Конец формы Эрнест Хемингуэй. Прощай, оружие!

Глава шестнадцатая

В ту ночь летучая мышь влетела в комнату через раскрытую дверь балкона,

в которую нам видна была ночь над крышами города. В комнате было темно,

только ночь над городом слабо светила в балконную дверь, и летучая мышь не

испугалась и стала носиться по комнате, словно под открытым небом. Мы лежали

и смотрели на нее, и, должно быть, она нас не видела, потому что мы лежали

очень тихо. Когда она улетела, мы увидели луч прожектора и смотрели, как

светлая полоса передвигалась по небу и потом исчезла, и снова стало темно.

Среди ночи поднялся ветер, и мы услышали голоса артиллеристов у зенитного

орудия на соседней крыше. Было прохладно, и они надевали плащи. Я вдруг

встревожился среди ночи, как бы кто не вошел, но Кэтрин сказала, что все

спят. Один раз среди ночи мы заснули, и когда я проснулся, Кэтрин не было в

комнате, но я услышал ее шаги в коридоре, и дверь отворилась, и она подошла

к постели и сказала, что все в порядке: она была внизу, и там все спят. Она

подходила к двери мисс Ван-Кампен и слышала, как та дышит во сне. Она

принесла сухих галет, и мы ели их, запивая вермутом. Мы были очень голодны,

но она сказала, что утром вое это нужно будет из меня вычистить. Под утро,

когда стало светать, я заснул снова, и когда проснулся, увидел, что ее снова

нет в комнате. Она пришла, свежая и красивая, и села на кровать, и пока я

лежал с градусником во рту, взошло солнце, и мы почувствовали запах росы на

крышах и потом запах кофе, который варили артиллеристы у орудия на соседней

крыше.

могла бы вывезти тебя.

- А как бы я сел в кресло?

- Уж как-нибудь.

- Вот поехать бы в парк, позавтракать на воздухе. - Я поглядел в

отворенную дверь.

- Нет, сейчас мы займемся другим делом, - сказала она. - Нужно

приготовить тебя к приходу твоего друга доктора Валентини.

- А правда замечательный доктор?

- Мне он не так понравился, как тебе. Но он, должно быть, хороший врач.

- Иди ко мне, Кэтрин. Слышишь? - сказал я.

- Нельзя. А как хорошо было ночью!

- А нельзя тебе взять дежурство и на эту ночь?

- Я и буду дежурить, вероятно. Но только ты меня не захочешь.

- Захочу.

- Не захочешь. Тебе еще никогда не делали операции. Ты не знаешь, какое

у тебя будет самочувствие.

- Знаю. Очень хорошее.

- Тебя будет тошнить, и тебе не до меня будет.

- Ну, тогда иди ко мне сейчас.

- Нет, - сказала она. - Мне нужно вычертить кривую твоей температуры,

милый, и приготовить тебя.

- Значит, ты меня не любишь, раз не хочешь прийти.

- Какой ты глупый! - Она поцеловала меня. - Ну вот, кривая готова.

Температура все время нормальная. У тебя такая чудесная температура.

- А ты вся чудесная.

- Нет, нет. Вот у тебя температура чудесная. Я страшно горжусь твоей

температурой.

- Наверно, у всех наших детей будет замечательная температура.

- Боюсь, что у наших детей будет отвратительная температура.

- А что нужно сделать, чтобы приготовить меня для Валентини?

- Пустяки, только это не очень приятно.

- Мне жаль, что тебе приходится с этим возиться.

- А мне нисколько. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой до тебя

дотрагивался. Я глупая. Я взбешусь, если кто-нибудь до тебя дотронется.

- Даже Фергюсон?

- Особенно Фергюсон, и Гэйдж, и эта, как ее?

- Уокер?

нас переведут отсюда. Здесь теперь четыре сестры.

- Наверное, прибудут еще. Четыре сестры не так уж много. Госпиталь

большой.

отсюда? А ведь так и будет, если не прибавится раненых.

- Я тогда тоже уеду.

- Не говори глупостей. Ты еще не можешь никуда ехать. Но ты поскорее

поправляйся, милый, и тогда мы с тобой куда-нибудь поедем.

- А потом что?

- Может быть, война кончится. Не вечно же будут воевать?

- Я поправлюсь, - сказал я. - Валентини меня вылечит.

- Еще бы, с такими-то усами! Только знаешь, милый, когда тебе дадут

эфир, думай о чем-нибудь другом - только не о нас с тобой. А то ведь под

наркозом многие болтают.

- О чем же мне думать?

- О чем хочешь. О чем хочешь, только не о нас с тобой. Думай о своих

родных. Или о какой-нибудь другой девушке.

- Нет.

- Ну, тогда читай молитву. Это произведет прекрасное впечатление.

- Возможно. Не все ведь болтают.

- Вот я и не буду.

- Не хвались, милый. Пожалуйста, не хвались.

Ты такой хороший, не нужно тебе хвалиться.

- Я ни слова не скажу.

- Опять ты хвалишься, милый. Совсем тебе ни к чему хвалиться. Просто,

когда тебе скажут дышать глубже, начни читать молитву, или стихи, или еще

что-нибудь. Тогда все будет хорошо, и я буду гордиться тобой. Я вообще

горжусь тобой. У тебя такая чудесная температура, и ты спишь, как маленький

мальчик, обнимаешь подушку и думаешь, что это я. А может быть, не я, а

другая? Какая-нибудь итальянская красавица?

- Нет, ты.

- Ну конечно, я. И я тебя очень люблю, и Валентини приведет твою ногу в

полный порядок. Как хорошо, что мне не придется быть при этом.

- А ты будешь дежурить ночью?

- Да. Но тебе будет все равно.

- Увидим.

- Ну, вот и все, милый. Теперь ты совсем чистый, и снаружи и внутри.

Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни?

- Ни одной.

- И меня нет?

- Тебя - да.

- А скольких еще?

- Ни одной.

- А скольких - как это говорят? - скольких ты знал?

- Ни одной.

- Ты говоришь неправду.

- Да.

- Так и надо. Ты мне все время говори неправду. Я так и хочу. Они были

- Я ни одной не знал.

- Правильно. Они были очень привлекательные?

- Понятия не имею.

- Ты только мой. Это верно, и больше ты никогда ничей не был. Но мне

все равно, если даже и не так. Я их не боюсь. Только ты мне не рассказывай

про них. А когда женщина говорит мужчине про то, сколько это стоит?

- Не знаю.

- Ну конечно, ты не знаешь. А она говорит ему, что любит его? Скажи

мне. Я хочу знать.

- Да. Если он этого хочет.

- А он говорит ей, что любит ее? Скажи. Это очень важно.

- Говорит, если хочет.

- Но ты никогда не говорил? Верно?

- Нет.

- Нет, верно? Скажи мне правду.

- Ты не говорил, - сказала она. - Я так и знала, что ты не говорил. Ты

милый, и я тебя очень, очень люблю.

Солнце высоко стояло над крышами, и я видел шпили собора с солнечными

бликами на них. Я был чист снаружи и внутри и ожидал прихода врача.

- Значит, так? - сказала Кэтрин. - Она говорит все, что ему хочется?

- Не всегда.

- А я буду всегда. Я буду всегда говорить все, что ты пожелаешь, и я

буду делать все, что ты пожелаешь, и ты никогда не захочешь других женщин,

правда? - Она посмотрела на меня радостно. - Я буду делать то, что тебе

хочется, и говорить то. что тебе хочется, и тогда все будет чудесно, правда?

- Да.

сейчас?

- Хорошо. Иду.

- Ты моя очень, очень, очень любимая, - сказал я.

- Вот видишь, - сказала она. - Я делаю все, что ты хочешь.

- Ты у меня умница.

- Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен.

- Ты умница.

- Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то, чего хочешь

ты.

- Милая.

- Нет.