Черкесы и кабарда

М. Л. Големба

Пятигорск - 2008 г.

Историк об истории……………………………………….

О происхождении абхазов…………………………………..

Зихи, синды и другие..……………………………………….

Воины……………………………………. ……………………

Кабары и черкесы………………………………………………

Мамлюки и османы…….……………………………………….

Распавшийся этнос………………………………………………

Инал-тегин………………………………………………………..

Сказание об Андемиркане……………………………………….

Кабарда в Причерноморье……………………………………….

Темрюк…………………………………………………………….

Топонимика в документах…………………………………………

Тауистан……………………………………………………………..

О присоединении Кабарды к России ……………………..

Большая распря………………………………………………………

Вновь на Кубани………………………………………………………

Скитания………………………………………………………………

Черкесы и адыги………………………………………………………

Кабардинцы и адыги……………………………………………….

Крестьяне-рыцари…………………………………………………

Лапинский о черкесах…………………………………………………

Имена князей и дворян…………………………………………………

Война……………………………………………………………………

Хроника событий…………………………………………………………

Крестьянские побеги………………………………………………………

Князья, народ и историки……………………………………………………

Покорение Кабарды…………………………………………………………

Пейзаж после битвы…………………………………………………………

О «Кабардинской империи»……………………………….

«Вассалы Кабарды»………………………………………..

МИФ О КАНЖАЛЬСКОЙ БИТВЕ

А было ли сражение?........................................................................................

Крымское ханство в 16-18 вв………………………………………………..

Турция, Крым и Россия………………………………………………………

Крым и кабардинцы…………………………………………………………...

До сражения…………………………………………………………………….

После битвы…………………………………………………………………….

Асланбек Кайтукин и другие…………………………………………………..

Молчание певцов………………………………………………………………..

Предание…………………………………………………………………………

Другие источники………………………………………………………………..

Современные авторы…………………………………………………………….

Разноголосица……………………………………………………

Количество войск. ………………………………………………

Тактика и стратегия ………………………………………………

Время и место…………………………………………………….

Последствия конфликта…………………………………………

Литература………………………………………………………

Эта книга появилась как результат нашего изучения письменных источников и научных работ, посвященных вопросам средневековой истории тюркоязычных народов Поволжья и Северного Кавказа. Однако нам пришлось неожиданно отвлечься от основной темы и обратиться к истории адыгов, особенно их восточной части – кабардинцев, поскольку ответ на некоторые загадки оказалось возможно найти только таким образом. Прошлое любого народа уникально и удивительно, но история кабардинцев представляется нам не только удивительной, но и - не побоимся этого слова – поразительной. К сожалению, для того, чтобы выявить эту уникальность, самими историками Кабарды было сделано очень немногое, хуже того, они пошли, по нашему мнению, не по тому пути, предпочитая всеми силами возвеличивать кабардинских князей и дворян, не обращая никакого внимания на сам народ (т. е. на основную массу) и демонстрируя полное неуважение к истории своих соседей.

Чтобы позиция авторов этих строк была понята правильно, следует кратко остановиться на некоторых моментах и начать издалека. Искажение истории одного из народов неизбежно приводит к искажению и общей картины прошлого. Камнем преткновения для историков-кавказоведов уже очень давно является необходимость объяснения факта пребывания на Северном Кавказе, причем с очень раннего периода его истории, тюркоязычных племен, потомками которых являются кумыки, карачаево-балкарцы и ногайцы. Привыкнув думать, что первыми в Восточной Европе появились гунны, вслед за которыми неожиданно и в порядке очереди туда же неведомо из каких областей Центральной Азии появлялись бесчисленные вереницы племен и родов, причем только потому, что их якобы вытесняли более сильные соседи, жившие еще восточнее, ученые никак не могли и не могут ответить на сотни недоуменных вопросов, возникающих из-за принятия такого мнения. Поэтому, то и дело натыкаясь на факты, противоречащие таким представлениям, историки или умалчивают о них, или заходят в тупик, давая весьма странные и невразумительные объяснения. Приведем всего лишь три примера.

Я. А. Федоров и Г. С. Федоров в своей книге об истории ранних тюрков на Северном Кавказе обнаруживают, что название древнего плетеного дымаря, распространенного в прошлом на Северо-Западном Кавказе, сходно у абхазов, кабардинцев, черкесов («уаджак»), и у карачаево-балкарцев («ожакъ»), как и самого отопительного устройства; у адыгов – «джагу», у карачаево-балкарцев – «от джагъа». Историки «знают», что тюрки пришли на Кавказ поздно, когда этот тип очага у «местных» народов Северо-Западного Кавказа уже существовал. Допустить иное они не могут, поэтому делают такое умозаключение: «От джагъа» буквально означает «огневой воротник»; «оджакъ» с тюркского не переводится. Трудно отказаться от мысли, что и принцип устройства отопительной системы у карачаевцев и балкарцев, и название его главных частей заимствованы у адыгов. Совпадение адыгского «джагу» с тюркским «джагъа» не должно смущать, оно может быть случайным: заимствовав термин «джагу» у адыгов, карачаевцы могли его переосмыслить по-тюркски». Еще одним «доказательством» в пользу своего мнения историки посчитали отсутствие такого вида очага у осетин (Федоров, Федоров, с. 270).

Вот вам образец интерпретации данных, когда заранее известно, что и как должно быть: не выводы следуют из факта, а, наоборот, факты подгоняются под мнение о «приходе» тюрок на Кавказ. Иначе придется признать, что адыги и абхазы почему-то дожидались их, чтобы дать название отопительному устройству или что они заимствовали его вместе с названием (таких фактов – десятки), а это никак не клеится с мнением науки о позднем пришествии тюрок из Центральной Азии. При этом историки почему-то ни слова не говорят о том, объясняются ли «джагу» и «уаджак» из адыгского или абхазского. К тому же карачаево-балкарское «от джагъа» они переводят буквально, зная только одно значение второго слова – «воротник», но не потрудились заглянуть в словарь, чтобы узнать другое – «берег»; есть и слово «джакъ» - «защита, ограждение; разводить (огонь)» - от джакъ; «от чакъ» - «вспышка огня, сполох». Следовало бы заглянуть и в словарь Фасмера, где сказано, что это устройство называется и у турок, и у азербайджанцев, и у крымских татар, и у татар казанских и таримских, и у кумыков точно так же (откуда и русское «очаг»); неужели все эти народы побывали в Абхазии, где и переняли термин?

Никто не подумал и над тем, почему у народов Кавказа название тавра – тюркское (тамгъа «тавро; знак; пятно»); в осетинском слово имеет еще и значение «буква». Как же тогда метили своих коней скифы, сарматы, меоты, аланы и прочие коневоды (якобы ираноязычные), за столетия до тюрок обитавшие в степях Восточной Европы? А если метили, то почему нет у многих народов Кавказа своих терминов? Общеизвестный предмет – башлык – называется этим тюркским словом, означающим «наголовник», у большинства народов Северного Кавказа; почему так, если он бытовал задолго до мнимого пришествия тюрок?

Не лучше обстоит дело и с данными антропологии. Заранее приняв за истину приход тюрков в Европу из гор и степей Азии в IV веке нашей эры, ученые, как и рядовые читатели, упорно видят в них низкорослых монголоидов на маленьких лошадках, одетых в диковинные одежды из звериных шкур. Сообщения летописей и хроник, из которых никак нельзя вынести подобное представление, начисто игнорируются. Например, в «Повести временных лет» об «одном из самых ранних тюркских народов» - аварах – говорится, что они «были зело велики телом и горды умом»; много раз говорится о «красных девках половецких», их городах и крепостях и пр., и пр. В XIII-XV веках в иранской поэзии, если хотели подчеркнуть красоту мужчины, сравнивали его с тюрком. Представители иной расы при первой встрече любому народу всегда кажутся безобразными; например, африканцы, впервые встретив белых, пришли к мнению, что это люди, зараженные какой-то страшной болезнью; так и средневековые китайцы считали безобразными светловолосых тюрков-европеоидов, полагая, что они происходят от «больших красных обезьян». Вряд ли тюрки, если бы они были монголоидами, казались бы славянам и персам красивыми.

Приведем некоторые данные об одном из тюркских народов средневековья: «Китайцы описывали кыпчаков как народ светловолосый и голубоглазый. Рыжим был мамлюкский вождь Сонкор, по происхождению кыпчак. Потомки куманов в Венгрии, называемые чанго (от тюркского чанка «аристократ». – К., Г.), часто имеют светлые, как лен, часто вьющиеся волосы и голубые глаза, хотя среди них встречаются и брюнеты».

«По словам арабского географа ХIV в: «Кыпчаки отличаются от других тюрков своей религиозностью, храбростью, быстротой движения, красотой фигуры, правильностью черт лица и благородством». Итак, кыпчаки – типичные европеоиды, отличающиеся от своих южных соседей туркменов лишь светлым цветом волос и глаз, что и было замечено русскими, когда они столкнулись в 1055 г. и заключили первый раз мир. Ведь когда русские впервые встретились с монголоидными татарами (скорее всего, это были ногайцы. – К., Г.) облик последних произвел на них ошеломляющее впечатление и заслужил специальное внимание летописца. Следовательно, он был для русских людей к 1223 г. непривычен» (Гумилев, с. 218).

Сказанное о кипчаках арабским летописцем читатель может вспомнить, когда разговор пойдет о черкесах, о которых многие авторы говорили в тех же выражениях; и это неслучайно (см. ниже). Отметим, что до XIII века русские встречались с великим множеством тюркских племен – болгарами, аланами, асами, печенегами, аварами, и др., и если их облик нисколько не удивил никого, то, следовательно, и все они были европеоидами (какового заключения, кстати, долгое время почти никто почему-то не делал). Никаких монголоидных черт не отметили в облике 200 тыс. переселившихся в Грузию кипчаков и грузинские летописцы.

Но ученые никак не могут увидеть и другое, то, для чего совсем не надо копаться в хрониках: не менее 75 процентов нынешних тюркоязычных народов принадлежит к европеоидной расе, около 20 процентов – к промежуточным малым расам, и только 3-5 процентов – к монголоидной. Нелепые объяснения, типа «они смешались с европеоидами и потеряли монголоидные черты» приняты быть не могут; эти черты слишком устойчивы и сохранялись бы и по сей день, да и ассимиляторские наклонности и способности тюрков сильно преувеличиваются. В огромной Османской империи, при наличии в ней письменности, идеологии, бюрократического апппарата и регулярной армии ни один из бесчисленного множества входящих в нее народов среди турков не растворился (например, в юго-западной Турции греки живут до сих пор); почему же должны были перейти на чужой язык европеоидные племена, соседствовашие с тюрками в более ранние времена?

Кроме того, нетрудно заметить, что монголоидные признаки усиливаются у тюркских народов по мере продвижения на восток и удаления от их основных массивов, находящихся на западе. Это, как и многое другое, означает, что тюрки изначально были европеоидным народом, и двигались, расселяясь, не с востока на запад, а как раз наоборот, из Восточной Европы в Азию, смешиваясь с автохтонным населением азиатских степей. Ясно также, что были и возвратные движения; например, ногайцы вернулись в степи Европы из-за Волги, уже с приобретенными монголоидными признаками, но, почему-то, вот уже несколько сотен лет и вопреки научному стереотипу, сохраняют их. Мы не можем, разумеется, останавливаться на этой теме; скажем лишь, что все больше становится ученых, учитывающих в своих работах эти и другие данные, как и то, что круг аргументов в пользу выводов об изначальной европеоидности тюрков и их движении в Азию из Европы становится все шире (см. например, интересную книгу балкарского автора Р. Р. Тилова «Сага о Кавказе» (Нальчик, 2004), в которой это мнение иллюстрируется данными археологии).

Но вернемся к нашей теме – истории кабардинцев. С самого начала нам стало ясно, что происхождение, как и все прошлое этого малочисленного народа, было исключительно сложным, и это заставляло думать, что ответ на некоторые проблемы кабардинской истории позволит снять вопросы, относящиеся к прошлому и других этносов Кавказа. К сожалению, мы не могли уделить истории Кабарды столько времени, сколько хотелось бы, поэтому нам пришлось ограничиться несколькими темами, в результате чего появился очерк, намечающий ее общую линию в период от середины XVI до конца XVIII веков.

Так случилось, что Кабарда, перемещаясь с запада на восток и обратно, находилась в самом центре Северного Кавказа, контактируя со всеми окружающими народами – как насельниками степей на севере, так и гор на юге, предгорий и гор на западе и востоке, как с Россией, так и с Крымом. Это обусловило наличие большого количества документов, что во многом, казалось бы, сильно облегчает работу кабардинских специалистов по воссозданию картины прошлого своего народа. Однако знакомство с большинством их трудов, к сожалению, оставляет не самое отрадное впечатление. Более того, можно придти к выводу, что огромное количество данных, счастливо сохранившихся в документах, как бы и неинтересно этим специалистам, что они больше заняты конструированием такой истории, которая максимально подчеркивала бы величие Кабарды, но, так как исторические факты этого не подтверждают, им приходится прибегать к чисто голословным утверждениям, и, зачастую – всячески принижать историю и значение роли других народов региона.

Время от времени периодическую печать и даже научные издания Кабардино-Балкарии охватывает лихорадка на почве истории, как правило – с подачи кабардинских ученых: то целому их ряду вдруг, ни с того ни с сего становится необходимо доказать всему миру, что кабардинские князья были гораздо «княжистее» других аристократов Кавказа; то кому-то пригрезится, что некий главный кабардинский князь жил у самого подножья горы Эльбрус, в Баксанском ущелье, которое он зачем-то передал балкарцам и карачаевцам; то у другого историка вспыхивают воспоминания о кабардинском государстве от моря до моря; то, вдруг обидевшись на кого-нибудь из карачаево-балкарских ученых, задающего неприятные вопросы и приводящего «неправильные» факты, начинают против него кампанию осуждения, обвиняя в национализме, экстремизме и пантюркизме, причем основанием для такой кампании является простое правило: «Кто не согласен с мнением кабардинских историков (по любому вопросу) – тот националист» (если возразить нечего, требуется обвинить автора в том, чем грешен сам).

У людей, одержимых идеей создания «героизированного образа национальной истории», способность различения реального и возможного от нереального и невозможного притупляется. К сожалению, стремление к приукрашиванию своей истории было присуще и многим другим адыгским авторам, жившим в более ранние времена.

Пример подавали представители диаспоры; так, И. Джанаток в своей книге, изданной в Турции, писал: «…. мы не считаем, что преувеличиваем, если скажем, что черкесы являются эталоном красоты человечества всей планеты, а также самым совершенным видом белой расы» («История Кавказа», Стамбул, с. 59, 1912 г.).

Такие «совершенные люди», разумеется, не могли не быть создателями великих государств, основателями наук и искусств и т. п. В газете «Адыге макъ» З. Гуанов писал:

«Адыги на протяжении двух-трех тысячелетий были учителями человечества, стояли во главе его мудрости. Свою страну они раздвинули на севере – до России, на юге до страны арабов и Египта. На западе их земля, их наука, перешагнув Малую Азию, простерлись до страны Греция. Но всякий подъем имеет спуск: за девять столетий до рождества Христова со всех четырех сторон объявились их соперники». (Газета «Адыге макъ», № 21, 1918 г.).

Подобное видение прошлого адыгов свойственно и современным историкам; причем они, как и их предшественники, ни с какими фактами совершенно не считаются и никаких аргументов не приводят, следуя принципу «Своя рука владыка». Известно, что весь отряд Бековича-Черкасского погиб под саблями хивинцев, совершая, по приказу Петра I, поход в СреднююАзию. Но, оказывается, что лет за триста до этого адыги ходили в те неблизкие края запросто. К примеру, С. Х. Хатко думает, что «мотивы похода Тамерлана в Черкесию были во многом субъективны и личностны: это была месть за черкесские набеги в Хорезм». О каких таких походах с Кавказа в неведомый Хорезм (т. е. в междуречье Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи) идет речь, неизвестно ни одному человеку в мире, кроме этого супер-осведомленного автора, наивно считающего (как и многие другие авторы) средневековых черкесов-тюрков адыгами. На самом деле, адыгов просто называли их этнонимом (так как вся их знать была черкесского происхождения; по этой причине и имена аристократов в ранний период истории (да и потом), скажем, кабардинцев – сплошь тюркские: Инал, Табылды, Малхуруб, Алтынчач, Гошанай, Темрюк, Булгайрук, Беслан и пр.; см. ниже).

Путешественники, ученые, коммерсанты из Европы, знакомясь с бытом и нравами народов Востока, были склонны подчеркивать, выпячивать их инаковость, отличия от своих соплеменников и соседей (но мало обращали внимания на черты, свойственные всем людям). Иногда это вызывалось желанием удивить своих читателей, иногда просто незнанием, которое компенсировалось богатым воображением. Они, в зависимости от того, что сообщали их информаторы, часто высказывали совершенно противоположные мнения о народах, среди которых жили, пусть и недолго или о которых только слышали. Есть, например, авторы XVI-XVIII веков, которые весьма лестно отзываются о средневековых черкесах (имея в виду адыгскую знать), отмечая их воинственность, отличное владение оружием, гордость, мужество, их превосходство над окружающими народами и пр; современные кабардинские историки, наивно принимая все это за чистую монету и считая черкесскую знать адыгской (как и их читатели), с удовольствием цитируют подобные выдержки (в них же, скорее всего, они нашли опору для утверждений о мировом значении «черкесской цивилизации», о существовании «Кабардинской империи» и пр.). Например, то, что пишет о черкесах Д. К. Кантемир: «Эти люди настолько храбрые, что, по уверению самих татар, насколько 10 крымцев сильнее 15 буджакан, настолько 5 черкесов сильнее 10 крымцев» (Аталиков, 1996, с. 150). Было бы, конечно, куда лучше, если бы современные историки сообщали и другие мнения, поскольку односторонний взгляд на что угодно, в том числе и на народ (свой или чужой, безразлично), всегда вреден, создавая чувство превосходства, непременно ложное.

При всем нашем уважении к воинским качествам средневековых черкесов, мы не думаем, что они радикально отличались от скандинавских викингов, славянских дружинников, половецких казаков, византийских акритов, турецких газиев и кардашей, и пр. Могли побеждать или терпеть поражения, стойко выдерживать натиск или пускаться в бегство. Но для сведения супер-патриотов и поклонников средневекового дворянства, чей образ жизни во многом напоминал разбойничий, приведем отрывок из книги венецианца Иосафата Барбаро «Путешествие в Тану» (середина 15 века). Говоря об особо выдающихся смельчаках татар (ногайцев), которые назывались «талубагатер» (телибатыр), что означает «безумный храбрец», он рассказывает о событии, в котором участвовал сам.

«Стоял я как-то на площади; пришли в город татары и сообщили, что в роще, мили за три отсюда, спрятались черкесы-наездники, числом около сотни, которые задумали совершить набег под самый город, как это было у них в обычае. Я сидел в лавке мастера по выделке стрел; там же был еще один купец-татарин, пришедший туда с цитварным семенем (лекарство. – К., Г.). Узнав о черкесах, он встал и сказал: «Почему бы нам не отправиться захватить их? Сколько там этих всадников?». Я ответил ему: «Сто». – «Вот и хорошо, - сказал он, - нас пятеро, а у вас сколько найдется всадников?». Я ответил: «Сорок». А он сказал: «Черкесы не мужчины, а бабы. Идем, схватим их!».

Обратим внимание, что захватить наездников сразу же собирается не воин-профессионал, а купец, причем даже не имея численного превосходства.

«И вот мы сели на лошадей, приказали нашим людям прибыть по воде и к полудню налетели на этих черкесов. Они стояли в тени, некоторые из них спали, но, к несчастью, случилось так, что немного раньше, чем мы достигли их, наш трубач затрубил. Поэтому многие успели бежать; тем не менее и убитыми и пленными нам досталось около 40 человек. Но вся красота этого дела относится к тому, что говорилось о «безумных храбрецах». Тот татарин, который предлагал ехать хватать черкесов, не удовольствовался добычей, но в одиночку бросился в погоню за беглецами, хотя все мы кричали ему: «Ты же не вернешься, никогда ты не вернешься!». Он возвратился спустя почти целый час и, присоединившись к нам, жаловался, говоря: «Горе мне, я не смог поймать ни одного!», - и сильно сокрушался. Судите сами, каково было его безумство – ведь если бы хоть четверо из черкесов обернулись против него, они изрубили бы его на мелкие куски; более того, когда мы упрекали его, он все обращал в шутку» (НИРЗВА, с. 89-90).

Или взять другое высказывание, вызывающее изумление свой беспочвенностью: «Термин «паша» (пашэ) явно заимствован турками-османами у адыгов. Возможно, первые паши османов были из числа мамлюков. Сами османские правители являлись вассалами черкесских султанов и, в этой связи, могли широко использовать черкесский военный опыт» (Хатко, с. 50). Но если османские правители, которым подчинялись крымские ханы, сами были вассалами «черкесских (адыгских) султанов», то не адыги должны были платить дань Крыму, а, наоборот, Крым адыгам. О таковой же нам ничего неизвестно, а сам С. Х. Хатко свои источники, из которых он почерпнул столь сенсационные сведения, предпочел скрыть. И как можно считать мамлюков адыгами, если среди них неизвестен ни один деятель, носивший адыгское имя, мы понять не в силах. Не смогли мы отыскать на карте мира и город, в котором царствовали адыгские султаны, угнетавшие несчастных османов, создателей крупнейшей державы средневековья.

Стоит вспомнить по этому поводу случайно виденный нами репортаж с открытия выставки работ Р. Цримова, одного из самых талантливых кабардинских художников, на которой некий заезжий искуствовед, стремясь угодить гостеприимным хозяевам, говорил о том, что мировой центр живописи отныне перемещается в благословенный город Нальчик. Присутствующие внимали сим откровениям, скромно потупившись и млея от счастья. Помнится, в такой же ситуации незабвенный Остап Бендер вдохновенно вещал жителям Васюков, что вскоре их город превратится в Нью-Васюки, после проведения международного шахматного турнира, с перспективой проведения (там же) турнира межпланетного.

Апогея эта тенденция достигла в статьях некоторых кабардинских историков и этнографов (причем дипломированных, а не просто любителей, с которых и взятки гладки), где утверждается полное доминирование Кабарды на Северном Кавказе от моря до моря, и даже существование «Кабардинской империи»; о том, почему и как эта «империя» исчезла, где находилась ее столица, какова была письменность, как именовалась правящая династия, где ее архивы и монеты, почему в кабардинском языке нет соответствующей терминологии, авторы сего открытия, понятное дело, молчат. (И это не единичный пример, как сможет убедиться читатель). В данном случае цель создания подобных фантомов совершенно ясна – попытаться внедрить их в сознание читательской массы (в первую очередь, самих кабардинцев, так сказать, для поднятия духа) в качестве «исторической правды», и, если, конечно, получится, пустить их в научный оборот, сделать предметом серьезного обсуждения. Но серьезно отнестись к таким построениям, не выдерживающим никакого сопоставления с фактами, совершенно невозможно, чем и вызваны иронические пассажи в нашей книге.

Тщеславием, желанием вознести свой этнос над остальными, за счет принижения их роли, грешат и историки, являющиеся представителями самых ныне могущественных и больших народов. Цель их вполне понятна –доказать всем, что они всегда были такими и всегда шли «впереди планеты всей». Интеллигенция малочисленных народов, которые никогда особенно никого не интересовали (как и их история, и их культура), наблюдая, как постепенно, под нивелирующим влиянием «мировой культуры» и «общечеловеческих ценностей», размываются дорогие ее сердцу оригинальные черты этнического облика наций, к которым они принадлежат, в поисках компенсации и самоутверждения пытаются повысить самооценку, и тем же методом – за счет принижения роли соседей, таких же малочисленных; цель – «доказать» всем, что их благочестивые и умные (а также - воинственные, героические, культурные и трудолюбивые) предки тоже были могущественны, владели огромными территориями, были благодетелями, спасителями и вождями человечества и пр., а потерпели неудачу на своем пути только по вине других, злых и диких народов (чаще всего в этой роли, конечно же, выступают тюрки). Но и у этих историков (представителей малочисленных этносов), занятых сочинением «великой истории великих предков», движущей силой является, в конечном счете, личное тщеславие, тшательно маскируемое и от других, и от себя, а потому и рядящееся в тогу «патриотизма». (Стоит уточнить, что многие народы, ныне малозаметные или вовсе незаметные на мировой арене, действительно могут являться потомками великих в прошлом этносов – но верить людям, утверждающим это, можно только если они предъявляют доказательства, прошедшие строгую проверку).

И первые, и вторые втайне мечтают об одном – как бы сделать так, чтобы именно их взгляды стали безраздельно господствующими, как бы заткнуть рты оппонентам и конкурентам, т. е. мечтают обладать монополией на историческую истину. И те, и другие, разумеется, не достигают ничего, даже если государство объявляет их труды не подлежащими критике – хотя бы потому, что господствующий в данной стране режим со временем неизбежно сменяется другим; с ним и так же неизбежно меняются и взгляды на историю, а писания непогрешимых ученых, изданные многотысячными тиражами (для наведения морока на бедных читателей), выбрасывают на свалку.

Вспоминается, по этому поводу, хороший американский фильм «Адвокат дьявола». Молодой юрист, которого нечистый дух в облике старого джентльмена вроде бы опекает, а на самом деле исподволь подвергает разным искушениям, выдерживает их все, но спотыкается на последнем. И тогда дьявол (его играет Аль Пачино), уже отчаявшийся было совратить невинную душу, с удовлетворением говорит: «Тщеславие – мой самый любимый порок». Мифотворчество было всегда, в том числе и в науке истории, и нанесло ей огромный вред; другое дело, что мало кто объявлял создание мифов главной задачей историка. Но вот что пишут три доктора наук, говоря о задаче, стоящей перед кабардинскими специалистами : «… не столь важно, в какой степени представления об исторической связи с древнейшими государствами и цивилизациями согласуются с требованиями строгой науки – гораздо существеннее то, как они влияют на процесс национально-государственного строительства» (Боров, Думанов, Кажаров, с. 8-9).

Иными словами, целью науки, по мнению этих специалистов, является не приближение к истине на основе согласования фактов и построения непротиворечивой версии событий, а нечто другое, прикладное, сугубо утилитарное, но якобы способствующее успеху «национально-государственного строительства» (когда и где ложь способствовала хоть какой-нибудь созидательной цели?). Если бы авторы столь обезоруживающе откровенного заявления были бы скептиками, полностью отрицающими любую возможность постижения прошлого и создания более или менее непротиворечивой версии развития исторических процессов, их еще можно было понять; но в той же фразе они признают и существование «строгой науки». Как расценивать, в таком случае, их установку, судите сами.

К сожалению, из-за ограниченного объема мы не могли привести в данной монографии весь имеющийся у нас обширный материал по интересущей нас теме, доступный, впрочем, любому специалисту. Поэтому, не претендуя на получение исчерпывающих ответов, мы видим в своей работе только создание некоторых ориентиров и сопоставление всем известных или малоизвестных фактов, оставляя полную разработку за специалистами, которым наш труд, смеем надеяться, будет небесполезен, как и читателям, в качестве взгляда со стороны.

В книге помещены две самостоятелльные работы, написанные в разное время. Мы не стали заниматься их полным согласованием, полагая, что читатели, ознакомившись с первой частью, сумеют сами найти место событию, о котором речь идет в части второй. Но читатели бывают разные, среди них и такие, которые, знакомясь с содержанием книги, думают: «Хвалят нас или ругают?». Наша работа – не для них, мы ни в коем случае не хотели кого-то превозносить или принижать; мы думаем, что нельзя идеализировать ни отдельных людей, ни народы, и видим свою задачу в том, чтобы в меру своих сил и способностей попытаться дать ответ на некоторые вопросы истории Северного Кавказа.