Чак Паланик. Колыбельная Перевод Т. Покидаевой Палки и камни могут и покалечить, а слова по лбу не бьют

Перевод Т. Покидаевой

Палки и камни могут и покалечить, а слова по лбу не бьют.

Посвящение следует.

ПРОЛОГ

есть особенно не приглядываются. Не тогда, когда смотрят дом в первый раз. И

не тогда, когда перевозят вещи. Они измеряют комнаты, распоряжаются, куда

ставить диваны и пианино, распаковывают коробки, и во всей этой суете у них

не находится времени, чтобы посмотреть на пол в гостиной. Они делают вид.

А потом, в первое утро на новом месте, они спускаются вниз, и вот оно,

нацарапано на дубовом паркете:

УБИРАЙТЕСЬ

уверены, что это все потому, что они не приплатили носильщикам.

А еще через пару ночей начинается детский плач -- из северной стены

хозяйской спальни.

Обычно тогда они и звонят.

Очередной новый хозяин на телефоне -- это вовсе не то, что нужно нашей

героине, Элен Гувер Бойль, в это конкретное утро.

Все эти заикания и рыдания в трубку.

А что ей нужно, так это еще одна чашка кофе и домашняя птица из семи

букв. Ей нужно прослушать радиосканер, пеленгующий полицейскую частоту,

чтобы быть в курсе событий. Элен Бойль щелкает пальцами, пока в дверях не

появляется секретарша. Наша героиня прикрывает телефонную трубку обеими

руками и кивает на радиосканер:

-- Там код девять-одиннадцать.

Секретарша, ее зовут Мона, пожимает плечами и говорит:

-- П чего?

Она проверяет по справочнику и говорит:

-- Расслабься. Это кража в магазине.

Убийства, самоубийства, серийные убийства, случайные передозировки --

нельзя дожидаться, пока сообщения об этом появятся на первых полосах газет.

Нельзя, чтобы какой-то другой посредник обставил тебя в гонке за очередным

перспективным клиентом.

Элен нужно, чтобы новый хозяин дома No325 на Крествуд-террас заткнулся

хотя бы на полминуты.

Разумеется, неизменное УБИРАЙТЕСЬ образовалось на полу в гостиной.

Странно другое: как правило, детский плач начинается только на третью ночь.

Сначала -- призрачное послание, потом -- детский плач на всю ночь. Если

хозяевам хватит смелости продержаться неделю, они обязательно позвонят на

восьмой день -- насчет лица, которое отражается в ванной, когда в нее

набирают воду. Одутловатое сморщенное лицо с черными провалами вместо глаз.

В начале третьей недели появляются призрачные тени, которые медленно

кружат по стенам столовой, когда семья собирается за столом. Наверное, это

еще не конец, но никто пока не выдерживал больше трех недель.

Элен Гувер Бойль говорит в трубку:

-- А вы уверены, что сумеете доказать на суде, что этот дом непригоден

для жизни, вы уверены, что сумеете доказать, что предыдущие хозяева знали,

что там происходит... -- Она говорит: -- Я вам скажу. -- Она говорит: -- Вы

проиграете дело, о доме пойдет дурная слава... кстати, вашими же

стараниями... и вы его не продадите даже за полцены.

Это неплохой дом, No325 на Крествуд-террас: в стиле эпохи английских

Тюдоров, новая крыша из современных материалов, четыре спальни, три ванные,

еще один дополнительный туалет. При доме -- бассейн. Нашей героине даже не

нужно смотреть каталог. Этот дом она продавала шесть раз за последние два

года.

двухэтажный с фасада и одноэтажный с тыла, шесть спален, четыре ванные,

лестничная площадка обшита панелями из сосны, и кровь растекается по стенам

кухни. Этот дом она продавала восемь раз за последние четыре года.

Новому хозяину она говорит:

-- Подождите минутку на линии, -- и жмет красную кнопку.

Сегодня Элен во всем белом: белый костюм и туфли. Только это не

ослепительно снежно-белый, а белый, как трасса для горнолыжного спуска на

канадском курорте Банфф, с личной машиной, с наемным шофером, четырнадцатью

стильными чемоданами, подобранными друг к другу, и номером в отеле

"Лейк-Луис".

Повернувшись к двери, наша героиня говорит:

-- Мона? Лунный луч? -- И чуть громче: -- Бесплотная дева?

Она стучит ручкой по сложенной вчетверо газете у себя на столе и

говорит:

-- Не знаешь: грызун из пяти букв, но не крыса?

Радиосканер булькает и издает слова, всхрюки и треск, повторяя: "Как

понял?" -- через каждую фразу. Повторяя: "Как понял?"

Элен Бойль кричит:

-- Это разве кофе?!

Через час она едет встречаться с клиентом -- показывать дом. Особняк в

стиле эпохи королевы Анны, пять спален, отдельный вход в гостевое крыло, два

газовых камина и лицо самоубийцы, обожравшегося барбитурата, которое

появляется поздно ночью в зеркале в дамской комнате. Потом -- одноэтажный

"фермерский" дом с паровым отоплением, большим подвалом и периодически

повторяющимся грохотом призрачных выстрелов -- отголосков двойного убийства

десятилетней давности. Все это записано у нее в ежедневнике -- толстой

тетради в переплете из материала, похожего на красную кожу. У нее там

записано все.

Она отпивает еще глоток кофе и говорит:

-- Как он называется? Швейцарский армейский мокко? Кофе должен быть по

вкусу похож на кофе или я чего-то не понимаю?

Мона встает в дверях, сложив руки на животе, и говорит:

-- Чего?

-- Я хочу, чтобы ты съездила и проверила... -- она листает каталог у

себя на столе, -- ...ага, No4673, Уиллмонт-плейс. Особняк в голландском

колониальном стиле, солярий, четыре спальни, две ванные и убийство при

отягчающих обстоятельствах.

Радиосканер трещит:

-- Как понял?

-- Все как обычно, -- говорит Элен, пишет адрес на карточке и передает

карточку Моне. -- Ничего там не трогай в астральном смысле. Не надо жечь

листья полыни и изгонять бесов.

Мона берет карточку с адресом и говорит:

-- Просто проверить дом на наличие вибраций?

Элен рубит воздух ладонью и говорит:

-- Я не хочу, чтобы духи срывались к какому-то яркому свету по тоннелям

в тонкой материи. Я хочу, чтобы они оставались на этом астральном срезе, у

меня на них свои планы. -- Она опускает глаза на газету, разложенную на

столе, и говорит: -- У них впереди целая вечность, у мертвецов. С них не

убудет еще лет пятьдесят побродить по дому и погреметь цепями.

Новый хозяин дома No325 на Крествуд-террас все еще ждет на линии. Элен

Гувер Бойль смотрит на мигающий огонек на телефоне и говорит:

-- Что-нибудь вчера обнаружилось в том испанском особняке на шесть

спален?

вздыхает. Потом косится на прядь волос у себя на лбу и говорит:

-- Там определенно присутствуют токи тонкой энергии. Потусторонние силы

есть, но они очень слабые. Но зато нижний план замечательный. -- Черный

шелковый шнур обвивается вокруг ее шеи и исчезает в уголке рта.

И наша героиня говорит:

-- Нижний план идет лесом.

Ей не нужные замечательные дома, которые продаются раз в пятьдесят лет.

"Дом, милый дом" идет лесом. Вместе со слабыми проявлениями тонкой энергии:

холодными областями, непонятными испарениями, беспокойством домашних

животных. Что ей нужно, так это кровь, растекающаяся по стенам. Ей нужны

ледяные невидимые руки, которые по ночам стаскивают малышей с кроватей. Ей

нужны горящие красным глаза у подножия лестницы в подвал. И подходящая

атмосфера гнетущей таинственности.

Дом с верандой, No521 на Эльм-стрит: четыре спальни, оригинальные

решетчатые ворота и вопли на чердаке.

Особняк в нормандском стиле, No7645 на Вестон-хейтс: арочные окна,

буфетная комната, двери с витражными стеклами и призрак с многочисленными

ножевыми ранениями в коридоре на втором этаже.

Дом в деревенском стиле, No248 на Леви-плейс: пять спален, четыре

ванные, один дополнительный туалет, кирпичный патио и периодически

проявляющиеся кровоподтеки на стенах хозяйской ванной, отголосок убийства

водопроводчика посредством отравления.

Риэлтеры называют такие дома несчастливыми. Эти дома либо вообще

никогда не продаются, потому что никто не любит показывать их клиентам и

никто из риэлтеров не рискует заходить туда в одиночку, либо, наоборот,

продаются и продаются -- раз примерно в полгода, -- потому что в них

невозможно жить. Еще штук двадцать -- тридцать таких домов с эксклюзивным

правом на продажу, и Элен можно будет расслабиться. Отключить радиосканер.

Закончить читать некрологи и полицейскую хронику на предмет убийств и

самоубийств. Прекратить гонять Мону -- проверять все вероятные варианты,

которые могут дать ключ к разгадке. Ей можно будет расслабиться и подумать

над породой лошадей из пяти букв.

-- И еще я тебя попрошу, забери мои вещи из химчистки, -- говорит она.

-- И сделай нормальный кофе. -- Она наводит на Мону ручку и говорит: -- И я

тебя очень прошу, сними ты эту свою растаманскую хренотень. Мы же все-таки

серьезная фирма.

Мона тянет за черный шелковый шнур и достает изо рта кристалл кварца,

блестящий и мокрый. Дует на него и говорит:

-- Это кристалл. Мне его Устрица подарил, мой бойфренд.

И Элен говорит:

-- Ты встречаешься с парнем по имени Устрица?

Мона роняет кристалл на грудь и говорит:

-- Он говорит, это мне для защиты.

На ее оранжевой блузке остается темное влажное пятно.

-- Да, и пока ты не ушла, -- говорит Элен, -- соедини меня по телефону

с Биллом или Эмили Барроуз.

Она нажимает на кнопку ожидания на линии и говорит:

-- Прошу прощения. -- Она говорит, что есть несколько вариантов.

Например, новый хозяин подписывает документ о формальном отказе от права

собственности и спокойно съезжает, а с домом уже разбирается банк. -- Или,

-- говорит наша героиня, -- вы мне выписываете доверенность на эксклюзивное

право продажи дома. Это у нас называется "карманный листинг".

Может быть, новый хозяин сейчас скажет: нет. Но когда он пойдет принять

ванну и в воде у него между ног возникнет эта кошмарная рожа, когда по

стенам забегают странные тени, он скажет: да. Еще не было случая, чтобы

кто-то не согласился.

Новый хозяин на том конце линии говорит:

-- И вы ничего не расскажете покупателям... о проблеме?

И Элен говорит:

-- Вы не распаковывайте, что осталось. Мы скажем, что вы уже выезжаете.

Если кто-нибудь спросит, скажите, что вам предложили работу в другом городе.

Скажите, что вам очень нравится этот дом и вам жалко его продавать.

Она говорит:

-- А все остальное останется нашей маленькой тайной.

Мона кричит из приемной:

-- Билл Барроуз на второй линии.

Радиосканер трещит:

-- Как понял?

Наша героиня нажимает на кнопку и говорят в трубку:

-- Билл!

Глядя на Мону, она произносит одними губами:

-- Кофе.

Она кивает на окно и так же беззвучно, одними губами, говорит Моне:

-- Иди.

Радиосканер трещит:

Это была Элен Гувер Бойль. Наша героиня. Теперь мертвая, но не

покойная. Это был просто еще один день в ее жизни. Это была ее жизнь до

того, как появился я. Может быть, это история о любви. Может быть, нет.

Поживем -- увидим. Потому что я сам не уверен, насколько мне можно себе

доверять.

Это история об Элен Гувер Бойль. О том, как она не дает мне покоя. Как

навязчивая мелодия, застрявшая в голове. О том, какой, мы себе представляем,

должна быть жизнь. О том, что цепляет и не отпускает. О том, как прошлое

тянется следом за нами в будущее.

Да, именно так. И все это -- Элен Гувер Бойль.

У каждого в жизни есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит, и кто-то,

кого никогда не отпустишь ты.

В тот день -- последний день в обыкновенной, нормальной жизни -- наша

героиня говорит в трубку:

-- Билл Барроуз?

Она говорит:

-- Пусть Эмили подойдет к параллельному телефону, у меня хорошая

новость. Я нашла замечательный дом, вам понравится.

Она пишет РЫСАК по горизонтали и говорит:

-- Насколько я понимаю, хозяин очень заинтересован, чтобы продать дом

побыстрее.

Глава первая

Трудность любого рассказа: он всегда получается задним числом.

Даже "живой" комментарии на радио -- круговые пробежки и страйк-ауты --

все равно отстает от реальных событий на пару минут. Даже прямые трансляции

по телевидению идут с задержкой на две-три секунды.

Даже у звука и света есть ограничения в скорости.

Еще одна трудность -- рассказчик. Кто, что, где, когда и почему. Его

личный настрой ч пристрастия. Как он передает факты. Какой из него

посредник, как это называется у журналистов. Как он умеет подать материал,

поскольку правильно поданный материал -- это все.

Рассказ в рассказе.

Эту историю я рассказываю кусками -- каждый раз в новом кафе. Я пишу

эту книгу по главам, главу за главой -- каждый раз в новом месте, в новом

городе, или в маленькой деревушке, или просто на съезде с шоссе где-нибудь в

чистом поле.

Эти места объединяет одно -- чудеса. Чудеса типа тех, о которых обычно

пишут в бульварных изданиях, все эти чудесные исцеления и видения, о которых

не упоминают в серьезной прессе.

На этой неделе мы имеем Святую Деву Уэлбурнскую, соответственно в

Уэлбурне, штат Нью-Мексико. На прошлой неделе она спустилась с небес и

пролетела над главной улицей этого самого Уэлбурна. Ее двухцветные, черные с

рыжим, короткие дреды развевались по ветру, у нее были грязные ноги, а одета

она была в длинную хлопчатобумажную юбку в индейском стиле, светлых и темных

оттенков коричневого, и джинсовую маечку на бретельках. Читайте последний

номер еженедельника "Чудеса со всего света"; у каждой кассы в любом

супермаркете в Америке. Там все подробно описано.

И вот я здесь, с опозданием на неделю. Всегда отставая на шаг. Задним

числом...

Ногти у Летучей Девы были ядовито-розовыми, с яркими белыми кончиками.

Французский маникюр, как это назвали некоторые очевидцы. При ней был

аэрозольный баллончик от тараканов и прочих вредных насекомых, марки "Жуков

нам не надо", и на ясном нью-мексиканском небе она написала:

ПЕРЕСТАНЬТЕ РОЖАТЬ ДЕТЕЙ (sic)

Баллончик "Жуков нам не надо" она уронила. Сейчас он уже на пути в

Ватикан. На предмет экспертизы. На месте события уже продают открытки. И

даже видео.

Почти все, что уже есть в продаже, сделано задним числом. Поймано.

Умерщвлено. И сварено.

На сувенирных видеокассетах Летучая Дева трясет в руках аэрозольный

баллончик. Пролетая над Главной улицей, машет рукой толпе. Видно, что

подмышки она не бреет. За пару секунд до того, как она начинает писать на

небе, ветер задирает ей юбку, и все узнают, что Летучая Дева не носит

трусиков. Между ног у нее гладко выбрито.

Я пишу этот кусок прямо здесь, в придорожной кафешке. Пишу, параллельно

беседуя с очевидцами чуда в Уэлбурне, штат Нью-Мексико. Сержант тоже здесь,

со мной.

местная газета, сложенная вверх страницей с объявлением шириной в три

колонки:

ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ МЕБЕЛЬНОГО МАГАЗИНА "МЯГКОЕ МЕСТО"

пауки, у вас есть возможность объединиться с другими такими же пострадавшими

и подать коллективный иск в суд". В объявлении дан телефон, по которому

нужно звонить, но звонить бесполезно.

Кожа на шее Сержанта какая-то странная: если его ущипнуть, а потом

убрать пальцы, то кожа так и останется защемленной. Ему нужно идти искать

зеркало и специально разглаживать кожу в том месте, где его ущипнули.

На шоссе за окном кафешки полно машин -- люди все еще едут в город. Они

преклоняют колени и молятся о новом явлении Пречистой Девы. Сержант сложил

вместе ладони в огромных перчатках и делает вид, что молится. При этом он

искоса смотрит в окно, его кобура расстегнута, пистолет заряжен и готов к

разминочной стрельбе по тарелочкам.

Закончив расписывать небо. Летучая Дева послала толпе воздушный

поцелуй. Изобразила пальцами знак мира. Проплыла в воздухе у самых верхушек

деревьев, придерживая юбку одной рукой, тряхнула своими черно-рыжими

дредами, помахала рукой на прощание и -- аминь. Улетела за горы, за

горизонт. Улетела совсем.

И все же: не стоит верить всему, что пишут в газетах.

Летучая Мадонна -- это было не чудо.

Это было колдовство.

Это не чудеса святых. Это темные чары. И мы с Сержантом здесь не для

того, чтобы дивиться на чудо чудное. У нас с ним охота -- на ведьм.

И все же: эта история не про здесь и сейчас. Я, Сержант и Летучая Дева.

Элен Гувер Бойль. Это история о нас; как мы все встретились. И что нас сюда

привело.

Глава вторая

Тебе задают только один вопрос. Перед тем как ты получаешь диплом

журналиста, тебе предлагают такое задание: представь, что ты репортер.

Работаешь в ежедневной газете в каком-нибудь большом городе, и вот, в канун

Рождества, редактор тебе говорит, что нужно сделать заметку. Несчастный

случай со смертельным исходом.

Ты приезжаешь на место. Полицейские и врачи уже там. Соседи в домашних

халатах и тапках толпятся у двери в квартиру, в мрачном многоквартирном доме

трущобного типа. В квартире, под новогодней елкой, рыдают молодые родители.

Их малыш подавился елочной игрушкой, задохнулся и умер. Ты записываешь все

детали, имя ребенка, возраст и все такое и мчишься обратно в редакцию --

время близится к полуночи, -- чтобы успеть написать экстренную заметку в

утренний выпуск.

Ты приносишь заметку редактору, и он говорит, что статья не пойдет,

потому что ты не указал, какого цвета была игрушка. Красная или зеленая?

Посмотреть было нельзя, а спросить ты как-то не подумал.

Статья прямо просится на первую полосу, и у тебя есть выбор.

Позвонить родителям и спросить.

Или же не звонить и потерять работу.

Это пресса. "Четвертая власть". Когда я учился на журналиста, на

выпускном экзамене по этике нам задавали только этот вопрос. Вопрос или --

или. Я ответил, что позвоню в полицию. Такие вещи должны быть записаны в

протоколе. Игрушку должны запечатать в полиэтиленовый пакет и

сфотографировать как вещественное доказательство. Ни в коем случае я не стал

бы звонить родителям после полуночи в канун Рождества.

По этике я получил D, низкий, но переходный балл.

Вместо этики я научился говорить людям только то, что им хочется

услышать. Я научился письменно излагать факты. И еще я усвоил, что редакторы

могут быть настоящими сволочами.

Я до сих пор не могу понять, для чего было это задание. Теперь я

репортер, в ежедневной газете в большом городе, и мне не нужно ничего

представлять.

Мой первый реальный ребенок был в сентябре, в понедельник утром. Не

было никаких елочных украшений. Никто из соседей не толпился вокруг жилого

трейлера в пригородной зоне. Один полицейский врач сидел с родителями на

кухне и задавал им стандартные вопросы. Второй полицейский врач отвел меня в

детскую и показал кроватку и все, что обычно в кроватке бывает.

Стандартная процедура включает следующие вопросы: "Кто обнаружил

ребенка мертвым?", "Когда его обнаружили мертвым?", "Перемещали ли тело

после того, как его обнаружили мертвым?", "Когда ребенка в последний раз

видели живым?", "Ребенок был на грудном или на искусственном вскармливании?"

Вопросы кажутся беспорядочными, но врачам ничего другого не остается, как

только копить данные для статистики и надеяться, что когда-нибудь они

сложатся в систему.

Детская была выдержана в желто-синих тонах. Занавески в цветочек на

окнах, белый плетеный комод с выдвижными ящиками -- рядом с кроваткой. Белое

кресло-качалка. Над кроваткой висела игрушка-мобил из желтых пластмассовых

бабочек. На плетеном комоде лежала книжка, открытая на странице 27. Синий

ковер на полу. Вышивка в рамочке на стене; "Рожденный в четверг -- далеко

пойдет". В комнате пахло детской присыпкой.

Может быть, я не усвоил этику, но зато я научился замечать детали.

Несущественных деталей не бывает. Любая деталь достойна внимания.

Книжка, лежавшая на комоде, называлась "Стихи и потешки со всего

света". Книга была библиотечная.

Мой редактор планировал серию из пяти репортажей СВСМ, синдром

внезапной смерти младенцев. Каждый год семь тысяч детишек грудного возраста

умирают безо всякой видимой причины. Двое из каждой тысячи грудничков просто

засыпают и больше не просыпаются. Мой редактор Дункан называет этот синдром

"Смерть в колыбельке".

Подробности о Дункане: он весь в прыщах и угрях, и раз в две недели

кожа у него на черепушке приобретает насыщенный коричневый цвет вдоль линии

роста волос, когда он закрашивает седину на корнях. Пароль у него на

компьютере -- "пароль".

Все, что мы знаем про синдром внезапной смерти младенцев, -- что в этом

явлении нет никакой системы. Большинство малышей умирают у себя в кроватках

между полуночью и ранним утром, но ребенок может умереть и когда спит в

постели с родителями. Или в машине, или в коляске. Ребенок может умереть у

матери на руках.

Во многих семьях есть дети, сказал мой редактор. Эта такая тема, о

которой родители-бабушки-дедушки очень боятся читать и не читать тоже

боятся. На самом деле ничего нового мы не напишем. Идея в том, чтобы дать

краткий очерк пяти семей, потерявших ребенка. Показать, как люди справляются

со своим горем. Как они продолжают жить дальше. Ничего нового мы не напишем,

что касается фактической стороны смерти в колыбельке; но мы можем вдавить по

эмоциям. Показать, сколько участия и душевных сил открыли в себе эти люди.

Под таким вот углом. Подобные репортажи, без привязки к каким-то громким

событиям, мы называем "тихими новостями". Они пойдут центральной темой в

раздел "Стиль жизни".

В качестве иллюстрации можно дать фотографии улыбающихся здоровых

детишек, которые теперь мертвы.

Мы покажем, что это может случиться с каждым.

Вот такая была у него задумка. Обычно подобного рода исследования

делаются "по заказу редакции". Был конец лета, с новостями было туговато.

Это был тот период, на который приходится ежегодный пик рождаемости.

Идея редактора заключалась в том, чтобы я скооперировался с врачами,

которые производят медицинскую экспертизу в случае беспричинной смерти

грудных детишек.

Рождественская история, рыдающие родители, елочная игрушка -- я уже

столько лет работаю репортером, что давно позабыл эту байду.

Гипотетическая ситуация на выпускном по этике. Этот вопрос задают в

конце курса по журналистике именно потому, что тогда уже поздно его

задавать. Ты уже заплатил за обучение. Только годы спустя я понял, что нас

спрашивали о другом: Ты уверен, что это действительно именно то, чем тебе