Презрение к человеческой жизни и к физическим страданиям

— 63 —
ствии. Совершенно естественно поэтому, что поступки профессиональных военных в мирное время обнаруживают презрение к человеческой жизни и к моральным и физическим страданиям, что служит верным признаком нравственного бесчувствия. Так говорит логика, и факты подтверждают ее. Я ограничусь ссылкой на несколько примеров.

В июле 1891 г., во время военных переходов в окрестностях Боссано и Эмполи (Италия) несколько человек умерло от усталости. Мать одного из них, очень любившая своего сына, покушалась убить капитана²).

В Алжире во время перехода падает больной солдат. Два солдата поднимают его и подводят к командиру, который закричал: «вы видите, что он как стелька пьян; дайте ему хорошего пинка в зад, и если он не пойдет, втолкните в повозку. Пятнадцать дней заключения ему!» По возвращении солдат был посажен в тюрьму. По распоряжению врача его перевели в госпиталь, где он и умер сейчас же по прибытии³).

――――――――――

— 64 —
3 Сентября 1891 (Восточные маневры) пятьсот человек гнулись от палящего зноя и усталости. Около пятидесяти человек тяжело заболели, пять умерло. Несмотря на жару, выступать было приказано только в семь часов утра¹).

В Августе 1892 г. французский полковник (Гренобль), не обращая внимания на слова военного врача, делал переход при температуре достигавшей до 31° в тени. Многие заболели. Несколько человек умерло. Полковник был подвергнут восьмидневному аресту²).

Такой же факт г. в Рюпле; один смертный случай. Вопреки регламенту не было военного врача³).

Солдаты 89 линейного полка, стоявшего в Курбевуа, совершали переходы не только с ранцами наполненными доверху, но сверх того несли в ящиках по два с половиною килограмма песку. Эта прибавка тяжести сделала то, что солдаты вернулись измученными, истощенными. (Radical, 9 avril 1892).

В Острове (Россия) гарнизонный майор, не прибегая ни к каким судебным формальностям, приговорил сторожа порохового склада, отца семейства, к 200 ударам кнутом за нарушение дисциплины. Жертва такого обращения умерла в тот же вечер⁴).

Доктор Скарятин, русский военный врач, во время своего процесса⁵) заявил, «что он видел в армии

――――――――――

— 65 —
такое глубокое презрение к жизни и личности человека, такое воровство, возможности которых он никогда даже не предполагал».

В Одессе сажали войска на суда. Море волновалось. У плоских барок не было перил. Скарятин обратился в начальнику порта с просьбой не скучивать людей у краев барок, потому что при боковой качке люди могли попадать в воду. „Велика беда, если они туда упадут", ответил начальник; этого добра у нас довольно. Это не лошади, в которых нужно давать отчет"¹).

Больной солдат Петренко находился в амбулаторной в то время, как бригадный генерал делал смотр полку. Эскадронный командир ругал несчастного Петренко за то, что он осмелился остаться в амбулаторной, и приказал ему явиться в эскадрон для наказания. Врач воспротивился этому. Солдат был так болен, что был уволен в отставку как негодный к службе²).

Ребулен, солдат 96 пехотного немецкого полка, будучи больным, просил офицера освободить его от службы. Но офицер принуждает его проделывать экзерциции и выполнять тяжелые работы, лишив его возможности лечиться у врача. Вечером Ребулен покончил с собой, чтобы избавиться от мучений. Когда его братья потребовали следствия, полковник ответил им: «что ничего дурного не могло

――――――――――

тимо с требованиями чести и даваемой присягой». Скарятин был отдан под суд. Его процесс раскрыл столько ужасов, что печатаное судебного отчета было запрещено. Тихомиров имел копию отчета о заседаниях суда и привел из нее цитаты в своей книге «La Russie politique et sociale». Paris, 1896. Savine editeur. Наши цитаты из этой книги.

¹) Tikhomirow. La Russie politique et sociale, p. 386.

²) Ibid. p. 389.

— 66 —
быть допущено в обращении с солдатами 11-ой роты его полка»¹).

В Нейсе (Германия) майор Гейнрихс и лейтенант Морген, по-видимому пьяные, приказали своим солдатам в полном вооружении в походной форме переплыть через Нейс. Из двухсот человек семь утонуло, двадцать три вытащены были очень больными и сейчас же были отправлены в госпиталь³).

В Дюнкирке, в Январе 1891 г., во время маневров солдаты поотмораживали себе ноги и руки. Некоторых из них пришлось подвергнуть ампутации.

В тоже время было напечатано в одной из газет: «Я видел капралов, сержантов-инструкторов, офицеров, требовавших, чтобы взводы строго сохраняли самую полную неподвижность, в то время как северный ветер резал их лица, когда синели полупарализованные руки, и кровь, казалось, замерзает в жилах. Действительно, жалко было смотреть, как эти молодые люди напрягали свои силы, чтобы не выпустить из рук ружье, ствол которого, казалось, прилипает к болящей коже. Их неподвижные глаза выражали страдание, но начальники, унтер-офицер или офицер, словно наслаждались чужим мучением и оставались около, подстерегая малейшую оплошность, чтобы исправить ее при помощи оскорбительной бутады, или уничтожить ее посредством наказания. ³)

Все наши недостаточно защищены от солнца, и мы видим — тяжело говорить об этом, — что полковник X... один устроился в громадной пагоде, с часовым у дверей, получившим приказ

――――――――――

¹) «Intransigent», 15 juillet 1892.

²) «Libre Parole» 18 aout 1892.

³) Hamon. L. C., Annee 1891, p. 15.

— 67 —
недопускать никого к полковнику, чтобы не нарушали его послеобеденного сна» ¹).

Привожу следующие выдержки из дневника, писанного на корабле одним зуавом во время переезда из Франции в Тонкин. — 29 Мая: наши офицеры начинают режим Террора: с нынешнего дня подвергающиеся наказанию будут нести взводную службу как на суше. При утомляющей нас жаре это будет настоящим мучением... 1-е Июня: невозможно описать сколько причиняют нам горестей: из бесчисленных прижимок больше других раздражает нас следующая: на Cachar’е все лица, имеющие какую-нибудь степень, офицеры и унтер-офицеры, располагают дважды большим помещением чем тысячи человек войска, посаженного на корабль; так что почти невозможно дышать в наших батареях, издающих невыносимый запах плесени. Мы уже имеем много больных, и, несомненно, недостаток воздуха и пространства только разовьет болезни и увеличит число больных. (Action, 14 Апреля 1892 г.).

10 Мая 1892 г. в казарме Бельшасс (Париж) умер солдат, оставленный в сборной, без врача, без больничного служителя, даже без товарища у его постели. Из следствия, сделанного Гастоном Мери и подтвержденного официальным опровержением, выяснилось, что в Бельшассе есть больница для лошадей, но не для людей. Упомянутый больной солдат пришел для консультации. Врач не исследовав его, освободил его от службы. Несчастный оставался целый день в сборной один, так как все прочие несли свою службу. В четыре часа его нашли хрипящим. Позвали врача, который не явился и к шести часам, и солдат умер. «Впрочем,

――――――――――

^l) Harmand, L. С., р. 62.

— 68 —
сказал один солдат, в Белшасс всегда так бывает. Недавно сержант Лабиа, страдавший сильнейшей лихорадкой, оставался четыре дня без всякого лекарства». (Libre Parole, 14 et 16 Mai 1892).

В 1890 г. французский военный министр просил генералов соблюдать предписания регламента относительно внутренней службы войск. Министерский циркуляр был мотивирован тем фактом, что человек, посаженный в одиночное заключение, до такой степени пострадал от холода, что получились органические расстройства, сделавшие его неспособным к какой бы то ни было службе¹).

13 Февраля 1868, при исполнении смертного приговора над одним военным, бывшие под командой солдаты не стреляли или плохо стреляли. Офицер взял за руку одного солдата и заставил его выстрелить в упор в осужденного. Два дня спустя несчастный солдат умер от нервного потрясения²).

15 Августа 1863 г., Ликата (Сицилия), начальник войска издал следующий письменный приказ: «Если завтра к 5 часам не явятся беглецы и дезертиры, находящееся на воле, то я лишу население воды и издам приказ, чтобы никто не смел выходить из своего жилища под угрозою расстреляния и других самых строгих мер»³).

5 Декабря 1863 г. ондский депутат Реджио сообщил в итальянской палате следующий факт: во время рекрутского набора одного глухонемого жгли накаленным до красна железом, чтобы испытать его негодность к службе⁴).

――――――――――

¹) «Nouvelliste» de Bordeaux, 4 mars 1890.

²) Lucchiui. Soldati deliquente, giudici e carnefici. Bologna 1884. — Cite par X. Merlino dans L’Italie telle qu’elle est, p. 218. — Paris. 1890. Savine, editeur.

³) Merlino. L. C. p. 214.

⁴) Ibid.

— 69 —
Адвокат Альбер Батайль, ведший юридическую хронику в Figaro, рассказывая о военном суде над солдатом, в Гренобле, в Декабре 1885 г., пишет следующее: «Здесь мы возвращаемся к временам до 1789 г. Претендовали, будто Революция уничтожила пытку. Но вот что делается в военных тюрьмах сто лет спустя. Военные власти, чтобы наказать Геслина за неспокойное поведение (удары, нанесенные одному созаключенному), вывели его из тюрьмы Шерш-Миди, и приговорили к 90 дням одиночки. Несчастный был заключен в тюрьму в форт Барро, в Изере. Весь его дневной паек состоял только из 750 граммов хлеба и кружки воды, и из супа по четвергам и воскресеньям. Этот молодой человек 20 лет, рослый и сильный, напрасно кричал своим тюремщикам о голоде. Напрасно на основании бумаг Геслина было установлено, что Геслин страдал булимией, и что в полку ему полагалось шесть фунтов хлеба в день. В продолжение тридцати двух дней его оставляют умирать от истощения в его тюрьме; с его полутора фунтами дурного хлеба, с его жалким супом два раза в неделю. На тридцать третий день, изголодавшийся был поражен приступом бурного помешательства. Под властию галлюцинаций, которые овладели его мозгом, ослабевшим от поста, Геслин связал свои пожитки, и когда один из смотрителей форта, адъютант Бусси, вошел в его камеру, он бросился на него и ударил кулаком по лицу. Бедняга слишком натерпелся от этой ужасной жизни. Он хотел умереть, зная, что за удары нанесенные своему начальнику наказываются смертию».

Военный суд приговорил Геслина к десяти годам публичных работ. Батайль присовокупляет: главный тюремный надзиратель заявил на гренобльском процессе, что все заключенные в форте

— 70 —
Барро ежедневно жалуются на голод. Это гнусно, и пора покончить с таким постыдным режимом».

В 1892 г. «этот постыдный режим» продолжал существовать, потому что в Figaro от 10 Февраля было напечатано: „Партия военных арестантов оставила Париж, направляясь в Гренобль. За инсубординацию они должны подвергнуться девяти-десятидневному заключению в форте Барро, в Изере. Форт Барро находится на высоком месте. Камеры там бывают очень холодны зимою. Стены камер „плачут", по живописному выражению людей, побывавших там. Иначе говоря, сырость там ужасная. В глубине каждой камеры прикреплен железный прут с кольцами, в которые втискиваются лодыжки осужденного. В продолжение первых пятнадцати дней осужденные остаются привязанными, с оковами на руках и ногах. В остальные семьдесят пять дней применяется обыкновенный режим одиночного заключения. Испытавшие это наказание не забывают его. Впрочем, это наказание настолько сурово, что по выходе из одиночки по праву допускаются в госпиталь…, в ожидании высылки в колониальные общества с дисциплиной Новой Каледонии».
И так эта «ужасная жизнь» определяется военным и претерпевают ее люди, осужденные за дезертирство, инсубординацию, и пр., т. е. все за действия не позорящие, за проступки с точки зрения юриста и часто за действия, не преступные с точки зрения криминалиста.

Не смотря на все мое нежелание указать хотя бы один случай пытки, испытанной кем-нибудь из

— 71 —
дисциплинарных, я должен вспомнить несколько примеров, чтобы точно определить психологию профессиональных военных. За этими примерами я не буду обращаться ни к превосходной автобиографии ¹) Жоржа Дариена, написанной под названием Biribi, ни Offs Марсиаль д’Эстока, в которых он приводит один исторический случай, ни к моей France Sociale et Politique за 1890 г., где описано несколько случаев. Я удовлетворюсь воспроизведением следующих страниц из статьи Бернар-Лазаря, опубликованной в Journal под названием „Пытка".
«Вот факты. Лицо сообщающее их заслуживает доверия. В 1886 г. он и девяносто дисциплинарных были отправлены в Сенегал, на Верхнюю-Реку. Из этих девяноста человек вернулось тринадцать, из которых двое умерли в госпитале Рошфора. Эти молодые люди, в числе которых были виноватые только тем, что отдались движению гнева, могущего охватить многих из нас — я утверждаю это, — эти люди занимались постройкой железной дороги. Под убийственным зноем они носили на спине землю в ящиках из-под сухарей, а в руках тащили песчаники. Двадцать пять грамм

――――――――――

— 72 —
рису — вот их дневная пища при этой тяжелой работе, которую они совершали из под палки. Чтобы не умереть от голода, простодушно говорит оставшийся в живых рассказчик, я грыз древесную кору и ел траву. И еще он считал себя счастливым, видя, какими муками удручали его товарищей, которых подозревали в ропоте или протесте. Один из них, Прево, со связанными руками и ногами был оставлен под палящим солнцем. Страшные крики, которые он издавал от боли, требуя пить, конечно, надоедали его палачам. Капрал пустил ему пулю в лоб. По приказанию подпоручика, Лерана распластали крестообразно на земле в самый полдень. Он жалуется. Его наказывают, запирают, лишают пищи и питья. Ему остается последний ресурс потерпевших кораблекрушение — пить свою мочу. Астье заковали в цепи и так крепко привернули, что восемь дней спустя, по освобождении, пальцы его оказались изгрызенными мышами. Он возмущается. Сержант убивает его, пустив пулю в лоб. Ракобомб пытаясь бежать получает пулю в бедро, попадает в тюрьму и, чтобы избавиться от палачей, трижды ударяется с разбега о дерево, разбивается и умирает освобожденный. Все эти люди были безоружны. Можно было безнаказанно третировать их так, как не третируют самых поганых животных. Если бы я пожелал, сказал рассказчик, передать вам все ужасное, что я видел, я не мог бы окончить сегодня».

В 5-ой дисциплинарной роте на острове Капри (Италия) солдаты, не смотря на хроническое голодание, еле осмеливаются есть „чаисио", так он зловонен и отвратителен. Хлеб, исключительно черный, совершенно не съедобен. Мясо гнилое. Наказания сыплются градом. За невинные погрешности

— 73 —
сажают на 60 — 70 дней в одиночку, на хлеб и воду с пыткой в придачу¹).

Все эти факты, взятые из множества аналогичных с ними, говорят сами за себя. Они свидетельствуют, что их виновники отличаются глубоким презрением к жизни человека, к его физическим и нравственным страданиям. Два примера, относящиеся к форту Барро, чрезвычайно типичны в этом отношении, так как они показывают легализацию или официальное признание, систематическую организацию этого презрения к жизни и мукам людей.

Эти примеры убедительно доказывают моральное бесчувствие авторов указанных поступков. Спор тут невозможен. Авторы эти все профессиональные военные; так как „постыдные, мерзкие" действия, происходившие в форте Барро, регламентированы, согласны с регламентом, установленным профессионалистами и официально одобренным. Действия эти приказаны. Указанное нами моральное бесчувствие, проявляющееся в военное время в подобных цитированным фактам, сказывается и во время мира, и это доказывает, что характеристическая черта военной профессии есть „насильничество".

К тому же, бывший офицер де-Пувурвиль уверял меня, что лишение пищи — как наказание — допускается регламентом в иностранном легионе. Каждый наказываемый тяжелым одиночными заклю-

――――――――――

— 74 —
чением ест один раз в сорок восемь часов. „Crapaudine" *) запрещена официально, но на практике не редко допускается, по крайней мере в иностранном легионе. Жестокости эти часто приводят к возмущению; но вследствие привычки к повиновению акты возмущения выражаются простыми оскорблениями или ударами штыка, наносимыми отдельным лицам. Возмущения целых отрядов чрезвычайно редки. В случае заговора против начальства всегда оказывается доносчик. Возмущения эти, оканчивающиеся казнью взбунтовавшихся — их всегда приговаривают к смерти — не известны публике, потому что они происходят на военной территории, за пределы которой не проникает никакое известие: письма вскрываются и не доходят по назначению, если содержат какое-нибудь разоблачение.

Действия эти преступны, так как они несомненно оскорбляют личную свободу, в большей или меньшей степени вредят здоровью или жизни жертв. Некоторые станут утверждать, что они необходимы для поддержания дисциплины, «которая составляет главную силу войска». Они думают, что для дисциплинирования людей следует употреблять все средства, хоть бы получались раны, страшные страдания, смерть. Такие жестокие средства могут создать армию рабов, преторианцев, профессиональную автоматическую армию

――――――――――

*) «Crapaudine» род пытки, употреблявшейся для наказания самых неисправимых солдат в алжирских иностранных батальонах. Примеч. Переводчика.

— 75 —
послушную, годную для самых позорных дел. При теперешних правах безрассудно желать этого. Все народы имеют тенденции к образованию национальной армии, которую можно пускать в дело только как орган защиты в случае нападения иностранцев. В этом последнем случае идея одушевляет войска в борьбе против завоевателя, и повиновение может установиться моментально и свободно по взаимному молчаливому согласию, по требованию интереса. Нет нужды в дисциплине, привитой посредством приемов, некоторые примеры которых я только что дал.

Эти типические приемы бесполезны, стало быть, для коллективности. Больше этого — они вредны для общества; потому что они являются источником других преступлений. Всякое действие вызывает противодействие. Эти анти-альтруистические действия создают у своих жертв, или у чувствительных жалостливых свидетелей их, реакцию, которая проявляется различно, смотря по темпераменту каждого, измененному влиянием окружающей среды воспитательной, профессиональной, социальной. Реакция становится тем более заметной, что наши нравы смягчились, что нам противно подвергаться жестокости или видеть, как подвергаются ей другие, что человек дорос до понятия о своем достоинстве и, следовательно, о свободе своих действий, что он имеет убеждение о своем равенстве с другими людьми. Эта реакция особенно подтверждается ростом того, что А. Корр называет преступлением-проступком в войсках

— 76 —
(crime-delit militaire), т. е. дезертирством, непокорностью, инсубординацией. Так из отчета видно, что число преступлений — проступков, повлекших за собою наказание по военному кодексу, представляет следующее процентное соотношение с наличным составом войск: в 1839 г. ¹/₃₁₇; в 1840 — ¹/₂₉₆; в 1865 — 65 ¹/₂₂₂; в 1885 — 886 — ¹/₁₈₀ ¹). Мы думаем, что статистика могла бы доказать, что процентное отношение стало еще резче.

Нравственное бесчувствие, разоблаченное приведенными в этом очерке типическими фактами, порождает преступления у тех, кто отличается этим бесчувствием. Оно вызывает реакцию, которая в свою очередь является источником преступлений, совершаемых жертвами первых преступлений, т. е. преступлений профессионалов, которые желают помешать возобновлению актов, нарушающих дисциплину. Из этого следует, что со всякой точки зрения, все равно признавать или не признавать необходимость дисциплины, следует согласиться, что эти акты, эти преступления вредны для коллективных единиц, заслуживают порицания и должны быть клеймимы.

――――――――――

*) A. Corre. Apercu general de la criminalite militaire en France, p. 12 — 13.

— 77 —

Но есть другие случаи, в которых профессионалисты действовали самолично, обнаруживая другую форму своего морального бесчувствия. Даже самые ярые поклонники дисциплины не могут найти и тени основания для оправдания совершения поступков, проникнутых более или менее значительным зверством. В большинстве случаев они запрещены военными регламентами, однако число таких поступков столь значительно, что они являются правилом. Мы укажем наиболее типичные из них.

――――――――――

— 78 —
Баварский поручик Эммар пишет в своем дневнике, во время войны 1870 г.: «Мои люди озорничают, и чтобы привести их в себя, у одного я вырвал две горсти волос, другому дал два хороших удара саблей — плашмя, третьему — основательную пощечину. После такого дележа приступили к раздаче вина, только в меньшем количестве¹).»

В 1885 г. солдат Обен был зачислен в Артиллерию в Ванн. Он так боялся лошадей, что физически был совершенно неспособен сам сесть на коня. По приказанию командира Базена, 14 Сентября, Обена привязали к лошади, прикрутили его веревками, на шею накинули ремень и пустили лошадь в галоп по манежу. Седло сдвинулось и Обен, упавши на землю, тяжело поранил себе голову. Унтер-офицер отстегал его хлыстом, а командир Базен, к которому привели Обена, приказал отправить его в тюрьму, что и было исполнено с придачей пинков. В тюрьме Обен упал в обморок. Один из унтер-офицеров вылил ему на голову ведро ледяной воды. Так его и оставили и когда пришли через два часа, Обен был мертв. Он принадлежал к богатой земледельческой семье, находившейся в близких отношениях с дивизионным генералом Дюэцом, и поэтому смерть Обена наделала шуму. Во время производства первого следствия эскадронный командир пытался спасти своего сослуживца, Базена, от ответственности. Второе следствие привело к лишению командира Базена должности и к удалению с действительной службы ²).

13 Января 1890, Евгений Рихтер говорит в немецком Рейхстаге о дурном обращении, которому подвергаются преимущественно учителя, отбывающие

――――――――――

¹) «Revue Bleue», 1892.

²) «Progres», Avenir du Morbihan, 27 decembre 1885.

— 79 —
воинскую повинность. В Штральзунде один офицер говоря об этих солдатах, сказал унтер-офицерам: «Нужно, чтобы они учились до кровавого пота» ¹). В Силезии один поручик говорил фурьеру: «Колотите этих собак, пока они не лопнут».

Тринадцать испанских таможенных карабинеров становятся дезертирами, чтобы спастись от дурного обращения поручика ²).

В Германии офицер недовольный неповоротливостью рекрута заставляет его в наказание опустить правую руку на несколько минут в чашку, наполненную кипятком. Рекрут стал калекой. Факт этот доказан перед Рейхстагом³).

В Эврэ, Б... де ля Р..., подпоручик 28 линейного полка, на маневрах подгонял солдат голой шпагой. Одного он ранил в затылок, а троим проколол ранцы. Раньше он проколол шпагой рукав одному фельдфебелю. Поручик той же роты дал пинка солдату за то, что он недостаточно быстро занял свое место⁴).

В Париже подпоручик заставил унтер-офицеров резервистов маневрировать гимнастическим шагом с ранцами за спиной, в продолжение 35 минут. Некоторые заболели⁵).

В Кракове, Поллачек, подпоручик 57 пехотного полка, на маневрах убил резервиста. Устра-

――――――――――

— 80 —
шившись своего поступка, он сейчас же покончил с собой ¹).

25 Февраля 1S91 г., алжирский военный суд оправдал фельдфебеля корсиканца, сознавшегося в нанесении побоев военным арестантам и в том, что держал их голыми под дурной погодой. Председатель суда полковник принудил свидетелей, подтвердивших слова обвиняемого, взять назад их показания, угрожая им немедленным арестом за ложные и противоречивые свидетельства²).

30 Декабря, алжирский военный суд оправдал сержанта Д..., обвинявшегося в нанесении побоев низшим³).

П. Бруля, молодой, но уже известный литератор, рассказывал мне в Тунисе в 1891 г. что поручик, исполнявший роль прокурора на военном суде, говорил своим товарищам до начала дебатов: «Если мне удастся приговорить его к смерти, я сегодня угощаю всех вас ужином». Это выражение Бруля сам слышал от адвоката, который был защитником.

Бригадный немецкий генерал осыпал ударами солдата, давшего неудовлетворительный ответ на вопрос, касавшийся службы. Кроме того он посадил его в тюрьму⁴).

Инженерный подполковник Бек слез раз с лошади, чтобы отхлестать по лицу часового, недостаточно хорошо отдавшего ему честь⁵).

――――――――――

— 81 —
В Страсбурге, поручик 15 обозного полка посадил солдата в телегу, на которой возят навоз, взнуздал его и приказал ему лаять по-собачьи. Имя солдата Клипперт. Он должен был ползать на четвереньках. Его дергали то направо, то налево с такою силою, что повредили ему челюсть. Бедный Клипперт, отосланный к своим родителям, сошел с ума от ужаса. В том же полку эскадронный командир наносил солдатам удары саблей и кулаками, сопровождая их отборною руганью¹).

В Вероне, полковник Таруффи с целью развлечения поднимает на ноги две роты в полночь, заставляет их хорошенько вычистить казармы и затем маневрировать в продолжение двух часов²).

Гарнизонный унтер-офицер в Диеце — (Германия) дезертирует, дав пощечину побившему его офицеру³).

В Копенгагене, воспитанник военной школы Симонсен в самоубийстве ищет спасение от дурного обращения с ним товарищей, более богатых и более знатных. Это не единственный случай⁴).

Известны также издевательства над новичками в военных французских школах: С. Сирской и политехнической.

Герцог Георг Саксонский в своем рапорте говорит следующе: «Дурное обращение, которым удручают наших солдат, есть утонченное мучительство, доказательство жестокости и дикости, которые трудно было бы даже предположить в наших унтер-офицерах... Можно было констатировать, что

――――――――――

— 82 —
дурное обращение служило даже не наказанием, а было обычаем, и что рекруты были приучены получать по 50 палок в неделю¹).

15 и 16 Февраля 1892 г. Гаусманн докладывает в Рейстаге о возмутительных фактах, говоря в продолжение двух часов. В Ульме драгунский капитан Ламенштейн палкой заставлял старых солдат бить рекрут в его присутствии. Каприви, немецкий генерал и канцлер, в своем ответе высказался, что теперь люди стали очень чувствительны, что когда-то солдата третировали таким образом, о котором в настоящее время не имеют даже представления²).

В секретном документе баварского военного министра, генерала Сафферлинга (13 Дек. 1891), опубликованном Vorwärts-ом, указано много фактов насилия и зверства, совершенных немецкими офицерами и унтер-офицерами. Жертвы такого поведения стали калеками.

Метцгер докладывая Рейхстагу о разных фактах указывал на следующее: 11 Сентября 1891 г. в порте Вильмсгавен, на корабле Марс офицеры распорядились подвесить матроса на веревке над волнами, и продержали его в таком положении два часа. Матрос впал в глубокий обморок от расстройства кровообращения. На корабле Ольденбург, в той же гавани, машиниста и двух кочегаров избили канатом так сильно, что мясо отваливалось кусками, и один из наказываемых просил убить его и такими образом избавить от дальнейших мучений. Каждый из них, дожидаясь своей очереди, должен был присутствовать при истязании товарищей ³).

――――――――――

— 83 —
В венгерском парламенте Тали делал запрос правительству по поводу дурного обращения офицера регулярной армии с гонведом. Государственный секретарь заявил, что офицер был наказан десятидневным арестом¹).

Вюрцбурский военный суд приговорил к восьмидневному аресту Гоца, поручика Саарбрюкенского легкого конного полка за нанесение ударов кнутом волонтеру, прослужившему один год ²).

Тот же военный суд приговорил к четырем месяцам заключения в крепости поручика 8 метцаго полка, Фогеля, изобличенного более чем в тридцати случаях дурного обращения, что дало повод Germania выразиться следующим образом: «преследование судами офицеров за злоупотребления властью не соразмерно с важностью этих злоупотреблений³)».

25 Мая, в Спире, поручик остановил унтер-офицера отдавшего честь не совсем так, как следовало по регламенту. Унтер-офицер извинился, но поручик ударил его по лицу, сорвал с него фуражку и бросил ее на землю. Этот унтер-офицер резервист был инженер.⁴).

В Кольмаре, сержант 65 пехотного полка тяжело ранил в голову солдата, который сделался глухим и немым от полученных ударов палкою по голове. Унтер-офицер попал под военный суд, который приговорил его к восьмидневному тюремному заключению и к лишению чина⁵).

В Берлине, Кюлеватце, вагенмейстер 3 эскадрона гвардейского полка, недовольный солдатом выр-

――――――――――

— 84 —
вал ему волосы, изранив всю голову. Военный суд приговорил его к семи дням ареста¹).

В Котбусе, Швенгбер лишил себя жизни. В жалобном письме, оставленном матери, он писал, что поступил так, чтобы избавиться от дурного обращения высших²).

Вольф, унтер-офицер 2 гусарского германского полка убежал со службы вследствие дурного обращения с ним офицера³).

В Петербурге главнокомандующий Свистунов обругал дивизионного генерала Ризенкамфа в присутствии всех генералов, бывших под его командою. Ризенкамф, доведенный до крайнего возбуждения, протянул руку к своему револьверу. Свистунов быстро схватил его за руку, но Ризенкамф дал ему две сильных пощечины. Помогите! закричал Свистунов, и прислуга бросилась на Ризенкамфа, смягла его и связала. Тогда генерал Свистунов бил его по лицу сапогами и шпорами. Было произведено следствие. Ризенкамф был признан невиновным, но его разжаловали в солдаты во имя сохранения дисциплины. Свистунов потерял чин, был лишен орденов и связанных с ними прав и удален из армии⁴).

Телесные наказания отменены в России законом. В отчете о судебном разбирательстве скарятинского дела констатированы многие случаи заболеваний от ударов, практиковавшихся в бывшем 9 уланском, теперешнем 26 Драгунском Бужском полку. Мы укажем на несколько типических случаев:

Капельмейстер немилосердно избил Темрюкова за

――――――――――

— 85 —
его медленные успехи, поранив ему лицо. Темрюков отправился в госпиталь, и за это полковник приказал назначить его на десять дней в караул¹).

Другой солдат Жарко от того же офицера получил такой сильный удар в одно ухо, что кровь хлынула из другого. Месяц госпиталя²).

Молодой солдат Костинский был избит по «морде» и едва избежал воспаления мозга. Долго страдал аторреей. Зачислен в отставку²).

Солдат Любезко получает удары в «морду» и в ухо. Остался глухим на одно ухо²).

Офицер Горянский бил солдата Корниенко, пока кровь не пошла изо рта. После этого офицер заставил его бегать с ружьем, и несчастный, глотая свою кровь, бегал два часа, потом упал. Избежав смерти, он был зачислен в отставку²).

Солдат Крах не умел лечить свою лошадь. По показанию офицера Жихарева полковник бил солдата в течение пяти дней по нескольку раз в день. Он уходил в свою палатку для отдыха и возвращался, чтобы вновь бить солдата²).

Полковник грозит фельшеру Сверчерскому 500 палок³).

Толпа вырвала из руки корнета Аракина солдата, которого он жестоко бил³).

Майор Филимонов во время учения рекрут бил их хлыстом³).

Начальник полка заявлял громогласно, «то нельзя не бить русского солдата; нужно колотить солдата, нужно его сокрушить» ³).

Генерал Трожельников говорит, перед собравшимися войсками, что дисциплинарные взыскания хоро-

――――――――――

¹) L. Tikhomirov. L. С., Р. 390.

²) Ibid. p. 391.

³) Ibid. p. 392.
— 86 —

ши только для дураков, но что для хорошего солдата нужен кулак¹).

В Ашенфербурге военные власти требуют допущения в полках дуэли на саблях. В Германии дуэль запрещена законом¹).

14 Декабря 1891 г. военный суд в Монпелье оправдал унтер-офицера Жильо, заставившего кавалериста Армапета со связанными руками сесть на лошадь без седла и так прыгать через неподвижный барьер. Армапет упал и сломал себе руку ²).

В Лионе, ефрейтор Бастид на ученье ударил кавалериста Вормса саблей по руке. Рана была тяжелая. Газета l’Action предала гласности этот факт. Было назначено следствие и военный суд решил, что ефрейтор не подлежит обвинению. Он был подвергнут только тридцатидневному заключению как дисциплинарному наказанию³).

Другой кавалерийский унтер-офицер в Лионе, подражал Жильо. L’Action раскрыла этот факт и генералы Берж, де-Тиссонье и Дюляк свирепствуют против... газеты. Действительно они объявляют, «что всякий солдат, у которого окажется помер газеты l’Action, будет наказан тридцатидневным заключением в тюрьме ⁴).

По этому поводу двенадцать — пятнадцать офицеров отправились к книжным торговцам квартала, где находится казарма Парт-Дьё (la Part-

――――――――――

— 87 —
Dieu), чтобы им объявить приказ не продавать солдатам газету l’Action ¹)

В Мискольце (Австро-Венгрия), Ротт, поручик 29 стрелкового батальона, зло обходился с солдатом, студентом медицины, приказал привязать его на целый день, связав ему руки за спиной. Это наказание указано в регламенте ²)

В Соединенных Штатах, полковник Стритер с одобрения генерала Сновдена приказал подвесить за большие пальцы рук солдата Джемса, на тридцать минут, за то, что Джемс одобрял покушение рабочих против директора заводов в Корнежи ³).

В Италии полковник выдергивает у солдата волоски из усов ⁴).

Вези, генеральный советник, администратор оранской газеты Petit Fanal, сообщал в Ноябре 1890 года следующие факты:

Старший врач Казалас не хочет признать больным одного молодого человека, который отбывал воинскую повинность как вольноопределяющийся. Этот несчастный страдал начальным периодом локомоторной атаксии и должен был оставить маневры. Его начальник отправил его для медицинского осмотра. Казалас увидел его в лазарете, и не исследуя его, не обращая внимания на симптомы болезни, подвергнул его действию электрического тока, столь сильного, что бедняга стал просить пощады. Этот электрический сеанс возобновлялся несколько раз. Казалас, предписавший больному диэту, очень его ослабившую, в один день приказал солдату тащить тачку, наполненную землей, и

――――――――――

— 88 —
когда последний не мог этого сделать, Казалась дал ему пинка. Артиллерист, благодаря своему капитану, мог уйти из лазарета и лечиться в городе. Чрез два месяца он выздоровел. Электрический ток употреблялся Казаласом как средство наказания. Зуав, страдавший недержанием мочи, солдат „не желавший выздоравливать", и другие, были подвергнуты току на четверть часа. Раз приходит к Казаласу зуав больной глазами. Когда Казалас не признал его больным, зуав заметил: „Но у меня один глаз почти потерян;" „Когда ты потеряешь оба глаза, сказал Казалас, я куплю тебе собачонку, чтобы она служила тебе вожатым". Зуав потерял глаз и получил отставку без пенсии, и т. п.

8 Марта в Лангресе, 13 Апреля 1891 г. в Париже, пехотинцы умирали от небрежности: старшие врачи не признавали их больными¹).

На маневрах 1891 г., старший врач бил палкой солдат, падавших от жары²).

Подобными фактами можно было бы наполнить целые томы, если бы расспрашивать всех, кто служил в войске. Можно сказать, не опасаясь ошибиться, что ни в одной стране не найдется ни одного человека, который во время своей службы не был бы сам жертвой подобных поступков или не видел бы, как они допускались по отношению к другим.

Эти типические факты — преступления, потому что они очень вредят личной свободе. Они заслужива-

――――――――――

^l) Hamon, L. С., annee 1891. р. 173.

²) Ibid. p. 539.

— 89 —
ют порицания, так как принося вред индивидууму, они совершенно бесполезны коллективной единице. Дисциплина не может служить даже тенью к оправданию поступков профессиональных военных: нимало не поддерживая дисциплины, они только порождают более или менее открытые возмущения против социальной организации, дозволяющей совершение таких преступлений.

Антимилитаризм беспрерывно усиливающийся у всех народов, как это доказывают все возрастающие численно военные преступления, (дезертирство, инсубординация, и пр.), газетные хроники, романы, точные картины из солдатского быта, и проч., все это есть неопровержимое доказательство всеобщей реакции, направленной против сферы, порождающей преступные действия.

Итак, если для объяснения этих действий не оказывается элемента полезности, то спрашивается, какие психические элементы могут служить к определению их генезиса?

Обыкновенное явление составляет тот факт, что человек обладавший властью, каков бы ни был размер этой последней, неудержимо стремится к злоупотреблению этою властью. Вообще человек, облеченный властью над другими, забывает границу, отделяющую пользование властью от злоупотребления ею. Это забвение, ведущее обладателей властью к произволу и следовательно к значительным преступлениям, в придачу незаметным для массы и отрицаемым ею, нисколько не удивляет мыслителя.

— 90 —
Действительно, он знает, что как будто невозможно провести разграничивающую черту между употреблением и злоупотреблением. Это зависит от стольких обстоятельств, что тут невозможны общие правила. Существуют только частные случаи, в которых каждый должен разбираться согласно своему пониманию, своему разуму.

При настоящей организации общества, всякий обладатель власти получает ее, так сказать, навсегда. Он пользуется ею по отношению ко всему и всем без всякой узды, кроме той, которую находит в самом себе; потому что законы, говорящее о равенстве людей, об уважении к свободе, теряют свою силу вследствие солидарности, связывающей всех людей, обладающих какою бы то ни было властью.

Результатом этого является факт, что человек, облеченный властью, всегда переступает границы пользования ею, чтобы прийти к злоупотреблению властью. Поэтому-то некоторые философы с глубокой логикой основательно выводили из этого общего факта необходимость уничтожения всякой власти, всякого авторитета, попадающих навсегда в распоряжение известных лиц. Они признавали только такую власть, которая дается с общего согласия коллективной единицы в виду определенных обстоятельств, и которая прекращается с прекращением этих определенных обстоятельств.

Указанное злоупотребление властью, свойственное человеку, обостряется с продолжительностью поль-

— 91 —
зования властью. Узда, которую человек мог находить в своем чувстве справедливости, притупляется от привычки господствовать над другими. Под влиянием этой привычки в его мозгу образуется понятие о его превосходстве над всеми людьми, подчиненными его власти. В то же время он действует под влиянием подражательности, побуждающей его следовать примеру других людей, обладающих властью.

Молчаливое терпение большинства жертв злоупотребления властью, легко объяснимое влиянием целых тысячелетий рабства, дает основание думать о справедливости, о благе таких злоупотреблений, виновники которых таким образом побуждаются упорно держаться принятого склада жизни. Возмущения отдельных жертв влияют только на некоторых обладателей власти. Тогда, смотря по степени атрофии, до которой практика власти довела их чувство справедливости, их чувствительность, — они раздавливают, наказывают возмутившихся, чтобы помешать возмущениям других, или же сами бросаются в лагерь возмутившихся. Но последних чрезвычайно мало: это самые высокие по интеллекту, по морали.

Всякая идея власти сопровождается идеей владения, даже когда дело касается лиц. Так отец говорит: „мои дети"; хозяин: „мои рабочие"; чиновник: „мои подчиненные"; буржуа: „мои слуги"; учитель: „мои ученики": офицер: „мои люди".

Идея владения вещью включает в себе как

— 92 —