Чужая кровь
жүктеу/скачать 375 Kb.
|
Чужая кровьПовесть Моим землякам-гафурийцам посвящаю АЮХАН Залия прибежала домой во время обеденного перерыва и принесла мужу совершенно невероятное известие: женщина, которую они уже твердо считали своей будущей сватьей, приходила нынче к заведующей медпунктом и говорила с ней насчет работы для своей дочери Линизы. Залия в тот момент случайно находилась там же и слышала разговор своими собственными ушами, слово в слово. Тем более что будущая сватья не особенно заботилась о какой-то скрытности и не удосужилась понизить голос. Может быть, и специально сделала это, чтобы откровенно намекнуть на какие-то изменившие ситуацию обстоятельства. Понятное дело, что Залия не удержалась, вышла за ней следом и стала допытываться что к чему. И в самом деле, как же так? Это в тот момент, когда их дети хотят соединить свои судьбы! Что же получается, жить будут поврозь? Сын Ильяс в райцентре работает, поди и невестке там нашлась бы работа... Аюхан, до того безмятежно занимавшийся заготовкой катышей из воска, аж подскочил от неожиданности: — Как так?! — Что «так»?! — взвилась вдруг Залия. — Она говорит: «В ваших жилах течет звериная кровь. Не отдадим дочь в медвежий род». Ладно, потом поговорим. Я только сказать прибежала, не выдержала. Залия торопливо вышла. Аюхан, в сердцах сплюнув, опустился на прежнее место. Опять то же самое... Шевельнулось почти забытое чувство тревоги, ютившееся в закоулках души уже много лет. Когда, с чего зародилось оно, это ощущение какой-то тайны, которая, казалось, никогда не будет им раскрыта. Аюхан (уж в который раз в жизни!) попытался найти ответ на мучивший его вопрос, пытаясь в потоке памяти отыскать осколки воспоминаний. Авось что-то вспомнится, поможет... * * *
Воспитывали Аюхана две бабушки. Хадия — мать его матери, и Зубайда — названая бабушка. С детства Аюхан почему-то со сверстниками не шибко ладил. Ребята его не то чтобы терпеть не могли, но в свою компанию принимали крайне неохотно. И при этом ущербным себя он не чувствовал, мальчиком рос спокойным и рассудительным. В школе по всем предметам обнаруживал средние способности, и только по физкультуре был одним из лучших в классе. А по лыжным гонкам и вовсе никому не уступал первенства. Возможно поэтому девушки стали рано обращать на него внимание, когда он еще и не думал о них. Но этого оказалось достаточно, чтобы пацаны, которые считали его чужаком, стали точить на него зуб. Аюхану тяжело было смириться с этим, жить с ощущением какой-то невнятной вины. Бывало, он не находил себе места, и в такие минуты некая непреодолимая сила тянула его в лес. И зимой и летом он ощущал в себе эту тягу к уединению. Часами бродил по лесным тропам, и возвращался домой только когда успокаивался. Однажды случилось так, что он пришел домой уже за полночь. Понимая, что домашних это не обрадует, решил посидеть какое-то время на скамейке возле ворот, подумать, как смягчить свое появление, чтобы не видеть встревоженные глаза бабушек. Решил дождаться, пока они уснут, а уж потом потихоньку зайти и устроиться на ночлег в чулане. Но бабушки и не собирались ложиться. Растворив выходящее на улицу окно, они о чем-то беседовали. А в ночной тишине хорошо было слышно каждое их слово. — Видно, и впрямь есть в нем доля звериной крови. Иначе с какой бы стати он часами бродил по лесу как бирюк? Люди зря говорить не станут... — В голосе бабушки Зубайды слышались нотки откровенной обиды на кого-то. А обычно спокойный голос Хадии дрожал — похоже, она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: — Кто говорит? Что говорит?! Это я, дура, тебе проговорилась. А ты и рада стараться, растрезвонила... Бабушка Хадия внезапно смолкла на полуслове, словно опасаясь сказать лишнего. Эх, и надо же было Аюхану чихнуть именно в этот момент! Ведь сдержись он, наверняка мог услышать и больше. Сообразив, что дальше скрывать свое присутствие бессмысленно, Аюхан весело воскликнул: — Ага! А что это у вас за секреты от меня? Какая такая звериная кровь? Что это за зверь такой, о котором вы толкуете? Он шутками-прибаутками пытался вытянуть из бабушек еще хоть что-то, но они ничего вразумительного так и не сказали, а весь разговор свели к хищному зверьку ласке, который повадился к ним в сарайчик, будь неладен, и давит гусят одного за другим. Весь следующий день ощущение какой-то подспудной тревоги не покидало Аюхана. Возможно, он поэтому и не вник как следует в смысл невольно подслушанного разговора. А во время перерыва в класс к будущим выпускникам семилетки вошел директор школы в сопровождении представительного мужчины из районной администрации. Важный дядя стал рассказывать о природе Асаная, о его густых лесах и полноводных реках, словно сельские жители не знали всех достоинств своего края. А потом разговор как-то плавно сместился на тему подготовки специалистов лесного хозяйства, и вопрос был поставлен ребром: кто хочет стать лесником? После столь категоричной постановки вопроса весь класс как по команде уставился на Аюхана. Тот уже и сам хотел выкрикнуть: «Я!», но его опередил Салим, самый язвительный из всех мальчишек: — Как раз то, что тебе надо, Аюхан. Станешь ханом своих косолапых сородичей. А то ведь с нами тебе, поди, стыдно водиться! Наверное, он рассчитывал, что после его слов класс взорвется хохотом, но, напротив, в кабинете повисла гнетущая тишина. Сидевшая позади Салима Хамдия звучно шлепнула шутника портфелем по спине. Только после этого послышались редкие смешки... И все же конец дня был скрашен для Аюхана приятным событием. Когда солнце, все больше тускнея, садилось за горизонт, он встретился с Хамдией на берегу Мандымки. Была пора, когда только что отцвели и завязались ягоды. Стройные ивы, склонившись к воде, ополаскивали в реке свои кудряшки и завитки. Ох и холодна вода в Мандымке! Сбегая с гор, несет она свою прохладу и свежее дыхание в Асанайские рощи. Вдалеке, в голубоватой дымке, виднеются горбатые отроги Урала. Вон Акбейектау, Караултау. С одной стороны они кажутся гнездовьем страшной силы, с другой — представляют собой надежную опору и защиту. А еще дальше, едва различимый, маячит вершиной силуэт горы Уктау. Один склон ее упирается отвесными скалами в большую реку Зилим, и создается впечатление, будто каменный богатырь встретил на своем пути красавицу-реку и преклонил перед ней колени. Впервые Аюхан увидел Уктау вблизи во время одной из экскурсий и был очарован ее красотой. На скалистой стороне, почти в самой середине, есть пещера. Говорят, что по козьим тропам к ней можно пробраться. Но тогда учительница не разрешила мальчишкам пойти к пещере, опасаясь несчастного случая. А как мальчишки уговаривали ее! Мол, там и дикого лука много, и озеро удивительной красоты... — Аюхан, куда ты уставился? Встрепенувшись, Аюхан негромко ответил: — На Уктау смотрю. — Что, кикимора машет рукой, к себе зовет? Разве в такой прекрасный вечер позволительно говорить о какой-то там кикиморе? Аюхан взял маленькие руки Хамдии в свои широкие ладони. Казалось, в изящных пальчиках девушки отдается биение ее сердца. Но это его собственное сердце колотится, готовое выскочить из груди, ведь это их первое свидание. Хамдия сама назначила его, велев прийти к Сукайташу — Торчащему камню. — Значит, твердо решил в лесники податься? — Да. А ты что надумала? — Я?.. Ну... Только не смейся... Я поеду в Стерлитамак, поступать в училище, где артистов готовят. Если, конечно, примут. Скоро в райцентр приедет комиссия, попробую подготовить декламацию. — Ну уж если тебя не примут... А если еще и споешь... — Понимаешь, я ведь хочу диктором стать. Родители пока еще не знают, тебе первому говорю. Мать надеется, что я в деревню вернусь, клубом заведовать. Она и сама в молодости пела, прямо-таки со сцены не сходила. Потом отец запретил. — Жаль, конечно... Хамдия, вот ты говоришь диктором... — А что ты удивляешься? Разве это такая редкая профессия? — Нет, но... Дикторы же в городе, в самой Уфе должны жить. — Конечно, — усмехнулась Хамдия, — Асанайского радио пока нет, есть только Башкирское. Аюхан улыбнулся, и Хамдия вторила ему серебристым смехом. Потом, посерьезнев, спросила, в упор глядя на Аюхана черными и блестящими, как черемуха после дождя, глазами: — Будем писать друг другу, Аюхан? — А ты будешь отвечать? — тоже посерьезнев, поинтересовался он. — Обязательно, Аюхан. Как же иначе?.. Домой Аюхан вернулся только под утро, проводив девушку до ворот ее дома. Когда Аюхан уезжал в Уфу на учебу, бабушки тоже проводили его до сельских ворот, которые и поныне называются — Большие ворота. Они запомнились ему именно вот такими, застывшими возле ворот с какой-то прощальной тревогой в глазах. Бабушку Зубайду он видел живой в последний раз... На поминках, устроенных на седьмой день после похорон бабушки, пришедшие помянуть ее старухи болтали: — Ох эта жизнь, что вода быстротечная. Ведь только-только разменяла Зубайда шестой десяток. Рано, ох рано ушла... — Убивалась она сильно по Муниру. Ушел на войну и пропал ее единственный сыночек. — Наверное, по милости Бога случилось так, что Хадия, вернувшись из дальних краев с мальчонкой, постучалась именно в дверь Зубайды. А Зубайда и выдала Аюхана за своего внука. И скажи, как второе дыхание у нее открылось после этого! А окончательно оправиться так и не смогла, шибко тосковала по Муниру. — Как это выдала за своего внука? Разве ж он не сын Мунира? Я то слышала другое! — Гм, тогда получается, что душа погибшего на фронте Мунира переселилась в того медведя, что ли? — Да ты что, такие страсти рассказываешь! Бабки замолчали. Аюхан, находившийся в это время по другую сторону печки за занавеской, еще долго сидел навострив уши, но старухи так больше и не вернулись к этой теме. К тому же в избу вошла бабушка Хадия с большим деревянным подносом для раздачи хайера*... * * *
...Нет, из таких лоскутов одеяла не сошьешь. Не желая и дальше забивать себе голову бесплодными мыслями, Аюхан решил отвлечься от них физической работой. Лучше всего поколоть дрова, все переживания с потом выйдут. Тем более что во дворе давно валялись пересохшие чурбаны, все руки до них не доходили. С поленьями Аюхан расправился быстро и вспотел от души, однако мысль, занимавшая его, будто гвоздь застряла в мозгу. Удивительно, почему он в свое время, когда впервые услышал об этой «звериной крови», о «хищнике», не попытался разобраться. Молод был, особого значения не придавал. А ведь и жена как-то высказалась в том же духе: что, мол, ты все по лесу шастаешь, домой тебя не дождешься, или ты и в самом деле медвежий сын, упаси Господи?.. ЧУДИЩЕ Аюхан и правда как пуповиной к лесу привязан. После окончания техникума ему предлагали солидный пост в райцентре, но он отказался. Сослался на то, что бабушка старенькая, живет одна и нуждается в присмотре. А в действительности бабушка Хадия была здоровехонькой, ей еще и шестидесяти не было, и обихаживать себя она могла сама. Просто не прельщала Аюхана работа кабинетная, не хотелось ему киснуть в духоте, чихать от бумажной пыли. Манил к себе лес, его свежесть и прохлада, многократно исхоженные еще в детстве тропы и поляны. Так и получилось, что после техникума Аюхан вернулся в Асанай в качестве лесничего. Хозяйство было огромное, а молодому специалисту еще и восемнадцати не исполнилось. Однако Аюхан не трусил. Всю округу он знал вдоль и поперек, и не было чащи, сквозь которую он не продирался бы, не было болота, в котором ему не приходилось бы вязнуть. —————————————————————————
Как раз в это время в райцентре открыли леспромхоз, и пришло указание спилить старые деревья, а вместо них посадить саженцы. Ссылаясь на нехватку специалистов, местное начальство добилось, чтобы Аюхана освободили от службы в армии, хоть и хотелось ему примерить солдатскую форму и попробовать вкус солдатской каши. Но... Желание остаться в родном краю и заниматься любимым делом было не меньше. Одно время такая суматоха поднялась: всем нужна стала древесина. Не успели оглянуться, как «облысела» верхушка Карлятау. С утра до позднего вечера завывали бензопилы, со стонами и прямо-таки человеческими вздохами падали могучие деревья. Трактора отволакивали очищенные сучкорубами деревья на поляны, откуда их отправляли в леспромхоз. Деревья, оставшиеся без ветвей, очень напоминали безруких и безногих инвалидов. И болью в сердце отзывалось это жутковатое сходство... — Внучек, что это за штука такая — леспромхоз? — поинтересовалась однажды бабушка Хадия. — Что делают они с такой прорвой леса? — Чудище это, бабушка, ненасытное, — в сердцах выпалил Аюхан, и сам удивился неожиданно пришедшему в голову сравнению. И ведь как верно! А бабушка не унималась: — Неужто и на Уктау поползет это чудище? — Самые лучшие делянки там и находятся, бабушка. Из-за расстояния до них пока очередь не дошла. Но, боюсь, и туда доберутся, планом предусмотрено. — Ах ты, Господи, так и выведут всех зверей! Медведи уж и так, от людей спасаясь, на Уктау перебрались. Стало быть, конец им придет... Не трогай их, внучек. Сам не трогай и другим не позволяй. Не обращай на себя их обиду. До других мне дела нет, но ты не бери греха на душу! Аюхан, ни в коем случае не вздумай ослушаться меня! Бабушка, взволнованная до крайности, крепко вцепилась в руку Аюхана, словно тот уже прицелился в медведя. Перехватив удивленный взгляд внука, она отпустила руку. Постояла некоторое время, обхватив голову руками, тяжело вздыхая. Потом наклонилась, подняла оброненное на пол веретено и продолжила сучить шерсть. «Замкнулась бабушка», — подумал Аюхан и не стал к ней приставать с дальнейшими расспросами, зная, что это бесполезно. Не зря же ее прозвали «замкнутая Хадия». И еще мелькнуло в голове: «Снова все вертится вокруг этого медведя! Будто нет других зверей в лесу, все разговоры упираются именно в косолапого…» А «чудище» продолжало безобразничать. По спущенному сверху плану началось уничтожение Асанайских лесов. Нельзя сказать, чтобы Аюхан не пытался воспрепятствовать их истреблению. Но кроме людского головотяпства немало урона лесам наносил и климат. В один год вымерз дубняк, что на склоне горы Янекай. Свирепые морозы бывали и раньше, но тогда дуб находился под защитой хвойного леса, которого теперь не стало — вырубили под корень. Весной дубы не выбросили ни одного листочка. Деревья, выросшие на благодатных соках здешних почв и простоявшие бы еще сотни лет, погибли! Морозы добрались в этот раз до самой сердцевины стволов. Единственное, что теперь оставалось — свалить их. Сколько гектаров ценной древесины, прочнее которой не бывает, погибло! А план требовал: давай, давай. Теперь очередь была за липовым лесом, который находился ближе. Липняк! Кудрявый липовый лес, который во все времена радовал жителей Асаная ароматным медом. Нет уж, решил Аюхан, пусть хотя бы еще годик простоит. Хватит того, что дубняк пропал и теперь пойдет под пилу. С такими намерениями Аюхан отправился в Уфу. Доказывал, что от мертвого дубняка только болезни будут распространяться, убеждал пилить его и поберечь липу. Убедил. Вернулся домой с решением, согласно которому липняк вообще не подлежит вырубке. А «чудище» пожирало леса гектар за гектаром. Сосны сплавляли вниз по Зилиму. Неисчислимое количество бревен ушло во время половодья под воду и навсегда было погребено под толстым слоем вязкого ила. А ведь мертвые стволы еще и ядовитый фенол выделяют! На местах бывших делянок тоже в беспорядке валялось множество бревен, которые просто гнили. Для обработки не хватало людей, техники и времени. Но ведь если не хватает, рассуждал Аюхан, зачем столько валить? От переживаний за загубленные леса он и так уже находился на грани нервного срыва, а тут случилось еще одно из ряда вон выходящее событие. Как-то был он на курсах повышения квалификации в Уфе, где и видел киножурнал о заграничных леспромхозах. Накрепко врезалось в память: дерево валят, очищают от коры и веток, которые потом собирают и пускают в дело, а бревно отправляют на пилораму. Там его распиливают, отбирают доски, горбыль складывают отдельно, и даже опилки не падают на землю, они попадают в специальный бункер, а потом тоже в дело. Если так обрабатывать, то и леса не жалко! Аюхан чуть не плакал от досады и горечи, вспоминая, как бесхозяйственно губится в их леспромхозе колоссальное количество полезного и нужного материала. На утро следующего дня он пришел в школу. Асанай — село большое, и учеников в школе много. Со своей идеей Аюхан заглянул к директору, поговорили, и директор поддержал Аюхана. Вскоре старшеклассников собрали в общем зале и Аюхан «обнародовал» свою идею: — Ребята! Асанайские леса, звери, обитающие в них, нуждаются в вашей помощи. Давайте вместо формальных игр в «Друзей природы» и «Зеленых» займемся серьезным и конкретным делом. Очень много деревьев уже спилено, и на их место необходимо посадить новые. В моем распоряжении всего десять человек, они осенью и летом занимаются посадкой, но этого недостаточно. Понадобятся еще десятки лет, чтобы десять человек смогли восстановить те площади леса, которые были вырублены за пару лет сотнями лесорубов... Короче, вы поможете? — Поможем, поможем! Школьники как муравьи облепили распаханные склоны горы, на которых еще заметны были пепелища от сожженных пней. На площади, где росли дубы — посадили дубы, где стоял березняк — высадили березовые саженцы. «Всякое дерево растет на своем месте», — говорится в народе. Эти заботы в какой-то степени успокоили душевные раны Аюхана. А лесорубы переместились на новое место, чтобы продолжить свою работу. Хорошо хоть до Уктау, которую так горячо защищала бабушка, пилы не дотянулись. Видимо, есть все-таки Бог на свете! Казалось, вот-вот дойдет очередь до елей, но тут открылся всемирный симпозиум спелеологов. Оказалось, что пласты на склоне горы, которые издалека казались полосами, представляют огромный научный интерес и открывают уникальные возможности для изучения строения земной коры. Кроме того, ученых заинтересовала пещера на Уктау, в которой обнаружились следы пребывания первобытного человека. Вернувшись как-то домой в приподнятом настроении, Аюхан пошутил: — Все, бабушка, теперь твоим медведям воля обеспечена. Не тронут Уктау, принято специальное постановление. А ты боялась... На что бабушка отреагировала очень серьезно: — Спасибо, внучек, не взял греха на душу. Велика твоя милость, Господи. Аюхан снова неловко пошутил: — Бабушка, если встречу дядю медведя, передам привет от тебя. — Это и твой дядя, и... — Взволнованная бабушка внезапно смолкла, всем видом показывая, что разговор окончен. После чего, как это часто бывало, замкнулась, и добиться, что означают эти слова, Аюхану так и не удалось... * * *
— Ну что, отвел душу? Знаю я тебя, чуть что — начинаешь дрова колоть. Ну-ка, пойдем в дом, узнаем у бабки, потомками какого зверя мы являемся! — Да на пасеке бабушка, — досадливо отмахнулся Аюхан. — Ты что, забыла? Замерев на секунду, Залия встряхнула кудрями и пробормотала: — А и в самом деле, что ж это я? И бабка Попугайчиха с ней... Как с ума схожу. Да и свихнешься тут, когда твоего ребенка медвежьим сыном называют. Аюхан игриво подмигнул: — А что, жена, разве я не силен как медведь? — Не прикидывайся дурачком, Аюхан! Дело серьезное. Немедленно отправляемся к бабке, пусть твоя молчунья расскажет наконец, в чем тут дело. Иначе у меня сердце из груди выскочит, ей-богу! — Да не могу я, мне с утра в район ехать. — Ну а я не вытерплю, пойду! Что за чертовщина?! Говорят, будто и Хамдия тебя из-за того же бросила. Дескать, потомок зверя. А я-то, бедная пришлая невестка, ничего и не знаю! Ну и ну... — И, не откладывая дела в долгий ящик, Залия действительно собралась на пасеку. Аюхан крикнул ей вслед: — Посмотри там скотину! Как бы медведь телку не задрал... И тут же язык прикусил, испугавшись своих последних, вырвавшихся непроизвольно слов. Ладно Залия не слышала, так стремительно выбежала со двора. И не зря, ох не зря она так всполошилась сегодня. Видно, не все ему сказала, что слышала, не договаривает что-то... Присев на чурбан, Аюхан закурил, попытался успокоиться… Прошлое… Далекое прошло-протекло перед его глазами, как рассеивающийся дым… * * *
...Две женщины собирают ягоду. Мужчина рядом ломает ветки, мастерит что-то и дает ему, Аюхану... ...Молчаливая женщина с ним на руках подходит к холмику из желтой глины и плачет навзрыд... ...Бегает мальчик. Вот он кричит той женщине: «Бабушка!» И они только вдвоем... * * *
А что за обрывки смутных воспоминаний проносились до этого в памяти? В Асанай они пришли вдвоем с бабушкой. Откуда? Может, там, далеко, и остался род Аюхана? У его сверстников в Асанае есть своя родня, целые поколения, но ведь и он не одинок! Бабушка Хадия проговорилась как-то, что весь их род вымер в голодные годы. А мать и отец, как ему рассказывали, погибли от удара молнии. Аюхану было тогда три года. Не их ли лица смутно мелькают в его воспоминаниях? Поднявшись, Аюхан прошел в дом, подошел к старинному сундуку, взял ключ, который всегда лежал на своем месте — под яркой подушечкой. (В детстве он любил рыться в этом сундуке, обшитом блестящими стальными полосами. С возрастом отвык.) Отпер замок, собравшись с духом открыл крышку, в нос ударил резкий запах нафталина. На самом верху лежат в белом узелке «похоронные принадлежности» бабушки. Она уже много раз обновляла материал на саван, полотенца, платки для раздачи. Что тут еще есть? Вот нож с гладкой ручкой. Похоже, многое ему довелось повидать на своем веку... А на дне, в парчовом мешочке, кусочек кожи размером с ладонь. А вот и его, Аюхана, игрушка — маленький сайдак. Взяв в руки лук, Аюхан почувствовал его тепло и подумал: такое наследство могло достаться только от отца. А где он, отец? Кто он?.. Сложив вещи в прежнем порядке, Аюхан запер сундук и положил ключ на место. Посмотрел в окно: на западе зарделась вечерняя заря. Перевел взгляд на портрет на стене, на котором были изображены обе бабушки. Глаза у бабушки Зубайды всегда, сколько помнит Аюхан, были грустные. Наверное, потому, что и муж, и сын не вернулись с фронта. Вот и с фотографии она смотрит печальным взором, словно и сейчас оплакивает своих родных. «А ведь и глаза, и брови, и нос у бабушки Зубайды, — подумал Аюхан, — как две капли воды Ильясовы. В бабушку Зубайду пошел сын... А с какой бы это стати — ведь она не родная вовсе, а названая?!» Встряхнувшись, Аюхан решительно вышел из дома, быстренько запряг лошадь и тоже отправился на пасеку, томимый неясными предчувствиями. Словно что-то очень важное должно произойти сегодня, что-то такое, чего он пропустить никак не может. Ощущения были какие-то смутные, расплывчатые, но в душе от этого становилось еще тревожнее. Одно Аюхан знал точно: надо непременно повидать бабушку, поговорить, не оставляя это на потом. Бабушка Хадия сидела за столом с подружкой Гайшой-Попугайчихой, чаевничали. Коротко глянув на Попугайчиху, Аюхан краешком рта усмехнулся. Ведь как точно люди прозвища дают! Гайша-эби и сейчас-то одевается ярко, можно себе представить, как она наряжалась в молодости. На ней блестящее узбекское платье, на голове цветастый платок с люриксом, а морщинистую шею оплетают две нитки бус. Бабушка Хадия одета куда как скромнее. В своем зеленом камзоле и белом платочке в мелкий цветочек она разительно отличается от Попугайчихи. Чаевничают как обычно: Попугайчиха без умолку тараторит, а его бабушка — замкнутая Хадия — внимательно слушает и покачивает головой... — Приятного аппетита! — Проходи, внучек, проходи. Садись с нами, — приподнялась ему навстречу бабушка Хадия. — Что припозднился нынче? — Спасибо, — вежливо отказался Аюхан. — Я айран в чулане попил. А что припозднился, так по хозяйству дел много. Дрова колол. жүктеу/скачать 375 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|