Тобайас Джордж cмоллет (Tobias George Smollett) 1721-1771

Тобайас Джордж cмоллет (Tobias George Smollett) 1721-1771

Приключения Перигрина Пикля (The Adventures of Peregrine Pickle) Роман (1751)

Замечательно сказано в «Графе Нулине» об английском романе: «классический, старинный, отменно длинный, длинный-длинный, нравоучительный и чинный...» Как видим, уже в пушкинские време-

на отношение к «классическим» романам было достаточно иронич­ным (отметим попутно, что первый русский перевод романа вышел в 1788 г. под названием «Веселая книга, или Шалости человеческие»;

в названии этом вполне сказалось понимание обеих ипостасей рома­на — его иронизма и его философичности) — и действительно, се­годня роман Смоллета представляется весьма «длинным, длинным, длинным», в нем ощущается некая избыточность — сюжетных пово­ротов, вставных новелл, действующих лиц и т. д. При этой избыточ­ности — несомненная повторяемость всего вышеперечисленного.

Впрочем, «чинным» роман Смоллета назвать никак нельзя: в нем, при всей подчас тяжеловесности, несомненно, ощущаются чисто «фальстафовский дух» и удивительная внутренняя раскрепощен­ность — как автора, так и его героев, — и насмешка над ханжест­вом, в любом, самом неожиданном проявлении...

Однако обратимся к сюжету. Собственно, повествование начина­ется еще до появления его главного героя на свет, начинается со зна­комства его родителей — папеньки, эсквайра Гемэлиедя пикля, проживающего «в некоем графстве Англии, которое с одной стороны омывается морем и находится на расстоянии ста миль от столицы», и маменьки, мисс Сэли Эплби. Впрочем, в дальнейшем повествовании родители героя появятся нечасто, необъяснимая ненависть, которую миссис Пикль питала к своему первенцу, сделает Перигрина изгнан­ником с малых лет, и все детство и всю юность он проведет в доме друга своего отца коммодора Траньона, бывшего моряка, описанного Смоллетом с невероятной колоритностью: его речь почти сплошь со­стоит из сугубо морской терминологии, с помощью каковой он изла­гает все свои суждения, как правило, к морю не имеющие никакого отношения, вдобавок весь уклад его дома, называемого «крепостью», сохраняет приметы морской жизни, чему «потворствуют» его сотова­рищ лейтенант Джек Хетчуэй и его слуга, бывший боцман Том Пайпс. Именно эти люди станут на всю жизнь самыми преданными и верными друзьями нашего героя. Впрочем, вскоре Перигрин и коммодор Траньон породнятся, ибо сестра Пикля-старшего, мисс Гризль, станет женой коммодора, а маленький Пери, таким образом, окажется его племянником.

Пушкинская формула «ребенок был резов, но мил» вполне приме­нима к маленькому (и не очень маленькому тоже) Перигрину. Дет­ские проказы сменяются юношескими, перед нами проходят его «школьные годы», мы знакомимся с еще одним весьма колоритным типом — учителем и наставником Перигрина Джолтером. И непре­менные участники его забав и проказ — лейтенант Хетчуэй и Том

Пайпс, которые души не чают в своем юном «господине». Затем — первая влюбленность — встреча с Эмилией Гантлит. Адресованные ей стихи Перигрина — откровенно пародийные (явственно слышна ав­торская интонация!), вкупе с полной серьезностью юного влюбленно­го это сочетание дает потрясающий эффект фарса. Эмилия окажется той самой героиней, отношения с которой продлятся у Перигрина вплоть до самого финала романа, пройдя через все «положенные» стадии: попытку ее увезти и соблазнить, оскорбления, предложение и отказ, взаимные муки и в конце благополучное соединение в «закон­ном браке» повзрослевшего Перигрина, научившегося хоть немного отличать истинное от ложного, и великодушно простившей и все за­бывшей Эмилии. Впрочем, любовный сюжет тоже, разумеется, отяго­щен всяческими ответвлениями и усложненностями: например, у Эмилии есть брат, Годфри, а их покойный отец, Нэд Гантлит, оказы­вается старинным другом Траньона, его соратником по былым сра­жениям на поле брани. Великодушный Траньон покупает для Годфри офицерский патент, сказав юноше, что это его отец некогда ссудил ему энную сумму денег, каковую Траньон теперь таким образом ему и возвращает; резкость, прямота старого вояки вполне удачно сочета­ются у него с тактом и щепетильностью. Вообще Траньон при всей своей чудаковатости (а быть может, и вследствие ее) оказывается одним из самых обаятельных персонажей романа — не похожий на других, чуждый условностей и «светской» лжи, прямой и бескорыст­ный, искренне любящий и столь же искренне ненавидящий, не скрывающий своих чувств и не изменяющий своим привязанностям ни при каких обстоятельствах.

Между тем у родителей Перигрина появляются и другие дети: сын, носящий то же имя, что и его отец, Гем, и дочь Джулия. Брат оказывается отвратительным ребенком, жестоким, мстительным, ко­варным — и вследствие этого — любимцем матери, подобно ей, люто ненавидящим Перигрина (никогда более при жизни родителей не переступавшего порог их дома), а вот Джулия, напротив, волей случая познакомившись со старшим братом, искренне к нему привя­зывается, и Пери платит ей столь же преданной любовью. Он-то и спасает ее из родительского дома, когда сестра, встав на его сторону в противостоянии с матерью и младшим братом, оказывается также в родном доме то ли заложницей, то ли пленницей. Перигрин перево­зит ее в дом Траньона и позже вполне успешно способствует ее счас­тливому браку.

Для романа Смоллета характерно присутствие в нем «отсылок» к реальным персонажам и событиям той эпохи. Таковы многие «встав-

ные новеллы», как, к примеру, рассказ «знатной леди» под названием «Мемуары» и принадлежащий, как полагают комментаторы, знатной покровительнице Смоллета леди Вэн. Участие самого Смоллета в тексте «Мемуаров» явно ограничивается лишь стилистической прав­кой — настолько их тон, их бесцветность и назидательность отлича­ются от собственно смоллетовского повествования. В первой ре­дакции романа содержались выпады против Филдинга, а также про­тив знаменитого актера Дэвида Гаррика, во втором издании, появив­шемся в 1758 г., Смоллет эти выпады снял. Однако примечательна «отсылка», присутствующая в каноническом тексте романа, к предыдущему произведению самого Смоллета — его первому знаме­нитому роману «Приключения Родрика Рэндома»: в одном из встре­ченных им людей Перигрин узнает «лицо, о котором столь поч­тительно упоминается в «Приключениях Родрика Рэндома». Этот элемент мистификации придает повествованию Смоллета неожидан­но современную окраску, внося разнообразие в некоторую монотон­ность сюжетной канвы. А кроме того, тем самым писатель под­черкивает «хроникальность» повествования, объединяя свои романы в своеобразный «цикл» — некий единый сплав жизнеописаний, отдель­ных зарисовок, реалий эпохи.

Столь же колоритен и красочен рассказ Смоллета о поездке Перигрина в Париж, Антверпен, другие города и страны, его описание отнюдь не «сентиментального» путешествия своего героя. Описание «света», не принимающего, кстати, Перигрина в свои «сплоченные ряды», ибо, при всей развязности юноши, все же был в нем угадан чужак, «человек со стороны»; рассказывая о заключении Перигрина в Бастилию, Смоллет с наслаждением описывает дерзость и неустраши­мость своего вовсе не идеального героя. И вновь — колоритные лич­ности, встречающиеся Перигрину на его пути, в частности два его соотечественника, живописец Пелит и некий ученый доктор, его близкий приятель, чьи причуды становятся для Перигрина поводом к бесчисленным проделкам и насмешкам не всегда безобидного свой­ства. В своих «шутках» Перигрин проявляет и изобретательность, и насмешливый нрав, и даже определенную жестокость, умение вос­пользоваться человеческими слабостями (каковых и сам он, кстати, не лишен). В герое Смоллета есть несомненно что-то от плута, из­любленного персонажа пикарескных романов: плут, пройдоха, на­смешник, добрый малый, себе на уме, далекий от морализаторства и всякий раз сам готовый нарушить любые «моральные устои». Таковы многочисленные любовные приключения Перигрина, в которых он замечательно водит за нос обманываемых им мужей, с удовольствием

[129]

наставляя им рога (за что, впрочем, те вполне резонно заставляют его потом расплачиваться, насылая разного рода неприятности, весьма су­щественные) .

Но при всем при том Смоллет вкладывает в уста своего героя многие мысли и наблюдения, с коими сам солидаризируется, припи­сывая ему собственные взгляды и убеждения. Идет ли речь о театре, в рассуждениях о котором Пикль неожиданно проявляет здравый смысл и несомненный профессионализм, или же о лицемерии свя­щеннослужителей, чуждом натуре Перигрина, с учетом всех своих слабостей и недостатков, свойственных вообще человеку, наш герой высказывает много здравых искренних, непосредственных и пылких замечаний, хотя и не чужд сам порой притворства. Ему равно чуждо всякое проявление начетничества, любая форма ограниченности — заходит ли речь о религии, научных открытиях, делах литературных или театральных. И тут уж авторская насмешка неотделима от той, каковой подвергает своих оппонентов его герой.

Завершив свое путешествие очередным любовным приключением, на этот раз имеющим место в Гааге, Перигрин возвращается в Анг­лию. Именно в тот момент, когда его герой ступает на родную землю, автор полагает необходимым дать ему, чуть ли не впервые, «характеристику» вполне нелицеприятную: «К сожалению, труд, мною предпринятый, налагает на меня обязанность указать на... раз­вращение чувств нашего надменного юноши, который находился те­перь в расцвете молодости, был опьянен сознанием своих достоинств, окрылен фантастическими надеждами и гордился своим состояни­ем...» Он проводит своего героя еще через многие жизненные испы­тания, которые отчасти сбивают с него «пыльцу» самоуверенности, непогрешимости, приверженности к тому, что сегодня мы называем «вседозволенностью». Смоллет называет его «искателем приключе­ний»; юный повеса, полный жизненной энергии, которую он не знает, куда применить, растрачивая ее на «любовные утехи». Ну и пусть — автор знает, это тоже пройдет — как пройдет молодость, а вместе с нею исчезнет и беззаботность, уверенность в лучезарном бу­дущем.

А пока что Смоллет с удовольствием описывает бесчисленные лю­бовные победы своего героя, происходящие «на водах» в Бате — без малейшего морализаторства, насмешливо, как бы сам становясь в этот момент молодым и беззаботным. В числе новых знакомых Пикля — вновь самые разнообразные, необычайно колоритные лич­ности; один из них — старый мизантроп, циник и философ (все это — определения самого Смоллета) Крэбтри Кэдуоледер, который

[130]

уже до конца романа останется другом Пикля: верным и неверным одновременно, но все же в тяжелые моменты неизменно приходя­щим ему на помощь. Вечно ворчащий, всегда всем недовольный (ми­зантроп, одним словом), но чем-то несомненно симпатичный. Чем? Очевидно, тем, что в нем есть индивидуальность — качество, чрезвы­чайно писателю в людях дорогое, очень многое для него в них опре­деляющее.

Смерть своего благодетеля, старого коммодора Траньона, Пикль воспринял как тяжелую утрату, и в то же время полученное им затем наследство «отнюдь не способствовало смирению духа, но внушило ему новые мысли о величии и великолепии и вознесло упования его на высочайшие вершины». Тщеславие — порок, несомненно прису­щий юному герою Смоллета, — достигает в этот момент своего апо­гея, желание блистать и вращаться в свете, сводить знакомства со знатными особами (реальные, а еще больше мнимые), — словом, «закружилась голова» у мальчика. И немудрено. В этот момент ему мнится, что все должны пасть к его ногам, что все ему доступно и подвластно. увы...

Именно в эти минуты он наносит то ужасное оскорбление Эми­лии, о котором уже говорилось выше: лишь потому, что она бедна, а он богат.

Нагромождение «романов» героя, всяческих интриг и интрижек, череда возлюбленных, их мужей и т. п. в какой-то момент становит­ся почти невыносимым, явно пародийным, но, быть может, все это необходимо автору именно для того, чтобы постепенно наставить своего героя «на путь истинный»? Ибо все его попытки войти в свет­ское общество, стать его полноправным членом оканчиваются не про­сто неудачей — он терпит чудовищное фиаско. Становится жертвой обманов, интриг, теряет в результате все свое состояние и оказывает­ся на пороге нищеты, за долги попадая в знаменитую Флитскую тюрьму, нравы и «устройство» которой также замечательно описаны в романе. В тюрьме существуют своя «община», свои устои, свой «круг», свои правила и установки. Однако и в них Пиклю не нахо­дится места, в конце концов он превращается в нелюдимого мизан­тропа, сторонящегося людей, решившего, что жизнь его уже кончена. И в этот-то момент и приходит к нему удача, немножко «придуман­ная», немножко «сфабрикованная» автором, но все же приятная для читателя. Возникает Годфри Гантлит, только теперь узнавший о том, что истинным его благодетелем, скрытой пружиной его служебных успехов был именно Перигрин Пикль. Их встреча в тюремной каме­ре описана с трогательной сентиментальностью и душевной болью.

[131]

Годфри извлекает друга из тюрьмы, а тут поспевает и неожиданное наследство (умирает отец Пикля, не оставив завещания, вследствие чего он, как старший сын, вступает в права наследования). И нако­нец, финальный аккорд — долгожданная свадьба с Эмилией. Чита­тель дождался «хэппи-энда», к которому так долго и таким мучительно извилистым путем вед Смоллет своего героя.

Путешествие Хамфри Клинкера (The Expedition of Humphry Clinker) Роман (1771)

«Путешествие Хамфри Клинкера» — последнее произведение англий­ского писателя: роман вышел в свет за несколько месяцев до его кон­чины в Ливорно, куда Смоллет по собственной воле отправился в своеобразное «изгнание». Роман написан в эпистолярном стиле, что не было новшеством для английской литературы; в этом стиле напи­саны и многие романы Ричардсона. Новизна, можно сказать, нова­торство Смоллета в другом: одни и те же события, увиденные глазами разных людей, с различными взглядами, относящимися к самым разным сословиям, разнящихся по уровню культуры, наконец, по возрасту, предстают на страницах этих писем поданными очень по-разному, подчас весьма полярными. И прежде всего в романе по­ражает именно это: удивительная разноголосица, умение Смоллета передать не только разницу стиля, языка, но и полное несходство восприятия жизни, уровня мышления. Его герои раскрываются в своих посланиях с таким человеческим своеобразием, настолько не­ожиданно и парадоксально, что можно с полным правом говорить об истинной виртуозности Смоллета — психолога, стилиста, философа. Письма его персонажей вполне подтверждают тезис: стиль — это че­ловек.

У Смоллета всегда, как и подобает «классическому роману», обна­руживается несколько пластов. Сюжет зачастую изобилует всячески­ми ответвлениями, отходами от хронологического изложения, цель каковых для автора — во всей полноте представить картину эпохи. Роман можно в прямом смысле назвать «энциклопедией британской жизни». Будучи по жанру в первую очередь романом-странствием, герои которого пересекают всю Великобританию, он представляет

[132]

собой калейдоскоп событий, вереницу судеб, картины жизни столи­цы, быта «на водах» в Бате, тихого существования провинциальных городков и английскую природу, всевозможные увеселения разных слоев общества, зарисовки придворных нравов и, разумеется, особен­ности литературно-театральной среды и многое-многое другое.

Главный герой романа — вовсе не обозначенный в заглавии Хамфри Клинкер (он возникает на страницах, когда треть повествования уже окажется позади), а Мэтью Брамбл, немолодой холостяк, пода­грик и мизантроп, человек при всей своей желчности (как правило, впрочем, абсолютно оправданной) великодушный, бескорыстный и благородный, словом, истинный джентльмен; как говорит о нем его племянник Джерри Мелфорд, «по великодушию своему подлинный Дон Кихот». В этом образе, несомненно, прочитывается cuter ego Смоллета, и именно Брамбл высказывает взгляды наиболее близкие автору — на состояние умов, на развитие цивилизации, надо заме­тить, очень точные, меткие и, главное, совершенно не устаревшие. Так, в письме к своему постоянному адресату доктору Льюису (а сле­дует отметить, что у каждого из персонажей свой постоянный кор­респондент, на страницах романа так и не возникающий реально, только в упоминаниях) он пишет: «Есть один вопрос, который мне хотелось бы разрешить: всегда ли мир заслуживал такого презрения, какого он, на мой взгляд, заслуживает теперь?» Вопрос, что и гово­рить, «на все времена».

Однако при всей наблюдательности и проницательности, при всей язвительности Смоллета (традиции Свифта ощутимы в его романе, равно как и во многих иных книгах, написанных современниками) он все же пытается всему тому, что так ему ненавистно (оттого не­навистно, что слишком хорошо известно, причем не с чужих слов), противопоставить некую идиллию, некую утопию. Такой Аркадией, манящей, но явно недостижимой оказывается имение Брамбла Брамблтон-Холл, о котором мы узнаем из писем столько всяческих чудес, но куда герои повествования так и не попадают.

Однако в процессе своего путешествия они воистину познают мир, открывают для себя природу людей, своеобразие нравов. Как всегда, на пути у них встречается уйма колоритнейших личностей:

«благородный разбойник» Мартин, старый вояка, весь израненный и изрубленный, лейтенант Лисмахаго. По национальности он шотлан­дец — что и служит поводом для многочисленных дискуссий относи­тельно Англии и Шотландии (герои в этот момент как раз по Шотландии и проезжают). В столь настойчивом возвращении к на­циональной тематике сказалось, несомненно, шотландское происхож-

[133]

дение самого Смоллета, весьма для него ощутимое во время его пер­вых шагов в Лондоне, причем последствия этого происхождения, ра­зумеется, сказывались не лучшим образом. Однако в той трактовке Шотландии, что вложена в романе в уста Брамбла, наряду с истинны­ми наблюдениями есть и наивность, и явная идеализация традиций, национальных устоев шотландцев, например, противопоставляется шотландской моральной чистоте общая развращенность англичан, о особенности жителей столицы — Лондона, утрата ими своих корней. Лейтенант Лисмахаго является не только участником дискуссии, но и, можно сказать, пружиной одной из сюжетных линий: именно он в итоге становится избранником и мужем сестры Брамбла Табиты, сварливой старой девы, которая на протяжении романа доставляет его участникам немало хлопот и неприятностей.

Вернемся же к герою романа, чье имя фигурирует в названии. Во время путешествия на козлах кареты, в которой восседают мистер Брамбл, его сестра мисс Табита, а также горничная Дженкинс, дер­жащая на коленях на специальной подушечке величайшую драгоцен­ность — любимую собачку мисс Табиты «дрянного пса» Чаудера, волей случая оказывается незнакомый молодой человек, по виду — сущий оборванец. Его-то и зовут Хамфри Клинкер. В дальнейшем вы­ясняется, что он незаконнорожденный, подкидыш, воспитывался в приюте (парафраз филдинговского «Тома Джонса, найденыша», од­нако парафраз отчетливо пародийный, что сказывается и в описании внешности Хамфри, и в перечне его «умений», и во всем остальном). Великодушный Брамбл, видя, что молодой человек брошен на произ­вол судьбы, нанимает его к себе в услужение. Тот проявляет искрен­нее рвение достаточно идиотического свойства, отчего все время попадает в нелепые ситуации. Однако по прибытии в Лондон в Хамфри неожиданно обнаруживаются совсем иные дарования: он оказывается замечательным... проповедником, умеющим заворожить и простонародную аудиторию, и вполне знатных особ. Лакей, читаю­щий проповедь герцогиням, — такого Брамбл не может стерпеть. Он готов изгнать Хамфри: «Либо вы лицемер и плут, либо одержимый, и мозги у вас повреждены!» Между тем Хамфри в большей степени «одержимый», а вернее, юродивый, со слезами признается хозяину, что на этот путь его сподобила «набожная» лицемерка леди Брискин, убедившая его в том, что на него «снизошел дух». Удостоверившись в том, что Хамфри не «плут», Брамбл оставляет его у себя в доме. «Ежели бы в такой чрезмерной набожности было притворство или ханжество, я не держал бы его в услужении, но, сколько я мог заме­тить, сей малый — сама простота, воспламеняемая исступлением, а

[134]

благодаря своей простоте он способен быть верным и привязчивым к своим благодетелям» — так пишет Брамбл в послании все к тому же доктору Льюису. Впрочем, чуть позже, раздраженный непроходимым идиотизмом Хамфри, Брамбл высказывает прямо противоположное суждение: «Глупость нередко бесит более, нежели плутовство, и при­носит больше вреда». Однако в решительный момент, когда карета с Брамблом и его домочадцами, переезжая через бурную реку, перево­рачивается и все, Брамбл в том числе, оказываются в воде, именно Хамфри спасает своего хозяина. А уже ближе к финалу романа волей судьбы открывается вдруг, что отцом Хамфри Клинкера является не кто иной, как сам Брамбл — «грехи молодости». И Брамбл говорит о благообретенном сыне: «Этот плут — дикая яблонька, мною самим посаженная...» В чем же тут смысл? Простодушие Хамфри Клинкера, часто доходящее до идиотизма, до откровенного юродства (безобид­ного только лишь потому, что Хамфри не преследует никаких злых целей сознательно), есть продолжение донкихотства Брамбла, челове­ка умного, тонкого, благородных чувств и устремлений, все понимаю­щего, всему знающего цену...

Вторым счастливым браком, венчающим финал романа, становит­ся свадьба Хамфри Клинкера (отныне Мэтью Ллойда) и горничной Уинифред Дженкинс: полюбив ее еще в свою бытность слугой, Хамф­ри не изменяет ей и теперь, став «барином». Похвально!

А третий счастливый союз связан с еще одной историей, упоми­нающейся на протяжении всего романа: историей племянницы Брамбла, сестры Джерри Мелфорда, Лидии. Еще учась в оксфордском пансионе, она встретила молодого человека по имени уилсон, кото­рого страстно полюбила. Но — он актер, «комедиант», и потому — «не пара». Некоей тенью проходит он сквозь все повествование, чтобы в конце его оказаться никаким не актером, а дворянином, да еще сыном старинного друга Брамбла мистера Деннисона, по словам Джерри Мелфорда, «одним из совершеннейших юношей в Англии».

Так — тройной идиллией — кончается этот отнюдь не идилличес­кий, а скорее весьма горький и очень трезвый роман. По обыкнове­нию, Смоллет вывел в нем и множество реальных исторических личностей: актера Джеймса Куина, отношение к которому за время, прошедшее с момента создания «Приключений Перигрина Пикля», успело измениться; известных политических деятелей, описанных с нескрываемым сарказмом и издевкой; и даже — самого себя, под именем «писателя С.». Он с наслаждением описывает прием в собст­венном доме для разного рода «сочинителей»: желчных, отвратитель­ных, бездарных субъектов, усердно, «из благодарности», поносящих

[135]

своего благодетеля. «У них у всех одна причина — зависть», — ком­ментирует этот феномен приятель Джерри Мелфорда Дик. Смоллет описывает то, что было знакомо ему лучше, чем что бы то ни было другое: жизнь и нравы литературной поденщины, разного рода сочи­нителей, пишущих грязные доносы друг на друга, хотя сами при этом ни гроша не стоят. Но вывод, к которому приходит в финале Джерри, достаточно горек, в нем также отразились знание и опыт самого Смоллета: «Я столь много места уделил сочинителям, что вы можете заподозрить, будто я собираюсь вступать в это братство; од­нако если бы я к этой профессии и был способен, то она самое без­надежное средство против голодной смерти, ибо ничего не позволяет отложить про запас под старость или на случай болезни». В заключе­ние, однако, Джерри напишет о сочинителях: «чудная порода смерт­ных, нравы которой... весьма возбуждают любопытство». И в этих словах также несомненно мы узнаем голос самого Смоллета.

Ю. Г. Фридштейн

жүктеу/скачать 4.28 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: