Бұл басылым «Отырар кітапханасы» ғылыми орталығының құрылғанына 10 жыл толуына арналады

(№62) ПОСТАНОВЛЕНИЕ 1929 ГОДА ФЕВРАЛЯ 10 ДНЯ Г.КЫЗЫЛ-ОРДА

жүктеу/скачать 2.69 Mb. бет 30/36 Дата 25.02.2016 өлшемі 2.69 Mb. #21355

Бұл бет үшін навигация:

• (№63) ОБ АРЕСТЕ ГРАЖДАНИНА ДУЛАТОВА МИРЯКУБА
• (№64) СТЕНОГРАММА ПРОТОКОЛА ЗАПРОСА БАЙДУЛЛАЕВА АГАБЕКА
• (№65) ПРОКУРОРУ РЕСПУБЛИКИ КССР 1
• (№66) ПП ГПУ ПО КАЗССР ТОВ. ВОЛЛЕНБЕРГУ (ЛИЧНО)
• (№67) НАЧАЛЬНИКУ ВОСТОЧНОГО ОТДЕЛА ПП ГПУ. ТОВ. ПЕТРОВУ
• (№ 68 ) УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ ОМАРОВА ЕЛДЕСА И ДР 1 .

(№62) ПОСТАНОВЛЕНИЕ 1929 ГОДА ФЕВРАЛЯ 10 ДНЯ Г.КЫЗЫЛ-ОРДА (257 стр.) Я помощник начальника Восточного отдела ПП ОГПУ по КССП - Саенко, рассмотрев сего числа материал, находившийся в следственном деле № 6, на Жаленова Карима, по обвинению его в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 58-7; 59-11 и 59-3 УК НАШЕЛ: что Жаленов Карим является членом подпольной контрреволюционной организации, созданной для свержения Советской власти и оказывавшей поддержку басмаческому движению в Средней Азии, а потому и руководствуясь ст. ст. 128 и 147 УКП ПОСТАНОВИЛ: привлечь Жаленова Карима по делу в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение в совершении вышезначенных преступлений. Меру пресечения в отношении его избрать – содержание под стражей при ПП ОГПУ по КССР. Копию настоящего постановления направить РСО ПП ОГПУ по КССР – для исполнения. Помощник начальника Восточного отдела – Саенко. «Согласен» начальник Восточного отдела – Петров. «Утверждаю» – ПолПРДЕ ОГПУ по КССР – Волленберг. Настоящее постановление мне объявлено: виновным себе не признаю Обвиняемый К.Жәленов – (қолы)1. *** *** *** (№63) ОБ АРЕСТЕ ГРАЖДАНИНА ДУЛАТОВА МИРЯКУБА (259 стр.) Гражданина Дулатова Мирякуба от занимаемой им должности литературного сотрудника в редакции газеты «Еңбекші қазақ» – отстранить с 3-го января сего года, то есть с момента привлечения его к ответственности, о чем сообщить по месту службы Дулатова редакции газеты «Еңбекші қазақ. Помощник начальника Восточного отдела – Саенко. «Согласен» начальник Восточного отдела – Петров. «Утверждаю» – ПолПРДЕ ОГПУ по КССР – Волленберг. 11/ІІ-29 г. *** *** *** (№64) СТЕНОГРАММА ПРОТОКОЛА ЗАПРОСА БАЙДУЛЛАЕВА АГАБЕКА «4» февраля 1929 года (272 стр.) С Адиловым Динмухамедом я знаком с 1922 года. Все время находился в своем ауле, был безработным, знакомых мало было и вот потому в 1925 году я поехал к Динмухамеду, он служил в то время в Чимкенте секретарем Губсуда. Я просил его устроить меня на службу, так как знакомых у него было много. Он мне сказал, что скоро поедет в Кзыл-Орду и предложил мне ехать с ним. В 1925 году июле месяце я, он, брат его Аскар и его жена приехали в Кзыл-Орду и остановились на квартире у Ходжанова. Динмухамед дал мне отношение, в котором говорилось о моем и его брате Аскаре устройстве в Уголовный розыск. Нас приняли, меня послали в Аулие-Ата, а брат не пожелал поехать. Я там послужил до 1927 года и при сокращении штата был уволен. В начале марта месяца к нашему аулу прикочевал Адилов. В местности Джайылма он услышал, что арестован его брат Байсейт, остановился здесь и послал в Чимкент разузнать, кем и и за что арестован Байсеит Уразбека Наубаева, он сейчас милиционер или рассыльный в Таминском районе. Последний возвратился и сказал, что Байсеит направлен в Кзыл-Орду. Затем он также сказал, что видел Аймауытова, который ему сказал, чтобы сам Динмухамед вернулся бы обратно к себе. Динмухамед просил меня вместе с ним поехать в Кзыл-Орду узнать о положении брата. Так как я ему обязан, был вроде джигита, вынужден был согласиться, но предварительно просил отпустить меня посоветоваться со своей матерью и родственниками. <Бұдан кейін олар Қызыл-Ордаға барады. Д.Әділевтің өзі далада сексеуілден күрке жасап, сонда қалады. Ағабекті Испулов арқылы С.Сәдуақасовқа жібереді, С.Сәдуақасов арқылы С. Сейфуллинге хат жолдайды. Олар Испуловтың үйінде кездеседі – Т.Ж. >: «Динмухамед говорил о покушении на Голощекина. Испулов ничего не сказал, а Дулатов ответил: « что если убрать Голощекина, на его место будет назначен другой, от этого пользы не будет». С ним согласился и Испулов». <Бұдан әрі Әділевпен бірге қалай ұсталғанын, Дулатовқа тілше әкелгенін айтады. Көрсетінді олардың ұсталуымен бітеді – Т.Ж.>. *** *** *** (№65) ПРОКУРОРУ РЕСПУБЛИКИ КССР 1 Прокурору Республики КССР от научного сотрудника, члена Презид. Госплана, заключенного в камере №1, при П.П. ЧЛУ <...> Между тем ход и характер допроса укрепляют во мне уверенность в том, что до выявления сути дела еще далеко, и что я обвиняюсь скорее по прошлой моей деятельности, чем по настоящей. Прошлая моя деятельность, связанная с деятельностью «Алаш-Орды», амнистирована двухкратным постановлением ЦИК (от 1919-го года № 20). Таким образом о ней (прошлой моей деятельности) может быть упоминаемо постольку, поскольку деятельность моя в настоящем будет признана отрицательной. Я лично того мнения и убеждения, что в течении 9-и- летней моей деятельности на советских ответственных постах я не только не совершил чего-либо противогосударственного, но даже не давал повода к подозрению в том. Это – мое убеждение. В частности по существу предъявлено мне обвинение (срыв компании по конфискации скота) самым категорическом образом заявляю, что это – пошлая ложная выдумка грязных лиц. Такой же является и связывание моего имени с переходом отдельных казахов в Китай и особой земельной политикой, в которой я будто бы участвовал. (Такие намеки в содержании допроса). По существу этих совершенно ложных и кем-то навязываемых мне обвинений заявляю следующее: 1. Я был председателем и секретарем комиссии по экономическому обоснованию некоторых пунктов законопроекта о конфискации скота. Если бы я был принципиально далек от этих идей, то я мог отказаться от участия в этой работе, тем более, что последняя совершенно не входит в круг моих обязанностей по линии Госплана. 2. Никто из моих родных из аула, в котором я провел отпускное время, не подвергался конфискации, чтобы допустить (психологическую) возможность противодействия с моей стороны. Аул, в котором я жил, находился в 80-120 верстах от мест, где происходили конфискации бедноты по выявлению баев, чтобы допустить руководство или влияние с моей стороны в отношений баев от бедноты. 3. Никогда бы я (если я был даже антисоветским элементом) никому не мог давать совета о переходе в Китай, так как всем памятны и известны последствия таких переходов в прошлом (стоить вспомнить случай периода 1916, 17 и 18 гг.) – полной гибели и разорения перешедших. К тому же не было случая в том районе, где я жил, земельными вопросами не занимались и не занимаются. С 1922 года как я ушел из Семипипалатинского Губернского земуправления, не приходилось заниматься и в Госплане, так как я работал по линии торговли и кооперации. В виду изложенного и того обстоятельства, что я сижу 55 дней без всякой вины с моей стороны. Прошу Вас ускорить допрос, гарантировать полнейший объективизм в расследовании моего дела или освободить меня из под стражи. 9/ХІІ – 28 г1. (358-359 стр.) *** *** *** (№66) ПП ГПУ ПО КАЗССР ТОВ. ВОЛЛЕНБЕРГУ (ЛИЧНО) (от) заключенного в камере № 3Габбасова ЗАЯВЛЕНИЕ Я нахожусь в заключении с 15-го октября 1928 года. 10 ноября 1928 года мне предъявлено обвинение в срыве компании по конфискации скота у байства - по ст.58/13УК. Допрос, начавшийся с 10,11- 1928 и закончившийся 28-11, 1928г. касался, главным образом, прошлой моей деятельности по связи с бывшей «Алаш-Ордой» и только два или три пункта допроса общего характера относятся к пункту предъявленного мне обвинения: 1) Как я смотрю на конфискацию скота и 2) Были ли у меня совещания с баями по поводу кооперации и пр. Кроме подобного рода вопросов, никаких конкретных данных? Когда, где, что я совершил и каковы последствия совершенных мною действий ?– не смотря на мои настоятелные требования следователем мне предъявлено не было. Такое положение было через месяц после окончания допроса, т.е. 29,ХІ, 1928г. Следователь объявил мне, что следствие окончено и что дело будет направлено в коллегию ГПУ, при этом мне не был предъявлен для прочтения следственный материал. Поскольку все вопросы общего характера, заданные мне следователем, имели цель установить общую мою характеристику – то я, естественно, просил следователя допросить ряд лиц, в том числе бывшего Председателя Госплана тов. Кулумбетова и Председателя С.Н.К. тов. Нурмакова, как лиц, именно соприкасавшихся со мною в процессе моей работы в Госплане и потому могущими дать оценку общей политической моей линии и образу моего поведения. Но в этом мне также отказано следователем. Сформулированное следователем на словах (письменного заключения я не видел) в отношении меня обвинение заключается в систематическом срыве мероприятий по советизации аула, состоящем в нижеследующем: 1. Мне предъявлены отрывки из дневника некого доктора Павлова, как база для определения организованного характера отношений казахских работников и в частности – моего, к коммунистической партии и тем самым для обоснования обвинения в «систематических срывах». В этом документе (единственном предъявленном мне из всего следственного материала), относящемся к 1921 году, говорится о том, что я будто бы сказал: «Мы противодействуем развитию коммунизма в степи». Не смотря на наличие показания Павлова, я, положа руку на сердце, заявляю, что этого случая абсолютно не помню. Одно из двух, - либо доктор Павлов спутал меня с кем-нибудь другим, либо я позабыл. Во всяком случае нет никакого расчета скрывать этой случай, тем более при наличии отрывков из дневника (разумеется я не предполагаю злого умысла со стороны Павлова). Я и до сей минуты держусь того убеждения и сознания, что я с ним не знаком. Совершенно непонятно, каким образом я считаю его (Павлова) за незнакомого человека, если я, как он утверждает в своем дневнике «имел беседу в течение двух часов за чашкою чая». Непонятно потому еще, что Укубаевы, к которым прибыл Павлов, с лета 1919 года не живут в Семипалатинске и что, во 2-х –каким образом, с какой целью и в какой форме мог говорить такие вещи человек, которого впервые встречаю (слова Павлова). Если это факт, то не относится ли он к 1919 году (при колчаковской власти?)?. В пользу этого говорят следующие данные: в 1919 году я занимал комнату у Укубаевых и целую зиму оставался за председателя Губернской Земской Управы, сокращенное название «Губзем». Не смешивает ли Павлов председателей «Губзема» с «Завгубземотделом». Загадочность всего этого укрепляет во мне уверенность в том, что ошибается доктор Павлов – очевидно, путая меня с кем-нибудь, либо, смешивая указанные две должности, относящиеся к различным периодом моей службы (1919г. и 1921г.). Во всяком случае я не придаю этому документу политического значения, так как для всякого ясно, что ни один мало-мальски политически грамотный человек не стал бы открывать каждому встречному, совершенно незнакомому человеку, свои карты по вопросам, относящимся, по мнению следователя, к «организованной деятельности определенной политической группы». Меня обвиняют (пишу со слов следователя, письменных документов не видал) – в том: а) Что я будто бы руководил выборами на съезде уполномоченных Алашского Райсельсоюза в 1924 году (когда я не присутствовал на союзе съезда и находился в отпуске на расстоянии более 200 верст от города, где происходят выборы) и в 1925 году, когда мои выступления касались исключительно кооперативного строительства в степи. Мои взгляды на кооперативное строительство и выступления на съезде можно выяснить из 1) Протокола постановления Правления Союза и 2) Протокола Союза. б) Что я, сидя здесь в Кзыл-Орде, будто бы руководил родовой партией Семипалатинского уезда в 25/26 году. Справедливо ли вообще утверждение, что деятельность одной социальной группы является продуктом деятельности отдельных лиц. Ведь для того, чтобы связать меня родовой партией в Мендешевской волости, нужно же логику вложить в известные границы и иметь достаточную комбинацию связанных причин и возможностей во времени и пространстве! Этого ни у кого нет и не может быть. Нельзя же ведь все, что ни случилось в Мендешевской волости, сваливать на меня. Категорически заявляю, что никакого отношения к указанной родовой группировке я не имею. Мое имя связывают с этой партией потому, что в 1917 и 1918 гг. областной казахский комитет (в составе которого находился и я) опирался на фамилии Молдабаевых, около 40 лет почти бессменно управлявших указанной волостью. Нами руководили в то время исключительно революционные соображения, но отнюдь не родовые. Впоследствии лавируя в различных условиях, Молдабаевы стали объектом своих действий выбирать меня, главным образом потому что они видели пред собою только меня (Я из той же волости: Казахский комитет рассыпался) и – главное, это нужно было некоторым ответработникам, моим «друзьям», находившимся и находящихся в тесной связи с Молдабаевым. Это – единственное объяснение всей этой истории. Другого нет и не может быть. 3. Мне ставится в вину также то, что я будто бы являюсь одним из вдохновителей какой-то особой политики по земельному вопросу. Для иллюстраций этого приводится следователем беседа моя с тов. Омаровым за ужином в горсаду (см. приложенное при нем мое письмо т.Омарову). Мои взгляды по земельным вопросам изложены в протоколе допроса. В частности заявляю, что в 1921-22 гг. я порвал всякую связь с земельными вопросами. Не приходилось мне заниматься ими и в Госплане и Кооперации. Я прошу Вас не отказать сделать очную ставку с т.Омаровым, Султанбековым и др., ведь по словам следователя обвинение строится на показаниях Омарова, или волостных. Мое открытое письмо тов.Омарову в местной газете. 4. По основному пункту обвинения (срыв компании по конфискации скота) мне никаких конкретных данных (когда, где, что я совершил и в чем выражаются последствия совершенного) – следователем не предъявлено за исключением 2-х, 3-х вопросов общего характера, о которых написано выше (см. Протоколы допроса). По этому поводу распространяться не буду (поскольку не предъявлено фактических данных). Я считаю, что лучшим, чем какие-либо кляуза-сплетни и пр. – показателем моего отношения к вопросу о конфискации скота и должна стать та работа по экономическому обоснованию некоторых пунктов законопроекта о конфискации, в который я участвовал (прошу приложить к делу этот документ), а выражением моих общеполитических взглядов является мое заявление на имя Семипалатинского Губкома в 1925 г. и ответы на вопросы следователя. Следователь, не удовлетворившись этими данными (очевидно, он рассматривает их, как показную сторону медали), предложил мне (26.27 и 28 ноября) выступить в печати по основным вопросам, на что я ответил категорическим отказом, последний мотивируется мною тем, что прежде всего я дорожу своим именем гражданина и не хочу, чтобы мое поведение в какой-либо ситуации могло быть двусмысленным и в частности – сидя за решеткой, не желаю создать представление, что я таким путем как бы пытаюсь искупить свою «вину». Вообще говоря, отказ этот не есть принципиальный отказ: я всегда готов выступить публично в другой обстановке, но не за решеткой. Характерно здесь то, что все перечисленные выше пункты приводятся совершенно голословно, без всяких фактических данных и искусственно спаяны между собою. Естественно возникает вопрос – если моя деятельность за период 1919 по 1929 гг была направлена к систематическому срыву советских меропиятий, то почему же не были своевременно приняты меры и меня оставляли до сего времени в покое и на службе»? – Неужели кем-нибудь (органами надзора) руководило злое намерение дать разростись этому чрезвычайно вредному влиянию с моей стороны?! Анализ изложенного устанавливает тенденциозное построение всего следствия, совершенное отсутствие какой-либо вины с моей стороны, не говоря о систематическом срыве и полную мою безпомощность в смысле реабилитации своего имени, так как никаких материалов, фактических данных мне не предъявляли и весь следственный материал направляется в коллегию Г.П.У. без малейшей возможности с моей стороны оказать следствию какое-либо содействие в смысле установления истины. Тенденциозность эта основывается, по моему убеждению, во 1-х, на показаниях, на сплетнях (явлениях не редких в нашем Казахстане) грязных лиц, на ложной основе, введших Г.П.У. в заблуждение, и во 2-х: к прошлой моей деятельности по связи с бывшей «Алаш-Ордой», кстати сказать – амнистрированной двухкратными постановлениями Президиума ВЦИП (от 1919г. И 1920г.), почему у меня создается впечатление, что меня обвиняют не столько за деятельность мою в настоящем, сколько в прошлом, ибо я глубоко убежден в том, что в течение последних 9 лет я честно служил Советской власти. В виду изложенного и того, что я совершенно незаслуженно нахожусь 86 дней под стражей, убедительно прошу лично ознакомиться со всем следственным материалом, тщательно проверить и взвесить справедливость моих признаний и сделать соответствующие выводы. Настоящее мое заявление прошу приобщить к моему делу. Приложение: открытое письмо Омарову1. 9.1.1929. Кзыл-Орда. *** *** *** (№67) НАЧАЛЬНИКУ ВОСТОЧНОГО ОТДЕЛА ПП ГПУ. ТОВ. ПЕТРОВУ 25/1. 29г. Замечания Ваши... <…> «С общенациональными свойствами» – хотя вынужденно сознавал и отчетливо знал – наличие внутри его (народа) социального неравенства и наличие характерных черт общества. Кроме того, указанными обстоятельствами и неверием в созидательную силу Октябрьской революции обуславливаются также те условия, которые в прошлом мы допускали на «местах» - возможности для самоопределения казахского народа, как необходимой базы для его действительного раскрепощения и культурно-экономического роста в дальнейшем. Октябрьская революция разорвала оковы гнета национальностей, дала им возможность самоопределения (то, что составляло основное в моей идее), растрясла старые основы общественной экономики, исходившей к идеологии и создала и продолжает еще создавать новые основы жизни, новые преобразования. Она достигла дальнейшего своего поступательного движения в жестокой классовой битве, воплотила свое содержание общества, подвергла переоценке всех «ценностей» и окончательно убедила всех в творческой своей силе. Весь этот гигантский процесс, требующий изменения общественных отношений, не может пройти бесследно для тех, кто живет в обстановке этого процесса. Даже мертвые ведь изменяются под объективным влиянием среды, человек ведь не вещь, и идеология не зажатая форма. Вполне естественно, что я не мог стать исключением из общего правила. В сущности переломный момент в моем настроении наступил несколько раньше осени 1918 г. Летом 1919г. – после того, как мы пережили ряд политических систем, и на опыте убеждались в безполезности разговора с теми, кто не был способен к разрешению всяких общественных проблем, и что природа не была органически расположенной к нашей идее. Но окончательно это мое настроение и убеждение укрепилось в процессе 9-и летней моей работы на советских постах и, в особенности в последние 4-5 лет, когда мной были подведены итоги всему пройденному, и в процессе наблюдения и анализа я предстал перед образами совершающихся новых общественных преобразований и рядом реальных достижений, и наконец, когда я вижу, что основное ядро, наиболее производительная и подавляющая часть моей нации (середняк и бедняк) как составная часть рабоче-крестьянского блока входит в сферу благоприятствующей политики Советской власти и связывает свою судьбу с судьбой последней (Советской власти). По моему глубокому убеждению, для тех, кто любит свой народ, кто ставит своей целью истинное служение ему – оставалось выбрать толко один путь – принять программу Советского правительства и честно ему служить. Вот почему я неустанно утверждаю, что в течение 9-и лет честно служил Совесткой власти, и что ни в какие комбинации против этой власти не входил и не буду. Этим основным «кредо» определяется как содержание моего заявления в Семипалатинский ГубКом в 1925 г., так и мои показания на допросе по основным вопросам советского строительства – словом то, что составляет мою «исповедь» в настоящем. Прошу настоящий документ передать тов. Волленбергу, приобщив его к моему заявлению на его имя от 9/І-1929г., а копию с него переслать Прокурору РСФСР тов. Крыленко в дополнение к моему заявлению на его имя, переданному мной 14/І-1929г. Помпрокурору Республики тов.(Мусин бе, Мустафин бе?) при посещении камеры № 3. Х.Габбасов (Қолы) . 25/І-1929 г. «Виновным себя не считаю» – Х.Габбасов (Қолы)1. *** *** *** (№68) УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ ОМАРОВА ЕЛДЕСА И ДР1. Архив КГБ при СМ КазССР. Архив №124 т. 2 в 7-томах Дело по обвинению Омарова Елдеса и др. Начато январь 1929 г. 13 октября 1927 год пом.нач. ВО ППОГПУ по КССР, Логачев Омаров, в качестве подозр. Омаров Елдес, 1922 г.р., мест.рож. – Кустанай, последнее место жительство – г.Ташкент, казах, среднее сословие, до Февральской революции – учительствовал, работал в окружном суде в качестве переводчика, работал в «Алаш-Орде», преподаватель КазПедВуза в Ташкенте, незакон.среднее, холост, бывший член национальной партии «Алаш», политическое убеждение – националист, служба в армии – был политическим руководителем Кустанайского партизанского полка при «Алаш-Орде». <Тергеу ісі бірден Ә.Бөкейханов туралы сұрақтан басталған. Мұнда негізінен А.Бөкейхановтың Орынбор уезіндегі Бөрті болысына демалысқа барғаны айтылады. Сол сапардан кейін Ә.Бөкейхановты вокзалда қарсы алғандар мен соған қатысы бар адамдар ұсталған. Оның ішінде жай ауылнайлар да бар. Бұл сапар туралы Елдес Омаров былай деп көрсеткен – Т.Ж.>: Приблизительно 15 июля 1927 года я, Омаров, выехал в Оренбург по поручению Казнаркомпроса для развития краевого музея. В Оренбурге я встретил Кадырбаева, члена коллегии Казнаркомюстиции, который сообщил мне, что его предложение использовать отпуск в Буртинской волости Оренбургского уезда Букейханов Алихан отказался, о чем уведомили его Кадырбаева письмом. Письмо Букейханова на имя Кадырбаева читал я лично. Мне было известно еще в Кзыл-Орде, что въезд Букейханову в пределы Казахстана неразрешен, по видимому в следствие неокончания его дела ГПУ в Москве. Из Оренбурга я Омаров, написал письмо Букейханову с приглашением его на Бузановский хутор Златоустовского округа, бывшего Глябинского уезда. На Бузановском хуторе проживают приблизительно тридцать дворов казахов, среди которых я имею знакомых еще с детства. В письме я просил Букейханова, чтобы он в случае согласия поехать на Бузановский хутор отдохнуть, телеграфировал бы мне в Кзыл-Орду. По возвращению из Оренбурга в Кзыл-Орду в Наркомпрос мною, Омаровым, от Букейханова была получена телеграмма о согласии ехать в указанное мною место. Через два дня я выехал на Бузановский хутор Златоустовского округа, куда прибыл 1 августа. Букейханов туда еще не приехал. На второй день ко мне приехал из Кустанайского округа Нурушев Габбас, находившийся там в отпуске. Нурушеву из Кзыл-Орды посылали телеграмму с предложением, чтобы он приехал в названный хутор. 11 или 12 августа приехал Букейханов Алихан. Вначале мною от последнего была получена телеграмма, что он выезжает 2 августа, вторая телеграмма получена от него, что он задерживается, выедет 8 августа. 9 августа Букейханов телеграфировал, что он выехал из Москвы. Во время нахождения у нас Букейханова, Омарова и Нурумова, первый информировал о положении землеустройства. Он сообщил, что раньше приехать не сможет потому, что его просили остаться в Москве для участия при рассмотрении в рабочей комиссии Наркомзема земельных норм для Казахстана. Кто просил персонально Букейханову задержаться в Москве, в качестве кого он там служил, мне Букейханов не говорил. Вначале рассматривались нормы Наркомземов РСФСР, докладывал которые один из сослуживцев наркомземов. Нормы эти было отвергнуты, вследствие недостаточного их освоения. Выступившие лица в защиту этих норм ссылались на авторитет профессора, кажется Верещагина, лично не помню. Выступил против этих норм Букейханов, который указал, что профессор, на авторитет которого ссылаются, при царизме работал в переселенческом управлении, заботился об интересах Русского дворянства. В 1913 или 1914 году этот профессор сдал с товарищем Председателя государственной думы Варун по Декрету участок земли на границе Тургайского и Кустанайского уездов. В своем выступлении профессор Верещагин преподнес положение в такой форме, что крестьяне Тульской губернии страдают от малоземелья и безземелья. Тогда как в Казахстане много избытков земли. С возражением выступил Букейханов, указав, что этот профессор раньше защищал интересы русских помещиков, отнимал земли у казахов-киргизов, передавая их русским помещикам. Если Тульским крестьянам нужна земля, мы, казахи будем разговаривать с ними непосредственно, а не при помощи таких профессоров. По мнению Букейханова представленные Наркомземом РСФСР земельные нормы приуменьшены, рассчитаны на выявление больших излишком земли в Казахстане. Эти нормы, говорит Букейханов, в перспективе рассчитаны на открытие колонизации Казахстана. Они направлены против интересов Казахского народа. Инициатива в данном случае исходят со стороны Русских спецов, сконцентрировавшихся в Наркомземе РСФСР. Если представленные спецами земельные нормы начать проводить в жизнь, это будет означать колонизаторскую политику в отношении Казахстана. Возмущаясь, Букейханов заявил, что политика Наркомзема РСФСР в настоящее время, поскольку в нем доминируют Русские спецы, бывшие колонизаторы, направлена снова к введению колонизаторства по отношению к Казахстану. Какие-либо методы борьбы с колонизаторской политикой Букейханов мне и Нурумову не предлагал. Он говорил, что если утвердить те нормы Наркомзема, разработанные профессором Швецовым, это явится реальным противодействием политике Русских спецов в Наркомземе РСФСР. По мнению Букейханова излишеств замли в Казахстане нет совершенно. Мнение это я, Омаров, поддерживаю полностью. По возвращению в Кустанай я узнал от заведующего Кустанайским Окружным Земельным управлением Кучербаева, что нормы Казнаркомзема, разработанные Швецовым, в Москве по неизвестным для него причинам не утверждены. Я, Омаров, заявляю, что классовый принцип землепользования в условиях Казахстана отвергаю. Землей казахский народ должен пользоваться независимо от социально-классовой принадлежности того или иного кибитковладельца. Согласен в том отношении, чтобы в первую очередь наделялась землей беднота, на новых правах и началах должны быть наделены землей и богатые казахи. Было справедливым принципом наделение землей я считаю подушно, а не подворно. оказания мне прочтены и записаны с моих слов правильно, в чем подписываюсь – Омаров. Допросил – Л.Лигачев *** *** *** жүктеу/скачать 2.69 Mb. Достарыңызбен бөлісу: