Забавы эрота: любовные истории из жизни царей, полководцев и мудрецов во власти эроса

Геракл, любимый герой греческих сказаний, чтобы вернуть себе царский трон, отнятый у него лукавым Эфрисфеем, совершил немало деяний. Их народ прозвал потом «двенадцатью беспримерными подвигами». А именно:

- в Арголиде он задушил неуязвимого «Немейского льва», содрал с него шкуру, которую носил потом до конца своей жизни на плече в качестве модной накидки (с намеком – «бойся меня!»);

- уничтожил страшную «гидру» в Лернейской долине, этакое многоголовое и, на первый взгляд, бессмертное чудовище, которое угнетало местное население;

- хитроумно поймал в Керинее быстроногую «лань с медными копытами и золотыми рогами»;

- в Аркадии разогнал и уничтожил страшных «птиц из Стимфалских болот, с бронзовыми клювами, когтями и крыльями», безнаказанно поедавших беззащитных людей;

- доблестно отловил «Эриманфского вепря» – свирепого, огромных размеров кабана, который нагло вытаптывал хлебные поля. Вепря того он доставил живьем к Эврисфею, который при виде такого «подарка» заполз от страха в пифос вина. То-то было смеху, когда его оттуда доставали;

- за один световой день вычистил весь навоз из скотного двора коварного царя Элиды Авгия, не получив от него за это никакого вознаграждения;

- на Крите в труднейшем поединке укротил огромного огнедышащего «быка»;

- стреножил диких кобылиц, в количестве четырех штук: они принадлежали царю Фракии Диомеду, вдруг перестали кушать траву, пожирая людей;

- затем ухитрился добыть для дочери царя Эврисфея, Адметы, золотой пояс царицы амазонок Ипполиты, дочери бога войны Ареса;

- похитил знаменитых «коров Гериона с острова Эрифея» и дерзко сорвал «золотые яблоки с дерева самой богини Геи». А по дороге в морском проливе установил Геркулесовы Столбы - вроде памятника себе, и для навигации морских кораблей.

Последний подвиг показался Геракла невероятно трудным: он увел из подземного царства Аида (откуда нет возврата живым) «стоглавого пса Кербера», верного стража Аида. Усмиренного зверя, на которого страшно было даже смотреть, не то, что сражаться, он привел на веревочке к своему заказчику!

Итак, мы насчитали героических двенадцать подвигов. Но согласно тем же сказаниям о Геракле, их было гораздо больше, и не засчитывать ему остальные славные эпизоды его жизни было бы не справедливо. А потому добавим в его копилку еще несколько выдающихся, как-то:

- он победил ливийского великана Антея (до этого случая, «непобедимого») и Бусириса (египетский царь, убивающего чужестранцев);

- отвоевал у смерти жену фессалийского царя Адмета Алкестиду (об этом трагедия Еврипида: она добровольно обрекла себя на смерть ради мужа);

- убил орла, «пожирающего печень у Прометея и освободил дочь царя Лаомедонта из Трои Гесиону, которую похитило морское чудовище;

- убил Кикна, сына Ареса, в честном поединке на колесницах, также сражался с кентаврами и участвовал в битве с гигантами («гигантомахия»);

- добыл себе будущую жену Деяниру в борьбе с сильным соперником, сыном Океана Ахелоем, перехитрил царицу Лидии Омфалу, у которой он был не-то рабом, не-то мужем, и прочая, прочая, прочая…

Греки видели в Геракле идеал человека, который заслужил бессмертие благодаря своему труду (вспомним неблагодарную работу с грязным навозом у Авгия или рабство «под каблуком» Омфалы) и победам над темными силами природы, Злом. Но особо подчеркивается, что у него был выбор жизненного пути, и он выбрал не легкий путь удовольствий, а трудную дорогу самоотречения и добродетели. Был такой с ним случай, когда он был юношей и он пас чужих коз. Однажды в жаркий полдень прилёг юный Геракл под раскидистым деревом отдохнуть, пока подопечные его животные вели себя пристойно, не разбегались в разные стороны. Чуть задремал, но вдруг что-то как толкнуло его. Он открыл глаза: перед ним стояли две женщины, прекрасные лицом незнакомки - одна в роскошном одеянии, вся в драгоценностях, а другая в скромном льняном пеплосе, без украшений. Первая говорит юноше: «Моё имя Роскошь. Пойдем со мной, Геракл, я научу тебя жить красиво, и жизнь твоя пройдет в удовольствиях, в изобилии и приятных развлечениях. Соглашайся - не пожалеешь!» Геракл пришлись по душе её слова, и он задумался. Но заговорила вторая женщина: «Имя моё – Добродетель. Я предлагаю тебе свою дружбу, но не могу при этом обещать легкую и беззаботную жизнь. Всё хорошее в этой жизни даётся только трудом и усердием каждого! Если хочешь побеждать врагов, учись боевым искусствам через пот и кровь, а чтобы собирать богатый урожай с поля или сада, обрабатывай их с любовью и прилежанием. Если пойдёшь моим путём, лёгкой жизни я не обещаю, но боги и люди будут любить тебя. Хочешь прожить по моим заветам, пойдем со мной!»

Геракл пошел за Добродетелью, прожил свою короткую, но яркую земную жизнь, не жалея о содеянном, будучи уверенным, что только такого пути достоин настоящий мужчина. Так, благодаря своим добродетельным качествам, «народный герой Греции», Геракл, стал считаться для эллинов носителем их культуры, богом здоровья, покровителем атлетизма и палестр (школ борьбы). По всей древней Греции ставились в его честь святилища, устраивались празднества и атлетические состязания.

Но вернемся к его самому первому подвигу – схватке с львом из Немеи, и расскажем еще об одном славном подвиге, о котором не напишут в школьных учебниках. Когда наш герой прибыл в Арголиду, чтобы разыскать в окрестностях города Немеи свирепого льва, он посетил Феспия, с которым был давно знаком. Кто утверждает, что Феспий был царем, а кто говорит, что он был простым горожанином, богатым торговцем – но это для нашей истории вовсе не обязательно это уточнять. Главное, Феспий оказал Гераклу уважение, пригласив заночевать перед охотой на дикого зверя. У хозяина дома когда-то была жена Мегамеда, от которой у них в свое время родились… 50 (прописью - «пятьдесят») прекрасных дочерей. А какой папаша не хочет поскорее выдать замуж своих девиц, тем более что каждая по возрасту уже созрела? Вот почему Феспий так радушно принимал нежданного гостя - красавца, атлета и, тем более, царственных кровей. Дочери его, все скромные девицы, лицом пригожие, нравом весёлые, в тот вечер мило прислуживали молодому герою, и они все Гераклу тоже приглянулись! Феспий усадил дорогого гостя на самое почетное место за столом, по правую руку, кормил изысканными блюдами, поил ароматным хиосским вином. А когда пришла пора почивать, отец велел старшей дочери Прокриде взять светильник и сопровождать Геракла в отведённую ему уютную спаленку. Перед тем шепнул ему: «Ты – мой гость! Пусть дочь моя любимая разделит ложе с тобой, если хочешь»... – таковы были правила древнегреческого гостеприимства. И Геракл не посмел отказать хлебосольному хозяину дома в его предложении…

…Лунный свет мягко пробивался через дымку прозрачных занавесей, звуки флейты, неназойливо доносившиеся из дальних помещений, будто свежий ночной ветерок лёгкими порывами вливались в захмелевшую голову Геракла. Жаркое дыхание и волнующие стоны девушки, горячие объятия, будоражащие ласки и нежный благодарный шёпот – все вспомнил поутру не выспавшийся Геракл. Но никак не мог понять он, почему ему пришлось брать приступом девичью крепость… 49 раз, и все время удивляться необыкновенной прочности и живучести крепостных стен, при очевидной слабости местного гарнизона?

Таков был «тринадцатый подвиг» Геракла, о котором не любят говорить поборники благопристойности. Как позже выяснилось, за одну эту памятную ночь Геракл познал 49 дочерей Феспия, помимо одной: она осмелилась ослушаться отца из-за своей любви к богине-девственнице Гестии, покровительнице огня и домашнего очага»; девушка осталась непорочной, как и её богиня, ушла из дому, чтобы служить жрицей в местном святилище Гестии. Остальные её сёстры, на радость отцу своему Феспию, после той героической для Геракла ночи забеременели и в установленный природой срок родили 51 (пятьдесят одного) сына: у Прокриды появились близнецы, их назвали Антилеон и Гиппей, и у самой младшей тоже были два сына-близнеца (имена не сохранились).

Так прославился Геракл еще на одной, любовной ниве...

В плодородной Мессении, что раскинулась в юго-западной части Пелопоннеса, жили мирные люди, а правил ими в VIII веке до н.э. царь Эвфай из рода Эпитидов. Мессения граничила с Лаконией (Спарта), откуда воинственные спартанцы постоянно совершали на мессенцев разорительные набеги. Отправился Эвфай в Дельфы, вопрошать священного оракула храма Аполлона, как одолеть назойливых соседей. Он возложил к алтарю ценные дары, совершил щедрые жертвоприношения и получил взамен предсказание: «Если ночью принесешь в дар подземным богам жертву деву чистую и непорочную – беда обойдет стороной твоих мессенцев». Еще было условие, что дева эта должна добровольно позволить убить себя на жертвенном алтаре. Или хотя бы отец ее исполнит волю бога - убьет собственную дочь. А жертвенная дева должна быть из царского рода Эпитидов.

Вернулся озабоченный царь домой, собрал народ и рассказал, о чем поведал божественный оракул. Кинули клич по всему роду Эпитидов, привели к царю девушек из семей, кто только мог похвастаться родством с царями мессенскими, и предложили тянуть каждой жребий – кому повезет стать достойной божьего дара. Вытянула не столь радостный жребий девушка из семьи Линиска, а тот вдруг заявил, что дочь эта у него приемная. Пригласили Эпебола, жреца-истолкователя, спросили его мнения, а тот подтвердил слова Линиска и отверг жертву. Тогда вперед выступил Аристодем, глава семьи из этого же рода, и сам предложил свою единственную дочь, юную красавицу, в жертву, - и тогда присутствующие вздохнули с облегчением.

Но вдруг один юноша, страстно влюбленный в дочь Аристодема, выкрикнул из толпы: «Я имею сказать что-то очень важное!» - а когда дали ему слово, признался, потупив взор к земле, что она его возлюбленная, он имел связь с ней, и, о ужас, та девушка от него уже беременна! Гнев отца девушки не передать словами, потому обратимся к легенде: … «и в ярости отец убил дочь свою единственную и жертвенным ножом вскрыл ей чрево, чтобы узнать правду». Оказывается, влюбленный юноша, обезумев от горя предстоящей смертной разлуки с любимой, всех обманул. Но великий грех его состоял в том, что он очень любил ее! Отец девушки кинулся к нему с окровавленным ножом, намереваясь тут же убить юношу, но жрец Эпебол остановил его, потом вскинул к небу руки, произнес: «Воля богов исполнилась – дева непорочная и чистая принесена в жертву богам - по желанию отца своего, как велел священный оракул. Хватит, одной жертвы достаточно!» Толпа послушались жреца, отступились от юноши, не став творить самосуд. А потом устроили мессенцы в честь такого благоприятного жертвоприношения весёлый праздник с обильным застольем, вином, песнями и плясками.

Как показали дальнейшие исторические события, спартанцы действительно больше не появлялись в Мессении: возможно, кровавая жертва богам подействовала или, скорее всего, Спарте было недосуг – она постоянно с кем-то воевала, против других греческих городов. Через пять лет царь Эвфай погиб в сражении с врагами, а наследника на престол не оставил. Народ избрал в цари того самого Аристодема, отца невинно пострадавшей девушки. Новый царь не стал ждать, пока Спарта наберется сил и придет в Мессению, а сам собрал достаточное войско и пошел в Лаконию. Мессенцы воевали со Спартой несколько лет, чаша весов склонялась то в одну сторону, то в иную, но на пятом году войны, а точнее, в 729 году до н.э., спартанское войско было разгромлено.

После славной победы над врагами мессенский царь Аристодем пришёл на могилу дочери и, как гласит легенда, … «упал грудью на собственным меч»...

Шел VIII век до н.э., когда Ромул, воспитанник пастуха Фаустула и проститутки Акки Ларенции, стал первым царем людей, которых впоследствии назвали римлянами. Вокруг небольшого укрепления, огороженного вкопанными глубоко в землю заостренными брёвнами, остались поселения гордого и сильного сабинского племени куритов. Они и их предки жили в этих местах очень давно, так что быть довольными беспокойными соседями, разбойниками, как называли тех римлян местные жители, причин не было. Тем более что ватаги молодых римлян постоянно совершали дерзкие набеги на земли сабинян, уводили скот, притесняли их всячески и оттесняли с удобных пастбищ и пахотных земель. Еще они крали сабинских девушек для замужества потому, что в новом городке Риме был очень мало своих женщин. Сабиняне роптали и противились такому наглому натиску, но у римлян, пришельцев неизвестно откуда, имелось преимущество в вооружении и количестве отважных воинов, и потому они часто получали то, чего желали. Но пока открытой войны между римлянами и сабинянами до сих пор не было.

Не все сабинские племена терпеливо сносили притеснения Рима, особенно непримиримым среди вождей сабинян был царь Тит Таций, из куритов, молодой человек, отважный воин. Он задумал объединить сабинян, чтобы прогнать захватчиков прочь, и для этой благородной цели незаметно для римлян накапливал оружие силы, обучал военному мастерству молодежь, чтобы ударить по ненавистному Риму внезапно, захватить и порушить его.

В Риме самым надёжным местом, укрытием и оборонным сооружением, считалась крепость, цитадель, построенная на самой верхней точке высокого холма, названного Капитолийским; цитадель делала Рим недоступным для врагов. Здесь постоянно жил комендант, а при нем небольшой гарнизон дежурной смены. У коменданта была дочь, красавица, какой свет ещё не видывал, и звали её Тарпея, а жила она там же в цитадели, в небольшом домике. Как и остальные девушки римлянки, Тарпея ежедневно ходила с кувшином за водой спускаясь с крутого холма к ближайшему роднику, что выбивался у подножья; потом с полным кувшином поднималась к себе домой. По тем временам такие походы за водой были не в диковинку, вошло в привычку многим римлянкам. Мужчины, как истинные воины и охотники, в этом процессе не участвовали.

Однажды, когда девушка набирала воду из родника, увидела незнакомого молодого человека – суди по внешнему его виду, он был сабинянин и знатного рода6 он как раз поил своего коня. Тит Таций, а это был он, встретился глазами с девушкой, и тут золотая стрела Эрота пронзила их обоих. Он заговорил с ней, а она, испугавшись неведанного чувства, зародившегося в ее юном сердечке, вскрикнула и обронила свой кувшин. Кувшин из глины – он раскололся вдребезги, девушка зарделась от стыда и, прикрыв лицо рукой, убежала, раздирая легкое платьице о цепкий аканф, колючий кустарник. Но Тарпея успела заметить, что незнакомец был молод и красив, а на запястье его левой руки блеснул тяжелый царский браслет из золота.

Дома она не стала рассказывать отцу и никому из близких подруг об этой встрече, но вспоминала потом каждую деталь. Она повторяла слова молодого человека, пыталась вспомнить его черты, разобраться в собственных чувствах, а когда поняла, что влюбилась в незнакомца с золотым браслетом на левой руке, не знала, что и подумать.

А Тит Таций тоже думал о той встрече, но не о юной римлянке – он понятия не имел, кто она такая, - а больше о том, как захватить неприятельскую крепость, потеряв которую римляне, он был уверен, сложат оружие. Собственно, у родника он был не случайно - разведывал обстановку. И тут он припомнил девушку, которую встретил у родника - по виду знатную, - и стал наводить о ней справки. Когда же узнал, кто она и откуда, очень обрадовался, решив, что это был «знак богов». Таций послал к ней своего человека, который передал его слова, что влюблён, обещал жениться, но при одном условии: в назначенной ночной час она должна открыть потайную калитку цитадели, чтобы впустить его... Девушка испугалась таких слов: она понимала, что не может поступиться законами Рима и любовью родного отца, но потом девичий разум пересилил страх и осторожность, и ответила согласием. Но взамен потребовала залог царской любви: имея в виду золотой браслет Тация, она попросила дать ей то, что сабиняне носят на левой руке. Услышав ее слова, ушёл тайный посланец, и вскоре явился «со словом царским»: получит она залог от Тита Тация этой же ночью, стоит лишь ей открыть потайную дверь в цитадель. И Тарпея решилась, предав отца и Рим.

Тит Таций незаметно проник в Рим, когда его жители беспечно спали, а воины, сторожившие их покой, преступно задремали – Тарпея выполнила свое обещание. Она всю ночь продрожала от страха и неведения в своей комнатушке, знала, что отец ее погиб от меча сабинянина, а когда стихло все вокруг, осмелилась выйти на площадь. Сражение, если так можно было назвать избиение римлян сабинянами, уже завершилось: везде валялись трупы римлян, воинов и мирных граждан, были среди них женщины, старики и дети. Девушка старалась не замечать этот ужас - она высматривала своего избранника, Тита Тация, предводителя сабинян, их царя. А когда он обратил на неё внимание, громко потребовала исполнения обещанного «слова царского», иными словами, награды за свое предательство. Царь помедлил с ответом, потом снял с руки золотой браслет и ... швырнул его девушке, чуть ли не в лицо. Затем приказал своим воинам сделать тоже самое – бросить в нее то, что у сабинян на левой руке, и тогда каждый воин, проходя мимо девушки, бросал на нее... свой тяжелый боевой щит. Под тяжестью первых же щитов Тарпея упала, а воины Тита Тация всё шли и шли, продолжая бросать щиты, пока не она не была замертво погребена.

Предательство никогда и ни у кого не было в почете, оно обязательно наказывалось теми, кого предали, и другими, ради кого оно совершалось. Тарпея умерла в позоре, имя ее римляне вначале прокляли, но затем передумали, решив все же «увековечить» его: высокая скала, из-под которой бил родник, получила название «Тарпейской»: с тех пор оттуда сбрасывали государственных преступников и беглых рабов.

ПЕРИАНДР: ТИРАН, ФИЛОСОФ И РЕВНИВЕЦ

Немало истинных мудрецов породила легендарная земля Греции, где каждый занял в её культуре своё, только ему принадлежащее место. Но упоминание имени Периандра, жестокого тирана Коринфа, в этом списке даже у историков вызывает неординарную реакцию. Дата рождения Периандра неизвестна, но известно, что правил Коринфом он с 627 года до н.э.; но умер в 586 году, это точно, согласно сведениям многих античных авторов, зато место захоронения такого знатного правителя опять же неизвестно – о нем не знали даже его современники. Эллины знали Периандра не только как тирана одного из самых богатейших городов Греции, но считали его «мудрейшем их всех философов», хотя Платон имел на этот счет иное мнение, если верить его замечанию в «Протагоре».

Отец Периандра, Кипсел, 30 лет правил Коринфом, стратегически важным городом на Пелопоннесе, а мать его звали Кратея – вот и все сведения по материнской линии. Помимо Периандра у Кипсела были ещё сыновья: Пилад, Эхиад и Горг, но все от «побочных жён», без права наследования власти. Кипсел неустанно заботился о могуществе Коринфа, не забывая приумножать семейное богатство. Он обложил ежегодной данью и иными поборами соседние греческие города, отбирая силой власть у нерасторопных их правителей, и был настолько богат, что однажды заказал в дар храму в Олимпии огромную статую Зевса, выполненную из чистого золота. Еще в Дельфы, первейшее всегреческое святилище, он прислал роскошное пальмовое дерево, выполненное из коринфской бронзы. Оба этих бесценных по стоимости дара - тщеславные памятники его тиранической власти!

Пусть Читателя не настораживает слово «тиран», поскольку в это историческое время тирания как метод государственного управления не вызывала у греков особых отрицательных эмоций – так, обычное дело. А само понятие тирании происходит от этрусского «тиррен», что означает всего-навсего «господин» или «хозяин». Когда же Аристотель взялся объяснять согражданам, кого можно считать тираном, он обозначил его следующим образом:

1. Это тот же демагог, то есть, управитель народа без официальной ответственности, провозгласивший себя при поддержке народа владыкой полиса через дискредитацию знати;

2. Это царь, нарушивший постановления предков и правящий своим народом деспотически;

3. Это выборное лицо, предержащее высшую выборную должность и злоупотребляющее этой должностью;

4. Это человек, единолично сосредоточивший в олигархии важнейшие функции управления.

Скорее всего, Периандр пошел по стопам Кипсела, который управлял коринфянами согласно «четвертой схеме» по квалификации Аристотеля. Но когда в 627 году до н.э. Кипсел, непомерно уставший от власти, добровольно передал престол законному наследнику, Периандру исполнилось уже 40 лет. Но он успел править Коринфом потом еще почти 40 лет, пока и ему не надоела такая адова работа - тиранить людей. Причина же политического долголетия Периандра кроется в его умении философски воспринимать любые жизненные ситуаций и проблемы, с чем сталкивался он во время своего тиранического правления. Итак, о Периандре и его времени…
«Философ на троне» – так можно охарактеризовать весь период «сидения» на коринфском троне, ибо неординарной и неоднозначной личностью был этот Периандр: с одной стороны, грамотный государственный деятель и политик, а с другой – необыкновенно жестокий тиран, хотя «вся Греция» продолжала упорно считать его «мудрейшим» из «Семи великих мудрецов». Но строить какие-либо обвинения в адрес Периандра и ругать за тираническую власть не стоит, поскольку престол Коринфа достался по наследованию, от родного отца, самого, что ни на есть, тирана, а он только дополнил свое правление собственными находками и выводами.

Легенда утверждает, что в начале своих поисков путей во власти, он использовал опыт другого греческого мудреца Фрасибула, такого же тирана в Милете, который просто убирал с пути неугодных ему оппонентов. Послал Периандр однажды в Милет верного человека, чтобы Фрасибул, по-дружески, поделился секретами своей успешной власти, а тот, без лишних слов, повёл посланца Периандра на пшеничное поле. Там стал хлестать поверх колосьев гибким прутиком, срезая, таким образом, неосторожно вырвавшиеся из общего строя колоски. Ничего не понял посланец, но добросовестно передал виденное своему господину, - а тот уже сам догадался, на что красноречиво намекал милетский тиран: с тех пор всегда убирал со своего пути любого крикливого оппонента - кто высовывался. Он быстро научился отслеживать коринфян, кто пытался выделиться из общей массы, умом или скороспелым богатством, а после того вовремя вмешивался. Для этого все средства были хороши: оговоры в государственной измене и казнокрадстве, судебные иски и прочие «нечистые» предлоги – и на этом политическая карьера любого потенциального лидера в политике заканчивалась для него тюрьмой, ссылкой или смертной казнью.

Жители Коринфа терпеливо сносили тираническое правление Периандра, хотя втайне считая его более деспотичным, чем оно было при Кипселе. И хотя экономические реформы Периандра впечатляли любого сомневающегося, начал он не с экономических реформ (благосостояние коринфян было и до него не плохое), а с укрепления устоев общественной морали. Ибо в Коринфе, как реально осознавал Периандр, пышным цветом расцвели все общечеловеческие пороки, среди которых главной стала распущенность нравов. Она сосредоточивалась на узких и грязных улицах, портовых гаванях многоликого города, и являлась практически неистребимым пороком. Это объяснялось еще тем, что в Коринфе были сильны древние традиции поклонения культу развратной богини Афродиты, а на вершине холма не зря возвышался внушительных размеров ее храм. Молодые жрицы богини, отдаваясь за деньги чужеземным гостям, занимались откровенной храмовой проституцией, но на этом не останавливались, а воспитывали новые кадры проституток уже в тайных притонах.

Периандр первым делом издал закон об ограничении профессиональной деятельности женщин «легкого поведения» (жриц Афродиты он не посмел трогать), а затем, в надежде укрепить нравственные устои коринфян, самым строгим образом стал преследовать за нарушение своего строгого закона. По его поручению, вездесущие ищейки-полицейские пресекали любые случаи распущенности, особенно со стороны замужних женщин. Он под страхом изгнания из города или ещё более суровых наказаний запретил кому-либо заниматься сводничеством для любовных забав, подорвав невероятно прибыльный промысел, который процветал испокон веков в Коринфе. По этому поводу Периандр говорил: «Следует наказывать не только за поступок, но и за намерения». Теперь сводников успешно отлавливали и живьём топили в море. И, знаете, помогло на какое-то время: сводники в Коринфе вскоре перевелись.

Для контроля над настроениями в обществе мудрый тиран создал особую «чрезвычайную комиссию», куда привлекались добровольцы из числа особо принципиальных, честных и обязательно малоимущих граждан. Они со страстным рвением и неподдельным азартом шпионили за богатыми коринфянами, наблюдая исподтишка с великими подозрениями за их имущественными приобретениями и иными дорогостоящими затратами. Если подопечные «народных контролёров» тратили средств больше, чем они отчитывались перед сборщиками налогов (по собственным доходам), это могло означать только сокрытие от Периандра доходов или казнокрадство. Таких государственных преступников, к великой радости черни, часто предавали смерти, а их огромное имущество переходило в казну, за вычетом «наградных и комиссионных» для особо отличившихся доносителей.

Видимо, жалея жизни своих богатых подданных, Периандр вскоре вообще запретил излишнюю роскошь - в быту, нарядах и даже еде. Теперь добровольцы-доносители следили за тем, кто, по их разумению, излишне роскошествует: они примечали на рынках, кто что покупает, не брезговали вламываться в дома, где хозяева устраивали тайную пирушку или даже просто садились трапезничать. Но когда однажды нескольких богачей уличили в получении «излишних» доходов, и всех ожидала неминуемая смерть, тиран милостиво разрешил избавиться им от денег, «добытых незаконным путем». В ответ они пожелали сделать «добровольные взносы» в общую кассу, в которой собирались средства для возведения «Коринфского колосса», золотой статуи Посейдона, хранителя города.

Тиран Периандр, как зрелый философ, чувствовал необходимость «сближения» власти с народом, остро осознавая опасность всяких заговоров и иных подобных мероприятий. Потому предпочитал в своей тирании использовать законы, подобие суровых законов Спарты, но применительно к древним обычаям Коринфа. В то же время он во всеуслышание заявлял, что «…богатство любого государства – его граждане, и лучше народное правление, чем тирания, а кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не копьями, а народной любовью». Пытаясь обезопасить собственную власть от мятежей и заговоров, витающих в коринфском воздухе, он довел численность собственной охраны до 200 наёмников, с помощью которых умело «разряжал» тревожную обстановку при наведении общественного порядка. Без личного разрешения тирана теперь никому не дозволялось собираться группами в любом месте города, даже на рынках и площадях.

Особым законом он ограничил владения земельными участками одним собственником и запретил дальнейшее приобретение рабов для использования их на сельскохозяйственных работах: «чтобы землепользователи больше привлекали свободных граждан Коринфа к честному труду, и чтобы у тех не оставалось времени на «праздношатание» и заговоры». Любимыми его выражениями были:

- «Бранись с таким расчетом, чтобы возможно было вскоре стать другом»;

- «В счастье будь умерен, в несчастье разумен»;

- «В усердии – всё!» - это помогало ему добиваться невероятных успехов в управлении сложным хозяйством Коринфа и во внешней политике.

Тиран Периандр добился того, что по своему могуществу и благосостоянию Коринф, а не Афины, стал признанным «первым городом Греции». При нем заметно расцвели ремёсла и промыслы, особенно производство красноглиняной керамики и знаменитых изделий из коринфской бронзы. Периандр успешно использовал удобное географическое расположение своего города, имеющего две вместительные гавани по разным сторонам Истмийского перешейка, Лехей в Сароническом заливе и Кенхреи в Коринфском. Он повелел выложить между ними удобный диолк, волок, из каменных плит в 6 км длиной, по которым катили поставленные на колеса корабли с товаром, сокращая морской путь на сотни километров.

С его участием был укреплен Акрокоринф, городская крепость на горе, на высоте 600 м, откуда, с одной стороны вдали виднелись Афины, а с другой – священная гора Парнас в Дельфах. Недосягаемая врагам крепость словно парила над городом, а внизу на двух широких террасах кипела многоликая жизнь горожан и виднелись театр, агора - площадь с рынком, банями, столовыми и туалетами, белокаменные храмы и общественные здания. Но, по мнению античных авторов, Периандр сделал своё имя бессмертным, когда обустроил святилище Посейдона на Истме и возобновил прерванные войнами Кипсела Всегреческие Истмийские игры. Он же воздвигнул храм Аполлона, шедевр дорийского зодчества, с могучими монолитами колонн; помимо того украсил город общественными рощами с водоемами, аллеями и беседками, повсюду обязал устанавливать изваяния богов и легендарных героев. По его приказу был построен для общего употребления горожан чудесный водоразборный портик, куда подавалась вода из дальнего Пиренского источника.

Доход от портовой торговли и таможенных пошлин достиг такой величины, что Периндр распорядился впредь не взимать налоги с коренного населения: на имущество и урожай. Но коринфян Периандр не хотел видеть ни бедными, ни богатыми: «богачам он помог умерить свои корыстолюбивые аппетиты, а бедным запретил бездельничать». При нём Коринф заметно возвысился как государство, и теперь даже воинственно настроенные спартанцы не осмеливались досаждать ему. Пока Периандр правил Коринфом как тиран, в нём уживались две абсолютно противоречивые натуры: он проявляя жестокость к недругам и нежную заботливость к близким ему людям; его практическая мудрость, ясный разум, рассудительность и исключительная проницательность соседствовала с безрассудными проступками в отношении сограждан и близкой родне. С одной стороны, это был эгоист, беззастенчиво вмешивающийся в частную жизнь людей, а с другой – мудрейший правитель, «денно и нощно» заботящийся о своём народе. Мудреца Периандра обожала вся Греция, и не только друзья, и яростные его противники, но многие коринфяне люто ненавидели его. А граждане других городов в трудную минуту даже обращались к нему за помощью и советами. Например, к нему обратились граждане Афин и Митилен за разрешением своего многолетнего спора: кому обладать островом Сигей – просили выступить в роли третейского судьи. Периандр милостиво согласился, и его решением, говорят, обе стороны остались довольны.

Зато Геродот, да и другие античные источники, приводят немало леденящих душ историй, показывающих Периандра совсем с другой стороны. Так тиран, захватив остров Керкиру, наказал его жителей, оказавших ожесточенное сопротивление: отобрал 300 самых красивых мальчиков «из благородных семей», почти детей, и отправил их на кораблях в Сарды (Персия), где царствовал его друг царь Алиатт. В Сардах несчастных малышей ожидало унизительное оскопление и дальнейшее использование в персидских гаремах в качестве евнухов. Когда корабли Периандра с живым товаром по пути пристали к берегу Самоса, о чудовищной затее коринфского мудреца узнали местные жители, греки. Они возмутились, собрались в одночасье у тех кораблей и хитростью вызволили керкирских детей. Потом спрятали их в святилище Артемиды, откуда насильно забрать никто не имел права - просящие защиты у богини получали её покровительство.

Чего только не делали приспешники тирана, чтобы хитростью выманить детей - ничего у них не получалось! Тогда решили они уморить детей голодом, но жители острова ухитрялись приносить еду в святилище, устраивали даже танцы и пели песни, чтобы детишки не заскучали и не пугались одиночества в темноте святилища. И так продолжалось долгое время, пока коринфские корабли не отплыли обратно с неприятной вестью для Периандра. Надо ли описывать его тиранический гнев, узнав о безвозвратной потере своего «подарка» другу Алиатту! Но самосцев наказать он не посмел – «руки коротки». Да и вскоре вся Греция славила смелых самосцев, спасших 300 невинных жизней, во всю проклиная жестокого тирана.

В личной жизни, на семейном фронте Периандр был таким же тираном, как во власти. Женился он по любви, на Мелиссе, которая была дочерью эпидаврского тирана Прокла, внучкой влиятельного царя Аркадии Аристократа. Она успела родить ему дочь и двух сыновей, слабоумного Кипсела и Ликофрона. А первые его трое сыновей - Эвагор, Горг и Николай, - все были от побочных жён, такое тиранам не возбранялось. Но для всех детей Периандр был заботливый отец, а жен своих старался быть семьянином и любящим мужем. Но, видимо, необоснованная ревность перевешивала все вышеуказанные достоинства, потому его излишняя безрассудность однажды погубила счастливый брак. Причина последней ссоры, за которой последовала смерть Мелиссы, была в том, что по наговору своей наложницы он необоснованно приревновал беременную Мелиссу к своему молодому начальнику стражи. Периандр заключил его в тюрьму, для дальнейших выяснений, но Мелисса, не увидев рядом, как обычно, телохранителя, стала выяснять у мужа, куда он делся... Это еще больше насторожило Периандра, а когда жена, узнав истинную причину, удивилась и возмутилась, попросила отпустить безвинного человека, муж ударил бедную женщину деревянной скамейкой по голове.

После смерти супруги Периандра сильно переживал, но виду на людях не подавал, как вдруг Мелисса явилась к нему во сне в необычном состоянии, обнаженной. Она сказала ему, что сильно мерзнет без одежды... Поутру тиран велел собраться в храме богини Геры всем коринфянкам, свободным гражданкам и служанкам, сообщив через глашатаев, что всех ждет большое событие. Женщины пришли в святилище весёлые и нарядные, одетые в самые лучшие, праздничные одежды, а тиран запер их в храме, приказав раздеться всем догола - иначе, смерть! Женщины от обиды и унижения заголосили, закричали и заплакали, но воины Периандра кололи их пиками, заставляя исполнить постыдное указание. А потом всю одежду обезумевших коринфянок покидали в яму и… сожгли - в память об усопшей Мелиссе, как требовал ритуал. Коринф в тот день окунулся в траур и печаль от горя и стыда за своего правителя, зато Периандр был очень доволен: душа убиенной им супруги успокоилась, он был уверен, и не будет больше тревожить его сон.

Потрясённый нелепой смертью дочери, её отец, правитель Эпидавра Прокл объявил зятя убийцей и негодяем, а младший сын Периандра, семнадцатилетний Ликофрон, осудив прилюдно отца, не смог простить смерть матери. Тогда отец прогнал сына, приказав жителям Коринфа не давать ему приюта. Он объявил, что всякий, кто осмелится принять Ликофрона, дать подать чашу воды или еду, даже заговорит с ним, достоин будет уплатить священную пеню в святилище Аполлона. Через четыре дня Периандр встретил изгнанника на улице Коринфа, голодного и немытого, и спросил, что ему милее: нынешнее положение или власть и богатство, которое он получит как законный наследник трона? Он бросил в лицо сына такие слова:

- Ты избрал жалкую жизнь нищего, восстав в гневе на родного отца. Оставь свои подозрения, что это я - виновник смерти твоей матери!

На что сын ответил:

- Отец, ты со мной заговорил – значит, ты нарушил свой же приказ: уплати священную пеню Аполлону!

Отец, услыхав такой ответ, отказался от сына, прокляв его в гневе, и тому пришлось сбежать в Керкиру, где керкиряне его приняли – с таким заложником было удобнее готовить мятеж против тирана-отца. Поведение сына и проклятия тестя до предела взбесили Периандра: он повёл армию вначале на Эпидавр, разорил город и взял в плен Прокла, умертвив его жестокой смертью; потом двинулся в Керкиру, чтобы забрать Ликофрона силой. А керкиряне, поняв, что Периандр все равно любит сына и хочет передать ему свой трон в Коринфе, убили Ликофрона. Они думали, что отец, узнав о смерти сына, отступится от Керкиры. Горе Периандра, недавно схоронившего любимую супругу, а теперь потерявшего сына, по собственной глупости, было беспредельным - отсюда и жестокие меры против керкирян, о которых рассказывалось выше в эпизоде с 300 мальчиками.

Его личное богатство многократно увеличилось, а это позволило приглашать в Коринф известных философов, поэтов, музыкантов и актеров. В стенах великолепного царского дворца теперь часто собирались именитые гости, каждый - гений в искусстве, они подолгу гостили у Периандра, потом разносили славу о нем, как о мудрейшем правителе, по городам Греции. Тирану, как любому эллину, была близка поэзия, известно даже, что Периандр написал для собственных сыновей более 2000 стихов, поучений и наставлений. Поэт Арион, сочинитель первого дифирамба в честь Диониса, и не менее знатный сочинитель стихов Херсий пользовались благосклонным покровительством Периандра, а фракиец Эзоп, баснописец, жил в его дворце некоторое время.

Историк Плутарх в книге «Пир семи мудрецов» сообщал, что у Периандра собрались сразу «семь известнейших мудрецов Греции»: Фалес и Биант, оба родом из Приены, Солон и Питтак из Митилены, Клеобул из Линда, Хилон из Спарты. Этому можно было бы поверить, если бы все они жили в одно время. Но все же сохранилась легенда о встрече Периандра с Фалесом, остроумнейшим из всех мудрецов. Хозяин, судя по всему, хвастался собственными успехами в государственном управлении, а знаменитый гость делился некоторыми сомнениями в его правоте, имея в виду ущемления некоторых гражданских прав. Заодно Фалес спросил тирана, не страшно ли ему служить народу, может быть не поздно отрешиться от власти и заняться любимым делом, философией? На что Периандр спокойно отвечал, что отречение от власти ему и его народу так же опасно, как и низложение. Но расстались они друзьями. Рассказывали ещё, что Периандр показал Фалесу в своей конюшне настоящего детёныша диковинного кентавра, ожидая услышать, по крайней мере, восторг. Но философ не удивился, хотя не удержался от шутки: «Надо бы тебе, дорогой Периандр, или не приставлять к кобылицам молодых пастухов, или не оставлять этих пастухов надолго без женщин!»

Периандру исполнилось 80 лет, когда он почувствовал, что устал жить. Он вдруг осознал, что его усилия по укреплению единовластия не принесли ему радости. А мудрость, о которой говорили везде, не дала счастья, поскольку плоды её были использованы лишь во благо его личной власти. Вокруг – никого, он остался одиноким стариком в огромном жизнерадостном Коринфе. Жена в могиле, слабоумный Кипсел давно умер, а любимец Ликофрон убит, Николая тоже убили керкиряне – из злобы, Горг погиб из-за смертельного падения с колесницы, а Эвагор, правитель Потидеи, умер еще молодым. Остался, правда, племянник Кипсел - он был сыном сводного брата Горга, но это уже не родная кровь. В последнее время Периандр надумал готовить Кипсела в свои преемники, повелев племяннику принять имя Псамметиха, в честь своего друга, царя Египта Псамметиха II. Теперь, когда наследник обозначился, тирану можно уходить на покой, а там - в мир чистый и светлый. Но уйти из жизни Периандр пожелал достойно, как и следовало мудрому властителю.

По поводу его смерти есть несколько интригующих версий. Согласно одной из них, поддерживаемой Плутархом, Периандр не хотел, чтобы его могила была осквернена недовольными согражданами – такие после его смерти обязательно найдутся! Эта страшная мысль последнее время тревожила его, не давала спать, и тогда надумал он такое, что мог придумать только тиран, думающий как философ:

«... он тайно велел двум юношам пойти глубокой ночью по указанной им дороге и убить первого встречного человека: убить и похоронить тайно в неприметном месте;

... приказал четверым воинам пойти этой же ночью вслед за теми юношами, найти их и убить, и тайно похоронить;

... вызвал начальника отряда воинов и приказал ему выйти незаметно вслед той четвёрке, настигнуть и убить всех, и тайно похоронить;

... дав такие странные распоряжения, Периандр, ни с кем не попрощавшись, переоделся, чтоб его не признали, и вышел ночью незамеченным из дворца - навстречу тем первым двум юношам. Юноши не догадались, что это был Периандр, когда его убивали. Таким образом, могила Периандра действительно осталась неизвестна даже его близким»…

Спустя три года преемник его тиранической власти Псамметих пал жертвой заговора, а с ним закончилось владычество Кипселидов в Коринфе. С тех пор демос, народ, стал выбирать свою собственную власть над собой, возродив утерянные при тиранах общегреческие демократические порядки и законы. Но Греция все равно помнит Периандра, больше как мудреца, а не тирана – о тиранах в народе память недолговечна! Потому что он оставил эллинам зёрна своей мудрости, в надежде, что прорастут они добрыми всходами. Вот лишь скромная часть из них: