Сознание через детские затеи

1.3. Сознание через детские затеи

Любимыми местами детских забав были речка и лес, который раскинулся сразу за её противоположным берегом. Река Сургут извилистая и живописная, с отмелями и глубинами, плавным течением и перекатами, лилиями и кувшинками, со своими островами и камышовыми зарослями. В целом речка неширокая, но чистая. В половодье выходит недели на 2-3 из берегов и затапливает всю пойму, в том числе и лес, как говорят, от горы до горы. Водой покрывается пространство от 1,5 до 5 километров в ширину и на много километров в длину. В это время связь с Сергиевском прерывалась, туда из Сургута можно было попасть, если обойти воду по дамбе, что удлиняло путь на много километров. На поворотах реки были небольшие отмели, где не умеющие плавать дети барахтались целыми днями в сильно загрязнённой воде. Обычно на отмели делались мостки, конец которых доходил до глубокого места. Однажды весной мой старший брат решил вновь соорудить мостки вместо тех, которые в половодье были снесены. Он забил на углублении колья, сделал между ними перемычку, положил доску и хотел её закрепить. Чтобы доска плотно лежала на перемычке и берегу, брат на эту доску посадил меня. В то время я плавать ещё не умел. Когда брат топором ударил по концу доски, она опрокинулась, и я бултыхнулся в воду на углублении. Помню, что я открыл глаза, увидел вбитые колья и рукой ухватился за один из них. Вскоре брат опомнился, нырнул в воду, увидел меня, схватил за рубашку и вытащил на берег. Хорошо, что я открыл глаза, а не рот, иначе была бы трагедия. Кстати, меня это не испугало, и я продолжал любить барахтаться в речной воде.

С мостков мальчишки и девчонки обычно ныряли на мелководье, выныривая, вставали ногами на дно и барахтались там до посинения. На речке детей никто из взрослых не контролировал, мы предоставлялись самим себе. Мне было уже 6 лет, когда в один из дней по мосткам я зашёл несколько дальше обычного и не заметил, как нырнул в глубокое место. Вынырнув, я не почувствовал дна под ногами и, не успев испугаться, понял, что держусь на воде, следовательно, плыву. После этого подплыл к мосткам, взобрался на них и снова прыгнул уже осознанно на самую глубину. Сразу же я заявил ребятам, что научился плавать, и больше с детьми не купался. Вечером, дождавшись, когда старший брат придёт с работы (он тогда бросил учёбу и начал работать грузчиком на элеваторе), пошёл с ним на речку купаться, ничего ему не сказав, что научился плавать. Я подождал, когда брат на глубоком месте нырнул в воду, только после этого сам спустился в воду и поплыл к другому берегу. Наконец брат заметил, что я переплыл речку, и удивился, когда же я научился плавать? Так я стал ходить купаться с взрослыми на глубокое место речки. Постепенно мои сверстники тоже овладевали плаванием и уже в школьном возрасте купались «на глубине».

Впрочем, мы барахтались не только в речке. Напротив семафора, где мы жили, железнодорожная насыпь была высокой, примерно метров 5-8 над уровнем основного грунта. А поскольку недалеко находился элеватор, то к нему параллельно основной железнодорожной линии проходила железнодорожная ветка с такой же высотой насыпи. При хороших дождях промежуток между путями заполнялся водой. Вода была мутной, в ней плавало всё, что было на земле до дождя. Именно в этой мутной воде нам больше всего нравилось играть. Мы пускали бумажные кораблики, плоты из дощечек, передвигали всплывшие старые шпалы, вообще развлекались, кто во что горазд. Под веткой к элеватору была металлическая труба для отвода воды. В сухое время нам, мальчишкам, так и хотелось залезть в эту трубу. Однажды я это и осуществил. Когда дополз примерно до середины трубы, увидел, что впереди много земли и ползти вперёд становится всё труднее. Однако и назад ползти оказалось тоже почти невозможно из-за узости трубы. Здесь я понял, что из трубы меня никто не вытащит. Более того, что я заполз в эту трубу, никто не видел, поэтому мне осталось собрать волю и двигаться вперёд. Постепенно руками разгребая намытую землю, сантиметр за сантиметром я стал продвигаться вперёд. Сколько это движение заняло времени, я не знаю, но, сильно устав, я всё же наконец выбрался из трубы весь потный и чёрный от грязи. Уже тогда, в возрасте 6-7 лет, оценивая случившееся, для себя наперёд я сделал вывод, что надо быть осмотрительнее, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Несомненно, это был уже результат ситуативного логического мышления. Видимо, в этом возрасте у ребёнка достаточно развитой является ситуативная логика в мыслительном процессе и предвидение результата действия. Кроме того, описанное событие мною обдумывалось и обсуждалось со сверстниками, что привело к убеждению, даже в кажущемся безысходном положении следует проявлять волю, и тогда препятствия преодолеваются.

Что касается речки, то кроме купания, другим интересным занятием для меня было катание на лодке. В нашей семье лодки не было, а мне очень хотелось на ней поплавать. Через дом от нас жили соседи Абрамовы, у которых была небольшая лодка. Её каждую весну смолили, и летом она всегда была на плаву. Лодка была с плоским дном, хорошо управлялась веслом, если сидеть на корме. Семья Абрамовых была многодетная, среди детей был старше меня мальчик Иван, с которым я дружил. Поэтому мне в катании на лодке не отказывали, если лодка не была занята. Чаще я плавал за лилиями и кувшинками, которых было в изобилии. Впоследствии я решил обследовать реку во всех её поворотах, побывать на всех островах и заводях. Со временем русло реки я изучил до самого Серноводска. Вообще с детства меня тянуло в неведомые дали. И чем дальше я заплывал, тем мне хотелось плыть ещё дальше. Видимо, это свойственно каждому человеку, но некоторым людям особенно. Стремление к неизвестному у меня сохранилось на всю дальнейшую жизнь.

Как уже говорилось, за речкой сразу начинался пойменный лес. Здесь росли разные деревья, любящие влагу, много кустарника, особенно черёмухи, калины. Совершенно не было хвойных деревьев, поэтому новогодние ёлки нам приходилось делать из обычных кудрявых кустиков. На опушке леса росло много смородины, в лесу было в изобилии ежевики, брусники, костяники и других ягод. На лугу в предлесье весной росло очень много дикого лука. По поручению родителей в соответствующее время я ходил собирать дикий лук, смородину, ежевику, черёмуху, калину и другие ягоды. В лес ходил с друзьями, но чаще всего один. Весь заречный лес, все ягодные места, все поляны и ручьи я хорошо знал и в нужное время безошибочно находил искомое место. Вообще лес манил меня своими далями, великим многообразием растительного мира и своей красотой, особенно весенней молодой листвой и буйным цветением ягодных растений. Эта тяга к исследованию лесных просторов толи пешком, толи на лыжах сопутствовала мне всю жизнь.

Как мне теперь представляется, на формирование моего духовного мира оказали мощное влияние природные условия, в которых я рос и постигал мир. Изучал я природу, начиная с восхода солнца и до позднего вечера, а иногда и ночи. По природе я «жаворонок», поэтому просыпался и сразу же вставал с восходом солнца. Утром солнце начинало подниматься из-за леса. В короткое время можно было наблюдать переливы изменяющихся цветов леса, огородов, реки и всего остального. Это многоцветье и волнующая смена видений всегда будоражили мою душу. Сидя на плоской крыше сарая и наблюдая солнечный восход, я приходил к мнению, что окружающая меня местность чрезвычайно красива и я ещё очень мало о ней знаю. Мне думалось, что надо бы побывать ещё там и там, где я ещё не бывал. Русла речек Сургут и Сок уже были хорошо обследованы мною, и здесь не было для меня никаких секретов. Тоже можно сказать и о лесной пойме. Но за речками и лесом извивалась высокая гора, а что находится на этой горе, особенно за горой, мне было неизвестно. Да в том возрасте я ещё и не мог там побывать. Однако мне этого хотелось, и я думал, что когда подрасту, то обязательно побываю везде и всё увижу своими глазами. Наверное, уже в детстве во мне просыпался дух путешественника, интерес ко всему неизвестному. Безусловно, в этом детском стремлении я не был чем-то особенным, ибо данное качество присуще человечеству вообще, иначе люди не создали бы своей цивилизации.

Объективно говоря, природа тех мест, где я рос и формировался мой духовный мир, действительно очень красива. На взгорке станционный посёлок, приусадебные огороды по склону спускаются в речную пойму, живописные речки Сургут и Сок, буйная растительность заречного леса, берега со склонившимися ивами, зелёные лопухи и белоснежные лилии, жёлтые кувшинки, заросли осоки и камыша – разве всё это не может радовать глаз наблюдателя? В нашем пристанционном посёлке у некоторых домов были палисадники. Но в них в лучшем случае росли кусты акации или сирени. Другое дело соседний посёлок Кубановка, где перед каждым домом был разбит сад, в котором росли плодовые и ягодные растения: яблони, сливы, груши, вишни, малина и многое другое. Весь этот посёлок просто утопал в зелени. Видимо, есть особенности культурных традиций у украинцев и русских, которые отличают их, особенно в приверженности к насаждениям плодовых и ягодных культур. За железной дорогой, элеватором и МТС раскинулись обширные поля колхоза им. Шевченко. В пору созревания культур эти поля тоже представляют собой неописуемую красоту.

Достопримечательностью Сургута является земляной вал, начинающийся за МТС и тянущийся на многие километры. Это вырытый вручную ров глубиной до 3 метров и с высокой насыпью. Говорят, что этот вал был воздвигнут ещё во времена Петра I для защиты от набегов кочевников. Такое же земляное укрепление имеется на вершине Сергиевской горы. Я со своими друзьями часто ходил за земляной вал, чтобы посмотреть на колхозные поля. Здесь выращивали рожь, пшеницу, просо, мак и другие культуры. Приятно было обозревать необъятные поля, людей, работающих на них. Уже в то время возникла мысль в голове, что люди могут всё: обрабатывать поля, выращивать урожай, создавать технику и владеть ей. В этом я убеждался каждый день, наблюдая работу железнодорожников, работников элеватора, шофёров, трактористов, колхозников, домохозяек и даже детей. Вокруг все трудились. Даже дети, наряду с играми, посильно принимали участие в делах взрослых. Уже в дошкольном возрасте меня приучали к различным видам посильной трудовой деятельности. Так, летом в выходные дни отец обычно ремонтировал поломанные щиты, служащие для снегозадержания в местах, где путь проходил в выемках и была опасность снежных заносов этих выемок. Отец за эту работу денег не получал, зато ему разрешалось брать домой поломанные дощечки от этих щитов. Потом из этих бракованных дощечек отец сделал забор вокруг нашего огорода. При ремонте щитов отец их разбирал, вынимал гвозди, складывал в кучу. Мне же было поручено на старом поршне от трактора выпрямлять эти старые и изогнутые гвозди. Данной работой я иногда занимался целый день. Молоток нередко попадал не только по изогнутым гвоздям, но и по пальцам. Пальцы от этой работы всегда болели, зато я освоил это искусство и всю дальнейшую жизнь умело им пользовался.

Мне вообще нравилось, как люди ловко делают какую-либо работу. У меня вызывали восхищение сила и ловкость взрослого человека, когда, например, он забивал огромным молотком на длинной ручке костыль в шпалу, лихо управлял трактором, автомобилем, кидал уголь в топку котла паровоза, копал лопатой огород, косил на лобогрейке овёс или другую культуру, метал вилами стог и т.п.

Мне думается, что уже в дошкольном возрасте я стал оценивать красоту всего виденного. Скажем, красивые лёгкие облака, изображающие деда с бородой, могучего богатыря или ещё что-либо волшебное. Сказочные восход и заход солнца, красивейшие изгибы реки, разноцветье леса, движение пассажирского поезда с зелёными вагонами, перелив лучей солнца в сверкающем белым металлом элеваторе, желтизна поспевшей пшеницы и работа комбайнов по её уборке – всё это вызывало душевный восторг и восхищение. Особенно памятны тихие вечера, когда летом, сидя на крыльце, наблюдаешь, как меркнет над речной долиной свет, всё менее отчётливо различаются берега реки, окраина леса, кустарники и начинается кваканье лягушек. Днём их почти не видно, а вот вечером, порой до глубокой ночи, разыгрывается такой концерт кваканья, что кажется, этих существ в реке несметное число. Под этот лягушачий концерт хорошо думается, душа становится расслабленной, чуткой ко всему живому, хочется подремать, а то и заснуть. Видимо, всё это и есть эстетическое отношение к действительности. Ребёнок ещё не умеет ни рисовать, ни петь, ни играть на музыкальном инструменте, т.е. ещё не владеет никаким искусством, но он способен оценивать красоту всего видимого, наслаждаться этой красотой, что и является эстетическим чувством.

Многие мыслители справедливо полагали, что от насилия и разрушения человеческое общество может спасти только красота. Уже ребёнок, воспринимая красоту всего живого и бережно относясь к этой красоте, для себя осознаёт, что всё живое, будь то растение или животное, следует любить и оберегать от гибели, что живое нельзя уничтожать, бессмысленно убивать. Ребёнок, воспитанный на эстетическом отношении к действительности, не может убить собаку или кошку, суслика или лягушку, жестоко уничтожать муравейники, воробьиные гнёзда и т.д. Ребёнок, научившийся ценить труд взрослых, красоту результатов этого труда, не будет в дальнейшем от нечего делать ломать культурные ценности, скажем, заборы палисадников, скамейки в парках и скверах, электрические фонари и т.п. Бережное отношение ко всему прекрасному, будь то природные или рукотворные вещи, - вот залог добропорядочности и добродушия в поведении человека.

Огромную роль в этом великом деле играет трудовое воспитание. К данной мысли я пришёл намного позже описываемого периода. Тогда я этого ещё не знал, но уже для себя считал вполне естественным обязательное участие в определённых видах труда. Например, меня мать просила сходить с чайником в родник, который был у нас в огороде, за ключевой водой, что я безоговорочно и делал. Отец любил зелёный лук на ужин, придя с работы, он говорил мне, чтобы сходил на грядку, ножницами нарезал луку и принёс на стол. Вечером с ведёрком и ковшом я ходил среди грядок огурцов, помидор, поливая их по два ковша на лунку. Тогда же мне надо было пригнать телёнка в сарай и встретить овец из стада. Все эти занятия со временем стали моими повседневными обязанностями в семье, следовательно, моим трудовым вкладом в общее дело. Свои обязанности я не считал чем-то обременительным для себя и вполне осознанно и добросовестно их выполнял. На период этих дел игры и всякие путешествия прекращались, поэтому матери не приходилось меня искать. Видимо, с тех пор ответственность за порученное дело стала нормой моего духовного мира. Начатое дело тоже надо доводить до конца. Данный принцип моего духовного настроя тоже сохранился, и я им руководствовался всю дальнейшую жизнь.