Туменбаши Аттила едет к жаувизирю Усуру

66.Туменбаши Аттила едет к жаувизирю Усуру

На ровной квадратной тахте⁴³⁰, поделенной на шестьдесят четыре черно-белые клетки, с обоих сторон выстраивались в два ряда по 16 фигур, предводительствуемые черными и белыми каганами. На одной линии с каганом выстраивались деревянные фигурки верблюдов, коней и слонов. Но наиболее сильной фигурой в игре считался не искусно вырезанный «каган» в богатых одеяниях, а тигр, который в соответствии с договоренностью игроков мог быть с полномочиями каракута⁴³¹ или же без таковых. При больших своих полномочиях тигр мог передвигаться через всю доску, а без них – лишь через одну клетку. Перед каганским рядом с замысловатыми деревянными изображениями одноцветных коней, верблюдов и слонов, стояли жаукеры⁴³², имеющие право только идти вперед и нападать на соперника.

Младший сын Денгизих выучился хорошо играть в эту игру шатару и часто обыгрывал не только своего старшего брата Эрнака, но и даже ату Аттилу. Последний же был, казалось, весьма доволен при проигранной партии – значит, сын от байбиче Эрихан растет сообразительным. А чтобы водить в походы многочисленные тумены, в первую очередь, требуется хорошее мышление для принятия единственно верного решения в представляющейся безнадежной ситуации. Военачальник сам может не очень метко стрелять из лука и не быть ловким при кидании аркана, но он должен хорошо и умно командовать воинами-харахунами, чтобы всегда одерживать славные победы.

Кроме того, второму правителю гуннов представляло несказанное удовольствие от общения с трехлетней балованной своей дочкой Батахыс от младшей жены бургундки Гудрун. Полная малышка, одетая в нарядные бархатные и меховые одежды и обвешанная разноцветными драгоценными мелкими мундзуками от сглаза и для счастья, любила забираться на колени к отцу и, ласкаясь, ощупывать его короткую бородку. Девочка уже вовсю разговаривала и всегда обстоятельно отвечала на отцовские вопросы. Хану Аттиле очень нравилось, как дочка смешно коверкала звуки, пытаясь выговорить по-гуннски то или иное слово: ляпа немо⁴³³, чо ляпак⁴³⁴, тапиль, гут⁴³⁵, тохтанах⁴³⁶. Малышка походила скорее на мать своими светло-белыми волосами, серыми глазами и широким разлетом темноватых бровей. Но как был в этом уверен ее отец, от него она унаследовала твердость и резкость характера: если она чего-либо захочет, то обязательно своего добьется, насупившись и не двигаясь с места.

Токал Гудрун уже отлично выучилась языку мужа и разговаривала с дочкой Батахыс только по-гуннски. Пожилые сабирки – няньки малышки советовали ей, как необходимо воспитывать маленькую девочку в соответствии с гуннскими традициями.

У гуннов обычно имелось пять разновидностей домашних животных: кони, верблюды, крупный рогатый скот (коровы, буйволы и яки), овцы и козы. Сначала маленьких девочек, лет с трех-пяти, приучали доить козу, потом корову и лишь уже подростком она училась доить кобылу. И такому обучению дойке подвергались все гуннские девочки: и простые харахунки, и родовитые тарханки, и даже знатные ханские дочки. Уже с малых лет они также научались изготавливать молочные продукты: айран⁴³⁷, каймак⁴³⁸, хурут и йохурут. Также гуннские старухи давали и другие советы молодой ханыше Гудрун по воспитанию маленькой дочери. По вечерам они учили молодую мать правильно укладывать дочку для сна, ведь считается стыдом, когда гуннка спит на спине, сложив руки за голову, и при этом еще и храпит. Гуннские девочки должны благопристойно отходить ко сну и спать на правом или левом боку, немного согнув колени. После сна и перед сном нельзя было потягиваться и зевать (не будешь рожать) и не упирать руки в бок (станешь вдовой).

Маленькую Батахыс научали также самой изготавливать себе куколки. Большую медную пуговицу обтягивали белой холстиной и зашивали сзади, угольками рисовали волосы, брови, глаза, нос и рот, из толстой палки изготавливали туловище, которое обматывали куском материи, из веток мастерили ноги и руки. Чем старше становилась малышка, тем лучше были изготовленные ею игрушки. Семи-восьмилетние девочки уже могли обшивать свои куколки в замысловатые одежды; они изготавливали такие куклы из мягкого войлока, для чего требовалась определенная сноровка.

Да и сама молодая бургундская хатун Гудрун постигла многое под руководством пожилых сабирок. Ее юрта ничем не отличалась от жилищ знатных гуннок. Узорчатые постельные принадлежности, пошитые из кусков бархата, парчи и шелка различных конфигураций и цветов, были сложены высокой стопкой напротив входа на особой широкой тахте; сложенные одеяла и матрасы сверху до половины были покрыты желтым бархатом; этот цвет в гуннских землях считался символом плодовитости скота и благополучия в доме. Укладка разноцветных одеял имела свои правила, согласно которых самые красивые и дорогие из них должны были лежать внизу и быть доступными для обозрения входящего в жилище человека. Вечером или ночью свет от жировых лампад, подвешенных к потоку (если затихал огонь в очаге), должен был падать на бархатное покрывало, отсвечивающее розово-желтой окраской.

После отбытия четырех туменов восточного гуннского крыла в набег на Нижнюю Мезию и для осады Дуростора второй гуннский правитель Аттила не стал находить себе места от беспокойства. Но он пытался на людях не выказывать снедавших его тревожных чувств. Все же в один из дней, опоясавшись боевым кожаным ремнем с железными наклепками и повесив на левый бок свой двухлоктевой простой харахунский меч из крепкой стали, командующий войсками левого крыла гуннов Аттила хриплым голосом повелел дежурному молодому сабирскому каринжи кликать охранную полусотню с запасом еды на пять дней. Хан намеревался ехать к румийской канабе Ратиарии, лежащей в шести конских переходах на запад от его орду на северном дунайском берегу; он планировал там, в расположенном рядом с этой канабой учебном воинском лагере, встретиться с жаувизирем всех гуннов, многоопытным туменбаши Усуром. Обычно спокойный в дальних боевых сапари, на этот раз темник Аттила суетными ударами камчи ускорял бег своего иноходца, и его саврасый тарпан временами бежал со скоростью небыстрого скакуна.

Дорóгой второй гуннский хан обдумывал свои мысли: четыре тумена ушли в поход через Дунай, ими предводительствуют два смелых и толковых командира, правда, в ранге минбаши. Давно уже пора присваивать им воинские звания туменбаши. Но, к сожалению, делать этого самолично хан Аттила не вправе. Кстати, этого делать не вправе даже великий каган Беледа. Это право принадлежит лишь ежегодному верховному курултаю всех гуннских народов, который в соответствии со степным адатом собирается один раз в году осенью. А такой курултай не собирался в полном своем составе с участием представителей всех гуннских и союзных народов, племен и родов как западного, так и восточного крыла уже девять лет после избрания сенгира Беледы великим каганом. Как-то так получалось, что поочередно пропускали очередной курултай то главный правитель Беледа, то соправитель Аттила, а вместе с ними, разумеется, отсутствовали и очень многие ханы, беки, этельберы, конунги, херицоги, коназы и вои из подвластных им территорий. «Этот вопрос о воинских званиях надо уже очень скоро решать!» – рассудил хан Аттила, торопя своего и без того буйного и норовистого тарпана.

Разговор с общегуннским жаувизирем престарелым Усуром принес хану восточного крыла немного успокоения.

– Коли ты сам доверил им двоим, тысячникам Онегизию и Стаке, верховодить в этом боевом сапари, то тогда успокойся и больше, кроме меня, никому не высказывай своих сомнений. Как говорится, выпущенную стрелу обратно не вернешь, – разумно втолковывал темнику Аттиле, сверкая своими вставными зубами из желтого металла, главнокомандующий всеми гуннскими боевыми силами туменбаши Усур, который в семьдесят два года, казалось, еще не выглядел на свой возраст. А такие года считались у гуннов, да и у других степных и горных народов также, глубокой старостью, его сверстники уже не могли ходить, слышать и видеть, если еще они были в живых. Но в случае с жаувизирем этельбером Усуром сказывалось, вероятно, то, что он всю свою жизнь провел в движении на коне и в походах и, как говорят гунны, сильно укрепил таким способом свои харта ак суяк (крепкие белые кости).

– Каковы успехи твоего воспитанника и моего сына Эллака? – поинтересовался враз ставший смиренным сенгир-хан Аттила.

– Бой делает успехи, уже научился командовать воинской десяткой, скоро пойдет на сотню, ну, а учеником юзбаши ему придется побыть до первого серьезного сапари и сражения; а когда для нас всех начнется большой поход, это знаешь ты, Аттила, как второй хан гуннов, ну, и каган Беледа, – белые волосы старого этельбера развевались на ветру, разговор происходил на широком ровном учебном поле, оба собеседника были верхом, а пожилой биттогур Усур без головного убора.

Они вдвоем, восточногуннский хан Аттила и общегуннский жаувизирь Усур, наблюдали, как молодые новобранцы-бои из сабиров и акациров рубят на полном скаку подвешенные сверху на перекладинах ветви деревьев толщиной в человеческую руку. Десятка за десяткой проходили верхоконные ряды, одновременно взмахивая сверкающими на солнце прямыми клинками. Поскольку с утра прошел несильный дождь, было не пыльно, только из-под конских копыт влетали темные комья земли.

Ужинали втроем в большом деревянном куриене, в котором обитал этельбер Усур: сам хозяин жаувизирь, его гость хан Аттила и юный бой-тайчи Эллак. За вечерней трапезой второй гуннский правитель был легок и весел, как будто неведомый груз спал с его плеч. Покончив быстро с едой, сенгир хан услал своего сына, новоиспеченного каринжи Эллака спать. Они остались вдвоем, старый главнокомандующий всеми гуннскими войсками туменбаши Усур и командующий туменами левого крыла гуннов темник Аттила. Последний повернулся в слабом свете жирового фитиля к старому военачальнику:

– Ага, ты хочешь мне что-то сказать. Я чувствую это по твоему выражению лица.

– Мой хан, я хочу сказать тебе только одно. Завтра рано утром я разошлю гонцов с пергаментом в сторону восхода солнца, где, начиная на востоке от реки Гипанис и кончая рекой Олт на западе, на припонтийских и дакийских равнинах проживают союзные нам народы, племена и роды славянских антов, германских остготов и понтийских роксоланов, а также кочуют гуннские племена сарагуров, салгуров, кангаров и кутургуров, для их сбора на облавную охоту. В дунайских и понтийских тростниках развелось неимоверное количество тигров, а в зеленых долинах – неисчислимое множество шакалов и гиен. Нашему скоту сейчас очень плохо – безжалостно уничтожают его эти хищные звери. Через пятнадцать-двадцать дней я соберу большую облаву в 30 000 воинов и охвачу северную дунайскую степь полукругом, напротив города Дуростора. Если потребуется, я начну переправу на румийские владения. Если же нет, то, закончив облавную охоту, распущу нукеров по кочевьям и аулам.

Ложась спать, хан восточного крыла рассуждал про себя: «Какой же мудрый человек этот ага Усур. И лицо мое сохранил, и будет держать в резерве три тумена рядом с городом Дуростором, который будут штурмовать воины минбаши Онегизия и минбаши Стаки». Сенгир-хан засыпал и ему чудились всполохи ночных факелов, звон оружия, ржание коней и отрывистые команды экстренного сбора при объявлении тревоги. «Гет коча⁴³⁹!» – выкрикивали резко гуннские сотники. «Геет кутча⁴⁴⁰!» – вторили им громко германские юзбаши. «Геть до кучи⁴⁴¹!» – выкликали гулко славянские сотенные командиры. И второй гуннский хан провалился в неспокойный сон.