Впереди — ледовая разведка

Ночная вахта

По ночной дороге, пусть даже знакомой, идти всегда труднее. Будто ждет вас на ней какая-то тайна. Ждет, подстерегает, словно хочет застать врасплох.

Днем в рубке «Сибири» слышны голоса. Даже самые строгие штурманы позволяют себе пошутить. Ночь словно подменяет людей. Тут уже не до шуток. И каждый треск рации воспринимается как угроза.

— «Сибирь». Я — «Самбург».

И прежде чем сказать: «Слушаю, вас, «Самбург»», вахтенный штурман (так, чтоб никто не слышал) вздохнет: «Ну что у них там еще?»

— «Сибирь». Я — «Самбург». Потеряли ход...

— Поняли вас, — металлическим голосом отчеканит штурман. — Сейчас околем.

А днем, если в рации звучит: ««Сибирь»! Мы засели», то в ответ тут же раздастся: «Сейчас мы вас быстренько вытащим». Хотя на вахте — тот же самый штурман. Хотя те же льды кругом.

Ночью Арктика кажется еще суровее. И вот те огромные льдины днем как будто нам не встречались. И скрежет льда несколько часов назад был не таким угрожающим.

Стоя на мостике атомохода, слушая разговоры между судами, хочешь ты этого или не хочешь, думаешь о тех, кто плавал Карским морем, в Арктике в те далекие времена, когда раций не было и всю ночь стоял штурман в рубке, слушая лишь тишину да скрежет наседающих льдов. И на сотни миль ни одного огня в ночи. Лишь льды кругом. Льды, которые даже атомоходу не всегда под силу. А сотни, десятки лет назад они не были к человеку доброжелательней и наседали на хрупкие скорлупки корпусов с не меньшей силой, чем сегодня. Льды расплющивали суда, губили людей, но вслед за погибшими снаряжались в путь новые экспедиции. Люди плыли вперед, понимая, что только самой дорогой ценой — ценой человеческих жизней — можно познать Арктику.

Ночью Арктика кажется еще таинственней, еще громаднее. Кажется, нет и не может быть конца этому простору, этим накрытым звездным небом льдам.

«К полюсу — напролом!» — призывал адмирал Макаров, создатель первого русского ледокола «Ермак». С тех пор прошло восемьдесят лет, а напролом не то что к полюсу, а даже по арктическим морям не плавают и вряд ли когда-нибудь будут плавать.

— В Арктике прямая дорога — не всегда самая короткая, — говорит капитан «Сибири» Владимир Константинович Кочетков. — Среди льдов надо всегда идти по линии наименьшего сопротивления.

Сейчас эта линия наименьшего сопротивления вьется змеей. «Сибирь» прокладывает канал, обходя огромные торосы, все время идет зигзагами. Путь получается втрое длинней, но и втрое безопасней. Ведь за нами идет танкер, который впервые участвует в ямальских операциях, впервые в столь раннее время плывет по Карскому морю. Проводка этого огромного судна длиной 160 метров — дело очень сложное. Для него надо выбрать самую безопасную дорогу. Хотя безопасных дорог среди таких тяжелых льдов нет.

Медленно ползет «Самбург».

На штурманском столе стоящий на пружинах прибор подпрыгивает от каждого толчка, раскачивается в такт движению. Всем телом ощущаешь, как покачивается атомоход, как подминает он льды, как стукаются глыбы о его борт. Дрожит в руках бинокль.

Я смотрю на огни идущего за «Сибирью» танкера. От огней не оторваться. За ними — люди. Они плывут в ночи, надеясь на нас, на «Сибирь». Уставшие от вахты, они сидят в кают-компании и смотрят кино. Кто-то спит в каюте.

Светятся огня...

Днем вы не будете глядеть не отрываясь на идущее сзади судно. Надоест — ничего интересного.

Но ночью...

— «Сибирь». Я — «Самбург». Потеряли ход...

Мы разворачиваемся, огни приближаются. С высоты мостика видно, как проплывает под нами палуба танкера.

Мы проскальзываем чуть ли не у самого борта «Самбурга», «Сибирь» оставляет позади себя канал, льды теперь могут свободнее дышать, они выпускают из своих тисков танкер и забивают канал за нами.

Мы разворачиваемся, спешим вперед. И капитан приказывает:

— Помалу правее берите. Вот тот тортик нам надо обойти, чтоб «Самбург» на него не наткнулся.

Чуть не до пальцев догорела в руке капитана сигарета. Столбик пепла чудом не падает. Но в такой обстановке нет времени дотянуться до пепельницы. О том, что в руках сигарета, забываешь.

— Да, пируэты мы сегодня выписываем, — вздохнул капитан.

Сзади танкер снова завяз в ледяной каше, моментально забивающей следом за нами канал.

Обдумав что-то, Кочетков погасил окурок и сказал второму старшему помощнику, Леониду Алексеевичу Шамкину:

— Давайте их за скулу брать. Видно, иначе — никак.

Леонид Алексеевич взял в руки микрофон, ночную тишину разрезали слова:

— «Самбург»! Сейчас мы к вам подойдем кормой и возьмем вас за усы. Приготовьтесь.

«Сибирь» дает задний ход, и нос танкера точно становится в корму атомохода. Крепятся концы, мы трогаемся вперед, тащим «Самбург», снова выбирая дорогу полегче.

Второй старпом смотрел, как льды сжимают «Самбург», как громоздятся у самого борта танкера, поднимаются все выше и выше, и думал о том, что, пожалуй, верно кто-то сказал — нет на свете существа более безжалостного к моряку, чем лед. В этом Шамкин убеждался на протяжении тех пятнадцати лет, которые плавает он в Арктике.

...Это было на «Рионгэсе». Судно подошло к Таймыру — снять с берега рыбаков, доставить на берег соль, консервы, муку, чтобы, когда следующей весной рыбаки высадятся здесь на вертолете, у них было все необходимое. Но разве подойдет судно к берегу, когда глубина — метра два. «Рионгэс» остановился в двенадцати милях. Спустили катер, понтон. И во главе со старпомом Леонидом Шамкиным двинулись к берегу. Лед по пути был пустяковый — тонкий, как ватман. Дошли быстро. Рыбаки погрузили на понтон свой улов, снасти, сели сами и двинулись за катером к судну. И вдруг часа через два откуда ни возьмись стали попадаться льдины, они наседали со всех сторон. Льды сжали своими клещами понтон. А через минуту не мог сдвинуться с места и катер.

— Придется нам понтон бросать, — сказал старпом, и семь рыбаков перешли на катер. А его все сжимало и сжимало, и, казалось, он вот-вот опрокинется на лед и тогда... Что будет тогда, старпом старался не думать.

Через четыре часа, посреди ночи, двое рыбаков сказали:

— Мы тонуть не хотим. Мы пошли на берег.

— Вы пойдете на собственную гибель, — убеждал старпом. — Поймите: идет торошение. Льды вас не выдержат... Говорят, где жмет — там и разводит. Нам остается только ждать.

Они просидели в катере всю ночь, вслушиваясь в зловещий, раздающийся отовсюду треск льда. А под утро почувствовали, как катер медленно оседает в воду. Сжатие кончилось. Впереди была чистая вода.

В Арктике никогда не знаешь, что произойдет через час — в этом Шамкин убеждался не раз. И плавая на «Мицкевиче», и на «Волховгэсе», и сейчас — на атомном ледоколе «Сибирь». На «Волховгэсе» Леонид Алексеевич Шамкин был капитаном. Но хотя имел уже одно высшее образование — окончил Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала С. О. Макарова, поступил он на радиотехнический факультет в Северо-Западный политехнический институт. Ему хотелось плавать на самых современных судах — атомоходах, оснащенных новейшими электронными приборами. И он добился своего — окончил СЗПИ, попал на «Сибирь».

— Понимаете, — говорили мне на «Сибири», — в Арктике сегодня самый современный флот — атомный. Здесь интереснее и сложнее всего. И для работы в Арктике нужны не только моряки, отлично знающие свою профессию, но и люди, обладающие широким кругозором.

Второй старпом «Сибири» учится в аспирантуре в Ленинграде, при Центральном научно-исследовательском институте морского флота. Тема его работы — методы измерения скорости движения судов во льдах. В тех самых льдах, через которые он ведет сегодня «Сибирь».

Мы идем со скоростью всего шесть узлов. Сзади покачиваются, словно маятники, мачты «Самбурга».

И вдруг в рубке звучит голос боцмана:

— Мостик! Я — корма. Усы оборвались.

Танкер оторвало. Толстый — такой, что одной рукой не обхватишь, — канат лопнул, словно струна.

Мы еще несколько минут идем вперед, а брошенный в одиночестве «Самбург» тут же увязает, теряет ход.

— «Сибирь». Я — «Самбург»...

— Да, — не дослушав голос из рации, сказал Шамкин, — потеряли мы вас. Сейчас подойдем. Новые усы заведем. Пусть на носу готовятся принимать.

— Так у нас усов не останется, — вздохнул капитан. — Лопаются и лопаются.

Он смотрел в ночь и, быть может, думал о том, сколько их было в его жизни — этих лопнувших тросов. Сотни метров? Километры? Сколько их было — таких плаваний, когда канаты лопались, не выдерживали?

Я спросил об этом капитана на следующий день. Мы проговорили почти до самого утра, и в конце концов я сказал:

— Владимир Константинович, мне-то что — я могу хоть сутки у вас сидеть, но вы же с самого утра на мостике.

— Да пока у Ямала плаваем, я привык часа по три-четыре спать, — улыбнулся Кочетков. — Так привык, что вроде больше — излишество.

Мы сидели в просторной из нескольких комнат капитанской каюте, и Владимир Константинович вспоминал о тех временах, когда плавал он на знаменитом «Ермаке»:

— «Ермак» был на угле. Десять тысяч сил. Сто пятьдесят, а то и двести тонн угля в сутки заглатывал. И всегда пароходы, которые из Тикси выходили, брали с собой уголь — ледокол подкормить. Не меньше чем уголь, ледоколу нужна была вода для котлов. Так что воду берегли, мыться — по строгому расписанию. В бане шайку воды на себя плеснешь — и хорош. Главное — кочегарам вымыться, все остальные могли и подождать... Исчезла уже профессия кочегара, на которой раньше весь флот держался.

Семь лет плавал на «Ермаке» Кочетков — сразу после Высшего арктического морского училища, теперешнего ЛВИМУ имени адмирала С. О. Макарова. Плавал третьим помощником капитана, вторым. И прямо с «Ермака» пришел в 1959 году на первый в мире атомоход «Ленин».

— В нашем деле главное — терпение, — говорит Кочетков.

Десятилетия плаваний в Арктике научили его этому правилу. Научили не паниковать даже тогда, когда ситуация — хуже не бывает. Он отлично помнит 1956 год, когда «Ермак» сжало так, что выдавило иллюминаторы и лед, словно паста из тюбика, лез из иллюминаторов в каюты, поднимался над бортом.

А когда я спросил о первых плаваниях на первом в мире атомоходе, Кочетков просто сказал:

— Появился «Ленин», и мы стали плавать тогда, когда обычно стояли. Навигация сразу удлинилась на два-три месяца. Ведь «Ермак» плавал только июль, август, сентябрь да октябрь...

Кочетков рассказывал мне о том дне — 5 января 1978 года, когда на стоящей у причала Балтийского завода «Сибири» был поднят флаг Советского Союза. Владимир Константинович волновался, заранее подготовил свое выступление. И подумал: обязательно надо будет сказать не только о том, что ему семнадцать лет довелось работать на атомоходе «Ленин», принимать «Сибирь» и он считает — атомные ледоколы, построенные ленинградскими корабелами, вобрали в себя все лучшее в отечественном судостроении, но и о том, что благодаря атомному флоту навигация в Арктике становится круглогодичной. Представитель Министерства морского флота посмотрел выступление капитана и сказал:

— Знаешь, Владимир Константинович, давай пока фразу о круглогодичной навигации уберем. Ведь пока это еще вопрос — удастся ли нам ее добиться.

И вот она — круглогодичная навигация. 12 февраля атомоход «Арктика» привел в Мурманск последний караван судов из Дудинки, закончив навигацию 1977 года, а уже 16 февраля «Сибирь» повела первый караван 1978 года к Ямалу.

Любимое выражение капитана — мало-помалу.

Говорят, Кочетков излишне осторожен. Есть два рода осторожности. Одна — от трусливости. Другая — от опыта. Владимир Константинович Кочетков очень опытный капитан. Арктику он знает отлично и не будет рисковать там, где рисковать бесполезно.

Есть два знакомых мне характера капитанов ледоколов. Один — горячий, даже чуть взбалмошный, готовый напролом идти через любые торосы, полагающийся в основном не на научные рекомендации — прогнозы состояния льдов, ледовую разведку, — а на свою храбрость. Он взвинчен все время сам и взвинчивает работающих рядом людей.

Второй — более спокойный. Не требующий от людей предельного напряжения сил там, где можно обойтись усилиями малыми. Если прогноз ледовой обстановки плохой, если можно не рубиться зря во льдах, а переждать, пока изменится обстановка и там, где сегодня непроходимые торосы, образуется полынья, он лучше переждет. Арктику он уважает как достойного, очень сильного противника, которого, прежде чем с ним сражаться, надо понять. И если уж сражаться — то наверняка.

Теперь такой вопрос: если этих двух противоположных по характеру капитанов поставить на совершенно одинаковые суда и направить ледоколы, как пишут в школьных учебниках, из пункта А в пункт Б, какой из капитанов быстрее приведет судно к цели? Видимо, в таких гонках скорее всего победит более азартный, более горячий. Кочетков, думаю, проиграет. Но плавание в Арктике — это не состязание: кто быстрее. Это довольно однообразная и тяжелая работа. Она требует от людей не рекордов, а умения пройти трассу, не растеряв силы, экономя их, как только появляется такая возможность. Наступит завтрашний день, и снова нужно будет работать на пределе человеческих возможностей. Арктика выматывает людей отчаянно, и поэтому спокойствие, умение выждать тут очень важны.

Вот сейчас в ночи идет за нами транспортное судно. Сегодня у него за бортом Арктика, завтра — Лас-Пальмас, потом — Голландия. Стоянки в порту. Смена обстановки. Твердая земля под ногами. И снова переход. И снова пусть короткая, но стоянка. На атомоходах люди среди льдов работают месяцами. В полярную ночь на палубу не выйдешь — мороз под пятьдесят. Порой случается так, что прямо в море меняют часть экипажа — отправляют на попутных судах. У атомоходов сегодня, когда в Арктике плавают почти круглый год, работы по горло.

Вот о чем думаешь ночью в ходовой рубке «Сибири», слушая, как врывается порой в тишину:

— «Сибирь», я — «Самбург», порвало трос. Мы потеряли ход.