Антуан Венгер рим и москва

Монсеньор Болеслав Слосканс

Во время многочисленных допросов, в ходе которых следователи пытались узнать, кто совершил его хиротонию, Слосканс заявил, что рукополагал его д'Эрбиньи и произошло это 13 августа в Ленинграде, тогда же, когда был рукоположен Малецккй. В действительности он был рукоположен 10 мая в московской церкви св. Людовика, тогда же, когда монсеньор Фризон. Позже он признался монсеньеру Невё, что так и не понял, для чего была нужна эта ложь. Петиции, направленные в защиту Слосканса, не привели ни к какому результату. Епископа приговорили к трем годам Соловков.

Соловецкие острова
Основанный в 1420 году монахами Савватием и Германом на острове посреди Белого моря, Соловецкий монастырь представлял из себя идеальную тюрьму, бежать из которой было практически невозможно. Остров был покрыт лесами, и заключенные работали на лесоповале и пилорамах. Первым католическим священником, отправленным на Соловки, стал о. Николай Александров, инженер-электрик, рукоположенный во священника униатского обряда монсеньором Цепляком в 1921 году и арестованный в ноябре 1923 года. В октябре 1926 года на Соловки был отправлен экзарх Леонид Федоров. На Рождество католикам позволили служить в одной из церквей, но служба так и не состоялась, поскольку у заключенных не было антиминса. В дальнейшем из этого затруднительного положения был найден выход — московская полька Новицкая обратилась по этому вопросу в Рим и получила ответ: разрешить совершать литургию без антиминса.

Монсеньора Слосканса сначала этапировали в Ухту; на Соловки его перевели 12 августа 1928 года. 5 сентября того же года он рукоположил во диакона, а 7 сентября — во пресвитера восточного обряда Доната Новицкого, мужа Новицкой. После этого тюремная администрация запретила католикам пользоваться церковью.

Слосканс отправил по почте письмо Малецкому, который передал его Невё, когда тот 10 сентября, "в сумерках" — полагая, что таким образом удастся скрыться от слежки, — приехал в Ленинград. "Пересылаю вам оригинал письма монсеньора Слосканса, пришедшего по почте на адрес монсеньора Малецкого, — писал Невё д'Эрбиньи 16 сентября 1928 года. — Святой епископ писал его, сидя на кровати в лагерном лазарете: вам помогут прочитать это письмо, которое само по себе — почти реликвия. Состояние несчастного монсеньора плачевно. Наши коммунисты сделали все возможное, чтобы оклеветать его. Сначала его отправили на работы в леса возле Кеми, в болотистую местность на берегу реки, где он жил в палатке и валил лес — такая работа была ему совсем не по силам. В результате он тяжело заболел: жуткая невралгия, совсем не может ходить, почти полностью оглох. Возможно, останется инвалидом на всю жизнь. Похоже, что все это было сделано специально, чтобы избавиться от него. Это святой человек; читая его письмо, нельзя удержаться от слез. Нельзя ли попытаться сделать что-нибудь для прекращения этого омерзительного варварства? Сейчас, судя по последним вестям, поступившим от самого исповедника, ему стало немного лучше и он снова на Соловках".

Той же почтой Невё передал другие новости с Соловков. "Мы получили известия о наших узниках на Белом море через маленькую Катю Александрову, которая ездила туда на свидание со своим отцом — о. Николаем, и через г-жу Новицкую. Ей позволили встретиться с мужем, которого недавно по представлению экзарха Федорова монсеньор Слосканс рукоположил во священника. Экзарх просил передать Святому Отцу, что все узники-католики испытывают чувства верности, послушания и любви к святой вере, священникам и всем чадам Церкви. Он проповедует каждое воскресенье, пишет проповеди, ведет много споров с православными. Работает сторожем на складе фуража. Аббат Ильгин держится молодцом, но очень страдает от ревматизма. О. Патапий — незаменимый человек: повар, сапожник и портной, — но и он стал сильно жаловаться на боли в сердце. Узники не унывают. Священники восточного обряда сослужат; священники латинского обряда совершают мессу после них. Один католик, столяр по профессии, сделал стол, на котором можно совершать святую мессу в церкви, предоставленной в распоряжение католиков".

Далее Невё писал: "На вопрос, кто передал ему епископскую митру, монсеньор Слосканс, не желая ставить под удар монсеньера Малецкого, гражданина СССР, назвал мое имя; вообще-то, он правильно поступил. Что касается аббата Белоголового, то соловецкие узники свидетельствуют, что прошлой зимой его увезли под конвоем в Москву; но не исключено, что это очередной обман большевиков. Его сестра была вынуждена возвратиться отсюда в Могилев, так и не получив никаких точных сведений о судьбе своего брата. Похоже, что произошла еще одна страшная трагедия. Очевидно, аббат отказался поддержать схизму, и за это его либо расстреляли, либо запрятали в каком-то недоступном месте, что, по сути дела, равнозначно гражданской смерти"^clxiv.

9 января 1929 года во время обыска были найдены спрятанные заключенными богослужебные предметы, позволявшие священникам совершать литургию. На Пасху 1929 года еще было дано разрешение служить, но надсмотрщики с особенной подозрительностью относились к священникам и постепенно их всех перевели на остров Анзер в пяти километрах к северу от монастыря.

На Соловках было много православных епископов и священников. В 1926 году они направили местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию послание, в котором призывали его отстаивать независимость Церкви. "Поистине достойное послание", — говорил по этому поводу Невё. Чекисты напали на след и произвели у Сергия обыск, но митрополит поспешил заявить, что содержание документа ему неизвестно, и смог таким образом избежать неприятностей для себя.

Летом 1928 года нескольким заключенным удалось бежать: была грозовая ночь, и они использовали свои плащи как паруса. Спустя четыре дня их подобрал норвежский корабль и доставил в Англию. Через несколько недель была напечатана составленная на основе их свидетельств книга "Остров пыток и смерти". Тогда Советы отправили на Соловки своего официального песнословца Горького, который, насладившись жизнью в Сорренто, возвратился в красный рай, чтобы воспеть достоинства этой образцовой тюрьмы. В письме от 23 декабря 1929 года Невё сообщал, что произошел еще один побег: "Недавно пятнадцати соловецким узникам удалось бежать и добраться до Финляндии. Среди них — один из братьев Самариных — Георгий".

Зимой 1929—1930 годов доминиканская монахиня сестра Имельда была свидетельницей расстрела сорока заключенных — передо рвом; они были связаны парами, спиной друг к другу, с веревками на уровне локтей. Несколько позже (в 1930 году) расстреляны еще двадцать узников. Это произошло среди бела дня вдали от центра острова. Казнь была связана с какими-то темными делами в управлении лагеря, повлекшими большие изменения в составе охраны. Во главе отдела свиданий была поставлена женщина-коммунистка, "злая, как зверь".

Соловки были для Невё настоящим кошмаром. Томившиеся в этом лагере католические священники попали туда за связь с ним. На Соловках находились также двое слуг о. Майяна — Станислава Панкевич и Сергей Клочков: она работала в аптеке, Клочков — в конторе. Невё получал регулярную информацию от Новицкой, которой в 1929 — 1930 годах было разрешено ездить на свидания с мужем. Он получил также известия от сестры Имельды, у которой закончился срок заключения. Тогда на Соловках содержались двадцать три католических священника. Среди них были о. Николай Александров, заболевший тифом, аббат Юзвик, сохранявший, несмотря ни на что, бодрость духа, аббат Ильгин, бывший настоятель харьковского прихода. Эти священники могли служить мессу. Православные монахи, остававшиеся на острове до 1929 года, тайно передавали им вино. После того как монахов вывезли с Соловков, верующие католики посылали священникам сушеный виноград; они размачивали его и приготовляли евхаристическое вино. К 1930 году и это стало невозможно — по причине ужесточения надзора и отсутствия сушеного винограда.

Осталось еще одно свидетельство о мученичестве соловецких узников. Бывший настоятель полоцкого храма Адольф Готтлибо-вич Филипп во время свидания с матерью передал ей написанную мокрым химическим карандашом на двух кусках ткани петицию на имя председателя ВЦИК Калинина, в которой были перечислены имена всех католических священников, находившихся на Соловках — живых и уже умерших. В петиции были перечислены все страдания узников и беззакония, жертвами которых они стали. Возвратившись на материк, мать священника принесла этот документ в конфессионал к Невё. Это произошло в воскресенье, 7 сентября 1930 года. Невё передал документ Эрбетту, который послал его дипломатической почтой монсеньору д'Эрбиньи, чтобы тот вручил его Пию XI. Д'Эрбиньи передал петицию в редакцию английской протестантской газеты "Morning Post", которая и опубликовала этот документ.

С годами система эксплуатации заключенных становилась все совершеннее. В 1929 году некий отправленный на Соловки нэпман предложил ГПУ использовать ручной труд заключенных на больших стройках — таких, как Беломорстрой, Волгобалт, железные дороги в Сибири. С тех пор заключенные стали важным экономическим фактором, источником дохода для государства и управления лагерями. Например, инженер зарабатывал тогда 600 рублей в месяц. Если же его приговаривали к заключению, то за ту же работу он мог получить не больше 42 рублей (письмо Невё от 22 декабря 1930 года). С 1930 года вся система лагерей была подчинена единому руководству — Главному управлению лагерей при ГПУ — ГУЛАГу, о котором спустя сорок лет Александр Солженицын напишет свою трагическую эпопею.

В Сибири
Срок заключения монсеньора Слосканса на Соловках истек, и 29 октября 1930 года он вышел на свободу. Епископ решил обосноваться в Могилеве, куда он прибыл 1 ноября^clxv. Из его дневника нам известно, что 8 ноября он снова был арестован. Невё писал об этом в письме от 12 декабря 1930 года. "Приехав в Могилев, монсеньор Слосканс решил, что полностью свободен. Он отслужил мессу: сразу же собралось много верующих. На следующий день он собирался совершить торжественную понтификальную мессу; монсеньора ожидало огромное скопление верующих; поскольку епископ не появлялся, делегация из четырнадцати прихожан направилась в ГПУ, чтобы выяснить в чем дело. Четырнадцать делегатов были арестованы, а святой епископ исчез; с тех пор о нем не было никаких известий". "Вся Россия, — писал в заключение Невё, — томится в страхе". Монсеньор Слосканс был отправлен по этапу в Москву, Иркутск, Красноярск, Енисейск. 1 июля 1932 года он доехал до Туру-ханска. Континентальный климат этого района, возможность покупать свежее молоко и ходить на рыбалку показались епископу и католическим священникам неожиданным послаблением по сравнению с холодным и сырым климатом Соловков.

В корреспонденции Невё за 1931—1933 годы ничего не говорится о тех условиях, в которых протекала ссылка Слосканса. 16 января 1933 года Невё сообщил в Рим о шагах, предпринятых поверенным в делах Латвии Билманисом с целью добиться освобождения епископа. В следующей депеше, от 30 января того же года, он сообщал, что в четверг, 19 января, в здании НКИДа на Спиридоновке состоялась встреча Билманиса с доставленным из Сибири Слоскансом. Слосканс трижды заявил, что не покинет Россию без разрешения Святого Престола. Латвийский дипломат заверил его, что такое разрешение есть. Тогда он согласился на обмен и вечером в субботу, 21 января 1933 года отбыл из Москвы. Невё не удалось с ним встретиться. На советско-латвийской границе монсеньера Слосканса обменяли на задержанного на территории Латвии коммунистического агитатора Стаховского. Епископ приехал в Ригу, где его ожидало письмо от монсеньера д'Эрбиньи, советовавшего соблюдать максимум осторожности, — впрочем, сам д'Эрбиньи в данном отношении был далеко не всегда безупречен.

Слосканс поспешил в Рим. 30 марта на вокзале Термини его встречали монсеньор Качча Доминьони, камергер Пия XI, монсеньор Конфалоньери, прелат антикамеры — оба будущие кардиналы, а также члены комиссии "Про Руссиа" и ее президент д'Эрбиньи, "к которому монсеньор Слосканс всегда относился с большим уважением". Эти слова из некролога на Слосканса, помещенного в "Osservatore romano" за 18—19 мая 1981 года, были, насколько я помню, первым похвальным упоминанием имени д'Эрбиньи на страницах этой газеты со времени его смерти, наступившей 23 декабря 1957 года.

Слосканс был назначен ассистентом при престоле в то самое время, когда в июле 1933 года д'Эрбиньи, совершив паломничество в Лизье, вернулся в Рим и ожидал нового назначения. Когда в октябре того же года д'Эрбиньи, удаленный из комиссии "Про Руссиа", покинул Рим, пошли слухи, что его преемником станет монсеньор Слосканс. Он проводил реколлекцию для русских священников, находившихся в Риме. 2 февраля 1934 года д'Эрбиньи писал Невё: "Бедный монсеньор Слосканс находится в осаде в Руссикуме, испытывая еще большие унижения, чем во время заключения". В конце концов он вернулся в Латвию и стал ректором высшей семинарии в Риге.

Но мученичество Слосканса на этом не завершилось. Он прошел через огонь оккупации Латвии, последовавших одна за другой, — советской в июле 1940 года и немецкой в июле 1941 года. Монсеньор Слосканс заявлял, что он готов вернуться в Россию. Когда в конце 1943 года советские войска вновь заняли Латвию, немцы вывезли его с собой, и он оказался в лагере Шнайдемюле. После окончания войны он поселился в аббатстве Мон-Сезар в Лувене. 7 октября 1946 года, по дороге в Рим, он ненадолго задержался в Париже и зашел к Невё. 9 октября того же года, всего за восемь дней до своей смерти, Невё писал одной из своих духовных дочерей, что по причине сильной икоты он не смог присутствовать на хиротонии епископа Орлеанского монсеньора Пикара де ла Вак-ри и был таким образом лишен праздничного завтрака: "Что поделаешь — после моей хиротонии тоже не было никакого завтрака, как и после хиротонии этого замечательного человека, истинного исповедника веры монсеньора Слосканса, которого я не видел с октября или ноября 1926 года и которого мне удалось вырвать из когтей ГПУ. Он смог выбраться из Латвии, а позавчера (7 октября, в понедельник) даже зашел ко мне перед отъездом в Рим. Каким же страшным мучениям подвергали безбожники в России, да и не только там, верных христиан! И каким мужеством надо было обладать, чтобы сохранить твердую веру в окружении этих слуг сатаны". Поистине, прекрасные слова о монсеньоре Слоскансе! Этот исповедник скончался на закате долгой и полной страданий жизни в Лувене, 18 марта 1981 года, в возрасте 88 лет.

Монсеньор Антоний Малецкий

и его коадьютор монсеньор Теофил Матуланис
Вслед за Слоскансом наступил черед Малецкого^clxvi. В его жизни это был уже не первый арест. Будучи еще молодым священником, при царе, Малецкий три года сидел в превращенном в тюрьму доминиканском монастыре в Аглоне. Потом он был викарием в церкви святого Станислава в Петербурге и уделял большое внимание духовному окормлению детей и молодежи. Он даже ездил в Турин, чтобы познакомиться с воспитательными заведениями дона Боско, и по возвращении в Петербург основал приют для мальчиков, который затем перевел в Лугу, город в ста двадцати километрах к югу от Петербурга — в Луге был более здоровый климат. В марте 1923 года его судили на московском процессе вместе с другими католическими священниками и монсеньером Цепляком. Суд приговорил Малецкого к трем годам заключения в Сокольнической тюрьме, а в 1925 году он был освобожден досрочно.

13 августа 1926 года в ленинградской церкви Лурдской Божией Матери монсеньор д'Эрбиньи в присутствии двоих свидетелей — о. Амудрю и о. Доминика Иванова, исполнявшего обязанности викария, — совершил епископскую хиротонию Малецкого. Но вскоре Советам стало об этом известно, и 5 мая 1927 года епископ был арестован. Чтобы избежать отправки по этапу, он согласился дать расписку, что добровольно уедет из Ленинграда, и 13 мая того же года за свой собственный счет отправился в Архангельск. Таким образом ГПУ убило двух зайцев одним выстрелом: с одной стороны, удалось избавиться от присутствия в Ленинграде католического епископа, а с другой — когда начальника ленинградского управления ГПУ Комарова спросили, арестован ли Малецкий, он мог ничтоже сумняшеся отвечать, что нет. Когда один поляк, служащий железной дороги, сообщил Малецкому, что он не считается арестованным, тот поспешил вернуться в Ленинград, где 10 сентября 1928 года состоялась его встреча с Невё. "Я собирался нанести ответный визит о. Амудрю, — писал Невё, — и добрый монсеньор Малецкий просил передать мне, что хочет со мной познакомиться. Вечером в воскресенье, 9 сентября, я отправился в дорогу и утром в понедельник был в Ленинграде. В тот же день с наступлением сумерек в сопровождении о. Амудрю я посетил Монсеньора. Я нашел Его Преосвященство в добром здравии. Он не боится долгих польских служб и утверждает, что и сейчас нисколько не устает в конфессионале, на кафедре и у алтаря. При этом надо помнить, что с ним уже дважды случался удар. Он и сам помнит об этом и попросил меня представить на рассмотрение Рима вопрос о генеральном викарии.

Монсеньор Малецкий опасается ареста. Он хотел бы назначить генеральным викарием прелата Пжырембеля, поскольку тот пользуется авторитетом среди верующих и обладает сильным характером. Монсеньор считает, что другой кандидат — аббат Матуланис — возможно, и пользовался бы большей любовью среди священников, но он литовец (родом из Литвы). Монсеньор заранее подчиняется любому решению, принятому Римом. От себя добавлю, что по выходе от епископа о. Амудрю сообщил мне, что ленинградские католики очень любят аббата Матуланиса и что именно по его призыву были собраны большие пожертвования на церкви; что же касается прелата Пжырембеля, то в свое время он давал какие-то обещания ГПУ, так как один агент ГПУ, говоря о прелате, сказал: "Он нас обманул".

К концу 1928 года тучи над Малецким стали сгущаться. В сентябре Невё писал в Рим: "Один недавно вышедший из заключения католик сказал мне, что прокурор спрашивал у него, почему Малецкий до сих пор в Ленинграде: «Если он не уедет из города — мы арестуем всех священников. Если так пойдет и дальше через пять-шесть лет в России не останется ни одного католического священника»". Предвидя арест Малецкого, Рим назначил ему коадьютора, избрав на эту должность того священника, которому отдавали предпочтение Невё и Амудрю — аббата Теофила Матуланиса.

Теофил Матуланис родился 4 июля 1873 года в Литве, в 1900 году был рукоположен во священника, в 1910 году — назначен настоятелем церкви Святейшего Сердца Иисусова в Петербурге. В марте 1923 года его арестовали вместе с другими католическими священниками и монсеньером Цепляком и, как и Малецкого, приговорили к трем годам тюремного заключения, но отпустили досрочно — в 1925 году.

Ниже мы приводим текст декрета комиссии "Про Руссиа", имеющего силу буллы, в котором говорится о назначении монсе-ньора Матуланиса епископом^clxvii:

Совершено в Риме, в секретариате папской комиссии по делам России, 28 декабря 1928 года.

А. Кардинал Синсеро, Президент,

Каролус Марготти, Секретарь

Копия заверена † Мишель д'Эрбиньи, О. И.

титулярный епископ Илионский

Хиротония состоялась в тайне, рукополагал монсеньор Ма-лецкий, и произошло это в Ленинграде 9 февраля 1929 года. 15 февраля Невё отправил в Рим документ, сообщавший о хиротонии: "Воля Святого Отца осуществилась, Слава Богу!" Вот перевод латинского текста этого письма, сохранившегося в наших архивах: "Настоящим подтверждаю, что священник Теофил Матуланис был мною рукоположен во епископа 9 февраля года от Рождества Христова 1929-го в Ленинграде (in Leninopoli)". Документ подписан хиротонисавшим епископом Антонием Малецким, новохиротонисанным Теофилом Матуланисом и двумя свидетелями — о. Жан-Батистом Амудрю и о. Августином Пронцкетисом^clxviii, который в 1923 году тоже проходил по делу Цепляка и, подобно Малецкому и Матуланису, был приговорен к трем годам тюремного заключения.

После этого монсеньора Матуланиса трижды вызывали в ГПУ, но, очевидно, не задавали вопросов о его хиротонии. Тем не менее Невё полагал, что у ГПУ появились какие-то подозрения. Сообщение о хиротонии было послано настоятелю церкви Петра и Павла аббату Лупиновичу. "Может быть, он получил его уже вскрытым?" (Невё, 14 октября 1929 года.)

Наконец, в конце 1929 года, Матуланис был арестован. Невё допускал, что из него вытянули какие-то признания, так как вскоре после ареста в дом Матуланиса наведывался агент ГПУ, интересовавшийся у прислуги, где находится "капуста". Через некоторое время в церкви были найдены спрятанные Матуланисом деньги. Хотя Рим подошел с величайшими предосторожностями к назначению преемника Малецкому и разделению полномочий между литовцем Матуланисом — коадьютором, и поляком Пжырембелем — генеральным провикарием, оба они были арестованы и приговорены к десяти годам заключения на Соловках (письмо от 27 октября 1930 года). Ни одному из них не было суждено отсидеть до конца срока. Монсеньор Пжырембель в результате обмена смог в 1932 году уехать в Польшу, а монсеньор Матуланис в 1933 году — в Литву. Он обосновался в каунасской семинарии, и в "Annuario pontificio" за 1934 год упоминается как коадьютор апостольского администратора в изгнании. 24 марта 1934 года он был принят Пием XI, в 1935 году — совершил поездку в США, в 1936-м — назначен председателем Католического действия в Литве.