Богатырев Е. Г. Б73 Сергей Бубка.— М.: Физкультура и спорт

Фото

Б73 Сергей Бубка.— М.: Физкультура и спорт,

15ВЫ 5-278-00241-7

Книга посвящена олимпийскому чемпиону по прыжкам с шес­том, чемпиону и неоднократному рекордсмену мира Сергею Бубке. Рассказывается о тех, кто вдохновлял выдающегося спорт­смена в борьбе на рекордных высотах,— о его замечательных предшественниках Гаврииле Раевском и Николае Озолине, о его постоянном тренере В. А. Петрове, о соперниках. Затрагиваются в книге и некоторые социальные проблемы современного спорта.

Для массового читателя.

15ВЫ 5-278-00241-7

© Издательство «Физкультура и спорт», 1990.

Всегда на высоте
Эта книга об известном спортсмене — прыгуне с шес­том Сергее Бубке. Вы не найдете здесь технических под­робностей его тренировки или каких-либо особых методи­ческих советов, хотя наверняка есть люди, которым инте­ресно и это. Думаю, что многим куда интересней больше узнать о Сергее, как о личности, об истоках его нравствен­ности. В Сергее восхищает неукротимость духа, неисто­вость, самоотверженность, умение ставить перед собой сверхзадачи и решать их.

— Не хочу быть средним прыгуном! — говорил он не раз.— А ведь, чтобы добиться чего-то настоящего, надо полностью отдаваться своему делу и чем-то жертвовать. Жизнь пресна и неинтересна, если не ставишь перед собой высокие цели. Я не признаю середнячков, тех, кто плывет по течению или топчется на месте.

Его нравственный максимализм созвучен нашему вре­мени — времени революционных преобразований в обще­стве, времени перестройки. И вполне естественно, что Сергея Бубку, человека социально активного, коммуниста, члена Центрального Комитета комсомола, не могут не волновать процессы демократизации, будоражащие обще­ственное сознание.

Отчетливо помню наш разговор с Сергеем после апрельского 1985 года Пленума ЦК КПСС, на котором Ми­хаил Сергеевич Горбачев впервые огласил программу пере­стройки общества. В тот приезд Сергея в Москву мы договаривались обсудить с ним совсем другие проблемы. Но он мне и слова не дал сказать, сразу же начав говорить о том, что взволновало,— об откровенности руководителя

3

партии, о знании им жизни и болезней общества, о пер­спективах развития страны, нарисованных им не теми цве­тастыми красками, как это было принято в 70-е годы и в начале 80-х, а по-деловому, без громких фраз.

Потом еще много раз мы говорили с Сергеем на темы, волнующие всех нас,— о реальных переменах в жизни и о сопротивлении им бюрократического аппарата управле­ния, о нерешенных молодежных проблемах, о болевых точках физического воспитания... Иные из этих разговоров выходили далеко за рамки темы книги. И когда я перечи­тывал записи бесед с Сергеем, прослушивал кассеты с его интервью, то пришел к выводу, что представление о Бубке у читателей будет не полным без знакомства с его взгля­дами, далеко выходящими за рамки его любимого вида легкой атлетики. Но, чтобы все-таки не уводить читателя слишком далеко от привычного круга чисто спортивных проблем, я решил каждую главу начать с разговора, в какой-то мере созвучного ее теме.

За шесть лет нашего знакомства с Сергеем и его тренером Виталием Афанасьевичем Петровым мы перего­ворили о многом. В чем-то, наверное, заблуждались, в чем-то, может быть, опережали события, время. Но в од­ном Сергею отказать нельзя — в искреннем стремлении разобраться в переменах в нашем обществе.

Любой литератор, задумавший написать книгу о том или ином человеке, естественно, относится к своему герою с симпатией. И я не составляю исключения, хотя знаю, что мой герой отнюдь не ангел. Постоянная борьба за лидер­ство, за мировое первенство наложила определенный отпечаток на его характер. В любом споре — в том числе и с тренером — он всегда стремится к первенству. Бывает, что проигрывает (а кто из нас не проигрывает?). Но и терпя неудачи, не теряет достоинства.

Быть всегда на высоте—не просто. Победителями хо­тят быть все. Но на пьедестале всего одна высшая ступень. А значит, среди важнейших умений человека и искусство проигрывать.

Побеждать с честью и проигрывать с достоинством — не в этом ли высшая доблесть спортсмена, да что там спортсмена — любого из нас?

Сергей Бубка умеет и то и другое.

4

На шестом небе

• 
  Было время, Сергей, когда победы наших олимпийцев расценивались как доказательство приоритета социалистического строя над капиталистическим. Лично у меня нет никаких сомне­ний в том, что за ленинской концепцией социализма великое буду­щее, но наши отцы строили под руководством Сталина какой-то другой социализм. Да и мы сами при Брежневе успели приложить руку к созданию его аналога, когда демократический централизм воспринимался как единоначалие, когда народная власть таковой считалась лишь в силу инерции, когда человеческая личность ниче­го не значила... Теперь мы знаем, что блеск олимпийских медалей не в состоянии затмить наши просчеты в других областях, в том числе в такой важной, как укрепление здоровья народа. Не потому ли иные победы и рекорды, даже мировые, сегодня воспринимают­ся многими без прежнего энтузиазма?
  
• 
  Ну и вопрос — прямо как в программе «Взгляд»!
  
• 
  Спасибо за комплимент — ведь на сегодня эта программа лидер нашей телепублицистики... Но вернемся к теме нашего разговора.
  
• 
  Пожалуй, вы правы. Ныне победы звезд советского спорта уже не ассоциируются с нашими социальными завоеваниями и тем более с «преимуществами казарменного социализма», от принципов которого мы, к счастью, начали отходить. Но это не значит, что победы советских спортсменов на международной аре­не не столь нужны обществу. В какой области деятельности Со­ветский Союз сегодня диктует моду в мире? В космических делах и в спорте. Стало быть, мы подаем пример, как надо работать, как надо жить. Быть первым в своем деле... Разве это не почетно? А мы — первые, мы — самые сильные. Что же в этом плохого?
  

— Этот прыжок вышел самым обычным по ощущени­ям, даже, пожалуй, корявым,— скажет он мне по прошест­вии недели после рекорда, когда мы вместе по штрихам станем восстанавливать картину исторического для легкой атлетики дня — покорения шестиметрового рубежа,— Прежние рекорды вызывали у меня, пожалуй, больший всплеск эмоций. А может быть, это так только показалось мне после перегрузок, испытанных во Франции...

Парижские соревнования не значились в личном кален­даре Сергея Бубки, составленном на весь сезон его трене­ром Виталием Афанасьевичем Петровым. О том, что ему предстоит в них участвовать, Сергей узнал ранним утром в день старта, когда в столичной гостинице «Спорт» уже собирался в дорогу. Перед вылетом в Париж позвонил из аэропорта Шереметьево в Донецк тренеру и спросил, как быть. Тренер ответил дипломатично: «Ориентируйся по самочувствию», предоставив Сергею полную свободу дей­ствий. И он сразу же решил: раз просят, надо прыгать. Прыгать по-уллному: при благоприятных обстоятельствах сражаться до конца, а если вдруг прыжки не пойдут, оставить порох сухим до выступления в Ницце на плановых соревнованиях, входящих в зачет «Гран-при». Там, в Ницце, они с тренером рассчитывали посягнуть на мировой ре­корд, а в Париже, где так неожиданно представилась

6

возможность выступить, можно провести генеральную ре­петицию перед его штурмом.

Обычно наши прыгуны появляются в секторе часа за два до начала выступления — приглядываются к тому, в каких условиях проходят соревнования, оценивают особен­ности сектора, разминаются. Но на этот раз, как ни торопились, прибыли на уютный стадион имени Жанна Буэ-на лишь за час до старта.

В одной из пробных попыток Сергей попросил поднять планку на высоту, которую еще никто никогда не атаковал на разминке,— 5,70. И хотя планка упала, Сергей остался дозолен — зафиксировать высоту ему помешала лишь ма­ленькая неточность при перелете через планку. Больше он прыгать не стал, з чехлил шест и надолго «ушел в себя».

Все последние дни Сергей пребывал в отличном на­строении. Еще бы, ведь он стал отцом! Сына, правда, видел всего раз, да и то издалека, когда его Лиля, стоя у окна второго этажа роддома, показала Сергею маленькое чудо, которое они окрестили в честь тренера Виталиком. Ну да ничего, они еще увидятся, познакомятся и обязательно подружатся.

«Ну вот, Серега, ты уже отец,— сказал тогда ему стояв­ший рядом Петров.— Пора подумать о достойном подарке сыну». И сейчас, на парижском стадионе, Сергей подумал о том, что такой подарок должен сделать сегодня, взяв

7

рекордную высоту. Но тут же решил переключиться на другую волну, чтобы раньше времени не расплескать энергию.

Сергей никогда не следил за прыжками соперников, а вот их шесты всегда привлекали его внимание. И теперь он стал разглядывать их, пытаясь понять, почему один спортсмен предпочитает более жесткий шест, другой — более мягкий, сопоставляя преимущества и недостатки шестов разных фирм.

Шест многое значит для прыгуна. При помощи тяже­ленных шестов из ясеня, ели и бука прыгуны середины XIX века едва-едва одолевали трехметровую высоту. За­тем более полувека в ходу были шесты из бамбука. Они позволили к началу сороковых годов нашего столетия дове­сти мировой рекорд до высоты 4,77. Однако за следующие два десятилетия, используя металлические шесты, рекорд мира удалось поднять всего на... 3 сантиметра. И тут по­явился шест из принципиально нового, синтетического ма­териала— фибергласа, шест, способный подбрасывать прыгунов, как катапульта.

Правда, не все спортсмены сразу нашли с фибергласом общий язык, но когда удалось его укротить, мировой ре­корд стал расти словно на дрожжах и за последующие двадцать с лишним лет прибавил больше метра.

Неужели и в самом деле материал, из которого сделан шест, имеет решающее значение?

Тренер Сергея внушал тому еще в юности, что шест был и всегда остается только инструментом, помогающим атлету полнее раскрыть свои возможности, полнее выразить себя.

— В начале 60-х годов, когда появился фиберглас, пры­жки с шестом напоминали цирковой номер,— любит повто­рять Петров.— Спортсмены бежали медленно, переходили планку как получится — лишь бы взять высоту: главное было согнуть изо всех сил шест, чтобы он подбросил как можно выше. Теперь же прыгуны, как и во времена бам­букового шеста, стали атлетами — и бегут как спринтеры, и по умению владеть телом в полете, по акробатической подготовке мало в чем уступают классным гимнастам. От­сюда и прогресс в результатах. Фиберглас, конечно, тоже сказал свое веское слово. Но ведь шесты из него произво-

8

пят более 20 лет, а настоящий взрыв рекордов произошел только в 80-е годы — за счет совершенствования подготов­ки спортсменов. Иными словами, все решает человек!

Тем временем планка на парижском стадионе была поднята на отметку 5,70. Лишь трое спортсменов — наш Александр Крупский, американец Билл Олсон и француз Филипп Колле, тот самый, с которым Бубка не раз выступал вместе еще в юниорских соревнованиях, продолжали спор с высотой.

5,70! Такая высота еще недавно гарантировала победу даже на чемпионате мира. Еще никто никогда с нее не на­чинал прыжков.

Разбег Сергея был стремителен и мощен. Он так согнул шест, так высоко взлетел в небо, что стадион ахнул и, не дожидаясь его приземления, разразился аплодисментами.

— Это был прыжок на добрых 6,10, если не больше, а не на 5,70,— потом скажет Крупский.— И тут мне стало ясно, что сегодня Сережа побьет мировой рекорд.

Следующую высоту — 5,80 — Сергей пропустил. Все ждали очередного прыжка.

Пока Сергей расчехлял шест, Крупский отправился к судьям на переговоры, и на световом табло появились цифры — 5,96,— это значило, что Сергей сейчас пойдет на штурм нового мирового рекорда. Но отчего на секторе заминка? Судьи совещаются с нашими спортсменами, затем Друг с другом, после чего планка поднимается еще выше. Новые цифры появляются на поворотном табло в секто­ре — 6,00. Тем не менее на трибунах довольно спокойно. Французы не раз видели, как их знаменитые шестовики, преодолев 5,70 и 5,80, сразу же заказывали шестиметровую высоту и выходили на ее штурм, однако не очень-то веря,

9

что эта высота покорится им. И быть может, удача потому и отворачивалась от них. Недоверчивые взгляды провожали Сергея Бубку к началу разбега, он долго настраивался и, наконец, ринулся в атаку. Она не удалась. И никто из зри­телей этому не удивился. Однако Сергей и виду не подал, что огорчен. Как ни в чем не бывало вышел из прыжковой ямы, взял шест и вновь пошел на старт.

Как и любому другому шестовику, ему хорошо был знаком этот миг крушения. В юношеском возрасте он нередко проигрывал главные старты. Его утешали, объясня­ли, что все дело в шесте — он ему не подходит. Виталий Афанасьевич Петров — первый и единственный Сережин тренер — прекрасно понимал, какой талант попал в его руки, и бережно относился к нему, справедливо считая, что главные для Бубки соревнования еще впереди. Но была и более серьезная причина для огорчений: относительно не­большой рост Сергея. Когда в 17 лет твой рост чуть больше 170 сантиметров, надежд на большие победы у тебя немно­го. Шест можно заменить, но как подрасти хотя бы на десять-пятнадцать сантиметров? Многие специалисты счита­ли Сергея бесперспективным. Как-то на сборе нашей глав­ной юниорской команды, куда был приглашен и Бубка, один уважаемый тренер, увидев, как Сергей лихо играет в футбол, прямо сказал ему: «Пока не поздно, меняй шест на мяч. В прыжках тебе ничего не светит».

Но Бубка не был бы Бубкой, если бы перестал мечтать о высоких полетах. Из печати он узнал, что известный тренер по прыжкам в высоту из маленького украинского города Бердичева Виктор Алексеевич Лонский, воспитав­ший плеяду великолепных высотников, разработал систему упражнений, которые помогли его ученикам стать выше. Сергея поразило, что Лонский брал со своих учеников расписки: «Я, такой-то и такой-то, обязуюсь подрасти на столько-то...» И ребята действительно прибавляли в росте.

Петров подобных расписок с Сергея не брал, но, как и Лонский, сумел внушить своему ученику, что тот может подрасти, если будет настойчиво осуществлять программу специальных тренировок. Убедить в этом юношу Петров смог легко — ведь он сам прошел школу у легендарного Гавриила Раевского, чей жизненный путь — лучшее подт­верждение истины: если человек захочет, он сможет все.

10

О своем учителе Петров способен рассказывать бесконечно. Каждую тренировку он начинает и заканчивает с какой-либо истории, связанной с дорогим для него челове­ком. И неудивительно, что юный Сергей Бубка знал о Гаврииле Раевском куда больше многих своих сверстников. Он восхищался и восхищается несгибаемым мужеством человека, вернувшегося в сектор для прыжков после тяже­лейшего ранения на фронте. Бубка захотел быть под стать своему спортивному деду. Он подолгу висел на перекла­дине, расслабив тело, делал массу упражнений на растя­гивание, выполнял множество разнообразных прыжков. И свершилось чудо — за одно лето он вырос на полголовы.

— В эти мгновения я окончательно понял, что рекорд сегодня состоится,— скажет потом Крупский,— это поняли и другие ребята. Билл Олсон, стоявший недалеко от меня, проронил: «Если он сейчас прыгнет, я ухожу играть в гольф».

Итак, у Сергея осталась последняя попытка. По новым правилам, утвержденным не так давно ИААФ (Междуна­родной федерацией легкой атлетики), шестовику, оставше­муся в одиночестве и штурмующему рекордную высоту, дается на попытку 6 минут.

6 минут надежды...

На обложке спортивного дневника Сергея Бубки выве­дено его рукой: «Пока есть попытка — ты не проиграл». Эти слова он повторял в труднейшем поединке с францу­зом Виньероном, когда год назад в Риме на «Стадио Олимпико» в очном поединке с Сергеем тот отобрал у совет­ского спортсмена мировой рекорд, покорив высоту 5,91. Стадион встретил тогда прыжок француза дружными апло­дисментами, а в стороне от Виньерона, к которому устре­мились едва ли не все фото- и кинокорреспонденты, со­бравшиеся на стадионе, в одиночестве сидел теперь уже экс-рекордсмен мира и пытался в невообразимом шуме настроиться на новую высоту — 5,94.

«Пока есть попытка — ты не проиграл». Эти слова Буб­ка повторял и в Хельсинки, на первом чемпионате мира

11

по легкой атлетике, на первом для себя международном турнире среди взрослых, куда девятнадцатилетнего юниора взяли едва ли не в последний момент. И его не смутили тогда ни именитые соперники, ни ветер и дождь, из-за которых состязания шестовиков дважды переносились.

Непогода не позволила провести квалификацию, и судьям пришлось допустить к основным соревнованиям всех 27 спортсменов, заявленных для участия в прыжках. А это предвещало многочасовую борьбу. В такой ситуации лучшие шансы на победу имели многоопытные мастера — олимпийский чемпион поляк Тадеуш Слюсарский, наш Кон­стантин Волков, серебряный призер Московской олимпи­ады, неоднократный рекордсмен мира француз Тьерри Виньерон. Но никому из них не удалось в полной мере приспособиться к открытому всем ветрам сектору.

• 
  Да и Сережа не сразу приноровился к «нелетной» погоде,— рассказывал мне один из самых его близких дру­зей Геннадий Авдеенко, также неожиданно для многих ставший в столице Финляндии чемпионом мира по прыж­кам в высоту.
  
• 
  Как сейчас вижу,— продолжал Авдеенко,— Сережу, который готовится ко второму прыжку на высоте 5,60 и ждет, когда стихнет ветер, но время шло, а ветер все уси­ливался. Оставались считанные секунды, хочешь не хо­чешь — надо начинать разбег. И преодолеть сопротивление ветра Сереже не удалось, прыжок не получился. Остался еще один шанс. И он его использовал, а потом взял и 5,70. Это была победа.
  

Куда девалась его серьезность! Перед зрителями пред­стал не умудренный опытом, знающий себе цену атлет, а восторженный мальчишка, весь светившийся от радости. Сотни людей с трибун бросились к Сергею, пожимали

12

ему РУ^КИ» обнимали. Майка рекордсмена тут же была разодрана на части и пошла на сувениры...

Точку зрения Виньерона разделяли многие. Но главный тренер нашей легкоатлетической сборной Игорь Тер-Ова-несян, в свое время не раз соперничавший с Бимоном в секторе для прыжков в длину, высказал несколько иное мнение.

— Да, 6 метров — выдающийся результат, но если
рекорд Бимона — 8 метров 90 сантиметров был неожидан­
ным и стал возможным благодаря стечению благоприятных
обстоятельств, то достижение Бубки закономерно. Он шел
к нему долгие годы. Рос в прямом и переносном смысле
этого слова и в отличие от Бимона еще не сказал своего
последнего слова. Я уверен, что Бубка скоро побьет свой
рекорд.

И Тер-Ованесян оказался прав: через год на Играх доб­рой воли в Москве Сергей еще выше поднял планку миро­вого рекорда—на 6,01, поразив всех тем, что взял эту воистине космическую высоту с гигантским для шести мет­ров запасом — едва ли не в полметра. На следующий день, еще находясь под впечатлением от чудо-прыжка Бубки, президент Международного олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч заявил на пресс-конференции: «Сергей Бубка — самый выдающийся атлет наших дней. Здесь, в Москве, он еще раз подтвердил свой высочайший класс. Его рекорд обгоняет время, это свидетельство того, что мы можем добиться в будущем. Мне представляется, что возможности Сергея велики, до своего «предела» ему еще далеко, и он сможет не раз радовать нас новыми рекор­дами».

Тонкий знаток спорта, Хуан Антонио Самаранч не ошиб­ся: это был не последний рекорд Сергея. Еще не раз он радовал нас рекордными взлетами, вновь и вновь доказы­вал, что предела возможностям человека нет,

13

«Родительский дом — начало начал...»

— Да, этот вопрос назрел. Современный олимпизм не избе­

• 
  Итак, олимпийское движение зашло в тупик?
  
• 
  Знаете, я по натуре оптимист. Идеи олимпизма умрут, если будут достоянием лишь узкого круга профессионалов. А чтобы этого не произошло, нужно олимпийские идеи шире внедрять в народный спорт, особенно в детский, возродив олимпийские празд­ники, фестивали, которые с успехом проводились в преддверии Игр в Москве. Увлечь занятиями спортом мальчишек и девчонок важно еще и потому, что, по свидетельству председателя Государ­ственного комитета СССР по народному образованию Г. Ягодина, 53 процента школьников имеют ослабленное здоровье, а количе­ство здоровых детей за время обучения в школе уменьшается в 3—4 раза. В каком же мы неоплатном долгу перед подрастающим поколением!
  

• 
  Многие склонны видеть в этом большой спорт, съедающий гигантские средства.
  
• 
  Это заблуждение. Мы — «сборники» зарабатываем больше, чем проедаем. Все оставшееся идет на массовку. И в этом одна из социальных ролей большого спорта.
  

«Родительский дом — начало начал...» Эти слова из по­любившейся Сергею в юности песни каждый раз, когда он слушает ее, вызывают у него ностальгические чувства. Песня переносит в детство, в маленький бабушкин дом в Ворошиловграде, где он родился и провел первые 15 лет жизни. Потом Сергей много колесил по белу свету и мно­гое видел. Конечно, по сравнению с небоскребами Нью-Йорка и Токио миниатюрный бабушкин дом с окнами в полуметре от земли, всего из двух комнат, дом, где семья Бубки жила впятером, пока родители не получили квартиру, выглядел игрушечным. Но именно он мил сердцу. Когда из дальних странствий Сергей возвращается в дом своего дет­ства, сердце сжимается, стоит ему только попасть на род­ную улицу. По существу, она дала Бубке путевку в спорт, путевку в жизнь. Улица была для него первым стадионом и первой школой человеческих отношений. Уже в детстве в Сергее — тогда Сереже, Сережке, Сером, Сергуне — про­явились, говоря языком психологов, задатки лидера. А ба­бушкины соседки, не знавшие этих мудреных слов, так отзывались о нем: бедовый мальчишка, сорвиголова, заво­дила. Он и в самом деле с ранних лет верховодил в мальчишеских компаниях, хотя уступал в них большинству и в возрасте, и в росте.

Василий, его старший брат, считает, что уже тогда в Сергее проявилось стремление во всем, что бы он ни де­лал, быть первым. Особенно он преуспевал в футболе — самом популярном у мальчишек виде спорта. Он готов был часами гонять на пустыре мяч, переходя из команды в команду, играя то за двор, то за квартал, то за улицу. Ну а центральные матчи проводили на стадионе воинской части, расположенной неподалеку. Путь туда был один — через забор. Но бывало, что в разгар матча приходил патруль и забирал мальчишек в комендатуру, где взрос­лые, как любил говорить один из офицеров, вправляли мальчишкам мозги. Проходило несколько дней, пацаны обходили воинскую часть стороной, а потом все повторя­лось снова. Беда была в том, что футбольное поле распо­лагалось в центре военного городка и засечь ребят не составляло никакого труда. А вот гимнастический городок находился на отшибе, и оттуда мальчишек никто не гонял. Обычно в последующие дни после «бесед» в комендату-

15

Репутацию сорвиголовы он заслужил еще будучи сов­сем маленьким. Однажды, самостоятельно прогуливаясь по двору и заметив, что у старших притупилась бдительность и его на какие-то мгновения оставили одного, Сережа шаг­нул к двадцативедерной бочке с водой, стоявшей у дома под навесом. Он уже давно намеревался разведать, что в ней. И вот представился случай. Сережа подтянулся на руках, заглянул внутрь бочки, но не рассчитал сил и ныр­нул в нее. На счастье в этот момент из дома вышел Вася, в обязанность которого входило присматривать за малы­шом, и заорал что есть мочи: «Сережка тонет!» На этот крик из дома выбежала мама и спасла своего младшень­кого.

Он все время куда-то исчезал — то залез под автобус, а тот вдруг начал трогаться (хорошо, что кто-то из взрос­лых это заметил и так закричал, что водитель мгновенно нажал на тормоза), то решил обследовать погреб, да второпях оступился и по бетонным ступенькам скатился вниз, то забрался на абрикосовое дерево и спрятался в листве от мамы, но ветка не выдержала его веса, слома­лась и он рухнул на землю к маминым ногам.

Братья по характеру диаметрально противоположны друг другу. Старший, Василий,— спокойный, рассудитель­ный, неторопливый, одним словом — тихоня, а Сергей — неугомонный, заводной, быстрый в решениях и делах. Вася тоже был спортивный паренек, но в лидерах никогда не ходил, а вот младший брат в любой игре, в любом маль­чишеском деле слыл заводилой. «Все деревья, заборы в округе облазил — за это, кажется, могу поручиться,— при­знается он, став взрослым.— Мама дырки на штанах и ру­башках не успевала штопать, калитку веревкой намертво привязывала, чтобы я со двора не сбежал,— куда там...». Соседи Екатерины Григорьевны — Сережиной бабушки, с которыми мне довелось пообщаться, в один голос гово-

16

рили, что старший сын Валентины Михайловны и Назара Васильевича Бубки Василий—весь в мать, а Сергей — больше в бабушку и в отца. Шустрая, мудрая, рассуди­тельная, такой запомнили Екатерину Григорьевну соседи _и близкие. Сколько страданий выпало на долю этой простой женщины! Муж погиб на войне, трое детей умерли малень-_кими... Сама пахала, сама таскала мешки с зерном. Но нелегкая жизнь не сломила ее. Екатерина Григорьевна была человеком душевным, добрым, справедливым. И Сережа, и Вася души в ней не чаяли.

— Корни у отца крестьянские. Родом он из села Муль-

День начинался у братьев не с утренней зарядки, а с работы на огороде, с того, что таскали в дом воду с колон­ки, пилили дрова.

«Трудолюбие — главный урок нашего детства» — к та­кому выводу придет Сергей, когда повзрослеет. А потом, осмысливая свой путь к высоте, поймет, что первым шагом к рекордам стали для него мальчишеские игры на улице его детства. Он и сейчас в свои 25 лет не утолил жажды к футболу. Я видел, как он страстно гоняет мяч с товари­щами по секции, как лихо обводит по нескольку соперни­ков, как радуется голам, забитым своей командой. Послед­нее вам легко представить: вспомните его реакцию на свои рекорды — так же он реагирует и на голы.

— В большой спорт я пришел из спорта дворового,

ли дворы, лепившие характеры ребят, дворы, бывшие одновременно и стадионом и клубом.

Двор, своя компания давали возможность мальчиш­ке довольно быстро проявить индивидуальность, чего в иных спортивных школах всячески опасаются, сковывая дет­скую инициативу, загоняя тренировочный процесс в жест­кие рамки «от» и «до». Потому подчас и скучают, и не находят себя здесь ребята горячие, импульсивные, взрыв­ные. Сужу об этом по своему сыну, бросившему через полгода тренировок занятия теннисом: надоело бесконечно стучать мячом о стенку, а никаких других упражнений тренер не давал. Копируя методику подготовки взрослых теннисистов, он напрочь отбил в шести-семилетних ребятах охоту заниматься этим видом спорта. Примерно то же самое произошло с Сергеем, когда он был чуть постарше. Разве что записался не в теннис, а в плавание. Монотонные, однообразные, построенные по раз и навсегда определен­ной схеме тренировки (25 метров туда — 25 метров об­ратно) привели его, привыкшего в спортивных занятиях к вольнице, в уныние, и он, конечно, из этой секции вскоре ушел.

Приглашали Сергея и в гимнастику. Тренер соседней спортивной школы как-то пришел на урок физкультуры к Сергею в класс и после того, как предложил ребятам несколько несложных тестов, отобрал десяток мальчишек в гимнастическую секцию. В их числе был и Сергей. Однако это предложение он не принял. Может быть, просто его не привлекала перспектива крутить бесконечные сальто и пи­руэты? Или это казалось скучным делом? А может, считал, что и без того достаточно подготовлен в гимнастике и больше нечему ему учиться? (А умел он и в самом деле многое.) Где тут истина, не знаю, да и Сергей в ответ на мои вопросы лишь пожимает плечами — значит, и ему это неведомо.

Пытаюсь поставить себя на место Сергея и прихожу к выводу, что его, неугомонного сорванца, лихого футбольно­го бомбардира, спортивная гимнастика оттолкнула своей академичностью, раз и навсегда заданным, размеренным ритмом тренировок. Заинтересовать такого горячего па­ренька могло лишь дело увлекательное, эмоциональное, пусть даже с долей риска, дарящее острые ощущения.

18

у\ такое дело нашлось — прыжки с шестом. Собственно говоря, поначалу этим увлекся сосед Сергея и его друг семиклассник Слава Малахов. Был он на три года старше Сережи, но дружил с ним, уважал его спортивность, силу. Однажды Слава сказал товарищу, что записался в секцию _по прыжкам с шестом, и вовсю стал расхваливать свой выбор.

• 
  Шест, Серега, это такая штука, с которой, если захочешь, нашу Лугань в миг перелетишь с одного берега на другой и даже не замочишься.
  
• 
  Ну и что? Ее перейти пара пустяков,— ответил Сергей.
  
• 
  Допустим. Но скажи, сколько тебе времени надо, чтобы залезть на крышу твоего дома? Не знаешь? А с шес­том сделаешь это мгновенно.
  

• 
  А если дом повыше? Этажа, скажем, два или три?
  
• 
  На второй этаж можно запросто взлететь.
  
• 
  Врешь небось...
  

• 
  Очень мне нужно. Идем завтра со мной в секцию. Тренер у нас что надо. Он тебе все объяснит и тоже на­учит прыгать.
  

Разговор этот был в уже далеком сентябре 1974 года. Десятилетний Сергей Бубка впервые попал тогда на тре­нировку прыгунов с шестом. Как завороженный смотрел он на прыжки ребят постарше, взлетавших на высоту вто­рого этажа дома. Потом в книге видного теоретика этого сложнейшего вида легкой атлетики американца Ричарда Ганзлена он встретил слова, выражающие суть того слож­нейшего испытания, которому не раз будет подвергаться сам: «Прыжки с шестом требуют большого мужества, самоотверженности. Прыжки с шестом — это поединок че­ловека с самим собой». А в книге другого американского специалиста Кеннета Догерти найдет продолжение этой мысли: «Значение мужества само по себе очевидно. Делать мах и подтягиваться на руках спиной к земле с поднятыми на солидную высоту ногами — это проявление большой храбрости и настоящей физической ловкости; не обладая мужеством, спортсмен скоро бросит занятия прыжками».

Но все эти высказывания он прочитает спустя несколько •пет, когда начнет всерьез готовиться к штурму рекордных высот, когда наряду с книгами советского профессора