Черкесы и кабарда

В 1557 году в Москву приезжает от князей Темрюка и Тазрюта мурза Канклыч Кануков «бити челом, чтоб их государь пожаловал, велел им себе служити и в холопстве их учинил, а на Шавкал бы им государь пожаловал, астороханьским воеводам велел помощь учинити» (КРО, т. 1, с. 5). Т. е. эти князья просили взять их на службу и защитить от кумыкского правителя, Тарковского шамхала; посол также передал просьбу одного из грузинских царей (как полагают комментаторы, кахетинского), «пожаловать» и его (кумыки досаждали и Кахетии).

Из этого краткого сообщения хорошо знакомый читателю историк и философ К. Х. Унежев делает такие выводы, которые никак из него не вытекают: «Таким образом, переговоры в Москве завершились в июне 1557 г. заключением взаимовыгодного военно-политического союза между Кабардой и Русским государством, что положило начало процессу сближения не только Кабарды с Россией: этот политический акт явился началом сближения всех горцев Северного Кавказа и Закавказья с Россией» (Унежев, с. 126).

У любого историка (и не только) такая интепретация может вызвать остолбенение. Мурза Кануков, посланец двух князей, оказывается, был послом всех народов Кавказа (поскольку они – вассалы Кабарды), за исключением злокозненных кумыков и их агрессивного шамхала, а просьба об «учинении в холопстве», т. е. о приеме на службу, превращается «в создание военно-политического союза». В довершение всего, Унежев «не заметил», что в той же Никоновской летописи, десятью строками ниже, сказано, что «из Асторохани же пришли послы от крымшевкала и от всей земли Шевкальскые да от тюменского князя» (КРО, т. 1, с. 5).

«Не заметил» историк и другой документ: в 1558 году в Москву приехали сыновья Темрюка Булгерук-мурза и Салнук-мурза, и снова с той же просьбой – «чтобы государь их жаловал, своих холопей, и оборонь учинил от шевкальского государя» (КРО, т. 1, с. 7). Таким образом, следуя логике, мы просто обязаны задать вопрос: «Почему кумыкские историки не говорят о существовании своей империи, имея для этого гораздо больше оснований, чем историки кабардинские: кумыки издавна имели столицу (Тарки), централизованное государство, подчинялись династии Тарковских шамхалов и т. д.? Если кабардинские князья просят «оборонь» (защиты) от Тарковского шамхала, следовательно, самым сильным государством на Северном Кавказе была Кумыкия, а все другие народы должны были являться вассалами ее, а не Кабарды. Разве не так?».

На юге Московия-Россия имела только одного союзника – Большую Ногайскую Орду, в течении долгого времени доминирующую силу в регионе; два других народа – калмыки и кабардинцы – были наемниками. И если усиление за счет поддержки русских войск считать основанием для заявлений о существовании на Кавказе империи, якобы заключившей «военно-политический союз» с Москвой, то с гораздо большим основанием об этом могли бы вещать (буде у них такое желание) и калмыцкие историки. Во-первых, численность калмыков в несколько раз превышала численность кабардинцев; поэтому, в случае необходимости, калмыки выставляли против крымцев и турок войско, во много раз превосходившее кабардинское; в-третьих, кабардинские князья очень часто просили Москву послать им на помощь калмыков (а не наоборот); в-четвертых, территория, которую контролировали калмыки, была гораздо больше тех, которые в разные периоды своей истории занимали кабардинцы. Можно сравнить хотя бы некоторые данные. В поход на крымские улусы калмыцкий хан посылает 10 000 воинов, князь Каспулат Муцалович – 50 своих узденей; в следующем походе участвуют 5 000 калмыков и всего 100 кабардинцев (КРО, т. 1, с. 339). Стоит отметить и то, что калмыки всегда были верны своим обязательствам, и их тайши (князья), и то только некоторые, очень редко соглашались служить Крыму.

Но Унежев К. Х. продолжает нанизывать цепь ничем неподтверждаемых предположений: «Так, по условиям договора (какого? – К., Г.) Кабарда должна была ежегодно выделять для отправки в Москву 1000 породистых кабардинских лошадей-аргамаков, выставлять в военное время 20-тысячную конницу» (Унежев, с. 127). Ни текст этого мифического договора, ни ссылка на какой-либо фонд или книгу, в которой он содержится, в работе автора не приводятся; этот договор автору, видимо, приснился.

Чем же считать прошение мурзы Канукова и что этим было достигнуто – присоединение Кабарды к России или заключение союза? К. Х. Унежев, приводит три аргумента, неизвестно откуда взятых: а) «этот союз не предусматривал включения территории Кабарды (как и других адыгов) во владения Русского государства»; б) «Кабарда сохранила все свои административные и гражданские учреждения и организации»; в) «осталось неизменным местное судопроизводство». И что же в итоге? И вот здесь автор, вольно или невольно, делает правильные выводы о том, что Кабарда «была связана с Русским государством в основном обязательствами военной службы», т. е. стала наемной силой; характерно, что уже под 1564 и 1565 годами в Никоновской летописи отмечена отправка жалованья князю Темрюку. И далее Унежев делает еще один, почти верный, вывод: «Скорее всего, это был союз между русским правительством и правящей кабардинской феодальной знатью, прорусски настроенной ее частью, которая представляла большинство Кабардинского общества» (Унежев, с. 127).

К сожалению, весь труд этого историка оставляет впечатление написанного наспех, руководствуясь только своими пожеланиями и пристрастиями. Откуда, например, ему известно, что прорусски настроенные князья выражали мнение большинства, если Темрюк постоянно жаловался в Москву на «утеснения недругов»? То, что следует далее, никак не свидетельствует о профессионализме автора, поскольку подобное мог написать или очевидец, или ясновидец (или агитатор-пропагандист 50-х годов ХХ века): «Простое адыгское крестьянство одобрило этот союз и видело в нем избавление от многих бед». Ш. Б. Ногмов писал (300 лет спустя! – К., Г.) по этому поводу, что «более всего народ был обрадован союзом и покровительством России» (Унежев, с. 127).

Если простой народ, с которым феодалы якобы советовались в вопросах политики, уже тогда знал о Московии (в глаза не видев ни одного русского), провидя ее будущую прогрессивную роль в своей судьбе, отчего ни один народный певец не сложил песни о таком радостном событии и не воспел князя Темрюка? И из каких таких источников узнали о всенародном ликовании Ногмов и Унежев?

По этим и многим другим причинам не вызывает никакого доверия и вывод двух других историков:

«…авторы данного исследования (как и в других своих публикациях) определяют суть установившихся отношений как своеобразный взаимовыгодный военно-политический союз между Кабардой и Русским государством. С середины ХУ1 века вплоть до 60-70-х годов ХУ111 века отклонения от этой линии в целом не имели места» (Мальбахов, Дзамихов, с. 229).

Основным источником по истории кабардинского народа, несомненно, является замечательное во всех отношениях издание - двухтомник 1957 года (КРО), включающий в себя более 500 документов. Но ни в одном из них вы не обнаружите даже намека на заключение «военно-политического союза Московии (России ) с Кабардой». Такие союзы могут заключать между собой равные; но русские цари всегда рассматривали кабардинцев как своих наемников или подданных («холопей»); точно так же смотрели на себя и кабардинские князья. Как, где и когда был заключен этот союз, каков текст договора, кто из князей его подписал – об этом авторы хранят молчание. К тому же Кабарда никогда, за всю свою историю, не являлась единым целым, поэтому нам совершенно непонятно, как читали эти документы наши уважаемые и очень талантливые историки-беллетристы.

Приведем еще раз цитату из Никоновской летописи, где говорится о самом первом посланце князя Темрюка Кавклыче Канукове, отправленном им в Москву (1557 г.): «… а пришел от братии от кабартынских князей черкаскых от Темрюка да от Тазрюта-князя бити челом, чтоб их государь пожаловал, велел им собе служити и в холопстве их учинил, а на Шавкал (правителя кумыков. – К., Г.) бы им государь пожаловал, астороханьскым воеводам велел помощь учинити» (КРО, т.1, с. 5).

Где здесь хотя бы намек на заключение союза, пусть даже, как дипломатично выразились авторы, «своеобразного»? Но, может быть, его заключили позже? Открываем наугад и читаем на стр. 80 шертную запись от 1614 года нескольких кабардинских князей, как сказано в подзаголовке, «на сохранение ими своего подданства России»: «Служити нам великому государю царю и великому князю Михайлу Федоровичу всея Руси до своего живота и быть под его царскою высокою рукою в прямом холопстве навеки неотступным».

В том же году терский воевода П. П. Головин пишет воеводе астраханскому о необходимости прислать хлеба и денег кабардинскому мурзе Сунчалею Янглычеву и его узденям, которые услужат государю, «а государевым денежным и хлебным жалованьем не пожалованы десятый год»; согласно расходным книгам, одному только Куденеку Канбулатову за шесть лет было выплачено не менее 600 рублей, не считая муки, крупы, овса; список выплат денежного и хлебного жалованья кабардинским князьям и узденям за 1625-1630 гг. занимает более двух страниц (КРО, т. 1, с. 81; с. 104; с. 133-135).

По всякому поводу князья обращаются в Москву – с просьбами оберечь от недругов, позволить поселиться в том или ином месте, наградить за службу, выплатить задержанное жалованье, и т. д. Совсем не говорит о союзнических отношениях и челобитная мурзы Наршова Елбузлукова (1631 год), начало которой стоит процитировать:

«Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии и великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичю московскому и всеа Руси бьет челом холоп ваш Нартшавка Елбуздуков сын Черкасской.

Действительно, союз не просто «своеобразный», а просто неслыханный: один союзник обращается к другому, в четырех предложениях пять раз именуя себя «холопом», с мольбой назначить его старшим князем, вместо умершего, которого также назначили на эту «должность» указом из Москвы.

Думать, что Темрюк и другие князья пошли на службу русскому правительству потому, что якобы поняли необходимость этого шага как единственного способа противостоять Крыму – совершенно неисторично и не выдерживает никакой критики при сопоставлении с фактами. Это случилось потому, что потомки Инала дважды проиграли в борьбе с Гиреями (в Крыму и в Прикубанье), но нашли себе сильных покровителей (а не союзников или благодетелей) в лице московских царей.

Но, допустим, Московия действительно заключила военно-политический союз. С кем же? Весьма подробно о былом могуществе Кабарды повествует К. Х. Унежев, в своей монографии «История Кабарды и Балкарии»; Если верить ему, уже в 16 веке «Кабарда с территорией от Кубани до Сунжи занимала господствующее положение на Северном Кавказе», от нее «в вассальной зависимости находились почти все соседние народы» (Унежев, с. 118-119). Не говоря об этом прямо, он фактически постулирует существование никому не ведомой империи.

«Кабарда испокон веков (неужели со времен Адама и Евы? – К., Г.) занимала доминирующее положение в крае. Она не только стояла на более высоком уровне социально-экономического, политического и культурного развития, чем многие народы региона, но она обладала самыми плодородными землями и огромной территорией. Все соседние народы: балкарцы, карачаевцы, осетины, ингуши, чеченцы – занимали в основном горные части Северного Кавказа и всегда ощущали острую нехватку земельных угодий. Постоянно им приходилось пользоваться на различных условиях пастбищными и сенокосными угодьями кабардинцев, и постепенное увеличение численности населения непосредственных соседей Кабарды объективно требовало расширения занимаемой ими территории. И только Кабарда могла им отводить эти земли для их поселения. Этот процесс освоения кабардинских земель соседями тоже проходил не без определенных условий и обязательств перед кабардинцами. Таким образом, постепенно эти народы оказались в вассальной зависимости от Кабарды. Более того, кабардинцы даже вытеснили карачаевцев с Баксанского ущелья, и они переселились на нынешнюю территорию Карачаево-Черкесии» (Унежев, с. 182).

Все бывало на свете, и ничего обидного в том, что названные народы находились в какое-то время в вассальной зависимости от кабардинских князей, усматривать нельзя – мало ли кто мог признавать себя вассалом более сильного соседа в эпоху феодализма. Если, конечно, это имело место. Но эту цитату из книги Унежева можно считать замечательной сразу по двум причинам. Во-первых, в ней нет ни слова правды. Во-вторых, в ней сконцентрировано все, что некоторые кабардинские историки хотели бы внушить своему народу (другие все равно не поверят, поскольку документов,свидетельствующих об этом, нет). Поэтому хотелось бы напомнить Унежеву К. Х. и его единомышленникам некоторые факты:

1. Если Кабарда доминировала на Северном Кавказе (вероятно, достаточно долго, по мысли Унежева) и стояла на более высоком уровне во всех отношениях, что обычно выражается в сильном влиянии на языки соседей, то почему, в таком случае, языки ее «вассалов и данников» (осетин, карачаево-балкарцев, чеченцев и ингушей) не наводнены кабардинскими терминами?

2. Если кабардинцы в течение долгого времени (как хочется думать Унежеву) благородно наделяли своей землей горемычных горцев, почему вся карта Северного Кавказа не усыпана адыгскими топонимами, гидронимами и оронимами, и почему сами кабардинцы называют, например, Пятигорье (по мнению Унежева, центр Кабарды) по-тюркски – Бештау, как и самые крупные реки Кавказа – Терч, Кума, Балкъ, Сунжа и пр.? Почему в их языке нет даже своего слова, означающего «море»? Таких вопросов набирается слишком много, чтобы приводить их в такой небольшой работе.

3. Поражает странный способ чтения документов, которым пользуются историки КБР. О каком наделении соседей землей может идти речь, если основной источник по истории кабардинцев (КРО) просто кишмя кишит жалобами кабардинских князей на притеснения со стороны крымцев, кумыков, чеченцев, калмыков, донских казаков, ногайцев и просьбами к русскими властям защитить их? Ни от одного народа Кавказа в Москву и Петербург подобного количества таких просьб отправлено не было.

4. Если карачаево-балкарцы, осетины, чеченцы, ингуши находились в вассальной зависимости от кабардинцев, якобы из-за полученных от них земель, почему нет следов такой зависимости в фольклоре этих народов? И почему российские власти напоминали кабардинским князьям, что они сами получили землю для поселения именно от России (см. ниже)? Только поддержка России обеспечивала на какое-то, достаточно долгое, время благополучие кабардинцев, и именно за аренду земель, выделенных им русскими властями, были вынуждены платить горцы кабардинским князьям; но Унежеву и другим хочется видеть в арендной плате дань «могущественной Кабарде». Следует сказать и другое: ни карачаево-балкарцы, ни осетины, ни вайнахи никогда не были данниками не только Кабарды, но даже и могучей державы – Крыма, в отличие от кабардинцев, долгое время плативших ему дань, в том числе и людьми.

5. И карачаевцев из Баксанского ущелья кабардинцы никогда не вытесняли, хотя столкновения между ними в те времена случались и уход князей Крымшамхаловых в Карачай мог иногда интерпретироваться в фольклоре как переселение под давлением кабардинцев. На самом деле они ушли на запад (и то не все) для защиты своих основных владений от абазинцев, начавших в то время активное продвижение на северо-восток, из Абхазии, где они проживали до той поры. Позже Баксанское ущелье заселилось балкарцами, выходцами из других обществ.

6. Перечисленные народы никак не могли находиться «в вассальной зависимости от Кабарды», как пишет Унежев, хотя бы потому, что такого государства на Кавказе никогда не было, и кабардинские князья в своих действиях не подчинялись одному властителю. Более того, так называлась только Большая Кабарда, а Малая, Джылахъстаней, ей не подчинялась. О какой же тогда «зависимости» соседних народов можно говорить?

7. Упоминания о вассальной зависимости горских народов от кабардинцев, встречающиеся в письменных источниках, основаны на сообщениях самих кабардинских князей, заинтересованных в повышении своего реноме в глазах Москвы (Петербурга), с целью увеличения дотаций за службу. В свою очередь, русские власти были заинтересованы в том же, усиленно внушая европейским властителям, что народы Кавказа подчиняются Кабарде, а та – России, следовательно, и Кавказ принадлежит ей по праву.

Хотелось бы дать Унежеву К. Х. и другим дельный совет: следовало бы стремиться понять, кто такие кабардинцы и каковы их происхождение и подлинная история, а не пытаться усиленно внушать своему народу ни на чем не основанное чувство превосходства над соседями и ложные представления об «имперском величии».

Читатели могут спросить – что же еще говорит в своей книге К. Х. Унежев о взаимоотношениях с другими народами Северного Кавказа? Чтобы не оставлять их в неведении, приведем некоторые цитаты:

«К югу от Кабарды, в горных ущельях Центрального Кавказа, проживали осетины, которые и находились в вассальной зависимости от нее. В ХУIII веке эта зависимость еще более усилилась». Следовательно, зависимость была на протяжении двух веков. Взамен, как пишет Унежев, кабардинцы позволяли осетинам торговать с Россией и защищали их от врагов: «В течение времени, пока в селе (осетинском. – К., Г.) находился представитель из Кабарды, на это село никто не смел нападать» (с. 182-183).

«Жители горной Чечни и Ингушетии с древних пор (насколько древних? – К., г.) пользовались землями кабардинцев в бассейне рек Терека и Сунжи»; они, «соприкасаясь с Кабардой, быстрее развивали производительные силы и феодальные отношения». Далее совсем интересно: «Шла торговля вайнахов не только с Кабардой, но через нее – и с другими народами Северного Кавказа. Тем не менее постепенно многие вайнахские общества попадали в зависимость от Кабарды и становились вассально зависимыми (понять эту фразу невозможно, но так в тексте. – К., Г.). Одних кабардинцы подчиняли силой, других наделяли землей и таким образом ставили в зависимое положение»; «кабардинцы защищали чеченцев и ингушей от внешних врагов (каких? – К., г.)». «Чеченские и ингушские общества попали в вассальную зависимость от Кабарды примерно в ХУII в.». «Кабардинские князья продолжали получать дань от части ингушского населения до начала Х1Х в.» (с. 186-188).

«Широкие связи объединяли балкарцев с грузинами, осетинами и кабардинцами. Правда, Балкарские общества находились в вассальной зависимости от кабардинцев. Тем не менее между кабардинцами, балкарцами, осетинами, ингушами, чеченцами, грузинами, дагестанцами существовали широкие добрососедские связи на протяжении веков. Многие из соседей находились в вассальной зависимости от Кабарды. Несмотря на это, они всегда сотрудничали» (с. 192).

Полное впечатление, что автор буквально упивался воображаемым могуществом средневековых кабардинских князей, ничуть не заботясь о доказательствах, и нисколько не думая о том, что существует масса документов, полностью опровергающих его построения. Когда мифы торжествуют, о науке вести речь незачем, как незачем и опровергать их. Миф – он и есть миф, и требует не доказательств и аргументов, а только веры.

И все же остается вопрос: «Неужели кабардинские историки, утверждая, что Кабарде повиновались все народы Северного Кавказа, ни на какие исторические источники не опирались?». Да, конечно, опирались – и на хвастливые высказывания князей, и на слухи, распускаемые русскими авторами времен Екатерины II. «Поначалу план Екатерины II был прост и «бескровен»: присоединить малочисленные народы к России вместе с Кабардой,объявив их принадлежавшими Кабарде, а еще лучше – едиными и нераздельными с нею» (Кипкеева, с. 19). Усилий для исполнения ее плана не пожалели, всячески распространяя мнение о том, что весь Северный Кавказ принадлежит Кабарде, а так как кабардинские князья издревле подвластны России, то ей же должны принадлежать и сами эти народы с их землями. Читая эти тенденциозные писания, кабардинские историки и пытаются внушить своему народу беспочвенную мысль о существовании в прошлом «Кабардинской империи».

Но так было до поры до времени, пока установление власти царской администрации и побеги крепостных в Моздок и Кизляр не вызвали бурной реакции и сопротивления кабардинских князей и дворян, рисковавших остаться без подвластных. Показательно, что, когда кабардинские князья в очередной раз подняли вопрос о срытии Моздока (куда убегали их крепостные), Екатерина твердо указала, что «оное положение свое имеет не на вашей кабардинской земле, почему оное народ ваш в хозяйстве его и промыслах отнюдь и не стесняет».

«Императрица, - пишет З. Б. Кипкеева, - сама немало сделавшая для того, чтобы поставить кабардинских князей в исключительное положение, упорно напоминала им, что именно благодаря военной помощи России против крымских ханов, с одной стороны, и кумыкских шамхалов – с другой, Кабарда не только заняла, но и укрепилась на Баксане: «Известно быть долженствует вам, общество кабардинское составляющим, коль из древних лет началось покровительство оному от Нашей Всероссийской Империи, и что без того давно рассеяться и погибнуть или в поносное рабство предаться надлежало б их народу» (Кипкеева, с. 41).

О том, что земли, на которых кабардинцы поселились в начале ХУ111 века, не принадлежали им искони, что их рассматривали (в том числе и они сами), как принадлежащие России, свидетельствует письмо кабардинских кязей Хаджигирея Булатова и Аслануки Арсланбекова канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину (1745 г.): «В Кашкатов выгнаны были Салиг-Герей солтаном и года два будучи тамо в осаде, как лошади так и весь скот наш поморили, того ради просим ваше графское сиятельство, в Кашкатове нам жить не приказать, а повелеть нам жить на Чегеме и в Шалушке, в котором месте мы в прошлом году жили; ибо помянутый Кашкатов – место необширное и для того в том месте нам никак жить невозможно, а жительство там имели мы только в те времена, когда неприятели на нас нападении чинили, и то с великою нуждою тамо дни свои препровождали». ( КРО, т. 2, с.130).

Об этом же свидетельствует и другие документы. «В 1761 году астраханский губернатор В. В. Неронов направил в Кабарду войско из двух тысяч калмык, одной тысячи казаков и регулярной команды с пушками для разделения враждующих кабардинских партий. Он приказал М. Атажукину: «… жить вам в Баксане, а кашкатавским владельцам – в Кашкатаве, и река Чегем положена между вами за границу». После этого для перемещения в другие места кабардинцы всегда обращались к российским властям и просили «для поселения способное место отвесть» (Кипкеева, с. 14). Но разве, скажем, хоть одно адыгейское племя обращалось к Петербургу за разрешением поселиться в какой-либо местности, находящейся в стране адыгов? Нам такой случай неизвестен, как и в случае с другими народами.

Ни Чечня, ни Ингушетия, ни Осетия, ни Балкария и Карачай никогда не были чьими-либо вассалами, а тем более Кабарды, представлявшей на всем протяжении своей истории разрозненные группы кочевого населения, руководимые князьями, не имевшего централизованного управления. В середине ХVIII века, с утверждением Российской империи в предкавказских степях, кабардинцев лишили права пользоваться местами их прежнего кочевания по Куме и вблизи Моздока, и граница между Балкарией и Карачаем, с одной стороны, и Кабардой подвинулась к подошве «черных гор» - лесистым хребтам, о чем свидетельствует построенная русскими крепостная кавказская линия: территория, расположенная южнее кордонной линии (т. е. Балкария и Карачай) на одной из русских карт начала Х1Х в. обозначена как «Земли, неподвластные российской короне». Балкария и Дигория подали совместное прошение о вступлении в российское подданство в 1827 году, Карачай – в 1828, Осетия еще раньше, в 1774 году, о чем имеются соответствующие документы. Не кажется ли читателю странным, что такового документа о вхождении Кабарды в состав России не имеется (поэтому неясно, что это за 450-летие нахождения Кабарды в составе России праздновали в 2007 году?).

Объясняется это просто. Исконные земли адыгских предков кабардинцев находились на Тамани, под властью Крымского ханства, а земли черкесов-дворян – в Крыму и Приазовье. Покинув их и превратившись в наемников Московского государства (подобно калмыкам), они стали народом без своей территории, кочуя по прикавказским степям и подвергаясь всем превратностям судьбы под ударами более сильных соседей – кумыков, чеченцев, ногайцев, калмыков и крымцев; последние, видя в кабардинцах своих беглых подданных, несколько раз возвращали их в Закубанье. Россия же юридически оформляла вступление в ее состав только народов, живущих на своей территории; кабардинцы таковой не имели и считались властями переселенцами на русскую территорию.

Балкария и Карачай всегда были независимы, а их территория никогда не входила в состав даже Крымского ханства. Сумели они сохранить независимость и от новых соседей, попытавшихся навязать им роль вассалов уже при первом их переселении в район Пятигорья, в начале 17-го века (см. КРО, т. 1). Первый балкарский историограф М. К. Абаев писал в 1911 году: «В этой борьбе с почти кочевым народом – Кабардою – оседло жившим веками в горных ущельях балкарцам помогли: сама природа – недоступность гор, сильная привязанность к родине, единодушие, порядок во внутреннем управлении и возможность доставлять из Закавказья жизненные припасы путем мены на скот и шерстяные изделия».

И далее: «Этим же условиям, надо полагать, обязаны горцы Балкарии тем, что они сохранили свою независимость и самостоятельность и тогда, когда все «адыге» (этим именем называют себя кабардинцы и другие черкесские племена) подчинялись крымскому хану, который посылал к ним своих наместников из членов своего рода». Упоминает М. К. Абаев и о Хуламской надписи, с надписью о разделении территории Пяти Горских обществ и Кабарды, относя надпись к 1700 году и называя имена третейских судей – сванского князя Отара Дадешкелиани и кумыкского Агалар-хана (в книге: К. Г. Азаматов, Х. И. Хутуев. Мисост Абаев. Нальчик, 1980, с. 99).

Расселяя кабардинцев на равнинах Центрального Кавказа и всячески усиливая их влияние, российское правительство решало свои задачи – «привести горские народы в российское подданство под видом подданных кабардинских князей». Но тот же Магомет Атажукин, Адильгирей Гиляксанов и кумыкский владетель Алиш Хамзин сообщали Коллегии иностранных дел о карачаево-балкарцах и осетинах: «… оные горские народы… ни под чьею протекцией не состоят».

И далее (в 1743 году): «Оные горские народы ни у которого государя не в подданстве и никому ими овладеть невозможно, за тем, что живут в крепких и непроходимых местах. И когда Большой Кабарды владельцам случается над ближними им народами чинить поиски, и тогда ходят на них партиями от 50 до 200 человек, и напредь тайным образом осмотря, захватят тесные проходы, и для охранения оставляют несколько человек пеших с ружьем и, таким образом, учиня поиск возвращаются с добычею, напротиву того и с тех горских народов по нескольку человек ночным временем приходят и зажигают их кабардинские деревни, от чего им немалые разорения приключаются» (Кипкеева, с. 14; с. 15-16).

Некоторые кабардинские князья не раз пытались взять ущелья Балкарии под свой контроль, сделать балкарцев своими подвластными; при этом во время крымских набегов они каждый раз находили прибежище именно у них. Один из первых исследователей истории балкарцев Н. А. Караулов писал: «Имея только один выход из каждого ущелья на равнину, причем иногда даже совершенно недоступный в половодье (Чегемское ущелье), народ этот (балкарцы. – Ш. Х.) имел мало общения с населяющей равнину Кабардой, еще не так давно враждовавшей с болкарами… Со стороны равнины у выходов своих ущелий болкары поставили башни и с успехом отражали всякую попытку кабардинцев проникнуть в горы. Болкары заселяют свои ущелья сплошь и других народностей между ними нет. Они часто воевали с кабардинцами, а также часто делали набеги за главный хребет в Сванетию, откуда всегда привозили много добычи» (Караулов, с. 133).

В 1787 г. пристав Кабарды сообщал: «Кабардинцы при случаях тесных всегда находят у них (балкарцев. – Ш. Х.) свое убежище и укрывательство имений» (Кипкеева, с. 127).

Чиновник царской администрации Гаврилов видел причину этих конфликтов в постоянных перемещениях народов на равнине. «Однако частная собственность на земли не сложилась у других народов (в отличие от карачаево-балкарцев. – Ш. Х.), так как они не имели «самостоятельного» права на земли бывшего Крымского ханства, поданными которого они являлись. Ногайцы, кабардинцы, бесленеевцы, абазины-тапанта не имели «определенных прав на владение землей», потому что вели полукочевой образ жизни и не имели исторического «самостоятельного права на землю», так как «суверенная власть» над их территориями перешла к России от Крымского ханства (1783 г.) и Османской империи (Кипкеева, с. 127).