Андреас Эшбах Выжжено Предуведомление
жүктеу/скачать 3.09 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Далёкое прошлое 1913
| Глава 45
По всему телу расползался страх. Если поставить слово против слова, что тогда будет? Кому поверят? Ему, беженцу, чужаку, дармоеду? Маркус оглянулся. Ему показалось, что он очнулся от дурного сна. Вот дома́, почти приникшие к земле. Небо, на котором собираются чёрные тучи близящейся бури. Лес кругом, тёмный, неведомый, грозный, чёрная стена, перед которой стоят деревья, словно часовые на страже. Что он здесь делает? Нет, настала пора уходить. Даже если они и сочтут его побег признанием вины. У него есть машина. Никто пока её не отнял; она по-прежнему стояла в гараже. Единственное, что ему было нужно, это горючее. Он соображал. Запасы бензина и дизельного топлива хранились, как он уже узнал, в подземном склепе на восточном краю деревни. Это место обнесено забором, вход под замком, а внутри ограды живёт большое стадо гусей, которые при всяком приближении поднимают такой гвалт, что слышит вся деревня. Там-то в первую очередь и будут искать. Нет, идея с растительным маслом была куда лучше. Сколько ему понадобится? Лишь бы хватило добраться до Yellow Pine. Как это далеко? Километров сорок, может, пятьдесят? Пять-шесть литров? Глупо, что Чарльз Таггард предпочёл запастись маргарином. Кейт Пеппер и его друзья наверняка приняли бы этот вызов, но Маркус не знал, что с этим делать. Он должен был раздобыть настоящее подсолнечное масло. На кухне главного дома. Он был уверен, что уже видел там однажды целую канистру. Быстро. Надо торопиться. Сейчас начнётся служба в церкви, и его отсутствие бросится в глаза… Он зашагал, продрался сквозь кусты, двинулся окольным путём. Подоспел он к тому моменту, когда женщины, работавшие на кухне, как раз уходили, пересмеиваясь и перешёптываясь. Он даже мог представить, о чём они шушукаются. Дверь осталась незапертой. Дома́ в Bare Hands Creek не запирали. Маркус юркнул внутрь, прислушался. Больше здесь никого не было. Он толкнул дверь на кухню. Там было темно, если не считать смутного свечения красного светодиода на холодильнике. Но этого источника света – даже привыкнув к темноте – было мало, чтобы увидеть хоть что-то, кроме самых общих очертаний. Маркус пробирался на ощупь мимо разделочных столов из промасленного или выщербленного дерева, натыкаясь на рукояти ножей, на хлебные крошки, пока ему не пришло в голову, что если кто-нибудь войдёт и застанет его, в темноте он будет выглядеть гораздо подозрительнее. Лучше включить свет и придумать какое-то подходящее оправдание. Он повернул выключатель, и газовая трубка на потолке наполнила кухню клинической яркостью. Надо же, ещё позволена была такая роскошь. Ему хватило беглого взгляда, чтобы найти то, что он искал: на полке под плитой стояли две пластиковые канистры, белая и синяя. Синяя была полной. Маркус поднял её, отвинтил крышку и понюхал: уксус. Это ему ни к чему. В белой оказалось масло, но на самом донышке. Даже литра не наберётся, даже пол-литра. С этим он далеко не уедет. Что же делать? Он понятия не имел, где могут быть остальные запасы масла. Поискать в других домах или уже пойти к гусям… И то и другое было одинаково рискованно. Он быстрым шагом обошёл кухню, осмотрел все полки, заглянул под все столы… Вот. Что это? Что-то вроде пресса? Старомодный, с виду массивный прибор с ходовым винтом, которым можно было вдавить пуансон[41] внутрь цилиндра. Маркус ощупал край сточного желобка и понюхал пальцы: масло. Он разом понял, что он сделает. План был полностью готов, как будто его подсознание давно работало над этим, чтобы выложить в нужный момент. Он возьмёт с собой в силосохранилище этот винтовой пресс, почти пустую канистру и воронку, а там он уже знает, в какой кладовке ему никто не помешает давить масло из семечек. Далёкое прошлое 1913 29 сентября 55-летний инженер Рудольф Дизель поднялся на борт почтового парохода «Бремен». Целью его поездки был Лондон, где он хотел принять участие в собрании «Consolidated Diesel Manufacturing Ltd». Рудольф Дизель был известен как изобретатель мотора, названного его именем. Прошло уже шестнадцать лет с тех пор, как этот мотор был впервые с успехом запущен; уже почти пятнадцать лет он выпускался в Аугсбурге серийно. На нём уже работали теплоходы, грузовики и локомотивы. Рудольф Дизель был гениальный мастеровой, а вот деловой хваткой не отличался. Тянувшиеся годами патентные судебные процессы высосали из него все соки и подорвали его здоровье. Тем не менее его попутчики впоследствии рассказывали, что Дизель, уходя вечером к себе в каюту, пребывал в хорошем настроении. После этого Рудольфа Дизеля никто не видел. В ту ночь он исчез с парохода, идущего в Лондон. 10 октября команда голландского катера «Кёртсен» заметила в воде труп. Был такой сильный шторм, что поднять его на борт не удалось. Только достали из одежды утопленника несколько предметов: футляр для очков, портмоне и жестянку с таблетками. Ойген Дизель, сын изобретателя, впоследствии признал эти вещи отцовскими. Точные обстоятельства смерти или исчезновения Рудольфа Дизеля так и не удалось выяснить. До сих пор существует подозрение, что он был убит по заданию нефтяников, только-только завоёвывающих влияние. Поскольку к тому времени Дизель как раз работал над созданием мотора, приспособленного для привода на растительном масле. После его смерти эти исследования были остановлены, и чуть ли не до конца века совершенствовался лишь мотор для дизельного топлива ископаемого происхождения.
Маркус вздрогнул. Что такое? Он заснул на стуле, прислонившись головой к голой стене… О, у него всё болело. Голова кружилась. И руки затекли… Всё ещё наполовину оглушённый, он огляделся, пытаясь сообразить. Который час? Он понятия не имел. Вот винтовой пресс, и… правильно. Масло. Теперь, увидев перед собой следы всей этой бойни, он снова всё припомнил. На полулежали кучи подсолнечного жмыха. Мешок был наполовину пуст. А в посудине, куда он собирал отжатое масло, жидкости было всего-то на два пальца. Он припомнил, как впал в транс, повторяя одно и то же действие: рукоятку налево, остатки наружу, новую порцию семечек внутрь, рукоятку направо, сильнее, сильнее, пока не выжмется капля или две… Тупо продолжать, приказал он себе. Не думать. Не считать. Просто давить эти семечки, не отвлекаясь ни на что. И в какой-то момент он забыл, для чего это делает. Он ведь не представлял себе, насколько это трудоёмко. Насколько бесплодны эти маслосодержащие плоды. Это было безнадёжно; ему понадобится миллион лет и урожай целого года только для того, чтобы наполнить бак. А сколько образовалось отходов! Вещества, казалось, стало больше, оно покрывало весь пол. Чу, какой-то шум. Задвижку отодвинули. Шаги. Что, неужели снова день? Неужто он провёл здесь целую ночь? Быть того не может. Или всё-таки? Отсюда ничего не было видно, ни темноты, ни света. Он пригнулся, суетливо начал прибирать мусор, очистки руками, поскольку ни совка, ни веника сюда не захватил, а теперь было поздно за ними идти. Шаги приближались. Маркус замер, пытаясь усилием воли сделаться невидимым. Дверь распахнулась. Разумеется, то была Абигейль, кто же ещё? – Хай, Аби, – сказал Маркус и попытался улыбнуться. – Всё это выглядит хуже, чем есть на самом деле… Она вообще его не слушала. Она лишь вытаращила глаза, потом повернулась и убежала, крича: – Он здесь! Он здесь! Как будто он подкарауливал её здесь с занесённым ножом. Маркус побежал за ней, но было поздно.
– Зовите преподобного! – крикнул кто-то, пока Маркуса, истерзанного и вывалянного в грязи, привязывали к столбу. Другой крикнул: – Будем его судить! – Какой там суд – так разделаемся! – Повесить его! – Нечего тут долго рассусоливать! Они кричали на него, били его, и мужчины, и женщины были вне себя от ярости. Они ненавидели и боялись его. Боялся и он, да, страх овладел им полностью; лёгкие его ходили ходуном, сердце колотилось, и он не мог с этим справиться. – Да где там преподобный? – послышалось из общего крика, из этого ведьмина котла, который клокотал вокруг него. – Ему уже сказали, сейчас придёт… – Нечего тут долго цацкаться! Повесить его! И снова удары. И пинки. И плевки в лицо. Он посягнул на запасы. Обрюхатить девушку, это ещё куда ни шло, изнасиловать её – ну, бывает, но посягнуть на запасы… Боже мой! Почему он просто не ушёл в лес? Никакой медведь не мог быть хуже того, что творилось здесь… И потом, откуда ни возьмись и всё перекрывая – знакомый голос: – Прекратить! То был Таггард. Они неохотно расступились, пропуская его. Что-то натекло Маркусу в глаз, то ли плевок, то ли, может, кровь, но он почувствовал, что улыбается. Он искал взгляд своего заступника и улыбался. Таггард не ответил на улыбку и только смотрел на него со всей серьёзностью. – Он имеет право на порядочный суд! – крикнул он, обращаясь ко всей толпе. – Он имеет право на то, чтобы его выслушали. Он имеет право… – Эй, Таггард! – крикнул кто-то. – Кончай выделываться! – Вот именно. Тебе тут нечего сказать. Таггард осмотрелся, пытаясь определить говорящего. – Неважно, есть мне что сказать или нет, – ответил он. – Мы пока что ещё в Америке. Здесь действуют закон и право… – Этот парень воровал! И девчонку преподобного расстелил! Что нам с ним волокититься? – Это не доказано! – крикнул Таггард. – Любой человек считается невиновным, пока его вина не доказана. Кто-то крикнул, захлебываясь: – Мы же видели! Мы своими глазами видели, как он сидел среди пустых мешков! – Да где там застрял преподобный? – роптали вокруг. И тут откуда-то взялся человек с пистолетом. – А ну, все отойдите в сторону! Сейчас я его… Все отпрянули. Все, кроме Таггарда, который остался стоять, где стоял, лишь укоризненно качая головой. – Только не это, Джо. Джо фыркнул. – Кто-нибудь может оттащить этого козла в сторону? К Таггарду потянулись руки, схватили его и оттянули с линии огня.
Затем произошли одновременно два события. Таггард с негодующим криком рванулся, и воздух разорвал оглушительный хлопок. Солнце вырвалось из-за туч, мокрые от дождя верхушки деревьев вспыхнули россыпью алмазов. Мир наполнила бездыханная тишина. «Я совсем ничего не чувствую», – подумал Маркус. Потом он увидел Таггарда, который, повернувшись к нему спиной, упал на колени, прижал ладони к груди и повалился на бок.
– Он ещё жив! – Скорее, зовите доктора Хайнберга! Появился врач, вместе с преподобным, и опустился на колени перед раненым. – Надо отнести его в дом, – сказал он священнику. – Внесите его, – приказал преподобный, указывая на свой дом. Потом на Маркуса: – И развяжите этого. Взгляд, которым он окинул Маркуса, был ледяным.
Комната с белыми стенами была совсем голой. Единственным украшением были растения на подоконнике. И книги. Они стояли в трёх шкафах за стеклом, и Маркус коротал время, пытаясь прочитать названия на корешках. Естественно, много было религиозных книг. Конец света, казалось, был здесь преобладающей темой. Преподобный держал также много книг по экологии, политике и сельскому хозяйству. На пюпитре для чтения лежал толстый труд под названием «Библейское земледелие». Через полуоткрытую дверь можно было видеть происходящее в остальной части дома. Мимо проносили окровавленные полотенца и миски. Пахло дезинфекцией. Слышались приглушённые голоса: – …нехорошо… – А он может?.. Двери открывались и тихо закрывались. Шелестели шаги. Текла вода. На Маркуса приступами накатывала такая усталость, что он мог бы заснуть на месте. Одна женщина принесла ему яблоко и краюху хлеба, это снова оживило его. Он услышал голос преподобного: – Да, я иду. – Хлопнула дверь, и снова воцарилась тишина. Может, размышлял Маркус, они его теперь просто прогонят? Изгнание – это ведь было чувствительным наказанием для людей, которые посягнули на продовольственные запасы общины. Наверняка так и будет. В какой-то момент он заметил, что солнце выглянуло из-за туч уже на другую сторону дома. Неужто он просидел здесь уже целый день? – Мне надо в туалет, – сказал он своему охраннику. Тот странно посмотрел на него, и Маркус понял, что снова сделал ошибку. В Америке не ходят «в туалет», здесь ходят «в ванную». Никогда ему не научиться этому. Охранник проводил его к месту, обозначение которого здесь не использовалось. Окна были зарешечены, о бегстве нечего было и думать. Маркус помочился, вымыл руки и, снова выйдя в коридор, увидел, что его ждёт преподобный – в полутьме маячила его высокая, могучая фигура. – Вам надо зайти к нему, – сказал он. Маркус подавленно кивнул. – Хорошо. – И медленно двинулся к священнику, чувствуя за спиной охранника и его оружие. Преподобный Смолл жестом велел ему подойти поближе. – До утра не доживёт, – шепнул он Маркусу. – Он это знает. Он хотел поговорить с вами с глазу на глаз. Ведите себя сообразно этому. Маркус судорожно проглотил комок в горле. – Постараюсь. Он вошёл, услышал, как дверь за ним снова заперли, его окружил запах больницы и смерти. Он только и мог, что смотреть на человека, который лежал на кровати, высоко поднятый на подушках, перевязанный, бледный, с глазами, запавшими ещё глубже, чем прежде. – А, – еле слышно выдохнул Таггард. – Маркус. Это вы. Хорошо. Маркус подошёл ближе. – Мне очень жаль, что так получилось. Так глупо было с моей стороны посягать на продовольственные запасы. – Зачем вы вообще это сделали? – Я хотел выжать подсолнечное масло, чтоб заправить мою машину. Вместо дизельного топлива. И уехать, пока на меня не навесили это, с дочкой преподобного. Таггард задумчиво смотрел на него. – Да, – произнес он наконец. – Это было действительно глупо. – Мне очень жаль, – сокрушённо сказал Маркус. Таггард указал ему на стул. – Я должен рассказать вам кое-что. Сядьте. Это потребует времени. Маркус кивнул, подвинул стул и сел так, что они хорошо могли видеть друг друга. Бывший агент ЦРУ, казалось, собирался с силами. Он походил на десятиборца, который уже преодолел девять видов, и ему оставался последний, но самый трудный. – Я хочу сказать вам, Маркус, – начал он, – что знал вашего отца… Глава 46 Маркуса словно обухом по голове ударили. – Что, правда? Как будто этот человек перед лицом смерти стал бы рассказывать сказки. На лбу Чарльза Таггарда выступила испарина. Разговор давался ему с большим трудом. Позднее Маркус поймёт, что стал свидетелем того, как человек открывал тайну, которую слишком долго носил в себе. – Что вам известно о занятиях вашего отца, Маркус? – Почти ничего. Я был ещё ребёнком, когда он умер. – Поскольку Таггард выжидательно молчал, он продолжил: – Насколько я знаю, под конец отец запатентовал своё изобретение, которое принесло нам много денег. После его смерти. – Он осёкся, когда ему что-то стало ясно. – Денег, без которых я не был бы здесь. Всё это приключение, фирма с Блоком, всего этого не было бы без этих… – Без этих двух миллионов евро, – завершил фразу Таггард. Он наблюдал за Маркусом, казалось, зная, что тот спрашивает себя, каким образом это может быть известно. – Человеком, с которым ваш отец заключил договор, был я. – Вы?
Таггард устало улыбнулся. – Признаюсь, я тоже вначале подумал: что за совпадение, когда увидел вашу фотографию в газете и прочитал фамилию… Но, может, случайностей в жизни меньше, чем мы думаем. Маркус подался вперёд. – Тогда вы должны знать, что это было за изобретение! – Лицо его исказилось. – Мы ведь не знаем этого. Таггард кивнул, казалось, что ему приходится бороться за каждый вдох. – Вы и не могли этого знать. Никто не должен был знать. – Но… – Всё это части одного целого, Маркус. Изобретение, договор, деньги. Вторжение в дом. И несчастный случай. «Нет, – подумал Маркус. – Нет». – До того, как поступить на службу в ЦРУ, я работал в одной консалтинговой фирме, «Eurocontakt». На первый взгляд, ничего особенного; многие выпускники с моего курса попали в отрасль консалтинга. Тогда эта отрасль переживала свои великие времена. Там зарабатывали большие деньги, правда, и работали для этого невероятно много. Консалтинговые фирмы могли выбирать себе лучшие кадры. Так что это было и своего рода отличием. – Он с хрипом набрал воздуху в лёгкие. – Как правило. – Может, что-нибудь сделать? – с тревогой спросил Маркус. – Открыть окно? Позвать доктора? Таггард отрицательно покачал головой. – Просто слушайте меня, пока мои лёгкие ещё не схлопнулись. Я должен выговориться, это единственное, что сейчас важно. Маркус кивнул. – О'кей. – Итак… «Eurocontact» был консалтингом, но только внешне, на самом деле мы работали в тесной связи с Управлением национальной безопасности. Мы занимались промышленным шпионажем. Мы должны были обеспечить в мире приоритет американской экономики, нелегальными методами, если понадобится. – Он закашлялся, с нехорошим, будто задушенным шумом. – Я тогда гордился тем, что участвую в этом. Поначалу я честно думал, что делаю доброе дело. Маркус встревоженно следил, как Таггард вымучивал из себя каждую фразу. – Изобретение моего отца… – Сейчас. Не так скоро. Сил ещё хватит не только на несколько слов шепотком. – Он облизнул пересохшие губы. – Всё строилось так: мы получали информацию от Управления национальной безопасности о том, где что в Европе намечается. Вы наверняка знаете, что УНБ содержит всемирную систему прослушивания, которая контролирует все телефонные разговоры, факсы, электронные сообщения и так далее – все, неважно где. Эта система называется «ECHELON»; в последние годы кое-какая информация об этом просочилась. Должно быть, это колоссальная система: компьютеры, которые могут распознавать язык и реагировать на сочетание определённых слов, проникать во все телефонные разговоры; другие компьютеры расшифровывают зашифрованные данные, УНБ располагает такими техниками декодировки, которые на десятки лет опережают всё, что есть в этом направлении… Итак, мы получали информацию, если в Европе кто-то изобретал что-то, что могло представлять потенциальную угрозу американским интересам. И тогда в дело включались мы, чтоб устранить эту опасность. Маркус чувствовал, как к горлу подступает горячая волна. – Устраняя того, кто… – Нет. Я был так зачарован этим. Мы были воинами, которые не убивают, но всё равно побеждают. Нашим оружием была хитрость, обман и юридические уловки. И деньги, естественно. – Он мягко дотронулся до одного места на своей груди, осторожно его погладил. – Ничего, – улыбнулся он, заметив взгляд Маркуса. Потом, казалось, он снова ушёл в прошлое. – Тем не менее попасть к нам в руки удовольствием не было. Мы не убивали, но мы разрушали жизни. Часто достаточно было подкупа. Или шантажа. Посещение борделя, при котором появлялись компрометирующие снимки, например. При необходимости мы фабриковали компромат, чтобы кто-то потерял работу или доверие своих кредиторов. В нашем распоряжении были лучшие в мире мастерские для подделки документов, понимаете? И мы играли в такую игру, которую наши жертвы не могли просечь. Подкупленные рецензенты, нотариусы, которые лгали под нашим давлением – мы делали из этого спорт, всему придавая легальный вид, обводя вокруг пальца другую сторону так, что она, ставя подпись под каким-то документом, не знала, какие берёт на себя обязательства, от чего отступается и что сдаёт. Мы называли это «экзекуцией». Потом западня захлопывалась. Жестокое пробуждение для другой стороны, что чаще всего означало банкротство. Одним неудачником больше в ряду горемык, что ходят по инстанциям и жалуются, что их обманули – ну да. Не запретишь же им. А нам доставалось изобретение, разработка, концепция, формула – да мало ли что. И тогда мы перепродавали это какой-нибудь американской фирме, делали хороший бизнес и защищали американский образ жизни от врагов. Веки Маркуса будто жгло огнём. – Я всегда считал такие истории бредом сумасшедших. Ну, теории заговора, вы знаете. Таггард прикрыл глаза. Он говорил тихо, и Маркус наклонился над ним, чтобы слышать. – Мы тогда боролись против коммунизма. Против угнетения и за свободу. И мы – Америка – были в этой борьбе одиноки. Особенно мало надежды было на европейские государства. Мы боялись Европы. Ведь мы были учёные-экономисты, не забывайте об этом. Мы умели считать. Мы видели, каким экономическим гигантом стала Европа. Если мы не позаботимся о том, чтобы США сохранили ведущую роль, то свобода окажется в опасности. Маркус окинул взглядом умиравшего человека и спросил себя, не бессердечно ли будет, если он вновь попытается перевести разговор на своего отца. Таггард, казалось, прочитал его мысли. Он открыл глаза. – Ваш отец, – сказал он, – сопротивлялся. И не хотел придерживаться правил игры.
Джим Дунан вошёл в комнату, словно персонифицированная дурная весть, закрыл за собой дверь и подпер её спиной. – Чарли, твой Вестерманн создаёт нам проблемы. Чарльз Таггард, в свои почти сорок самый младший в группе «Южная Германия», «юнец», на которого навешивают самые неприятные рутинные дела, рассеянно оторвался от своих бумаг. – Вестерманн? – переспросил он. – Штутгарт. Изобретатель. – А что с ним? – Он грозит разоблачениями в прессе. Чарльз протёр глаза. – Этого он не может сделать. Параграф 32 договора. Если он откроет рот, пойдут штрафные санкции. Это его разорит. – Похоже, ему плевать на это. Яйцеголовые переслали нам несколько записей его телефонных разговоров. Судя по ним, Вестерманн уже что-то готовит. – Fuck! – выругался Чарльз Таггард. – Может, это была не лучшая идея – разлучить его с адвокатом. Тот хотя бы объяснил ему, в какое дерьмо он сейчас вляпается. – Шеф решил ввести в дело команду «Микадо». План уже есть; они прибудут нынче вечером. – А, ну хорошо. – Команда «Микадо» предназначалась для самых щекотливых случаев. Точно как в одноимённой игре,[42] они специализировались на устранении нежелательного элемента так, чтобы целое не пошатнулось. Излюбленной стратегией при этом было – так скомпрометировать «клиента», что ему уже никто не верил. Правда, непонятно было, как они хотят осуществить это с Альфредом Вестерманном. Тот был одержимым. Кроме его изобретений, у него практически не было пороков. Посади ему на колени голую женщину – и он ни на минуту не забудет про свои формулы. – А я в их плане тоже задействован? Джим кивнул. – Ты позвонишь Вестерманну, скажешь, что все это было недоразумение, и попросишь его завтра вечером приехать в Карлсруэ. В ресторан «Оберландштубен». Столик на троих уже заказан. Скажи ему, что вы встретитесь там с гендиректором одной американской фирмы, которая хочет наладить производство его изобретения и распространить его по всему миру. – О'кей. – Итак, ход игры менялся. Предполагался большой спектакль. «Гендиректором», естественно, будет человек из команды «Микадо», который наобещает этому штутгартскому изобретателю саму небесную синь. – Во сколько? – В девять вечера. В двадцать один, как они здесь говорят. Настоящее – Ваш отец был пунктуален, – с трудом рассказывал Таггард. – Но недоверчив. И потом человек из «Микадо» так и не явился. Я пытался его задержать, убеждённый, что здесь какая-то неувязка. Я звонил по телефону, но ни до кого из остальных не дозвонился. В конце концов, у вашего отца лопнуло терпение, и он уехал. – И нарвался на свою смерть, – сказал Маркус с тяжёлым чувством. – Да, и нарвался на свою смерть. Я узнал об этом лишь на другой день. Как оказалось, человек из «Микадо» побывал там, но только для того, чтобы спуститься в подземный гараж ресторана и сделать кое-что с машиной вашего отца. Не знаю точно, что он сделал. Но уж наверняка не что-нибудь простое наподобие перерезанных тормозных шлангов, поскольку полиция бы это обнаружила. Если «Микадо» что-то делали, это был хай-тек. Авария была спланирована с точностью до плюс-минус десяти метров. – А другая группа взломала лабораторию… – Да.
Маркус уткнулся локтями в колени, сцепил пальцы и смотрел на бывшего агента ЦРУ и бойца промышленного шпионажа, стоящего на страже экономических интересов США. – И ради чего всё это? Что же такого изобрёл мой отец? Таггард вздохнул. – Хотел бы я сказать вам это, но я никогда в глаза не видел этих бумаг. Такое у нас было предписание, понимаете? Мы не должны были впадать в соблазн затевать собственный гешефт на том, что закулисные эксперты считали самыми горячими изобретениями. Речь шла о способе, насколько я помню, который ваш отец называл остракцией. – Остракция? – такого слова ему не приходилось слышать. – На сообщении экспертной группы стояли три звезды. Это означало высшую важность. Маркус размышлял: – Мой брат рассказывал однажды, что наш отец был убеждён, будто это изобретение совершит революцию в мировой экономике. – Без сомнения. Нехваткой самоуверенности ваш отец не страдал. Правда, это свойство – самое распространённое среди изобретателей. – А что стало с этими бумагами? – Маркус, – проникновенно сказал Таггард. – Вы здесь не в романе Майкла Крайтона.[43] Что бы там ни изобрёл ваш отец, всё равно это не спасёт мир. – Вы просто так мне это говорите. Таггард хрипло вздохнул. – Насколько я припоминаю, документы были переправлены в некий Farsight Institut в Crooked River Pass, Орегон. Что они там с ними сделали, мне неизвестно. Таких вещей мы никогда не знали. Орегон. Штат, граничащий с Айдахо. Ещё полгода назад это было бы совсем рядом. А теперь эти документы могли бы с таким же успехом лежать на обратной стороне Луны. – Так вот, значит, как оно было, – с горечью констатировал Маркус. – После этого я ушёл из «Eurocontact». Началась бумажная работа в ЦРУ, как я вам уже говорил. Но все эти годы меня тяготило, что я оказался участником сговора убийц. Я оказался не таким уж пройдохой, как сам о себе думал… – Голос Таггарда звучал всё тише. Силы, казалось, окончательно покидали его. – Я хотел загладить эту вину перед вами, Маркус. Поэтому я не упускал вас из виду. После вашей аварии я позаботился о том, чтобы ваш брат беспрепятственно вывез вас из страны. Я думал, может, хоть таким образом мне зачтётся мой грех… – Он закрыл глаза, задышал с булькающими хрипами. – Как вы думаете, Маркус? Маркус сглотнул, вспомнил минувшие недели, вечера… Мужские разговоры, в принципе незначительные (о пустяках), а с другой стороны… – Конечно, – сказал он. – Конечно, зачтётся. Если бы он мог найти слова, он бы сказал умирающему, как благодарен ему. И что он прощает его. Таггард снова с трудом разомкнул глаза, с усилием поднял руку и жестом подозвал его к себе. От него пахло смертью. Голос был еле слышен. – Я должен сказать вам кое-что ещё, Маркус… Когда Маркус вышел и тихо прикрыл за собой дверь, преподобный всё ещё стоял в коридоре – не человек, а мрачная гора в опустившихся сумерках. – Как он там? – спросил. – Он сказал, что теперь хочет уснуть. Преподобный кивнул. – Хорошо. Вы слишком долго пробыли у него. Это его наверняка утомило. – Он не хотел отпустить меня раньше. Установилась тишина, которая давила на уши. – Может быть, он больше не проснётся, – сказал преподобный Смолл. Казалось, он вслушивался в себя. – Бог теперь позаботится о нём. Маркус молчал. Он уже скорбел о человеке, который спас ему жизнь. Который принял его и делил с ним свой хлеб – в истинном смысле этого слова. – Идемте, – Смолл указал ему на входную дверь. Они вышли наружу. Там уже стемнело. Маркус почти осязал эту темноту. День пролетел как один час.
– А теперь идите к себе. Его рука весила тонну. – Это не я, – сказал Маркус. – С вашей дочерью, я имею в виду. – Я знаю, – сказал преподобный. – Ребекка не смогла меня долго обманывать. Хотя, к сожалению, и пыталась это делать. Он посмотрел на Маркуса сверху вниз. – Но вы посягнули на продовольственные запасы общины. Это не может остаться безнаказанным. – Он отпустил его. – Мы оставим это дело, пока не свершится судьба Чарльза Таггарда. После этого мы устроим судебное заседание и вынесем вам приговор, как это предусмотрено нашими законами. А до того я налагаю на вас домашний арест. Сейчас вы отправитесь в дом Чарльза и останетесь там, пока за вами не придут. Лес обступил деревню, чёрный и молчаливый, и выглядел более неприступной крепостной стеной, чем когда бы то ни было. Маркус почувствовал, как на его сухие глаза наконец навернулись слёзы. – Тогда я пошёл, – сказал он.
Когда опустилась ночь, он сидел за кухонным столом и прислушивался к боли, которая ворочалась у него в груди. Всплывали картины, воспоминания. Стопка журналов «Life», которую в детстве он нашёл на свалке; журналы большого формата с огромными фотографиями умопомрачительных ландшафтов и городских силуэтов, в мечты о которых он пускался… Настоящее сокровище из пятидесятых годов, полный, хорошо сохранившийся комплект за несколько лет! У одного из школьных друзей он наткнулся на старые журналы «Reader's Digest», выпросил их и проглотил залпом. В гнетущей атмосфере родительского дома, отягощенной непрерывным ожиданием грядущего конца света, экологической катастрофы и предстоящего крушения, эти журналы были его убежищем, его спасательной шлюпкой, Ноевым ковчегом его души. Можно сказать, он держался на плаву только благодаря журнальным историям, которые рассказывали, как людям при помощи ума и способностей удавалось преодолеть все преграды и справиться с трудностями. Это вселяло в него надежду, что люди могут выбиться из посудомойщиков в миллионеры, из чистильщиков обуви – в промышленники, из мальчиков на побегушках – в сенаторы. Так Америка стала для него идеалом свободы и уверенности. Страна, где можно помериться силой с миром и реализовать свои возможности. Не «все возможности», как это зачастую упрощённо говорят; этого он никогда не ожидал. Однако в себя он всегда верил; он верил, что если достаточно страстно о чём-то мечтать, эта мечта сама даст тебе силы её осуществить. Вот что он вычитывал из всех этих статей, историй, биографий; этот нектар питал его, благодаря ему он внутренне освобождался от страха, который владел его отцом, да и всей Германией после войны. Чтобы вдобавок к внутренней свободе обрести и внешнюю, он не видел другого пути, кроме как уехать в Америку. Только там, он считал, человеку даётся свобода победить или потерпеть поражение. Там, он считал, нет страха, который сводит все усилия на нет. И вот теперь это. Исповедь жизни человека, который считал, что защищает Америку и свои идеалы, предавая их. Который поддался одному из коллективных страхов, веря при этом, что спасает свободу. Из-за этого погиб отец. И вместе с ним погибло изобретение, которое, возможно, стало бы революционным. Может, об этом-то он и скорбел. Об утрате мечты. К одиннадцати часам свеча догорела. Он погасил её, взял карманный фонарь и принялся за дело. – Эх вы, – шепнул ему на ухо, среди прочего, Таггард. – Вам нужно дизельное топливо? Котельный мазут – то же самое. В моём доме мазутное отопление, вы это помните? Конечно, котёл пуст – но лишь для отопительной системы. Его пополняют, когда в нём ещё остаётся десятая часть, вы этого не знали? Его нельзя опустошать совсем, потому что десятая часть – это отстой, полный взвесей и примесей. Мой котёл засорился, после этого я его отключил, но последняя десятая часть всё ещё в бакс. Добрых тридцать галлонов, навскидку. Вам нужно только слить его и отфильтровать… Мазутный бак стоял в дальнем конце гаража, без особых мер предосторожностей, за исключением того, что он был отнесён как можно дальше от жилой зоны. Внизу находился сливной кран. Маркус собрал с полок все бумажные фильтры для кофе, какие нашёл, и отправился к баку. То была кропотливая работа: слить в кастрюлю поллитра мазута, потом процедить через фильтр в канистру. Когда фильтр забьётся чёрной, зернистой грязью, выбросить его, вставить новый, и так далее. Вначале он чувствовал вонь, потом чувствительность притупилась. Часа в четыре утра его машина была заправлена, а в багажнике стояли ещё две полные канистры. Он упаковал свою сумку, прихватил и грязное бельё, все деньги, какие нашёл, и запас продуктов. Кое-что из инструментов. Немного, чтобы не нагружать машину. Груз стоил топлива. Напоследок он забрал и записные книжки Блока, которые со времени его прибытия так и валялись на стопке старых газет, собирая пыль. Пусть они ничего не стоили, но ведь ради них он сюда и приехал. Так он, по крайней мере, говорил себе когда-то. Теперь он уже и не знал, зачем провёл здесь всю зиму. Знал только, что надо жить дальше. И вот он открыл гараж, тихо-тихо, бесконечно осторожно. Ночь хоть и была в этот час самая глубокая, зато и звуки разносила далеко. Тишина. Ни души. Тревоги никто не поднял. Маркус подошёл к машине. Внутреннее освещение салона он предусмотрительно отключил и дверцу открыл заранее. И теперь, усевшись, он не захлопнул дверцу, а лишь притянул её, взялся за ключ зажигания, включил аккумулятор. Сейчас. Ну, заведись! С полоборота! К кому он обращал эту просьбу? Не к богу преподобного Смолла, уж это точно. Маркус повернул ключ, стартёр взвыл как сирена, и мотор схватился. Газ. Поехал наугад, без света, лишь бы разогнаться, чтобы они уже не смогли его остановить. Но никто и не пытался. Маркус включил стояночный свет, нашёл направление и поехал наугад, прочь из деревни Bare Hands Creek, в лес, до самой дороги, где он включил фары и нажал на газ.
жүктеу/скачать 3.09 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|