«Поистине великий свет взошёл для афинян

Оставшимся в живых аргивянам - а это были, в основном, раненые воины, женщины, дети и совсем немощные старики - ждать помощи было больше неоткуда. Той же ночью оставшиеся жители Аргуса собрались на городской площади, агоре, по призыву своей поэтессы Телессилы, чтобы услышать ее такие слова: «Жители Аргоса! Сегодня вечером, когда я задремала, ко мне в комнату явилась богиня Афродита, рядом был Эрос. Она поручила мне сказать, что Аргосу не быть под Спартой»… Богиня мне сказала, что я должна повести вас на бой с врагами. Верьте мне, как своей богине, слушайте – мы победим! Да поможет нам в этом деле Афродита и Эрос!».

Все, кто слышал в этот момент Телессилу, поначалу удивились, но потом вдруг разом поверили - и подчинились ее воле. Женщина стала тут же отдавать четкие и грамотные команды солдатам и жителям Аргоса, будто всю жизнь занималась обороной города. Громким волевым голосом, не воспринимающим возражений, Телессила указывала на слабые места в обороне, определяла засады, распределяла оружие среди защитников. И, наконец, она велела немедленно собрать на площади сильных рабов от каждой семьи и всех государственных рабов, и слуг из свободных граждан других городов - а таких набралось более тысячи. Когда рабы сбежались к ней, воительница распорядилась вооружить всех, клятвенно заверив, что в случае победы она гарантирует им свободу. В ответ послышались громкие ликование, слова благодарности и решительные заверения рабов стоять насмерть рядом с их хозяевами. Затем Телессила убедила сограждан не отсиживаться по погребам, а лучше взять снова оружие и заняться истреблением врагов. Подошли еще больные и раненые, они тоже захотели сражаться со спартанцами.

Пока ни о чем не подозревающие воины Клеомена отдыхали в предвкушении богатой добычи, воинствующая поэтесса приготовила для них в городе «сюрпризы» - в самых неожиданных местах устроила вооружённые засады. Словом, командовала она аргивянами как опытный и храбрый полководец – и никто в Аргосе не удивлялся этому и не сомневался в успехе, будто она была у них царем.

Когда же поутру спартанцы начали штурм ворот и ворвались в город, их нестройные ряды никто не встретил – со всех сторон как-будто пустота, и только звенящая тишина настораживала некоторых из спартанцев. Но вдруг на их головы обрушились копья и дротики, стрелы, камни и кипящая смола - шквал смерти настигал врагов буквально повсюду. Они, к тому же, шли не хоронясь, уверенные в полной беззащитности Аргоса. Крики ужаса и вопли раненых спартанцев перекрывались радостными возгласами воспрянувших духом аргивян. Клеомен, идущий в первых рядах своего отряда, не ожидал подобного подвоха, его ужасно удивил и огорчил этот ожесточённый отпор. Среди его воинов поднялась суматоха, переросшая вскоре в панику, послышались невразумительные команды командиров.

И вот - чудо: напротив царя Клеомена на белом коне выскочил воин в полководческих доспехах, за плечами развевался ослепительно кровавый цветом шарф – это была Телессила. Воин, голова которого была надежно укрыта ослепительно сияющим на солнце золотым шлемом, храбро размахивал длинным и тяжелым мечом. Он уверенно сидел на резвом коне, со всего маху врезался в гущу спартанцев, пытаясь достать мечом Клеомена. Разя их направо и налево, увлекая собственной отвагой небольшой отряд вооруженных аргивян, таинственный всадник сражался достойно. Спартанцы, державшие оборону вокруг царя, были настолько ошеломлены внезапностью этого маневра, что дрогнули и, пятясь непроизвольно назад, начали неумолимое отступление за пределы города – вместе со своим царем.

Притихший на ночь Аргос замер в тревожном ожидании. Клеомен, убравшийся с войском за священную рощу, раздумывал, переживая дневной кошмар. А когда утренний туман рассеялся, и поле перед городом уже просматривалось почти до дальних холмов, высыпавшие на стены аргивяне к своему удивлению и радости увидели, что …врагов нигде не было!

Как позже выяснилось, Клеомен так и не решился на новый приступ Аргоса – он трезво рассудил, что «не следует испытывать на прочность свой полководческий талант при завоеванием практически мертвого города».

Перед спартанскими эфорами, требующими от него объяснений по его возвращению домой - по факту неслыханно позорного отступления от стен Аргоса, и Арголиды вообще, он все же оправдался. Он заявил, что обеда над женщинами, детьми и стариками Арголиды означала для Лакедемона одно лишь бесславие! Она могла обернуться несмываемым позором Спарты перед всей Грецией и богами Олимпа. А кому нужна такая победа? Эфоры, выслушав такое, на их взгляд, невразумительное объяснение своего царя, привлекли его к суду – «за подкуп со стороны аргивян»: старые вояки не могли себе представить, чтобы отважный спартанский воин мог запросто отступиться от реальной победы.

Гражданский суд над царем Спарты состоялся. В свою защиту Клеомен рассказал, что когда его воины окружили и захватили священную рощу в Аргосе, где прятались некоторые его жители, он спросил пленного, какому богу посвящено это святилище. Пленный аргивянин ответил: «Аргосу». И тогда царь воскликнул: «О, прорицатель Аполлон! Сколь жестоко я обманулся твоим изречением, будто я завоюю Аргос!» - я тогда же понял, что «пророчество уже исполнилось, так как бог имел в виду не город Аргос, а всего лишь священную рощу Аргоса! Я потому немедленно ушёл оттуда, не осмеливаясь нарушать предрешения божественного оракула, поскольку, повторюсь, что предсказание уже свершилось в священной роще Аргоса»...

Слова царя прозвучали убедительно, и старейшины прекратили свой суд.

А счастливые неожиданным поворотом в судьбе их города аргивяне достойно отблагодарили свою героическую землячку, воительницу Телессилу: они заказали из нежнорозового родосского мрамора её статую в полный рост и поставили ее в храме Афродиты рядом с богиней. В правой руке отважная лирическая поэтесса, знакомая раньше лишь с Эросом и Афродитой, держала стило - приспособление для писания стихов, а в другой – обоюдоострый меч.

Эта история о Телессиле не выдумка: она поведана Геродотом, который любит приводить назидательные примеры. По его словам, дельфийский оракул задолго до этих событий прорицал для жителей Аргоса: «Время наступит, когда в битве над мужем одержит женщина верх, и с позором его прогнать ей удастся. Славу великую даст она всем аргивянам, но в горе много аргивянок будет тогда свои щеки царапать» ...
ДИОГЕН И АРИСТИПП: СТРАСТЬ НА ДВОИХ

Из многих знаменитых в Древней Греции гетер особую известность приобрела сицилийка Лаида (Лаиса). Прославилась она своей необыкновенной по-девичьи изящной и в тоже время женственной фигурой, а её несравненные формы вскружили голову не одному мужчине. И что удивительно, неподражаемая грациозность Лаиды оставалась с годами неизменной, как и прежде. Живописцы и ваятели становились в очередь к ней, умоляя стать натурщицей для своих творений, а если кому посчастливилось её уговорить, то миру вскоре являлась новая богиня - соперница по красоте Афродите. Скульптуры и картины с изображением обнаженной Лаиды раскупались ценителями нарасхват, а богачи разного возраста толпами осаждали её вместительный дом в надежде хотя бы увидеть предмет своих вожделенных чувств. Эротические услуги гетеры стоили невероятных сумм, и оттого она оказалась недоступной многим мужчинам, жаждавших её обольстительного тела. Лаида к тому же была очень привередлива в выборе очередного воздыхателя, не каждого привечала. При кажущейся доступности гетера отказывала во взаимности каждому, если не имела в своем сердце глубокого ответного чувства, - и только потом говорила избраннику: «Да». Она не торопилась принадлежать своему партнеру только по его желанию, даже если мужчина был сильно влюблен в неё и щедро оплатил её содержание.

Но Лаида могла распахнуть объятия человеку, даже если он был беден, зато умён. Она щедро одаривала своего избранника страстной и одновременно нежной любовью, и делала это по зову собственного впечатлительного сердца или по естественному для такой женщины капризу. В числе её «ближайших приближённых» оказались известные афинские философы Аристипп и Диоген, соперники, абсолютно разные по духу и «фактуре»: первый – элегантный и внешне приятный, а второй – грубый, грязный и циничный.

Диогена красавица гетера принимала бесплатно, но требовала взамен интересных историй и анекдотов, а другой любовник платил за интимные встречи сполна золотыми монетами, «делая это из принципа и вследствие особой своей щепетильности»... С «приличным» Аристиппом женщине общаться было очень интересно, в противовес грубияну Диогену, в результате оба философа получали от неё – каждый своё, а она от них - интеллектуальную подпитку, что было немаловажно для её профессиональной деятельности. Другие философы тоже пытались войти в круг близких друзей красивой гетеры, но Лаида из этой мудрёной среды больше никого не подпускала, в этом смысле, к себе.

Однажды в обществе философов прошёл слух, что «морально устойчивый» политик и оратор Демосфен был замечен у дверей её дома - не устоял перед искушением испытать блаженство в объятиях красавицы. Потом все рассказывали друг другу анекдотическую историю: когда Демосфен стал настаивать на интимной встрече с Лаидой, она назначила ему цену – 10 000 драхм (1 таларнт=60 драхм)! Политик искренне возмутился, сказав следующие слова: «Что? Всего за одну ночь отдать такое богатство?» - он рассчитывал вкусить радостей всего за одну десятую назначенной суммы... Расстроенный Демосфен так и сказал гетере: «Нет, я не могу допустить, чтобы твой стыд и позор достался мне такой ценой - чтобы после мне же за это глубоко не раскаиваться!» На что Лаида остроумно парировала: «А я требую от вас 10 000 драхм именно по этой причине - чтобы после мне же глубоко не раскаиваться!».

Друзья не раз приставали к Аристиппу с вопросами, почему он терпит присутствие Диогена и не принимает никаких решительных мер, чтобы отлучить соперника от сердца Лаиды. Философ спокойно отвечал: «У меня нет нужды беспокоиться насчет соперника! Я уверен, что именно я обладаю Лаидой, а не она мной, а остальное мне безразлично!» Если ему говорили, что продажные женщины, к которым относилась, безусловно, его симпатия, не могут любить чувственно, он возражал: «Я знаю, что вино или рыба меня не любят, но у меня есть все основания ими пользоваться с большим вкусом и даже удовольствием. Ну и что из этого?» Слушая советы взять на полное содержание Лаиду и этим избавиться от прочих претендентов на её тело и душу, Аристипп отказывался это делать, убеждая друзей, что он не настолько богат, чтобы приобрести для одного себя столь драгоценный предмет... А на слова, что он «разоряет себя ради неё», спокойно отвечал: «Да, я на самом деле много плачу Лаиде, но делаю это, чтобы иметь своё собственное счастье обладать ею. Но только при этом я не хочу требовать от неё, чтобы другие лишались такого же счастья!»

Диоген и Аристипп терпеть не могли друг друга и всегда находили повод «уколоть» друг друга мудрой мыслью, тем более, если рядом находился еще кто-то из посторонних. Однажды Аристипп, холеный аристократ, проходил мимо «жилища» Диогена, большого глиняного пифоса. А Диоген сосредоточенно чистил овощи себе на обед. Аристипп не удержался, спросил: «Чего это известный всем философ готовит такой скромный обед? И почему ты готовишь сам, когда для этого годятся рабы?» Диоген среагировал: «Если бы ты, такой известный философ, умел кормиться вот этим скромным обедом и сам готовить, тогда тебе не пришлось бы униженно прислуживать при дворах тиранов!»... Аристипп, не собираясь отступать, немного подумал и ответил: «А если бы ты умел нормально разговаривать с людьми, тебе не пришлось бы чистить самому себе овощи»...

Когда Аристипп, наконец, решил жениться на Лаиде, Диоген намекнул на «неприличность» подобного шага. Тогда Аристипп спросил: «А не все ли равно тебе занять дом, в котором жили многие до тебя, или лучше занять дом, в котором ещё никто не жил?» Диоген ответил, что для его это не имеет никакого значения. Аристипп продолжил: «И не все ли равно тебе плыть на корабле по морю, где плавали до тебя многие, или где ещё никто до тебя не плавал?» Ответ опять был утвердительный. «Вот и я такого же мнения, - сказал Аристипп, - что все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал. Главное не в том, чтобы подчиняться чувствам, а властвовать над ними, не воздерживаться от наслаждений»... Но Диоген не сдавался: «Но ты тратишь на нее столько денег, а она за медный обол ублажает меня, бедного киника». «Я плачу этой женщине, чтобы самому наслаждаться ею, а вовсе не для того, чтобы запрещать ей делать то же самое с другими мужчинами» - заявил Аристипп.

Иногда оба соперника, Диоген и Аристипп, встречались нечаянно у дверей своей любовницы «во внеурочный час», когда им не назначали. Тогда раздражение выливалось в очередную философскую дискуссию:

- «Если ты делишь со мной восхитительные прелести моей любовницы, - с вызовом заявлял Диоген, - в таком случае разделяй и мою философию. Возьми палку и одень грязную накидку киников!»

- «Не считаю это необходимым, пусть всё остаётся, как есть!» - парировал Аристипп.

Казалось, амурная дружба с гетерой двух философов никогда не прервется, но случайные обстоятельства изменили их странные совместные отношения.
Несравненная и восхитительная Лаида была уверена, что ни один мужчина не в состоянии был устоять перед ее женским обаянием. Однажды в весёлой компании, где она как всегда верховодила пирушкой, затеялся разговор о Ксенократе, философе, которого все знали в Афинах, и слыхали о стоической его сдержанности к восприятию прелестей женского пола. Лаида поспорила с компанией на очень крупную сумму, что ей нетрудно будет соблазнить философа. Ей попытались возразить, усомниться в ее способностях, а то и в порядочности поступка. Она же ответила: «Бесстыдно лишь то, что делают, до конца все, осознавая!» - и тут же приступила к делу...

Поздно вечером Лаида появилась у дома Ксенократа, постучала в дверь и, не раскрывая своего имени, испуганно поведала хозяину, что за ней гонятся грабители. Словом, напросилась, таким образом, в дом к одинокому мужчине, якобы, «переждать опасность». Увидев перед собой слегка одетую молодую незнакомку, вначале Ксенократ с некоторым подозрением выслушал её сбивчивый рассказ, поколебался в сомнениях, но всё же согласился оказать нежданной гостье приют на ночь. Накормил, чем бог послал, потом предложил постель, уступив для сна свою широкую деревянную лавку. А сам расположился в другом месте.

Когда хозяин загасил масляную лампу и уже почти задремал, его разбудил легкий шорох. Он тут же открыл глаза: рядом, как призрачное видение, стояла полностью обнаженная женщина, его гостья. Размытое темнотой ее белое тело излучало слабое сияние, оно показалось ему эфирным созданием. Ошеломленный необычной ситуацией философ не произнес ни звука, соображая, как выйти из этого деликатного положения, а женщина, Лаида, не теряя драгоценного времени, легла на него, тесно прильнув жарким трепещущим телом. Слегка касаясь теплыми губами, она стала покрывать грудь и плечи еще не старого мужчины короткими поцелуями, пронзающими насквозь пламенными стрелами Эроса... Распалившееся сердце философа, казалось, затопил жгучий расплавленный свинец... Это состояние было страшнее, чем физическая пытка!

Не шелохнувшись, Ксенократ лежал на спине, вытянувшись как тетива боевого лука, не показывая видимых признаков жизни - лишь бешеные удары гулкого мужского сердца выдавало его настоящее состояние. А Лаида всей своей женской природой из последних сил неистово пыталась вызвать у него то, зачем она сюда явилась. Она собрала в единый пучок эротической энергии все ухищрения, на что способна вообще опытная гетера - но, увы, воля философа оказалась сильнее колдовства коварной обольстительницы! Глотая слезы, Лаида в бессильной ярости ещё немного попыталась расшевелить Ксенократа, удвоила плотский натиск – бесполезно! И, наконец, униженная отказом, распалённая и обессиленная собственной страстью, молодая женщина отступилась.

Наскоро набросив одежды, прикрыв пылающее от стыда лицо легкой полупрозрачной тканью, Лаида бросилась вон из дома, растворившись в кромешной темноте ночи...

Пришлось Лаиде назавтра рассказать любопытствующим друзьям, как было на самом деле, рассчитаться сполна за позорный проигрыш. Хотя в оправдание она имела возможность объяснить произошедшее: «Я заключала пари, что смогу лишить добродетели мужчину. А это был не мужчина - каменная статуя!» Но случай с философом Ксенократом послужил ей большим уроком, и впоследствии Лаида уже не ко всем мужчинам относилась с прежним высокомерием. А к друзьям своим, Диогену и Аристиппу, она тоже начала охладевать – так достала ее философия! С тех пор друзья-враги уделяли больше внимания научным спорам и философским беседам.

За свою долгую жизнь гетеры Лаида заработала немало богатства: накопила недвижимого имущества, ценные подарки, деньги и драгоценности. Она почему-то никогда не позировала - ни скульпторам, ни художникам, а они, буквально, умоляли уделить им внимание. Однажды великий ваятель Мирон, уже старый человек, знаменитый работами «Дискобол» и группой «Афина и Марсий», и оригинальной статуей «Корова», все же уговорил Лаиду немного попозировать ему обнаженной. Но когда женщина, грациозно сбросив с округлых плеч свое легкомысленное одеяние, он вдруг загорелся естественным желанием мужчины, забыв о своих годах, сединах и здоровье. Мирон предложил гетере «все свое состояние за одну ночь любви»... Лаида в ответ только рассмеялась. Оделась и ушла.

На следующий день Мирон, в силках «вернувшейся к нему молодости», с утра побывал у модного брадобрея, где подстриг запущенные волосы и бороду. Надел на шею тяжелую золотую цепь и на все пальцы - кольца с драгоценными камнями, подкрасил дряблые щеки яркими румянами, окропил тело и одежду египетскими духами. Потом отправился на поиски Лаиды. Мирон нашел ее, обольстительную и чудную, объявил о своей любви и намерении жениться. Гетеру его появление вначале удивило, а потом развеселило – она сказала: «Молодой человек, ты просишь меня о том, в чем я вчера отказала твоему отцу!»…

Да, Лаида была богата, но расставалась она со своими «нетрудовыми» доходами без сожаления, и не считая. Лаида делала щедрые пожертвования на строительство храмов и общественных зданий, заказывала знаменитым ваятелям множество дорогостоящих скульптур с собственным изображением, раздаривая их восхищенным поклонникам. Добрая по натуре женщина имела жалостливое сердце, отзывалась на любые просьбы о денежной помощи - и она быстро разорилась: наступило время, когда несметно богатая в недавнем прошлом женщина оказалась нищей, совсем без средств! После этого её, понятно, покинули друзья и все до одного поклонника – не нужна была более никому.

А когда умерла Лаида, о ней еще долго ходили самые невероятные слухи и легенды, порочащие или восхваляющие: говорили даже, что «любимым своим «делом» Лаида занималась почти до 70 лет, и только смерть успокоила её жаждущее мужских рук тело»... Но в память о необычной судьбе продажной женщины с огромным любящим сердцем, на берегу реки Пеней в Фессалии граждане соорудили изумительной красоты гробницу с эпитафией:

Вот и все о прекрасной гетере Лаиде, познавшей искреннюю любовь с двумя великими греческими философами, Аристиппом и Диогеном. Если желаете, немного сведений о них, Аристиппе и Диогене.

Став основателем нового направления в философии – «гедонизма», Аристипп организовал в родном городе для своих последователей школу «киренаиков», где проповедовались идеи «наслаждения как высшего блага». При том философ убеждал стремиться к разумному наслаждению, а не слепо подчиняться удовольствиям... Основным мерилом добра и зла, истины и лжи Аристипп считал удовольствие и страдание, сам вёл открытый образ жизни, много и приятно путешествовал. Не гнушался он роскоши, комфорта и чувственных удовольствий, обретая везде много соратников и поклонников.

Платон высказывался об Аристиппе в неодобрительной манере, если хотите, даже в резкой форме, осудив за то, что тот не посетил Сократа в тюрьме, не поддержал своего учителя в трудный час. Хотя у Аристиппа на тот период была своя «уважительная» причина: «он отдыхал с Лаидой на Эгине». После кораблекрушения Аристипп попал на Родос, «без гроша в кармане». Но не растерялся, а не колеблясь отправился в местный гимнасий, выступил там с философским докладом и так увлек слушателей, что долго пользовался щедрым гостеприимством влюбленных в него родосцев. Пока не отбыл на родину на очередном судне. После Родоса Аристипп хвастался перед друзьями, что сумел выжить, советуя другим родителям «обеспечивать своих детей таким богатством, которое не утонет вместе с его обладателем после кораблекрушения»...

Мудрые высказывания Аристиппа охватывают широкий аспект жизненных проблем, некоторые из них, думается, актуальны и сегодня:
- «Лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого…

- Если правитель не делает всего, чего хочет государство, то подлежит ему за это ответить. Государство вправе так обращаться с правителями, как я обращаюсь со своими слугами…

- Я, например, требую, чтобы мои слуги доставляли мне то, что мне надо, в полном изобилии, но чтобы сами (при этом) ничего не касались. Точно так же и государство полагает, что правитель должен доставлять ему возможно большее благополучие, но чтобы сам он совершенно чуждался его…

- Я, по крайней мере, назначал бы таких правителей и начальников с таким воспитанием, которые и сами желают иметь много хлопот и другим желают их много доставлять».

Родиной Диогена (499-428 гг. до н.э.) считается портовый город Синоп, греческая колония на Черном море. Отца Диогена звали Кикесием, он был на рынке трапезником или денежным менялой. Молодой Диоген поначалу помогал ему, даже увлекся этим прибыльным делом, мечтая о собственном торговом доме или банке, но неожиданно сограждане изгоняют его из родного города. О действительных причинах, повлекших за собой такое суровое наказание, никто не ведает. Но сам Диоген, когда стал известным философом, в шутливой форме рассказал друзьям следующее: «Я, по молодой глупости, подделал всего-то нескольких монет и был за это предан суду граждан. Но как я благодарен землякам за свое изгнание, иначе бы никогда не стал известным философом!»... Так это было на самом деле или иначе, но Диоген вскоре объявился в Афинах.

У Диогена, когда он покинул родину, был в собственности раб, всего-то один, по имени Ман. Поначалу раб сопровождал его по дороге из Синопа в Афины, но сбежал от хозяина, который сам не мог себя прокормить. На уговоры объявить в розыск раба, Диоген сказал: «Не позорно ли то, что не Ман нуждается в Диогене, а Диоген в Мане?» - так и отказался. А раб его, кстати, добрался во время скитаний в Дельфы, где стал жертвой своры одичавших собак. Когда Диоген узнал о судьбе сбежавшего раба, он вздохнул и сказал: «Вот раб и понес должное наказание за бегство от хозяина».

Уже в ранней молодости Диоген своим необычным поведением и разговорами внушал к себе если не уважение, то явный интерес к своей личности. Он много путешествовал, как многие философствующие чудаки в Греции, встречался с царями государств и властителями городов, поражая их неадекватным отношением к жизненным ситуациям. Жил некоторое время в Сиракузах, после чего попал в плен к пиратам, которые продали его в рабство некоему Ксениаду из Коринфа. Когда Ксениад, невольно выделив Диогена в толпе рабов, спросил, что он умеет делать, тот спокойно ответил: «Управлять царями»... Хозяин оценил его далеко не рабское достоинство, доверил домоуправление, а потом, видя в нем педагогически задатки, поручил обучение своих сыновей. В благодарность за хорошее преподавание и воспитание детей, Ксениад дал позже Диогену вольную. Так Диоген оказался в Афинах.

В этом городе, где витал дух свободы и демократии, умами властвовал Антисфен, сын фракийской рабыни, ученик Сократа. После смерти великого философа Антисфен основал свою школу киников, сторонников сократовского учения, и Диоген, случайно прослушавший его речи, загорелся стать таким же непримиримым воителем «с неправдой жизни». Попросился к Антисфену в ученики. Старый мудрец почему-то наотрез отказался приблизить Диогена к себе, обзывал его обидными прозвищами, а Диоген все терпел, сносил терпеливо все оскорбления. И, вероятно за долготерпеливость, наконец, был обласкан вниманием Антисфена - а затем Диоген прославил своего учителя собственным гением.

На первых порах Диоген был всеми покинут и одинок. Отец от него или отказался вовсе – за тот нехороший проступок - или не просто помогал материально, а из-за бедности никто из зажиточных афинян Диогена не хотел принимать. Тем более он с юности подвержен «страсти обличения и вечного недовольства». Он совсем впал в уныние, однако, когда однажды закусывал корочкой засохшего хлеба, заметил пробегавшую мимо мышку: мышка кормилась падающими крошками… То, что увидел Диоген, привело его, чуть ли не в восторг, он обратился к себе с вопросом: «Этой мышке ни к чему все афинские роскошества, она не боится темноты, не ищет мнимых развлечений и не нуждается в подстилке. Ты же, Диоген, печалишься из-за того, что не можешь трапезовать с афинянами!»

С того дня, говорят, Диоген обрел ясность духа. Он, вероятно, первый из мудрецов, который стал складывать свой плащ вдвое, догадавшись, что «его можно не только носить, но и спать на нем». Носил на палке суму с куском хлеба и глиняной чашей, но когда увидел, как ребенок пьет родниковую воду из ладошки, искренне удивился простоте пития: он тут же вытащил из своей убогой котомки щербатую плошку и с удовольствием разбил ее, приговаривая с досадой: «Сколько же времени, глупый я человек, таскал лишний груз!» Диоген водрузил на себя сосновый венок, заверив сограждан, что заслуживает его потому что «победил бедность, изгнал тоску, страх и самое чудовище - наслаждение»... Он, безусловно, сильно нуждался в деньгах на пропитание и, не имея никаких средств к существованию, даже просил милостыню. Сильно обрадовался, когда узнал, что подобная деятельность «есть часть добродетели и мудрости»... А когда ощутил в душе глас божий – идти в народ, почувствовал в себе великие силы убеждения мудрым словом.

Возле храма Кибелы он нашел кем-то забытый большой глиняный кувшин для вина или зерна, пифос, и устроил в нем ночлег, видимость собственного жилища. Диоген одел на себя рубище, как делали все странствующие мудрецы в Греции, взял в руки посох странника, скиллу, и – «отказался следовать правилам и законам, поскольку они придуманы людьми»... После этого случая Диоген прослыл в Афинах, если не философом, то безвредным чудаком – это точно!

Крайним аскетизмом и всевозможными ограничениями он довел свой организм до примитивного удовлетворения в физиологических потребностях и удовольствиях. Но при этом был, говорят, «здоров телом и светел лицом, всегда имел веселое настроение, был необычайно остроумен». Никогда ничем серьезно не болел и имел все необходимые задатки неплохого атлета. Он любил посещать Олимпию в дни Всегреческих игр. Когда ему предложили участвовать в атлетических состязаниях, имея в виду его отменное здоровье и силу, Диоген с достоинством ответил: «Я стараюсь победить в борьбе с пороками человека». Во время состязания гоплитов в беге побежал сзади, в нарушение всех норм и правил, громко крича, что это «он победил всех людей на играх своей калокагатией (греч. calocagathia - идеальное сочетание внешней и внутренней красоты человека). В другой раз, заметив в праздничной толпе богато одетых юношей с Родоса, Диоген воскликнул: «Это спесь!», а когда столкнулся через некоторое время с лакедемонянами, вызывающе одетыми в поношенные и потрепанные одежды, он тут же сказал громко: «Это тоже спесь, но иного рода!».

Диоген часто произносил: «Хочу быть пророком правды и свободы слова!». Но, случалось, что мудрец вел себя не совсем пристойно, когда собрав вокруг себя праздную публику вдруг «испражнялся и бросал в людей это же самое, или, не стесняясь занимался рукоблудием, говоря: Естественное не может быть постыдным»... Но афиняне не обижались, а любили его по-своему, как любят городского дурачка. Какой-то неразумный мальчик разбил его пифос, шалуна строго наказали и тут же подарили Диогену другой сосуд, еще больший и прочный. Когда он увидел женщину, которая нагнулась за чем-то до земли, он сказал: «А ты не боишься стоять в такой непристойной позе? А вдруг окажется позади какой-нибудь бог – ведь все вокруг полно богами!»... Увидев, как маленький сын гетеры бросает камни в толпу, он предостерег его, что тот «может попасть в своего отца»...

У философа Диогена со временем появились не только любопытные слушатели, но свои ученики и поклонники. Они ловили каждое его мудрое слово, с обожанием слушали, как он ворчит или ругается, обсуждали им сказанное, записывали и вникали в суть. Жаркое лето мудрец теперь проводил в Коринфе, где любимым местопребыванием его «школьной команды» стала кипарисовая роща Кранейон, рядом с роскошной гробницей известной гетеры Лаиды. Здесь на зеленой лужайке Диоген любил нежиться чуть ли не голышом на солнышке, очаровывая при этом своими занятными речами учеников. Именно в Коринфе, по преданию, он встретил молодого македонского царя Александра. «Ты - кто?» - спросил Диоген, продолжая лежать голышом, нисколько не смущаясь появлением блистательной свиты.

- «Я – Александр, царь! А ты - кто?»

- «А я – «собака» (т.е. киник) Диоген! Куда идешь ты, царь?»

- «Иду завоевывать Индию».

- «А тебе это нужно?»

- «А потом?»

- «Потом хочу завоевать весь остальной мир!».

- «А после?»

- «Сумасшедший! – воскликнул Диоген. - Зачем тебе это надо? Я отдыхаю уже сейчас, не завоевывая всего остального мира. Если ты хочешь отдохнуть в конце, не лучше ли будет тебе это сделать в начале?»

На обратном пути молодой царь долго молчал, а потом неожиданно для друзей произнёс: «Как бы я хотел бы быть Диогеном, если бы не был царем»!»

Философ Диоген, как истинный киник, не воспринимал мировоззрение Платона, господствовавшее тогда, на природу и общество. Он вообще никого «из чересчур мудрых» не воспринимал всерьез, и не любил. Когда Диоген узнал мнение Платона, что «человек есть животное о двух ногах, но лишенное перьев», он ощипал петуха и принес в таком виде его Платону. Сказал: «Вот твой человек!» Но при том сам ходил с фонарем по городу средь бела дня со славами: «Ищу человека, а не негодяя»... Он издевался над известностью Платона, заявляя, что он «не красноречив, а пусторечив», а у Евклида не ученики, а «желчевики»... «Для того чтобы жить, как следует, надо иметь или разум или петлю» - говаривал мудрец. - «Боги даровали людям легкую жизнь, но они ее затруднили всевозможным выдумками о страстях, сластями и благовониями... Но не всякая жизнь – зло, а лишь дурная»... Когда он увидел, как раб обувает человека, он сказал тому человеку, «чтобы он себе теперь руки отрубил - тогда будет понятно, зачем ему нужен такой раб»... Платон по поводу высказываний Диогена в свой адрес не остался в долгу, заявив, что «Диоген это безумствующий Сократ»...

Диоген в бытность свою имел скверную репутацию скандалиста, отвергал супружество, но с удовольствием общался с гетерами и проститутками, причем старался воспользоваться их услугами бесплатно. Ратовал за свободу любви и общность жен. И с юмором у него было тоже всё в порядке. Однажды его принародно обругал один плешивый гражданин. Философ прореагировал мгновенно: «А я тебя вовсе ругать и не буду, а даже похвалю твои волосы за то, что они с дурной твоей головы все повылезли!». Он ни разу в своей жизни никому не уступил в споре, но при этом говорил ученикам, что «никакой успех в жизни невозможен без упражнений»... Себя же Диоген ухитрялся приобщить к богам, поскольку, по его мнению, «все принадлежит богам, мудрецы - друзья богов, а у друзей все общее: стало быть, все принадлежит мудрецам»...

Он удивлялся, «почему музыканты могут настраивать свои инструменты и правильно играть, ораторы правильно рассуждают о жизни, но никто из людей не может настроить жизнь на лучшее»... Хотя Диоген сам отвечал на свой вопрос, говоря, что «можно все превозмогать, если вместо бесполезных трудов мы предадимся презрением наслаждений (что само по себе является высшим наслаждением), займемся тем, к чему нас призывает природа - тогда мы должны достичь блаженной жизни... И только неразумие заставляет нас страдать!»... Свои выводы Диоген старался донести не только до афинян и карфагенян, а всей Греции. Отсюда - его походы в Олимпию, где он имел возможность донести как можно большему количеству людей одновременно свои философские идеалы: «это совершенство телесного сложения и духовно-нравственного склада, когда наряду с красотой и силой человек обладает справедливостью, целомудрием, мужеством и разумностью».

Однажды он закусывал в портовой харчевне, полный в обеденное время простого люда. Диоген заметил проходящего мимо оратора Демосфена и окликнул его, чтобы тот присоединился к трапезе. Демосфен сделал вид, что не увидел и не услышал Диогена. «Тебе стыдно, Демосфен, зайти в эту харчевню? А между тем твой господин, простой народ, ходит сюда ежедневно!» - намекая, что ораторы – только рабы толпы.

Диоген намеревался прожить достаточно долго, и «был столь равнодушен к смерти и погребению, что когда сильно заболел, едва передвигая ноги, добрел до моста близ гимнасия. Там упал и велел сторожу, чтобы он, когда заметит, что он уже не дышит, бросить его в Илисс». Потом он оклемался и еще долго жил.

Когда ему исполнилось 80 лет, он «на спор» (он же великий спорщик) съел сырого осьминога, тут же заболел «в результате быстротечной холеры»... Его стали успокаивать, уговаривая не отчаиваться и не бояться загробной жизни, Диоген встрепенулся и с раздражением спросил: «Тогда почему ты не умираешь?» Потом, смирившись с неизбежным, прекрасно понимая, что дни его сочтены, проговорил: «Философия дала мне возможность иметь готовность ко всякому повороту судьбы. Я готов умереть, но когда умру, бросьте меня без погребения».

- «Как! На съедение хищникам и стервятникам?» - удивились люди.

- «Ты разве почувствуешь?»