Ладислав Смочек
жүктеу/скачать 202 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
- Тихий.
- Кто-то идет!
- ТИХИЙ. Да, конечно. Ни в коем случае! Вовсе не спешу!
СТРАННЫЙ ДЕНЬ ДОКТОРА ЗВОНЕКА БУРКЕ (притворная комедия)
Первая версия была написана примерно в течение недели летом 1957 г. Первая половина пьесы в окончательной версии практически идентична первоначальной. Все остальное появилось только летом 1965 г. Исключенная сцена «Бурке и графиня» первоначально следовала за «убийством» Вацлава. Но оказалось, что она заводит в тупик.
(в том порядке, в каком они появляются на сцене):
Утехова. Бурке.
Старомодная, простая комнатка. Стол, шкаф, кресло, похожее на трон, стул, печурка, на стене два портрета. На маленьком столике старый граммофон с пластинкой, будильник, пепельница. Дверь свежевыкрашена. На улице чирикают воробьи. На сцене Сватава и Утехова, ее мать. Обе женщины усердно трудятся; они моют деревянный пол комнаты и поют песню. Во время пения Сватава неожиданно бросается матери на грудь и начинает ее целовать. СВАТАВА. Мамуля, я так счастлива! УТЕХОВА (плачущим голосом). И я, девонька, и я! Как следует три! Это же старые полы. СВАТАВА (снова принимается мыть пол). Ногти сотру, лишь бы Вашеку здесь хорошо дышалось! Лишь бы мы были здесь счастливы! Создадим здесь новый мир! И полы заменим!
УТЕХОВА (после паузы). Тс-с-с-с! Обе женщины прислушиваются.
За сценой слышны восхищенные возгласы. Старуха бежит к окну. Бурке!
СВАТАВА. Он писал, что только завтра приедет! Он, мамуля, лгал! УТЕХОВА. Черт! Скорее отсюда, девонька! Давай побыстрее натянем ковер! Это он! СВАТАВА. Вот удивится-то бедняга! УТЕХОВА. Что же тут, девонька, поделаешь! Так уж повелось на свете. СВАТАВА. Но ведь он и в другом месте привыкнет. Привыкнет, правда, мама? УТЕХОВА. Пошли скорее! Поспешно прибирают, уносят ведра и покидают комнату. Старуха торопливо сует в комнату тарелку с пирожками. Все затихает. Чирикают воробьи и тикает будильник. Наконец входят Бурке и его друг. БУРКЕ (стоит в дверях с раскинутыми руками). La royamme me revera! Здесь, коллега, и есть моя славная, возлюбленная резиденция! ТИХИЙ (ставит чемодан и закрывает дверь). Резиденция красоты! Конечно! БУРКЕ (восторженно ходит по комнате). Мир о ней еще не знает, но однажды история водрузит здесь колокол славы! Хозяйка с дочерью содержат все в превосходном порядке. (Скользит пальцами по мебели.) Но три месяца есть три месяца! Хотя курорт мне превосходно помог, (испытующе прикасается к сердцу) превосходно, но ничего не поделаешь, когда тут не живешь постоянно, все как-то замирает! Неплохо бы открыть окно! ТИХИЙ. Да, конечно! БУРКЕ (вскрикивает). Великолепный вид! Ланиты вечной матери! Ко всему этому я удивительно привязался! Мне порой кажется, что все вокруг живое, ха-ха! Неплохо создать себе одухотворенную обстановку. (Показывает на портреты в рамах.) Это Дюма-отец, а это Челаковский. Фонограф с пластинкой я однажды нашел на помойке. Странно, да? Пардон, коллега, не стойте, а садитесь, пусть ваш скелет, научно выражаясь, будет не так (очерчивает пальцем вертикальную линию), а так. (Очерчивает пальцем двойку.) Хе-хе-хе! ТИХИЙ. Нет, спасибо, я ведь скоро пойду. (Садится в кресло.) БУРКЕ. Все мы однажды пойдем в путь далекий-предалекий, по болезни или вследствие преступления. Это мое возлюбленное кресло. Больше всего я люблю сидеть в нем зимой.
Сидите, сидите, коллега, ведь теперь только осень. Я придвигаю его к печи, беру хорошую книгу – ага, вы ведь, собственно, пришли за той редкой книгой, верно? (Кладет зонт, вешает плащ и шляпу в шкаф.) Благодарю за то, что вы помогли мне добраться с вокзала! ТИХИЙ. Я не тороплюсь, учитель! БУРКЕ. Вот именно! Вам следует как можно более обстоятельно проштудировать ее, особенно раздел горных растений. Она ужасно занимательна! Вместе с другими книгами я недавно отправил ее поближе к чердаку. Вы боитесь чердака? ТИХИЙ. Да так уж. В общем, нет. Вы позволите закурить сигару? БУРКЕ. Сделайте одолжение. Хоть я и не выношу курения, но дым сигареты, образуемый мелкими частичками пепла, вполне сносен. Пепельница для гостей вон там, надеюсь, вы не разобьете ее. Не угодно ли пирожков? ТИХИЙ. Благодарю. БУРКЕ. Ах, не надо так много благодарить за такую малость, что если это покажется надоедливым, ха-ха! И потом: предложить пирожки – это еще не большая жертва. Большая жертва… вы спешите?
БУРКЕ. Вот видите! Среда прямо-таки завладевает мной! Я начинаю восхищаться! Ведь сколько поколений столетиями лелеяло свои мечты в этой комнате! Тихий достает записную книжку и карандаш. Здесь копошились дети, может, и влюбленные прокрадывались, кто знает! Чистый, незапятнанный, освященный временем, непоколебимо стоит этот дом на поверхности земли! И довольно поэзии. Я здесь живу уже добрых двадцать лет, коллега. (Вынимает часы.) Целых 631 миллион 152 тысячи секунд! Разве это не успех? ТИХИЙ. Еще бы! Чего нам, холостякам, еще желать! БУРКЕ. Да многого. Вы, к примеру, вы еще женитесь! ТИХИЙ. Я??? БУРКЕ. Я по глазам вижу. Хуже, когда живет на свете печальная девушка, и чаще всего это хорошая, даровитая девушка, это, скажу я вам, горькое зрелище. И ходить далеко не надо! Стук в дверь. Войдите. Входит Сватава с тряпкой. А, Стаза! Пардон, Сватава! Здравствуйте, Сватава! Добро пожаловать! СВАТАВА. Здравствуйте.
Простите, я забыла тут пыль вытереть. БУРКЕ. Отлично! Вас-то мы и поджидаем! Это мой друг, коллега Тихий, талантливый филателист. Барышня Стаза Утехова, дочь дражайшей хозяйки дома. Мы все здесь одна семья. Оп-ля! СВАТАВА и ТИХИЙ. Очень приятно! БУРКЕ. Я вижу, барышня Сватава за те три месяца, что меня здесь не было, изумительно помолодела! СВАТАВА. Ну, пан Бурке! БУРКЕ. Собственно, еще больше помолодела! Короче, чем дальше, тем она моложе и моложе! Ведь ее мать, пани Утехова, вдова машиниста, редкая и жертвенная женщина. Золотые руки! Ну а теперь, вооружившись посохом странника, отправлюсь-ка я наверх, поближе к темному чердаку, детки, и принесу книгу, коллега, этого лучшего и оригинальнейшего друга человека! ТИХИЙ. А я вас, учитель, провожу! Мы тут пока барышне место освободим. БУРКЕ. Ни в коем случае! Чердака я, право, не боюсь! И даже не думаю, что там меня подстерегает вооруженный убийца! (Пауза.) Ведь мы млекопитающие! Да, да! Я вернусь через двадцать восемь секунд, и без глупостей, вы, старый вепрь, оп-ля! (Уходит.)
ТИХИЙ (после продолжительной паузы). Прекрасная, спокойная комнатка.
ТИХИЙ. Э… Прекрасная, спокойная комнатка! Он вами очень доволен. (Громко вздыхает.) Сватава вздыхает, достает со шкафа щетку, которую она туда в спешке положила. ТИХИЙ (сглотнув слюну). Я имею в виду – пан Бурке очень доволен. СВАТАВА. Мы знаем. ТИХИЙ. Я сам был бы счастлив, если бы мог просто существовать в таком… в таком… короче говоря - немедленно! СВАТАВА. Простите? ТИХИЙ (в замешательстве). Ничего. Я только сказал: прекрасная, спокойная комнатка! БУРКЕ (запыхавшись, влетает с книгой). Ха! Вижу, что вы, детки, прекрасно сблизились! Гав, гав! ТИХИЙ. Да, да. Конечно. БУРКЕ. Коллега Тихий издавна славился красноречием, да? СВАТАВА. Конечно, конечно. БУРКЕ. Стаза, вы опять помолодели, проказница! Эти гормоны, гормоны! И какие прекрасные новые зубы себе купила, покажитесь! (Хватает ее за подбородок.) СВАТАВА. Ф-ф-ф-ф-ф!
ТИХИЙ. Это редкий, антикварный экземпляр. БУРКЕ. Да ну вас! ТИХИЙ. Я имею в виду книгу! БУРКЕ. Однако эта книга в некотором роде превосходит самого Янду, только она гораздо более краткая. В ней, так сказать, нет ничего, но она удивительно ценная. Я был неплохо знаком с автором. Жаль, что ныне он пребывает в безвестности. (Вздыхает.)
БУРКЕ. Вечером, Стаза, вечером! Бьюсь об заклад, что она опять помолодела! Вправду уже невероятно молода, инфантильна! Молодежь не допускается! Молодежь – ах, эти гормоны, я … я от вас с ума сойду, наверное! Дома! Я опять дома! СВАТАВА. Пан Бурке, вы выпили, вы надо мной насмехаетесь! БУРКЕ. Я-а-а? Идет коза рогатая за малыми ребятами! (Мило топает ногами вслед Сватаве.)
ТИХИЙ. Милая женщина. БУРКЕ (серьезно). Корова, пасущаяся ввечеру на лугу, и закат, догорающий в дали, - неплохой художественный пейзажик меж двух портретов, что скажете? ТИХИЙ. Да, конечно. БУРКЕ. Нам, людям, надо неустанно приукрашивать мир, Иржи. И тут мы не должны ни с чем считаться. Вы торопитесь? ТИХИЙ. У меня сегодня уйма свободного времени, учитель. Честное слово. (Подает Бурке руку.) У вас, учитель, если позволите, проницательный ум, вам нужно мемуары писать! БУРКЕ (польщенно сопротивляется). Ну вас, Карлуша! Я не из-за этого вас пригласил! ТИХИЙ. Ваш энтузиазм, ваше неуемное воодушевление будят уважение! БУРКЕ. Вы собираетесь будить уважение? Ха-ха! (Толкает Тихого так, что тот слетает со стула.) Оставим это смешным старичкам! Я просто снова дома! ТИХИЙ. Но в самом деле! Вы мудрый, любезный, теплый, сердечный, весь пропитанный добром… БУРКЕ. Главное - простой, не отнимайте у меня этого, вы, молодой, престранный вор! (Мнет Тихого за локоть.) ТИХИЙ. Ай-ай-ай. БУРКЕ. Ну вас, вы, интеллектуальный дитятя! Я просто обычный ученый, любитель!
Что-то наподобие Гете! Ибо… (став серьезным и красивым) всем нам следовало бы искать добро в себе, чтобы познать его и убедить других. Внутри нас непрестанно должна бушевать и бурлить жажда! Жажда раздавать. Я чувствую ее, безгранично верю ей, она – мой двигатель, без которого я и жить бы, наверное, не мог. Понимаете, жить, жить, а не существовать! ТИХИЙ (неожиданно вслух). Да. СУЩЕСТВОВАТЬ! БУРКЕ. Ибо люди существуют. Доброту и поэзию человеку, а не цветную капусту! ТИХИЙ (шепотом). Да, конечно.
БУРКЕ (задумчиво). Ибо луна вечно будет проливать на землю серебристое сияние! Моя комната вечная, космос вечен! И я по-своему вечен! ТИХИЙ. Да, конечно, учитель. Она мила, да? БУРКЕ. Милая, даровитая, с точки зрения форм тоже заслуживает внимания. Прекрасная, даже монументально готическая… ТИХИЙ. Конечно. БУРКЕ. …глазастая, добросердечная овца. ТИХИЙ. Так, так, конечно. БУРКЕ. Единственная, темпераментная, барочная…
БУРКЕ. Стул. Не нужно со мной постоянно соглашаться, Карлуша. ТИХИЙ. Конечно. (Хмурит брови.) Может, ей прическу сменить, учитель. БУРКЕ (с некоторым неудовольствием). Не нахожу в ее прическе ничего предосудительного. Напротив! (Жест.) В ней мне импонирует традиция, что-то от эпохи национального возрождения. ТИХИЙ (живо). И мне тоже, учитель, мне тоже! БУРКЕ. Вот видите. И не курит, не пьет, не ворует, хоть девчушке перевалило за сорок, она до сих пор не замужем! Не это ли достойное интереса явление природы? Констатирую, что мы докопались до сути дела. (Садится, вытаскивает носовой платок и с интересом начинает тихо сморкаться.) ТИХИЙ. Это, конечно, удивляет меня более всего! Она, конечно, совсем не похожа на такую! Напротив!! Бедняга. (Шепотом.) Ужасная судьба. Песня затихает. Неужели не найдется кого-нибудь, кто, как бы это сказать, кто одинок, кто … БУРКЕ. Понимаю вас. Искуснее выражаясь, торчит засохший дуб! А пастух вдалеке трубит в рожок. (Сморкается.) ТИХИЙ (вскакивает и бьет кулаком по столу). Это же страшно!!! Надо проснуться! Сделать что-нибудь! Человек головой об стенку бьется! Страдает! Что же, так все и будет продолжаться вечно? БУРКЕ. Нет, необходима жертвенность, выражаясь поэтическим языком, серебристый свет из глубин беззвездной ночи. Хорошо, Тихий. ТИХИЙ. Мы слепы, а полагаем, что видим! БУРКЕ. Да, дружище. Нужно видеть сомкнутые колонны, марширующие под давлением моральной силы к жертвенному алтарю. Хорошо, Тихий. Так! ТИХИЙ (хрипит и вращает глазами). Н-е-е-т, для этого мы слишком трусливы и слишком дурны. (Пинает стол и стул.) БУРКЕ. Так-так-так-так! Удивительно, сколько в вас благородства! (Ощупывает Тихого.) Как подумаю, какие у вас красивые зубы и квартира, напрашивается желание воскликнуть: ах, эта девушка будет с вами счастлива!
БУРКЕ. Коллега! Спаситель! Такого внезапного поворота дела я даже во сне себе представить не мог! (Весь вне себя обнимает Тихого.) Тихий! Тихуша! Ты, сокрушитель сердец! Будем боксировать? Я тебе, дубина, от радости, пожалуй, нахлобучу шляпу на уши, я тебя отутюжу! Преступник! Бабник чувственный! ТИХИЙ. Однако, мне уже пора! (Завладевает шляпой.) БУРКЕ. Ведь Стаза вот-вот вернется! Ты, грубиян! Ах, то-то она обрадуется! ТИХИЙ. Так передайте ей мой сердечный привет! И пусть она не теряет надежды, пусть ищет и найдет, эх, отпустите меня. (Вырывается из железных объятий.) Честное слово, мне надо идти, хм, где же дверь, черт подери, я же опоздаю! (Убегает.) Когда Тихий открывает дверь, в комнату вваливаются подслушивающие Утехова и Сватава. Старуха падает, но быстро поднимается. УТЕХОВА. Вот так сюрприз! Добро пожаловать! Добро пожаловать к нам с курорта! Здоровы? За дверью слышна песня. БУРКЕ. Вы напрасно радуетесь. Э-эх, человек! Он еще пожалеет! А я-то желал ему добра. Ах, коллега, когда ты будешь стар и лишишься самого драгоценного, желаю тебе, чтобы бытие твое не было таким горьким и пустым, как у меня. И опора вроде бы есть, маленький, волшебный мир меня окружает, и тем не менее все какое-то бесцветное. УТЕХОВА (несет пирожки и говорит жалобно). Можно войти? Я заметила, что этот господин уходит. Несу вам еще пирожков… БУРКЕ. Золотые руки!
БУРКЕ. Как все изменилось, пока меня не было. УТЕХОВА. Что ж тут горевать! Перемены всегда кстати! Двадцать лет в такой лачуге! Как тут выдержать! БУРКЕ. Мне ничего менять не хочется. Но ведь я произведу тут соответствующие улучшения, хозяйка! УТЕХОВА. Да не нужно… БУРКЕ. Через десять лет я велю торжественно покрасить печь серебристой краской! Потом все здесь засияет красой, хозяйка! Через десять лет исполнится целых тридцать серебряных лет, что я здесь живу, ах, какая будет годовщина! Ну-ну!
Что такое? Главное, не терять головы! Ведь, возможно, и вы доживете! Долгий век – единственная надежда пенсионного человечества! Оп-ля! (Вытирает хозяйке фартуком слезы.) УТЕХОВА (плача). Мы ведь так к вам привыкли.
УТЕХОВА. Да, конечно. Ведь только зимой или весной. (Плачет.) БУРКЕ (выпускает из рук фартук). Да нет! Врачи поздравляли меня и говорили, что я совершенно здоров! Кто же это вам сказал? (Быстро ощупывает себя.) Бо-о-же праведный, а я чувствую себя таким здоровым! (Расстраивается.)
БУРКЕ. Как горец! Как дровосек! Где справедливость, боже, где она? Эти руки сжимали в первом классе перо! Нет! Ничего я не видел! Ничего не сумел сделать, нет! О, смерть курносая! (Хватает со стола нож.) УТЕХОВА. Держите его! (Плачет.) БУРКЕ (выпускает из рук нож). Ха-ха! Мне знакомо сострадание в глазах живущих к кандидатам в вечность. Ваша милосердная ложь меня не обманет! Никогда! (Корчится, сопит.) Уф, ах, эх, а-а-а. (В возбуждении нокаутирует Утехову.) УТЕХОВА (поднимается и всхлипывает). Боже мой, да ведь я о Сватаве! БУРКЕ. Ах боже! Ну это уж совсем никуда не годится! Бога ради! Что с этой несчастной девушкой? (Трясет старуху.) Я всегда так желал ей добра! Женихов искал, объявления о знакомствах читал! УТЕХОВА. Сватава… (Плачет.) Сватава сует голову в комнату и снова прячется. БУРКЕ. Ну, хозяйка, успокойтесь! Выше голову! Будьте мужественны! Вы говорите, что Сватава… УТЕХОВА. Сватава познакомилась с мужчиной!
БУРКЕ (падает на колени и смотрит вверх). Заслуженная радость! Хорошая, она ходила по земле. И все мы знали, какого счастья она достойна. Все мы делились самым лучшим, что было в нас, чтобы помочь ей. Свершилось. С нас снята тяжкая обязанность. Ибо и мы радуемся. Ведь она была так некрасива. Ей-ей, она была безобразна. Хозяйка плачет. Уймитесь! Все прошло. Аминь, говорю я вам. Было самое время. (Залезает рукой под рубашку.) Тоже успокаивается. Знаете ли, это не пустяки в моем возрасте. Однажды вот так разволновался на работе покойный Краль. Ничего. Я смогу еще показать всему миру, сколько сил во мне дремлет. Расквашу кому-нибудь морду. И навеки останусь в истории. (Укладывается в кресло, закрывает глаза и блаженно улыбается.) УТЕХОВА. Вы такой добряк. БУРКЕ. Какой же я добряк? Все мне это говорят! Я просто филантроп-любитель, что-то наподобие святого Вацлава или Альберта Швейцера. Вот и все. Увижу ли я его? Кто этот заколдованный принц? Приму ли я его в своей резиденции? Войдет ли юноша в зеленой шляпе, с арбалетом, чтобы принять мое дружеское благословение? Кто войдет, кто? УТЕХОВА. Вдовец. Но очень хороший. Ему пятьдесят. Я тайком поспрошала, и все, представляете, все, даже графолог, говорят только самое хорошее. БУРКЕ. Самое хорошее? УТЕХОВА. Он из Ходского края и немного косит. Сегодня вечером придет на ужин. БУРКЕ. Из Ходского края и косит? Только бы он не оказался моим двоюродным братом. Тем не менее, я могу быть совершенно доволен. Оп-ля! (Надувает пустой мешочек и хлопает им, вскакивает с кресла, делает акробатическое «колесо», разбивает скрипку.)
БУРКЕ. Пусть я стану свидетелем любви! (Напевает арию «Индейский призыв любви».*) Ла-ла-ла-ла-ла-а… УТЕХОВА. Это точно, ведь они как два голубка. БУРКЕ. Пусть я стану свидетелем чистых отношений вечной пары! Тра-ла-ла! УТЕХОВА. И как они трогательно хороши, когда идут вдвоем. БУРКЕ. Потому что не была лишена счастья та, которая счастья заслуживала! Тра-ла-ла!
БУРКЕ. С какой квартирой? УТЕХОВА. Да ведь мужу с женой где-то жить надо, сами посудите! Надо хоть одну свою комнату, чтоб недорога была и где бы они могли вдоволь нашалиться, любить друг друга, так? А я сразу подумала: пан Бурке, такой добряк, и так любит Сватаву, и только хорошего ей желает, и водит друзей для нее, он-то, конечно, поймет. Он поймет это лучше всех нас. Он знает, что такое жертвовать. (Плачет.) Он это не понаслышке знает! Когда она исчезает, в дверях мелькает Сватава. Спасибо вам большое, друзья, слава Богу, уже не нужны. (Закрывает дверь.) И за квартиру больше не платите!
|