Людмила Петровна Дикунова

М О Я Ж И З Н Ь

г. Троицк
2010 год
ПРЕДИСЛОВИЕ
Чтобы правильно оценить течение жизни человека, его поступки, желания, поведение в экстремальных ситуациях, способности и пр., необходимо представлять, в какой среде воспитан человек: влияние жизненных обстоятельств и даже генетику.

Жизнь – штука сложная, особенно человека эмоционального, каким являюсь я. Считаю необходимым сообщить некоторые подробности о своих предках.

Родилась я в семье железнодорожников. Семья матери – питерцы, отца – москвичи. Оба мои деда с конца 1880-х годов имели профессию инженера – машиниста и водили поезда по Николаевской железной дороге Москва – Питер.

Михаил Лаврентьевич Петров с семьёй жил в Питере на улице Лиговке дом 85. Аверкий Андреевич Карпов в Москве на улице Каланчёвке дом 28.

Оба адреса близко к вокзалам.

Уже не знаю, повезло им или нет, но оба водили царский поезд, сменяя друг друга и. естественно, подружились.

Обе семьи были верующие, очень музыкальные. Петровы играли на рояле, Карповы – на народных струнных инструментах. Семьи пели в храмах. Один из сыновей Карпова – Леонид играл в оркестре Осипова. В составе квартета аккомпанировал великой русской певице Ольге Васильевне Ковалёвой, часто гастролируя за границей.

Отец хотел, чтобы и Пётр играл там же, но сын был влюблён в паровоз. Он дважды убегал к Михаилу Лаврентьевичу и прятался в тендере паровоза, приезжал к ним в Питер.

Кончилось тем, что отец согласился отдать Петра в ученики. У Петровых он познакомился с моей мамой Зоей Михайловной, влюбился и увёз её в Москву. Финал – родилась я.

Михаил Лаврентьевич и все его родственники входили в так называемое «Северное общество», а их жёны, будучи весьма образованные, занимались педагогической деятельностью (частные школы для малоимущих).

Особенно отличались сёстры из рода Мерцаловых – Евгения преподавала музыку (фортепиано и пение), Маргарита (моя бабушка), окончив «Высшие курсы Езерского», занималась историей Государства Российского, а после 1905 года и политикой (была связной Фрунзе).

После революции 1917 года многие из народовольцев были высланы из городов Питер и Москва, как «неблагонадёжные». Отец – Мерцалов, священнослужитель, сослан на Соловки. Его брат Иеросхимонах Парфений Печерский скончался в Киево-Печерской Лавре. Мощи открыты с начала 90-х годов. Иеросхимонах Парфений являлся духовником бабушки известного русского философа Николая Бердяева.

Вот какое разнообразие в моих предках, но все они были образованные и порядочные Православные люди.

В семье Карповых было много детей: 19 мальчишек и 2 девочки – Евгения и Варвара. Мне всегда казалось, что все Карповы Москвы должны быть родственниками.

Кроме квартиры на улице Каланчёвке у них был собственный двухэтажный дом в Яблоневом переулке. Во время революции их «не уплотняли». Парни служили в армии, воевали в 1914 году с Германией (Антантой), в 1905 году с Японией. Участвовали в двух революциях. Конечно, многие погибли. В 1939 году мой отец воевал с Финляндией , в 1941 – с Германией и был убит 15 августа 1942 года на Ленинградском фронте в Павловском районе.

Я знала (в детстве) только тётушек и братьев отца: Леонида, Николая, Василия, Михаила (ещё двух – не помню).

Не могу себе представить, как можно пережить столько потерь деду и бабушке…
МОСКВА
Москва! Любимая столица!

Как много ты перенесла.

Не устаю тобой гордиться,

Припомнив вещие слова:

«Москва! Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось,

Как много в нём отозвалось…»

Как недруги о ней мечтали:

Спалить, разрушить, покорить.

И на паденье обрекали,

Мы знали – этому не быть.

Орда, французы и поляки

С Россией затевали драки.

Но по заслугам получив,

Забвенью предали тот миф.

Однако, прошлого урок

Не послужил фашистам впрок.

Обуреваемый азартом,

Перепугав трусливый Запад,

Собрав несметную орду,

Всех Гитлер бросил на Москву.

А началась война с обмана.

Обман же поздно или рано

К хорошему не приведёт.

Жаль, Гитлер поздно всё поймёт.

Народ российский не сдаётся.

О! Много крови здесь прольётся.

Но это праведная кровь:

За мать, жену, детей, свой кров.

И за столицу, за Москву,

А значит и за всю страну.
ПЕТЕРБУРГ
Величественный Петербург!

Ты до сих пор мне мил.

Я помню, в раннем детстве дед

Меня гулять водил

По Лиговке и Невскому

В прекрасный Летний сад.

Усталые, довольные

Мы ехали назад.

Минуло детство милое,

И началась война.

Мечты людские, чаянья

Разрушила она.

Пройдут года и снова я

Тот город навещу

И старый дом, и кладбище

С родными посещу.

Пусть и у них останется

Такое ж впечатленье

О граде, что сказал поэт:

«Люблю Петра творенье…»

Музеи, улицы, Нева –

Всё строго и красиво.

Видна здесь гениев рука:

Соборы, крепость – диво!

Дворцы предместных городов,

Их парки и фонтаны

Несут из глубины веков

Великих зодчих планы.

Цвети, Великий Петербург!

Не знай нужды и горя.

И пусть лишь музыка звучит

Над Марсовым над полем…

Он молод по сравнению с Москвой.

Меж ними общего как будто нет,

Лишь то, что Русь считала Головой –

Столицею родного государства

Москву иль Петербург, в зависимости от того,

Кто восходил на царство.

Сравнению они не подлежат.

С рожденья Петербург – аристократ.

Всё строилось по западному плану:

Проспекты, улицы, в садах аллейки.

Всё строго вычерчено по линейке.

Москву лепили по частям.

На Холме Кремль и тут же Храм.

Вокруг селился люд степенный,

Не торопливый, не скупой.

Дома, как крепость. Прочны стены,

Чтоб охранять семьи покой.

Об улицах никто не думал.

Селились по семи холмам

Кто где хотел, кто как придумал,

Но, чтобы рядышком был Храм.

В Москве всё больше переулки

И улицы не велики.

Бульвары кругом, закоулки,

А то и вовсе тупики.

Москва с веками изменялась.

Сглотнув посады – расширялась.

И люди не сидят без дела,

Цивилизация заела.

Дворцы, метро и там и тут…

Красиво жители живут.

Два города соревновались:

Блеснут наукой, красотой,

Но люди равно восторгались

И Петербургом и Москвой…

* * *
МОЁ РАННЕЕ ДЕТСТВО

Подруг, живущих по - соседству.

Мы в ранни отрочества годы

Не видим красоты природы.

Как должное воспринимаем

Всё то, что нам легко даётся

И до конца не понимаем,

Чем всё с годами обернётся.

Лишь с возрастом придёт прозренье.

Природы чудные мгновенья

С особой силой ощутишь.

Слов нет. В молчании глядишь

На все восходы и закаты.

А в детстве… В детстве играм рады.

Мы ждём, что кто-то в Новый год

Подарки детям принесёт.

А летом – ярмарки! Веселье!

Оркестр играет, карусели,

Качели, множество цветов

И разноцветных леденцов

На палочках и врассыпную.

Цыганка по руке колдует.

Играет старая шарманка,

Дворняга рыжая – Каштанка

В ногах сидит у старика,

Глядит, прищурившись слегка…

Картины радостного детства

Лишь остаются нам в наследство.

Всё будет позже: юность, зрелость.

Но мне сегодня захотелось

Припомнить детство золотое –

Дни безмятежного покоя.

Я родилась 19 января 1929 года в Москве, деда Аверкия уже не было в живых. Крестили меня под Ленинградом в г. Малая-Вишера у сестры деда Михаила. Вот он-то меня и познакомил с Питером до 1936 года, будто торопился, что я не успею до его кончины хорошенько узнать его любимую Столицу. Я очень ему благодарна.

Моих «неблагонадёжных» родственниц выслали из Питера под Москву в деревню «Чёрная грязь». Это ни что иное, как Покровский район Царицына – Дачного. Сейчас это Москва.

Бабушка Маргарита не разрешила жить с младенцем на грязной улице Колончёвке. Ребёнок должен дышать свежим воздухом. Родители получили квартиру в учительском доме, так как мама работала в школе (в Москве) библиотекарем. Литературу она знала прекрасно, играла на рояле, была полезна в Царицыно.

До 3-х лет меня воспитывала бабушка и её сыновья («играли»). С 3-х лет отдали в детский сад. Родители решили основаться в Царицыно, но не забывать Ленинград и Вишеру. Папа – машинист поезда мог (имел право) семью перевозить бесплатно.

Рядом с детским садом жила композитор Вера Герчик. Она и композитор Раухвергер очень много музыки писали для детей: песни, музыку к детским фильмам и спектаклям и даже детские «оперы».

В детских спектаклях участвовали не только профессиональные артисты (например, Сперанская), но и талантливые школьники и даже малыши детского сада.

Однажды к нам в сад пришла Герчик и попросила показать девочку, которая чисто поёт. В опере «Кот, Петух и Лиса» на роль Петушка нужна маленькая подвижная девочка - так сказала Герчик. Ей показали меня.

Так, с её лёгкой руки, я попала на сцену и продолжалось это всю жизнь. Об этом разговор впереди.

В доме бабушкиной сестры-пианистки часто проходили музыкальные вечера. Праздники. Собирались соседи, учителя школы, где преподавал муж Евгении Александровны – Фёдор Петрович.

Мужчины – сыновья Евгении и Маргариты устраивали иллюминацию по ветвям фруктовых деревьев сада. Сценой служила терраса. Так продолжалось до 1941 года, до Великой Отечественной войны.

Я на этих праздниках была не только зрителем, но и исполнителем. Рано начала петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах – цитре, домре. В Доме железнодорожников руководили музыкальной частью братья Покрасс Даниил, Дмитрий и Самуил. Самуил уехал в США, Даниил больше жил в Москве, Дмитрий в Киеве. Но все они опекали самодеятельность железнодорожников.

Я играла с 6 лет на домре-пиккало в детском оркестре народных инструментов. С 7 лет пела в хоре и солировала.

После Великой Отечественной войны в Москве во дворце железнодорожников руководил хором Исаак Осипович Дунаевский, затем его брат Борис Осипович. О нём я ещё вспомню позже.

Раннее детство моё было счастливым и радостным. Отец, любя меня очень, всё же воспитывал «спартански», что пригодилось мне во время войны.

Чтобы я научилась плавать, он бросил меня с дерева в пруд и сам нырнул за мной. На лыжи он поставил меня в 4 года и на коньки-трёхполозки. Самокат, затем велосипед. На санках каталась под руководством маминого младшего брата Сергея. Он запрягал в санки нашу собаку ньюфаундленда, командовал и пёс вёз меня 2 квартала от дома и назад.

После такой «выучки» у меня друзья были больше мальчишки. Игры: городки, лапта, казаки-разбойники… Это не значит, что у меня не было подруг. С ними игры – школа, театр.

Но детство моё оборвалось страшным образом…
* * *
В 1939 году началась война с Финляндией. Отец ушёл на фронт. Я прежде всего отдала дань благодарности отцу, так как очень рано его унесла неумолимая смерть. Мне не хватало его всю жизнь.

Мои милые мамочка и бабушка занимались моим эстетическим воспитанием. Книги! Мне был открыт доступ к литературе – мама-библиотекарь. С раннего детства: Агния Барто, Чуковский, Бажов, русские народные сказки и пословицы, Носов… Когда я добралась до Мопассана, она не ругала меня, но сказала, что я многого не пойму, так как не знаю жизни.

Я очень любила стихи, особенно когда бабушка читала их наизусть: Пушкин, Тютчев, Надсон, Полонский, Есенин… многие в то время были запрещены, но на слова поэтов писались песни и романсы, которые звучали у нас дома.

Кроме того наша семья покупала абонементы в Большой театр и Консерваторию.

Музыка, поэзия, вообще литература! Как это всё пригодится мне в жизни! И закалка папиного воспитания с девизом «Не пищать!». Несмотря на ужасные трудности Великой Отечественной войны, я считаю себя счастливым человеком. Но об этом периоде – дальше.

Не могу не сказать о моей крёстной – Александре Лаврентьевне, родной сестре деда. Когда я родилась, меня привезли в Малую Вишеру. Был задан 1-ый вопрос: «вы её крестили?» - «Нет». Тут же был вопрос решён в Храме – Александра стала моей крёстной.

Необходимо напомнить, что в эти годы в стране свирепствовал голод. Объявили коллективизацию, сажали в тюрьмы кулаков, хозяйства разрушены. В Москве продукты можно было достать в торгсинах на золото и серебро. Ребёнку необходимо питание.

В малых городах люди имели свой дом, огород, коров, птицу. Они, конечно, жили лучше. В том числе и моя крёстная. Её муж и сын умерли в годы революции. Она работала на фарфоровом заводе Кузнецова. Директор завода Курженков подарил государству больницу, богадельню и сам завод, сохранив коллектив сотрудников и их дома (собственность). Власть никого «не уплотняла» в жилье и не трогала хозяйства.

Весь произведённый фаянс и фарфор мы видим в музеях Ленинграда и Москвы. Сейчас это стекольный завод.

Мы часто ездили в Вишеру к крёстной «подкрепиться», она этого просто требовала. Бывало и так, что мама меня привозила (верней – папа по пути) и оставляла пожить в Вишере. Здесь я получила некоторое образование в области Православия, научилась петь некоторые основные молитвы. Всё во Благо.

С вокзалом дом стоял почти что рядом.

Мы ждали с ужасом воздушную тревогу –

Бомбил фашист железную дорогу.

Спасаться в доме бесполезно было,

Он при бомбёжке мог нам стать могилой.

Мы бегали в убежище к соседям,

В нём было место только женщинам и детям.

В июле чаще стали нас бомбить,

Не успевали мы из дома выходить.

К бомбёжкам стали привыкать.

И перестали на судьбу свою роптать.

Когда увидели горящими вдали

Мы Псков и Новгород и беженцы пошли

С котомками и малыми детьми.

Мы приняли к себе из Минска.

Вот август наступил. А немцы близко.

Теперь уже от нас все стали убегать,

Пришла пора и нам вещички собирать.

Из города уйти могли, увы, не все.

И мы в прифронтовой остались полосе.

Фашисты нас бомбят, из дальнобойных бьют.

И Армия бежит и беженцы бегут…

И вдруг, как бы с небес нам Ангел улыбнулся,

Из города уехать случай подвернулся.

Спасти библиотеку ценных книг

Просили мою мать, и мы собрались вмиг.

О, сколько нам пришлось в дороге пережить!

Мы выполнили всё. И мы остались жить.
Лето 1941 года. Отец на финляндской железной дороге, мама в отпуске, у меня каникулы. Едем в Вишеру.

Я любила с тётей Шурой выгонять коровку в поле. Идёт по улицам пастух, играет на рожке, хозяйки выгоняют из ворот своих кормилиц-коровушек. Идиллия! Я не первое лето там. Нравилось время покоса. Запах сена, когда едешь на возу. В лесу голубика, черника, морошка, земляника – красота!

В 41-м году лето было жаркое. Моя двоюродная сестра Валя была учительницей. Отгремел, отплясал выпускной бал…

Война! 22 июня утром по радио все услыхали сообщение. Первые дни люди между собой говорили: повоюют месяца два-три как с финнами и закончат.

Кто-то из железнодорожников сообщил маме, что отец не приедет. Все на военном положении. Нам бы сразу уехать домой, но как оставить одну тётю Шуру. Ей страшно…

С июля месяца по городскому радио стали передавать учебные предупреждения о воздушной тревоге. Объясняли как правильно копать укрытие от бомб. А бомбы уже начали сыпаться на паровозное депо и железную дорогу. Важно было разрушить путь между Ленинградом и Москвой.

Стали прибывать беженцы из Белоруссии. Тётя Шура приняла женщину с двумя детьми: дочь Иру, окончившую школу, и сына Володю – учащегося ПТУ.

Прибывали и раненые. Школу оборудовали под госпиталь. Я с подругами стала ходить к раненым, писать за них письма родным. К нам они относились тепло, спрашивали об отцах и братьях ушедших на фронт. Просили спеть песни. Тут уж я постаралась.

Жители города стали ходить рыть окопы, ставить надолбы. В августе город увидел зарево – горели города Псков и Новгород. Бомбить стали каждый день. Когда фашистам не удавалось прорваться бомбить Ленинград, удирая от нашей авиации, они сбрасывали груз куда попало.

Было ясно, что фашисты не остановятся. Городское начальство объявило распродажу товаров с базы. Школьников старших классов направили собирать с полей овощи, что выросло. Моя сестра ехала со своим классом, я увязалась за ней. Собирали морковь. Глупые мы ребята, шутили, выбирали морковку покрупней, откусывали, смеялись…

Вдруг кто-то из ребят закричал: «Смотрите. Зонтики летят!» Мы не заметили, как из самолёта выбросили десант. Тут заговорили зенитки. Шофёр нам кричит, гудит. Мы все бросились к машине. Как он нас вёз по грядкам! Как мы не вывалились из кузова! Наш сбор урожая закончился…

Дети – есть дети. На следующий день мы с подругами пошли на базу купить ситца на платье. Ночью прошёл дождь, и бомбёжки не ожидалось, небо в облаках…

База и магазин располагались около вокзала. Мы заняли очередь и вошли во двор на асфальте попрыгать в классики. Кое-кто уже прыгал через верёвочку. Одним словом – развлекаемся.

Внезапно из-за облаков вылетел самолёт и на бреющем полёте стал стрелять по людям, стоящим в очереди. Этот кошмар у меня в глазах на всю жизнь.

Люди падали, кричали. Мы выскочили со двора…Страшная картина. Поскольку ночью шёл дождь, по мостовой ещё бежали ручейки, но они были розового цвета.

Магазин закрыли и обещали открыть на следующий день. Мы всё-таки пришли и купили по 3 метра ситца белого в красный горошек. Платья мы не сшили, но ситец позже обменяли на хлеб.

К концу августа враг бил по городу из дальнобойных. Теперь из Вишеры народ побежал. Мосты через реки Мста и Волхов давно разбомбили. Ехали поезда только в сторону Москвы и только с оружием и боеприпасами.

Тут нам с мамой повезло (так мы считали). Её просили сопровождать железнодорожную библиотеку и сдать её в г. Бологое. Мама согласилась в надежде как-нибудь добраться до Москвы.

Тётя Шура ехать отказалась. Наивная, она хотела дом сохранить для нас.

Дорога была страшная: налёты, стрельба. То едем, то стоим. Охрана состава – один солдат с винтовкой. Мама всю дорогу молилась.

Выехали мы 14-го сентября, 16-го сентября город был оккупирован. 15-го мы прибыли в г. Бологое и сдали библиотеку. Всё как во сне, что делать дальше, не знаем. Решили как-то добираться до Москвы. За плечами мешки, еда кончается…

Днём шли пешком, ночью на каком-то вокзале переночевали, дальше нас повёз шофёр на грузовике, потом между вагонами на тормозе товарного поезда…

В Твери пришли на эвакопункт. В Москву не пускают, несмотря на московский паспорт. Нужен пропуск. Всё… Подходим к столу (начинается разговор):

- Вы откуда?

- Из Малой Вишеры. (Отвечает мама)

Женщина за столиком кричит кому-то:

- Тут у меня ещё двое из оккупированной местности. Есть место?

- Есть.

И отправились мы вниз по Волге до р. Камы. Вверх по Каме до г. Молотова (Пермь). Плыли месяц. Ели свой хлеб и на каких-то остановках давали баланду с пшенной крупой, наливая её в сосуд, что у тебя в наличии. У нас с мамой был чайник…

Выгрузили нас, как скот в Перми и дальше погрузили в теплушки. С питанием всё повторилось. Едем мимо городов Нижний Тагил, Серов. Приехали в Ивдель. Дальше на грузовиках по сваям по тундре в Ивдельлаг. Мы даже говорить разучились. Мама молится, я молчу.

Сошли с грузовика. Маму спрашивают – профессия? Библиотекарь.

- Образование?

- Высшее.

- Да Вы не стесняйтесь, мы все такие. Можете детей учить грамоте?

- Не пробовала, но наверное смогу.

-(Кому-то) Возьми их на остров ЛПХ в интернат.

Мы так и не знали, что такое ЛПХ (Лагерное подсобное хозяйство). Подходим к бараку. На крыльце дети. Улыбаются. Маме объясняет человек, приведший нас к бараку.

- Это школа-интернат, в которой Вы будете учить детей читать, писать, носить им и себе еду из столовой, убирать помещение.

Подошли к нам мальчик и девочка, спросили наши имена и отрекомендовались сами: Ваня Гладунец и Инна Ирлина. «Торжественная часть» закончена. Нам показали комнатку, где мы будем жить.

Оказалось, что мы попали в ГУЛАГ политических заключённых, т.к. мы мз оккупированной местности.

Местное начальство в лице Плоткина отобрал у мамы золотые вещи, что дала тётя Шура (поменять) и даже колечко с пальца. А его дочь Роза ходила на урок русского языка и литературы и считала меня своей подругой. Парадокс!

Не так страшен голод, как холод. Это мы хорошо прочувствовали зимой. Тундра – есть тундра. Хорошо, что тётя Шура в рюкзаки нам сунула шерстяные кофты и платки на всякий случай. А вот с обувью было хуже.

К нашему счастью в интернат учиться приезжали из ближнего становища остяки. Как услышим колокольчики – едут на оленях ученики. У нас они не питались и не ночевали.

Увидели они наши туфли… жалко стало нас. Сказали видно родителям и те подарили нам с мамой нярки. Это такие туфли из оленьих шкур. Спасибо им – добрым, простым людям!

Учителя-заключённые ходили в пимах, всё у них было казённое. Мы наблюдали, как водят заключённых охранники на работу. Куда – мы не знали. Интернат находился на острове ЛПХ. Почему остров? Видимо, вокруг этого места было топкое болото. Ведь вся тундра – болото.

Идут 10 человек парами, за ними страж с ружьём, штыком вниз. Рядом бежит овчарка, то немножко обгонит строй, виляя хвостиком.

Всё спокойно, никто никуда не бежит, просто бежать некуда. Впереди Урал, слева океан… Под горой клуб и кухня. Туда мы ходили за едой. Помогал нам Ваня Гладунец. В клубе (удивительно!) рояль. Говорили, что на нём по праздникам играл джазист Александр Варламов – внук Великого композитора – классика Варламова. Он и «сел» за создание в 20-х годах в Москве джаза. Космополитизм называется. Я никогда его не видала, но очень хотела дотронуться клавиш руками, к которым он прикасался.

В один из дней, когда мы пришли за пищей, я попросила охранника поиграть (какая наглость!). а он разрешил, но спросил: «Это ты на острове поёшь?» я созналась. Но меня просят дети и никто из старших не возражает.

Он подвел меня к роялю и попросил спеть песню «Ноченька». Я с радостью согласилась и очень старалась. Тут вошла мама и сказала, что дети ждут пищу. Мы ушли. С тех пор я частенько давала мини-концерты охране и поварам (они всё слышали).

Наступил 1942 год. Немцы окружали Ленинград. Сводки нам не передавали, но мы всё поняли, когда из лагеря стали уезжать мужчины – штрафбаты. У некоторых здесь оставались дети, рождённые в лагере. У нас в интернате наступил траур.

За зиму отправили всех и нас сняли с довольствия. Начался голод. Ели всё: сосновые молодые иголочки (столбики), брусничный лист варили и пили. Появились грибы, Ваня в реке поймал рыбу ведром – Ура! Помогали (секретно) остяки. Летом стало легче – пошли ягоды брусники, морошки, медвежья ягода (чёрная). Да и теплее стало на улице!

И вот новость – всех женщин и трудоспособных детей отправляют на Южный Урал на трудфронт. 14 сентября 1942 года (опять 14-е сентября) мы с группой женщин и детей едем в г. Каменск-Уральский Свердловской области.

На Урал и в Сибирь эвакуировали промышленные предприятия с Запада страны. В Каменск был эвакуирован авиационный завод из г. Балашихи Московской области. Какое счастье! Мы попали к своим, москвичам!

Пусть нас поселили в 2 барака на кладбище. Мужчин в Храм – за колючую проволоку. Там уже были заключённые. Главное – мы на заводе общались с москвичами.

И ещё – о, чудо! Этот завод проектировал мамин родной брат Евгений Михайлович и он был в Каменске, видел нас, но…показал маме жест (палец у рта) молчи. Они с женой уехали вскоре в Москву в Главпроект на работу. Недаром мамочка так молилась. Слава Богу!

* * *
ТРУДФРОНТ