими, которые пришли ко мне подтвердить поведение адмирала Жерве в этом деле. Я не могу настаивать, если он отпирается, потому что мне нельзя открыть имена этих служащих. Их бы тогда разбили в дребезги, как стекло... Мне оставалось только поставить г. адмирала Жерве лицом к лицу с его поступками и с его честным словом. Пусть сам он разбирается теперь в этом деле".
Превышение власти здесь очевидно.
Желательны ли еще другие факты? Жатва здесь очень обильна! Я просто затрудняюсь привести все подтверждающее мой тезис.
Вот еще несколько фактов, собранных французской прессой за май и июнь 1894 г.
В газете Journal от 14 мая, доктор Жан Байоль (Bayol), бывший флотский врач рассказывал, что в начале дагомейского конфликта один капитан сказал ему: „Ах, мало Вы рыл разбиваете, г. губернатор". Г. Байоль прибавляет к этому. „Грубое
— 209 —
желание получить орден, почетный и выгодный в одно и то же время, является здесь во всей своей внушительной красоте. В колониях военный и моряк, прекрасно знают, что раз они приобрели какой-нибудь чин, никто уже не может его отнять у них, что им покровительствует специальный закон, и что они безнаказанно могут делать все то, что они считают полезным для умножения славы их оружия, и не опасаясь, что карьера их впоследствии от этого пострадает". В Шалоне-на-Марне военный совет 6-го корпуса приговаривает к смертной казни двух пьяных солдат 128 го линейного полка за то, что они обругали и ударили начальника, и оправдывает пьяного бригадира 15-го стрелкового полка, убившего в ссоре крестьянина, (Justice, 8 июня). В Париже, в мае месяце г. Сантюбери, солдат третьего полка морской инфантерии, проходя в нетрезвом виде по улице, позволил себе вольности с продавщицей м-м Мальнюи; она защищается, зовет своего мужа. Тот прибегает и делает кроткое замечание солдату, который и убивает его своим штыком. Военный суд в Париже приговорил Сантюбери за убийство штатского к двум годам тюремного заключения. В Сайгуне военный суд осудил на смерть солдата Панри, виновного в том, что он бросил свое одеяло на голову капралу. (Газеты от 17-го мая и следующие. (Petite Republique, 8 июля).
Факты эти говорят сами за себя. Вот еще несколько слишком типичных, чтобы позволить себе забыть о них.
Это было в Порт-Саиде в 1879 г. Немецкий оркестр в кафе сыграв Home Rule заиграл Map-
— 210 —
сельезу по просьбе одного англичанина, заметившего присутствие французов. Направо от М. Г. Клобри сидел подполковник Р.... сильно нахмурившись и стиснув зубы. „Что с вами? — спросил я его. Неужели вы не замечаете такого деликатного внимания? Ведь это наш национальный гимн". — „Милостивый государь, я никогда не допущу, чтобы военный пел песню, где говорится о «грубых солдатах». Это оскорбление всем армиям мира". Я был поражен, но все-таки нашелся ответить ему: „Тогда Вы больше военный, чем француз". (Письмо X. Gaultier de Claubry, бывшего профессора университета, бывшего воспитанника афинской школы).
В Румынии над солдатами производилось столько зверств, что нужно что-нибудь очень оригинальное в жестокости, чтобы привлечь в настоящее время внимание публики... Капитан Г., в минуту гнева проткнул саблей солдата; его не преследовали... В лесу нашли труп солдата с револьвером в руке. Следствие раскрыло, что тут произошло убийство. Один поручик, с помощью двух других солдат страшно избили несчастного и, убив его, дали ему в руки револьвер, чтобы придать вид самоубийства. Офицера не беспокоили... (Письмо доктора П. Стоянова).
1 Сентября 1894 г. 86 вооруженных офицеров и солдат напали в Афинах на контору газеты Acropolis. Они разбили и переломали все: мебель, прессы, книги и т. д. „Ничто не ускользнуло, — писал мне — г. Филадельф, редактор этой газеты, — от их топоров, сабель, молотков и пр.". Почему же случился такой разгром? Потому что Acropolis напечатал статьи, не благоприятные для армии. Скандал был огромный. Офицеры были преданы суду; процесс происходил 5 и 6 октября. Они были оправ-
— 211 —
даны, хотя и изобличены в грубых поступках. (Nottingham daily Guardian, 3 сентября, Daily Chronicle, 8 октября).
В марте 1895 г. один мадридский журнал Еl Resumen напечатал статью критикующую армию вообще; в оправдание своих действий шайка унтер-офицеров и солдат нападает на контору редакции и предпринимает кое-какие насильственные действия. На другой день El Globo (15 марта) коротко рассказывает о деле по полицейскому протоколу. Статейка озаглавлена Los Valientex (храбрецы). Это заглавие возбуждает гнев армии, и вечером триста офицеров и солдат всех оружий нападают на редакцию и на типографию El Globo, все там ломают и разбивают. То же самое проделывается и в типографии El Resumen. В сенат последовал запрос: генерал Бермудец Рейна защищал военных и объявил, что нарушить закон не значит погрешить против дисциплины; в палате военный министр защитив своих подчиненных, объявил, что будет... судом преследовать журналистов (El Heraldo 15, 16 марта; El Impartial, 16 марта).
Гг. III. Морис и Жарзюель напечатали в Figaro 18 мая 1894 г. интервью с одним из генералов, командующих в армии; это был генерал Галифе, как в том признались интервьюеры и нам, и Эдуарду Дрюмону. Из этого интервью мы приводим следующие отрывки: „военный дух принадлежал некогда одной касте, впоследствии он сделался в нации уделом отдельной категории. Германия... это страна военной иерархии... Я видел в Берлине, как простой пехотный капитан проходил через толпу: она почтительно расступалась перед ним. Это ясно говорит о военной морали нации... А помните ли вы дело этого немецкого генерала, который дал пощечину простому штатскому? Он, правда, был осуж-
Достарыңызбен бөлісу: |