По данным Центрального Архива МО РФ

Убыл 28.8.1943 г. в запасной полк.

(ЦАМО: ф.1877, оп.2, д.74, л.50.)

* * *

...Часто в часы отдыха в землянках,

Не зная устали своей, бойцы

Шутят и беседуют о гансах,

Разлетавшихся за день на куски.

Здесь повсюду пули сыплют градом,

Так, чтоб немцы вечно стали знать,

Что значит бывать под Ленинградом,

О какой он жизни может в нем мечтать.

...Братья, с полной злобой мы не забываем,

Помним, как немцы грабят вас -

Тысячами в землю их вгоняем,

Ведь настал возмездия грозный час.

Военфельдшер Соколин С. П. 29.4.1943 г.

(ЦАМО, картотека учета офицерского состава.)

Николай Андреевич БЕЗРУКАВЫЙ, 1923 г. рождения, урож. д.Липовское Золотоношского р-на Полтавской обл., служащий, холостой, кандидат в члены ВКП(б) с 1942 г., со средним образованием, мобилизован в Красную Армию с июля 1941 г. Артемовским РВК Сталинской обл. Отец - Андрей Никифорович - проживал д.Снегривна того же района. В октябре 1943 г. Безрукавый был командиром взвода 2 батареи 239 отдельного минометного дивизиона 30 гв. минометного полка.

14 октября 1943 г. «находясь вместе с военнослужащими неизвестной для него части, стал рассказывать о вооружении и боевых качествах своего полка».

По приговору Военного трибунала направлен в штрафную роту на 3 месяца. 19 декабря 1943 г. командир взвода 89 стрелкового полка 189 стрелковой дивизии, лейтенант Безрукавый погиб в г.Артемовске Донецкой обл.

Поздравляю Красную,

Для врага опасную,

Армию родимую,

Для страны любимую.

Так живи и здравствуй,

Во вселенной властвуй.

С двадцать пятым юбилеем!

Мы отпраздновать сумеем

На фронтах победою.

Все о ней поведаю.

Непобедимая, могучая,

Боями закаленная,

Из нашей стали слитая!

Ты самая геройская,

Нигде никем не битая.

От тропиков, до Арктики

Ты в песнях прогремевшая.

В любых боях с врагом своим

Пардона не имевшая.

В степях метели веяли

И ветер завывал,

Красную, могучую

Сам Сталин воспитал...

20. II. 43 г. Волховский фронт.

Военврач 3 ранга Дора РАДЗИМОВСКАЯ. Полевая почта 591, часть 125.

По данным Центрального Архива МО РФ:

Дора Никитична РАДЗИМОВСКАЯ, 1905 г. рождения, урож. ст.Гиачинская Краснодарского края, капитан медслужбы 220 армейского запасного стрелкового полка, 21.2.1945 г. уволена в запас.

(ЦАМО: оп.71893, дело 1, лист 53 (об.).

* * *

Судьба автора этих строк трагична, но как по-боевому они звучат:

(Бей врага по-кутузовски)

Солдат, тебе дана винтовка,

Народом, Родиной дана.

Так пусть же русская сноровка

Разит без промаха врага.

(Коли его по-суворовски)

Во всех боях с врагом любым

Прикладом оглушал врага,

Колол врага штыком своим,

И пуля смерть ему несла.

Лен. фронт. 1943 г.

Красноармеец-радист Грезовский Лев Давидович, 1924 г. рождения. Адрес: Полевая почта 75655-Е».

По данным Центрального Архива МО РФ:

Радист 406 стрелкового полка 124 стрелковой дивизии, уроженец г.Санкт-Петербург, призван Ленинским РВК г.Самара, умер от ран 16.8.1943 г. в 144 отдельном медсанбате 124 стрелковой дивизии. Похоронен в 1 км юго-западнее д.Пыльная Мельница Кировского р-на Ленинградской обл. Дядя – Розенгольн Ефим Львович, адрес – г.Москва, Гоголевский бульвар, дом 21, кв.13.

(ЦАМО: дон.39938с-43 г.)
Стихи солдат так и не появились на страницах газеты.

Так получилось, что за прошедшие полвека некому было издать эти послания. Лишь сейчас редакция Книги Памяти Республики Татарстан нашла возможность издать и передать в дар ветеранам и родственникам погибших это ценное наследие.

О судьбе каждого мы смогли узнать лишь благодаря сотрудникам Центрального Архива МО РФ в Подольске. Огромное спасибо им.

Может быть, родственники этих солдат получали стихи в письмах, а может и нет. В любом случае мы были бы рады передать книжку в руки тех, к кому в первую очередь обращались погибшие герои. Откликнитесь, пожалуйста, все, кто знал этих бойцов, ждал от них весточку.

«Я заслужил эту дорогую жизнь - жизнь после смер­ти».

(Из письма М. Джалиля Г. Кашшафу).

«...Очень меня печалит то, что почти нигде не описы­ваются те бои в Долине Смерти. Я многих знала, ко­торые там сражались. Это были стойкие коммунисты, преданные Родине сыны...».

Мы читали письмо Е.И. Шивалевой, вдовы редактора газеты «Отвага», в каждой строке которого слышится: «Никто не забыт, ничто не забы­то!» Еще в первом походе, изучая газету Ленинградского фронта «На страже Родины», выходив­шую на татарском языке, мы вспоминали, что где-то неподалеку от­сюда в числе наших земля­ков защищал город Лени­на Муса Джалиль, здесь сражались многие наши земляки. И только нынешней осенью мы смогли прийти сюда, в местечко Мясной Бор, что севернее Новго­рода, где прорывала бло­каду одна из наших армий, где выходила газета «Отва­га» с боевыми стихами Джалиля. Пришли, чтобы самим узнать правду о войне, о событиях в Долине смерти, встретиться лицом к лицу с историей...

Так что же это такое - Долина смерти?

«Я сегодня случайно обнаружил, что татаро-башкирская (дивизия воюет на нашем (Вол­ховском) фронте», - писал Муса Джалиль Г. Кашшафу за три дня до отправки на передовую, - Просто обидно. Здесь же рядом земляки творят чудеса, храбро истребляя гадов-фашистов». Сюда, в «содрогающееся под бомбами, обреченное гибель кольцо», поэт-военкор пошел добровольно, чтобы силой своего сло­ва поддерживать земляков в тяжелую минуту.

«Тут бомбы рвутся, солнце застилая,

Тут слышен запах крови, но не роз»,

- писал Муса в одном из фронтовых стихотворений.

Только спустя 40 лет мы поняли, что значат эти строки. Настильная дорога, проложенная по болоту, за­жата в тиски воронок от авиабомб и снарядов. Кон­чались боеприпасы, в котел шли ослабевшие лошади. «Юнкерсы» ежедневно сбра­сывали на эту территорию до 200 тонн бомб. Об этом говорят не только дневни­ки погибших. В останках солдата, которые мы на­шли подо мхом, было 2 осколка: один, ромбовый, пробил каску, второй, от мины, вонзился в грудь.

И под этим градом свин­ца не только воевали, но еще и выпускали газету. «В день я в среднем прохожу 25-30 километров по пе­редовым частям. Только на передовой линии можно видеть героев, следить за боевыми фактами, без ко­торых невозможно сделать газету оперативной и бое­вой», - писал из окружения М. Джалиль.

Через три месяца, в ию­не, части, оставшиеся в жи­вых, пошли на последний, решающий прорыв. «Пред­стоят серьезные бои... О результатах напишу», - это были последние слова по­эта, написанные с фронта. Об остальном знают сей­час только Волхов, деревья Долины смерти, не успев­шие оправиться от смер­тельных ран, покореженный в рукопашной схватке пу­лемет, пробитая каска да последний патрон, остав­шийся в стволе винтовки...

Николай Орлов, тогда еще молодой местный путевой обходчик, начал свой поиск. Он бродил по Долине Смерти, утопая в болоте. Однажды подорвался на мине, вылечился и снова искал. Искал, чтобы твердо сказать современникам:

«Они погибли, но не сда­лись». За 30 лет поиска Николай Иванович нашел сотни медальонов с имена­ми погибших героев, уни­кальные документы, даже останки редакционной ма­шины. Он отыскал немало живых свидетелей, вернул имя многим павшим сол­датам. И, умирая, завещал своим сыновьям продол­жать поиск, помнить, что нет безымянных героев.

Вот и мы, студенты из Казани, идем по этим мес­там вслед за Валерием - старшим из сыновей Орло­ва, ощупывая мох на каж­дом шагу.

Сколько их, неизвестных солдат, лежат в этом боло­те! Многих, наверное, все еще ждут дома родные. Ведь «пропал без вести» - не значит погиб.

И все же смерть бес­сильна перед подвигом. Знает о героях Долины смерти новгородская зем­ля, узнали о них и мы, пришедшие сюда, чтобы передать им поклон. Мы помним их, посланцев Та­тарии, сражавшихся за Ле­нинград. «Волхов-свиде­тель: я не струсил», - так мог сказать не только му­жественный Муса Джалиль. Это вправе был сказать и Ибрагим Гареевич Сайфуллин, погибший во время от­ражения очередной вражес­кой атаки, и Закир Ульданов, выбивший вместе с товари­щами гильзами на шпале «Мы победим!» Это могли сказать и девушки 285-го особого батальона из Ка­зани, погибшие при нала­живании связи. И сотни других бойцов, с честью вы­полнивших свой воинский долг.

Осенний поход мы решили посвятить 75-летию М. Джалиля. Многое узнали о подвиге поэта-героя, поэта-военкора еще до похода. Побывали в Новгородской области. Здесь, на Волховском фронте, сражался Джалиль, здесь, в районе Мясного Бора, он попал в плен. Но нас интересует не только судьба поэта. Посвящая ему поход, мы помнили и то, что рядом с Джалилем сражались и другие военкоры - славные сыны Татарии.

В редакции «Отваги» работал художником и Евгений Вучетич, ставший всемирно известным скульптором, автором монументов, ставших символами всей войны – Родины-Матери на Мамаевом кургане и Солдата в Трептов-парке Берлина. Вучетич был одним из немногих членов редакции, доживших до победы, и потому сделал многое для того, чтобы воссоздать правду о военном корреспонденте М. Залилове.

Открывается дверь дома Орловых, выходит молодой человек:

– Николай Иванович? Не успели, ребята, умер батя год назад.

Умер... Не так уж редко слышим мы это жестокое слово, обходя адреса ветеранов. Но на этот раз оно поразило нас: уходят из жизни уже и исследователи войны, те, кто шел по ее горячим следам.

30 лет ходил Николай Иванович в Долину Смерти, где сражались воины 2-й Ударной. Утопал в болоте, подрывался на мине. И всё же ходил, искал, чтобы потом твердо сказать: «Здесь воевали герои. Они не пропали без вести, не дрогнули, а погибли с оружием в руках. Они достойны славы».

Дело отца продолжают сыновья вместе с ребятами из поисковой группы «Сокол». Образованная самим Н.И. Орловым на новгородском объединении «Азот» эта группа вернула имена многим героям, дала вторую жизнь многим подвигам. В результате походов в Долину Смерти ребята нашли и похоронили в братских могилах около 10 тысяч советских воинов. Найдено более ста смертных медальонов с именами погибших, многие документы и свидетельства. Благодаря соколятам многие узнали место гибели своих мужей, сыновей и братьев. На местах захоронения ребята сами ставят обелиски.

Узнав, что мы хотим посетить место пленения Джалиля, Валерий, старший сын Орлова, сразу согласился быть проводником, но предупредил, что придется идти почти по колено в воде.

Мясной Бор. Сейчас, как и 40 лет назад, здесь несколько домиков, расположенных вдоль Ленинградского шоссе. Отсюда в январе 1942 г. 2-я Ударная армия начала наступление в любанском направлении, заняв территорию в сотни квадратных километров. Здесь через два месяца сжалось кольцо вражеского окружения. Где-то здесь начинается болотистая местность, названная бойцами Долиной Смерти. Отсюда начался и наш пеший переход...

Под ногами – болотная жижа, впереди – широкая спина Валеры, отмеряющего семимильные шаги, сзади – весь наш «десант», идущий след в след за проводником, а вокруг – обычная лесная тишина... Справа показалась полянка, огороженная жердями.

– Здесь была деревенька Термец-Курляндский, – рассказывает негромко Валерий, – фашисты разбомбили ее дотла. Вот тут и проходил узкий коридор, связывающий армию с основными силами.

Через час пути под ногами всё чаще стали встречаться ржавые предметы. Один, другой – что это? Каски! Сквозь пробоины давно уже проросла трава, в потемневшей от ржавчины воде плавает желтый листок... Советская. Пробоина напротив виска... Невольно замолчали... Валера, подождав, тихо напомнил:

– Пошли, ребята, там их много.

И снова идем, и снова в траве – каска, еще одна, а вон котелок...

– А Долина Смерти далеко еще?

– Давно уж по ней идем.

– Это воронка от авиационной бомбы, – поясняет Валера, – осколки от нее летели на полкилометра.

Не без робости подходим ближе. Сквозь прозрачную воду что-то чернеет. Приглядываемся - солдатские сапоги, а рядом... спина мгновенно холодеет... Вот она, Долина Смерти! Разве передашь это чувство? Нет, книги и даже фильмы здесь бессильны, это надо увидеть.

– Здесь их много в одной воронке, – продолжает проводник, – тысячи уже похоронили.

Позднее мы увидели фотографию Долины сверху: не земля, а тело, больное неизлечимой оспой...

В одном из школьных музеев мы прочли дневник неизвестного артиллериста, сражавшегося здесь: «Сидим в щелях по пояс в воде. Считаем бомбежки. Сегодня «юнкерсы» сбросили на нас около 200 тонн бомб. А что будет завтра?... Кольцо окружения похоже на мешок с завязанной горловиной у Мясного Бора... В день можно израсходовать только два снаряда, на отражение немецкой атаки - восемь снарядов...»

Идем по болоту. Мох под ногами колеблется, как резиновая подушка. Перед тем, как ступить, протыкаем его проволочным щупом: здесь еще встречаются смертоносные «сюрпризы». Есть! Щуп натыкается на что-то железное. Осторожные пальцы Валеры раскапывают мох... (Пальцев у него только шесть. Однажды в его руке разорвался запал гранаты). Минута, и из болота извлекается фляжка. Совсем целая, не тронутая ни пулей, ни ржавчиной. Она-то и уцелела, а сам солдат лежит; чугунный осколок бомбы пробил каску и остался в ней. Еще больший осколок мины вонзился в грудь... Болото нехотя, с чавкающим вздохом отдает то, что хранило 40 лет: обломок автомата, часть гранаты, остатки шинели, клапан подсумка, деревянный свисток и даже карандаш, насаженный на гильзу. Вот такими карандашами и писались материалы фронтовых газет... Поиски смертного медальона на этот раз были безуспешны – еще один боец остался безымянным навсегда. А сколько их тут? Где-то здесь, вместе с останками солдат, лежит и подшивка газеты «Отвага», закрытая в сейф. Она тоже погибла при выходе из окружения, как и 20 сотрудников редакции...

«Здесь бомбы рвутся, солнце застилая; Здесь слышен запах крови, но не роз», – писал Джалиль в одном из дошедших до нас фронтовых стихов. В письме Кашшафу он рассказывал: «В день я в среднем прохожу 25-30 километров по передовым частям. Только на передовой можно увидеть нужных героев, черпать материал, без которого невозможно делать газету оперативной и боевой... Я продолжаю писать стихи и песни. Но редко. Некогда, и обстановка другая... Мы пока на особом положении...»

В то же время в г. Буинске получили солдатский треугольник, вырвавшийся из Долины Смерти. «За меня не беспокойтесь,– писал домой Ибрагим Гареевич Сайфуллин,– я на фронте. Едим фрукты и ягоды». Боец находил силы, чтобы хоть как-то поддержать родных. Лишь через 30 лет они узнали о его героической гибели. Ребятам из «Сокола» удалось найти командира И.Г. Сайфуллина – П.А. Чипышева. Командир написал родным боевого друга взволнованное письмо: «Не раз был свидетелем его мужества, редкого самообладания. Его батарея всегда вела огонь метко, четко и с большой точностью.

Особенно его мастерство сказалось в отражении немецкого наступления 26 февраля 1942 г. у деревни Красная Горка. Три цепи немцев при поддержке танков шли в рост на нашу передовую. Несмотря на беспрерывный обстрел, Сайфуллин стоял на одном колене, твердо и спокойно руководил огнем своей минометной батареи». 2 июня Ибрагим Гареевич был ранен и попал в полевой госпиталь, а 15 июня госпиталь полностью разбомбили фашисты...

Где-то здесь же погибла и санитарка Аня Аверина, которой Муса Джалиль посвятил свое стихотворение «Смерть девушки»: «Сто раненых она спасла одна, и вынесла из огневого шквала...»

После перехода мы возложили гирлянду к одной из братских могил у Мясного Бора. Под строгим столбиком фамилий приписка: «Здесь же покоится еще 3000 человек». Короткая надпись, но как много содержит она в себе! В ней и трагедия войны, и героизм бойцов, и кропотливая многолетняя работа местной поисковой группы: ведь каждого бойца, спустя много лет после войны, перенесли сюда ребята. Как похоже это на Пискаревское кладбище... Объединяет их то, что в Долине Смерти солдаты защищали Ленинград, отвлекая на себя врага.

Прощаясь с новгородцами, мы поклялись рассказать в Татарии о тех, кто прославил ее своими подвигами, сражаясь на подступах к Ленинграду, о тех, кто заслужил жизнь и после смерти.

Участвуя в начале 1942 г. в Любанской операции, воины 2-й Ударной уничтожили 15 дивизий врага, рвавшихся к окруженному Ленинграду. Сражаясь в окружении целых полгода, армия потеряла в боях три четверти своего состава, но свою задачу выполнила - отстояла обескровленный город, приняв на себя основной удар под Мясным Бором. В августе 42-го, наскоро залечив раны, наша 2-я Ударная вновь перехватила бронированную лапу армии Манштейна, занесенную над колыбелью революции. Год спустя после начала Любанской операции войска армии, действуя в составе Волховского фронта, прорвали блокадное кольцо в районе Рабочих поселков. И, наконец, в январе 1944 г. 2-я Ударная начала операцию по полному освобождению города Ленина от блокады.

Об этом славном боевом пути от Поволжья, где формировалась армия, до предместий Берлина и рассказывает наш сборник. В нем помещены воспоминания ветеранов армии, ее командующих - генерал-лейтенанта Н.К. Клыкова и Героя Советского Союза, генерала армии И.И. Федюнинского, Маршала Г.К. Жукова.

Надо сказать, что с именем Джалиля связаны в основном все скромные сведения о редакции газеты «Отвага».

- Ядро редакции составляли такие незаурядные личности, как редактор Н.Д. Румянцев - член Центрального кабинета редакторов, литсотрудник Б.П. Бархаш - профессор-философ, корректор Б.Л. Перльмуттер - профессор-литературовед, московский поэт М. Галлер, художник Е.В. Вучетич - в будущем автор всемирно известных мемориальных ансамблей. Интересным для современного поколения был бы рассказ о короткой, но яркой жизни 19-летнего сына известного поэта - Всеволода Багрицкого, который, выполняя задание редакции, сражен бомбовым осколком. Всеволод, попавший в армию из Чистополя, оказался первой потерей нашей редакции. По удивительному совпадению именно на его место зачислен к нам Муса Джалиль. Его, уже известного в то время татарского поэта, связывала с Севой очень важная деталь: отец погибшего юноши еще в 1929 г. помог Мусе поверить в свои силы, переведя его стихотворение «Весна».

- Для всех нас он был старшим товарищем, политруком Залиловым. Я запомнил его как очень скромного, сдержанного в проявлении своих эмоций человека. Не могу припомнить случая, чтобы его что-то раздражало, чем-то он был недоволен. Он был хорошим членом коллектива и в любых условиях сохранял спокойствие и доброжелательность. В составе редакции в «содрогающемся под бомбами, обреченном на гибель кольце», как он писал, поэт провел три самых тяжелых и трагических месяца. Армия истекала кровью в тяжелых боях, гибла от голода, обстрелов и бомбежек, но Муса не терял присутствия духа. Он постоянно работал. Выполнив очередное задание редакции, он принимался записывать в свои самодельные блокнотики, сшитые из ученических тетрадей, которые у него были всегда при себе.

Как-то после одной из редакционных летучек литсотрудник М.Я. Каминер - жизнерадостный и общительный человек (он, кстати, жив) - поведал нам о веселом случае. Суть заключалась в том, что мальчишка-шалун попросил прохожего несколько раз звонить в квартиру, а потом убегать, потому что хозяин очень сердитый. Эта история очень рассмешила всех присутствующих, и Джалиль тут же записал ее в свою книжечку. Скорее всего, тогда же, в апреле 1942-го, он и написал свое стихотворение «Звонок», почему-то датированное декабрем.

Во многих книгах о Мусе можно прочитать, что его стихи часто печатались в газете. Как бывший ответсекретарь «Отваги» могу признаться, что Залилов на русском языке стихов почти не писал. Переводить его творчество у нас было некому. Помню лишь один случай, когда на страницах «Отваги» 19 апреля 1942 г. появилось стихотворение поэта «Весенние резервы Гитлера», да и оно во многом уступало его оригинальным стихам. В то же время Муса был, пожалуй, одним из самых исполнительных литсотрудников. Его заметки и корреспонденции появлялись в газете до последнего дня существования редакции под Мясным Бором, когда немецкие автоматчики прорвались в расположение наших землянок.

Последнюю заметку Залилова, предназначенную для последнего номера за 24 июня, но еще не сданную в набор, мне удалось вынести из окружения вместе с другими материалами и гранками. Сейчас они являются лучшим доказательством того, что «Отвага» действовала до последнего дня. Удалось мне тогда буквально чудом сберечь от болотной жижи и два десятка номеров газеты, которые сохранились, пожалуй, в единственном экземпляре. Они и помогли восстановить многие подробности из жизни редакции. По ним, например, можно восстановить героев корреспонденций Джалиля. Это командир орудия П. Емельянов, автоматчик Ф. Поляков, связисты Лунев и Стерликов, земляк поэта - командир минометного расчета Ибрагимов и многие другие.

Кстати, о земляках. С приходом Залилова в редакцию стало возможным привлечение для сотрудничества с газетой воинов-татар, которых в нашей армии было немало. Так, с помощью поэта в «Отваге» были опубликованы заметки лейтенанта Хабибуллина, политрука И. Забирова, красноармейца А. Шаяхметова.

Газета пользовалась огромной популярностью среди бойцов. Обессиленные от голода, бессонных ночей и многочисленных ран воины буквально из рук рвали свежий номер, чтобы узнать - как там, на «большой земле». Потому мы делали все, чтобы ни на один день не прерывался выпуск газеты, даже когда на всех у нас остались одна ручка и пишущая машинка. Редакция так же, как и армия, сражалась своим оружием с врагом до последней возможности. Вырваться из огненного кольца сквозь узкий коридор, названный бойцами Долиной смерти, удалось немногим. Из 30 с лишним сотрудников вышло нас лишь семеро: четыре журналиста и три наборщика. До сих пор хранится у меня записка, которую я составлял, регистрируя потери редакции. Восьмым в списке вышедших из окружения, правда, под вопросом до сих пор стоит фамилия «Залилов». Многие видели Мусу живым за несколько часов до выхода из кольца. Он действительно не «пропал без вести».

- Виктор Александрович, нам, бойцам «Снежного десанта», нередко приходится слышать, что походы по местам боев, особенно под Мясным Бором, не имеют никакой ценности, что все уже изучено и доказано по архивным документам.

- Это неверно. Только благодаря таким походам, которые организовал новгородский путеец А.И. Орлов с братом и сыновьями, восстановлена, наконец, истина о судьбе 2-й Ударной армии. Некоторые оставшиеся документы гласили, что вся она «пропала без вести». Поиск местных краеведов, московских школьников из школы № 167, следопытов из Татарии, в том числе «Снежного десанта», дал возможность доказать, что наши воины не «пропали», а сражались с оружием в руках до последнего дыхания. Об этом свидетельствуют и останки более чем 10 тысяч советских солдат, найденные и перезахороненные под Мясным Бором, многие документы и экспонаты, собранные в местах боев. Знаю, что недавно ваша группа установила имя еще одного моего однополчанина - Владимира Владимировича Михайлова с Украины - и сообщила о нем вдове, детям и внукам. С радостью узнал также, что вы нашли редакционную землянку, наши машины и даже редакционный сейф с пишущей машинкой. Продолжение этого поиска поможет восстановить обстановку, в которой выходила наша «Отвага». Хочется поприветствовать и вашу идею, а точнее, уже работу по созданию Зала фронтовой печати в Казанском университете.

(М. Джалиль)

Когда мы собирались в свой очередной поход по волховским болотам, нашлись люди, усомнившиеся в смысле нашего поиска. Дескать, по следам «оборванной песни» пройдены сотни дорог, и вряд ли студенты смогут найти новую, неизвестную, сказать свое слово в многолетнем изыскательском труде. Но мы верили, что найдем не только заветную тропу, даже следы героических песен поэта. Верили, что найдем свою ниточку «клубка из волшебной сказки»... Новгородчина встретила нас хмуро: августовские проливные дожди, словно губку, насытили болото под Мясным Бором, по которому нам предстояло пройти два десятка километров. Но это не разрушило наши планы, тем более, что с самого начала похода мы уже шли по следам Джалиля. В небольшом городке Малая Вишера с трудом удалось найти тот самый домик, в котором полтора военных месяца прожил политрук Залилов. Убедились, что сохранить избушку теперь уже невозможно. Но сохранить память – наша задача. Вернувшись в Казань, мы узнали, что улицу, на которой стоит тот полуобвалившийся дом, местные жители назвали именем татарского поэта-героя. И решение это было результатом нашего похода.

А пока впереди у нас главная цель – добраться до расположения штабных блиндажей, что отмечены на карте 1942 г. Пройти по местам – где в священной неприкосновенности сохранился своеобразный заповедник войны – Долина Смерти. Эта цель объединила всех нас, 18 человек: бойцов «Снежного десанта» КГУ, учащихся Мензелинского педучилища, студента-медика, кинооператора из Брежнева и двух профессиональных журналистов. На несколько дней экспедиции мы стали одним целым, чтобы преодолеть все испытания, уготованные Долиной.

Идем, как обычно, гуськом, след вслед за бессменным проводником Валерием Орловым. Многие из нас уже бывали в этих местах, но волнение новичков передается всем.

«Я там, где поле в ржавчине колючей,

Где свищет смерть по просекам лесным...»

Вот она – та самая просека, та самая узкоколейка...

Со стороны мы, наверное, похожи на тех, кто месил эти болота сорок лет назад. Только стволы винтовок, подобранных нами, порядочно заржавели, а вместо плащ-палаток на наших плечах туристские штормовки. Нам легче: идем напрямик. Не надо ждать пулеметной очереди из-за каждого кустика. Но чувство, которое приходит к нам, наверное, близко тому, что испытывали бойцы 2-й Ударной армии.

«И юные когда-нибудь узнают,

Как жили мы и умирали мы».

На каждом шагу – маленькие лесные озера с прозрачно-рыжеватой водой. Лишь присмотревшись к ним, догадываешься, что это воронки от бомб и снарядов. Теперь в это даже не верится.

Деревья здесь в основном молодые, послевоенные. Те же, что постарше, можно сразу узнать по ссадинам на коре – следам пуль и осколков. Чуть поодаль от рощицы, на том месте, где когда-то стояла деревенька, раскинул ветви дуб. Великан хранить память. На его стволе вырезана надпись сорокалетней давности: «...Старший сержант Шумаков К.Л. 1917 – 31 мая 1942 г.»

Пройдя десяток километров, натыкаемся на следы оборонительной линии. Там, где посуше, бруствер виден отчетливо, будто сделан недавно, но мастерски замаскирован. Где-то здесь, рядом со штабными блиндажами, занимали свою последнюю оборону сотрудники армейской «Отваги», среди которых был и Муса.

Рядом с окопом – следы жаркого боя: россыпи гильз, пустые пулеметные диски, патронные ящики. А вот и каска. Вражеская пуля попала в лобовую часть, но не пробила ее. Остались лишь глубокая вмятина и трещины. Значит, сталь спасла кого-то из солдат. Такой вот простой красноармейской каске и посвятил поэт свой стих:

Линия окопа ведет прямо к блиндажу – цели нашего похода. Здесь в июне 42-го располагались штаб и редакция. Догадаться об этом несложно: рядом скопление легковых машин, взорванных на стоянке при отступлении...

- Будучи спецкором газеты «Фронтовая правда» Волховского фронта, а затем «Красной Звезды», я хорошо знал Власова. Первое мое знакомство с ним произошло намного раньше, до войны, в 99-й дивизии. Тогда я проходил практику в этой газете, и он еще не был главнокомандующим.

Во время войны мы работали на ходу: он диктует - я записываю. Привычка стенографировать у меня еще со студенчества, что нравилось Власову. Видимо, поэтому он избрал меня своим биографом. Подготовленный мною текст по джентльменскому соглашению я отдавал ему. Он забирал все куски и сам перепечатывал. Но некоторые черновики у меня оставались. После его предательства начались обыски, уничтожались архивы, документы, связанные с его именем. Мне поручили написать материал, разоблачающий его личность. Это поставило меня в неловкое положение, многие стали смотреть с недоверием.

- И что Вы думаете об этой личности?

- Власов никогда не был обыкновенным солдафоном. Поэтому его поступок имел другие мотивы, нежели просто остаться живым. На мой взгляд, Власов - идейный предатель. Его утверждения основываются на эсеровских позициях. Отец его был эсером видным. Он считал, что Октябрьская революция - трагедия России, так как она отсекла Восток от Запада. Он считал, что только оставшись на базе Февральской революции, мы сохраним единство мира. А пока властвует большевизм, войны будут идти одна за другой. Потому что Запад терпеть этот строй не будет. И эту войну он видел в контексте истории.

- Да, он совершил не только военное преступление, а прежде всего идейное предательство. Он окончил Нижегородскую семинарию, которая тогда отвечала уровню университета, с золотой медалью. Затем Военную Академию. Несмотря на свое происхождение, сумел выдвинуться: был нашим представителем в Китае.

- А как же! Командовал ротой. Воевал против Колчака, Деникина. После победы пошел выслуживаться. Пел фимиам вождю: ни одной его речи, статьи без цитат Сталина не выходило. Мне прежде кричали: не смейте показывать его предателем по убеждениям! Он просто трус! Ну зачем обеднять? Запад вытаскивает Власова из небытия, поддерживает власовское движение.

- Да, это движение социал-предательства, выходящее за рамки военного. Власов считал себя спасителем пленных. Этого и придерживается Штрик-Штрикфельд. Он говорит, что Власов сделал попытку спасения русских пленных, беря под защиту в свою РОА.

- Джалилю, как представителю дружественной литературы, хотели составить протекцию, чтобы его принял главнокомандующий Власов. Но встреча откладывалась. Потом начались неудачи. И наконец, Власов в довольно грубой форме отказал: «Передайте этому татарину, что сейчас не до него. Пусть пишет свои вирши, он мне не нужен».

Власов, мягко говоря, не был поклонником поэтов. После гибели Багрицкого он провел совещание с сотрудниками «Отваги» по выяснению причин случившегося ради соблюдения правил этикета. Как-то же надо было реагировать.

- Как и когда Вы познакомились с Джалилем?

- Случайно. Зашел к начальнику политотдела. Там сидел старший политрук. Чуть повыше ростом, с типично татарскими чертами лица. Ямочка на подбородке. Обратил внимание на его разутые ноги. У него была манера держаться так, как будто он глуховат. Вышли вместе. Был апрель. Снег уже пористый. Рукавиц не носили. Пригласил в хату, попили чайку. Его больше всего интересовало, почему погиб Багрицкий, неужели его нельзя было спасти? Он не говорил о своих мыслях, но, кажется, очень боялся погибнуть. Очень. Было видно по его поведению. После этого трагического события настроение у него упало. Он был немногословен, никогда ничего о себе не рассказывал.

- Было несколько встреч. Я проговорился, что когда-то в институте занимался переводами, в юности писал стихи. И здесь я переводил Джалиля. Честно говоря, я был невысокого мнения о его поэтическом даровании. Была какая-то неуклюжесть в его стихах.

- Два-три раза. Может, он стеснялся того, что его надо переводить. У меня было впечатление, что он чувствовал себя глубоко несчастным, приехав во 2-ю ударную. Ведь национальные резервы (татарские) не были посланы, и ему некого было предавать.

- Ну, конечно, рассчитывал, что встретит своих людей, татар. А их не оказалось. Он сник. И в его стихах ведущий мотив - тоска по родине - был сильно эмоционально и национально окрашен. Россия, какая бы она не была, не могла заменить Татарию. Это просвечивает даже в его стихах: «Милый край! А тут болота, болота... ненавижу болота». Ему очень тягостен был вид бесконечных болот. Ему было жаль своих солдат-татар, не привыкших к суровому климату. В этом он был близок с Власовым.

Помню, ожидая дополнительные резервы, Власов был не в восторге от национальных формирований. Он считал, что в лесах Волхова должны воевать только русские армии, и не нужно присылать сюда табуны на десяти языках. Какие тут могут быть надежды на казахов? Только русские сильны боевым духом на своей земле. Каждый из них был в какой-то степени националистом.

Власов сразу взял немецкую сторону, организовав РОА. Он хотел выйти на большую дорогу в условиях квисленговской стези. Он понимал, что такая огромная страна, как Россия, не может быть под пятой Гитлера. На это у них не хватит сил. И он готовил себя на пост русского бургомистра.

Джалиль же согласился не сразу. Но, видимо, он не мог отказаться. Но почему ему, работавшему в русской газете при Сталине, не работать в татарской? Какое ему дело до того, кто ее выпускает? Немцы дали ему возможность писать о Татарии, о духе татарском. Тогда он встал на националистические позиции. Однако в газете «Идель-Урал» нет ничего антисоветского. Все чисто национальное.

Если же говорить о причинах его согласия, то я увидел еще один момент: он понял, что уже где-то формируется татарский легион. Возможно, что он мог пойти против Красной Армии. Мне кажется, что он хотел предотвратить это...

Если сравнить обществоведческие монографии и историческую литературу с речным потоком, то чистыми родниками, питающими его, можно назвать документы и дневники очевидцев. Именно в дневниках жизнь и события отражались как правило, без искажения. Им доверялись самые сокровенные мысли, которые невозможно было высказать даже в письмах, не опасаясь последствий. Не случайно на фронте формально запрещалось вести дневник. Попав в руки способному анализировать противнику, дневниковые записи могли выдать пусть даже косвенно самую секретную тайну. Вовремя и объективно зафиксированная деталь дает немало пищи для размышления и потомкам, желающим создать свое мнение о прошедшем.

Особую ценность и интерес имеет дневник, который вел аналитик-профессионал. Автор публикуемых записей - Виктор Александрович КУЗНЕЦОВ - полковник в отставке, после войны долгие годы работал в дипломатическом аппарате военного атташе в США и Канаде. В 1942 г., когда написан этот дневник, он был ответственным секретарем газеты 2-й Ударной армии «Отвага». Его способность сопоставлять и анализировать факты была замечена специалистами военной разведки еще в годы войны. В 1944 г. его отзывают с фронта на учебу в Академии им.Фрунзе, затем - во вновь созданной военно-дипломатической академии.

Дневник В.А. Кузнецова - правдивый рассказ о событиях полувековой давности, о друзьях-соратниках, среди которых поэты Муса Джалиль, Всеволод Багрицкий, скульптор Евгений Вучетич. Автор этих строк задается целью показать не себя на фоне событий, а тех, кто его окружает. Самостоятельную ценность имеют документы, сохранившиеся в личном архиве Кузнецова. Так, заметки М.Джалиля и рисунки Е.Вучетича публикуются впервые.

Главная причина столь значительной задержки публикации этого дневника - удивительная скромность ветерана, «усугубленная» спецификой его послевоенной специальности. Взяться за перо его побудило лишь желание реабилитировать доброе имя 2-й Ударной армии. Той самой, в которой он служил со дня ее образования в конце 1941 по 1944 год, и которая долгие годы носила клеймо «власовской». Первой попыткой искоренить клевету была книга «Вторая Ударная в битве за Ленинград», составителем которой был В.А. Кузнецов. Она вышла в Лениздате в 1983 г.

Это было время, когда официальные историки предпочитали вообще замалчивать роль 2-й Ударной армии и всей Любанской операции в деблокировании Ленинграда. Но эпоха гласности сы­грала не менее злую шутку. Стремление к сенсации, повышенный интерес к имени Власова, гриф «совершенно секретно» на документах, связанных с теми событиями, способствовал еще большей неразберихе. Об армии и операции под Мясным Бором стали писать все кому не лень, только не сами участники. Одни называют солдат армии «пушечным мясом», другие - «борцами с большевизмом». Строятся версии одна нелепее другой.

Прочитав брошюру Ленинградского совета ветеранов о Любанской операции, излагающую очередную версию по принципу «если бы, да кабы», Виктор Александрович убедился - пора сказать свое веское слово. И значение его дневника измеряется не страницами. Это не многотомная монография, рожденная умами десятков историков, и не энциклопедия войны, поданная читателю как истина в последней инстанции. Но сколько убедительной правды в этих немудреных записках и в комментариях к ним! Форма подачи материала, его «неиспорченность» страстями современности убеждают и сообщают гораздо больше, чем толстые тома профессиональных историков. Наверное, именно такие дневники потомки будут читать с тем же благоговением, с каким мы читаем сегодня летописи протопопа Аввакума.