Вот и сейчас он решил не буянить. Разберутся и опустят. В конце концов, пострадал-то он. Антонио все здесь знают, Саша не будет скрывать, что он артист, приглашенный для выступления на дне рождения.
Все это он хотел изложить, когда его приведи в отделение. Оно не сильно отличалось от московского, но было немного уютнее и чище. Но изложить он им ничего не смог, ему не дали. Обыскали, достали из кармана пакет с белым порошком. И показали ему. Он вытаращил глаза. Полиция говорила по-итальянски. Итальянский язык при всех его способностях Саша еще не выучил. Но слово "кокаин" разобрал.
На него надели наручники, провели по коридору и заперли в камере. Там стояла банкетка. Саша без сил опустился на нее. Он соображал очень плохо, голова раскалывалась. Лег на банкетку, закрыл глаза, и перед глазами поползли круги.
Проснулся он поздним утром. Было светло, и слышались оживленные голоса полицейских. Он сразу все вспомнил. Опять закрыл глаза и лег на банкетку.
Сейчас он сделать ничего не может. Буянить, качать права, кого-то звать бесполезно. Что же делать? Этого он не знал. Знал он только одно, что очень хочет в туалет. Он позвал карабинера, объяснил по-английски ему свое желание, и тот охотно открыл дверь и провел его в туалет.
20.
Павел пытался успокоиться. Но даже Хорошо Темперированный Клавир его любимого Иоганна Себастьяна не мог привести его в гармонию с самим собой. Он очень жалел, что связался с этим Олигархом. Все деньги, которые он заработал на сеансах с ним, он готов был вернуть, лишь бы не знать всего того, что наговорил ему его новый клиент. Заказные убийства, крупные финансовые махинации чуть ли не на правительственном уровне, аферы с хоккеистами. Рядом со всем этим секс на грани садизма казался просто цветочками. И вот сегодня - еще один сюрприз. Он продал девочек-танцовщиц в снап-кино, где реально насилуют и убивают. Те, кого он продал, пока об этом не знают, да дело еще и не сделано до конца, не оформлено. Девушки о том, куда попали, и не узнают. Они согласятся на порно, они все-таки из стриптиза, это не будет для них экзотикой, и, посулив им большие деньги, их уговорят. Может быть, поначалу их действительно используют в порно, чтобы выжать из них по максимуму, а потом снимут и в этом страшном подпольном кино, очень модным сегодня на Западе.
Кудрявцев рассказывал об этом легко, как об обычной своей сделке. Павел спросил, это случайно не те танцовщицы, которые поехали работать с его братом в Турин? Кудрявцев переспросил, как будто не понял вопроса. Павел повторил вопрос, и ему очень не понравилось, что Кудрявцев как будто задумался над ответом. Нет, не те, другие, что вы, это не они, за кого он его принимает, нет, это не те. Павел успокоился, отгоняя от себя дурные предчувствия. Точно с таким же успехом могли быть и "те". Почему он промедлил с ответом и посмотрел влево и вверх. Психологи нейро-лингвистического программирования считают, что если человек смотрит влево и вверх, значит, он лжет. Павел не признавал НЛП, считая этот метод поверхностным, и поэтому не придал особого значения мимике Кудрявцева.
Что мог ответить он бизнесмену? Если Сергей все-таки рассказывал ему то, что он продал девушек, значит, несмотря на его спокойный и равнодушный вид, этот поступок его волновал, и явно не с криминальной и юридической точки зрения, его беспокоил моральный аспект. Он же не рассказывал Павлу все свои обычные финансовые операции и сделки, не посвящал во все дела, которых на дню у него было полно. А про девушек как прорвало. Значит, это его волновало.
Павел так и сказал об этом Сергею. Тот пытался спорить. Павел доказал ему свою точку зрения. Олигарх задумался. И тут Павел решил пустить в ход не самое любимое средство. Павел не был религиозным человеком, но знал, что многие относятся к религиозным архетипам с большим уважением. И он попробовал подойти к Кудрявцеву, используя наиболее близкую ему, Павлу, религию, которая, как он считал, граничила с философией и даже психологией, - буддизм. Он рассказал Кудрявцеву, что с точки зрения буддизма, тот засоряет свою карму. Сосуд кармы переполняется поступками, которые в христианстве трактуются как грешные и когда этот сосуд заполнится до краев, человек умирает. Не важно от чего - от внезапной болезни или от того, что ему падает на голову кирпич, который, по словам Воланда (помните? Кудрявцев помнил), никому просто так на голову не падает. То, что Кудрявцев делает на сеансах с Павлом, - с точки зрения буддизма, он очищает сосуд кармы. Сергей и сам это заметил, правда? С тех пор, как он стал ходить к психологу, он чувствует себя лучше, почти перестал пить, так? Так. А теперь вот история с девушками. Что он сделал? Он легко распорядился чужими судьбами. Тогда, когда не может управлять собственной судьбой. Пока не может, пока. Все впереди. При правильной работе успех неизбежен. Но, управляя чужой судьбой, вмешиваясь в нее, он таким образом льет воду на мельницу тех, кто заполняет сосуды нашей кармы. Иногда эти сосуды заполняются даже независимо от нас. То есть, мы для этого вроде бы ничего не делаем, но делают окружающие нас люди с молчаливого нашего согласия. Вот так. Это с точки зрения буддизма.
А с точки зрения психологии Сергей поступил просто неграмотно и негигиенично. Он опять дал себя поработить деньгам. Он хочет быть свободным, стремиться к этому всю жизнь. И вроде бы почти начал добиваться этого состояния. Свободный человек сам распоряжается своей судьбой, своими поступками и начинает с того, что сам распоряжается своим днем. А несвободный - он живет, как машина, реагирует на собственные импульсы, на влияния извне. Пошел дождь - настроение испортилось, с работы уволили - депрессия, позвали туда - пошел, хотя собирался идти в другую сторону. Предложили очень большие деньги - совершил гадость.
Ему нравились эти девушки, которых он продал? Ну ладно, еще не продал, но собирается. Нравились. Но он их отдал. За что? За деньги. Эти деньги принесут ему еще большую свободу или он будет грустить об этих девушках, об их соблазнительных фигурах и сексуальных танцах? Грустить может и не будет, а вспоминать будет? Так? Так. А свободу эти деньги ему точно не принесут. Денег у Сергея достаточно, чтобы ни от кого не зависеть. Значит, что получается? Что он поступил как машина, как человек несвободный. Прореагировал на импульс извне. Вот и все.
Что теперь делать? Ему самому решать.
Олигарх ушел, задумчивый. Павел разволновался. Но теперь он волновался не за себя, не за то, что Олигарх, пожалев о том, что рассказал ему кучу всего, захочет его убить. Теперь он почему-то вдруг загрустил о неизвестных ему танцовщицах, которых этот козел продал в подпольное кино.
Но после сегодняшней беседы Олигарх может передумать, вероятность такая есть. Не зря Павел накрутил ему про карму. Попал в точку. В это верить сейчас модно, и мода на эзотерику не обошла бизнесмена стороной. Некоторые психологи даже переквалифицировались в экстрасенсы и погнали эту волну. Неплохо зарабатывают. "Диагностика кармы", "чистка энергетических каналов" и прочая мутотень. Но особенно забавляло Павла лечение запоев по фотографии. Это был высший пилотаж популярной мистики, рекламирующейся в масс-медиа. Баба Вера, тетя Люба, колдун дядя Вася, заряженная вода, заряженная водка для алкоголиков… Что самое интересное - клевали на снятия сглазов и порчи, на "чистку энергетических каналов" и "подзарядку энергетики" (от слова "энергетика" у Павла начиналась аллергия, особенно когда его употребляли уважаемые им люди), - на это покупалась даже интеллигенция.
Вот и он, психолог с университетским образованием, завернул про карму. Но до современных магов ему далеко, утешил он себя. Он все-таки основывался на ортодоксальных религиозных вещах. Ну, может, не совсем канонических, раз говорил о сосуде кармы. Что-то нигде в буддистских трактатах таких терминов он не встречал. А вот у современных "магов" встречал, и не раз. Ладно, все в конце концов будет оправдано, если Олигарх одумается и не продаст девушек. Тем более что, как он говорит, он сделку еще не оформил.
Павел решил сосредоточиться на спокойной, на самой любимой музыке, погладил спящего у него на груди кота, закрыл глаза.
Зазвонил телефон. Раз уж пошла суета, теперь ее остановить будет не просто, решил Павел. Может, не вставать? Так хорошо было лежать с Трошкой на диване. А вдруг что с Димкой. С Сашкой? Придется Трофима побеспокоить. Извини, друг, дела. Павел бережно снял обвисшего, расслабленного теплого кота и положил на диван. Кот тут же растянулся и опять заснул. Когда Павел снял трубку и услышал знакомый голос, он немного успокоился. Димка. Веселый, бодрый.
- Привет, Дим, - так же весело ответил Павел. - Как у тебя дела?
- Да ты знаешь, кажется, все налаживается. Приехал Михайлов и говорит, что президенту звонил. Может, теперь отстанут. То есть, он сказал, что отстанут наверняка. Правда, подписку о невыезде взяли. Туда уже теперь точно не поеду, все, военные дела окончились. Знаешь, жаль...
- Жаль? Чего тебе жаль? Ты нас пожалей, Дим, мать пожалей.
- Ты не понимаешь. Товарищи мои там остались. Как они там без меня работают? Я там все наладил, меня все местное население полюбило, вся милиция, я их оперировал. Жалко, Паш.
- Тебя везде любят, не только там, ты и здесь нужен. Да ладно, не переживай, справятся, все равно у них смена скоро кончится.
- Это да, говорят, там вообще госпиталь свернуть могут.
- Ну, вот видишь…
- Да, Паш, ты, наверное, прав, но я тебе по другому поводу звоню.
Павел заметил, что голос у Димы стал слегка игривый.
- Интересно, по какому же?
- Ты знаешь, я тут с девушкой познакомился…
- О-о-о, вон, оказывается, как полезно приезжать из командировки. Всего-то несколько дней, а уже успел.
- Нет, ты не понял, это я там с ней познакомился. А теперь она тоже здесь.
- Чеченка, что ли?
- Да.
- Ну, ты даешь, брат! И что она здесь делает?
- Она учится здесь, в МГУ.
- На каком факультете?
- На искусствоведении.
- Ого! Интересная чеченка?
- Очень интересная. - Голос у Димы стал серьезным, и Павел понял, что надо прекратить говорить в ироническом тоне. - Понятно, Дим. Как ее зовут?
- Гульсум.
Павел молчал. Он ждал, что скажет Дима.
- Ну, вот я просто хотел тебя с ней познакомить. Мы сегодня с ней встречаемся, можем в гости зайти.
- Заходите, очень кстати. Сегодня и Катька придет, приготовит что-нибудь вкусное. Что она ест, пьет, твоя чеченка?
- Слушай, Паш, перестань, пожалуйста, она вполне нормальная девушка. Говорю же, на искусствоведении учится. Чего тебе еще надо?
- Ну, понятно. Ладно, приходите. Когда будете? Во сколько?
- Ну, часов в восемь, наверно.
- Хорошо, к этому времени успеем что-нибудь приготовить.
Они синхронно повесили трубки.
Во дает брат! Чеченку подцепил. Но где? Как, где. Там же, в Гудермесе, и нашел. Романтично…
Павлу было очень интересно. Восточная женщина, чеченка. Гульсум. Да еще и искусствовед! Что-то совсем экзотическое и, наверное, правда, очень интересное. У Димки никого не было. Ему все некогда, вроде. Хотя Павел знал, что это всего лишь отговорки. Просто он такой романтик, что всю жизнь искал нечто особенное. Вот и нашел. Хотя чего тут такого особенного? Ведь это только последние годы они стали обращать внимания на национальность. И именно на эту, чеченскую. Ведь когда учился в МГУ он, девушек из Чечни, тогда из Чечено-Ингушетии, там было немало. И никто не видел в этом никакой экзотики. Грозный - обычный российский город, ну, на Кавказе, ну и что? Какая разница, Грозный, Нальчик или Махачкала. А теперь при слове "чеченка" он чуть ли не вздрогнул. Вот где они, самые глубокие корни терроризма. В национализме, в признании того, что есть свои, а есть чужие. Чужой - значит, страшный, значит, враг. "Убей иноверца, трещина проходит через мое сердце"…
Катя пришла в семь. Красивая, летняя, в новой красной маечке и светло-голубых джинсах. Павел рассказал про Диму, и она очень обрадовалась. Ей было страшно интересно посмотреть на девушку Пашиного брата, такого серьезного и положительного, а когда Павел сказал, что она чеченка, любопытство ее стало неконтролируемым. Эта типично женская черта, которая прояснилась во всей своей силе, стала Павла раздражать.
- Ну что ты спрашиваешь меня о ней? Ничего не знаю, придет - увидишь. Знаю только, что учится в МГУ на искусствоведении.
- Супер! - воскликнула Катя. - А что она сейчас-то в Москве делает? Занятия вроде бы кончились, сессии все прошли.
- Да не знаю, я, Катюш, ну что ты ей богу? Откуда я знаю? Ты меня спрашиваешь, что чеченка Гульсум делает в Москве. Я и про себя-то точно сказать не могу, что я делаю в Москве, а ты хочешь, чтобы я знал про человека, которого даже ни разу не видел. Димка сказал, что они там познакомились, в Гудермесе. Может, ради него она и приехала? Не знаю, в общем…
- Гульсум ее зовут?
- Да, кажется так.
- Красивое имя.
- Красивое. Ладно, Кать, давай готовь что-нибудь вкусное, а? Есть у нас что-нибудь?
- Хек, запеченный с сыром, подойдет?
- Подойдет, конечно, что спрашиваешь?
- Ну, может, она…
- Что - она? Ты что ей богу, она же в МГУ учится. Кать, ну ты даешь…
- Да, ты прав, я что-то не подумала. Представляю сразу мавританку с вырезанной полоской для глаз. Если не того хуже.
- Ладно, иди готовь, мавританка, они скоро придут.
- А ты что будешь делать?
- Читать Бориса Савинкова. "Воспоминания террориста". Очень много ценного материала.
- Для террористов? - улыбнулась Катя, аккуратно расчесывая Павлу бороду.
- И для них тоже. Но в первую очередь для меня.
- А ты террорист?
- Я? Конечно, террорист, только сексуальный. - Он обнял Катю ниже талии и приподнял.
- Все, иду готовить. Отпусти. - Павел опустил Катю на пол, и она, мягко убрав его руки, выскользнула из его объятий. Он просунул ей руки под майку.
- Нравится маечка?
- Класс!
- Анечка-а-а
просила снять маечки…
- Что это ты поешь?
- Земфира, темнота.
- Понятно. - Павел продолжал массировать Катину спину под майкой, затем его руки как-то непроизвольно переместились на ее грудь. Ну, раз просила, так снимай.
- Та-а-ак, всё, пора готовить, а то не успеем встретить гостей.
- Ну вот, чуть что - сразу готовить, - вздохнул Павел, отпустил Катю, развалился на диване и открыл мемуары Савинкова.
"4 февраля 1905 года в Москве (скоро сто лет исполнится, подумал Павел), в то время, когда великий князь Сергей Александрович проезжал в карете из Никольского дворца на Тверскую, на Сенатской площади, в расстоянии 65 шагов о Никольских ворот, неизвестный злоумышленник бросил в карету его высочества бомбу. Взрывом, происшедшим от разорвавшейся бомбы, великий князь был убит на месте, а сидевшему на козлах кучеру Андрею Рудинкину были причинены многочисленные тяжкие телесные повреждения. Тело великого князя оказалось обезображенным, причем, голова, шея, верхняя часть груди, с левым плечом и рукой, были оторваны и совершенно разрушены, левая нога переломлена с раздроблением бедра, от которого отделилась нижняя его часть, голень и стопа. Силой произведенного злоумышленником взрыва кузов кареты, в которой следовал великий князь, был расщеплен на мелкие куски, и кроме того, были выбиты стекла наружных рам ближайшей к Никольским воротам части здания судебных установлений и расположенного против этого здания арсенала".
Павел прочитал описания покушения Каляева на великого князя в тогдашней прессе. А вот речь самого террориста на суде, пламенная речь.
"… Но оглянитесь: всюду кровь и стоны. Война внешняя и война внутренняя. И тут и там пришли в яростное столкновение два мира, непримиримо враждебные друг другу… И вот результат: позор неслыханного поражения военной державы, финансовое и моральное банкротство государства, политическое разложение устоев монархии внутри наряду с естественным развитием стремления к политической самостоятельности на так называемых окраинах, и повсюду всеобщее недовольство, рост оппозиционной партии, открытые возмущения рабочего народа, готовые перейти в затяжную революцию во имя социализма и свободы, и - на фоне всего этого - террористические акты… Что означают эти явления? Это суд истории над вами".
"… Террористические идеи глубоко запали мне в душу, и я искал их разрешения в действии…" (Из кассационной жалобы Каляева в Сенат).
"Из Якиманской части Каляева перевезли в Бутырскую тюрьму, в Пугачевскую башню. Через несколько дней его посетила жена убитого им Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна. "Мы смотрели друг на друга, - писал об этом свидании Каляев, - не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я - случайно, она - по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития…
- Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку".
Свидание это впоследствии было передано в печати в неверном и тенденциозном изложении… И это доставило Каляеву много тяжелых мнут. Впоследствии, в письме от 24 марта, он писал великой княгине:
"Мои убеждения и мое отношение к царствующему дому остаются неизменными, и я ничего общего не имею с какой-либо стороной моего "я", с религиозным суеверием рабов и их лицемерных владык. Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с вами мягче, на время свидания затаив в себе ту ненависть, с какой естественно я отношусь к вам. Вы знаете теперь, какие побуждения руководили мной. Но вы оказались недостойной моего великодушия…".
Каляев пишет своим товарищам: "Умереть за убеждения - значит, звать на борьбу, и, каких бы жертв не стоила ликвидация самодержавия, я твердо уверен, что наше поколение кончит с ним навсегда… Это будет великим торжеством социализма…"
В 3 часа дня Каляеву был вынесен приговор: смертная казнь.
"Я счастлив вашим приговором, - сказал он судьям, - надеюсь, что вы решитесь его исполнить надо мной так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров".
"… Каляев взошел на эшафот. Он был весь в черном, без пальто, в фетровой шляпе. Стоя неподвижно на помосте, он выслушал приговор. К нему подошел священник с крестом. Он не поцеловал креста и сказал:
- Я уже сказал вам, что я совершенно покончил с жизнью и приготовился к смерти.
Место священника занял палач Филиппов. Он набросил веревку и оттолкнул ногой табурет".
А иконку у княгини он все же взял, подумал Павел. Но быстро стал стыдиться этих проявлений своего "я". Как сам он точно определил, человеческих проявлений, сославшись на якобы какую-то статью в газете. С одной стороны - такие глобальные мысли, такие порывы, при чем тут тогда какая-то статейка, написанная каким-то писакой, а, великий социалист-революционер? Нет, здесь все не так просто. И у сверхлюдей есть свое Ватерлоо. Значит, все не так безнадежно в этой жизни, просто не надо становиться идейными машинами и не создавать эти машины самим, своим поведением.
- Эй, сексуальный террорист, в чем лучше запекать рыбу - в сметане или майонезе? - услышал он из кухни Катю.
- В майонезе, только в майонезе! - Павел посмотрел на часы: скоро должен прийти Димка с Гульсум. - А вино у нас есть? - Он вошел на кухню, и всей грудью вдохнул аромат, исходящий из духовки.
- Нет, ты позавчера допил, да и зачем, мусульмане не пьют.
- Ох, Катька, да хватит уже! Несть во Христе ни эллина, ни иудея.
- Во Христе - да, а в Аллахе…
- Катюша, она будущий искусствовед. А современное искусствоведение предполагает интерес к религии в первую очередь эстетический. К тому же ей по моим подсчетам должно быть примерно лет двадцать. Три года из них она училась в Москве, в МГУ, какой там Аллах. Там скорее Ницше и Древняя Греция. Или Рим, точно тебе говорю, вот посмотришь.
- Посмотрим, посмотрим.
- Что у тебя с новым итальянским романом? Перевела?
- Да, вчера закончила. Неореализм какой-то, в духе раннего Пазолини.
- Интересно.
- Ничего интересного. Спальные итальянские районы, радикально настроенная молодежь, любовный треугольник между матерью, дочерью и их общим любовником. А потом выясняется, что этот любовник еще и бисексуал, что у него есть еще и приятель. Весело, в общем. Но читать, конечно, будут. Издадут в новой модной серии "ультра".
- Заплатили?
- Аванс. Остальное - когда сдадут в типографию.
- И все?
- Ну, и потом с дополнительного тиража, когда он будет. Надеюсь, что будет.
- Катька, - Павел стоял у окна. - Они идут!
- Где, дай посмотреть! - Катя оттолкнула Павла от окна и, примкнув к стеклу, смотрела на двор. - Фигура красивая. И сама, по-моему, тоже.
- Сейчас вблизи разглядишь, что ты так нервничаешь.
- Тебе не понять. Я пойду приведу себя в порядок. А ты пока накрой на стол.
Гульсум была одета просто, в джинсах и легкой рубашке. Не красится, отметила Катя, да ей и не надо - у нее очень выразительные черты лица, если краситься - будет перебор. Глаза грустные, умные, говорит мало.
Говорить Гульсум почти не пришлось - за столом солировал Дима со своими рассказами о Чечне. Хотя Кате и Павлу интересно было бы послушать о том, что там происходит из уст местного жителя. Но нет, Гульсум не расположена была к беседам. А в целом на Катю она производила приятное впечатление. Она была скромной, хотя неизвестно, что там внутри, восточная женщина все-таки… В тихом омуте… Красивая, очень красивая. И есть в ней какая-то тайна, Диму можно понять.
На Павла чеченка произвела не такое благоприятное впечатление, как на Катю. Ему ни разу не удалось поймать взгляд девушки. Это ему не нравилось. Когда человек не смотрит в глаза, значит, он или что-то от тебя скрывает, или плохо к тебе относится, но не хочет показать этого, или настолько закрыт, что чего-то боится. Ну, или весь в комплексах. А этого про Гульсум он сказать не мог. При всей своей скромности и молчаливости она не производила впечатление забитой. Но красива - этого отрицать он не мог, красива просто ослепительно. Однако что-то не то, что-то в ней было не чисто, само ее появление вселяло какую-то тревогу.
Павел думал над этими своими сомнениями, пока Дима рассказывал страсти Гудермеса. Может, он просто не в своей тарелке из-за этого Олигарха? Может быть. Не нужно переносить свои настроения на других. Вон, Катьке она нравится, Димка вообще от нее без ума. И она, похоже, к нему относится хорошо, если не больше. Ему она в глаза смотрит. Кстати, смотрит и Катьке. Почему же избегает со мной встречаться взглядом? Странно…
У Гульсум зазвонил мобильный телефон. Она извинилась и вышла из-за стола. Кто бы это мог ей звонить, подумал Павел. Да мало ли кто, тут же ответил он себе, что это, я в самом деле. Павел внимательно слушал разговор Гульсум, стараясь не пропускать ее краткие ответы собеседнику.
"Когда?.. Хорошо… Через полчаса не успею, через час… Да, все в порядке…. Да, все сделаю, как обещала, еще же у меня есть время… Я все поняла… Ясно, ясно".
И нажала на отбой. Ни "здрасьте", ни "до свидания", подумал Павел. А Дима не слушал. И Катя не слушала. Дима продолжал рассказывать о Чечне. Даже не интересуется, с кем говорит его девушка, он в своем репертуаре, подумал Павел. А что, так и надо, он ей полностью доверяет. Разве можно жить иначе, если любишь? Нет, иначе жить нельзя.
Гульсум вернулась к столу, но садиться не стала. Она посмотрела на Диму, на Катю, опять на Диму и сказала с извиняющейся улыбкой:
- Простите, но я должна вас покинуть.
- Что-то случилось?
- Да нет, ничего страшного. Родственники звонили, просят срочно приехать.
Дима приподнялся из-за стола. Гульсум мягко положила руку ему на плечо.
- Нет, нет, не надо, пожалуйста, провожать меня не надо, сейчас не ночь, я сама спокойно доеду. Извините, что так вышло. - Она опять удостоила взглядом только Диму и Катю. Катя пожала плечами с сожалением и улыбнулась в ответ.
Достарыңызбен бөлісу: |