Глава 3 За стенами церкви

Честно говоря, многие церкви даже близко не под­ходят к выполнению тех обетовании, которые даны нам в образах церкви. Они похожи на закрытые клубы, организованные только для своих членов. Но но­возаветная модель церкви иная: она существует боль­шей частью для блага людей посторонних. Что меша­ет нам стать такой церковью, какую задумал Бог?

Я не раз видел одну и ту же схему: церковь создает­ся, чтобы служить высоким идеалам, разворачивает бурную деятельность, потом постепенно теряет свое видение, успокаивается, забывает о своих идеалах. Когда я смотрел на церковь со стороны, у меня возни­кало много претензий к ней. Но стоило мне стать ее членом, как я понимал: поддерживать церковь в том виде, который описан в Новом Завете, очень трудно. Когда я стал одной из причин церковных неудач, то и относиться к этим неудачам начал более сочувствен­но. Церковь «доводит нас до святости», как сказал Ричард Pop, который сначала показал нам сияющий идеал, а потом предложил стать частью более серой реальности.

Я испытал на себе, как сильно снижается планка, когда сам начинаешь заниматься служением. Сначала испытываешь прилив энергии, потом накатывает волна усталости и разочарования, и возникает ис­кушение сдаться. Служение невозможно без стрессо­вых ситуаций и самопожертвования, а это выматыва­ет даже самых преданных делу служителей. Конечно, отдавать блаженнее, чем брать, но как же при этом устаешь!

Каждый из нас призван к служению. Если же мы не понимаем всех связанных с этим трудностей — священники ведь тоже находятся в «группе риска», — то церковь неизменно начнет отступать: постепенно главной ее целью станет служение самой себе, а не миру. Если такое произойдет, то мы перестанем отличаться от всяких мирских организаций. Уникальное призвание церкви канет в небытие.

Я наблюдал за христианскими служителями, раз­мышлял о собственной жизни и понял, как важно найти золотую середину между сверхчувствительнос­тью и черствостью. Некоторые христианские служи­тели так близко к сердцу принимают проблемы дру­гих людей, что чужая боль ломает их. Иные же разви­вают в себе определенную духовную черствость, и при этом служение становится всего лишь работой, рядом трудных поручений, за выполнение которых они по­лучают награды. Ни тот ни другой служитель не смо­гут долго трудиться в церкви. Я очень хорошо осознал это, когда наблюдал за Телом Христовым и за своим собственным телом — особенно своей левой ногой.

Чем сильнее искривлялся палец, тем больше ста­новилась шишка на правой стороне ступни. Шишка болезненна, из-за нее трудно покупать обувь: произ­водители обуви не делают ботинки со специальными выступами для шишек. В результате мне приходится покупать обувь на размер больше, чтобы шишка мог­ла сама придать нужную форму левому ботинку. Мороки с этим очень много.

Я бегаю трусцой уже более двадцати лет и очень хо­рошо изучил, как проходит процесс адаптации моих ног к новой паре ботинок. Я надеваю новые ботинки и бегу. Левая ступня ощущает, что ей не хватает опоры для большого пальца — он расположен под углом к подошве ботинка, — и вот этот палец сам создает себе необходимую точку опоры. При этом я неизменно на­тираю ногу, возникает наполненный жидкостью вол­дырь, из-за боли трудно бегать. Но я не сдаюсь. По­степенно на ноге образуется более твердое уплотне­ние, состоящее из нескольких слоев затвердевшего креатина, — твердая мозоль, которая продавливает се­бе выпуклость в ботинке. Некоторое время я бегаю с относительным комфортом.

Но в итоге мозоль так разрастается, что из-за нее создается дополнительное трение между ногой и бо­тинком, и под ней образуются болезненные крово­подтеки. Тогда я беру маникюрный набор и срезаю твердые слои мозоли, пока не дохожу до слоя розовой кожи. Затем весь процесс начинается снова.

Я ненавидел свою шишку, и ненависть возрастала по мере образования твердых слоев: я уже предчув­ствовал, что скоро придется их срезать и снова стать беззащитным перед болью. И вот однажды доктор Пол Брэнд, с которым мы написали три книги о чело­веческом теле, помог мне изменить отношение к соб­ственному увечью. Он сказал мне:

— Как-то я и сам столкнулся с подобной пробле­мой. Будучи еще студентом-медиком, я лето пропла­вал на шхуне в Северном море. В первую неделю мне приходилось таскать тяжелые канаты, подушечки пальцев так стерлись, что начали кровоточить. Ноча­ми я не мог заснуть от боли. К концу второй недели стали образовываться мозоли. Вскоре кончики паль­цев затвердели. Больше этим летом боль меня не бес­покоила — твердые мозоли защищали меня. Но когда два месяца спустя я вернулся в медицинскую школу, то, к своему ужасу, обнаружил, что потерял способ­ность делать сложные операции. Из-за мозолей мои пальцы стали менее чувствительными — я с трудом ощущал инструмент в руке. Несколько недель меня преследовал страх, что я своими руками разрушил собственную карьеру хирурга. Но постепенно мозоли исчезли — такова была реакция на мой оседлый образ жизни. Прежняя чувствительность вернулась. Каж­дый раз тело находит способ приспособиться к меня­ющимся внешним условиям.

И я увидел: мое собственное тело тоже постоянно борется, стараясь найти золотую середину между сверхчувствительностью и бесчувственностью. По­добно пальцам Пола Бренда, моя нога теряет чувстви­тельность к боли, когда на ней вырастает твердая мо­золь. Некоторое время такая ситуация сохраняется — значит, нога приспособилась к моим пробежкам. Но через некоторое время мудрость организма берет верх. Нельзя допустить, чтобы нога вообще потеряла чувствительность. Чтобы помешать мне мучить соб­ственную ногу, организм создает кровяные мозоли, из-за них я становлюсь сверхчувствительным к боли и вынужден менять свое поведение.

С тех самых пор я испытываю не ненависть, а бла­годарность при любых попытках моего тела заявить о себе. Я понимаю: иногда мои поступки требуют, что­бы тело реагировало как сверхчувствительное, иногда — как бесчувственное. Не скажу, что мне нравится эта цепочка: волдырь, твердая мозоль, кровоподтек, сре­зание твердых слоев. Но теперь я, по крайней мере, по­нимаю, что за ней стоит, и ценю все усилия собствен­ного организма, направленные на то, чтобы приспо­собиться к моему поведению.

И еще одна вещь произошла во время моего разго­вора с доктором Брендом: я понял, как происходит служение в Теле Христовом. Подобно «коже» тела, служители беззащитны перед стрессами. Порой слу­жителю нужна чувствительность хирурга: чтобы зала­тать человеческую душу, нужна большая чувствитель­ность, чем для ремонта человеческих тел. В другой раз служитель, уставший от нехватки сил и средств, мно­жества неразрешимых проблем, просто-напросто не может выжить без твердой мозоли. Без преувеличе­ния скажу — жизнь священнослужителя чаще всего напоминает жизнь моряка, который хватается натер­тыми руками за канаты, натягивая паруса при бушую­щем шторме.

Христианское служение — как моя нога, как паль­цы доктора Бренда — это постоянные перепады от сверхчувствительности к бесчувственности.

Я помню, как сидел и глотал слезы за столом в на­шей чикагской квартире. Жена рассказывала мне о Джордже, с которым познакомилась в больнице, куда он попал с гангреной. У Джорджа не было дома, он спал, где придется, часто на улице. Однажды зимой он отморозил ноги. В Чикаго бывает холодно. Он пе­рестал приходить в церковь на завтраки. Кто-то из стариков заметил его отсутствие, жена сделала не­сколько телефонных звонков и отыскала его.

Моя жена Джэнет — социальный работник. Она чувствует, что совершенно беспомощна перед наплы­вом бед: бездомные, преступность, отвратительная система бесплатного здравоохранения. Днем она ста­рается сделать все, что от нее зависит, а вечером пла­чет. Несколько раз я слышал от нее слова: «Нужно уходить с этой работы. У меня ничего не получается. Смотри — сижу здесь и реву, а старик умер... Так же нельзя. Я не умею справляться с болью».

Я в таких случаях отвечаю: «Джэнет, ты единствен­ный человек в мире, который плачет из-за смерти Пола. Ты думаешь, тот, кто не умеет плакать, будет лучше тебя служить старикам?»

Мы переехали в Колорадо, и жена стала работать капелланом в хосписе при православном приходе, там каждый месяц умирало человек по сорок пять. Почти каждый день Джэнет видела смерть. Мы глотали все больше слез.

Кому это нужно — глотать горькие слезы? Стоит ли сверхчувствительным людям намеренно обнажать себя для чужой боли? Я думаю, что стоит. Я считаю, что человек, который надевает красный резиновый нос, огромные клоунские туфли, чтобы принести ра­дость больным лейкемией детям, который заедает попкорном слезы вместе с этими ребятишками, дей­ствительно помогает им. И мне кажется, что для бро­дяги с обмороженными ногами очень важно знать, что один человек — пусть один-единственный во всем мире — чувствует его боль, носит ее в своем сердце.

Генри Нувен написал небольшую книжечку с уди­вительным названием — «Раненый целитель». Он пи­шет об одиноких, брошенных людях, которых никто не любит. Он рассказывает о молодом священнике, которому нечего предложить ложащемуся на опера­ционный стол старику, кроме своей доброты и забо­ты. «Ни один человек не выживет, если его никто не ждет, — пишет Нувен. — Каждый, кто возвращается из длительного, трудного путешествия, ищет взглядом того, кто бы ждал его на вокзале или в аэропорту. Каждый хочет рассказать о себе, о своей боли, о своей радости тому, кто оставался ждать его дома».

Порой мы, служители, можем сделать лишь одно для страдальцев — показать им, что их страдание, при­чин которого они не понимают, нам небезразлично.

Мне на память приходят несколько умственно от­сталых детишек. Такой ребенок может жить очень долго, но всю жизнь он проведет в кровати. Он никог­да не научится говорить, не будет понимать проис­ходящего, на всю жизнь останется предметом забот врачей и медсестер.

В чем смысл страданий таких взрослых и детей? Какой смысл глотать за них слезы? На этот вопрос мне помог ответить один врач из Восточной Герма­нии. В те годы работа церкви там была строго ограни­чена. Ей разрешали заботиться лишь о самых «мало­ценных» и «бесполезных» членах общества.

«Какой смысл в их жизни? Есть ли он вообще?» — спрашивал себя педиатр Юрген Трогиш, посвятив­ший жизнь работе с умственно отсталыми детьми.

Долгое время Трогиш не находил ответа на эти во­просы. Он каждый день ходил на работу, выполнял свои обязанности, но ответа не было. Как-то он читал вводный курс для новых сотрудников медицинского центра. По истечении года занятий он попросил но­вых помощников заполнить вопросник, где был и та­кой вопрос: «Какие перемены произошли в вашей жизни с тех пор, как вы начали работать с калеками?». Он получил следующие ответы:

• 
  Впервые в жизни я почувствовал, что делаю важное дело.
  
• 
  Я чувствую, что теперь могу делать то, на что никогда не считал себя способным.
  
• 
  За этот год я заслужил расположение Саби­ны. Я впервые работал с умственно отсталым че­ловеком, но теперь я больше не думаю о ней, как об умственно отсталой. Она — человек.
  
• 
  Я стал более чувствительным к человеческо­му страданию, у меня появилось желание помо­гать.
  
• 
  Я задумался над тем, что же самое главное в действительной жизни.
  
• 
  Работа обрела для меня новый смысл. Я чув­ствую, что нужен другим.
  
• 
  Я научился терпению, научился радоваться даже незначительным улучшениям.
  
• 
  Наблюдая за умственно отсталыми, я лучше понял себя.
  
• 
  Я стал более терпимым. Мои мелкие проблемы не кажутся мне больше такими серьезными, я на­учился принимать себя со всеми своими недостат­ками. Но главное — я научился ценить маленькие жизненные удовольствия. Больше всего я благода­рен Богу за то, что Он показал мне: любовью мож­но добиться большего, чем ненавистью и силой.
  

Доктор Трогиш прочел их ответы и понял ответ на собственный вопрос. Смысл страдания этих детишек — перемены в жизни тех, кто с ними работает, кто по­знаёт истины, которым не может научить ни одно учебное заведение мира. Где еще подростки и студен­ты могут получить такие неоценимые уроки жизни?

Доктор Трогиш занимался тем, что зачастую явля­ется побочным продуктом деятельности церкви, ко­торому не придают особого значения. Мы сосредото­чиваем свое внимание на целях служения. Нам важно приводить души ко Христу, латать браки, кормить бедных, посещать стариков, работать с подростками. Но я читаю Новый Завет и понимаю: Иисусу очень важно видеть, как служение влияет на жизнь самих служителей.

Когда вернулись с радостными рассказами о своих успехах семьдесят два ученика, Иисус порадовался с ними, но тут же сказал: «Но не радуйтесь, что духи по­коряются вам, а радуйтесь тому, что имена ваши запи­саны в книгу жизни». Совершенно очевидно: то, что происходило в душах учеников, было Иисусу не ме­нее дорого, чем их явные успехи в служении.

Глотать слезы полезно прежде всего тому, кто до­бровольно соглашается их глотать. Не менее полезно, чем тому, кто эти слезы проливает. Я интроверт, а по­тому мне всегда очень трудно предлагать себя в добро­вольные помощники в каком-либо деле. Мне прихо­дится долго набираться храбрости, прежде чем отпра­виться готовить рождественский обед в ночлежке или пойти в больницу. Но каждый раз, когда я отважива­юсь на нечто подобное, я чувствую, что сам получаю от этого огромную пользу. Меня обогащает общение с людьми, трогают их истории, поражает их мужество. Я возвращаюсь к своему писательскому труду с новым чувством благодарности и решимости служить людям той малостью, какой я могу послужить им. Я на себе испытал пользу от глотания чужих слез.
Сила в слабости
Вот парадокс: когда церковь избегает служения, приносящего боль и трудности, она сама начинает страдать. Она останавливается в своем развитии, пе­рестает возрастать в зрелости.

Во время Последней вечери Иисус показал нам модель служения церкви. Ученики говорили об орга­низации, о необходимости избрать главных, создать церковную иерархию, работать профессионально. А Иисус тихо взял полотенце, таз с водой и стал мыть им ноги. «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам», — сказал Он (Иоанна 13:15). Со временем я понял: этот дух служения — единствен­ный признак церкви, исполняющей Божью волю.

Здания, имущество, солидные бизнесмены в цер­ковном совете — все это облегчает работу церкви. Но главное — понять, что это за работа. Я буду искать та­кую церковь, в которой не боятся быть сверхчувстви­тельными к боли. Мы будем отводить взгляд от бездо­мных, качать головой и идти дальше своей дорогой, а слуга скажет, что нельзя отворачиваться от боли, что бездомные несут на себе отпечаток Божьего образа. Мы обязаны служить им, как служил бы Иисус, как если бы они были Иисусом.

Размышляя о стиле служения Иисуса, Павел ска­зал: «Ибо в вас должны быть те же чувствования, ка­кие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба...» (Филиппийцам 2:5-7). Библейская схема служения предполагает, что путь к силе лежит через слабость.

Павел и сам трижды молил, чтобы Бог освободил его от жала в плоть. Мы можем лишь догадываться, что это было за жало и как он молился. Возможно, так: «Господи, подумай только, насколько больше я при­нес бы пользы без жала! Оно мешает мне служить Тебе. Я бы многое мог совершить, если бы Ты избавил меня от жала, вернул бы мне силу». Ответ на молитву Павла был отрицательным.

Почему Бог позволил Павлу страдать? Апостол сам отвечает на этот вопрос: «И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений...». Так ответил Бог, «Сила моя совершается в немощи», — вторит ему апо­стол. Павел выстрадал правильный ответ: «И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова. Посему я благо­душествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа: ибо, когда я немощен, тог­да силен» (2 Коринфянам 12:7-10).

На собраниях «Анонимных Алкоголиков» я слышал душераздирающие истории о том, как люди учились жить со своими слабостями, «дойти до крайней грани­цы собственного «я», как часто они говорят. Алкого­лики рассказывают о мучительном процессе, который приходится проходить, прежде чем человек сознается в собственной слабости. Он видит, что лишен сил и мо­жет жить, только будучи зависимым от Высшей Силы — внешнего источника сил. Есть и более легкий путь постичь те же самые уроки — можно добровольцем участвовать в одном из церковных служений.

На примере собственной жены я увидел, как мно­гое дает такое служение. Каждый день она отправляется на работу. Целые дни проводит среди людей, ко­торые очень редко говорят ей «спасибо». Ей самой приходилось просить о повышении зарплаты, и ей было стыдно. Но я смело могу сказать: готовность от­крыться для чужой боли дала ей не меньше, чем ее по­допечным. Со всей объективностью, которая очень трудно дается мужу, сообщаю, что она стала гораздо сильнее, обрела внутреннюю красоту. Она не получа­ет особой награды за свой труд — награды в мирском понимании. Награда рождается в ее душе.

Служители получают возможность научиться со­страданию, смирению, терпимости и другим каче­ствам, которые никогда не ценились и не будут це­ниться в бизнесе. Нельзя забывать о тех наградах, ко­торые дает нам Бог. Они дороги Господу, они дороже денег, которые можно заработать, занимаясь любой другой работой. Чаще всего Иисус в евангелиях по­вторяет, что мы обретаем свою жизнь, теряя ее. Что ж, лучше потерять жизнь, служа другим.

Сверхчувствительность к боли может быть даром, даром неожиданным. Слезы, от которых разрывается сердце, могут оказаться живой водой, помогающей душе стать угодной Богу.

После нескольких недель нового режима кожа во­круг большого пальца левой ноги стала сверхчувстви­тельной. Я с трудом ходил — куда уж там пробегать по десять миль! Мне пришлось на время прекратить тре­нировки, пока на ноге не образовалась — слой за сло­ем — твердая мозоль.

Нечто подобное происходит и со служителями. Сострадательные люди, призванные служить другим, могут неожиданно испытать на себе совершенно но­вый уровень стрессовой нагрузки: друг заболел СПИДом, супруга подала на развод, в церкви пополз­ли слухи... И вот они вдруг чувствуют себя совершен­но незащищенными. Раньше сверхчувствительность была их силой — теперь она превратилась в их врага. Кожа на моей ноге воспалилась в ответ на нагрузки, я стал почти калекой, пока не выросли новые слои ко­жи, не образовалась жесткая мозоль. То же проис­ходит со служителями. Боль, которая раньше была источником духовного роста, вдруг обернулась угро­зой. Если проглотить очень много слез, можно отра­виться солью.

В 1970-х годах на экраны вышел фильм под назва­нием «Воскресение», в котором рассказывалось, как после автомобильной катастрофы главная героиня чудесным образом обрела дар исцеления. Она в Бога не верит и не может объяснить, что с ней случилось. «Позвольте рассказать вам, что произошло, — гово­рит она собравшейся толпе страждущих. — Я вижу пе­ред собой больного израненного человека. Не спра­шивайте меня, как я это вижу, я как будто сама заболеваю, как бы становлюсь тем человеком... Я не знаю, откуда берется эта сила, но откуда-то она приходит».

Героиня отправляется в Калифорнийский инсти­тут психологии, где ее хотят обследовать ученые. Вы­катывают больничную каталку, на которой лежит мо­лодая женщина, больная церебральным параличом. Героиня подходит к искореженному телу женщины, останавливается, а потом забирается на кровать и ло­жится рядом с ней.

Проходят минуты — и вдруг целительницу начина­ет трясти. Лицо ее превращается в гримасу, ноги коре­жит внутрь, руки становятся жесткими клещами. Она буквально берет чужую болезнь на себя, вытаскивая ее из тела больной. Пациентка встает и идет. Ее ко­нечности распрямились. Целительницу на кресле ве­зут для обследования.

В фильме карьера целительницы оборвалась до­вольно быстро. Ей тяжело принимать на себя чужую боль. Это непосильная ноша. Она переезжает в ма­ленький городок в пустыне Невада и работает там на автозаправке. Посетителей мало. Никто не знает о ее чудодейственной силе.

Как сделать, чтобы раненые целители не стали смертельно раненными целителями? Можем ли мы в жизни посвятить себя чужой боли, не повредив себе? Что делать, когда служителям нужны дополнитель­ные защитные слои кожи?

Признаюсь: я не компетентен в подобных вопро­сах. Мне самому очень трудно заметить признаки усталости в себе. Я не могу с ней справиться без помо­щи жены и нескольких доверенных друзей. Но я же­нат на женщине, находящейся на переднем крае слу­жения, а потому узнал несколько принципов, кото­рые помогают увидеть симптомы разрыва мозоли на ранних этапах. Я представлю их в виде нескольких во­просов, ответив на которые, вы сможете определить, не подвергаетесь ли вы опасности.

1) Что меня больше волнует — боль человека или сам человек? Кто-то дал такое определение медсестрам: «Тифозная Мэри, переодетая Белоснежкой. У нее комплекс — помогать другим. Она одержима борьбой с болью, потому что сама не любит боли. В результате от нее больше шуму, чем помощи».

Я научился различать один из ранних признаков душевной усталости: ощущение огромной личной от­ветственности, как если бы судьба церкви, общества, всей страны, да и всего мира лежала на плечах само­отверженного служителя.

Юджин Петерсон противопоставляет Августина и Пелагия — двух богословов IV века. Пелагий — чело­век городской, воспитанный, умеющий убеждать, всеобщий любимец. Августин в молодости гулял направо и налево, у него были очень странные отно­шения с матерью, много врагов. Тем не менее, Августин начал с Божьей благодати и был абсолютно прав. Пелагий начал с человеческих заслуг и оказал­ся неправ. Августин страстно стремился к познанию Бога, Пелагий, не торопясь, старался угодить Богу. Августину отчаянно нужен был Бог, и он это знал. И вот Петерсон говорит, что христиане часто оказыва­ются последователями учения блаженного Августи­на в теории и пелагианами на практике. Они слиш­ком полагаются на свои жалкие усилия — церковные советы, благие труды. Они одержимы чужими про­блемами.

Но, когда служишь нуждающимся людям, порой необходимо почувствовать некую отрешенность. Нужна твердая мозоль, которая послужила бы защитой от чужой боли. Фридерик Бухнер в книге «Рас­крывая секреты» описывает, как он выучил этот урок:

Спокойствие Бухнера состояло в согласии дочери на лечение от анорексии. А жила она в трех тысячах миль от него. Он не мог оказаться рядом с ней, про­жить жизнь за нее. Рядом с ней были другие люди, врачи, сестры, социальные работники, даже судья, который выписал ордер на принудительную госпита­лизацию. «Эти люди не разрывались на части, не пе­реживали, не мучались от любви, как я. Они были ре­алистами, людьми решительными, четко знающими свое дело. Сами они никогда бы так не сказали, но они любили мою дочь такой любовью, которая похо­дила на Иисусову гораздо больше моей».

Синдром «болезненного самопожертвования», когда больше печешься о боли, чем о самом человеке, порой называют «комплексом спасителя». Ирония же заключается в том, что Сам Спаситель был совершен­но лишен подобного комплекса. Он уплывал на лодке от толп людей. Ему нужно было побыть в одиноче­стве. Он принял дар, который остальным казался «выброшенными на ветер деньгами». Ведь, как резон­но заметил Иуда, сосуд с благовониями можно было продать, а деньги пустить на борьбу с нищетой.

Иисус исцелял каждого, кто просил Его об исцеле­нии, но не каждого встречного. Он обладал удиви­тельной, редкой способностью — позволял людям са­мим выбрать себе боль. Он разоблачил Иуду, но не по­пытался предотвратить его предательства. Он осудил фарисеев, но не постарался убедить их в Своей право­те. Он однозначно ответил на вопрос богатого вель­можи и позволил ему уйти. Марк намеренно добавля­ет очень важную деталь того случая: «Иисус, взглянув на него, полюбил его» (Марка 10:21).

Короче говоря, Иисус выказывает удивительное уважение по отношению к свободе совести каждого человека. Он не пытался обратить весь мир за Свою земную жизнь или исцелить людей, еще не готовых к исцелению. Нам, служителям, нужен именно такой «комплекс спасителя», которым обладал Иисус.

Генри Нувен жил среди миссионеров в Перу. Он пришел к выводу: два самых губительных движущих мотива — это чувство вины и желание спасать. «Чув­ство вины, — отмечал он, — плохо тем, что оно не по­кидает тебя, даже когда ты делаешь добрые дела. Кор­ни вины очень глубоки, до них не докопаться, совер­шая добрые дела. С другой стороны, желание спасать людей от греха, нищеты, эксплуатации не менее раз­рушительно: чем сильнее стараешься, тем четче по­нимаешь собственную слабость. Очень многие трудо­любивые люди сталкивались с тем, что их миссионер­ская деятельность шла по убывающей. Если они по­лагались только на осязаемые результаты своего слу­жения, то быстро теряли ощущение собственной зна­чимости».

Нувен приходит к выводу: «Когда мы начинаем по­нимать, что вину нашу Бог простил, что только Бог спасает, мы обретаем свободу в служении и можем смиренно жить». Бог же больше всего может сделать через тех, кто смирен и благодарен.

Да, сверхчувствительность к боли может являться даром. Но если позволить ей, как и любому другому дару, взять над вами верх, контролировать вас, то она вас уничтожит. Меня сильно беспокоит, когда помощ­ники выглядят более болезненными и нуждающими­ся, чем те, кому они стараются помочь. Поэт Джон Донн сказал: «Чужие кресты — это не мой крест».

Я не мог удержаться и начал сравнивать Центр пе­реводчиков с роскошной клиникой. Здания Центра функциональны, лишены каких-либо архитектурных украшений, построены из бетонных блоков. Многие его работники живут в передвижных домиках-трейле­рах, разбросанных среди холмов. Меня поразило то, что контраст между двумя комплексами ярко иллю­стрирует одну из особенностей служения: мир всегда больше радуется материальным ценностям, а не ду­ховным. Чтобы избавиться от лишних жировых кле­ток, люди платят тысячи долларов и настаивают на том, чтобы лечение проходило в максимально ком­фортных условиях. А вот те, кого Иисус призвал вести борьбу с гордыней, алчностью, похотью, насилием, завистью и несправедливостью, должны к тому же еще и бороться за выживание.

В следующие несколько дней я понял, насколько высока нравственность среди переводчиков. И причиной тому была взаимная поддержка. Миру важнее вылечить тело, а не душу. У миссионеров своя система ценностей. Они вместе молятся, поклоняются Богу, они с уважением относятся друг к другу, ибо понима­ют, насколько благородно их призвание.

Многим пасторам недостает такого дружеского участия. Один из них рассказывал мне:

— У меня такое чувство, что мой труд никто не це­нит. Церковный совет постоянно стремится урезать расходы, любая просьба о финансах оборачивается неприятным разговором. Разве кто-то уважает мой труд? Любимое занятие прихожан — критиковать все, что я делаю.

Побороть подобные чувства служители смогут только вместе. Дружеская поддержка значит много. Это становится понятно, если сравнить две повести о вьетнамской войне — «Кэч-22» и «Госпиталь». Первая из них написана Джозефом Хеллером. В ней летчик — шизофреник и параноик — приходит к выводу, что весь мир обратился против него, и испытывает отчая­ние от абсурдности жизни. Герои повести «Госпиталь» сталкиваются со сходными проблемами, но где-то в горах Кореи формируется группа чудаков, которые поддерживают друг друга. Когда вертолеты привозят в госпиталь раненых, врачи и медсестры пожимают плечами, отпускают несколько шуток и берутся за ин­струменты.

Создать общину — группу людей, поддерживаю­щих друг друга, — иногда достаточно для того, чтобы служение выжило в трудных условиях. «Как бы мне хотелось знать, сколько вшей тревожат моих братьев по ночам», — говорил Игнатий Лойола, стараясь по­казать, насколько тесно связаны между собой члены ордена иезуитов.

Время от времени кто-то из прихожан берет на се­бя инициативу и старается финансами помочь служи­телям церкви. В церкви ЛаСаль была состоятельная пара, которая оказывала материальную поддержку служителям. Как-то они пожертвовали деньги, чтобы служители церкви использовали эту сумму, устроив себе настоящий новогодний праздник. Было решено заказать обед в дорогом ресторане, а потом пойти в театр. Меня как мужа одной из служительниц церкви тоже пригласили принять участие в торжествах. По лицам этих людей было видно, как много значил для них этот вечер. Им редко выпадала возможность так отдохнуть. По всему городу большие компании устра­ивали роскошные обеды для своих сотрудников. Но когда церковь могла себе позволить устроить нечто подобное для своих верных служителей?

Моя жена работала с беднейшими жителями Чика­го. Страдания и несправедливость, с которыми ей приходилось сталкиваться каждый день, было тяжело выносить. Вскоре я понял: я должен решать сам, ког­да нужно устроить Джэнет передышку — отвести в те­атр или на концерт. Ей было неловко оттого, что я тратил на нее такие деньги, потому что никто из ее подопечных стариков не мог позволить себе подобно­го. Но я знал: если она будет только глотать слезы, то вскоре потеряет способность помогать людям. Я был для нее поддержкой, мне нужно было заботиться о ее духовном состоянии, чтобы она не потеряла силы и могла трудиться на передовой.

3) Не путаю ли я Бога с жизнью? Эту фразу я услы­шал от человека по имени Дуглас. Я брал у него ин­тервью, когда писал книгу «Разочарование в Боге». Жизнь Дугласа была очень похожа на жизнь Иова. Он принял трудное решение: служить в беднейших районах города. И в это миг его мир стал распадаться на части: его служение потеряло источник финансиро­вания, жена заболела раком, пьяный водитель врезал­ся в его машину — сам Дуглас и его двенадцатилетняя дочь получили тяжелые увечья. Вскоре жена умерла. Во время разговора я попросил Дугласа описать свое разочарование в Боге, но, к моему удивлению, он от­ветил, что ничего подобного не испытывал.

«Очень давно я понял — понял, пережив все эти трагедии, — что нельзя путать Бога с жизнью. Я не стоик. Я не меньше других печалюсь из-за того, что произошло. Я могу проклинать несправедливость жизни, изливать свой гнев и горечь. Но я твердо верю: Бог испытывает то же самое, что и я: гнев и горечь. Я не виню Его за то, что произошло. Я научился загля­дывать за рамки физической действительности — ви­деть реалии духовные. Мы часто думаем: Бог справед­лив, а значит, и в жизни все должно быть справедливо. Но Бог — это не жизнь. Если наши отношения с Бо­гом не будут зависеть от того, как складываются жиз­ненные обстоятельства, то мы сможем выстоять даже тогда, когда жизнь станет рушиться на глазах. Мы способны научиться доверять Богу даже тогда, когда все в жизни несправедливо».

Многие библейские персонажи — Авраам, Иосиф, Давид, Илия, Иеремия, Даниил — прошли через мно­гие испытания, подобно Иову (и Дугласу). Для каж­дого из них на определенном этапе жизнь складыва­лась так, что Бог казался им чуть ли не врагом. Но каждый из них продолжал доверять Богу, несмотря на все трудности. При этом вера их из «веры по контра­кту» (я следую за Богом, когда Он ко мне хорошо от­носится) превратилась в связь с Богом, способную пережить любые испытания.

Я заметил, что находящиеся в служении люди – чаще, чем все остальные, — живут с «верой по контра­кту». Помимо всего прочего они тратят свои силы и время, работая на Бога. Неужели они не заслуживают особого отношения с Его стороны?

Моя жена сердится, если, забирая машину со сто­янки, она находит на лобовом стекле штрафной та­лон. Как можно? Ведь она покупала продукты для стариков или навещала их в больнице. Оплаченное время истекло лишь потому, что она почувствовала: нужно потратить больше времени на Божий труд. И какова же награда? Штраф в 25 долларов и потерян­ные полдня, ведь еще придется ехать в суд!

Бад, один из «святых» нашего городского служения, чуть не отрезал себе руку, показывая добровольцам, как нужно обращаться с электрической пилой. Он учил их строить дома для бездомных. Какая богослов­ская схема может объяснить такой поворот событий?

Но я снова и снова вспоминаю слов Дугласа: «Не путайте Бога с жизнью». Когда меня начинают одоле­вать сомнения, я открываю главу 8 Послания Павла к Римлянам. Многие из нас знают стих 28: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изво­лению, все содействует ко благу». Но взгляд переска­кивает на другой стих той же главы, где апостол спра­шивает: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» (8:35). Этим предложением апо­стол Павел подводит итог собственному служению. Он все это уже вынес ради Благой вести. Но у него хватило силы верить, что Бог может использовать все эти прискорбные вещи, чтобы делать добро.

Апостол Павел научился смотреть поверх трудно­стей и видеть любящего Бога, Который в один прекрасный день окажется победителем. «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глу­бина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Римлянам 8:38-39) — на такой торжествующей ноте заканчивается глава. Подобная уверенность помогает служителю не терять ориентиры, даже когда все полу­чается вовсе не так, как мы хотим.

Я уже писал, что наш Спаситель был начисто ли­шен «комплекса спасителя». Вот как Гельмут Тилике описывает служение Иисуса:

Их спокойствие коренится в том самом действе, которое происходит каждое утро перед началом их ра­боты. В четыре утра, задолго до восхода солнца, се­стры просыпаются, одеваются в безукоризненно чи­стые белые платья и идут в часовню. Там они вместе молятся и поют. Еще до встречи со своим первым «па­циентом» они уже погружаются в поклонение Богу, в Божью любовь.

Когда к ним приезжают гости, они просят начать их с молитвы в часовне. Сама Мать Тереза встречала каждого посетителя такими словами: «Давайте преж­де поприветствуем хозяина дома. Здесь Иисус».

Я не чувствую ни малейшей паники в монахинях, которые трудятся в Доме умирающих и обездоленных в Калькутте. В них я вижу сочувствие и сострадание, но никак не отчаяние. Они не расстраиваются из-за того, что не было сделано. Они не спешат слать просьбы социальным службам. Они трудятся для Бо­га. С Него начинается их день, с Ним он и заканчива­ется. Все, что происходит днем, — это приношение Богу. Бог, один только Бог придает значение каждому их поступку и является мерой их успеха.

Билл Лесли, пастор из церкви ЛаСаль, любил рас­сказывать о старом ручном насосе. Он говорил, что иногда ощущает себя таким насосом. Каждый прихо­дящий считает своим долгом несколько раз энергич­но качнуть этот насос, от чего вода убывает. И вот Билл уже чувствует, что выдыхается, — ему больше нечего дать людям. Он чувствует пустоту и сушь.

Именно в такой период Билл на неделю отправил­ся в отпуск, во время которого и побеседовал с му­дрейшей монахиней, бывшей у него духовным на­ставником. Он думал, что она скажет ему слова уте­шения, сообщит, какой он замечательный, жертвен­ный человек. Но она отрезала: «Если вода в твоем ко­лодце кончилась, то есть только одно средство – нужно копать глубже». Тогда-то он и понял: чтобы мы могли и дальше странствовать по миру, необходи­мо серьезнее относиться к своим духовным стран­ствиям.

Читая о земном служении Иисуса, я вижу лишь один эпизод, из которого можно заметить нечто вроде духовной усталости Христа. Я говорю о сцене в Гефсиманском саду, когда Он лежал на земле и молился. Пот стекал с Его чела, словно капли крови. Его мо­литва произносилась нетипичным для Него тоном мольбы. Он «с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти», — говорится в Послании к Евреям (5:7). Но Сам-то Иисус знал, что Ему не избежать смерти! Эта уверен­ность росла в Нем, Он почувствовал отчаяние. Не бы­ло тех, кто мог бы поддержать Его, — они спали. «Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?» — упрекал Он их (Матфея 26:40).

Тем не менее, разительные перемены произошли в Нем после молитвы в Гефсиманском саду. Евангелие показывает нам отчаявшегося человека. Он молится. После Гефсимании мы видим человека, который спо­собен контролировать Себя гораздо лучше, чем Пилат или Ирод. Прочтите описания суда. Иисус — не жерт­ва. Он спокоен, Он — хозяин собственной судьбы.

Что же произошло в саду? Мы мало знаем о содер­жании молитв Иисуса, ибо свидетели спали в тот мо­мент. Может быть, Он припомнил все Свое земное служение. Груз незаконченных дел тяжко лег на Его плечи — ученики были своевольными и безответ­ственными, под угрозой была судьба благовестил, на земле по-прежнему оставалось много зла и страда­ний, Сам Иисус был измотан до предела. Перспекти­ва смерти и страданий была Ему не более приятна, чем мне или вам.

Тем не менее, в Гефсимании Иисусу каким-то обра­зом удалось выйти из этого кризиса, переложив бремя на плечи Отца. Он пришел, чтобы исполнять Божью волю, а потому Его молитва завершается словами: «Впрочем, не как Я хочу, но как Ты» (26:39). Пройдет несколько часов, и Он выкрикнет слово, в котором за­ключена глубочайшая истина: «Совершилось!» (Иоан­на 19:30).

Я молю Бога о таком же отрешении от собствен­ных проблем, которое можно назвать безграничным доверием. Молю Его, чтобы Он позволил мне рассма­тривать мой труд, мою жизнь как приношение Гос­поду. И пусть так будет каждый день. Я уже знаю, что Бог — Бог милосердия, сострадания, благодати. Он — Начальник, Которому можно доверять. Сомнений нет. Бог, один лишь Бог, способен помочь мне нащу­пать скользкую тропку, пролегающую на равном рас­стоянии между любовью к ближнему и любовью к се­бе, между сверхчувствительностью и жестокостью.