История адыгского народа за последние 200 лет сложи­лась столь неблагоприятно, что остается удивляться тому, что он еще жив



бет4/12
Дата02.07.2016
өлшемі3.06 Mb.
#172073
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12
§ 6. ФОРМЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА

Наиболее ценная информация по этому вопросу содержит­ся в «Журнале»133 пребывания в Кабарде майоров И. Барков-ского и П. Татарова, направленных сюда с военным отрядом в мае 1753 года для посредничества в деле урегулирования конфликта между Баксанской и Кашкатауской партиями. Пе­реговоры проходили в исключительно напряженных условиях, вызванных как вмешательством России, Турции и Крымского ханства во внутренние дела Кабарды (считавшейся независи­мой по Белградскому мирному трактату 1739 г.), так и сопер­ничеством отдельных группировок князей, лавировавших меж­ду этими силами. Наконец, удалось достичь соглашения и 31 октября 1753 г. князья (сперва Кашкатауской, а затем Бак­санской партии) дали присягу по следующим пунктам:



  1. Считать реку Чегем границей между двумя партиями.

  2. Не принимать «турецко подданных солтанов и других
    тому подобных утеклецов и противников крымских», а также
    «перебежчиков» из одной партии в другую.

  3. «Не взыскивать ни на ком Канаматову кровь»13*.

  4. «Отослать находящегося в Кашкатауской партии Нав-
    руза Исламова».

  5. «Предав все ссоры совершенному забвению, выбрать от
    обеих партий по 20 человек узденей»135 для разбора взаимных
    претензий и возвращения имущества, захваченного во время
    междоусобиц.

На следующий день стали присягать и дворяне. «1 нояб­ря,— отмечается в «Журнале»,— было владельческое и узден-ское собрание обеих партий в урочище Дохтамыш, где оных партей уздени с каждой деревни по одному человеку в той же силе, как и владельцы, целованием курана присегали»136 (кур­сив наш.— В. К.).

«К присяжным листам» (текстам присяги) был приложен «регистр» присягающих, который позволяет точно определить число и состав участников этого собрания, узаконившего раз­деление Большой Кабарды на две части. Список приводится с сохранением орфографии подлинника.

53

«Баксанской партии владельцы



Магомед Коргокин Казн Месеусов

Кара Мурза Алиев Мусост Магомедов

Алегука Месеусов Темрюка Магомедов

Али Исламов Картул Исламов

Касай Месеусов Дженхот Магомедов

Бахтыгирей Месеусов Кургока Карамурзин

Узденей

Азамат Танбиев Измаил Кунаев



Девлеть Мурза Танбиев Кончака Танбиев

Измаил Мургушев Мурза Отпанов

Ток Кытаев Темир Булат Пшецуков

Измаил Тохтамышёв Алтуган Иругов

Качмась Бисултанов Санжан Сейдиков

Ингучь Загаштын Али Султан Зеков

Магамат Мухокин Чап Ласланкиров

Салтамут Тунов Жолманбеть Казанчев

Куч Мазука Кочмазуков Девлет Мурза Кочорокин

Салангирей Конов Созорука Натылжев

Али Дерев Киляр Кубатов

Измаил Танбиев Батыр Мурза Тыжев

Чуман Асланкиров Бичен Чипчев

Хан Толхурин Дженхот Чумарзин

Девлетгирей Карабин Итого: 43 человека

Кашкатавской партии владельцы

Дженбулат Кайтукин Казн Кайсимов

Дженхот Татарханов Кургока Татарханов

Алдигирей Татарханов Мусост Татарханов

Аджигирей Темир Булатов Девлетука Расланбеков

Дохчука Расланбеков Магомед Батокин

Расланука Расланбеков Елбуздука Кадаматов

Маматгирей Али Мурзин Инал Кайсимов
Андемир Темир Булатов

Уздени


Али Оковов Сидюк Амжижов

Мамат Кожокин Салтамут Казанчев

Казагирей Кочорукин Коргунь Шагов

Тасургон Отпанов Тама Тамов

Джанбора Кожукин Али Иналчиев

Тасалтан Апачин Баташ Тамов

54

Мусост Тавов Салтан Беев



Ацук Тытымов Чанцох Елтепаров

Ель Мурза Тагуланов Ель Мурза Кочоруков

Дохчука Кандаров Али Чипчев

Бузорука Товов Пшикан Ирыкав

Салангирей Мекинин Чора Карабов

Салта Мурза Багирсов Салтамут Шихов


Хам Мурза Калачюбиев

Итого: 42 человека

Оной же кашкатовской партии по неприему братей особ­ливо присегали:

владельцы

Хам Мурза Расланбеков Сын ево

Беаслан Хам Мурзин Кайтука Кайсимов

уздени

Батыр Куденетов Салатгирей Куденетов



Дженали Буков Шегонука Канбиев
Ахмет Оковов

Итого: восемь человек

Всего всех владельцев и узденей обоих партий девяносто три человека»137.

Если к ним приплюсовать Куденетовых, из которых прися­гали только 2 человека 138, то количество участников этого исторического собрания достигнет 100 человек.

Эта цифра отражает обычное число участников хасы в масштабах всей Большой Кабарды. Сравнение фамилий узде­ней, принимавших участие в собрании 1753 года, с данными кабардинской ландкарты 1744 года ш показывает, что почти все они были владельцами указанных на ней деревень. Дру­гими словами, представителем вотчины-деревни в дворян­ской палате собрания выступал ее наследственный владелец (къуажэпщ), а не выборное лицо. Поэтому вполне закономер­но, что в январе 1764 года на полном собрании владельцев и узденей четырех уделов Большой Кабарды, на котором об­суждалась проблема Моздока, просьба крымского хана о по­мощи против темиргоевцев и т. д., присутствовало «всех до 100 человек»140. На собраниях же, организовываемых в рам­ках трех уделов, партии или отдельного княжества, количест­во полномочных «делегатов» уменьшалось в соответствии с указанной нормой представительства. Те же случаи, когда оно

55

превышало количество князей и дворян-къуажэпщ в этих политических образованиях, следует отнести за счет предо­ставления определенной части «безаульных» дворян возмож­ности участвовать в работе собрания с правом совещательно­го голоса. Многие же из них просто сопровождали своих сю­зеренов.



Только в этом смысле нужно толковать следующее сооб­щение майора П. Татарова от 8 мая 1761 года: «Паки баксан-скими владельцами в полное их собрание позван я, в кото­ром собрании были владельцы: Баксанской партии Бамат Кургокин, Касай Атажукин, Алегука Атажукин, Картул Ис­ламов, Али Исламов, Джанхот Сидаков; Кашкатавской пар­тии перешедшие в Баксан Казий и Инал Кайсымовы, Джан­хот Татарханов и Мисост Татарханов, при том же было узде­ней их до 200 человек»ш (курсив наш.— В. К.). Из этих 200 узденей правом решающего голоса обладали не более 50—55 человек, учитывая количество дворян, владевших де­ревнями в уделах Атажукиных, Мисостовых и Бекмурзиных.

Таким образом, часто встречающееся в архивных источни­ках выражение «собрание всех владельцев и узденей» не долж­но вводить в заблуждение. Если относительно владельцев «все» следует понимать в буквальном смысле, так как обычай действительно требовал присутствия на собраниях всех кня­зей, что являлось, в сущности, их главной обязанностью в деле управления Кабардой, то все дворяне созывались только при всеобщих ополчениях, да и то с возрастными ограничениями. В свете вышесказанного выражение «все уздени» мы понима­ем только как «всех» владельцев деревень, имевших на со-словно-представительных собраниях право решающего голо­са и составлявших примерно ;/юо часть всех дворян Кабар-ды 142.

§ 8. ПРАВО ВЕТО

Впервые вопрос о механизмах принятия решений на хасе, в том числе и о праве вето, был поставлен Е. Дж. Налоевой. «Хасэ,— отмечала она,— не была правомочна принимать ре­шения без полного сбора и единогласия всех князей и их вас­салов. Это своеобразное право вето часто срывало уже на­зревшие решения»143.

Во-первых, как мы уже выяснили, не «все дворяне» прини­мали участие в хасе, а только их представители, причем все­го лишь по одному человеку от каждой деревни. Во-вторых (и это слишком очевидно), они не могли быть равны с князьями в реализации этого права: приостанавливать или отменять ре-

56

шения своих сюзеренов. Если допустить существование данно­го права у дворян, то они в лучшем случае располагали им в рамках своей «палаты», а не хасы в целом. В-третьих, если понимать право вето как право запрещать (или приостанав­ливать) решения собрания и как принцип единогласия, то име­ется немало фактов, ставящих под сомнение его наличие да­же у князей.



В источниках часто встречается указание на «полные вла­дельческие и узденские собрания», что должно было подчер­кивать важность принятых на них решений, зависимость по­следних от участия всех князей и представителей дворян, а также желательность полного их единогласия. Присутствие всех князей и «депутатов» от дворян на общекабардинских хасах было особенно актуальным, когда страна, истощенная междоусобицами, жаждала установления мира между враж­дующими сторонами. Соглашение такого рода не могло со­стояться без «полного собрания владельцев и узденей обеих партий». Например, собрание, проходившее с 10 по 14 октября 1753 года, не достигло своей цели и, соответственно, не за­кончилось присягой, «ибо де владельцы и знатные узденья их... не все в собрании»144. В данном случае не столь важно, соответствовало ли действительности это заявление или нет. Главное в другом: кабардинцы того времени присутствие на собрании всех князей и представителей дворянства обеих пар­тий считали непременным условием достижения соглашения, обязательного для всей Большой Кабарды. Но принятие ре­шений на хасе нельзя ставить в прямую зависимость от «пол­ного сбора и единогласия всех князей и их вассалов».

Собрание, открывшееся 29 октября 1753 года и считающе­еся «полным», приняло ряд исторических для Кабарды реше­ний, которые должны были урегулировать взаимоотношения Баксанской и Кашкатауской партий. Но на нем не было Хам-мурзы Росланбекова (Кайтукин род) и Кайтуки Кайсинова (Бекмурзин род) и их узденей, которые присягали отдельно. А большинство Куденетовых вообще уклонилось от присяги. В связи с этим следует заметить, что стремление к единогла­сию не говорит о том, что оно всегда соблюдалось на практи­ке или являлось непременным условием принятия решений Единогласие — идеальная норма, которая, как и все нормы, нарушалась.

Та форма единогласия, которая существовала на общих собраниях в Кабарде, не означает право вето, каким бы «сво­еобразным» оно ни было, поскольку максимум того, что мог сделать князь на них, так это не согласиться, рискуя очень многим, с решением большинства, но не отменить или приоста-

57

новить его. Его несогласие с постановлениями общего собра­ния не только не отменяло их, но и часто усиливало их дей­ствие, объединяя против него остальных владельцев. На об­щекабардинской хасе единоличным правом отменять ее реше­ния не обладал и старший удельный князь, который своим не­согласием мог, в конечном счете, поставить себя вне закона, т. е. в положение изгоя, или абрека 145. Больше того, правом вето не располагал и сам пщышхуэ, созывавший общекабар­динские хасы и председательствовавший на них. Против него могли быть приняты такие же санкции, как и против удель­ных князей.



Иначе обстояло дело на удельной хасе, где старший князь удела был не просто «членом федеративного общества» или председателем, как пщышхуэ, а «властным владельцем» (го­воря словами С. Броневского), способным, в принципе, отме­нять решения любых «советов» и «собраний» на территории своего княжества. Однако, это — не право вето, а прямая власть мелкого феодального государя, управлявшего своим уделом с помощью сословно-представительного собрания, ко­торому он всегда мог навязать свою волю. Простого несогла­сия, расхождения во мнениях со старшим удельным князем было достаточно для изгнания «фрондеров». Так, 21 октября 1751 года на владельческом (княжеском) собрании удела Ка-сай Атажукин «прогнал» недовольных его политикой князей и заставил остальных принять присягу в том, чтобы изгнан­ных членов рода Мисостовых не считать за «братьев»146. По всей видимости, старший князь удела, «прогнавший» несог­ласных с ним князей с владельческого собрания, мог посту­пить еще жестче с палатой дворян на удельной хасе, если бы они вздумали своим несогласием сорвать намечающееся ре­шение.

В 1753 году был подвергнут остракизму князь Хаммурза Росланбеков, который отказался выполнять решение хасы о необходимости возвращения в Крым его жены, доводившейся хану племянницей. «Владельцы об нем Хаммурзе присягали, что его ни в какие советы не принимать и за брата не причи­тать»147. Это решение, навязанное удельному совету князей Джамбулатом Кайтукиным (дядей Хаммурзы), было подтвер­ждено на общем собрании Кашкатауской партии 31 октября 1753 года 148.

Таким образом, невыполнение постановлений удельной ха­сы или несогласие с ними лишало права участвовать в ней и влекло за собой исключение из клана, что, по существу, было равнозначно социальной смерти.

Вот почему князь только в исключительных ситуациях мог

58

выразить свое несогласие с решением большинства членов об­щего собрания, причем предварительно заручившись поддерж­кой влиятельных лиц из другой партии или соседних госу­дарств, у которых он мог найти убежище в случае изгнания. Еще в меньшей степени обладали такой возможностью их вас­салы.



Наконец, право вето несовместимо со штрафованием вла­дельцев и их вассалов, принимавших участие в работе хасы, но не согласившихся с ее решениями. Их наказывали как пря­мо, так и косвенно, через их подданных, учитывая иерархи­ческие связи между ними.

30 ноября 1748 года прибывший из Большой Кабарды уз­день Касая Атажукина сообщил подполковнику Рссламбеку Шейдякову и капитану Ивану Барковскому, что «третьего дня и вчерась владельцы и уздени были все в собрании в доме Баток бека (старшего князя Большой Кабарды.— В. К.) и положили де владельцы ехать на речку Чегем и отдан де во всей Кабарде приказ, ежели кто не поедет, то с того взят бу­дет штраф 149. И намерены с Касаем и ево братьями драть­ся»150. Причем штраф состоял из «одного ясыря и двух ско­тин»151. Как правило, по одному невольнику брали с каждо­го узденя, а по два быка — с каждого крестьянского двора.

Однако, по донесению того же узденя, «владелец Елбузду-ка (Канаматов.— В. К-} в собрании владельцев говорил, чтоб дождаться им, ежели они хотят быть в одном согласии, вла­дельца Джамбулата из Абаз, а ево дядю, до него б не выез­жать. И на то де ему Елбуздуке владельцы сказали, что они, хотя и выедут, а Джамбулата дожидаться будут на упоминае­мой речке Чегеме. И он де Елбуздука из того собрания поехал в дом свой и приказал как своим, так и Джембулатовым уз­деням в сем, хотя от собрания приказ отдан, чтоб всем выез­жать и положен штраф, не опасаясь штрафа, не ездили» (кур­сив наш.—В. /С.)152.

В этих сведениях обращает на себя внимание пражде все­го то обстоятельство, что право не соглашаться с «приказом собрания», платя при этом значительный штраф, не только не является правом вето, но и выступает его прямой противопо­ложностью. Право вето является правом участника собрания запрещать или приостанавливать его решения, а в Кабарде мы видим обратное — запрещение не соглашаться с его ре­шениями.

Елбуздуко Канаматов, оказавшись не в состоянии приоста­новить решение общего собрания, просто не стал его выпол­нять, невзирая на значительный штраф. Здесь он руководст­вовался личными мотивами, получив согласие Касая Атажу-

59

кина (против которого и была направлена намечавшаяся ак­ция) выдать за него свою дочь. Но свое нежелание действовать против Касая Атажукина он прикрывал отсутствием своего дяди — Джамбулата Кайтукина, являвшегося старшим удель­ным князем. Собрание, однако, не согласилось с доводами Ел-буздуки и приняло решение о сборе войска без Джембулата Кайтукина. Другими словами, хаса трех уделов под председа­тельством Батока Бекмурзина при активном участии Магоме­да Кургокина (старшего владельца Атажукинского удела) не сочла нужным считаться с отсутствием старшего князя Кай-тукинского удела 153 и проигнорировала возражения одного из главных представителей последнего. В данном случае она не считала/сь с принципом единогласия и обязательности при­сутствия на ней всех владельцев, хотя в другой ситуации это могло стать предлогом для того, чтобы не принимать решений, как это было на собрании 10—16 октября 1753 г.



Но в любом случае единогласие, обеспечиваемое угрозой штрафа или страхом оказаться в положении изгоя, не имеет ничего общего с правом вето. Конечно, если это право тракто­вать слишком широко, то при желании можно найти в практи­ке сословно-представительных собраний в Кабарде немало примеров, которые внешне схожи с его проявлениями. Но при всей их значимости, они не были институционализированы, что не позволяет говорить о наличии такой формы права.

Доказывая отсутствие права вето на хасе, не следует де­лать вывод, что она подавляла любую личную инициативу. Напротив, дух «феодального индивидуализма» был весьма развит в Ка'барде и, по существу, сделал невозможным ее объе­динение в одно прочное централизованное государство. Одна­ко между правом вето и своеволием кабардинского князя су­ществовали глубокие различия. Первое при всем своем внеш­нем индивидуализме было тесно связано с общественными ин­тересами, защищая их и являясь формой публично-правовой деятельности. Удельный же князь, не считаясь с постановле­нием хасы и преследуя частные интересы, вносил «анархию» в политические отношения в Кабарде и дестабилизировал об­щественный порядок в целом. В сущности, несогласие с ре­шением общего собрания являлось в Кабарде антиобществен­ным поступком, тогда как право вето там, где оно существо­вало,— одним из способов ведения общественных дел.

§ 8. ХАСА И НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ СУДОПРОИЗВОДСТВА

При изучении взаимосвязей сословно-представительных со­браний и судебных учреждений в феодальной Кабарде мы располагаем весьма скудными и фрагментарными источни­ками.

Все исследователи свои суждения об особенностях судо­производства у кабардинцев в XVI—XVIII вв. основывают на сведениях Ш. Б. Ногмова, который в своей «Истории...» при­водит народное предание о создании «хеезжа» и «хе» («хей») верховным князем Бесланом Джанхотовым, жившим, если су­дить по родословным, примерно в первой половине XVI века. «...Берслан в продолжение управления своего кабардинским народом, желая улучшить и упрочить его благосостояние и для оказания всякому правосудия, первый учредил во всех аулах, в каждом по одному хеезжа, т. е. «третейский суд», в котором разбирались все дела, кроме уголовных, и жалобы местных жителей. Суд этот составляли несколько человек из благонадежных узденей и депутатов со стороны народа, еже­годно им избираемых, с утверждения самого князя, который в руководство им и народу издал разные законы и обряды, о которых будет говорено ниже. Жалобы же на судей, также уголовные и относившиеся до всего народа дела разбирались и решались под председательством князя в хе, т. е. «главном суде», учреждавшемся в постоянном месте жительства кня­зя»154 (курсив наш.— В. К.).

Мы не можем сейчас подробно останавливаться на выяс­нении степени достоверности этих данных. Вполне очевидно, что Беслан Джанхотов не мог чисто волевым порядком учре­дить эти суды точно так же, как «издать законы и обряды» и «разделить народ... на пять классов»155. Этого он не в состоя­нии был сделать не только потому, что власть верховного кня­зя в Кабарде была с самого начала ограниченной (становясь часто номинальной и даже фиктивной), а прежде всего в силу того обстоятельства, что их учреждение подготавливалось всем ходом исторического процесса, т. е. имело объективные пред­посылки.

Отбросив, однако, элементы мифологического мышления в приведенном тексте, можно допустить существование «хеез­жа» и «хей» у кабардинцев в период, не затронутый дефор­мирующим внешним воздействием. Другое дело, что нам по­чти ничего не известно о конкретных формах функционирова­ния и субординации этих судебных учреждений, а также их взаимосвязях с сословно-представительными собраниями в

61

тот или иной отрезок времени. Указанная выше крайняя скуд­ность соответствующих источников, естественно, повышает роль гипотез в исследовании поставленного вопроса.



Относительно «хеезжа» Ш. Б. Ногмов ясно говорит, что ее состав ежегодно избирался. У нас нет оснований полагать, что что принцип организации состава хей был существенно иным, г. е., что он не избирался, а назначался верховным князем. Во-первых, потому, что структуры низших и высших судебных инстанций не могли быть в корне противоположными. Во-вто­рых, верховный, или «большой», князь сам избирался на «со­вете князей и узденей всей кабардинской земли» и осуществ­лял исполнительную, а не законодательную власть. Поэтому он вряд ли располагал полномочиями назначать состав «глав­ного», или верховного суда. На наш взгляд, высшая судебная инстанция в Кабарде избиралась на хасе, поэтому она не мог­ла целиком и полностью зависеть от власти пщышхуэ. Но со­общение Ш. Б. Ногмова о том, что старший князь председа­тельствовал в суде, заслуживает доверия и соответствует духу и особенностям общественно-политической и судебной систе­мы кабардинцев. Его сведения свидетельствуют также о том, что хаса не подменяла функций «хей», а это в свою очередь говорит о сравнительно высокой степени дифференциации за­конодательных и судебных органов Кабарде (и вообще, еслл брать шире,— социальных и правовых отношений). Народное предание, приведенное Ш. Б. Ногмовым, зафиксировало факт этой дифференциации.

Хаса, как уже не раз отмечалось, была высшим законода­тельным органом в Кабарде и уже в силу этого могла опреде­лять решения судов любой инстанции, отвергая или утверж­дая их.

По решению хасы мог быть создан суд, компетентный раз­бирать спорные дела между целыми княжескими уделами и партиями — дела, от которых зависели судьбы всей страны. Но само общее собрание князей и дворян не подменяло дея­тельности судов. Поэтому о судебных функциях хасы мы мо-исем говорить только -в том самом широком и условном смысле слова, что она, например, принимала решения о создании вер­ховного суда для рассмотрения тех или иных вопросов, касаю­щихся всего общества, утверждала новые законы, устанавли­вала штрафы за их нарушение и т. д.

Но все эти общие рассуждения являются не более чем ги­потезами, так как они основаны на предании, не содержащем точных сведений об особенностях функционирования судеб­ных учреждений в Кабарде XVI—XVIII вв. Более плодотвор­ным является подход, сопряженный с отказом от априорного

62

допущения того обстоятельства, что суды в эти столетия су­ществовали без каких-либо изменений и в тех формах, о кото-эых повествует историческое предание, зафиксированное Ш. Б. Ногмовым.



Если придерживаться принципов историзма, то при изу­чении данного вопроса необходимо основываться прежде все­го на архивных источниках 156. В них ничего не сообщается о сельских судах, но встречаются фрагментарные известия о де­ятельности более высоких судебных инстанций, на которых разбирались дела, касающиеся всего общества в целом. Это обстоятельство само по себе предполагает их тесную взаимо­связь с хасой.

Как следует из объяснения Магомеда Кургокина капитану И. Барковскому, изгнанию Касая Атажукша в 1747 году из КаЗарды предшествовал суд: «Только как я, Кургокин сын Мухамед-бек ...с владельцами Месоусовыми на суд вышел и между нами много было слов, а напоследок они не повинились суду и, по своей вине убоясь, в вашу сторону убежали»157. Дж. Налоева полагает, что этот суд был тем самым «хей», о котором писал Ш. Б. Ногмов. «Лицо, не подчинившееся реше­нию «хей»,— пишет она,— объявлялось вне закона, почему та­ковые покидали страну. На упрек того же Барковского о раз­граблении имущества князей Мисостовых старший князь Ка-барды Батока Бекмурзин отвечал: «Мы беспорядочно ничего не брали... с народного суда добро свое взяли»158.

Е. Дж. Налоева настолько убеждена в наличии у кабар­динцев в данный период суда «хей», описанного Ш. Б. Ногмо­вым, что даже определяет точную дату, когда этот суд пре­кратил свое существование. «До 1753 года,— отмечает она,— во всей Кабарде высшим судебным органом был хей, учреж­денный при старшем князе. Главным судьей считался сам оли. Члены суда выбирались на хасе и через определенный проме­жуток времени обновлялись. После раздела Большой Кабар-ды в 1753 году хей был преобразован, в махкеме. Причем, уч­редили два махкеме: в Кашкатау и Баксане. Во главе мах­кеме теперь стоял удельный князь. Кроме того, выбирали 9 членов суда, которые через каждые 3 месяца переизбира­лись. Функцию секретаря выполнял эфендий»159. При этом автор ссылается на 63—66 статьи «Полного собрания кабар­динских древних обрядов», помещенного в сборнике Ф. И. Ле-онтовича. Но анализ этих статей и приложений 16° к ним по­казывает, что мехкеме было создано в 1807 году. Далее, Е. Дж. Налоева, говоря о существовании двусторонней ко­миссии «медатр»161 в первой половине XVIII века, очевидно, не учитывает того, что этот термин образовался от слова



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет