Магомет кучинаев

– Нехорошая мысль приходит в голову нехорошего человека. Подлая мысль, чего ты так опасаешься, Капассии и в голову не придет. Разве можно по такому глупому поводу вообще заводить разговоры? – сказал, нисколько не поколебавшись, Бардия. – Ведь и сын его с нами – хотя бы об этом вы подумали?

– Когда человек ступает на кривую дорожку, он не особенно-то думает о сыне да о брате. Ничто не остановит его от задуманного! – сказал уверенно Мегабаз, делая вид, что несказанно удивлен столь беспечным отношением Бардии к такому важному делу.

– Капассия никогда не станет на кривую дорожку – вот это-то я знаю твердо! – отпарировал решительно Бардия.

– Капассия – скиф – вот это-то я тоже твердо знаю! – заявил не менее решительно Мегабаз уже нетерпеливо. – А мы идем войной на Скифию. А вы, если уж говорить правду, ушли в поход, вручив государство в руки скифа! Как вы не понимаете опасность этого? О, Великий Ахурамазда! Скажи им что-нибудь!

– Хорошо! Скажи тогда – что нам делать? – горячо спросил Бардия, и Дариявуш аж вздрогнул от удивления – и Бардия, кажется, как и он, хочет знать до конца темные замыслы Мегабаза!

– Вот тогда, когда ты будешь завоевывать Скифию, один скифский молодец без особого труда возьмет Фарс – вот тогда я и спрошу у тебя: «Скажи, Бардия, что надо делать?» Да делай что угодно, но только чтобы Фарс не оказался в руках Капассии! Пусть хотя бы не будет он на такой большой должности.

– Уж если б в мою душу закрался такой страх, я с ним долго церемониться не стал бы, Мегабаз, – мигом снес бы ему голову!

– А зря, между прочим, не закрадывается в ваши души страх! Это – дело нешуточное! – воскликнул Мегабаз. Я рассказал вам о том, что тревожило меня. А если вы беспредельно доверяете Капассии и считаете, что я попусту поднимаю тревогу, то поступайте как считаете нужным. Но я предупреждаю вас – Капассия, тот Капассия, которого я знаю, еще заставит вас кусать локти!

– Хорошо, – сказал Дариявуш, который до этого особо не вмешивался в спор своих «братьев». – Завтра вечером об этом деле мы что-то окончательно решим. А до этого хорошенько подумайте – есть ли какой-то способ, чтобы убрать из наших душ ту тревогу, что поселил в них Мегабаз. И я тоже подумаю, – этим царь давал знать, что хочет остаться один.

Когда ушли оба военачальника, царь малость подождал и послал гонца за Бардией.

– Ну что – подумал? – спросил Дариявуш, как только показалась голова Бардии!

– Ты же сказал, что поговорим об этом завтра вечером! – удивился Бардия. Мне абсолютно нечего думать – я доверяю Капассии как и себе: никогда в его голову не придет подлая мысль!

– Ну и что?

– А что ну и что?

– Как а что? Мегабаз почти прямо говорит, выдумывая, конечно, какие-то мистические причины, что необходимо отрубить голову Капассии. А ты что скажешь по этому поводу?

– А я говорю – нет! Если хочешь отрубить голову Капассии – отруби и мою: я не более предан тебе, чем Капассия!

– Ну, раз началась игра с головами, по-моему, по крайней мере должна все-таки слететь хотя бы одна голова! Если два брата с мечами в руках кидаются друг на друга, голова одного из них все-таки должна слететь. Разве не так?

– Так, наверное.

– Что же тогда нам делать?

– Царь – ты, ты и решай. Но я хочу сказать еще раз – если собираешься отрубить голову Капассии, то руби и мою. Если не веришь ему – не верь и мне!

Казавшийся до сих пор вполне встревоженным и задумчивым, Дариявуш вдруг улыбнулся и хлопнул Бардию по плечу.

– А ты, как я погляжу, и впрямь встревожился! – сказал он. – Можешь ни на миг не сомневаться – я знаю, что Капассия на на какие подлости не пойдет, я полностью ему доверяю. Но я, если говорить правду, немного удивлен тем, что ты, нисколько не задумываясь, так горячо за него заступился, прямо стал горой! Я даже малость позавидовал Капассии – какое счастье, иметь такого друга!

– Почему ты так говоришь? Я за каждого своего брата, с которым породнился перед Ахурамаздой, поклявшись на крови, готов и жизнь отдать! – горячо сказал Бардия. Потом как-то сразу потух и тихо добавил: – Боюсь, что после сегодняшнего не смогу относиться к Мегабазу, как к брату.

– Мне тоже очень жаль, что так случилось, жаль Мегабаза. Ну что поделаешь: быть братом, оказывается, – тоже нелегкая ноша. Не смог, бедняга, выдержать эту тяжесть – теперь он не брат нам.

Бардия грустно взглянул в глаза Дариявушу – тот не отвел своего взгляда в сторону...

– Будьте бдительны, усильте караул! – повелел царь Дариявуш, провожая Бардию. – Не очень-то, видно, покорился народ Даг-Уи – как бы в ночной темноте не случилось чего-нибудь.

– Хорошо, будет сделано! – твердо заверил царя Бардия.

...Рано утром, когда еще и солнце-то не взошло, в царский шатер зашел перепуганный начальник караула.

– Что случилось? Почему так рано? – спросил царь.

– Прости, мой повелитель, соперничащий с солнцем – я принес горькую весть, сегодня ночью дакийские разбойники каким-то образом пробрались к шатру Мегабаза, убили и караульных, и его самого тоже!..

XII
Царь Дариявуш стоит перед шатром, крытым пурпурным шелком, на высоком холме у правого берега Долай-сая и с нескрываемым удовлетворением наблюдает за тем, что происходит перед его глазами. Здесь, где Долай-сай разделяется на два рукава, греческие купцы Ионии построили великолепный мост для переправы царских воинов. И тут они пользовались тем же способом, каким они строили мост там – через Узкое море – настлали толстые доски через поставленные бок о бок суда. На доски насыпали землю, чтобы лошади не пугались, и по бокам сделали перила.

Иногда к подножию холма подъезжают гонцы и, спешившись здесь, взбегают к царскому шатру, – они докладывают царю о том, что войска такой-то сатрапии начали переправу. Тогда один из военачальников из окружения царя – тот, чьим войскам скоро настанет черед переправляться, – отпрашивается у царя, сбегает к подножию холма, лихо вскакивает на коня и галопом мчится к своим героям – воинам.

Уже пятый день и днем, и ночью переправляются на ту – сакскую сторону – прославленные воины царя Сияющего Фарса, а войск на этой стороне все еще много. Навряд ли они все сумеют переправиться и завтра. Но царь не будет ждать здесь, пока все не перейдут на ту сторону. Царь, как и всегда, будет возглавлять конную гвардию, воинов, которых все называют царскими львами, а они совсем скоро должны начать переправу. Сейчас переходят последние тысячи фригийских пеших воинов.

Вот подъехал еще один гонец. Как и все, у подножия холма он лихо соскочил с коня и мигом вбежал вверх.

– Мой царь! Твои львы, возглавляемые Йездиваздом, ступили на мост! – радостно, весь так и сияя, сообщил молодой воин, как будто они идут не на войну, а отправляются на свадьбу.

– Хорошо! Спасибо, молодец, за добрую весть! – похвалил царь, не удержавшись и сам, молодого воина. – Передай от меня привет храброму Йездивазду!

– Будет сделано! – воскликнул воин, бесконечно гордый тем, что разговаривал с самим царем Дариявушем, и кинулся обратно вниз.

Мардоний подошел к царю, поклонился.

– Мой царь! Прошу дать разрешение своим бесстрашным львам совершить прыжок на ту сторону реки! – торжественно попросил он.

– Хорошо, Мардоний! – ответил царь. Потом, повернувшись к Бардии, сказал: – Ты остаешься здесь до окончания переправы, а я перехожу на ту сторону!

– Да благословит этот шаг Великий Ахурамазда! В добрый путь! – напутствовал царя Бардия.

Царь и Мардоний стали спускаться с холма, вслед за ними потянулись некоторые военачальники, воины царской охраны.

Пршло немного времени, и вся окрестность огласилась приветственными криками тысяч и тысяч воинов – это на мосту на белоногом огненном жеребце показался сам царь Дариявуш. Чуть позади царя на огромном темно-коричневом коне едет Мардоний, сверкая позолотой своего греческого шлема. А за ним по-парно «царские львы» – самые храбрые сыны знатных родов Фарса.

Через три дня, когда все воины переправились на сакский берег, царь Дариявуш созвал совет военачальников.

– Мои бесстрашные львы! – сказал царь, начиная совет. – Если этот наш поход завершится успешно, то все народы и племена убедятся на деле, что Царство Фарское – это хребет мира всего! А если это случится, если племена и народы поймут и примут царственную суть Фарса на земле – тогда все будет хорошо: народы перестанут грызться друг с другом из-за земли и воды, и все они под сенью Великого Ахурамазды будут мирно жить и работать на земле. И под отцовской опекой Царства Фарского каждый человек найдет возможность счастливо устроить свою жизнь. А если все-таки найдутся какие-то негодяи, которые вознамерятся помешать нам построить на земле вот такую мирную и счастливую жизнь, то вы, мои львы, я уверен, сможете их призвать к порядку. Как я и сказал, этот поход – не простой поход, он должен показать всем племенам и народам, что ваши мечи – не обычные мечи, а мечи, врученные вам самим Великим Ахурамаздой и всеми Семью Бессмертными Небесными Святыми с тем, чтобы вы установили на земле порядок и спокойствие!

Собравшиеся на совет военачальники несколько растеряны – они не понимают, почему это их обычно практичный и не очень-то суеверный царь стал вдруг часто упоминать Небесных Святых, к тому же они не очень понимали, что на самом деле означают эта счастливая мирная жизнь на земле и какой-то порядок. Раз мы в походе, раз завтра надо вступать в войну – то о чем еще можно говорить, как не о героизме, мужестве и чести воина? Кому сейчас нужны эти разные племена и народы, да и весь твой свет? Что с ним – он забыл, что выступает перед испытанными, многое повидавшими военачальниками, а не перед простым людом?

Но вот царь далее продолжил свою речь, и собравшиеся наконец начали догадываться о том, что этот поход задуман, видно, не только с целью приобрести золото и богатство. Главная цель похода, вероятнее всего, другая: сгрести все народы – вместе с их имуществом, золотом и землей! – под руку царя Фарского. Военачальники, все более и более обогащавшиеся после каждого похода, чем больше вникали в суть мечты своего царя в этом походе, тем все яснее и яснее осознавали, что им на этот раз ни к чему особо о чем-то мечтать. Потому что мечты их царя на этот раз, как звезды в небе, были слишком далеки – кто до них дотянется?

... – Вот отсюда, с этого места, мы пройдем через степи, пустыни и горы и дойдем до Каспия, покоряя на своем пути все племена и народы, да так, чтобы они впредь не осмеливались поднимать против нас оружие. Потом, за Каспием, еще разок возьмем за горло заморских саков, дабы и они стали тихими да покладистыми, и так вернемся домой, – говорил царь Дариявуш. – Возможно, кое-кто, заметив, что мы ушли в дальний поход, захочет, воспользовавшись нашим же мостом, напасть на наши земли, а потому мы, уходя, должны уничтожить мост. Конечно же, за Каспий мы отправимся лишь тогда, когда полностью усмирим здешних саков, но мост все равно следует разобрать, чтобы его не было. Такова цель нашего похода. Кто что хочет сказать? Сможем ли мы достичь нашей цели, хватит ли у нас сил? – и с тем царь Дариявуш обвел взглядом своих военачальников.

Большинство военачальников были бывалыми воинами, участвовали во многих сражениях во всех концах света и прекрасно знали – воевать с кочевниками всегда в стократ неприятнее, чем с оседлыми народами. Но они также хорошо знали и характер своего царя – говори, не говори, а он всегда будет делать только так, как ему самому захочется. А потому – какой толк говорить, давать какой-то совет? Как говорит царь Дариявуш, им предстоит пройти до Каспия, а там, обогнув море, вернуться к своим родным очагам. Но ведь этот путь просто так, без войны, – и то нелегко пройти. А ведь никто им этого не позволит – спокойно пройти до Каспия. Кочевники – дикие народы, они никогда не были спокойными, как бараны. А раз так, то стычки, нападения, схватки, битвы не кончатся и до последнего дня похода – все время придется воевать. К тому же царь не намеривается просто так пройти этот путь походным маршем, он хочет усмирить, приручить, взять под свою руку все встречающиеся на этом пути племена и народы, хотя и не имеет ясного представления о численности и силе этих народов и племен. Конечно, решиться на такое может только смелый, мужественный человек. А если это вдруг окажется не смелостью и мужественностью, а простым легкомыслием?

– Почему молчат мои храбрые львы? – спросил царь, с нескрытой иронией в голосе.

Но львы, видно, давно привыкли к кнуту дрессировщика – они молчали. Тогда попросил слова греческий купец Гестий, диктатор города Милет, руководивший возведением моста и через Узкое море, и моста здесь, через Долай-сай. Царь дозволил ему сказать слово.

– Мой царь, соперничащий с солнцем! – начал Гестий. – Это так – у меня нет воинского опыта, но как бы мы, живущие на земле, не мечтали и не строили всякие планы и не стремились бы их исполнить, а дело все-таки, по-моему, делается так, как предопределили Небесные Святые. Если я говорю не так, прости меня, мой царь, но а если вдруг через некоторое время мост понадобится тебе же самому и твоим храбрым воинам? Мы все, конечно, знаем, что никакая человеческая сила не сможет преградить дорогу твоим победоносным воинам, но а если вдруг появится какая-то нечеловеческая сила, препятствие? Скажем, земля разверзлась, невозможно не объехать, не перейти? Или встретятся сплошные, непроходимые болота? Или вырастет лес на пути, а между деревьями невозможно пройти не только человеку, но и мыши? Или же степь вдруг станет морем огня? Если случится что-нибудь такое, то это ведь будет означать, что Небесные Святые хотят отвратить от тебя беду, а потому призывают тебя вернуться назад. Разве не так? А если так, то тогда ты, мой повелитель, обязан будешь исполнить пожелания Небесных Святых, и тебе придется вернуться назад.

Все знают о благосклонном отношении царя Дариявуша к ученым да мастеровым людям, к купцам да ремесленникам, но сейчас, видно, царю не понравились мрачные пророчества Гестия перед самым началом похода – глаза его потемнели и сузились, как у тигра перед прыжком. И Гестий сам, наверное, заметил, что царь недоволен его словами – и он поступил именно так, как и сиганувший в лес марал, почуявший запах тигра и хорошо понимающий, что игра с тигром – это игра со смертью: он резко сменил тональность своих предположений.

– Или же, мой повелитель, через два-три дня вдруг твои воины найдут несметные сокровища, которых следовало бы как можно скорее доставить в твой дворец, в Персополь? Но чтобы там ни случилось, я считаю, что мост надо сохранить, хотя бы на какое-то время. Нас, остающихся здесь, возле моста – тоже немало, мы могли бы охранять мост и даже отбить приступ какой-нибудь шайки разбойников, если б они вздумали напасть. Ты сам, великий царь, установи какой-то срок – месяц или два месяца, – и если к этому сроку вы не вернетесь, мы убедимся в том, что вы уже прыгнули в сторону Каспия. И тогда мы, согласно твоему повелению, разберем мост и отправимся обратно к себе в Ионию.

Пока Гестий говорил, вспышка недовольства, появившаяся в начале его речи, прошла, и царь Дариявуш, поразмыслив, пришел к выводу, что грек, скорее всего, прав. Припомнился и великий царь Куруш. Его имя люди произносят вместе с именами Небесных Святых – так глубоко все его уважают до сих пор. А погиб так бесславно и совсем по пустячному делу. Когда до него дошла весть о том, что взбунтовались заморские саки, он, вместо того, чтобы послать одного из своих военачальников с повелением подавить бунт, а главарей бунтовщиков – повесить, сам поехал туда. Видно, он с собой взял не так уж много воинов – терпит поражение, попадает в плен и гибнет. А когда отправлялся, то, конечно же, намеривался, наверное, быстро усмирить бунтовщиков, казнить главарей в устрашение другим, а всех остальных отругать по-отцовски, пригрозить, что в следующий раз, если что-нибудь подобное произойдет, то он может и всерьез рассердится, и потом вернуться домой. Он, бедный, даже и предположить не мог, что так бесславно сгинет в песках этой проклятой Согдияны. «Заморские саки, загорские саки, – подумалось с чего-то Дариявушу. – И эти – саки, и те – саки. И Куруш – царь, и я – царь. Царь Куруш отправился, чтобы влепить пощечину сакам, да так, чтоб искры из глаз посыпались дабы проучить их, а получилось так, что саки только раз его ударили – и вогнали в песок! Я тоже отправился как следует отлупить загорских саков и сделать их своими слугами, а вместо этого может случиться так, что они меня...» – дойдя до этого глупого сравнения, мысль Дариявуша стремглав бросилась в другую сторону, точно газель, завидевшая тигра...

Когда царь Дариявуш отвязался от этих глупых мыслей, пришел в себя и огладелся, то увидел, что Шарваз-буря уже стоит и просит дозволения сказать слово. Царь, слегка махнув рукой, разрешил говорить.

– Мой царь! – начал как и многие Шарваз-буря. – Твои львы пройдут через эти степи, и люди, хоть раз увидевшие их, никогда не осмелятся напасть на мост, который построил ты. Никто к нему и близко не подойдет – это ясно. А потому, как говорит Гестий, если вдруг перед нами возникнет какое-то непреодолимое природное препятствие или же найдем несметные сокровища, и нам понадобится вернуться назад – тогда что? – но, сказав так, Шарваз-буря вдруг гордо вскинул голову и продолжил: – А вообще-то нам не стоит сейчас тратить время на разговоры о мосте. Если мы собираемся прыгнуть на ту сторону Каспия и оттуда вернуться на родину – мост нам вовсе и не нужен. Но в одном, по-моему, Гестий прав – пусть месяц подождут, и если мы не вернемся через месяц, значит мы уже прыгнули за море. И тогда пусть поступают как хотят. А пока мост пусть будет.

Говорившие после Шарваза-бури тоже считали, что мост на некоторое время следовало бы сохранить. Конечно же, никто из них и не намекал на то, что мы, мол, можем и поражение потерпеть, и тогда мост может многим из нас спасти жизни, но думать-то, само собой, все об этом и думали. Цепкий ум царя Дариявуша без особого труда определил суть дела и то, что тревожило многих, немного поколебало и самого царя – он начал понимать, что на какое-то время мост следует сохранить.

В конце совета царь выступил еще раз.

– Мои бесстрашные львы! – сказал он. – Единым прыжком, преодолев два моря, вы оказались здесь, в Азии¹ – на земле загорских саков. Здесь, усмирив саков или, как они сами себя называют, асов, да так, чтоб они сами с удовольствием нашли бы себе приют на веки под теплым заботливым крылом Отечества нашего – Фарской державы, вы вторым своим прыжком окажетесь на той стороне Каспия. Там вам, видимо, придется дать хорошую пощечину заморским сакам, дабы они навсегда усмирили свой норов² и чтобы, став на колени и преподнося нам щедрые дары, попросили прощения. Вот после этого-то мы все и вернемся в свое Отечество, к своим родным очагам. И конечно же, как и всегда, вы не вернетесь домой с пустыми руками, точно так же и ваши храбрые рыцари – не бойтесь, уж между четырьмя-то морями мы найдем вещи, с которыми, как с подарками, нам не стыдно будет показаться перед родными и близкими. А мост – ладно уж, раз вы все настаиваете, – пуст пока стоит, не будем разбирать, – сказал царь. – Слышишь, Гестий? Пятьсот воинов-греков из Ионии мы оставляем здесь, в твоем подчинении. Вы будете охранять мост. Здешние саки, теперь мы это точно знаем, делятся на пять сатрапиев. Чтобы покорить одну сатрапию пусть нам понадобится неделя. Пять сатрапиев – где-то месяц. Если же из других племен, соседних с саками, кое-кто захочет поднять голову – две недели отведем и ему. Итого – пусть будет два месяца. За эти два месяца мы должны усмирить и саков, и их соседей, которые вздумают помочь им, заступиться за них. Если через шестьдесят дней мы не появимся, и о нас ничего не будет слышно – значит мы уже прыгнули на ту сторону Каспия. После этого ты должен разобрать мост и вместе со своими воинами вернуться в Ионию. Всем своим землякам-купцам, давшим свои корабли нам на время похода, объявишь от моего имени благодарность.

Завтра – отдых после завтра – выступаем. Еще раз предупреждаю – пищу расходуйте очень бережно. Постоянно имейте и запас воды – мы неожиданно можем оказаться в пустыне. Я все сказал. Вы все можете идти к своим делам.

После совета в царском шатре остались младший брат царя Артабан и Бардия. Это давняя привычка Дариявуша – откровенно советоваться с близкими людьми, совершенно забыв о том, кто – царь, а кто – нет.

– По поводу того, что я сразу же с начала не сказал вам главную цель этого похода – прошу вас, не обижайтесь: я боялся, что вы все, обединившись, не пустите меня. И в особенности после беседы с Капассией. Он был решительно против этого похода, хотя тоже не знал мою главную цель. И даже пытался остановить меня. Но я уверен – поступаю правильно. И вы сами хорошо знаете – с давних, очень давних времен эти самые загорские саки не давали покоя и Мадийскому царству, и Фригийским царствам – Лидии, Киликии, Карии, Каппадокии, Ассирии. Правда раньше, когда эти земли принадлежали другим, набеги саков были даже нам на руку – ослабляли наших врагов-соседей. Теперь все эти земли принадлежат нам. И мы просто обязаны отучить их ходить походами на наши земли. В наше время никого никогда не убедишь по-хорошему, что не следует поступать плохо. Золото и сила – только они и верховодят в этом мире: они могут все – и добро сделать, и зло. Мы не можем, да и не хотим ежегодно давать золото сакам только за то, чтобы они нас не беспокоили. Но тогда мы должны сделать так, чтобы они никогда не осмелились совершить набег на земли нашего государства. Вот с такой целью я и отправился в этот поход. Я думаю так: поставить на колени здешних саков, усмирить их и принудить давать ежегодную дань, а потом отсюда же сразу же прыгнуть на спину заморских саков, подмять их как следует, чтоб впредь никогда не смогли бы выпрямить спину – и только после этого вернуться в Отечество. Если этот поход закончится так, как я задумал, то вокруг нас уже никогда не будет, кто бы посмел нам возразить. Тогда непокорными останутся только греки. Но вы и сами хорошо знаете – уж потом-то без особого труда одной только хорошей затрещиной можно будет поставить на колени: ведь они, разделившись на мелкие царства, постоянно грызутся меж собой, так что уже и без нас они еле стоят на ногах. Только во время одного единственного похода можно будет развалить и растоптать все эти карликовые греческие царства-государства. После этого на весь мир, что мы знаем, придет спокойная, счастливая жизнь. Кто знает, возможно, что в этом подлунном мире так и начнется Золотой век.

Вот – сами видите, я не жажду кинуть весь мир к своим ногам и, попирая его, гордо этим бахвалятся, как думает Капасия. Если по согласию Семерых Бессмертных Небесных Святых и с благословения самого Великого Ахурамазды на свете начинается Золотой век, то, возможно, сам Ахурамарза хочет, чтобы я объединил в одну семью все народы мира и прекратил войны и кровопролития. Ведь недаром же он сделал меня повелителем стольких народов и племен и властелином столь многих царств и земель! – Вот с какой мыслью и надеждой я начал этот поход, надеясь, что этим самым я выполняю волю Небесных Святых. Вот это-то и является моей путеводной звездой, которая освещает мой путь.

Кончив свою речь, Дариявуш, высоко подняв голову, воззрился на Артабана и Бардию, как бы давая возможность им понять высокую небесную цель его действий и тоже возгордится этим, так как волею судьбы они стали его соратниками в этом судьбоносном для всего мира историческом походе. И Артабан, и Бардия, пораженные услышанным, так и остались стоять на своих местах, не в силах что-либо сказать. Как ветры-бродяги, дующие со всех сторон, не дают покоя деревьям, растущим на открытой поляне, так и разные чувства, нахлынувшие со всех сторон – и радость, и испуг, и удивление, и сомнение – сбили с толку и Ардабана, и Бардию: от разнообразия мыслей у них закружились головы.

Все знают – прежде чем начнется Золотой век, сам Великий Ахурамазда отправит на Землю в качестве первого царя наступающего вечного Золотого века человека справедливого и доброго, красивого и душой, и телом, и он, этот небесный посланник, должен уничтожить в мире людей вражду и войны, зависть и злобу, возвысить справедливость, честь и доброту. Если это так, то выходит, что Дариявуш – царь, которого выбрал и посадил на трон сам Великий Ахурамазда! И это действительно кажется так – разве не обрели мирную и спокойную жизнь многие народы и племена, собравшиеся под сенью отцовской заботы Дариявуша в единое и процветающее Царство Фарсское? Да, это так! Кто скажет, что на земле был царь более мудрый и справедливый, более добрый и красивый, чем Дариявуш? Да, наверное, так и есть – выбор Великого Ахурамазды, видно, пал именно на Дариявуша, чтобы он и начал Золотой век на Земле. Великий Ахурамазда сделал так, чтобы об этом каким-то образом догадался и сам Дариявуш...