Песнь благодарения во всех тварях Божиих

Всевышний, Всемогущий, Благий Господи,

Тебе слава и хвала, честь и всякое благословение,

Тебе Единому да будут возданы;

и никто из человеков не достоин именовать Тебя!

Слава Тебе, Господи мой, за все Твои творения,

особливо же за достославного брата нашего Солнце,

что день зачинает и светом нас освещает,

в лучах блистает и в лепоте великой

и являет образ Твой, Господи!

Хвала Господу моему за сестру Луну

и за звезды осиянные, Им в небесах сотворенные;

хвала Господу моему за брата Ветра,

за Воздух и Тучи, за Ведро и Ненастье,

коими Он всякому дыханию пропитание промышляет!

Хвала Господу моему за сестру Воду,

ибо она весьма полезна, любезна, смиренна и непорочна;

хвала Господу моему за брата Огня,

что светит в ночи;

он весел и рдян, необорим и бодр;

хвала Господу моему за мать нашу Землю,

что всех нас кормит и носит,

всяческие плоды производит,

цвет и травы на свет выводит!

Хвала Тебе, Господи мой, за тех, что Тебя ради обиды

прощают,

(Перевод С. Аверинцева. Там же. С. 234)

100

ЛИТЕРАТУРА

2. Карсавин Л. П. Монашество в Средние века. СПб., 1912.

3. Котляревский С. А. Францисканский орден и римская курия. М., 1913.

4. Цветочки святого Франциска Ассизского. М.: Мусагет, 1913 (репринт: М., 1990).

5. Житие брата Юнипера, ученика святого Франциска Ассизско­го. М., 1914.

6. Средневековье в его памятниках. М., 1913. С. 87—95 (О жизни и поучениях св. Франциска).

7. Геръе В. Франциск — апостол нищеты и любви. М., 1908.

8. Елъчанинов А. В. Житие святого Франциска Ассизского. М., 1906.

9. Бонавентура. Путеводитель души к Богу / Пер., комм., вступ. ст. В. Л. Задворного. М., 1993.

10. Се. Антоний Падуанский. Проповеди / Под ред. В. Л. За­дворного. М., 1997.

СВ. ДОМИНИК И ДОМИНИКАНЦЫ

Широкое распространение апостольского идеала в народных мас­сах, рост монашества, начавшийся с клюнийского движения, и со­провождающее этот духовный подъем еретическо-сектантское бро­жение требовали со стороны Западной Церкви новых усилий по упо­рядочению и организации массовых движений и введению их в русло церковной традиции.

Этому требованию эпохи в наибольшей степени отвечали ни­щенствующие ордена, сочетавшие верность Церкви с ассимиляцией новых духовных энергий. Однако, если Францисканский орден бо­ролся с ересью и сектантством лишь косвенно, самим фактом соот­ветствия апостольскому идеалу в рамках Церкви, то параллельно возникший Доминиканский орден ставил своей главной задачей не­посредственную духовную борьбу с антицерковными движениями главным образом путем проповеди и учительства.

Св. Доминик родился в Каларуэге в Кастилии в 1170 г. в знатном испанском роду Гусманов. Согласно преданию, рождению Доминика предшествовало чудесное знамение: мать увидела во сне плод свое­го чрева в образе собаки с факелом во рту (это предание связано с тем, что эмблемой ордена было изображение собаки с факелом, а братья доминиканцы, обыгрывая название своего ордена, иногда на­зывали себя «псами Господними» (лат. Domini canes)). Огонь этого факела воспламенил всю землю. Когда Доминик был принесен в цер-

101

ковь для крещения, он получил еще одно подтверждение своего ве­ликого предназначения. Его крестная мать увидела на лбу младенца лучезарную звезду. С тех пор, как утверждают биографы, на лице св. Доминика навсегда осталась особая печать, — все замечали на нем как бы некое сияние, неотразимо привлекавшее всех говорящих с ним. Сосуд из белого мрамора, в котором он был крещен, в 1605 г. был перенесен в храм св. Доминика в Мадриде, после чего возник обычай крестить в этом сосуде наследных принцев Испании.

В конце 1203 г. Доминик сопроводил епископа Диего в составе посольства в Данию, предпринятого по поручению кастильского ко­роля Альфонса VIII. Путь их пролегал через столицу Лангедока — Тулузу, где они стали свидетелями необычайного успеха альбигойс­кой ереси. Исполнив порученное дело и совершив паломничество в Рим, где папский престол занимал в это время Иннокентий III, они направились в Южную Францию, глубоко озабоченные состоянием церковных дел в этой области.

Папские легаты Арнольд, Рауль и Петр — все цистерцианские монахи — были бессильны в борьбе с ересью. Их проповедь разби­валась о презрение, с которым народ относился к католическому духовенству, отличавшемуся в этой области жадностью и распущен­ностью. Такое же недоверие вызывали папские легаты, окруженные пышной и богатой свитой.

Дон Диего, ставший к тому времени цистерцианским монахом, и всюду сопровождавший его Доминик убедили легатов в том, что их проповедь будет иметь успех лишь в том случае, если они сами пос­ледуют идеалу апостольской бедности, столь привлекательному для народа. Они внесли также новую форму проповеди: диспуты с ере­тиками, обычно в частных домах. При этом проповедники просили кого-нибудь из авторитетных еретиков председательствовать на со­брании, заранее объявив, что подчинятся их решению относительно ценности доводов той и другой стороны.

Стремясь вырвать из рук еретиков дело воспитания благород-

ных девиц обедневших дворянских родов, Доминик основал в селе­нии Пруле женский монастырь, впоследствии ставший духовным центром доминиканок.

В течение трех лет под руководством епископа Диего католи­ческая проповедь в Лангедоке достигла больших успехов. Однако проповедники объединялись лишь личным авторитетом Диего, на­ходясь в то же время под управлением четырех разных властей: власти папских легатов, местных епископов, цистерцианских абба­тов и авторитетных монахов из Испании. Смерть Диего привела к рассеянию отряда проповедников, и Доминик, оставшийся почти в одиночестве, пришел к решению о создании особого монашеского ордена для борьбы с ересью.

В это время развернулись события альбигойской войны, возглав­лявшейся со стороны крестоносцев графом де Монфором, а со сторо­ны еретиков — графом Раймундом Тулузским.

Во время военных действий в областях, находившихся под вла­стью еретиков, Доминик продолжал свою проповедь, подвергаясь мно­гим опасностям и поношениям. Мужество Доминика производило большое впечатление на еретиков. Однажды, когда они спросили его, что бы он сделал, если бы попал к ним в руки, Доминик ответил: «Я просил бы вас не убивать меня сразу, но отрубить мне один за другим все члены и, положив все их части передо мною, в конце концов вырвать мне глаза и оставить меня так полумертвого и пла­вающим в крови или покончить со мной по вашему усмотрению» (Лакордер. С. 94).

После того как войска крестоносцев овладели Тулузой, св. До­миник начал свою деятельность по созданию ордена братьев-пропо­ведников.

Образ св. Доминика омрачается тем, что он, по-видимому, не отрицал тех методов уничтожения упорствующих еретиков, кото­рые были тогда приняты. Хотя инквизиционных судов в то время еще не было, биографы отмечают, что Доминик был наделен полно­мочиями ходатайствовать о помиловании отдельных еретиков, у ко­торых он замечал наклонность к покаянию. Указывается также слу­чай, когда Доминик изобличал еретиков прежде, чем они были под­вергнуты светскому суду и затем казни. Это изобличение, однако, не следует понимать как донос, ибо в то время альбигойцы не со­ставляли тайного общества, но открыто с оружием в руках участво­вали в борьбе против крестоносцев. Таким образом, изобличение носило характер призыва к покаянию и тем самым попытки спасти еретиков от неминуемой расправы со стороны победителей.

Однако само признание возможности насильственного распрост­ранения веры показывает, что св. Доминик подобно св. Бернару раз­делял это общее заблуждение. Лишь св. Франциск внес новый дух в

Обретя в Тулузе шесть первых учеников, св. Доминик счел воз­можным ходатайствовать перед Иннокентием III об учреждении но­вого ордена. Отправляясь на Латеранский Собор вместе с покрови­тельствовавшим ему Тулузским епископом Фальком, Доминик оста­вил своих собратьев в университете Тулузы, поручив их руководству знаменитого в то время профессора богословия Александра. Этим поступком в значительной мере определялся путь, намеченный До­миником для нового ордена.

Папа на Латеранском Соборе одобрил план Доминика, но в соот­ветствии с постановлением Собора, запретившим создание новых орденов, предложил Доминику принять один из утвержденных ус­тавов. Вернувшись в Тулузу, Доминик вместе со своими товарища­ми принял при основании ордена устав св. Августина, дополненный некоторыми положениями премонстранского устава, и таким обра­зом сумел узаконить образ жизни, удобный для осуществления по­ставленных им задач. В 1216 г. орден был утвержден папой Гонори-ем III (1216—1227 гг.).

Во время Латеранского Собора произошла встреча св. Доминика со св. Франциском, связавшая их узами глубокой братской любви. Эта любовь была сохранена учениками и поныне связывает два ор­дена, столь близкие в своем служении.

Особенность Доминиканского ордена заключалась в соединении традиционного монашества с делом проповеди. Идеал евангельской бедности был близок св. Доминику, но он принял у него более стро­гий, аскетический характер в отличие от светлого, приемлющего кра­соту мира настроения св. Франциска.

Осыпанный благодеяниями со стороны Фалька, епископа Тулуз-ского, и графа де Монфора, Доминик вначале не решался отказаться от собственности, так как поставленная им задача достижения высо­кого уровня образованности требовала относительной оседлости и надежности существования.

Согласно преданию, его сомнения были разрешены, когда он при­сутствовал на францисканском капитуле в 1219 г., после этого на Болонском доминиканском капитуле 1220 г. было принято решение об отказе от всякой собственности. Часто св. Доминик упрекал своих братьев в недостаточно строгом соблюдении обета бедности и перед смертью изрек проклятие на всякого, кто попытается ввести соб­ственность в орден.

Несмотря на черты сходства в деятельности обоих орденов, их дух и их социальная основа оставались глубоко различными. Если доминиканцы ставили во главу угла охранение церковного вероуче­ния и дисциплины, то францисканцы видели свою задачу в проведе-

нии в общественную жизнь практических религиозно-нравственных начал. Поэтому доминиканцы были менее демократичны и никогда не проникали так глубоко в жизнь низших общественных классов. Однако и при Доминиканском ордене возникла мирская организа­ция, подобная терциариям у францисканцев. Этот «третий орден» (после мужского и женского) получил название «воинства Иисуса Христа». Оставаясь в миру и продолжая выполнять свои семейные и общественные обязанности, члены этого общества получали право носить одежды доминиканцев и давали обет исполнять правила бла­гочестия и особые молитвенные упражнения. Особую популярность это движение приобрело среди женщин: так, св. Екатерина Сиен­ская и св. Роза Лиманская достигли на этом пути вершин святости.

Высокий уровень образованности всегда оставался отличитель­ной чертой доминиканцев. В середине XIII в. они успешно выдер­живали борьбу с парижскими профессорами за право свободного участия в обучении и преподавании. В этой борьбе проявил свой дар молодой Фома Аквинский.

Доминиканцы создали при своих монастырях сеть школ разных ступеней, что позволило сделать подготовку проповедников незави­симой от университетов. Организация системы преподавания была завершена на генеральном капитуле 1259 г., на котором присутство­вали такие светила доминиканской науки, как Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский. Курс подготовки проповедников был рассчитан на шесть-восемь лет. Первые два года посвящались фи­лософии, два последующих — основному богословию, церковной ис­тории и праву. Последние два года ученики занимались углублен­ным изучением богословия, пользуясь в качестве руководства «Сум­мой теологии» Фомы Аквинского. Наиболее способные ученики по окончании шестилетнего курса получали звание «лектора», а после семилетней деятельности — звание «магистра». Через тридцать лет после окончания школы, пройдя степень бакалавра, они могли стать «магистрами богословия». Это было высшее звание в ордене, рядом с которым стояло звание «генерального проповедника», приобретае­мое путем успешной двадцатипятилетней проповеднической деятель­ности.

В середине XIII в. окончательно сложилась и организация орде­на, избежавшего тех потрясений, которые пришлось испытать фран­цисканцам. Подчиненные приорам, доминиканские монастыри объе­динялись в провинции под властью «провинциалов». Во главе орде­на стоял избираемый пожизненно провинциалами вместе с особыми избирателями (по два на провинцию) генеральный магистр, управ­лявший орденом совместно с Генеральным Капитулом, собиравшим­ся каждые два года. Законодательное постановление Капитула счи­талось действующим после принятия его последовательно тремя

ТЕКСТЫ

Прежде чем мир успел коснуться этого ребенка, он, подобно Са­муилу, был вверен Церкви, чтобы спасительная дисциплина овладе­ла его еще нежным сердцем; и, действительно, опираясь на этот прочный фундамент, он возрастал умом и годами, с каждым днем счастливо преуспевая в добродетели.

Хотя подобный ангелу молодой Доминик легко постигал челове­ческие науки, он, тем не менее, не был восхищен ими, ибо тщатель­но искал в них премудрости Божией, т. е. Христа. И, действительно, ни один из профессоров не сообщил ничего о ней людям, ни один из царей мира сего не познал ее. А потому, чтобы не истратить на бес­полезные труды цвет и силу своей юности и чтобы утолить муча­щую его жажду, он стал черпать из глубин богословия. Взывая ко Христу и молясь Ему в истине Отца, он открыл свое сердце науке бессмертия, а свои уши — учителям Священного Писания. Это Бо­жественное слово показалось ему необычайно сладостным, и он вос­принял его с такой жадностью, исполненный таких горячих жела­ний, что в течение четырех лет учения он проводил ночи почти без сна, посвящая занятиям время отдыха. Чтобы достигнуть большего целомудрия и с большим достоинством пить из этого источника муд­рости, он в течение десяти лет воздерживался от вина. Странное и приятное зрелище являл из себя этот человек, который немного еще прожил на свете, но зрелостью мыслей и силой характера подобен был старцу. Чуждый удовольствиям, свойственным его возрасту, он искал только справедливости; стараясь не тратить бесплодно време­ни, он предпочитал бесполезным блужданиям лоно Матери-Церкви, святую тишину дарохранилищ, и вся его жизнь проходила между усердной молитвой и не менее усердной работой. Бог вознаградил его за горячую любовь, с которой он хранил Его заповеди, и даровал ему дух премудрости и разума, благодаря которому он решал самые трудные вопросы.

Щит. по: Лакордер. Жизнь святого Доминика. М., 1915. С. 22—24)

Однажды должно было состояться торжественное собеседова­ние с еретиками, и туда собрался с большой пышностью отправить­ся один епископ. Тогда сказал ему смиренный вестник Христа: «Не

106

так, Владыка, отец мой, должно действовать с детьми гордыни. Мы должны убеждать врагов истины примерами смирения, терпения, веры и всевозможных добродетелей, а не величием и пышностью, не блеском мира сего. Вооружимся молитвой, пусть лик наш блистает смирением, с босыми ногами выступим навстречу Голиафу». — Епис­коп послушался этого благочестивого совета, и все сняли обувь. Но так как они не знали дороги, то, встретив еретика, которого приняли за правоверного католика, они обратились к нему, и он обещал при­вести их как раз к месту их назначения. Но из коварства он завел их в лес, поросший терниями и колючками, которые поранили их ноги. Тогда великий муж Господень, терпеливый и радостный, предло­жил своим спутникам возблагодарить Бога за их страдания и ска­зал: «Положитесь на Бога, возлюбленные мои, победа будет за нами, ибо мы искупаем грехи свои кровью». Еретик, тронутый порази­тельным терпением и речами святого, сознался в своем коварстве и отрекся от ереси.

Вам, верным во Христе, до которых это письмо дойдет, брат До­миник, каноник в Осме, спасение во Христе. По воле Владыки абба­та цистерцианского, поручившего нам эту должность, мы примири­ли с Церковью подателя этого письма, Понтия Роджера, который благодатью Бога обратился от ереси к истинной вере, и в силу дан­ной им клятвы приказывает ему, чтобы в течение трех воскресений или других праздничных дней он отправился через всю деревню в Церковь нагой до пояса, под ударами розги священника. Приказы­ваем ему также воздержаться во все время от мяса, яиц, молока и всего, что происходит от мяса, за исключением дней Пасхи, Пятиде­сятницы и Рождества, чтобы он отрекся таким образом от своих" прежних заблуждений. Ежегодно он три раза будет поститься, вку­шая пищу раз в день, и воздерживаться от рыбы, если только по телесной немощи или вследствие летней жары ему не придется про­сить разрешения. Он облачится в монашескую одежду, как по по­крою, так и по цвету, к полам которой он прикрепит два маленьких креста. Каждый день он будет по возможности слушать обедню, а в праздничные дни будет ходить к вечерне. Семь раз в день он дол­жен будет прочитать десять «Отче наш» и двадцать «Отче наш» ночью. Он будет соблюдать целомудрие и раз в месяц утром пред­ставит настоящую бумагу капеллану села Цере. Этому капеллану мы велим тщательно следить за тем, чтобы кающийся вел хорошую жизнь, а этот последний должен выполнять все вышесказанное, пока Владыка легат не даст других приказаний. Если он презрительно пренебрежет выполнением этих предписаний, мы хотим, чтобы его

107

считали отлученным от всей общины верующих, как клятвопрес­тупника и еретика».

4. Средневековый историк о св. Доминике и светской инквизи­ции.

Несколько еретиков были захвачены и уличены в ереси. Так как они упорствовали в своем заблуждении, то и были преданы светско­му суду и приговорены к сожжению на костре. Доминик, проникнув сердцем в тайны Суда Божия, сказал придворному офицеру, по­смотрев на одного из них: «Отделите этого от остальных и смотрите не подвергните его казни». Затем, обратившись к еретику, он сказал ему с великой кротостью: «Я знаю, сын мой, что ты сделаешься доб­рым и святым, хотя это произойдет и нескоро». И удивительная вещь! Этот человек прожил еще двадцать лет в ослеплении и ереси, после чего под действием благодати он вступил в доминиканский монас­тырь, в котором он свято жил и остался верным Богу до самой смерти.

(Там же. С. 96—97)

ЛИТЕРАТУРА

1. Карсавин Л. П. Монашество в Средние века. СПб. 1912.

2. Лакордер. Жизнь святого Доминика. М., 1915.

ШВА 7

ОБЩИЕ ЧЕРТЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФИЛОСОФИИ

Пробуждение философии и богословия происходит у молодых народов Европы в эпоху Карла Великого, которую историки называ­ют Каролингским Возрождением.

Один из поэтов того времени писал: «Вот обновляются времена, воскресает жизнь древних, возрождается то, чем сиял Рим». Это было преувеличением, но при дворе Карла Великого, действитель­но, возникает атмосфера интеллектуального творчества, богословс­кой полемики, интереса к философским проблемам вероучения.

Богословы каролингской эпохи были в основном компиляторами античных авторов и Отцов Церкви, но некоторые из них, например Храбан Мавр, архиепископ Майнцский (778—856 гг.), уже отлича­лись энциклопедизмом и широтой знаний. Главное сочинение Хра-бана Мавра «De universe» отражало нарождавшееся стремление к синтетическому знанию.

На фоне подобных компиляторов выделяется фигура мощного мыслителя Иоанна Скота Эриугены (ок. 815—877 гг.), ирландского монаха, некоторое время преподававшего в Париже и пользовавше­гося покровительством короля Карла Лысого.

Философия Эриугены представляла собой попытку соединить философию неоплатонизма с христианским вероучением, попытку создать синтез богословия и философии, оказавшую сильное влия­ние на всю схоластическую эпоху.

Переводя Псевдо-Дионисия Ареопагита, Эриугена подчеркивал связь небесной иерархии с земной: «Провидение приблизило нас к постижению небесных сущностей, открыв их нам под видом матери­альных форм и образов наподобие нашей иерархии, находящейся на земле».

Наряду с влиянием античности и Отцов Церкви средневековая философия складывалась под заметным воздействием со стороны арабской и отчасти еврейской философии, переживавших в начале второго тысячелетия яркий расцвет.

109

По мере развития философской мысли все более свободным и смелым становилось обращение с авторитетом Святых Отцов: от пря­мого заимствования — к попыткам самостоятельно осмыслить и раз­вить содержание святоотеческой традиции.

Волны свободомыслия породили в эту эпоху множество ерети­ческих и сектантских движений, борьба с которыми будила церков­ную мысль, требуя убедительных ответов на вопросы веры.

Возникали одна за другой богословские школы, университеты; монастыри становились центрами образованности, например знаме­нитый монастырь Сен-Виктор близ Парижа, давший целую бого­словскую школу «викторианцев».

Уже некоторые представители второго после Каролингского Воз­рождения поколения франкских богословов, одушевленные наивной верой в могущество пробужденного разума, пламенно бросились на борьбу с церковными авторитетами и традициями, породив течения крайнего номинализма, рационализма, материалистические тенден­ции сенсуализма и т. д., возникли сильные иконоборческие настро­ения.

В германской среде родилась фаталистическая ересь Готшалка, предвосхитившая лютеровские построения. Готшалк понял учение Августина о «двойном предопределении» — одних к спасению, дру­гих к погибели — как отрицание свободы воли и действенности цер­ковных таинств.

Все это требовало поставить оружие разума на защиту основ вероучения и церковных традиций. Это побуждение было одним из главных двигателей схоластической философии.

Ансельм Кентерберийский (1033—1109 гг.)* прославился своим «онтологическим доказательством» бытия Божия, положившим на­чало множеству подобных доказательств в схоластической филосо­фии. Философия начала претендовать на роль толкования и объяс­нения истин веры.

* Ансельм родился в Аосте (Пьемонт) в 1033 г. В 1060 г. вступил в монас­тырь; в 1071 г. он стал настоятелем и учителем, в 1078 г. — аббатом норманд­ского монастыря Век, а в 1093 г. — преемником знаменитого Ланфранка на Кентерберийской архиепископской кафедре. Его принципом была вера, пред­шествующая знанию. Его учение основывалось на Библии и учении св. Авгус­тина. Известен своей борьбой с Вильгельмом Рыжим и Генрихом I Английс­ким в вопросе об инвеституре. Поддерживал учение папы Григория VII. Умер в 1109 г. Причислен к лику святых, а в 1720 г. объявлен Учителем Церкви.

ПО

Пьер Абеляр (1079—1142 гг.)*, «рыцарь диалектики», открыто выдвинул лозунг: «понимаю, чтобы верить». В своей работе «Да и нет» он привел в столкновение противоположные ответы Святых Отцов на одни и те же вероучительные вопросы. В процессе разре­шения этих противоречий Абеляр доводил до тонкости искусство «диалектики» — формально-логические приемы спора и аргумента­ции, необходимые, по его мнению, для выяснения истины и полемики с противниками веры.

Готический собор отражал представление Средневековья о кос­мосе как едином целом, как сложном иерархическом многоединстве, включавшем Бога и ангелов, людей и животных, звезды и растения. И в то же время это была мистическая тоска, неутоленность, не­удержимый порыв человеческого духа ввысь, к недосягаемым Бо­жественным вершинам духа.

«Стоя на формальной точке зрения, — пишет В. Ильин, — мож­но утверждать, что «Средневековье» наступает всякий раз, когда после большого исторического переворота политически-социального характера вступает в свои права какая-либо гигантская, всеобъем­лющая и могущая претендовать на энциклопедизм идея, властвую­щая над ферментирующим историческим материалом и сообщаю­щая ему характер систематического или даже сверхсистематичес­кого единства — при обязательном наличии великой подвижности и подлинной творческой свободы — единственно и делающей возмож­ной подлинную диалектику» (Россия и Вселенская Церковь. 1955, 4—5. С. 13).

Для Средневековья характерен горячий, искренний интерес к вопросам веры, интерес, часто вырождавшийся в непримиримый фа­натизм, но, тем не менее, выражавший глубокую жажду подчинить все стороны жизни, все стороны человеческой души открывшейся Божественной Истине.

«Как выразился гениальный В. В. Розанов, — продолжает В. Иль­ин, — пускаться в большой путь можно лишь с большим запасом тишины в душе. Средневековье имело эту тишину в виде крепкой, горячей веры, типичной юношеской добродетели. Вера эта ревниво

* Пьер Абеляр учился у Иоанна Росцелина, представителя номинализ­ма, с 1102 г. сам стал учителем. Среди его учеников были папа Целестин П, Петр Ломбардский и Арнольд Брешианский. В 1140 г. учение его было осуж­дено. Умер Абеляр в 1142 г., примиренный с Церковью благодаря заступни­честву клюнийское аббата Петра.

111

и подчас сурово оберегалась от всяких искушений, могущих побе­дить и умалить ее. Этот пафос охранения основного и единственного сокровища — обратная сторона неистовой творческой горячки. Эта горячка чувствуется всюду: в католической церковности, в бушева­нии одиноких самостоятельных мыслителей, в колоссальных по силе и размаху еретических движениях вроде альбигойцев, вызывавших такое же напряженное сопротивление...».

Высшим источником всех символов является сам Бог, через иерархию символов отражающий Себя во всем многообразии твар-ного мира. Всякая вещь, нося на себе отпечаток Бога, тем самым «служит» Богу, и характером, родом «службы» определяется ее иерархическое место в мире.

Также символически понималась и история человечества. Каж­дый летописец, повествуя о современных событиях, считал своим долгом начать рассказ от сотворения мира или по крайней мере от Ноя. История, по пророку Даниилу, разделялась на повторяющиеся периоды, так что каждый предшествующий период был символом последующего: по существу, повторялась история одного и того же царства — когда-то называвшегося ассирийским, потом персидским, греческим и наконец римским, каким и пребывает доныне.

Грандиозные философские синтезы Альберта Великого, Бона-вентуры, Дунса Скота и особенно Фомы Аквинского придали черты целостности и завершенности средневековому миросозерцанию. Но полнота жизни, глубина человеческой свободы, необъятное богат­ство космоса все же не уместились в этом синтезе. Когда, казалось, система мира стала законченной и всеобъемлющей, разразился Ре­нессанс, а затем Реформация. Со всей остротой встали тогда перед Церковью загнанные вглубь, но не решенные до конца вопросы, под­нятые еще ранним Средневековьем.

Схоластическая философия пыталась осмыслить содержание веры, оставаясь в рамках разума диалектического, подчиненного законам формальной логики. Оперируя естественным разумом, схо­ластика сыграла исключительную роль в процессе формирования европейской мысли. «Если бы не было схоластики, — пишет чешский католический исследователь А. Фукс (Китеж. 1929, 9—12. С. 21), —

то европеец бы не научился абстрактно мыслить. Но, не умея отвле­ченно мыслить, он никогда бы не научился переводить свет на меру чисел и веса, и не мог бы овладеть природой».

Вследствие рационалистического характера схоластики нередко возникали резкие столкновения между схоластами, переоценивав­шими возможности естественного разума в плане постижения дог­матических истин, и мистиками, ограждавшими сверхрассудочное содержание религиозного опыта от разъедающего схоластического анализа. В этом смысле особенно характерно столкновение таких гигантов, как Абеляр и св. Бернар.

Имя «схоласты» первоначально прилагалось к учителям свобод­ных искусств, затем перешло на тех, кто систематически занимался философией и теологией, позже оно стало нередко применяться ко всему средневековому умозрению, включая не только рационалис­тическое, но и мистическое направления.

История схоластики может быть условно разделена на три пе­риода: период возникновения и развития, IX—XII вв.; период рас­цвета, XIII в.; период упадка и застоя, XIV—XV вв.

В раздел схоластики следует также включить хилиастическое учение Иоахима Флорского, оказавшего огромное влияние на даль­нейшее развитие средневековой мысли.

ТЕКСТЫ