К верным друзьям и в несчастье будь неизменен

Афинянин Солон (640-560 гг. до н.э.) в истории Древней Греции оказался, если не единственный, то весьма решительный реформатор в законодательстве, касающегося в том числе семейных и просто сексуальных отношений.

По Плутарху, который явно симпатизировал Солону, он являлся ярким представителем аристократического рода Эксекеста, потомок легендарного царя афинян Кодра. Эксекест разорился, «оказывая милости и благодеяния другим людям», отчего Солон чуть ли не с 18 лет занялся коммерцией, которая не очень «приветствовалась» в его кругах.

Прагматик по натуре, Солон оказался удачливым торговцем удачлив, быстро разбогател, покупая большим оптом и перепродавая зерно. Но однообразные торговые операции ему быстро наскучили, он не заразился накопительством, забросил торговлю, зато всерьез увлёкся политикой. В 594 году Солон добился избрания на высшую военную должность, архонта, и вскоре экспедиционный отряд под его предводительством высадился на остров Саламин, сопредельный с Мегарами и когда-то вероломно занятый мегарцами. Операция прошла успешно, благодаря только Солону, и теперь никто не мог помешать афинским кораблям выходить в мореплавание.

Афины встретили Солона как национального героя, во всем теперь полагались на его советы, а он с головой окунулся в правовое поле деятельности. В Афинах назревала «долговая» революция, когда неимущие афиняне собирались с оружием в руках возвращать свои земельные участки у богатеев, попавшие к ним за долги. Разрядить эту опасную обстановку не отваживался ни один политик. Плутарх по этому поводу говорил, что имущественное неравенство между богатыми и бедными в Афинах достигло своей вершины, так что казалось, будто город находился в поистине опасном положении, и «единственным возможным средством спасти его от потрясений представлялась деспотическая власть».

Солон прибыл по своим паломническим делам в Дельфы, где оракул сказал ему: «Садись посреди корабля и бери себе в руки кормило, На помощь много столпится кругом тебя мужей афинских» - таков был «намек богов» Солону, чтобы он поскорее брал власть над афинянами.

Чтобы разрешить революционную ситуацию, афиняне, узнав об оракуле, помня доброжелательный и кроткий нрав его, наделили Солона почти диктаторскими полномочиями эпонима, то есть, человека, по имени которого называли год его правления. Этот полный жизненной силы и душевной энергии человек с ясным и открытым взглядом, деятельный во благо отечества, красноречивый и убедительный был находкой для беспокойных Афин. Качества преданного гражданина, ярко выраженные в натуре Солона, его решительность и в тоже время обаятельность были известны многим. Как говорил Плутарх, «знать уважала его за богатство, а бедные – за честность»... Вот почему, не сомневаясь в его порядочности, афиняне доверили Солону судьбу своего прогнившего в пороках государства. Ему сказали, чтобы он был «устроителем Афин, водворителем мира между знатью и народом, и издателем необходимых для этого законов». Он должен был действовать так, как считал необходимым, «если даже для этого ему понадобилось бы уничтожать или сохранять в настоящем и существующем то, что покажется ему нужным»...

По своему властному положению Солон мог стать единоличным правителем, разрешить в какой-то степени назревшие проблемы тираническими методами, как это делали другие в подобных политических ситуациях. А он избрал иной путь, ибо сам говорил, что «диктатура – забава превосходнейшая, да вот беда: от неё нет исхода». Хотя проявил при этом присущую любому диктатору твердость и решительность, позволившему ему бескровным путем разрешить многие проблемы затяжного экономического и политического кризиса.

Активная законодательная деятельность Солона привела к тому, что афинянам пришлось пересмотреть своё отношение к законам и к собственной правовой ответственности. Это потом, когда Солон вспоминал нелёгкий период, говорил друзьям с юмором, что «ему приходилось, как волку между собаками, прокладывать себе путь, не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону и никого не слушая, чтобы прийти к разумному выводу»... Солон понимал, что задача законодательно наделить определёнными правами и обязанностями каждого гражданина – дело не из легких.

До настоящего времени из-за многообразия, пестроты и неоднозначности правоустанавливающих и запретительных актов часто выносились несправедливые судебные решения, и даже законопослушные афиняне нередко становились нарушителями. Тем более, граждане Афин отличались от прочих греков неистовой страстью и склонностью к различным спорам и сутяжничеству, особенно если дело касалось присвоения чужого имущество, например, своего быстро разбогатевшего соседа по улице. Старая судебная процедура давала повод задержать разбирательство, перенести сроки для уточнения обстоятельств дела, обжалования решения, а сам суд при том стал до Солона самым доходным из всех видов государственной службы. Судебные решения могли инициировать любой процесс, вплоть до лишения гражданства или жизни обвиняемого.

Солон решил труднейшую задачу, исходя из имущественного положения граждан: «чем больше афинянин имел недвижимого имущества, тем больше у него было прав на занятие вакантных государственных должностей». Но вместе с тем, больше налагались на него и гражданских обязанностей, а именно: несение военной службы, обязательность участия в управлении и исполнении административных поручений, обязательность финансового бремени в интересах государства.

Смелыми законами Солон уничтожил множество политических привилегий аристократов и крупных землевладельцев, дал возможность простому народу участвовать в политической жизни. При нем появился новый демократический институт, Буле, Совет, состоящий из 400 выборных представителей от всех сословий. Выросла также значимость прежнего высшего органа власти, Народного собрания – Экклесии. В свою очередь, древнейший суд Ареопаг и коллегия архонтов растеряли свою исключительную законодательную значимость. Хотя Солон по этому случаю заявил: «Совет 400» и старый Ареопаг – это два якоря государственного корабля, на которых он вдвое крепче будет держаться в бурю».

При нём появился ещё один орган демократической власти, который успешно контролировал деятельность всех должностных лиц - суд присяжных, гелиэл, в котором гелиасты с невероятным усердием исполняли свой гражданский долг. Имя свое гелиасты получили от Гелиоса, солнечного бога, поскольку им приходилось всегда заседать не в помещении, а на городской площади, под жгучим лучами солнца. Им было очень жарко, они сильно потели, «прели на месте», оттого были гелиастами - «заседающие в месте прений»… Так распорядился дальновидный Солон: чтобы долго не засиживались на заседаниях!

Суд гелиастов появился при Солоне не случайно: когда Посейдон и Афина поспорили между собой за влияние над городом, они обратились к Зевсу, чтобы он разрешил спор; Зевс не взял на себя ответственность, но призвал 12 олимпийских богов «в присяжные» - пусть, мол, коллегиально примут решение... «Боги признали первенство Афины, и с тех пор город Кекропса стал называться Афины. Правда, Посейдон обиделся на всех и сгоряча затопил Фриасийскую долину, а когда поток сошёл, афинянам остался на память неиссякаемый солёный источник Рейты»...

Истории с присяжными заседателями следует уделить внимание. Гелиасты выбирались в возрасте до 30 лет, по 600 человек от каждой филы, всего 6 000 (!) заседателей: афиняне были уверены, что чем больше гелиастов, тем мудрее они вынесут судебное решение. Гелиасты делились на палаты по гражданским делам, но доходило иногда до абсурда – например, была такая палата – «по рассмотрению дел, связанных с вещами, убившими человека». Заседателям при Солоне впервые стали выплачивать приличное жалование (до этого судьи ничего не получали, кроме взяток, разумеется), по одному оболу в день. От желающих пойти в присяжные теперь не было отбоя, а поскольку они избирались на год, практически все свободные жители Афин успевали послужить на благо отечества.

Но беспокойному Солону пришлось столкнуться с неожиданным явлением. Прежняя судебная система порождала армию сикофантов, или профессиональных доносчиков, лжесвидетелей и шантажистов. Дословно, сикофант означал «выявляющий фиги». Фига (смоква, инжир) в древности считалась священным плодом, посвященным богине плодородия Деметре и потому запрещённым к вывозу за пределы Греции (отсюда появилось слово «смоковничать» - шантажировать). Богачи, находясь под постоянной угрозой конфискации имущества, на виду у черни чувствовали себя не очень уютно, ибо каждый сосед-бедняк знал подноготную его богатства.

Сохранилась запись выступления на суде оратора Лисия, который, защищая своего клиента, сказал следующее: «Если вы дадите себя обмануть ложным доносом и конфискуете его имущество, то мало чего получите. Так что вам выгоднее его оправдать не только ради своей репутации, но и в денежном отношении: куда больше пользы будет у вас, если имущество останется в руках моего подзащитного!»

Бороться с сикофанством и смоковничеством нужно было решительными средствами и, поскольку конфискованное у подсудимых имущество обычно шло в пользу «народу и государству», Солон предложил впредь передавать всё такое имущество и ценности в храмы. Там оно могло послужить для иных целей, отличных о запросов лукавых доносчиков, и соблазнов должно быть меньше, «ибо тогда намеревающиеся совершить преступление будут не меньше опасаться совершить его, а толпа будет иметь меньше склонности к осуждению подсудимых, зная, что от этого ничего не получишь»... Таким мудрым решением Солон попал точно в цель!

Со временем он отменил жестокие Драконтовские законы (кроме смертной казни), создав новую афинскую конституцию с более демократичными правилами жизни, произвёл денежную реформу, изменив систему расчета основной денежной единицы, мины, как 1: 100 драхмам, усилив её серебряное содержание. Солон осудил роскошные жертвоприношения и пышные дорогостоящие церемонии.

У Солона было своё видение назначению женщин в греческом обществе, он говорил: «Жёны нужны нам для рождения, а для развлечения у нас есть гетеры»... Он легализовал и обложил налогом проституцию, учредив публичные дома с «лицензией от государства», осуществлявшим над ними налоговый контроль. Зато, если кто теперь совершит насилие над свободной женщиной, преступника мог убить каждый гражданин, без суда и на месте. А на доходы от проституции воздвиг храм Афродите Пандемос. «Браво, Солон! – говорили ему. - Ты купил публичных женщин на благо городу, на благо нравственности города, полного энергичных юношей, которые – не будь твоего мудрого установления – принялись бы изо всех сил досаждать порядочным женщинам». Солона просили принять закон о холостяках, так как мало находилось юношей, решивших обременить себя семейными узам, а он ответил: «Жена – это бремя, нести которое нелегко». Зато сыновья павших граждан на войне теперь воспитывались и получали образование за счёт государства.

Мудрый Солон не зря обратил внимание на деятельность афинских проституток, до той поры нелегальной, если не принимать во внимание храмовую проституцию, о которой мы уже наслышаны. Чтобы оградить прежде всего девственниц в семьях от посягательств сексуальных маньяков, защитить супружескую семью от адюльтера, разрушающего брак, часто ломающего судьбы детей, он считал нужным легализовать проституцию. Помимо того, Солон прекрасно понимал, что на храмовой проституции легко наживаются служители культа, жрецы и настоятели храмов. А государство при этом остается как бы в стороне. Было принято разумное по тем временам решение об устройстве государственных публичных домов, где продажные женщины – если у них такая судьба – могли «честным трудом» зарабатывать на жизнь и, главное, платить налоги городу, в котором проживают. Так что, именно Солону принадлежит сомнительная «честь» в создании диктерионов – публичных заведений для удовлетворения похоти загулявших мужчин.

Солон проявлял беспокойство о «чистоте рядов» служительниц диктерионов, давал указания и деньги на приобретение молоденьких рабынь. Удивительно, но так утверждают современники Солона и, в частности, поэт Атеней, что диктериады, проститутки, находясь на содержании государства, чувствовали себя государственными служащими, и тем обстоятельством очень гордились! В среде таких «служащих» не было конкуренции и зависти, отказов работать или каких-либо своевольных выходок – «только дисциплина и порядок». Ничего удивительного в том нет, поскольку Солон сам управлял диктерионами наравне с прочими государственными службами, особенно в начальный период становления.

Постепенно посещение публичных домов в Афинах и других греческих городах «вошло в норму». Девственниц и замужних женщин оградили от посягательств на их честь, а «молодежь отвлеклась от дурных склонностей» - что и предполагал законодатель Солон. Теперь любой гражданин, независимо от занимаемой должности – ораторы, политики, чиновники, полководцы – не стесняясь, посещали «общественно полезных жриц любви». Никто не замечал и не осуждал никого!

При Солоне продажные женщины даже объединились в подобие кооператива-профсоюза, решая внутри него свои проблемы. Власти такое единение устраивало, поскольку было возложить вину одной куртизанки, например, на всех девиц «легкого поведения», и принять необходимые меры воздействия. А такое случалось, если женщина была виновницей преступления: она могла повлиять дурно на поведение молодых людей, общающихся с ней.

Солон довольно жестоко поступил с детьми, рожденными куртизанками – а таковых было очень много. Дети считались незаконнорожденными, не имели гражданство и права на наследство родителей и прочих льгот, чем обладали свободнорожденные. Юноша, сын куртизанки, не имел права выступить с речью перед людьми, такие дети учились отдельно и играли отдельно. Вот почему женщины, открыто торговавшие своим телом, обычно после родов подбрасывали младенцев к дверям общественных зданий – в надежде на попечение государства.

Солон уничтожил древний и тягостный обычай давать за невест большое приданое, разрешив приносить в дом мужа лишь самое необходимое: утварь небольшой ценности. По его мнению, «брак не должен быть каким-либо доходным предприятием или куплей-продажей, сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость и любовь»...
В борьбе с роскошью, Солон воспретил замужним женщинам иметь более трёх нарядов - чтобы не отвлекались, также по причине, что «жена - это бремя для мужа, нести которое ему нелегко». Запретил злословить о мертвых и говорить плохо о живых в храмах, судах и иных общественных местах, хотя как слухи и клевета были приятной принадлежностью афинской демократии и свободы слова. Но более всего ему были благодарны бедняки, обрабатывающие небольшие земельные наделы по аренде, ранее задолжавшие по процентам своим кредиторам невероятные суммы и обязанные идти в долговое рабство, по прежним законам!

Он пошел на небывалый эксперимент: удовлетворил требования бедняков в отношении раздела имущества богатых, но в такой части, чтобы «бедные выиграли, а богатые не всё потеряли». И малоземельные крестьяне, и городские бедняки в результате не настаивали на дальнейших социально-экономических преобразованиях. «Если в государстве перевернуть всё верх дном, то потом не хватит сил поставить все на место» - убеждал нетерпеливых политиков Солон. При этом он призывал богатых не проявлять излишней жадности, и об этом даже писал в своих стихах:

«Быть богатым я хочу,

но нечестно владеть не желаю этим богатством:

Поздний час для расплаты придет»…

Он предупреждал богатых, что народ не откажется от своих прав, если они будут отстаивать только свои интересы; крестьян убеждал в неправоте чрезмерных требований - землю разделить между всеми поровну... Понимал, что «дать худым и благородным долю равную иметь нельзя»... Говорил, что «многие негодяи богаты, тогда как те, что лучше их, бедны. Но мы не променяем то, что мы есть, на то, чем они обладают, потому что сей дар - непреходящ, другие же переходят от человека к человеку»... Мудрый законодатель проявил решительную настойчивость и, невзирая на протесты богачей, устроил сисахфию или «стряхивание бремени», иными словами, законодательное прощение долгов. После такой акции с заложенных земельных участков повсеместно были сняты «долговые камни», долговое рабство запрещалось, а проданные ранее в рабство афиняне были выкуплены за счёт государства. Солон восстановил в политических правах всех изгнанников, поощрял торговлю,

Многие его ругали, даже в глаза, а он оправдывался: «Великому человеку невозможно всем нравиться»...

Его пытались подкупить – он говорил: «Нельзя менять доблесть на мешок денег»...

Он предупреждал должностных лиц: «Не выноси приговора, не выслушав обеих сторон»...

Молодым людям советовал:

…не будь ни чрезмерно праведен, ни чрезмерно мудр, если не хочешь погубить себя...

…не будь чрезмерно нечестив и сумасброден, если не хочешь умереть преждевременно - не советуй угодное, советуй лучшее...

…прежде чем приказывать, научись повиноваться...

…избегай удовольствия, рождающего страдания...

…новых друзей обрести не спеши, но и старых в дружбе не забывай...

…советуй не то, что всего приятнее, а то, что всего лучше...

…удача сокрыта в искусстве возможного...

…слово есть образ дела...
В беседе с известным философом, скифом Анахарсисом, Солон убеждал его, что с помощью созданных им законов он надеется удержать граждан от преступлений и корыстолюбия. Анахарсис в ответ остроумно заметил, что «пока мудрецы говорят, глупцы решают», а потом спросил: «А чем законы отличаются от паутины? Как паутина, так и законы: когда попадаются слабые и бедные, их удержат, а сильные и богатые всё равно вырвутся». Солон же ему возразил: «Договоры люди соблюдают, когда нарушать их невыгодно ни той, ни другой стороне; и законы я так приноравливаю к интересам граждан. Что покажет всем, насколько лучше поступать честно, чем нарушать законы».

Мудреца Солона интересовала не только политика, не обошел вниманием он даже местных садоводов, определив в своем Земельном кодексе следующее:

…на помощь приходи к соседу при его нужде, а не по лености;

…при посадке деревьев на своем поле отступать от владения соседа на пять или девять футов (в зависимости от дерева), потому что эти деревья пускают корни, что небезвредно для соседних растений.

…ставить пчельники на расстоянии 300 футов от пчельников соседа»...

Законы, написанные им, были вырезаны на деревянных вращающихся столбах пирамидальной формы, установлены на всех городских площадях - «для чтения народом». Они неукоснительно соблюдались благодарными афинянами на продолжении более 30 лет, осталось еще 70, поскольку Солон пожелал, чтобы его законы служили людям не меньше 100 лет. Смысл многих из них незатейлив и прост:

…кто не может указать, на какие средства он живёт, тот лишается гражданских прав.

…кто не кормит своих родителей, наказывается бесчестием.

…кто растрачивает отцовское имущество, наказывается бесчестием.

…кто ведет праздную жизнь, на того всякий желающий вправе за это подать в суд.

…опекуну над сиротами на их матери не жениться.

…кто выколет глаз одноглазому, тому за это выколоть оба глаза.

…пьяному архонту – смерть.

…сын может отказать престарелому родителю содержание, если тот не обучил его своевременно мастерству», и так далее.

Будучи уверенным, что его законы афиняне выполняют, и его участия в политике не требуется, Солон покинул Афины на 10 лет, посвятив их путешествиям, изучению различных наук и знаний. За это время он посетил Египет, Кипр и Сарды, где он, якобы, имел беседу с лидийским царём Крезом, который не преминул похвастаться перед известным мудрецом своим неслыханным богатством. Польщенный визитом известного мудреца царь с важным видом сидел на золотом троне, в яркой роскошной одежде, когда спросил, видел ли Солон что-либо прекраснее его дворца... «Конечно же, видел, царь, - ответил Солон, - и петухов, и павлинов, и фазанов: их убранство дано им природой и оно прекрасней твоего в тысячу раз».

Такое неприкрытое оскорбление Крез проглотил молча - его заранее предупредили о прямолинейности суждений мудреца, - затем повёл гостя на «экскурсию». Он показывал роскошный дворец, открывал тяжёлые окованные медью двери в глубоких подвалах, где были упрятаны сокровища, хвастался грудами золотой посуды, дорогого оружия и царских парадных одежд. Крез поднимал крышки громоздких сундуков и ящиков, набитых драгоценностями, золотыми и серебряными монетами, заглядывал в глаза Солону, ожидая увидеть восхищение или удивление... После утомительной прогулки хозяин пригласил мудреца к роскошно накрытому столу, радушно угостил. Царь буквально рассыпался в любезностях перед гостем и не скрывал своей радости от предстоящего общения с мудрецом. «Ну, что? – торжествующе произнес царь, когда после обильного застолья они присели отдохнуть. - Видел ли ты людей богаче и счастливей меня?»… «Ты богат безмерно, - промолвил мудрец, - но счастливым назвать тебя я не могу. Бог дал нам способность соблюдать во всем меру, тем более что в жизни всегда бывают всякие превратности судьбы. Нам непозволительно гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, если ещё не прошло время, когда всё может измениться к худшему. Кому Бог пошлет счастье до конца жизни, того мы считаем счастливым. А называться счастливым человеком при жизни, пока он ещё подвержен опасностям, – это всё равно, что провозглашать победителем и венчать венком атлета, ещё не кончившего состязание: в любую минуту боги могут отвернуться от тебя, - и ты, сегодня богач, а завтра ты беден… И не в богатстве счастье, а в радости творить добро людям и радоваться этому. Даже бедный человек может быть счастлив, если умеет радоваться своим маленьким радостям. Тогда и счастье не отвернется от него до самой смерти… А насчет твоего богатства скажу, царь мой: на войне решает всё железо, а не золото - достаточно, если кто-нибудь придет к тебе с лучшим, чем у тебя железом, он овладеет всем твоим несметным золотом! Вот, и думай, царь, счастлив ли ты?»

Крепко обиделся царь Лидии на мудреца, сгоряча приказал убить, но вовремя одумался – отпустил с миром: уважаемого мудреца знала вся Греции - не простили бы смерти Солона. Сдержав гнев свой, прекратил разговор царь. Расстались они прохладно, чтобы больше никогда не встречаться, и подарками царь Солона на прощание не одаривал. Но вспомнил слова Солона царь Лидии в свой смертный час на костре у Кира – ох, вспомнил, да поздно было!

Много дней длилась безуспешная осада дерзкого города, немало погибло народу с той и другой сторон, и тогда Солон придумал одну хитрость... Небольшая речушка Плиста протекала прямо через Кирры, питая водой его накопительные водоемы. Солон велел своим воинам отвести воды Плисты от городских стен в новое русло. Осажденные, увидев затею, смеялись, выкрикивали обидные слова, даже издевались, выливая на головы противнику потоки воды, убеждая, что запасов в городских водохранилищах предостаточно... А Солон распорядился набросать в остановившуюся речку много раздробленных корней чемерицы, и когда заметил, что вода достаточно впитала в себя этого снадобья, велел вновь направить Плисту по старому руслу...

Кирряне, соскучившиеся по свежей воде, с жадностью набросились на воду, пили и пили ее без меры. А потом у них случилось, извините, ... «расстройство желудков, у всех сразу, долговременное и настолько сильное, что стены города больше некому было защищать»... Клисфену со своими воинами осталось лишь зайти в поверженный с помощью Солоновской хитрости город. В итоге дельфийские амфиктионы успешно расправились с жителями Кирры и вернули Аполлону не только захваченные киррянами земли, но даже приобщили все земли Киррении. Сам город Кирры с тех пор стал только удобной гаванью священного города Дельфы. А если б жрецы не пригласили мудреца Солона?
Вернувшись в Афины после длительного путешествия, Солон застал раздоры между политическими группировками, одна из которых явно вела к тиранической власти молодого политика Писистрата. Со всей душевной горячностью Солон, о котором пожилое поколение уже стало забывать, а молодежь о нём лишь была наслышана, кинулся в водоворот политических баталий. Он страстно уговаривал народ бороться за свою свободу, не допускать тиранию к власти, с риском для жизни облачившись в военное снаряжение, ходил по улицам, призывая горожан к восстанию. Но народ, его славные афиняне, которые ещё, кажется, совсем недавно чуть ли не обожествляли его, Солона, сейчас безмолвствовали – они страшились убийств из-за угла. Тогда старый мудрец отправился к себе домой, сложил у порога оружие и, призывая богов в свидетели, что он выполнил свой гражданский долг, лёг спать.

Друзья советовали ему бежать от тайных убийц коварного Писистрата, но Солон ответил, что «защитой ему теперь послужит его старость». Так, собственно, и произошло: Писистрат не посмел убить знатного горожанина, о котором потом скажет Платон, что «Солон – мудрейший из семи мудрецов, самый благородный поэт» (свои «наставления» и «поучения» мудрец отображал в стихах).

После таких перемен в настроении афинян, мудрец Солон почувствовал, что ему пора уединиться, быть подальше от Афин, неблагодарного ему родного города. Он со своими старыми друзьями перебрался на Кипр, где провел остаток своей жизни в приятных воспоминаниях и размышлениях, здоровом отдыхе и стариковских развлечениях. Он никогда не сожалел, что года уходят, он всегда говорил: «Да, я старею, но зато, приближаясь к старости, я непрестанно учусь, с каждым днём познаю что-нибудь новое».

Умер мудрый законодатель и реформатор Солон на Кипре в возрасте почти 80 лет, «не держа зла и обид ни на кого»... Перед тем как испустить последний вздох, он попросил друзей доставить его тело на любимый его сердцу остров Саламин, сжечь на жертвенном огне, а пепел развеять над островом. Последнее желание мудреца исполнили, прах развеял свежий средиземноморский ветер.

Вроде бы, нет больше человека, но оставил Солон после себя замечательные слова:
«Чтобы попасть в вечность, нельзя убивать Время»...
Через пять веков после Солона оратор Цицерон заявлял, что «в Афинах живы еще солоновы законы». На вопрос, «что делает государство упорядоченным и благоустроенным», великий римлянин ответил словами великого афинянина: «Когда народ повинуется правителям, а правители - закону».