Военной профессии

— 212 —
ден гражданским судом, но император немедленно же его помиловал и возвратил ему ордена. Вот как поддерживают военный дух... До этих последних лет я жаждал войны, я мечтал при помощи ее составить себе громкое имя в истории... Никто не говорит об уничтожении армии. Следует только довести ее до того объема, чтобы можно было без труда поддерживать внутренний порядок страны... Тогда получилось бы нечто вроде обширного жандармского управления, которое защищало бы внутренней порядок от врагов общества..."

Бывший военный министр, генерал Барайль в разговоре с интервьюером (Figaro, 30 мая) присоединился к мнению своего коллеги следующими категорическими словами: „я признаю и слишком прекрасными и слишком дерзкими заявления того солдата, с которым вы только что беседовали".

Petite Republique (10 июня) напечатала поучительное письмо того же генерала Галиффе от 25 декабря 1864 г.: Я... шеф жандармов; я устраиваю засады... Мои солдаты — бόльшие разбойники, чем те, которых я преследую. Я кроме того высший судья. Все разбойники (мексиканские солдаты)... которые не были убиты, повешены. И если кому-нибудь нужны веревки от повешенных, то вернувшись, я мог бы торговать подлинными". В одной из книг, замечательной своей ученостью и философией: Криминальная этнография (Reinwald, editeur, июль 1894), доктор Корр привел несколько типичных актов. Мы берем из них два: Флотский офицер спросил однажды у одного каторжника: „что же ты сделал, за что тебя сослали туда...?" — „Я имел сношения с маленьким мальчиком". И офицер в присутствии всех, на палубе, полной народом, воскликнул: „ах бедняга! Если бы нас за такие грешки брали в Кохинхине!" (стр. 43 в заметке). — Адмирал Курбэ проник со своими ко-

— 213 —
раблями в реку Мэн, пользуясь условиями, которые, как он знал, были уже почти порваны и без которых ему не возможно было бы пробить себе дорогу. Он поступил с лукавством достойным азиата (стр. 337).

Доктор Бойе (Boyer) напечатал в апреле 1894 г. маленькую брошюру в 20 страниц in-8, под заглавием Документы. Это — собрание писем и официальных актов. Можно бы цитировать всю брошюру, но мы возьмем из нее только следующие отрывки: Письмо поручика Рока депутату Летелье, 22 апреля 1891 г.: „отказываясь постоянно от неприятной обязанности разоблачать мошенничества моего капитана, я, наконец, был вынужден подать письменный рапорт... Выяснились (из следствия) всевозможные грязные дела, совершенные капитаном Буи. Так как все приведенные факты были не к чести тех, которым следовало бы организовать лучший надзор, то вследствие этого я и был осужден. В виду точной достоверности фактов, перечисленных в моем рапорте (воровство, взяточничество, педерастия) старший генерал дю-Бесоль предложил капитану Буи... подать в отставку, а мне в наказание он приказал отправляться в Лагуа... 21 апреля 1891 г. доктор Бойе хотел показать следователю генералу Лавеву двух туземных солдат (spahis), служивших женами капитану Буи. Подполковник де-Вержен воспротивился этому. „Правда, — заметил генерал Лавев, — если весь эскадрон прошелся по ним, они должны быть утомлены". Письмо доктора Казалиса, старшего врача 2-го зуавского полка, от 30 июля 1891 г., Оран: „...Я могу подтвердить вам, что одно лицо... очень высокопоставленное (генерал Бесоль) недавно говорил мне о вашем деле... Капитан Буи, — сказал он мне, совершил неприличные вещи и поступки, настолько заслуживающие порицания, что нужно бы стараться

— 214 —
затушить дело, и доктор Бойе не прав, что хочет выставить их на свет..." Письмо доктора Саля, старшего врача, 30 июля 1891 г., Мостаганем: „Да, Буи — негодяй, — если будет серьезное следствие, потребуйте, чтобы пригласили полковника Бешада; пусть он скажет, что знает, а знает он много!... также и поручика Лаперина... Что же касается до содержания солдат.... то я всегда замечал его недостаточность. Сколько раз говорил я об этом полковнику... Один раз я написал это даже в своем инспекторском рапорте, но я это вычеркнул по просьбе полковника... Что же касается до жестокостей... я сто раз был их свидетелем!.... Лапостоль много, много раз говорил мне, что есть за что повесить Буи". — Капитан Лапостоль явился защитником капитана Буи против доктора Бойе. — Письмо доктора Кроса, главного врача 1-го класса, директора санитарной службы алжирского дивизиона, от 5 августа 1891 г.: „В настоящем случае (оправдание Буи и осуждение Бойе) поступили неправильно не по ошибке; нужно было перед неловким неприятного свойства рассказчиком не уронить принципа непогрешимости командующего. Вот и весь секрет. Совесть у некоторых людей растяжима как каучук". Дело доктора Бойе недавно имело свой эпилог. Ему была дана отставка за проступок против дисциплины. Капитан Буи по-прежнему носит орден Почетного Легиона и остается запасным офицером. Главный врач Дюжарден—Бомец, директор, санитарной службы, в военное время допустивший все эти беспорядки, был произведен в генералы в 1895 году ¹).

――――――――――

— 215 —
В Тонкине, служивший на одном посту флотский врач заявил Дюжардену-Бомец, своему начальнику, о вреде для больных, происходящем от недавно принятого решения одного из военных начальников. Военный врач, Дюжарден-Бомец с надменным, горделивым негодованием возразил: „Милостивый государь, знайте, что для военного начальства ошибок не существует". (Сообщение, написанное флотским врачом).

Майор главного штаба Фриц Герч, в своей брошюре Дисциплина! Или разоружение! (Берн, типография Goeper und Lehmann, 1895) является защитником дисциплины и военного духа. Из этого произведения мы извлекаем следующие характерные отрывки: „случаи злоупотребления властью и дурного обращения с солдатами сильно выставляются на вид и чересчур преувеличиваются; тогда как на самом деле, здесь вопрос простой строгости против беспорядков, а вовсе не дурного обращения... (стр. 11). Если в горячую минуту начальник сурово обойдется с солдатом, что в серьезной войне часто бывает необходимо, солдат считает уже, что с ним поступили недостойным образом. Он никогда не должен бы был так думать. Я далек от того, чтобы защищать жестокость; но резкость тона и сильные выражения еще далеко не составляют жестокости и оскорбления, даже перед судом чести, как бы он ни был строг. И если даже офицер обойдется грубо с неловким или неисполнительным солдатом в то время, как он должен все видеть, все слышать и всюду делить свое внимание, то здесь еще нет речи о жестокости... (стр. 20 и 21). Нам нужны в армии солдаты, которые повинуются, а не люди в

――――――――――

64 страницы — типография Аллемана, Париж 1895, читатель найдет еще многие типичные подробности.

— 216 —
солдатских мундирах, в которых приходится всегда уважать гражданина..." (стр. 24).

„Можно ли привить массе войска идеи чести и долга, так свойственные офицеру? Это в желательной степени трудно. Если бы это было, однако, возможно, то где бы была так необходимая разница между офицером и солдатом... Рекрут — лучший солдат... Он боится, и плодом этого страха является покорность, повиновение, иногда преувеличенное, и детская торопливость по отношению к нахмурившему брови капралу... Дисциплина доказывается... отрицанием своей собственной чести, своего собственного достоинства... В армии, еще больше чем в гражданской жизни, различие в чине производит различие чувств и мыслей. Мужество, могущество и отвага офицера происходят от сознания, что в его положении начальника, он привлекает на себя взгляды толпы... Простой солдат не может чувствовать и мыслить как офицер, даже если вы из него сделаете офицера... Требования и законы войны суровы, варварски неумолимы. Чувствительность и гуманная разумность прямо противоположны тому, что делает солдат на войне. «Живи и давай жить другому» — этот девиз не для армии... Презрение к жизни своих собственных войск, к жизни войск врага, а сверх всего этого и к своей собственной жизни, — вот что требует война. Для армии лучше — быть слишком дикой, слишком жестокой, слишком варварской, чем обладать чересчур большой чувствительностью и гуманной разумностью. Если солдат хочет быть на что-нибудь годным, то он должен быть полной противоположностью человека мыслящего и рассуждающего. Маркой армии является ее способность служить войне... Рюдиард Киплинг справедливо пишет: «признак хорошего солдата есть воздержание от чересчур высоких размыш-

— 217 —
о цене человеческой жизни». Война и даже мир требуют от солдата нравственности совершенно различной от общей нравственности и от всякой другой специальной нравственности различных профессий и классов... Рекрут приносит в армию много понятий общей нравственности, вынесенных из своего воспитания, но он должен их немедленно бросить... Для солдата победа — все... Чувство, вдохновляющее завоевательную армию, не имеет ничего общего с этикой и моралью. Самые варварские примитивные стремления человека воскресают на войне; и для войны они неизмеримо пригодны... Государства, так же как и армии, руководятся и управляются не этикой и нравственностью..." (Friedens-und Kriegsmoral der Heere am Ausgauge des XIX Jahrhunderts, par С. V. В. К. — стр. 5, 8, 9, 13, 18, 10, 20, 22, 49. — Вена и Лейпциг — брошюра in-8. — Издатель Wilhelm Braumuller ¹).

――――――――――

— 218 —
legion etrangere, (Revue Blanche, 15 апреля 1895), то материал там будет очень обилен, также как и в книге Каска и сабля ¹), г. Шатовье (Casque et Sabre de M. Chateauvieux) и в брошюре Три года в полку ²) г. Монмиллиона (Trois ans au regiment, par M. Monmillion), а также и в Воспоминаниях о великом бунте (Reminiscences of the great Mutiny) ³), написанных простым солдатом англий-

――――――――――

¹) Г. Шатовье публиковал в мае 1894 г. у издателя Савина том воспоминаний. Стиль в нем робкий, неизящный, и рассказ от этого получает огромную силу. Это — 400 страниц рассказа о страданиях, болезнях, ранах и уколах. Это ужасно и полная искренность звучит в этих листках, написанных вольноопределяющимся молодым человеком с восторгом вступившим в армию. Воровство, жестокость, злоупотребление властью, почти беспрерывно следуют друг за другом. Пусть наши противники прочтут этот том, и если они беспристрастны, то они признают, что особенное устройство мозга профессиональных военных находит там новое подтверждение.

²) Книга г. Монмиллиона, изданная тем же самым книгопродавцем, имеет много меньше значения. Форма рассказа не только необработана, но она еще более скучна, не оживленна. Но как бы там ни было, то что рассказывает автор вполне подтверждает особенный склад ума у профессиональных военных. Этот вывод тем более важен, что автор признался, что имеет целью прославлять армию, поставить ее на пьедестал и защитить ее от нападок натуралистических романистов: Германа, Февра, Люгэ, Дариена, Шатовье и др.

³) По поводу этой книги нам пишут: «Она вполне отвечает вашим теориям о влиянии милитаризма, но она доказывает также то, что я вам говорил, что в армии превышение власти, пристрастие и жестокость военных гораздо менее ощутительны, чем на континенте». Это очень верное замечание является еще новым доказательством в пользу

— 219 —
ской армии и в статье Рядом с войной (A cote de la guerre¹), Mon petit journal, 1870 — 71, Камилля Фонде (Camille Fondet), и в брошюре В стране фетишей (Au pays des fetiches) бывшего флотского врача П. Винье (d’Octon), в... ¹). Но лучше остановиться, потому что нет ни одного сборника приговоров военного суда, ни одного мемуара офицеров или солдат, ни одного рассказа о войне или о колониальной экспедиции, который, при беспристрастном изучении, не доказывает очевидно те психиче-

――――――――――

нашего труда. В Англии солдат выходит без оружия; офицер никогда не выходит на улицу в мундире, — исключение делается только для официальных визитов. Таким образом, там является частное осуществление тех приемов, которые я рекомендовал в моих выводах, чтобы уменьшить или даже совершенно уничтожить некоторые характеристические черты военного. В Англии предпочтение военных бывает в высшей степени редко, потому что там обыкновенно говорят: «Военный? О, это — ничто».

— 220 —
ские черты, которые мы указали в нашей книге. Жестокость, пристрастие, личный интерес, личные мотивы, нравственная нечувствительность, превышение власти наивно вытекают из всех фактов, которые мы приводим и из огромного количества тех, которые мы могли бы привести. Нужно быть слепым, чтобы не замечать той жестокости и того пристрастия которые проникают всегда и всюду в самых разнообразных видах.

Когда исключительные факты так многочисленны, они перестают быть исключением и делаются правилом; тем более, что многие из этих фактов совершены коллективно и, следовательно, в них необходимо принимало участие большое количество людей. Всякий искренний, справедливый человек не может этого не признать. Эта жестокость, это предпочтение так мало исключительны, что много других авторов раньше нас это отметили. Так В. М. Теккерей пишет:

„Я имел честь встретить раз или два старого джентельмена, который показался мне самым совершенным типом того, что могла сделать из человека практика военной жизни. Он провел все свое существование на службе в избранных полках, а затем командовал ими. Это — смесь эгоизма, жестокости, вспыльчивости и обжорства. Очень хорош он за столом, с маленькими налитыми кровью глазами, заранее как бы поглощающий то, что было перед ним на тарелке. Каждая фраза его сопровождается ругательством, а после обеда он начинает рассказывать самые неприличные казарменные

— 221 —
истории, которые редко удается слышать. Ради его чина и заслуг все считают себя обязанными относиться с некоторой дозой уважения к этому старому дураку, украшенному титулами и орденами. Что же касается до него, то он смотрит на вас с высоты своего величия и высказывает вам свое презрение с такой наивной уверенностью, которую просто смешно видеть. Быть может занимаясь другой профессией, он бы не сделался тем жалким созданием, которое прогуливалось там, перед нашими глазами. Но какой был у него выбор? Он никуда не годился. Его неисправимая леность и тупоумие не допускали его до мысли о всякой другой карьере, кроме той, где он составил себе репутацию хорошего и бравого офицера, обладавшего в особенности уменьем владеть скаковыми лошадьми, пить портвейн, драться на дуэли и соблазнять женщин. Между тем в его собственных глазах он является самым значительным и уважаемым лицом, значительным, какое только существует в подлунном мире. Вы почти можете быть уверены, что встретите его после обеда на площади Ватерлоо, где он совершает свою обычную прогулку в лаковых сапогах, щегольски облекающих его уже не гибкие от старости ноги, и заглядывает в лорнет под шляпки проходящих женщин. Когда он умрет от апоплексического удара, Times посвятит ему четверть столбца воспоминаний о его заслугах и походах. Добрых четыре строчки по крайней мире понадобятся для перечисления его титулов и орденов; тогда как могила скроет останки самого испорченного и самого тупого существа, которое когда-либо появлялось на нашей планете". (Le Livre des Snobs).
Полагаем, что мы уже доказали, насколько несо-

— 222 —
стоятелен аргумент, будто мы обобщили лишь исключительные факты.

――――――――――

— 223 —
Выигрыш сомнителен, и его требуется еще доказать. Потеря же достоверна. Она была подтверждена Октавом Мирбо в следующих выражениях:

Само собою разумеется, что состояние ума военного человека т. е., даже во время мира, состояние постоянного насилия, запрещенного даже диким кодексом законов, которые написаны точно для Апачей и даже ими самими; состояние подкрепляемое постоянным ношением мундира, который ставит одетых в него людей выше общих законов и обыкновенных граж-

— 224 —
данских обязанностей; подкрепляемое дисциплиной, которая есть ничто иное, как упразднение законов совести и собрание казарменной грязи, отнимающее у человека его личное достоинство, и делающее его подобным домашней скотине; состояние, возбужденное обоготворением грубой силы, идеализация на примерных подвигах убийства и разрушения, — само собой разумеется, что все что должно породить в отдельных личностях и в обществах варварские аномалии и специальные преступления, справедливо названные вами профессиональными. Каждая профессия, особенно такая, как военная, представляющая такой антисоциальный характер, допускает целый ряд исключительных и общих преступлений, настолько же вредных человечеству, как и те, которые предусмотрены в наших уголовных кодексах и караются нашими законами наказаниями, соответствующими их вредному действию на общество. И я уже не говорю о войне, которая, с чем всякий согласится, есть только разнуздание всех дурных инстинктов человека, возвращение к первобытной, животной грубости.

Но есть нечто еще более печальное, еще более важное. Это вот что:

Я часто наблюдал в молодых людях моей страны ту испорченность, которую может произвести трехлетнее пребывание в казарме. Она несомненна и очень глубока. Я знал очень работящих молодых людей, с очень великодушной натурой, с открытым сердцем, полных жизни и которые, казалось, были предназначены быть счастливыми в жизни; насколько это вообще возможно в ней. Они отправляются в армию и через три года возвращаются; но как они изменились! У них нет более охоты трудиться, они не знают, что делать и тоскуют. Мастерскую, где некогда они работали, теперь они презирают; поля

— 225 —
приводят их в ужас. Большая часть из них только и думает о том, чтобы поступить слугами в богатые дома. Проведя несколько месяцев дома в лености с отвращением, со скукой, одни из них, не находя более средств, в среде, лишенной развлечений, удовлетворяют своим распутным привычкам, приобретенным ими в полку, другие, увлеченные неосуществимыми честолюбивыми мечтаниями, — покидают деревню и уходят увеличить число нищих в городе. Армия, которую оптимистические философы называют родной семьей, могла сделать из этих молодых людей только мятежников, или несчастных. Я уверяю вас, что число тех, кто, оставляя казарму, снова мужественно принимаются за прерванную работу становится все меньше и меньше. (Echo de Paris, 12 декабря 1893).

— 226 —
Эмиле Жирардене, который почти буквально написал эту истину, — мы узнали от нашего друга Ф. Пеллутье в январе 1894 г., — сколько мыслителей под самыми различными формами выражали ту же мысль.

Для Сенеки, нельзя действовать в одно и то же время как хороший генерал и как честный человек.

Тертулиан утверждает, что обманы, жестокости, несправедливости суть достояние войны.

По мнению Свифта, в его путешествии Гуливера: солдат есть существо, получающее жалованье, чтобы хладнокровно убивать сколько он только может существ своей же собственной породы, которые его никогда не обижали.

В своем Телемаке, Фенелон смотрит на войну, как на самый ужасный из всех пороков, которые пятнают человека.

Маккиавели говорит: „многие придерживаются того мнения (и они правы), что две вещи не могут более не согласоваться, и расходиться друг с другом, как жизнь гражданская и жизнь военная. Гражданский порядок считается несвойственным и тягостным для того, кто готов на совершение всякого насилия. Гражданские порядки мягки и изнеженны, и для человека, ремесло которого есть удивлять и устрашать целый мир, вряд ли будет логично проявлять кротость и снисходительность относительно других людей... Всякий обман в жизни отвратителен; в деле же войны это похвально и достойно... Тот, кто делает из войны ремесло, не может быть иным, как порочным.

— 227 —
Война делает воров, а мир ставит им виселицы..."

А вот голос народа в одной старой итальянской поговорке: „Когда начинается война, раскрываются врата ада".

А в старой испанской поговорке говорится: „Война угощает мертвецами".

Послушайте, что говорит Вольтер: „Воры и солдаты — синонимы... Соберите вместе пороки всех возрастов и всех местностей, и все-таки они никогда не достигнут того огромного количества преступлений, которые наполняют только один поход".

Бурке высказывает такое мнение: „Война приостанавливает всякие нравственные обязательства, а что приостановлено надолго, то рискует быть совершенно отмененным".

„Истинный военный дух есть тот, который заставляет нас находить лучшее средство жечь, грабить, избивать, а затем побуждать и других делать то же самое". (Bouch des Perthes).

Луиза Аккерман пишет следующие строки:
„Гоняясь за твоей победной, грозной славой,

Венчанной лаврами, — история сама

Готова оправдать тебя, тиран кровавый,

Убийца сумрачный и страшный, как чума.

Но пусть, война, тебе откроют все объятья,

Пусть буду я разбит, раздавлен, — у меня

Останутся уста для вечного проклятья

И сердце, полное священного огня".

— 228 —
войну, как на самый пагубный бич, как на самое великое из преступлений... И войны между народами, как массовые убийства, будут принадлежать к числу необыкновенных жестокостей, которые унижают и возмущают природу..."

Приведем еще нисколько строчек, написанных Гюи-де-Мопассаном в его произведении На Воде: „Народы скоро поймут, что увеличение насилия не будет его уменьшением; что если убийство есть преступление, то убийство многих не может быть смягчающим обстоятельством; что если воровать позорно, то грабеж никогда не может быть славным делом. Ах! Провозгласим эти абсолютные истины, обесславим войну... Люди войны — это бичи мира... Войти в страну, задушить человека, защищающего свой дом только потому, что он одет в блузу и у него нет на голове кэпи; жечь жилища нищих, не имеющих больше хлеба, ломать мебель, грабить остальное, пить найденное в погребах вино, насиловать женщин, встреченных на улице, палить на миллионы франков пороха и оставить за собой только нищету и холеру..."
И еще другие философы, экономисты, мыслители всех родов выражали то же самое мнение. Так Барбольд и Дайкингс в своих Evenings at Home назвали войну рядом зверств и массовых убийств.

Итак, говоря совершенно искренно, из этих мнений Лао-Тзе, Сенеки, Тертуллиана, Свифта, Фенелона, Маккиавели, Вольтера, Бурке, Буше-де-Перта, Кондорсэ, Л. Аккерман, Гюи-де-Мопассана не следует ли, что для этих философов милитаризм есть школа преступления.

Сказать, что нищета и развалины процветают там,

— 229 —
где есть цветущая армия, — это все равно, что сказать, что армия есть причина развалин и несчастий, то есть, что она преступна.

Сказать, что личность не может в одно и то же время действовать, как хороший генерал и как честный человек, это все равно, что заявить, что хороший генерал необходимо действует, как нечестный человек, следовательно, он преступен.

Утверждать, что война имеет своим достоянием обман, жестокости, несправедливости — это значит сказать, что она порождает обманщиков, жестокосердных, несправедливых, то есть преступников, и эти преступники войны, профессиональные военные.

Сказать, что солдату платят жалованье, чтобы убивать себе подобных, значит сказать, что военный есть убийца.

Сказать, что война есть самый ужасный из всех пороков, самое великое из всех преступлений — все равно, что утверждать, что те, кто ей занимаются по призванию — самые порочные, самые преступные из людей.

Сказать, что тот, кто делает себе ремесло из войны, не может быть иным, как порочным, это значит объявить, что война и, следовательно, милитаризм есть школа преступлений.¹)

――――――――――

— 230 —
Не кажется ли вам странным, что ставят памятники таким философам, как Вольтер, Бурке, Фенелон, Свифт и т. п., авторам того же самого афоризма, который мы высказали и который стόит нам стольких оскорблений? Не кажется ли вам, что это повторение одной и той же мысли в таких различных формах, в такие различные эпохи и в самых разнообразных местах, людьми такими чуждыми друг другу, сделавшими свои выводы из виденных ими фактов, — не кажется ли вам, говорю я, что такое частое повторение придает этой мысли характер истины?

Что касается до нас, то нам кажется именно так, и мы считаем, что справедливее думать так, как думали Лао-Тзе, Тертулиан, Свифт, Фенелон, Маккиавели, Вольтер, Бурке, Франклин, Толстой, Колайани, Корр и много других, чем как думают генералы Юнг, Дю-Барайль, как гг. С. Дрейфусс, Пейрутон и т. п.
* * *
Кое-кто возразили мне, что моя психология запоздала, потому что она представляет состояние души уже исчезнувшей армии¹).

――――――――――

призванию есть, все-таки разница. Она состоит в том, что первый есть случайный преступник, а второй — преступник по профессии.

¹) «Mercure de France», octobre 1893, военный по ремеслу. — «Estafette», 23 decembre, A. P. — «Ere novelle», avril. 1894. C. Dreyfuss.

— 231 —
Упрек этот очень забавен и обнаруживает или невнимательное чтение Психологии Военной Профессии или странный прием критики. Читатель нашей книги знает, что характерные психические черты военных по ремеслу были выведены нами из многочисленных фактов, начиная с 1794 года и до 1893. Каким же образом с помощью фактов относящихся к этому веку, могли мы начертить портрет военных прошлых веков? Желательно бы было, чтобы нам это объяснили. Что же касается до нас, то признаемся, что мы не понимаем, каким образом портрет, нарисованный по наблюдениям нашей эпохи, касается только военных прошедших веков.

Интересно для контраста, что Эдуард Дрюмон, критикуя меня, похвалил наемную армию прошлых веков. Статья эта очень хороша и ее стоит процитировать:
„Знаете ли вы что-нибудь привлекательнее этого существования истинного солдата, в котором г. Гамон ничего не понял? После деятельности священника есть ли общественная деятельность выше деятельности этого самоотверженного существа, всегда готового, когда дело идет о смерти, всегда откликающегося на первый призыв отечества.

С эстетической точки зрения прекрасный офицер, хорошо экипированный, на горячей лошади, дает полное впечатление мужской красоты. Это — жизнь во всей своей силе, в своем полном развитии энергии, и в то же самое время это сделанная уже за-

— 232 —
ранее жертва этой жизнью, которую люди ставят выше всего.

Знаете ли вы, наоборот, что либо более раздирающее душу, чем существование этого несчастного, которого отнимают от его поля, от его деревни и бросают на три года в казарму, далеко от своих, далеко от всего, что он любит, и присуждают его жить с другими людьми, столь же достойными сожаления как и он?

Как хотите вы, чтобы в стране остался запас бодрой силы, когда в двадцать лет все население проходит через это ужасное испытание? Все эти дети земли, которые бы поженились на бравых девушках и сделались бы отцами крепких парней, возвращаются домой более или менее зараженные сифилисом, развращенные казарменными грязными любовными похождениями, потеряв всякое понятие о Боге и уважение к женщине, отвыкшие от всякой работы, благодаря отупляющему и вместе с тем истомляющему и бессмысленному механизму. Это уже поконченные поколения.

Гамон, совершенно не обладающий философским умом, берется за концы этого результата. Это абсолютно бессмысленно. Сущность в том, что нынешняя военная система есть только проявление совершенно бессвязного, глупого и сумасбродного режима, который начал функционировать с 1789 г.

То, что мы видим теперь, не существовало при старом режиме. Милиция брала только десять тысяч человек в год, изредка собиравшихся в соседний город для чего-то вроде упражнений. Солдатами были только те, кто хотел ими быть, — дворяне, которые по традиции любили это славное ремесло, головорезы, люди с горячими головами и авантюристы, которых собирали сержанты вербовщики на набережной.

— 233 —
Общество тогда, будучи христианским, было основано на свободе, потому что, как сказал святой апостол Павел: „не к рабству, но к свободе призвал нас Дух Божий".

Тогда каждый повиновался своему призванию, той миссии, к которой он был предназначен. Те, кто любили молитву, молились в мире; кто любил рисовать, рисовал, и если рисовал хорошо, то властители подавали ему кисти. Те, кто любили звон шпаг, блестящий наряд, вступали в армии и были там счастливы; они не думали о том, чтобы писать психологические этюды против своих начальников; во время мира они пели песни под кровлей загородных кабаков или шутили с маркитантками, как на картинах Патера.

От времени до времени эти герои ощущали потребность сражаться, и на границе они встречались с людьми, имеющими такое же желание, как и они. Все происходило учтиво и весело. — „Стреляйте первые, господа англичане!" — говорил майор французской гвардии в Фонтенуа. — „Потрудитесь укрепить ваши шляпы, господа", — говорил маршал, комендант Королевского Дома, — мы сейчас будем иметь честь зарядить".

Это давало удовлетворение боевым инстинктам, геройским стремлениям человеческого рода и не касалось существования самой нации. В те времена священники молились, художники рисовали или занимались ваянием, а земледельцы продолжали жить нравственной и укрепляющей жизнью полей. Промышленная эксплуатация, раскаленная до бела, чтобы обогатить нескольких капиталистов, еще не сделала из нашей расы расу лимфатиков, рахитиков и золотушных. Мальтус не нашел бы себе последователей в наших деревнях и крестьяне с увлечением повиновались священнику, который в своих пропо-

— 234 —
ведях толковал слова Писания: „Плодитесь и размножайтесь" .

Очевидно, г. Гамон не видит всего этого. Еще раз повторяю, это — прямая душа, которую трогает зрелище общественного зла, но горизонт которого слишком не широк" ¹).
Нет, я не вижу всего этого, и я был бы очень огорчен, если бы увидал. Эта картина обольстительна, но совершенно неверна, так как мы охотнее поверим генералам тех эпох, как напр. Фридриху Великому, который писал в своем Anti Machiavel:
„Войско составлено из самой плохой части народа, из лентяев, которые праздность предпочитают труду, развратных людей, которые ищут в войсках вольности и безнаказанности... Я должен признаться, что порядок в армии не может существовать без строгостей; потому что каким же образом заставлять исполнять свои обязанности своевольных, распутных солдат, негодяев, трусов, нахалов, грубых и тупых животных, если бы страх наказаний не останавливал бы их отчасти".
Каким образом эти негодяи, эти развратники, эти лентяи оставляли священников мирно молиться, художников рисовать, земледельцев обрабатывать зем-

――――――――――

— 235 —
лю? Это не согласно с разумом; и этого и нет на самом деле. Я не могу перечислить здесь все доказательства, которые уничтожают неосновательное утверждение г. Дрюмона. Кто не слыхал об огромных шайках Дюгеклена; о разграблении Магдебурга Тилли, о сожжении Палатината Тюренном. Духовенство платило выкуп, чтобы быть в состоянии молиться в мире, что сделал папа и по отношению к Дюгеклену. Художники и ремесленники не могли тоже спокойно заниматься ни своими искусствами, ни своим ремеслом, когда солдаты грабили Магдебург, насиловали женщин, убивали мужчин, ломали мебель, рвали книги. Земледельцы не могли мирно сеять питающий их хлеб, когда Тюренн, великий Тюренн, жег дома, жатвы, ломал земледельческие орудия, грабил скот и всех убивал. Если Патер и нарисовал солдат, балагурящих с маркитантками, он принадлежит все-таки к тем художникам, которые как Кало, Ле-Нэн, представляли этих солдат прошлых времен, занимающихся грабежом населения, сожжением ферм и т. п. Незабвенной кистью Кало нарисовал маленькие и великие бедствия войны. Он дал нам около двадцати полотен, которые мы очень рекомендуем вниманию г. Дрюмона, особенно номера 4, 5, 6, 7.

Эти военные не шутят с маркитантками и не поют песен под кровлей кабачков. О, нет! Они грабят фермы, зажигают аббатства, они насилуют девушек, отнимают быков, кур, гусей, вино, священные сосуды и церковные облачения!

— 236 —
Но, г. Дрюмон, хотите ли вы позволить мне процитировать одну страницу из книги Альфонса Фелье. Удостоенная очень почетного отзыва академии моральных наук, — академии иногда случается все-таки, вознаградить прекрасно сделанные работы, — книга его, la Misere an temps de la Fronde et de Saint-Vincent-de-Paul ¹), тем более имеет значение для моей работы, что она основательно подкреплена подлинными документами. Послушайте следующий рассказ бенедиктинца Dom Furcy Baurin:

И г. Фелье продолжает:

――――――――――

— 237 —
корпусов армии, — вероятно, опасаясь за свою жизнь, так как несчастные жители могли бы прийти к каким-нибудь отчаянным решениям, коллективно обратились к Мазарини. До какой же высоты должно было дойти море крови, чтобы четверо высших офицеров подняли тревожный крик! Известно, что если где-нибудь искать жалость, внушаемую бедствиями войны, то никак уж не у солдата: глаза его слишком часто видят кровавые и отчаянные сцены и до некоторой степени привыкают к ним; если просмотреть мемуары великих военачальников, как например мемуары Тюренна, то невольно возмущаешься тем хладнокровием, с которым он рассказывает самые зверские сцены". (L. С. Р. 293, 294).

――――――――――

— 238 —
Несмотря на все наше доброе желание, мы не видим, чтобы при старом порядке духовенство спокойно молилось, художники работали, а земледельцы мирно трудились над своими полями в то время, как солдаты бились между собою.

――――――――――

из них наполнены только описанием страданий, вынесенных населением от солдат от 1643 до 1652 г.

— 239 —
„Я не буду рассуждать, милостивый государь, о том чувстве, которое побудило вас написать Психологию Военной Профессии и отложив в сторону законное возмущение души патриота, я не стану пытаться пронзить вас древком национального знамени... Но я буду разбирать научный метод, который в таком виде, как вы его применяете, уже сам по себе, кажется мне, способен набросить неблагоприятный свет на ваши заключения. Неужели вы думаете, что сделали научную психологическую работу, стараясь выяснить якобы научную истину, подобрав для этого некоторое количество отдельных документов, которые вы соединяете затем в одно целое, довольно прочного вида, чтобы пробить им колонны своих врагов. Прием этот, может быть хорош на войне, но по моему мнению, он не годен в философии, потому что он дает только очень неполные результаты и спорные выводы. В самом деле. в этом мире нет ни „ремесла" ни „искусства", которое могло бы противостоять подобному испытанию, и я думаю, что было бы легко таким же способом доказать, что наука, литература, торговля или адвокатура — точно такие же школы преступления — менее жестокие, разумеется, но более утонченные зато, и более, может быть, лицемерные! Вы чересчур много приводите различных фактов, милостивый государь, или вы не приводите их достаточно, — а малейшее зерно личного наблюдения сделало бы гораздо лучше наше дело". (Petit billet du matin A. M. A. Hamon — par Marcel L’henreux — Gil Blas, 15 декабря 1893).

„Профессиональные пороки существуют повсюду. Есть военные — суровые, грубые, жестокие в битве. Но разве можно думать, что в мирных профессиях нет ни грубости, ни жестокости, ни даже зверства? Капиталист, обременяющий работою представителей

— 240 —
нищеты, урезывающий заработную плату, но увеличивающий свои требования к ремеслу, не обладает ли и он тоже некоторыми пороками, в которых упрекают генералов, полковников? Не обращается ли фабрикант дурно с своими бедными, хилыми, голодными работницами, плохо оплачиваемыми и живущими в дурных помещениях? Капитан на ученьи часто говорит более вежливо со своими рекрутами. Разве хищение и грабеж такие необыкновенные события, которые встречаются только в колоннах сенегальских или аннамийских стрелков? Автору стоит только заглянуть в бумаги какого-нибудь судебного пристава, и он увидит там в полном блеске легальный разбой, рядом с которыми лихоимство древних арабских канцелярий будут просто любезностями. Разве зависть, страстное желание выдвинуться вперед видны только в рядах войск? Пусть г. Гамон отдаст себе отчет в том, что происходит в свободной армии литераторов, и он увидит там все те же пороки, зависть, притеснения, всю ту ненависть и всю ту злость, в которой он упрекает тех, кто носит золотые или шерстяные эполеты. Наконец, солдат пьянствует, бездельничает, задевает прохожих и пользуется своим оружием, чтобы обижать безоружных и, в конце концов, даже убивает! Но автор, значит, никогда не заглядывал с своей философией в предместья, в окрайные кварталы города и не присутствовал при выходе из мастерских рабочих в субботу вечером или в понедельник, у входов в конторы? Его портрет может точно также относиться к дурному рабочему, как и к дурному солдату." (Echo de Paris, 3 января 1894. — Е. Lepellitier).¹)

――――――――――

¹) Это возражение встречается еще в «Petite Republique».

— 241 —
Это открытие тем более было нетрудно, что я сам буквально сказал так же в своей книге. Но сказал ли я его или нет, истинно оно или нет, — это не имеет никакого значения в данном случае. В самом деле, из того факта, что различные профессии суть тоже школы преступления, безнравственности, нисколько не следует уменьшение и даже исчезновение безнравственности и преступности свойственной именно профессии военной. Тогда зачем же это возражение? Зачем, при исследовании психического склада военного человека, требуется мне знать, что существует свой особенный склад души и в других профессиях? Очевидно, что знание этого не имеет другого значения, кроме косвенного подтверждения существования профессиональной психики у военных. Если наши критики хотели подтвердить это, то я вполне согласен, что они правы: если же они этим хотели ослабить значение моего труда, то признаюсь, что не могу понять смысла их аргумента.

――――――――――

12 декабря, G. Renard. — «Gironde» (Bordeaux). 23. — «Estafette», 29, A. Peyroton — «Revue des Revues», 15 января 1891, general Iung. — «Journal des Economistes», январь, Rouxel. — «Journal des Debats, — 29, H. Malo. — «Journal de la Marne» (Chalons). 2 февраля. — «Concord» (London) февраль. — «Ere Nouvelle», март, Р. Dramas; S. Marlino. — «Ere Nouvelle», январь, март, апрель, Р. Dramas.

— 242 —
щественной формацией, которая изменяется у различных народов и с личным характером, различным у различных лиц ¹). Этот критик не заметил, что изучая влияние профессии на душевный склад лиц, занимающихся ею, мы не могли считаться с этими двумя факторами, изменяющими более или менее только форму, но не природу характерных душевных черт, вызываемых профессией. Г. Байльгам же сам отчасти подтверждает нашу работу, — хотя он и относится к ней отрицательно, говоря, что „милитаризм есть искусственная система, и поэтому чтобы поддержать ее, необходимо употребить и искусственные приемы, наиболее действительные из которых — это страх и насилие".

В самом деле, если занятие военным ремеслом требует страха и насилия, то необходимо нужно, чтобы начальники, т. е. представители этого ремесла, употребляли угрозу и насилие. Это употребление мало-по-малу влияет на их душевный склад и развивает одни психические черты во вред другим, а эти черты суть именно те, следствием которых является нетерпимость, превышение власти, жестокость.
* * *
Некоторые критики сделали нам различные возражения, имеющие целью доказать, что мы написали нашу работу не по тому плану, как они хотели. Так, один из них, назвавший заглавие нашей

――――――――――

— 243 —
книги „дурным и претенциозным", хотел бы, что бы мы говорили о „том колоссальном бремени, которое тяготеет на бюджете человечества", благодаря милитаризму. Другой жалел, что мы не занялись причинами, заставляющими народы поддерживать милитаризм, производит войны ¹) и о выгодах, получающихся из этого милитаризма²).

Разумеется, эти критики не заметили, что мы писали не работу о милитаризме, — тогда замечания их были бы вполне уместны, — а этюд о душевном складе, вызываемом военным ремеслом у тех, кто им занимается. Нужно согласиться, что в таком случае не может быть вопроса ни о колоссальном бремени, которым милитаризм подавляет народы, ни о необходимости войны и поддержке армии, ни даже о преимуществах милитаризма, если эти преимущества, — а они суть следующие: распространение образования, соединение разнородных этнических элементов, — не имеют никакого влияния на душевный склад военных по ремеслу.

Критики, так резко напавшие на нас, встревожились, что мы вышли из обычных рамок столь дорогих восхвалителям армии. До сих пор милитаризм и армию называли: школой бескорыстия ³),

――――――――――

¹) «Cocarde», 5 декабря. — «Soir», 18, A. David. — «Estafette», 29, A. Peyroton.

²) «Revista critica mensile di opere di filosofia scientifica», март, Dr. Morselli, Milano.

³) «Mercure de France», октябрь, 1893, профессиональный военный. — «Estafette», 23 декабря; «Echo de la Semaine», 31, A. P. — «Figaro», 2 января, Saint-Genest. — «Depeche

— 244 —
самоотверженности, жертвы ¹), улучшения нравов ²), долга ³), равенства, братства ⁴), труда ⁵), правильной жизни, гигиены ⁶), чести ⁷).

Факты, которые фигурируют в этой защите и те, которые мы рассказывали в нашей книге, сильно ослабляют эти громкие слова, которые фактами же никому не удастся подтвердить ⁸). Кто не знает, что Наполеон I жалел, что осыпал богатствами своих генералов, потому что сделавшись богатыми, они покинули его. Кто не знает, что руководясь своими выгодами, эти военные по ремеслу служили по очереди Франции, иноземцу и опять Франции. Чины, которые они получали, сражаясь против своей стра-

――――――――――

de Clermont-Ferrand», 31. — «Petit Californien», 24 февраля, San Francisco. — «Gil Blas», 1 февраля, С. des Perrieres. — «Journal des Debats», 29 января, A. Malo.

¹) «Gironde», 23 декабря. — «Journal de Berlin», 23, Miles. — «Petite Republique», 12, G. Benard — «National». 7 февраля, G. Lavergue. — «Etudes Religieuses», 31 мая, А. В. de la S. de J.

²) «Revue seientifique», 9 декабря. — «Journal de la Marne», 2 февраля, Chalons.

³) «Autorite», 9 февраля; «Courrier de la Champagne», 11, Reims, A. de Batz.

⁴) «Mercure de France», октябрь.

⁵) «Revue scientifique», 9 декабря. — «Gil Blas», 1 февраля.

⁶) «Revue scientifique», 9 декабря.

⁷) «Echo de Paris», 27 декабря, Turpin. — «National». 7 февраля, G. Lavergue. — «Etudes religieuses», 31 мая, A. B. de la S. J.

⁸) M. Ledrain в «Echo de Paris». 27 декабря и в «Ere Nouvelle» в апреле, по-видимому думали, что это очень нетрудно; что касается до нас, то мы считаем это невозможным.

— 245 —
ны, были оставлены им, когда они в нее вернулись. Недавно мы прочли в одной рукописной работе: Великий обман, III. Детре, внушительный список прославленных военных по профессии, которым поставлены статуи и триумфальные арки. У этих генералов и полководцев было столько бескорыстия, что они перебегали от одной армии к другой, преследуя только свой личный интерес. Этот список стоит прочесть: Дюмурье, герцог Шартрский, Ней, Мюрат, Бернадот, Моро, Сульт, де-Буилье, де-Монталамбер, Масена, Даву, де-Бурмон, Клуэ, герцог де Коньи, де-Монморанси, маркиз де Сан-Симон, Алекс. де Ламет, Латур-Мобур, барон Жомини, Эрнуф и др.

Люди, занимающиеся военным ремеслом так бескорыстны, так нравственны, что генерал де Кубьер, маршал Сульт и много еще других известных и неизвестных были обличены в том, что получили взятки. Нужно иметь смелую и слишком горячую веру, чтобы считать, что армия есть школа чести и всех этих добродетелей. Нужно быть смелым, потому что все мемуары офицеров и солдат, все архивы, содержащие миллионы фактов, доказывают противное. Стоит прочесть, например, недавно появившуюся работу Е. Гильона, Военные заговоры при консульстве и империи ¹); для генералов и маршалов этой эпохи и для других знаменитых полководцев, там это решительно доказано.

――――――――――

— 246 —
Недавние процессы капитана Дрейфуса и других офицеров, французских, итальянских, германских, которые были или изменниками или шпионами, служат тоже явными доказательствами, что военные по ремеслу крайне мало заботятся о бескорыстии и нравственности.

Но послушайте еще следующий факт, столь необыкновенно поучительный, благодаря наивности его автора. ¹)
Работник на ферме из личной выгоды убивает своего хозяина и двух других лиц. Он осужден на смерть. В тюрьме он рассказывал, что был храбрым солдатом и спас жизнь одному из своих офицеров и что его представили к военной медали. Несчастный говорил: „Это странно, в Тонкине я убил, Бог знает, сколько людей, и меня хотели за это наградить! Здесь же я убил только троих, и меня хотят обезглавить".
Это дало автору брошюры повод к следующему размышлению:
„Мнение о человекоубийстве этого приговоренного к смерти преступника резюмирует ту извращенность сознания, которую производит разрушительный милитаризм".
Я не возражаю, что милитаризм не есть школа мужества, но мужество, которое он развивает, запятнано насилием, жестокостью. Мужество военных

――――――――――

— 247 —
людей по ремеслу проявляется в грубых и жестоких поступках и ни в чем больше. Следовательно, не мужество есть характерная черта военного по ремеслу, но жестокость. Кроме того, мужество не есть свойство только одной профессии; оно встречается у всех людей, меняя только форму. Врач, больничный служитель, ухаживающий за холерными больными; химик, изучающий взрывчатые и ядовитые вещества; инженер, пробующий новые аппараты и производящий опасные опыты; кровельщик, работающий на крышах; механик, управляющий своим локомотивом; мыслитель, пишущий то, что он считает истиной, рискуя за это тюрьмой и смертью; политический преступник, рискующий жизнью за свой идеал; священник, подвергающийся пулям, чтобы помочь солдатам умереть с миром; миссионер, рискующий пытками за распространение евангелия и т. п. — проявляют в различных формах то же чувство мужества, самоотречения, жертвы. Следовательно, мужество не есть свойство только военных, а в исследовании Психологии Военной Профессии, я отыскивал только его характерные черты.

Но мы все хорошо знаем, что во время войны милиция и случайные солдаты действуют также мужественно, как и военные по ремеслу. Не следует ли из этого вывести, что сильно преувеличенно считать, что армия имеет такое огромное влияние на развитие мужества у людей?

„Несколько американских ученых, взявшихся недавно за изучение психологии умирающих на полях

— 248 —
битвы, вынесли из этого изучения самые печальные данные. По-видимому, героические позы, приписываемые войнам в моменты битв, совершенно лживы и выдуманы. Все геройские заигрывания со смертью, все более или менее достойные и благородные позы существуют, по словам этих ученых, показания которых были резюмированы в Popular Science Monthly, только в воображениях, работающих после каждой битвы". (Revue des Revues, сентябрь, 1893).
Другая работа, перепечатанная Revue des Revues в октябре 1893 г. из газеты Waffen Nieder, — мемуары художника Верещагина, — тоже имеет целью доказать, что мужество военных более вымышленно, чем действительно. Итак еще один ореол исчезает! Но в данном случае это не имеет значения, потому что известно, что мужество, даже мужество воинское, свойственно не одним военным по ремеслу, и нам нечего было с ними считаться в определении характерных черт, свойственных этим военным.
* * *
Г. Мануврие, известный криминолог, написал следующее по поводу Психологии Военной Профессии:

„Это заглавие, по-видимому, обозначает, что здесь дело идет об описании типического состояния души, общего или, по крайней мере, среднего для тех, кто занимается военным ремеслом. В таком случае военный по ремеслу, описанный г. Гамоном, будет ничто иное, как знаменитый прирожденный

— 249 —
преступник, итальянской выделки, нечто вроде мозаики, арлекинского народа, козла отпущения, простого манекена, запятнанного всеми беззакониями, найденными в его профессии... Но если заглавие книги г. Гамона разногласит с ее содержанием, оно не лучше характеризует и цель автора. Эта цель не есть, на самом деле составление полной психологической монографии военного ремесла и некоторых других, но только желание показать, что преступность в каждой профессии принимает свою особенную форму, соответственно с различными условиями более или менее специально присущими различным профессиям при нынешнем состоянии общества" ¹)...

――――――――――

— 250 —
В этом возражении есть некоторая доля правды, касающаяся действительно недостатка единства в нашей книге, то есть недостаточной гармонии содержания с заглавием. Этот недостаток единства имеет свое начало в самом происхождении нашего труда.

Как отметил д-р Корр в Societe nouvelle, первоначально работа ограничивалась простым обозрением. Первоначальная мысль была также озаглавить ее: Армия школа чести! Это ироническое заглавие указывало на воинственный дух, оживлявший ее в конце 1892 года. Но перед массой докумен-

――――――――――

Г. Дюмела Ньювенгайс, высказавший следующую мысль: «что касается до меня, то я считаю, что Гамон внес в труд очень похвальную сдержанность, потому что... он дал себе труд сделать выбор в целой группе злоупотреблений, менее умеренным рассказом о которых он легко мог бы наполнить тысячу страниц. Вот в чем состоит правило, a совсем не исключение: военная служба одуряет тех, кто к ней привыкает... Военная жизнь и деморализация — это два тождественные понятия. Казарма есть школа, где вербуются шпионы, лентяи, лакеи и пьяницы...»

Гг. Сар Пеладан, С. Писарро, Анри Февр, Жан Ажальберг, написавший следующее: «книги, подобные книге Гамона, касаются самой сущности учреждений: чернила есть лучший динамит. Красноречие фактов — вот главная заслуга этого ужасного обвинительного акта... Может быть, следовало бы сделать упрек Гамону, что он коснулся только некоторых сторон вопроса, немного общих, применимых к очень различным классам граждан, влияния профессии на душевный склад ее членов, — корпоративного духа, общего, между прочим, всем профессиям. С другой же стороны не приняты во внимание два очень важных наблюдения, из которых каждое заслуживало в книге целой отдельной главы: во-первых, алкоголизм, абсентизм — от праздности;

— 251 —
тов, задача моя изменилась, и я захотел написать профессиональную криминологию военного. Работа приняла эту форму, которая еще модифицировалась, и в результате получилась та книга, которую читатель знает, как она и была напечатана. Само собою понятно, что эти последовательные изменения, при своем образовании, необходимо создали произведение, которое хотя и имеет некоторое значение, так как это подтвердили некоторые критики, — но страдает недостатком единства. Таким образом до некоторой степени оправдалось возражение нашего ученого коллеги из антропологического общества Па-

――――――――――

в гарнизонной жизни — он достигает своей высшей степени в армии; во-вторых, сифилис, имеющий в армии свой самый упорный очаг... Именно в потомках военных медики констатируют самые ужасные вырождения. Посредством армии, во время войны, нации убивают друг друга, а в мирное время они посредством их убивают самих себя...»

Г. Е. Ледрен, заявивший: «Это одна из самых любопытных книг, которых я давно уже не читал. У автора есть философские привычки, особенное старание собирать самые мелкие факты. Но объявляя себя сторонником Корра, не подражает ли он скорее Тэну?... Это человек с талантом, но во всяком случае слишком страстный, которому нельзя во всем доверять. Между тем сколько справедливых рассуждений и самых тонких наблюдений есть в этой работе! Если и не все правда, то там есть очень верные места...»

Г. Жор Монторгейль, написавший следующие строки: «книга г. Гамона есть книга сильная, мужественная и честная....» Наконец, в анкете приняли участие Ж. Делафосс, д-р Бойе и баронесса Берта Сутнер. За исключением Данвиля и Делафосса все одобрили нашу работу. Этот опрос (анкета) был воспроизведен «Peuple de Lion 8, 9, 10 и 11 апреля 1894 г.

— 252 —
рижа¹). В нашей книге одни главы, а именно от III до IX, действительно, вполне гармонируют с заглавием Психология Военной Профессии. Главы же II, X и XI имеют только очень отдаленное отношение к нему; первая из них возвышается до общего труда о милитаризме, а две другие представляют очерк профессиональной криминологии. Это-то несоответствие и объясняет критику целого, сделанную Мануврие, который до некоторой степени говорит истину.

Я говорю — до некоторой степени, потому что я думаю, что я, в самом деле, дал полную психологическую монографию военной профессии, потому что я убежден, что общий тип, который получается из моего труда, как тип военного по ремеслу — совершенно реален, а ни в каком случае не манекен.

Это — как тип лошади, тип человека, тип собаки; или как монгольский или кавказский тип в человеческой породе. Естествоиспытатель собирает общие черты, присущие всем особям рода собаки, и составляет из них средний тип, к которому принадлежат и борзая собака, и большая датская, и моська, и лягавая. Однако, описание этого идеального типа не есть описание борзой, моськи или лягавой;

――――――――――

¹) Тоже самое возражение встречается и в «Parti socialiste», 21 января, и в «Ere Nouvelle», январь, март, за подписью г. Драма. Мы подозреваем, что эти возражения были только эхом возражения Мануврие, так как авторы его — усердные посетители лекций этого блестящего профессора.

— 253 —
и для каждой из этих пород можно тоже сделать среднее описание, которое не будет описанием какой-нибудь определенной борзой или моськи. Также и в деле антрополога.

Между тем мы все признаем правильность и полезность описания среднего типа собаки, человека. Нашим намерением было установить в области психологии идеальный средний тип психического состояния, определяемого известными профессиями.

Существует общее психическое состояние, свойственное лицам, занимающимся одной и той же профессией, как мы это и написали в предисловии к нашей книге. Этот душевный склад, присущий отдельным профессиям и сектам, открытый нами после многих других авторов, — между которыми мы отметим Ла Брюйера, — писавшими под другими заглавиями, практиковался и после нас д-ром Густавом Лебоном. Этот ученый пишет в Revue Scientifique (6 апреля 1895).

— 254 —
степени похожи друг на друга, своими моральными чертами и даже своими внешними манерами, что никакое переодеванье не дает им возможности скрыть свою профессию... Он думает, рассуждает и действует душой своей касты... Стоит только взглянуть на людей, принадлежащих к одной и той же касте, — военных, чиновников и т. п., чтобы увидеть, до какой степени они вылиты по одной и той же форме... Дух касты действует, разумеется, на каждого отдельного члена ее, но особенно сильно проявляет он свою власть в том случае, когда люди, принадлежащие к одной и той же касте, объединены между собою".

В нашем первом томе очерков социальной психологии, мы имели намерение исследовать характерные психические черты военной профессии.

Мы утверждаем, что выяснили таким образом средний тип, к которому подходят все военные. Мы утверждаем, что эти характерные душевные черты в различных степенях развития, существуют в мозгах всех военных людей по ремеслу. Тип, который мы нашли и который мы не выразили ясно, благодаря последовательным изменениям, пережитым нашей работой, — не есть манекен, как тип прирожденного преступника Ломброзо. Его нельзя даже сравнить с ним. У Ломброзо нет критериума преступника и непреступника; (у него нет достаточно прочного определения пре-

— 255 —
ступления, на которое он мог бы опереться, чтобы сказать вполне уверенно: этот преступник, а этот — нет. У него нет основания, чтобы утвердить своего прирожденного преступника, потому что человек еще не в состоянии в настоящее время указать ни границы преступления, ни границы безумия или вырождения, ни границы разумности и честности. Что же касается до нас, то у нас есть основание, чтобы установить военный тип, тип полицейского, чиновника по ремеслу. Всем известно, что такое военная профессия, профессия чиновника, полицейского. Они очень определенны и резко отличаются друг от друга. Исследование характерных душевных черт, свойственных всем людям, занимающимся этими профессиями, необходимо должно дать их средний тип, к которому подходят все лица одной и той же профессии; но это не частный портрет какого-нибудь определенного лица.

Наш психический профессиональный тип не есть манекен, или одежда арлекина, как не манекен тип ящериц, китов, обезьян и жесткокрылых у естествоиспытателей.

Он точно также вымышлен ¹), как и эти типы, и между тем он также реален, как и они; тогда как в настоящее время нереальность типа прирожденного преступника доказана. Итак мы думаем, что возражение д-ра Мануврие, по отношению к нам,

――――――――――

¹) «Reforme» 17 декабря, Bruxelles; M. R. B. упрекает нас, что мы выдумали какой-то странный тип, нереальный:

— 256 —
имеет только очень небольшое значение, именно то, которое мы только что указали.

Кроме того, тип военного по ремеслу настолько реален, что милиционер ярко отличается от него. Чтобы показать это, приведем следующие строки доктора Гоба.¹):
„Что видим мы в странах, где есть милиция? Там, офицер, надевающий мундир только на несколько недель в году, сохраняет на службе свои чувства гражданина во всей их полноте; его сан и его обязанности не дают ему в его глазах других прав, кроме того, чтобы наблюдать за исполнением дисциплины и применять к провинившимся карательные меры военного кодекса. Он остается в гражданском обществе; он не отделяется от него; в особенности ему никогда не приходит в голову мысль смотреть на него, как на что-то низшее чем армия или даже как на ее соперника. В Швейцарии, например, военная спесь была бы осмеяна; и офицер, парадирующий ею,

――――――――――

— 257 —
там невозможен. В результате выходит, что грубые поступки военных по отношению к штатским — там совершенно незнакомая вещь; и если бы случилось что-нибудь подобное, то общественное мнение уж позаботится, чтобы они не возобновлялись. Солдаты являются для офицера не низшими людьми, не простыми орудиями, но помощниками и, так как они — такие же граждане, как и он, обладающие теми же гражданскими правами, то он поостережется обращаться с ними так, как гражданин не потерпит. Вся нация энергично вступилась бы за солдата, с которым обошлись бы грубо или жестоко. Даже обучающие рекрут, следовательно, профессиональные уже военные, и те никогда не позволят себе ударить или жестоко обойтись с солдатом. А между тем дисциплина в милициях нисколько не хуже, чем в постоянных армиях, и даже, может быть, лучше, потому что она совершается там по собственному соглашению.

„Что касается до корпоративная духа, он там не существует вне службы, и подчиненному никогда не приходится жаловаться, что он не добился правосудия на своего начальника. Достоинство гражданина равно уважается военным судом, как и гражданским".
Таков портрет милиционера, нарисованный доктором Гоба и в нем ярко указывается психическое различие между случайным военным и военным по ремеслу, что мы тоже имели случай наблюдать в Англии лично и через других.

— 258 —
* * *

Читатель имеет теперь и возражения и то, что мы считаем ответами на них. Пусть он сам судит! Пусть он сам увидит ту же истину, как и мы!

Эдинбург, январь 1895 г.

Париж, апрель 1895 г.
―――――
МЕЖДУНАРОДНАЯ ГРУППА АНТИМИЛИТАРИСТОВ

―――
На заглавном листе этой книги выставлена издательская фирма: „Международная группа антимилитаристов". Так как деятельность этой группы еще мало известна публике, то я, как один из участников ее, считаю своим долгом сказать о ней несколько слов.

Прежде всего я приведу описание собрания, состоявшегося в Женеве 25 января 1902 г.*).

Вот как это происходило. В большой зале Бонфантини (где часто бывают разные собрания, рефераты и публичный лекции) было назначено собрание, присутствовать на котором приглашались все сочувствующие борьбе с милитаризмом.

Когда я пришел на собрание, зала была уже полна. Я полагаю, что было более 500 человек народу. Основатель и инициатор вновь учреждаемой лиги, Штейнегер, обратился к присутствующим с следующею речью, которую я передаю вам вкратце.

„Вы собрались сюда, господа, чтобы выразить свой протест вопиющему злу, войне и войску, и выразить сочувствие вновь учредившейся группе борьбы с милитаризмом. Вопрос об общем мире давно уже занимает весь цивилизованный мир. Но один великий Толстой сьумел дать ему серьезное

――――――――――

*) Это описание было напечатано в Листке Свободного Слова № 25.

Во Франции также началось это движение, и я выражаю от имени нашей группы глубокое почтение г-ну Урбен Гойэ, который целым рядом статей в „Auvore" возбудил во Франции общественный интерес к этому вопросу. И теперь уже назревает, более широкий вопрос о всеобщей военной стачке, о всеобщем отказе от военной службы. Почин уже сделан; на многих конгрессах социалистов и свободомыслящих — вотирована стачка на случай войны. Но надо перейти к делу. Мы приглашаем всех сочувствующих нам присоединиться к нам. Кто бы вы ни были: социалисты, какого бы ни было оттенка, какого бы ни было исповедания — мы будем рады всем тем, кто поможет нам в борьбе с милитаризмом. Приглашаю желающих высказаться по этому вопросу".

На трибуну взошел президент Женевского общества свободных мыслителей г-и Фюльпиус. Сущность его речи заключалась в следующем: вполне сочувствуя целям учреждающаяся общества и присоединяясь всецело к борьбе с милитаризмом, мы замечаем, что кроме военной армии, производящей войны, существует еще клерикальная армия попов. Смотря в историю, мы видим, что первая — военная армия находилась большею частью в подчинении у второй, поповской армии, и потому корень зла ле-

— 261 —
жит в этой последней. И я приглашаю вас, господа, одновременно с борьбой против милитаризма на борьбу против клерикализма. Пусть каждый честный человек будет с таким же отвращением смотреть как на военный мундир, так и на поповскую рясу. Для борьбы же с клерикализмом самым могучим оружием является просвещение. И на это просвещение массы направлены все силы международного „Общества свободных мыслителей".

После него стал говорить представитель Женевского общества для борьбы с военною податью. В Швейцарии недавно издан новый закон, определяющий правила о взимании военной подати (taxe militaire) с тех граждан, которые освобождаются по болезни от личного несения военной службы. За неуплату же этой подати сажают в тюрьму. И вот в Женеве образовалось общество для противодействия этой подати. И представители общества приглашают граждан отказываться платить эту подать, сделать своего рода военную стачку. Общество это имеет чисто местный характер и действует независимо от антимилитарной международной лиги.

Затем взошел на трибуну французский оратор, Лиар-Куртуа. Он в ярких красках очертил все бедствие, причиняемое человечеству войной и войском, указал на то, что главное назначение войска не защита границ от врагов, а защита капиталистов и правящего класса от угнетенного рабочего и от всего того, что может поколебать могущество правительств. Он особенно подробно остановился на разбоях китайской войны и прибавил, что хотя общая военная стачка и необходима и желательна для уничтожения войска, но она неосуществима, пока юноши воспитанием не будут подготовлены к тому, чтобы смотреть на военное звание не как на почетное, а как на позорное; пока матери не станут не только

— 262 —
не поощрять военное геройство своих сыновей, но отрекутся от детей своих, ставших убийцами. И так как воспитание детей бывает большею частью в руках женщин, то это их обязанность внушать отвращение к военному делу. И войны прекратятся, и войска исчезнут тогда, когда жены-матери этого захотят.

После длинной и содержательной речи Лиар-Куртуа, председатель вновь обратился к собранию и сказал, что он ничего не может прибавить к высказанному, разве только то, что он был сам военный, но больше им никогда не будет, что он получил хорошее воспитание и образование в общепринятом значении этого слова и в первый раз поступил на службу горячим патриотом. Но казарма — эта школа разврата — открыла ему глаза. И он вышел из нее, чтобы уже более не возвращаться. Затем он выразил ораторам благодарность от имени антимилитарной группы и пригласил взойти на трибуну защитников милитаризма, обещая выслушать их с полным вниманием, убеждая публику быть терпимой, каковы бы ни были возражения. Но защитников милитаризма не оказалось.

Тогда председатель обратился к публике с заключительной речью, в которой благодарил за оказанное участие и заявил, что в программу деятельности общества входит пропаганда всеми возможными средствами антимилитарных идей, а именно: чтением лекций, изданием книг и брошюр, устроением мирных празднеств и демонстраций и оказание всевозможных пособий и гостеприимства всем, отказывающимся платить военную подать.

Он закрыл собрание словами: „да здравствует социальная свобода, да здравствует солдатская стачка!"

Публика во все время собрания единодушными аплодисментами и восторженными криками выражала со-

\
— 263 —

Вообще настроение собрания было удивительно единодушное, серьезное и сочувственное и чувствовалось, что началось какое-то важное и разумное дело могущее дать благо человечеству.

Через несколько времени, приблизительно через месяц, состоялось учредительное собрание, на котором в общих чертах был намечен план действий. Было решено разделить деятельность общества на три отдела.

1) Отдел непосредственной пропаганды идеи антимилитаризма путем научной и популярной литературы, путем публичных лекций и демонстраций.

2) Отдел выработки тех социальных форм жизни, которые бы освобождали общество от потребности в войске, полиции, судах и всякого другого рода насилия.

3) Отдел — педагогический, устройство школ, в которых бы детям внушались идеи всеобщего мира и изгонялись идеи национализма и милитаризма. Кроме того членам этого общества было предложено во всяких случаях частной жизни стараться ни коим образом не прибегать к содействию полиции, судов и к другого рода представителям грубой физической силы, даже в ущерб личным интересам.

Деятельность группы выразилась пока в прочтении нескольких публичных лекций и в издании нескольких брошюр, поименованных на обложке этой книги, тоже включенной в серию этих изданий.

— 264 —
Средства на издание этой книги были пожертвованы покойной Елизаветой Ильиничной Мансуровой, убежденной антимилитаристкой, давшей в мое распоряжение 2000 франков, которые я считаю своим долгом употребить на распространение идеи антимилитаризма.

В одной из последующих брошюр я надеюсь дать отчет расходов этого капитала имени Е. П. Мансуровой.

Таким образом издание этой книги является одним из актов деятельности международной группы антимилитаристов. Как всегда в подобных делах — жатва велика, а делателей мало.

Но вопрос антимилитаризма назревает все более и более. Семя брошено на готовую, вспаханную почву. Расти и приноси плод сторицею!
П.Бирюков.
Onex, près Genève. Suisse.

20 марта 1903 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

―――――
К читателям ............................................................................................................ 5

Предисловие ......................................................................................................... 13

Глава I. Общие замечания ................................................................................... 21

„ II. Цель службы профессиональных военных ......................................... 23

„ III. Практика военного ремесла ................................................................. 33

„ IV. Влияние профессии на психику ее членов ........................................ 55

„ V. Презрение к человеческой жизни и к физическим страданиям ....... 62

„ VI. Зверство в профессиональной среде .................................................. 77

„ VII. Зверство вне профессиональной среды ............................................ 95

„ VIII. Грубость в профессиональной среде и вне ее ............................... 108

„ IX. Разные другие проявления военного духа ....................................... 116

„ X. Половое чувство .................................................................................. 133

„ XI. Преступность, караемая законом и безнравственность .................. 144

„ XII. Заключение ........................................................................................ 159

Защита Психологии военной Профессии ........................................................ 173

Приложение. Международная группа антимилитаристов ................... 259


ГЛАВНЫЕ ТРУДЫ ТОГО ЖЕ АВТОРА

――――

Chronique de l'Hygiene en Europe. Montreal, 1886.

Dell' uso dei tubi di Piombo per la condotta delle acque alimentari. Piacenza, 1889; traductions polonaise et espagnole.

Traite de l'hygiene publique d'apres ses applications dans les differents pays de l'Europe, par le D-r Palmberg. Traduction francaise, Paris, 1891.

Ministere et Melinite, 1891.

France sociale et politique. Annee 1890, 2 volumes; annee 1891. Paris, 1891 et 1893.

Le Socialisme et le Congres de Londres, Paris 1897. Traductions portugaise, espagnole.

Date: декабрь 2013