Анна пролог 28 декабря 1977 года, Висконсин

– Эти фильмы ужасов! – Харлин погрозила костлявым пальцем.

– Что вы, Анна их не смотрит, – защитил девочку адвокат. – Может, у неё разыгралась детская фантазия, но знаете, что на самом деле странно?

– Внимательно, слушаю, мистер Джонс, – сказала старуха.

– Я навёл справки и узнал, что в прошлом веке на месте дома Ландеров росло дерево, на котором Комитет бдительности вешал преступников. Надеюсь, это совпадение.

Наверху, в комнате Анна втащила сумку на кровать и расстегнула молнию. Дрожащими руками разложила на одеяле семейные фотографии, особенно бережно обращалась с одной – здесь она была совсем маленькая, неуклюжая, с пухленьким глуповатым личиком, в розовом платьице и с нежно-голубым бантом. Отец вёл её за руку к дому, широко улыбался и махал в объектив, так как снимок делала мама. Наверное, она стояла на террасе. В нижнем правом углу был проставлен год: 1972. Больше пяти лет назад.

Анна вздохнула, извлекла одежду и свои любимые книги о приключениях. На самом дне сумки лежал альбом с рисунками. Девочка открыла его. С разрозненных листов на неё смотрели висельники и судьи, выполненные простым чёрным карандашом, так что не было ни глаз, ни лиц. Все эти кошмары остались в прошлом – в родительском доме, который теперь стоял пустым.

Снизу послышался звон тарелок, скрип стульев по половицам – он разносился удивительно отчётливо. Нужно было торопиться, чтобы не навлечь гнев суровых обитателей особняка. Анна зажгла керосинку, сходила в ванну, после чего переоделась в тёмно-синее платье до пят, со стоячим воротником и рукавами-трубочками. Девочка знала, что в такую форму раньше одевались ученицы закрытых пансионов. Как мог Хесус найти такой наряд в современном магазине? Может, он приобрёл костюм для Хэллоуина?

Решив поразмышлять об этом потом, Анна спустилась на первый этаж и пошла на звук голосов. На входе в ярко освещённую столовую, она погасила лампу и села на место по левую руку от госпожи Харлин – на него указала Клара.

Девочка сидела лицом к прозрачным дверям, за которыми был двор, и ей казалось, что чёрное жерло заключённой в камень пушки обращено именно на неё.

На столе стояли тарелки с жареной речной рыбой, больший блюда с нарезанным мягким пшеничным хлебом, чай, лежали стопки узорных салфеток и столовые приборы. После обязательной молитвы, люди приступили к трапезе. Только и слышно было, как позвякивали ножи и вилки.

Закончив с ужином, госпожа Харлин отёрла губы и повелела:

– Клара, пусть девочка поможет тебе убрать со стола и помыть посуду. Пусть поймёт, что её не будут кормить просто так, из родства.

Анна встала и собрала тарелки и чашки. Нести их пришлось в подвал, по скрипучей лестнице с рассохшимися перилами. Внизу оказалась прачечная и мойка. Вода в неё поступала с водокачки за домом и подогревалась в бойлере. Над раковиной, в которую Клара велела сложить посуду, были привинчены полки, ломившиеся от бутылок с моющей жидкостью и упаковок с разноцветными губками.

С работой управились быстро, горничная даже похвалила юную помощницу, и Анна прошла в гостиную, где присела на краешек дивана. Старуха вновь занимала своё кресло, баловалась трубочкой и глядела в огонь. Джонс расположился у окна.

Наступил вечер, и снаружи моросил дождь. За его пеленой мерцали огни Виксбурга.

– Зима на американском Юге, – задумчиво сказал адвокат. – У вас совсем не бывает снега?

– Тёплый год, – коротко ответила Харлин.

Вошёл дворецкий Хесус с плоским деревянным ящичком.

– О, наконец-то! – воскликнула старуха. – Мистер Джонс, угощайтесь настоящим табаком.

Дворецкий распахнул ящик, внутри ровными рядами лежали толстые самодельные сигары, перехваченные красными шёлковыми лентами.

– Неужели кубинские? – вопросил адвокат.

Хесус снова белозубо оскалился.

– Шутите, сэр, это Южная Каролина – лучший табак последние двести лет!

– Знатоки считают иначе, – сказал Джонс, но сигару принял.

– Ваши так называемые «знатоки» заблуждаются, – произнесла Харлин. – Только попробуйте и убедитесь сами.

Джонс чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Ароматный дым от горения настоящих табачных листьев наполнил гостиную. Анна сморщилась и чихнула.

– Ну как, сэр? – спросил адвоката Хесус.

– Вынужден признать, лучшей сигары я в жизни не пробовал, – ответил Джон, хоть немного и покривил душой.

– Вот видите, – прокряхтела старуха. – А вы говорите, Куба. Забыли старый добрый Юг.

Тут Харлин повернулась к девочке и неожиданно спросила:

– Веришь в призраков, дитя?

– Мне кажется, души умерших людей всегда рядом с нами, – ответила девочка, глядя в огонь камина.

– Глупости, – отмахнулась хозяйка. – Души принадлежат богу, а всё остальное – дьявольское наваждение. Человек, который думает, что видит привидений, на самом деле не может справиться с потерей. Живым не дано общаться с мёртвыми.

– Я слышала голоса родителей, ночью после аварии, – сказала Анна.

– Вот, что и требовалось доказать, – произнесла старуха. – Забудь, этого не было на самом деле. Если не прекратишь фантазировать, придётся показать тебя врачам, как мне и посоветовал мистер Джонс.

Адвокат поперхнулся дымом и закашлялся – он на такое даже не намекал. Но девочка посмотрела на него с обидой и с плачем убежала из гостиной, пронеслась по тёмным коридорам, где с портретов смотрели неизвестные дамы и господа, заперлась в комнате. Упав на кровать, Анна рыдала.

– Мама! Папа! Скажите что-нибудь! Я же знаю, что вы приходили ко мне, чтобы попрощаться. Пожалуйста, вернитесь! Мне страшно оставаться здесь!

Ветер всё колыхал деревья за окном, а по раскисшей земле, городку и водной глади великой американской реки хлестал ливень.

Утром, ещё до завтрака, Джонс уехал. Он хотел попрощаться, но девочка не открыла на настойчивый стук в дверь. «Наверное спит, это хорошо, пусть отдыхает», – решил адвокат. Мужчина сел в машину и оставил позади мрачный особняк на холме и его обитателей, в чём-то похожих на вампиров, заполучивших после вынужденной голодовки новую жертву.

Для Анны потянулись однообразные дни в новом доме. Харлин наняла лучших репетиров, старых, как и она сама. Они учили девочку и были очень требовательны, заставляли заучивать материал наизусть, пресекали любую попытку мыслить самостоятельно. «Существует только одна истина, которую познаешь с годами, – твердили учителя. – Остальные – ложны. Слушай нас и сделаешься самой мудрой женщиной своего поколения».

– Мне скучно, лучше отправьте меня в школу, там я смогу пообщаться со сверстниками, – взмолилась как-то девочка на третьем месяцы проживания у старухи.

Харлин скривилась:

– Своевольная молодёжь развратит тебя. А эти преподаватели нового толка! Они же совсем позабыли традиции нашего народа! Нет, я не собираюсь вредить тебе.

Анна работала по дому, ухаживала за хозяйкой. Казалось, Клара получала удовольствие, взваливая на ребёнка большую часть своих обязанностей. В этом тоже проявлялись старые традиции: молодые должны трудиться в поте лица от зари до зари, старики учить премудростям жизни. Редко женщины нисходили до разговоров с ребёнком, ограничивались приказами и нравоучительными замечаниями. Только старик Хесус был добр по-настоящему, хотя при Кларе или госпоже Харлин этого не показывал. Дворецкий привозил из города сладости, интересные книги, пересказывал новости. Он стал единственной связью с большим миром, который лежал за пределами царства остановившегося времени.

Чтение стало для Анны главным развлечением. Днём, в свободные минуты, она сидела с книгой у раскрытого окна, а каждый вечер, закончив мыть посуду после ужина, располагалась в гостиной так, чтобы отсветы пламени падали на страницы. Глаза после этого очень болели. Хесус предупреждал:

– Ослепнешь, если продолжишь читать в темноте.

– Да мне видно, - говорила девочка.

Дворецкий сокрушённо качал головой. Но разве могло волновать Анну зрение? Слепота? Так это может случиться когда-нибудь в будущем, а в особняке мысли не могли вырваться за пределы настоящего или даже прошлого.

Госпожа Харлин уходила спать, опираясь на костлявое плечо Клары, камин постепенно гас, пока за витой решёткой не оставались лишь тлеющие угли. Только тогда Анна поднималась к себе.

В июне, пятнадцатого числа, это однообразие было нарушено.

Дома окутывала тишина. Анна сидела одна в гостиной. Интересный роман о жизни людей позапрошлого века закончился, так что девочка просто мечтала. И вдруг в коридоре скрипнула дверь, ведущая в подвал.

«Неужели это Клара? Но она же поднялась наверх, да и что ей делать в прачечной в столь поздний час?» – удивилась Анна и прислушалась. Раздался скрип – кто-то крался по коридору в сторону гостиной, остановился. Один шаг, и неизвестный окажется в проёме двери. Девочка подтянула ноги, сжалась в комок, затаила дыхание. Её безумно пугало то, что должно было случиться.

«Это грабитель, – уверила себя маленькая мисс. – Протиснулся сквозь подвальное окошко и обходит дом, ищет деньги и драгоценности. Сейчас он войдёт. Нужно молчать и не двигаться, может, тогда не заметит».

– Вот они, янки! – вопль был неожиданным.

Он разлетелся по комнатам и коридорам, словно раскатистое эхо в каньоне, послышались другие голоса, приглушённые, неразборчивые. Затем случилось кое-что совсем невероятное – в комнату вошли люди. Девочка видела, как под тяжёлой поступью прогибается паркет и склоняется ворс ковра. При этом вошедшие оставались невидимы!

– Призраки, – прошептала Анна.

Невидимки проследовали мимо неё к камину и там остановились. Доски перестали прогибаться и вернулись в прежнее состояние, словно люди, или же бесплотные создания, вознеслись к потолку.

Только Анна перевела дух, как за её спиной зазвенело стекло и затрещали ставни. Девочка резко обернулась, однако окно осталось целым. Потом вновь раздался голос, теперь женский:

– Капитан Харрис, они же не отступят! Вам лучше сдаться!

Женщине-призраку ответил грубый бас:

– Ни за что, мэм! Ребята, пушку на стол!

Что-то тяжёлое поволокли по половицам. Этого девочка уже не смогла стерпеть и буквально выпрыгнула из кресла, чтобы припустить в спальню. Анне повезло не налететь в темноте на кадки с цветами и в целости добраться до второго этажа. Здесь она услышала оглушительный грохот из гостиной, и это совсем не походило на звук, когда по неосторожности грузчиков падает шкаф, скорее на пушечный выстрел. И действительно, в воздухе запахло порохом.

Девочка заперла дверь на щеколду, не раздеваясь залезла под одеяло и закрыла голову подушкой.

Призраки… Духи мёртвых… Мысли об этих запредельных вещах упорно лезли в сознание. «А кто ещё это может быть? – вопрошала Анна, сильнее затыкая уши. – Или мне показалось? Может, госпожа Харлин права и я сама это придумала? Вот же, в доме снова спокойно. Все спят, даже чуткая Клара не вышла проверить, в чём дело. Этот шум слышала только я».

Анна села в постели, таращась на дверь.

«Мне показалось, – убеждала себя девочка. – Души отлетают на небеса после смерти человека, а значит призраков не существует. Но… почему тогда я услышала голоса незнакомцев, а не папы с мамой?»

В раздумьях об этом Анна заснула. За ночь кошмары забылись и не напоминали о себе до самого вечера. Лишь после заката пережитые страхи ожили в памяти. Девочка вздрагивала, проходя мимо тёмных углов и ниш, или же замирала, словно в ожидании шороха за спиной.

Тут ещё горничная отправила её подмести в дворике. Конечно, хорошо было впервые за много месяцев оказаться на свежем воздухе, под звёздами, однако пушка на постаменте изрядно выводила из себя. Приходилось оглядываться на неё, опасаясь подвоха.

Анна почти закончила, когда началась настоящая вакханалия: дом затрясся от воплей, слышались отрывистые команды и треск винтовочной перестрелки. Девочка поспешила покинуть каменный колодец двора, ведь ей казалось, что мёртвое орудие сейчас оживёт и станет плеваться огнём по столовой.

Странные звуки появлялись целую неделю. Анна слышала голоса в разных комнатах, на чердаке и в подвале. Иногда, невидимки спорили у окна гостиной, в другой раз в холле кто-то тоскливо постанывал от боли.

Двадцать второго июня всё прекратилось, и девочка смогла успокоиться.

Но только на год. Пятнадцатого призраки вновь принялись издеваться над ней: шумели, спорили, стреляли и, похоже, умирали в бою. Если в первый раз слов чаще всего было не разобрать, то теперь невидимки говорили друг с другом вполне отчётливо. Смежив веки, Анна могла поклясться, что рядом общаются живые люди.

Это очень повлияло на девочку. Неделю, пока особняк посещали звуки из прошлого или, возможно, галлюцинации она осунулась, побледнела, а потом совсем слегла, так что Клара и Хесус неотлучно сидели у её постели, а старая Харлин восклицала:

– Вот же молодёжь пошла слабосильная, только лето настанет – сразу с ног валятся.

Так прошло ещё три года. Анна постепенно привыкла и к своеобразному окружению и к постоянным визитам неведомых гостей. Вскоре, она стала считать их обязательным дополнением к жизни каждого подростка и удивилась бы, узнав, что кому-то довелось расти и учиться в доме без привидений.

В 1982, весной, когда Анне исполнилось одиннадцать лет, хозяйка решила побаловать воспитанницу, отправив её вместе с дворецким за покупками в Виксбург – этот развратившийся, по мнению старой южанки, городок, всегда манивший девочку своими огнями. Красный пикап прогромыхал по бездорожью, взобрался на шоссе и через десять минут въехал на Уолнат-стрит.

Потянулись не слишком отличавшиеся один от другого дома, на первых этажах разместились магазины, винные, табачные и книжные лавки. На крышах громоздились водонапорные башни. Проплыла за окном машины парикмахерская, возле неё вращался полосатый цилиндр, похожий на леденец, приземистое здание ночного бара с яркими рекламными плакатами, завлекавшими посетителей «отличным пивом и бесплатным бильярдом». Кинотеатр украшал рекламный плакат фильма «Первая кровь», премьера которого должна была состояться только в октябре. В центре небольшой круглой площади, поставив ногу на пирамиду из ядер, стоял и задумчиво смотрел на Миссисипи бронзовый артиллерист-конфедерат.

В глаза бросалась бедность городка, и всё же после серости особняка скромная одежда жителей, спешащих на работу или просто прогуливающихся по тротуару, казалась Анне ослепительно пёстрой.

Хесус притормозил возле продуктового магазина и, заглушив мотор, сказал:

– Значит так, я пойду за покупками, помогать мне не надо. Погуляй пока, только далеко не уходи. Виксбург, может, и маленький, но посторонний человек заблудится запросто. Как я буду потом оправдываться перед нашей грозной хозяйкой?

Дворецкий ушёл. Девочка несмело спустилась на твёрдую землю, размяла ноги и стала прохаживаться туда и обратно, жадно заглядывая в витрины. Отходить от пикапа она вовсе не собиралась, ибо привыкла жить в тесных рамках. Десять шагов в одну сторону, постояла, посмотрела, пошла обратно.

Анна дважды миновала заведение под вывеской «Историческое общество», прежде чем одна фотография привлекла её пристальное внимание. Даже мурашки побежали по спине, когда девочка узнала на пожелтевшем снимке кубический особняк. Перед ним сидели и стояли люди, двадцать человек в серой форме и с винтовками, молодой мужчина в сюртуке и симпатичная женщина. Все смотрели в объектив с гордостью: подбородки вздёрнуты, плечи расправлены. Лишь поза дамы была какой-то смущённой.

Желая узнать, как эти господа связаны с её жилищем, Анна толкнула застеклённую дверь. Нежно зазвенел колокольчик. Пожилой мужчина за стойкой, заваленной старыми томами в кожаных переплётах, оторвал взгляд от толстого гроссбуха и сухо произнёс:

– Мы не занимаемся торговлей, девочка. И вообще, сегодня я проверяю каталоги наших экспонатов.

– Можно спросить? – Анна состроила жалобное личико и местный историк, оставшись внешне непробиваемым, сжалился:

– Слушаю.

– Там, у вас на витрине, есть фотография, – девочка кивнула за спину. – Кто на ней изображён?

– Юная мисс, вы имеете в виду героев пятнадцатого июня? – переспросил историк. – Но почему они вас интересуют? Обычно молодые люди знать не желают о прошлом.

– Дело в том, что я сейчас живу в том доме, который есть на снимке, - сказала девочка.

– Вот как, – восхитился мужчина и внимательней всмотрелся в девочку. – Надо же, вы та самая мифическая подопечная госпожи Харлин, о которой ходит много слухов? Тогда ваше любопытство понятно, подойдите ближе.

Историк достал из-под конторки потёртый фотоальбом и раскрыл его перед девочкой. Старые снимки запечатлели разрушенные дома, воронки на городских улицах, береговые батареи, а также измождённых мужчин и женщин с жавшимися к ним чумазыми ребятишками.

– Шёл 1863 год, – начал историк. – Генерал Союза Грант уже второй раз подошёл к Виксбургу и попытался взять его с хода, но гарнизон отбил атаку. Тогда северяне решили установить правильную осаду и вынудить город к сдаче с помощью голода и постоянных обстрелов. Пункт был очень важным, ведь с падением Виксбурга Конфедерация теряла всю Миссисипи. Потянулись страшные кровавые дни. Полевая и осадная артиллерия засыпала города гранатами, над улицами разрывалась шрапнель, разбрасывавшая горячие осколки, от взрывов начинались пожары. Жители так привыкли к этому, что научились по свисту снаряда распознавать калибр вражеского орудия и определять, даст оно в этот раз перелёт или нет. Вот уж воистину, мисс, инстинкты дремлют даже в самых образованных людях. Иначе как объяснить, что уважаемые леди и степенные джентльмены, торговцы хлопком, были готовы броситься на прибитую осколком лошадь и в считанные минуты разделать её на мясо? Страшное дело – война. К июню многие перебрались в пещеры, вырытые за городом, но остались и те, кто держался твёрдо. Таким человеком был Эйджел Харлин.

- Владелец того самого особняка? - уточнила Анна.

- Верно, - кивнул историк. – Он и его молодая жена Елизавета жили очень близко к вражеским позициям. Шальные пули и гранаты нередко разбивали окна, срывали флюгеры или оставляли трещины на стенах, однако Харлины лишь посылали слуг прибраться и продолжали заниматься своими делами. Говорят, что однажды гранат влетела в столовую прямо во время ленча, когда супруги только перешли к чаю. Чёрный металлический шарик прокатился по скатерти, разбрасывая искры, ударился о заварной чайник и замер. Прислуга с воплями разбежалась, а муж и жена остались на местах. Граната не взорвалась. Смелые люди, безумно храбрые. Именно им судьба подбросила тяжёлое испытание. Пятнадцатого июня…

- Что? – не сдержалась девочка. – Именно пятнадцатого? Вы не ошибаетесь?

- Конечно нет, пятнадцатого, - спокойно произнёс мужчина. – Так вот, в этот день командование янки отправило одно тяжёлое орудие на высоту очень близко к городу. С неё можно было безнаказанно расстреливать береговые форты. Северяне под прикрытием дождя миновали линию аванпостов Конфедерации и почти подошли к цели, когда их заметили Эйджел и Елизавета – по счастливой случайности они выехали на конную прогулку. Харлины поскакали за помощью и, снова по воле судьбы, наткнулись на кавалерийский патруль лейтенанта Догера. Этот небольшой отряд загнал федералов в ловушку в одной рощице, завязался бой. Потом… стоит ли знать о таких кошмарах молодой леди?

- Говорите всё, - сказала Анна. – Людей, которые были с пушкой, убили, так?

- Не совсем, от выстрелов патрульных, возможно, никто не пострадал, - ответил историк. – Просто начался пожар, и роща сгорела со всеми находившимися там янки и артиллерийскими лошадьми. Жар был такой силы, что на пепелище даже крупных костей не нашли, остались только покорёженные детали упряжи, куски разорвавшихся снарядов и сама пушка. Её отдали Харлинам как трофей, наверное, она до сих пор стоит во внутреннем дворике.

- Так и есть, - вымолвила девочка. – Значит, артиллеристов северян не похоронили?

- Многих не погребли должным образом в то страшное лето, - сказал мужчина. – Я же сказал, от этих янки ничего не осталось, хоронить было просто нечего. Но сорок лет тому назад, когда на месте памятной сгоревшей рощи открыли кладбище, поставили памятный камень с именами южан и северян, сложивших головы в незначительном, но очень важном бою. Нашему историческому обществу пришлось тогда долго копаться в архивах, чтобы восстановить личности погибших.

- И камень до сих пор на кладбище?

- Разумеется, он в прекрасном состоянии. Желаете его изучить? До него не так далеко от вашего дома, примерно на полпути к Виксбургу есть съезд, поверните на него и минут за двадцать окажетесь на территории кладбища. Ворот или забора там нет, мы вандалов не опасаемся, так что можете заглянуть туда в любое время.

- Спасибо, может я и схожу туда, - сказала девочка.

- Только вместе с взрослыми, - предупредил историк.

- Да, разумеется. А, сэр, что случилось с Эйджелом и Елизаветой?

- Как, вы и этого не знаете? – воскликнул мужчина. – Мистер Харлин трагически погиб в конце семидесятых, когда путешествовал по побережью Северной Каролины, его жена… ну, она ещё здравствует. Госпожа Харлин до сих пор владеет особняком.

- Не может быть! Значит бабушка, это… Нет, вы шутите!

- Почему же? – пожал плечами историк. – Вашей наставнице в этом году исполняется сто сорок два года, она входит в список старейших людей планеты, и пока не нашлось учёных, которые смогли бы объяснить такое поразительное долголетие.

- Она – та самая Елизавета? – до сих пор не верила Анна.

- Верно, - кивнул мужчина. – Живой осколок минувшего века. Вы должны гордиться, что знакомы с ней.

По дороге домой девочка хранила молчание. Когда пикап миновал поворот на кладбище, она всё же обратилась к дворецкому:

- Хесус, признайся, сколько лет госпоже?

- Ну, трудный вопрос, - задумался дворецкий. – Мои отец и мать прислуживали ей, как и родители Клары. Госпожа уже тогда была невероятно старой, возможно, она всегда была такой.

Обуреваемая любопытством, Анна за ужином решила рискнуть и призналась своей опекунше, надеясь на разгадку тайны призраков дома:

- Каждый июнь я слышу странные голоса в комнатах. Чаще всего звучит одно имя: капитан Харрис.

Анна могла поклясться, что старуха вздрогнула. Вилка и нож выпали из костлявых рук на тарелку, зазвенели.

- Не мели чушь… - прошипела Харлин. – Сказки всё! Фантазии! Ха, какой ещё капитан? Придумала какого-то Харриса! Сейчас же вставай из-за стола, ступай в комнату и молись Деве Марии, чтобы она избавила тебя от наваждения.

Девочка поднялась к себе, но не стала вставать на колени, сцеплять тонкие детские ручонки в замок и шептать слова молитвы, ибо знала, что права – реакция наставницы была более чем красноречивой. Харлин знала тайну голосов, хоть сама и не слышала их. Или же слышала и скрывала.

Близилось пятнадцатое июня – день начала ежегодного представления, разыгрывавшегося в комнатах особняка, и Анна надумала посетить кладбище. Поздно ночью, она оделась, осторожно спустилась по скрипучей лестнице и покинула дом через парадный вход. Его всегда держали открытым, ведь воров здесь не боялись.

Было по летнему теплу, в траве дружно трещали кузнечики. Звёзды т луна давали достаточно света, чтобы пуститься в путь без фонарика. Девочка без приключений дошла до поворота. Впереди светились окна Виксбурга, перемигивались жёлтым светофоры на немногочисленных перекрёстках. Ещё немного по гравиевой дорожке и вот оно – городское кладбище: ровные ряды надгробий, латунные таблички с именами и датами, отражающие лунные свет, плиточные тропинки, шелест газонной травы и чёрная земля свежих могил.

Обнаружить памятник труда не составило – прямоугольный гранитный камень высотой в два и шириной в пять метров выделялся в этом скорбном саду. Анна приблизилась к нему и осмотрела. Ничего особенного: два столбца фамилий, один под флагом Конфедерации, второй под старым знаменем США, на котором белые звёзды располагались не рядами, а образовывали круг. Сначала девочка изучила имена южан, павших 15 июня 1863 года.

- Рядовой Деккер, рядовой Стомвел, капрал Прист, - Анна назвала ещё двенадцать званий и фамилий, пока не прочитала в самом конце. – Рядовой Джимтон и рядовой Лайон, полевая артиллерия. Странно, разве мужчина из исторического общества не упоминал, что со стороны гарнизона сражалась только кавалерия?

Настал черёд северян, и первое же имя заставило девочку пошатнуться. Она провела пальцами по выдавленным в камне буквам и прошептала:

- Капитан Фредерик Харрис, восьмая добровольческая батарея тяжёлых орудий штата Иллинойс. Я не могла этого знать, когда приехала сюда! Боже, значит ли это, что в доме действительно переговариваются мёртвые? Зачем они приходят, чего хотят от меня? Почему только я их слышу?

Анна закрыла лицо ладонями и упала на колени перед памятником, со всех сторон буквально таращились камни, изящные статуи, изображавшие ангелов и скорбных дев. Сейчас девочка походила на одну из них. Вот и слёзы покатились по щекам и упали на траву.

- Скажите, за что вы меня терзаете? Я вас не знала!

Вдруг, со всех концов кладбища волнами стал накатываться многоголосый шёпот. С завидной синхронностью десятки голосов твердили одно:

- Уходи, не зови тех, кто не сможет ответить. Под камнем пусто, здесь нет ни щепотки праха, ищи в другом месте, рядом с собой. Они приходят в дом, потому что заключены там.

Перестав плакать, Анна огляделась по сторонам. Никто не стоял возле надгробий и вряд ли мог спрятаться за ними. Голоса стихли. Продолжали трещать кузнечики, где-то в городе громко играла музыка.

- Хотите сказать, они погибли в другом месте? – спросила девочка у пустоты, но ночь хранила гордое молчание, своё слово она уже сказала и не собиралась что-то уточнять.

Анна вернулась домой и незамеченной прокралась в комнату. Шёпот мёртвых продолжал звучать в голове, девочка ворочалась, пыталась не слышать его, и только спустя час задремала. Ей приснился удивительный сон. За окнами стоял пасмурный день, сверкали молнии, а она, точно самый настоящий призрак, парила на кроватью и не чувствовала собственного тела. Однако если обычно в сновидении человек чувствует себя странно, необычно, не так как днём, то Анна могла поклясться, что мыслит здраво, полностью контролирует свои действия и не зависит от прописанного подсознанием сценария сна.

«Вот что такое смерть изнутри, - решила девочка. – Наверное, призраки сильно напугали, и я не смогла проснуться».

Она могла поворачиваться в любую сторону со скоростью света, смотреть вверх, вниз, куда угодно, и не замечала ничего, похожего на своё физическое или, как могла сказать госпожа Харлин, духовное тело. Анна стала чистым сознанием, для которого не было преград, и могла вырваться за серые стены особняка и унестись в дальние края, возможно даже туда, где ждали её родители. Но сначала девочка захотела полетать по дому, освоиться.

Интерьер остался прежним, однако детали изменились: стали ярче цвета старых обоев, на спинку кровати вернулась позолота, стол был другим, с него пропала керосинка, а вместо простеньких кружевных штор на окнах висели тяжёлые зелёные портьеры. Анна проплыла сквозь дверь, не почуяв сопротивления. Коридор тоже выглядел иначе, светлее, так как вдоль него на специальных подставках стояли масляные лампы и зажженные свечи в стеклянных фонарях с ажурными решётками.

В знакомой комнате перед камином расположилась вовсе не старая леди, а красивый мужчина с подстриженными усами. В его внешности, одежде, движениях – во всём ощущалась старомодность. Анна облетела человека кругом, вгляделась в лицо. Оно было знакомым, уже встречалось не так давно. Но где же? Точно! На фотографии в витрине «Исторического общества Виксбурга»! Эйджел Харлин – так звали этого субъекта.

- И что же выходит, я в прошлом? – вслух спросила девочка.

Мужчина не услышал, он был погружён в свои мысли, читая сборник сонетов Шекспира с золотым срезом страниц и шёлковой закладкой-ленточкой. Тихо вошла женщина – молодая Елизавета с заплетёнными в хвост светлыми волосами – и поставила на журнальный столик поднос с кофейником, чашками и тостами, намазанными тонким слоем масла. Слуг в доме не было.

Эйджел положил раскрытую книгу на боковину кресла и грустно усмехнулся:

- Королевское угощение, дорогая.

- Приходится довольствоваться малым, - сказала Елизавета, её голос был очень приятным, музыкальным, таким только петь арии в опере. – Послезавтра и масла уже не останется, только чёрствый хлеб.

- В городе и сухарей не найти, - вздохнул мужчина. – Чёртовы янки, они разве не понимают, что заставляют нас голодать? Их обожаемым рабам вообще нечего есть.

- Вдруг именно они того и хотят, дорогой, чтобы слуги подняли бунт? – спросила женщина, присаживаясь на соседнее кресло.

Вдали раздался гул, перемежавшийся треском и грохотом, от которого завибрировала посуда. Супруги замолчали и прислушались.

- Канонерки вновь обстреливают Виксбург, - подытожил мужчина. – Когда же Гранту надоест развлекаться, и он уберётся в Вашингтон? Мы не сдадимся, ему это известно.

Девочка оставила Харлинов и устремилась вверх, прошила перекрытия, комнаты второго этажа, чердак, крышу. Теперь она висела высоко над домом и видела за потоками ливня, как над разрушенным городком столбами поднимается дым. По реке медленно двигались тёмные вытянутые объекты, то и дело озарявшиеся вспышками. Это и были бронированные канонерки северян. А стороне от города Анна заметила искусственные возвышения – осадные батареи.

Настал момент решать, что же делать: попытаться проснуться, остаться на месте и ждать развязки или же воспользоваться положением и разгадать тайну своих галлюцинаций. Кто знает, к чему бы она склонилась, если бы не обратила внимания на нечто, ползшее мимо густой рощи на месте будущего кладбища.

Анна устремилась туда и увидела, что это восьмёрка лошадей тащила по холмистой местности массивный зарядный ящик и орудие. Восемь солдат сидели на большом четырёхколёсном лафете, шестеро шли следом, а перед пушкой ехали офицер в светло-синем армейском плаще и надвинутой на лоб кепи и другой мужчина в гражданской одежде с медицинской повязкой на рукаве, очевидно, фельдшер.

Дорога была размыта, её пересекали настоящие грязевые ручьи. Артиллеристы перешли стремительный поток по колено в воде, укутавшись облаком брызг. Сверху тучи продолжали извергать потоки дождя, раскаты грома догоняли разряды молний.

Офицер вскинул руку, приказывая остановиться, зубами, как-то по детски, стащил рукавицу и достал из планшета карту, развернул. Между бровей мужчины появилась морщинка.

- Мы заблудились, капитан Харрис? – спросил подъехавший фельдшер.

- Чёртовы холмы, не могу найти ни одного ориентира, - ответил офицер. – Давно уже должны были найти нашу батарею.

- Она отстала, сэр, точно вам говорю, в такую погоду трудно двигаться, - крикнул с лафета артиллерист.

- Наверняка мы не знаем, - сказал капитан и, обратив внимание на лесистый холм с лысой вершиной, добавил. – Поднимусь наверх и осмотрюсь. Парни, снимайте орудие с передка, держите прицел на город.

Харрис пришпорил жеребца и поскакал к высотке. Девочка вознеслась выше, теперь ей была видна противоположная сторона холма, и там столь же медленно, как и артиллерийский расчёт северян, полз отряд кавалерии южан, за ним тащилась пара бронзовых пушек. Анна закричала капитану:

- Вернитесь, там враг!

Но её вопль не был слышен. А Харрис почти взобрался на вершину, лавирую между деревьев. Он теперь был виден со всех сторон.

- Вот проклятье! – воскликнул капитан, когда понял, что оказался в пятидесяти метрах от вражеского отряда.

Его тоже заметили. Кавалеристы мятежников стали выхватывать из чехлов карабины, взводить курки и стрелять. Пули засвистели над головой, несколько штук вонзилось в грязь под копытами коня. Харрис бросился назад, к своим, за спиной раздался дикий визг:

- Ки-иии! – это враг бросился в погоню.

На всякий случай отстреливаясь из револьвера, капитан выбрался в поле и замахал артиллеристам. Это было излишне, бойцы сами услышали треск перестрелки и навели пушку на холм, так что, едва среди деревьев показались всадники в серых мундирах, в них полетело ядро, сломавшее у основания могучую сосну. Дерево свалилось, а конники благоразумно отступили к вершине.

- Сэр, мы точно сбились с пути, верно? – спросил фельдшер, когда капитан спешился у орудия.

Харрис указал на лес.

- Там целый полк кавалерии. Если они поймут, что нас всего ничего, придётся туго. К бою! Пусть подумают, что нас здесь сотни!

Шесть стрелков прикрытия с длинноствольными винтовками «Спрингфилд» легли прямо в грязь, за ними была пушка, дальше зарядный ящик и все лошади. Фельдшер раскрыл над головой зонтик, раскрыл саквояж и заботливо раскладывал на непромокаемой резиновой подстилке инструменты, ватные тампоны и пузырьки.

На склоне холма показались спешенные всадники, которые поспешили завязать перестрелку. Пусть южане могли быстрее перезарядить свои карабины, у янки было преимущество в дальнобойности, поэтому противник не решался выйти на открытое пространство, дожидаясь, когда подтянутся и встанут на позицию полевые орудия.

Картечь со свистом прошивала лес, кружился серый дым. Бой проходил под аккомпанемент тихого потрескивания, словно от сгоравших в печи веток – с таким до смешного тихим звуком выплёвывали пулю винтовки. Зато пушка громыхала так, что грозовые раскаты могли умереть от зависти.

С холма ударила артиллерия конфедератов. Первые же гранаты дали перелёт и угодили в лошадей. Животных разорвало в клочья, только жеребец Харриса, которому разворотило задние ноги, с диким ржанием бился в грязи. Пришлось добить.

Северяне увеличили угол прицела и стали накрывать вражескую батарею. Две гранаты исчезли в лесу, третья попала точно между орудий, разбросав осколки.

- Попали! – воскликнули канониры Союза.

Затем голоса потонули в свисте и последовавшем за ним грохоте – это последний вражеский залп достиг цели. В щепки разлетелся лафет, пушка подлетела на метр и шлёпнулась в грязь. Все, кто стоял рядом, были убиты или смертельно изранены. Капитана и фельдшера опрокинуло упругой волной раскалённого воздуха.

Харрис обернулся через плечо и взвыл – он потерял всех артиллеристов до единого, остались только пехотинцы из прикрытия и медик, от которого в бою было мало толку. Зарядный ящик с искорёженными оглоблями лежал на боку, в лесу радостно кричал противник. Удача изменила самым постыдным образом.

- Сдавайтесь! – долетало из зарослей.

- Размечтался, - с презрением сказал капитан. – Так, господа, мы вынуждены отступить! Пусть четверо из вас снимут ремни с убитых, обмотают ими пушку и тащат. Остальные займутся ящиком.

- Сэр, мы же не вьючные мулы! – возмутился один солдат.

- Ты будешь тем, кем я прикажу, - огрызнулся Харрис. – Артиллерию нельзя отдавать в руки мятежников! Подъём! Шевелитесь, храбрые сыны Иллинойса!

С явной неохотой солдаты впряглись в самодельную упряжь и поволокли орудие прочь от холма. Харрис, фельдшер и два пехотинца поставили на колёса тяжеленный зарядный ящик, подхватили половинку сломанного банника и тоже начали отход. Ливен скрыл северян от глаз врага, подсчитывавшего собственные потери. Когда кавалеристы замучаются ждать сдачи и сунутся в поле, будет поздно – добыча ускользнёт.

Выбиваясь из сил, сквозь ураган пробивались северяне. Сердце каждого разрывалось от гнева, ведь за спиной остались павшие сослуживцы, и кто мог знать, где их похоронит обозлившийся враг, на кладбище или в выгребной яме? А может, сбросят в реку на пиршество рыбам?

Через час беглецы остановились на скудном островке травы, точно плававшем посреди моря грязной воды. Харрис вновь достал карту, но теперь он и примерно не мог назвать район, куда завёл людей.

Вдруг фельдшер толкнул капитана в плечо и указал на всадника, который выехал из-за леска и оказался близко к солдатам. У Харриса душа ушла в пятки. Бежать мужчины больше не могли, но противник был только один, и офицер рванул из кобуры револьвер, присел на колено и взял оружие наизготовку.

Наездник повернул коня и подъехал к северянам. Из-под копыт разлетались брызги и комья грязи. Харрис приготовился спустить курок. Он уже видел, что к ним направляется человек в плаще с капюшоном, знаков различия не было, однако этот факт ничего не менял.

Человек приостановился, стянул капюшон и расстегнул верхние пуговицы плаща, явив синий мундир, который частично закрывал серебряный латинский крест. Мужчина приложил ладонь к распятию и слегка поклонился, представившись:

- Преподобный О’Нил, полковой капеллан из тринадцатого армейского корпуса.

- Тоже заблудились, святой отец? - спросил обрадованный капитан, опустив оружие.

- Дьявол играет нами, сын мой, - загадочно ответил капеллан и добавил. – Я заметил дом, можем переждать там бурю, затем поищем выход из страны мятежников. Или желаете и дальше мокнуть, точно рыба, капитан?

- Крыша над головой – это хорошо, - сказал Харрис. – Только как бы на выстрел из двустволки не нарваться.

- Господь защитит праведников, - заверил всадник. – Следуйте за мной.

- Иллинойс, подъём, вперёд за добрым пастырем, - скомандовал капитан.

Солдаты вновь взялись за ремни, увлекая за собой тяжёлую ношу, стального дракона, ставшего беспомощным без лафета.

- Обязательно волочь это? – спросил капеллан, указав на орудие и ящики.

- Сэр, от вас такой вопрос звучит странно, - усмехнулся Харрис. – Мы же артиллеристы, пушка – наш крест, который нужно безропотно нести.

Всадник кивнул и мрачно произнёс:

- Лишь бы не на Голгофу, капитан.

Что произошло после, девочка не узнала, так как её подхватил ураган, понёс к особняку и грубо кинул через крышу. Анна проснулась у себя в комнате, прежней комнате 1982 года, вся в поту. Ещё стояла ночь, но после такого реального и жестокого сновидения спать не хотелось, ведь в носу до сих пор стоял запах пороха и крови, а барабанные перепонки готовы были лопнуть от предсмертных криков. Девочка пролежала до утра, тупо уставившись в потолок, и весь день чувствовала разбитость, будто не смыкала глаз неделю.

Наступило страшное пятнадцатое июня. Анна сидела перед зеркалом и, подперев голову кулачком, смотрела на своё отражение. Умные зелёные глазки моргали на ещё детском личике, обрамлённом светлыми, почти белоснежными волосами. За наивностью уже проглядывала будущая женская красота. И уже сейчас девочку одолевали философские думы.

«Моя душа перенеслась в прошлое, это несомненно. Во сне так не бывает, там нет свободы воли, а я могла действовать, как захочу. Интересно, что ещё можно сделать? Должны же быть и другие способности, верно? Вдруг, мне удастся вселиться в одного из этих людей и понять, что ими двигало. Эх, хорошо бы! Но одного желания мало. Это почти магия, однако, любое заклинание требует определённых условий – нужно положения луны, например, или жертвоприношения. Нет, это слишком. Вот нашёлся бы хороший советчик, тогда…»

С самого утра в доме царило оживление. Клара и Хесус бегали по этажам, наводили порядок. Дворецкий достал из подвала провода и коробку лампочек, и Анна узнала, что в доме, оказывается, есть электричество. Тёмные коридоры теперь были ярко освещены и более не казались такими древними и пугающими. Подъезжали микроавтобусы, люди в спецовках заносили на кухню продукты. Явно готовилось большое празднество.

Как всегда внезапно вошла горничная с каким-то свёртком.

- Нужна моя помощь? – спросила Анна.

- Пока нет, - ответила Клара и положила ношу на стол. – Надень это.

- А что происходит? Весь особняк встал с ног на голову впервые за эти годы, - осведомилась девочка.

- Тебе нужно хоть изредка слушать, о чём говорят за ужином. Госпоже Хартли сегодня вручают почётную награду. По этому случаю в город приезжают её друзья, они остановятся здесь, поэтому мне нужно подготовить комнаты для гостей. Не задавай лишних вопросов, отнимаешь время.

Анна стала снимать бумагу со свёртка, но успела поинтересоваться:

- И много друзей у госпожи?

- Раньше было двадцать, сейчас осталось только восемь, - вздохнула горничная и добавила. – Зато все прожили больше века.

Оказалось, что Клара принесла нежно-розовое платье с кружевными рукавами, подолом и воротничком. Анна облачилась в него и стала похожа на куклу. Это впечатление усилили такого же цвета туфли и банты, которые повязала горничная.

- Ты прелестна, - похвалила Клара.

- Да? – не поверила девочка и обернулась к зеркалу, с его углов скалились искусно вырезанные мифические рептилии. – Цвет мне нравится, но фасон как в старой книге. Может лучше одеться как обычно?

- Не мели чушь, - велела горничная. – Спускайся на завтрак, потом будешь сопровождать госпожу на церемонию награждения, там и познакомишься с нашими гостями. Только не донимай их разговорами, они люди мудрые и не выносят современную любопытную молодёжь.

В десять утра к особняку подкатил белый лакированный ландо – открытая карета – запряжённый четвёркой лошадей, его сопровождали двое полицейских на мотоциклах. Вожжи держал мужчина из исторического общества. Госпожа Харлин, Клара, Хесус и Анна вышли на улицу. Их приветствовал сам мэр, одетый на старый манер в чёрный фрак и цилиндр. Мужчина поцеловал морщинистую руку старухи и улыбнулся девочке.

- Какой красивый и скромный ребёнок – истинная южанка, - сказал мэр.

Анна не стала говорить, что она из Висконсина, то есть представляла ненавистных янки. Вся компания разместилась на удобных сиденьях ландо, и кортеж двинулся в город.

Виксбург пестрел флагами, перетяжками через всю улицу и букетами в руках жителей. Государственных цветов здесь было не увидеть, город до сих пор не простил поражения в давней войне, так что над домами, водонапорными башнями и площадями развевались исключительно знамёна Конфедерации с усеянным звёздами синим «южным крестом» на красном полотнище.

Постепенно кортеж разрастался, к нему присоединялись машины, коляски, фаэтоны, извлечённые из запасников «Исторического общества», в них ехали старики с семьями. Из одной улочки появились и двинулись во главе процессии знаменосцы и музыканты местного оркестра. Сквозь восторженные крики горожан грянул «Дикси», сменившийся «Прекрасным синим флагом». Люди подхватывали припев:

- Ура! Ура! За южные права! Ура!

«Чтите наших стариков!» - требовала перетяжка между парикмахерской и бакалейной лавкой.

Перед офисом мэра воздвигли сцену и трибуны, радовали глаз розовые кусты с красными цветами и сочной зеленью. Процессия остановилась, и самые уважаемые из граждан – сам мэр, шериф и его заместители, члены городского совета – проводили стариков на места под полосатыми зонтами от солнца. Харлин настояла, чтобы Анна сидела рядом с ней. Совсем маленькие девочки, лет по пять-шесть, стали разносить букеты, завёрнутые в бумагу.

Пока оркестр играл бравурные марши, выстроившись на сцене, Анна Ландер выискивала в толпе других долгожителей. Отличить их от просто пожилых людей было легко: древние старцы походили на мумии с высохшей и растрескавшейся кожей. Они сидели неподвижно, точно мертвецы, и, казалось, даже не дышали.

Зазвонили колокола на башне католического собора. Старуха стиснула руку девочки, и Анна тихо застонала. Музыка смолкла. На деревянный помост взошёл мэр и торжественно произнёс речь о славных временах, «когда великий штат Миссисипи боролся за свою независимость от торгашей». Звучали похвалы тем, кто не забыл страшное прошлое.

- Я всегда был против празднования Дня Независимости именно четвёртого июля, - говорил мэр. – Ведь это день сдачи Виксбурга, он значит для нас одно – скорбь. Мы лучше перенесём торжество на пятнадцатое июня.

Далее он высказал мысль, что долгожители, которые сидели на трибунах, оберегаются от смерти Богом, и это вновь доказывает правоту южан в Гражданской войне.

- Теперь же дадим слово человеку, который давно не появлялся в нашем городе. Господа, Джордж Рассел, лейтенант кавалерии, армия Миссисипи!

Дюжие молодые люди помогли подняться на сцену совсем ветхому старику с тросточкой. Он был точно старше остальных гостей, на вид ему смело можно было дать и двести, и триста лет.

Долгожитель опёрся на трость, свободно рукой обхватил микрофонную стойку.

- Расскажите молодому поколению, не ведающему, что такое настоящая война, каково вам было под пулями и картечью янки, - попросил мэр.

Старик прокашлялся.

- Я… да, я хорошо помню сражение пятнадцатого июня. Оно произошло прямо там, где сейчас ваше кладбище. Да… Янки поставили осадное орудие на холме, оно смотрело прямо на улицы и дома, в которых прятались голодные и перепуганные люди. Да, точно вчера… Грант хотел заставить город сдаться, убивая мирных жителей. Но был мистер Эйджел Харлин, который выехал на конную прогулку и заметил вражеское орудие. Он пришпорил коня и… да, было дело… натолкнулся на мой отряд. Мы откликнулись на зов и пошли к высоте. Солнце клонилось к горизонту, однако было ещё жарко. И вот, в разгар боя загорелась трава…

- Ложь! – Анна не смогла сдержать себя.

Умом она понимала, что ведёт себя глупо и многим рискует, поэтому сдерживала себя. И всё, услышав про солнечный день, не вытерпела.

- Вы говорите неправду! – прокричала она, вскочив с места. – Пятнадцатого июня была гроза, все окрестные поля превратились в болото, и пожара просто не могло быть! И северяне не занимали холм, это вы, кавалеристы были на нём с двумя пушками!

Мэр уже собирался велеть девочке уйти, но к нему наклонился историк и прошептал:

- Не представляю, откуда она узнала такие подробности, но тот день точно не был солнечным. Наш ветеран ошибается.

- Он имеет право чего-то не помнить, - сказал мэр.

- Даже то, как лесной пожар мог начаться во время сильной грозы? – спросил историк.

Девочка продолжала вещать:

- Пушке разбило лафет, и тогда северяне отступили. Они не погибли там, где вы говорите!

Старцы, до сего момента неподвижные, завертели головами, стали переглядываться. Лейтенант Рассел лишился дара речи и задрожал. Только вот от гнева или от страха.

- Молчи, молчи! Заткнись! – шипела госпожа Харлин.

Подоспел дворецкий и увёл девочку прежде, чем на неё обрушилось негодование толпы. Но торжественность момента уже была разрушена.

Один молчаливый горожанин подвёз Анну и Хесуса домой. Уже в особняке дворецкий поинтересовался:

- Детка, что это было с тобой, а?

Со слезами на глазах девочка ответила:

- Он говорил неправду! Я знаю, я видела во сне, как всё случилось на самом деле! Эти старики врут!

Хесус опустился на колени и нежно заключил трясущиеся запястья девочки в свои мозолистые сильные руки.

- Может, ты и права, но будь осторожна со словами.

- Вы как дядя Джонс: молчи, не признавайся, тебе показалось, - сказала Анна и всхлипнула.

- Не плач, - попросил дворецкий. – Клара просила запереть тебя в комнате до завтра. Я не буду этого делать. Только не попадайся сегодня на глаза старикам, твои фантазии…

- Это не фантазии! – закричала Анна, вырвалась и, как обычно делала, если не могла покончить с проблемой, убежала на второй этаж и заперлась на щеколду.

Вскоре в доме стало шумно – церемония закончилась и стали прибывать на торжественный ужин. В ожидании остальных гостей, люди разговаривали в гостиной и столовой, глазели на пушку во дворе, курили сигары и трубки, выпивали. А девочка металась по комнате.

- Мне не мерещится, голоса в самом деле направляют меня. Сны в этом доме – вовсе не наваждение, они открывают истину. Нужно лечь спать. Я должна узнать, как погибли те, кто пережил первый бой. Ведь эти люди направились сюда, в особняк, верно? Что-то должно было случиться с ними здесь.

Анна остановилась у окна и поглядела на подъезжающие автомобили, которые привозили разодетых мужчин и женщин. Подростки и ребята помладше, пришедшие из чистого любопытства, резвились на траве, играли в войну: размахивали маленькими флажками, словно это были настоящие полковые знамёна, стреляли из воображаемых винтовок, театрально умирали.

- Ты убит, проклятый янки! – кричал один.

- Нет, пуля попала в плечо! – отвечал другой, вскидывал руку, с выставленными вперёд указательным и средним пальцем, отводил назад большой палец, точно курок револьвера, и орал. – Бах! Падай, Том!

Для них война была весёлым приключением.

- Нужно попасть в комнату старухи, - сказала себе Анна. – Если уснуть там, то может удастся оказаться в её теле? Надеюсь только, она не решит переодеться после возвращения из города.

Девочка пошла в подвал, в прачечную. Там Клара держала связку запасных ключей от всех дверей. Чтобы спуститься по лестнице и пройти пару коридоров понадобилось полчаса, так как гостей собралось множество, да и наёмного персонала в спецовках хватало. Оставалось красться через те помещения, где не было проведено электричество. Анна понимала, что лучше пожертвовать временем, чем получить нравоучительную беседу.

Удача ей сопутствовала: уважаемые люди не слишком приглядывались к лицу девочки в розовом платье, кравшейся в тени, случайно встреченным грузчикам было не до неё, а приглашённые официанты слишком высоко задирали носы. Но в прачечной ждала новая опасность – Хесус, которому приспичило починить все краны.

От входа до противоположной стены подвала, где на крючке висело проволочное кольцо с ключами, тянулся двойной ряд блестящих отполированных раковин. Дворецкий пока занимался кранами правого ряда, так что Анна решила проползти на четвереньках между левым рядом и выстроившимися вдоль стены стиральными машинами.

Задержав дыхание, девочка очень медленно пересекла прачечную. Повезло, что Хесус очень громко насвистывал какую-то песенку и гремел гаечными ключами. Чуть-чуть приподнялась, обхватила связку, стараясь, чтобы она ненароком не звякнула, стащила её с гвоздя. Добыча была в руках. Анна вернулась по своим следам и, не медля более ни минуты, пошла в комнату хозяйки.

Здесь не было посторонних. Девочка смело открыла дверь, а после заперла за собой. Вот она – святая святых: лепной потолок, в каждом углу лампа под бронзовым абажуром, статуэтки из слоновой кости, есть комод, трюмо, письменный стол, за которым Елизавета Харлин заполняла счета, кровать под балдахином на деревянных столбиках, изображающих обнажённых дев. Комната была угловой, в ней имелось сразу два окна, одно на улицу и второе во двор.

Анна откинула стёганое одеяло и легла на чистые простыни без единой складочки. Постельное бельё было чистым, его меняли два раза в сутки, стирали самым лучшим порошком, придававшим приятный цветочный аромат. Но девочка знала, кто спал на них, поэтому ощущала запах тлена и не могла от него избавиться.

- Должно получиться, - сказала себя Анна, закрывая глаза.

Сколько прошло времени, прежде чем она заснула, девочка сказать не могла. Всего секунду назад сквозь межэтажные перекрытия доносились голоса и тихая музыка, как вдруг эти звуки исчезли, им на смену пришли редкие удары дождевых капель по крыше. Ливень заканчивался.

Тут Анна поняла, что сущность её как бы раздвоилась: она одновременно собой и другим человеком, взрослой женщиной с совершенно другими взглядами на жизнь. Эту вторую сущность девочка не могла контролировать, только наблюдала за ней. Так пассажир самолёта не может ворваться в кабину пилотов и приказать лететь медленнее, быстрее, хвостом вперёд – он зависит от чужой воли.

Женщина села на постели лицом к зеркалу, и в отражении Анна узнала свою опекуншу Елизавету, которая ни капли не изменилась с прошлого сновидения. В мыслях своих девочка возликовала: «Получилось!» Госпожа Харлин вздрогнула, словно услышала этот крик, потом встала и шагнула в сторону окна.

- Дождь почти закончился, - грустно сказала Елизавета, поглаживая медальончик на груди – внутри были искусно выполненные миниатюрные изображения её и Эйджела. – Только небо чище не становится, его заволакивает дым.

Сумерки скрывали очертания лесных массивов, они казались тёмными скалистыми громадами. А по дороге к дому кто-то двигался. Женщина подождала и скоро различила всадника и группу пеших, тащивших большие предметы. Форма на солдатах выглядела чёрной.

Елизавета невольно вскрикнула:

- Янки!

Не успела женщина спуститься в гостиную, как на единственную дверь стали обрушиваться удары. Эйджел, дремавший в кресле у потухшего камина, очнулся, увидел бледное лицо супруги и всё понял.

- Они нас убьют, - прошептала женщина.

Эйджел не дрогнул, он смело прошёл в гостиную и отодвинул засов на двери, которая распахнулась и ударилась о стену. В грудь Харлина упёрлось лезвие офицерской сабли капитана Харриса.

- Отойдите к стене и не шевелитесь, - велел северянин. – Ребята, затаскивайте вещички, располагайтесь.

- Сэр, ящик в дверь не пройдёт, - пожаловался пехотинец.

- Так бросьте его, а боеприпасы перетащите сюда, - приказал капитан. – Куда делся наш добрый пастырь?

- Привязывает лошадь в роще за домом, - ответил солдат.

Харрис указал саблей на хозяев и сказал:

- Теперь вы двое, отвечайте, сколько в особняке?

- Только мы, - честно ответил Эйджел.

- Ага, как же, - усмехнулся капитан. – Парни, обыскать всё от подвала до чердака. Всех чёрных сюда!

- У нас нет рабов, - выпалила Елизавета.

- Разбежались? Так вам и надо, - сказал офицер. – В любом случае, мы проверим, что вы прячете в этом южном гнезде.

Пушка, за отсутствием лафета, взгромоздили на стоявший в гостиной стол на колёсиках, пододвинули к окну и повернули так, чтобы можно было обдать картечью пространство перед входом. Рядом сложили боеприпасы. Все оконные проёмы на первом этаже закрыли комодами и шкафами на случай, если придётся вступить в бой. Решено было поставить по одному часовому на каждой из четырёх сторон особняка.

Фельдшер нашёл в закромах Харлинов немного хлеба, масла и молотого кофе, чем вызвал бурю солдатской радости – бойцы не ели больше суток, а стресс последних часов усилил голод. Грязные руки стали распихивать по карманам скудный трофейный провиант, когда подоспел капеллан О’Нил.

- Воины Христа, что вы делаете?! – возопил священник. – Отбираете последнее!

- Это же враги, - отмахнулся Харрис.

- Они в первую очередь люди, капитан, - сказал ирландец. – Если вы считаете себя истинными христианами, то возьмёте только малую часть, самую необходимую.

Солдаты разочарованно вздохнули и стали опустошать карманы, себе оставили лишь по кусочку чёрствого хлеба с маслом. Потом часовые разошлись по местам, на ходу хрустя тостами, а свободные бойцы, фельдшер, капитан, священник и пленники удобно расположились на кухне в подвале, чтобы потрапезничать. Харлины к еде не притронулись, сидели в сторонке и молчали. Капеллан молился. Харрис достал из кармана часы на цепочке, откинул крышку: до рассвета, когда можно будет поискать выход с вражеской территории, оставалось два часа.

Быстрые шаги на лестнице отвлекли офицера от созерцания циферблата. На кухню влетел солдат, следивший за фасадом, и доложил:

- Большой отряд кавалерии подходит к дому, наверное, это те самые мерзавцы, с которыми мы дрались.

- Ты, - Харрис ткнул пальцем в свободного пехотинца. – Останешься охранять пленников, свяжи их. Если понадобишься, тебя вызовут. Всех остальных – к пушке, заряжайте картечь, по одному человеку отправьте в угловые комнаты, пусть пресекают попытки фланговых обходов. Исполнять!

Три десятка конников с развёрнутым знаменем ехали к особняку. Когда они достигли подножья холма, на котором громоздился дом, из окна гостиной протрещал один револьверный выстрел. Тяжёлая пуля просвистела над головами. Кавалеристы шарахнулись с дороги, под прикрытие деревьев, стали спешиваться и заряжать карабины.

Лейтенант Рассел, командир конфедератов, догадался:

- Это было предупреждение.

Офицер в сером мундире достал белый платок, поднял его повыше и покинул укрытие. В окне особняка тоже показалась грязно-белая ткань. Рассел направился к ней. По другую сторону проёма, за баррикадой из стульев и журнального столика, стоял капитан Харрис. Врагов теперь разделяло полметра каменной кладки.

- Желаете сдаться? – спросил Рассел после обязательных приветствий.

- С какой это радости? – изумился Харрис. – Мы скоро завладеем городом, так что не нам, а вам следует подумать о почётном плене. Вы же из Миссисипи? Отлично, значит после того, как гарнизон капитулирует, сможете разойтись по домам.

- Капитан, оцените своё положение, - не сдавался южанин. – Вас мало, отступать некуда, за вашими спинами наша линия укреплений. Сложите оружие и мы обещаем почётный плен для таких храбрецов.

- Мне надо что-то оценивать? – спросил северянин. – Прости, лейтенант, это вам стоит подумать о родных и близких, которые страдают от голода и жажды в пещерах. Не мы их мучаем, это вы заставляете их страдать своим упорным сопротивлением. Сдавайтесь, положим конец кошмару.

Харрис и Рассел несколько мгновений молча буравили друг друга взглядами. Наконец, лейтенант кавалерии покачал головой.

- Значит, всё решит великий чёрный порох?

- Похоже на то, приятель, - кивнул капитан. – Не заладились у нас мирные переговоры.

Северянин протянул облачённую в перчатку руку, но конфедерат не пожал её. Он лихо развернулся, сбежал по холму и скрылся в зарослях. Прошла целая минута, и из кустов с треском вылетели змейки дыма. Зазвенело разбитое пулями стекло. Раскалённый свинец стал бить во внешние стены, врезаться в баррикады из мебели. Обороняющиеся отвечали редкими выстрелами, целясь по вспышкам.

Ошибочно думая, что с таким ответным огнём можно не считаться, Рассел послал к двери пять человек, приказав им пробиться в холл. Дав залп, группа рванула по дорожке.

- Вот этого я и дожидался, - оскалился Харрис и дёрнул за спусковой шнур пушки.

Выплюнув картечь, орудие отлетело вместе со своим столом-лафетом к стене и оставило в ней глубокую трещину. Бежавших солдат скосило начисто – с такой близкой дистанции был сделан выстрел. Обозлённые конфедераты стали палить чаще и, наконец, ранили в шею пехотинца северян. Боец упал на персидский ковёр в гостиной, заливая его кровью, над ним склонились фельдшер и священник.

- Проклятье, у нас же каждый человек на счету! – воскликнул Харрис.

Он ползком выбрался из гостиной, спустился на кухню и позвал часового, охранявшего пленников. Солдат живо подхватил винтовку, но замешкался у двери, попытавшись заблокировать её стулом.

- Пойдём! – вновь крикнул капитан. – Да оставь ты этих мятежников! Куда они денутся?

Дверь на кухню осталась открытой.

А склон холма перед особняком укутывался пороховым дымом. Темноту разгоняли яркие вспышки выстрелов, ночные птицы летели прочь от треска, грома и криков.

Эйджел и Елизавета сидели на полу, руки были связаны за спиной. Но узлы оказались не достаточно надёжными, всё их завязали пехотинцы, а не опытные в этом деле моряки, и мужчины быстро скинул верёвки, после чего освободил от пут жену.

- Нам повезло, что янки не нашли тайный ход, - сказал Харлин. – Дорогая, прошу, оставайся здесь и не высовывайся. Я проведу солдат в дом.

Мужчина подцепил кончиками пальцев широкую напольную плиту, под ней была лестница в прохладный винный погреб. Его полки давно пустовали, а в одной стене имелся проход – его соорудили давно на случай пожара, который мог отрезать жильцов от единственного выхода. Эйджел поцеловал супругу в щёку и скрылся в темноте.

Елизавета, однако, не пожелала сидеть и ждать развязки, ей хотелось узнать, что сталось с домом и, возможно, уговорить Харриса и его людей сложить оружие. Женщина покинула подвал. Сразу же пришлось пригнуться – холл по всем направлениям крестили пули конфедератов.

Госпожа Харлин вползла в гостиную в тот самый миг, когда от очередного выстрела пушку сбросило со стола.

- Ах ты ж чёрт! – воскликнул офицер.

- Капитан Харрис, они же не отступят, - сказала женщина. – Вам лучше сдаться!

- Ни за что, мэм, - отозвался северянин. – Ребята, пушку на стол! Заряжай!

На ковре до сих пор корчился раненый, которому тщетно пытался помочь фельдшер. Женщина подползла к ним.

- Где ваш муж? – поинтересовался подозрительный медик.

- Поднялся наверх, - нашлась с ответом женщина.

- Ладно, неважно. Зажмите рану.

Харлин положила руки на шею парня. Кровь всё равно била между пальцами. Пехотинец пытался что-то сказать, но мог лишь хрипеть. Тогда он потянулся к карману и достал тонкую шкатулку для письменных принадлежностей, в её крышку была вделана фотография, которую нельзя было рассмотреть из-за красных пятен.

Рука безвольно опала, пара глубоких хриплых вздохов, и боец затих.

- Можете не держать, леди, - велел фельдшер.

Капеллан достал Библию и стал читать по латыни молитву над умершим.

- Он протестант, ты, чёртов ирландский католик! – крикнул товарищ погибшего бойца.

- Думаешь, Богу это так важно? – спросил капеллан и, не дожидаясь ответа, продолжил обряд.

В эти трагические минуты Эйджел пробрался по земляному коридору и вылез за линией конфедератов. Сначала его приняли за янки, однако жители Виксбурга быстро узнали его и не спустили курки. Харлин вызвался провести людей в дом, Рассел не стал возражать. Он выделил десять человек, а сам остался во фронте, чтобы отвлекать врага.

Тихо прошла штурмовая команда в винный погреб, поднялась на первой этаж, подкралась к гостиной.

- Осторожней, там моя жена, - предупредил Эйджел, кавалеристы кивнули.

- Вот они, янки! – с этим воплем конфедераты, вооружённые все до одного револьверами, ввалились в комнату и стали стрелять.

Фельдшер неуклюже повалился на бок, две пули пробили ему грудь, одна попала в голову. От выстрелов в упор полегли трое северян. Харрис бросил шнур заряженной пушки, скрылся за её стальным боком и послал достойные ответы из «Кольта» по дверному проёму. Двое конфедератов были убиты, один схватился за пробитое колено и неловкими прыжками отступил за стену.

- Ирландец! За мной живо! – Харрис схватил капеллана за шиворот и поволок в боковой коридор, сюда же отступили бойцы, которые стерегли угловые комнаты.

Дверь в конце коридора оказалась заперта, единственный открытый выход – двери в прогулочный дворик. Там не было ещё тропинок, лавочек или постаментов, только трава и кусты вдоль стены особняка. Северяне вывалились в этот колодец прежде, чем успели понять, что сами загоняют себя в ловушку. Четыре человека сбились в кучу на зелёном ковре.

Через мгновение подоспели конфедераты и взяли выживших на мушку. Разрывали линию людей с карабинами лейтенант Рассел и Харлины, причём на сюртуке Эйджела виднелись следы от окровавленных рук супруги.

- Сдаёмся, - мрачно сказал капитан Харрис и бросил под ноги врагов свой «Кольт», упала на землю сабля, «Спрингфилды» и штыки.

О’Нил бережно положил на траву своё единственное оружие – Библию в кожаном переплёте.

Молния прочертила небо и ударила в рощу, возле которой и началась эта битва. Вспыхнуло дерево. Южные леса высыхают быстро, так что за несколько часов пожару предстояло разрастись вширь.

- Я им предлагал сдаться раньше, они отказались, - молвил Рассел, состроив злобное выражение. – Мои люди погибли, семьи остались без сыновей, отцов. И теперь янки поднимают руки и просто говорят: «Эй, мы больше не играем». Этому не бывать, каждое злодеяние должно быть наказано.

- Согласен с вами, лейтенант, они преступники: вломились в мой дом, хотели оставить без еды, - сурово произнёс Эйджел. – Грабёж нужно покарать.

- Что вы задумали? – спросила Елизавета, посмотрев в глаза мужу.

Северяне знали ответ на этот вопрос раньше. Харрис закрыл глаза.

- Парни, было честью служить с вами. Окажемся в Чистилище, эх и погуляем! Я проставляюсь.

Рассел махнул рукой.

- Огонь!

- Перезаряжай! – скомандовал лейтенант. – Целься!

- Пусть ляжет на вас печать Каина, убившего брата своего Авеля, - прохрипел священник. – Смерть да не тронет вас, пока…

Новый раскат залпа, ирландец упал на колени.

- …пока мы не доберёмся до вас.

Исторгнув из себя слова проклятия, О’Нил умер, уткнулся лицом в землю. Его тело перевернул на спину один конфедерат и сразу же отшатнулся, увидев на изрешеченной груди серебряное распятие.

- Мы убили слугу божьего! – вскричал кавалерист.

В этом точно не было чести. Рассел побледнел, весь смысл свершившегося во дворе только теперь дошёл до него: офицер регулярной армии Конфедеративных Штатов Америки приказал расстрелять безоружных пленных, среди которых оказался ирландский капеллан! Католики Юга вздёрнут его, янки обвинят в нарушении всех законов войны и, если захватят в плен, тоже решать повесить на самое высокое дерево. Не будет наград за такую победу, и всё из-за одного священника!

- Об этом не стоит рассказывать, - произнёс Рассел. – Мы… должны кое-что исправить.

Северян решили похоронить во дворе, в могиле глубиной больше трёх метров, будто масса земли могла уберечь от тайны. В яму скинули и артиллеристов, которых привезли с поля у горящей рощи, туда же – оружие и расколотый на части зарядный ящик. Пушку оставили, у Рассела был план на её счёт.

Утром возле особняка показался сам генерал-лейтенант Джон Клиффорд Пембертон. Он и его штаб выясняли, что за столкновение произошло ночью. Люди Рассела как раз отдыхали после «похорон». Лейтенант вытянулся по струнке перед сидевшим на лошади командиром и рассказал о своей версии событий:

- Сэр, мы имели столкновение с орудием северян в той роще, где сейчас пожар.

Конфедерат ярко расписал героизм своих людей, которые даже пытались помочь раненым врагам, но те вероломно отвечали выстрелами и отказывались сдаться, пока не были пожраны огнём.

- Мы вытащили из пекла пушку, - Рассел кивнул на трофей, измазанный сажей из камина.

Пембертон покивал, однако что-то заподозрил и, сделав круг вокруг особняка, спросил:

- Если сражение было там, в поле, то почему фасад дома покрыт следами от пуль?

Замешкавшегося лейтенанта выручил Эйджел Харлин:

- Наш дом обстрелял какой-то летучий отряд врага.

- А что тогда за конь привязан в роще позади? Седло на нём гражданское и с нарисованным крестом. Уж не капеллан ли какой на вас напал?

Теперь женщина спасала мужчин. Её тошнило от свершившегося ночью, да только честь мужа была важнее.

- Она принадлежит Эйджелу. На ней мой супруг ехал, когда заметил врага, готового стрелять по городу. Всё верно, лейтенант, так и было? Ведь именно мой супруг рассказал вам об этой батарее?

Рассел сжал кулаки до боли в пальцах.

- Да, генерал, леди говорит чистую правду.

- Тогда уважаемое семейство заслуживает получить орудие в качестве трофея. И ещё, выбью для вас муки и крупы, - сказал Пембертон и пришпорил скакуна. – Вам же, Рассел, гарантирован Южный Крест Чести!

- Спасибо, спасибо большое, генерал! – прокричала Елизавета вслед офицерам штаба.

И возле дома остались люди, объединённые сокрытым преступлением: муж, жена и двадцать людей в серой форме. Через день эту компанию запечатлеют на фотографической пластинке, которую переправят в Ричмонд, появятся статьи об упорстве и храбрости военных и гражданских великого штата Миссисипи. Но 4 июля, спустя сутки после разгрома южан в Пенсильвании, Пембертону подпишет безоговорочную капитуляцию.

Анна Ландер видела во сне, как поднимается белый флаг над руинами порта, прочувствовала всю боль Елизаветы Харлин от этого поражения. Оставаясь в своём доме, Харлины были практически в плену – на земле ненавистного Союза. Радовало её одно лишь то, что страшный секрет был ныне сокрыт под бетонными блоками и тяжёлым орудием без лафета.

Вдруг девочка проснулась. В замке со скрежетом поворачивался ключ.

- Скорей же, Клара, - это был голос старухи.

Анна соскочила с постели и заправила её на скорую руку, разгладила складки, рванулась к окну. Оно выходило во дворик и было не заперто. Увитая плющом деревянная решётка спускалась от крыши до земли. Ей девочка и воспользовалась, чтобы покинуть комнату. Спустилась, перебежала к постаменту и спряталась за ним.

- Почему окно открыто настежь? – недовольно вопросили наверху. – И что ключи делают на тумбочке?

- Наверное, я забыла их, когда убирала, - ответила горничная. – Странно, зачем мне было брать связку? Она обычно висит на крючке в прачечной…

- Вспомнишь потом, - велела Харлин. – Сейчас помоги мне переодеться.

Девочка облегчённо выдохнула, о её вторжении пока не догадались. Анна встала с колен, и стальное вытянутое тело трофейной пушки, направленной на переполненную людьми столовую, оказалась перед глазами. Орудие было холодным на ощупь, ледяным, хотя весь день на него светило солнце. Проведя ладонью до казённой части, девочка сказала:

- Заряжена… Капитан не успел дёрнуть за шнур. Все эти годы ты таила в себе смерть.

Пиршество набирало обороты своим чередом. За одним столом расселись старцы, напротив уважаемые люди Виксбурга. Приехали несколько журналистов, да и приглашённых гостей и обслуживающего персонала хватало. Дом давно не видел такого столпотворения.

Старуха спустилась в зал, надев самое лучшее платье и все свои драгоценности. Ведь так хотелось блеснуть, может в последний раз в жизни. Бывшие солдаты, ветхие, как прогнившее дерево, церемонно встали, опираясь на трости и держась за белую скатерть. Харлин кивнула своим ровесникам и села во главе стола.

Практически все собрались, оставалось не так много свободных мест. В дверь постучали, и Хесус пошёл открывать. На пороге он увидел вовсе не того, кого ожидал.

- Мистер Джонс, добро пожаловать! – воскликнул дворецкий.

- Я, наверное, выбрал неподходящий день для визита, - сказал адвокат, несколько смутившись. - Если не возражаете, заеду завтра в полдень, а сегодня переночую в гостинице.

- Что вы, сэр, разве можно пропустить такое событие? Проходите, мы найдём вам место, - Хесус схватил адвоката под локоть и увлёк в холл.

- Как поживает Анна? – спросил Джонс, пока его вели по коридору.

- Нормально, только вот… - и дворецкий пустился в пространный рассказ о событиях минувшего дня.

А девочка, точно завороженная, продолжала смотреть на пушку, которая стала надгробием для не отпетых мертвецов.

- Эй, - позвала Анна. – Вы меня слышите?

- Да, - усталый голос исходил из чёрного дула, и девочка невольно отступила. – Не только тебя… других тоже… всегда… женщина тоже нас слышит… поэтому не выходит… боится…

Привыкнув за минувшие годы к звукам, являвшимся чем-то вроде записи давних событий, которую раз за разом проигрывали стены дома, Анна была шокирована, услышав осмысленную речь со знакомыми интонациями.

- Капитан Харрис? – спросила девочка.

- Да, - ни радости, ни горести не проявилось в этом ответе. – Держись подальше, добрая душа… мы не будем сдерживаться… они все собрались… думают, что проклятье теряет силу с годами… глупцы… довольно ждать…

- Это не по-христиански, - вмешался другой бесстрастный голос, это наверняка была капеллан.

- Мне надоело лежать здесь! – взвыл Харрис. – Я заперт в истлевшем теле… плоти нет, но раны болят… и пуля в сердце такая горячая… Месть…

- Месть! Месть! – отозвалось множество других голосов, в которых тонули мольбы бедного убитого ирландского католика.

Анна стала отступать спиной вперёд к дверям столовой и вскрикнула, налетев на Хесуса.

- Вот ты где, - с улыбкой сказал старый дворецкий. – Я спросил госпожу, и она не против, чтобы ты сидела за столом. Только не поддавайся на провокации стариков.

- Вы не слышали… этого? – спросила девочка.

Дворецкий прислушался.

- А, всего лишь граммофон играет. Клара достала с чердака его и кучу старых пластинок. Кстати, приехал мистер Джонс, не возражаешь, если я посажу тебя рядом с ним? Поболтаешь с человеком из родного Висконсина.

Электрический свет погасили, зажгли свечи. Из граммофонного раструба лилась тихая классическая музыка. Старцы медленно поедали кашу с мясным фаршем, говорили шёпотом, изредка косились на севшую напротив Анну. Лейтенант Рассел был наиболее мрачен, он даже не притронулся к столовым приборам.

- Ваш дворецкий сказал мне одну интересную вещь… мда, - начал разговор адвокат Джонс. – Ты думаешь, что видела во сне некое событие, случившееся в действительности. Так я понял. Знаешь, иногда нам видятся вещи, которые…

Девочка молчала.

- Не хочешь говорить, да? – спросил Джонс. – Эх, а мы ведь так давно не виделись. Столько всего произошло за это время, у меня, например, появилась жена и маленький сын. Да, и ещё дочь. То есть она не моя, а моей жены – ребёнок от первого брака. Впрочем, я вижу, что тебе неинтересно.

Анна пожала плечами и взяла стакан шипящей газировки.

- В школу ходишь? – не унимался адвокат.

- Учителя сами приезжают, - ответила, наконец, девочка. – Я много читаю.

- Это правильно, - кивнул Джонс. – Мне всегда казалось, что самообразование лучший выбор для человека. Он сам ищет знания, которые считает важными и…

Дальше девочка не слушала. Перед глазами всё поплыло, как после долгого голодания. Бледные лица долгожителей размывались. Посреди стола стояло блюдо с жареной индейкой, большой, с золотистой хрустящей корочкой. Анна сосредоточила на ней взгляд и подумала, что птица похожа на гору. Спустя мгновение она действительно увидела горный массив под свинцовым небом и бурный серый океан, бросающий пенные волны на скалы. Тряхнула головой – не помогло. Уже был слышен грохот прибоя.

Вдоль обрыва ехала коляска, а в ней сидели Эйджел и Елизавета Харлины, пожилые и полностью седые. Мужчина вдруг потянул на себя поводья, останавливая лошадь, и сошёл на землю. Громко застонав, он прижал ладони к ушам и завопил:

- Снова они! Боже, когда это прекратится! Нашли даже здесь, в Южной Каролине!

Эйджел обернулся к жене.

- Ты ведь тоже слышишь их угрожающие голоса? Грехи догнали нас!

- Возьми себя в руки, - с расстановкой сказала Елизавета. – Что было, то было, пора забыть о той ночи.

- Но я не могу! – выкрикнул мужчина. – Я не сумею вечно скрывать убийство, голоса мне не дадут. Клянусь, мертвецы обращаются ко мне из могилы! Во двор просто не выйти, так и кажется, что костлявая рука выскочит из земли и схватит за ногу!

- Дорогой, вернись в коляску, - велела женщина, однако супруг замотал головой, точно непослушный ребёнок.

- Погребены без отпевания! Их души не находят покой!

- Просто трупы, от них осталось только несколько костей и прах, - настаивала Елизавета.

- Нет, есть вещи за пределами могильной пыли. И они нас не простят, не дадут умереть в постелях! И я знаю лишь один способ освободиться.

- Отойди от края! – прокричала женщина.

Поздно. Эйджел шагнул со скалы навстречу острым скалам.

Нож прошёлся по мясу индейки, из-под корочки выступило белое мясо. Видение растаяло, но Анна до сих пор слышала хруст, с которым тело свалилось на камни, поэтому заткнула уши пальцами.

За её поведением наблюдал хмурый лейтенант Рассел. Он щедро налил себе вина в хрустальный фужер.

- Вам нужно поберечь здоровье, - шепнул на ухо дальний родственник.

- Отстань, это меня не убьёт! – огрызнулся старик и осушил бокал одним махом.

Горячительный напиток немного поднял настроение. Рассел снова оглядел Анну и подумал: «Чего мне опасаться её? Она же сумасшедшая! Точно, болтает всякую ерунду! Просто угадала». Старик обратил взор на прозрачные двери столовой и двор с пушкой за ними. Там кто-то был, стоял неподвижно за постаментом. От резкого контраста освещения нельзя было различить лиц или одежды.

«Странные люди, уставились на нас, как… не знаю, - размышлял лейтенант. – Чёрт, я не помню, чтобы кто-нибудь выходил во двор, вот же старость. И сколько там человек? Раз, два… Семнадцать!»

Рассел протёр заслезившиеся глаза, попытался лучше рассмотреть людей. Однако они были уже не во дворе, а в столовой – стояли в ряд за спинами гостей, размытые, как за матовым стеклом.

«Зрение подводит меня», - решил старик. Тут он различил, что на груди одного из загадочных молчунов, одетого в плащ с надвинутым на лицо капюшоном, блестит распятие.

- Нет, так не бывает, призраков не существует, - изменившись в лице, очень тихо сказал Рассел.

Посмотрел налево, направо – остальные старцы также уставили на дверь. Елизавета Харлин теребила жемчужное ожерелье и пыталась что-то сказать стоявшей рядом Кларе, но не могла и рта раскрыть. Тогда Рассел взглянул в темноту под капюшоном и произнёс шёпотом:

- Это ты, капеллан? Или его призрак, тень? Проклял меня, да? Я пережил всех: детей, внуков, даже правнуков. А ты всё не успокоишься. Чего ты хочешь?

Семнадцать субъектов одновременно указали на пушку.

- Сегодня случится нечто страшное, - сказала Анна.

- Прости? – не понял адвокат.

- Дядя Джонс, пожалуйста, не выходите во двор, чтобы ни случилось, - попросила девочка.

- Ты опять слышишь голоса?

Прервав расспросы адвоката, лейтенант Рассел постучал кончиком ножа по бокалу.

- Дамы и господа, кто из вас хочет увидеть вблизи замечательнейший трофей? – спросил старик.

Уважаемые люди не хотели обидеть героя, поэтому дружно согласились. Только виксбургский историк не поддержал земляков. Он остался за столом, когда толпа в дорогих смокингах и вечерних платьях хлынула на плитки и газон двора. Долгожители вышли первыми и окружили постамент. Те, кто не влез в тесный каменный колодец, выглядывали из-за спин и просили ближних своих помолчать.

- Сейчас Рассел будет говорить, тише!

Джонс сидел близко к дверям и мог оказаться в первых рядах, но Анна удержала его.

- Вот из неё по нам и стреляли в ту памятную ночь, пятнадцатого июня, - неожиданно громко сказал Рассел, поглаживая могучее орудие. – Из этого отверстия торчал шнур, за него дёргали и – бум – жужжащий рой свинца скашивал наших храбрецов.

Молоденький пронырливый журналист, рябой, в очках с толстыми стёклами, вскинул фотоаппарат и попросил:

- Сэр, не могли бы вы это сделать? В смысле, сделать вид, что стреляете из пушки?

- Это делается так! – воскликнул Рассел и дёрнул за воображаемый спусковой шнур.

Следующее мгновение показалось Анне бесконечным. Трещины зазмеились от казённой части к дулу, и вдруг пороховой заряд с фантастической, буквально дьявольской мощью разорвал орудие. Пламя затопило двор. Со свистом брызнули в стороны стальные осколки, шарики картечи и куски бетона от расколотого постамента, беспощадно убивая и калеча любопытных людей. Взрывной волной выбило стёкла, перевернуло столы. Тех, кто находился в столовой, посшибало на пол.

Едкий дым быстро разошёлся по комнатам, за ним последовал огонь, пожиравший антикварную мебель, картины, деревянные панели. Раненые и обожженные гости пустились в бегство, сшибая друг друга с ног, затаптывая. Скоро полы стали скользкими от крови.

Неудержимый человеческий поток выплеснулся из горящего особняка и растёкся по склону холма. Машины были брошены на произвол судьбы. Кашляя и задыхаясь, зажав нос и рот своей маленькой детской ладошкой, сдавленная телами объятых паникой южан, Анна Ландер пробралась в гостиную и прыгнула в окно. Проползла метров десять по вытоптанной траве и остановилась, спиной ощущая жар.

- Слава Богу, ты жива!

Девочка обернулась на крик. К ней бежали дворецкий в покрытой сажей ливрее и Клара, у которой по виску стекал ручеёк крови.

- Займись ребёнком, - велела горничная Хесусу. – Я должна спасти госпожу!

Клара скрылась в дверях, озарённых оранжевым заревом, и тут же потолок холла над её головой обвалился.

- Боже, - всхлипнул старый дворецкий и отвернулся. – Так, Анна, сиди здесь и не уходи. Я поеду в город за помощью. Оставайся на месте, поняла?

Хесус сел в побитый красный пикап и вдавил в пол педаль газа.

Кругом продолжали кричать люди. Кто-то лежал на земле и плакал от страха. Многие в шоке продолжали нестись вдоль гравиевой дороги. Дети, игравшие здесь весь день, стояли, разинув рты, и не могли взять в толк, что случилось.

Анна сидела и теребила пальчиком кружева перепачканного розового платья. Перед ней раскалялись докрасна, трескались и разваливались старые камни. Флюгеры на угловых пирамидках расплавились, обратившись в чудовищные абстракции. Чёрный дымный столб рвался к небесам.

Подошёл адвокат Джонс. Он шлёпнулся на колени рядом с девочкой, показал на пожар.

- Ты… знала, - с трудом произнёс мужчина.

Утром на пепелище собрались все аварийные службы: пожарные в жёлто-чёрных комбинезонах ещё заливали развалины водой, медики перевязывали многочисленных раненых и складывали в сторонке тела, полицейские стояли в оцеплении. Над местом ночной трагедии стоял плач. Точное число погибших пока было неизвестно, пока возле машины коронера лежало двадцать пять трупов, все в пластиковых мешках – слишком отвратительное они представляли зрелище даже для провинциальных стражей порядка.

Виксбургский историк, которому повезло отделаться парой царапин, вызвался помочь в поисках. С респиратором на лице он шёл по опасно трещавшим доскам и первым достиг эпицентра взрыва. Мужчине открылась гротескная картина: восемь тел лежали на месте двора, ногами к глубокой воронке, а в ней, как в мусорной куче, громоздились кости, черепа, ржавые стальные детали винтовок, сабля с истлевшей рукоятью и потемневшие солдатские пуговицы. Лучи солнца падали прямо на эту кошмарную композицию, заставляя ярко сверкать серебряный крест, который время побоялось тронуть.

- Артиллеристы северян, - сказал себе историк. – Здесь они и лежали почти сто двадцать лет, пока не сумели свершить месть над своими убийцами и теми, кто с пеной у рта восхвалял кровавое преступление.