торая при объяснении поведения <делает упор на центральные процес-
сы (например, аттитюды, идеи, ожидания)> [Shaw, et aL, 1970, p. 171].
Вся ориентация возникла именно как антитеза необихевиоризму^ и
противостоит ему, как пишет Д. Озюбель, по следующим пунктам:
<Бихевиоризм имеет дело с оперантным и классическим обусловлива-
нием, а также механическим, инструментальным и дискриминацион-
ным научением, в то время как когнитивную теорию больше интересует
образование понятий, мышление и приобретение знания.
Бихевиоризм основывается на изучении наблюдаемых реакций, в
то время как когнитивная теория считает наиболее значительными
научными данными так называемое менталистское содержание: по-
знание, значение, понимание и другие виды осознаваемого опыта.
Бихевиоризм исходит из того, что в основе психологических, или
<когнитивных>, явлений лежат в основном организмические процес-
сы, в то время как когнитивная теория стремится определять когни-
тивные явления в терминах дифференцированных состояний созна-
ния, существующих в связи с организованными системами образов,
понятий в когнитивной структуре и когнитивных процессов, от кото-
рых они зависят> [Ausubel, 1965, р. 7].
Типом анализа для бихевиоризма является молекулярный анализ, в
то время как когнитивная теория обычно использует молярный подход.
Бихевиоризм рассматривает генетически ранее происшедшие собы-
тия как более фундаментальные по сравнению с событиями, проис-
шедшими позже, в то время, когда когнитивная теория отвергает эту
точку зрения.
Из этого сопоставления нетрудно заметить историческую связь
когнитивной ориентации с гештальтпсихологией^, которая возник-
ла в общей психологии как реакция на атомистический подход к пси-
хике, господствовавший в Европе в конце XIX-начале XX в. Принци-
пы гештальтпсихологии - рассмотрение частей в зависимости от це-
лого, интегрирующего их по соответствующим законам, в значитель-
ной степени определили новую модель.
70___ Опыт США: нарадиг.ма объясчсчия
<Человек когнитивный>^ - существо, обладающее способностью
к восприятию и переработке информации. Руководствуется в своем
поведении субъективным образом действительности. Стремится к
достижению внутренней связности, логичности, непротиворечивости
картины мира.
Когнитивные элементы (когниции, знания) не всегда в эту карти-
ну вписываются, они находятся в непрерывном взаимодействии. Оп-
ределенные типы этого взаимодействия (конфликт, противоречие,
логическая непоследовательность, неопределенность взаимосвязи и
т.п.) обладают мотивационной силой, побуждают к определенным
действиям (поведению) [Heider, 1958, р. 195], направленным на воз-
вращение всей когнитивной структуры в состояние равновесия. По-
этому для того, чтобы понять причины поведения человека, важнее
выяснить не то, как познаются социальные явления, а как они взаи-
модействуют в когнитивной структуре [Zajonc, 1968, р. 391].
Таким образом, центральным объектом исследования становится
не процесс отражения социальной реальности и не соответствие само-
го отражения отражаемому^, а внутренняя трансформация и пере-
стройка когнитивной структуры как самостоятельной сферы. В этом
понимании чувствуется влияние феноменологии Э. Гуссерля^ с ее
требованием выносить <за скобки> вопрос о происхождении феноме-
нов сознания и их отношении к объективной, независимо существу-
ющей реальности. Очевидно, что фактически тем самым когнитивный
человек <отождествляется с человеческим (индивидуальным) созна-
нием>, оторванным от реального поведения. Сама реальность в иссле-
дованиях когнитивистов фигурирует только как знание о ней. В силу
такого ограничения модель <когнитивного человека>, пожалуй, един-
ственная в социальной психологии (куда, строго говоря, ее можно
отнести с большими оговорками), которая существует как бы сама по
себе, без дополняющих ее моделей общества (в каком-либо из его про-
явлений) и взаимодействия индивида и общества^.
Это, однако, далеко не означает, что модель <когнитивного чело-
века> лишена идеологической подоплеки. Ее откровенно выраженная
субъективно-идеалистическая платформа, с одной стороны, позволяет
трактовать социальные процессы как детерминируемые сознанием, с
другой - уповать на снятие психологического напряжения, вызван-
ного конфликтом с действительностью, путем внесения в сознание
<когниции>, помогающих восстановить утраченное равновесие когни-
тивной структуры, попросту говоря, решать мерами пропагандистс-
кого воздействия то или иное реальное социальное противоречие.
Наконец, центральная идея когнитивных теорий^ о том, что чело-
век всегда стремится к психологическому равновесию, представляет
Теория и мечгодо.чя/ия. Способы решения (U'IIO(IHI>I.\ ироб.чс.ч ... 71
собой проекцию социального равновесия, политической стабильнос-
ти как всеобщего идеала. О том, что она далека от действительности,
свидетельствуют и опыт повседневной жизни, и экспериментальные
исследования, в частности Д. Берлайна, который показал, что чело-
веку, напротив, свойственно стремление к нарушению равновесия и
симметрии [Berlyne D., I960].
Кроме того, когнитивные теории выполняют свою идеологическую
функцию уже тем, что исследуемая ими проблематика, несмотря на
изучение восприятия <социальных стимулов>, весьма далека от дей-
ствительных, насущных проблем общества.
Сказанное выше можно проиллюстрировать на примере теории
когнитивного диссонанса Л. Фестингера (1957 г.), которая породила
наибольшее количество экспериментов, публикаций и диссертаций
[Festinger, 1957]. Сам Фестингер следующим образом формулирует
основные положения своей теории: <1. Между когнитивными элемен-
тами могут иметь место диссонантные, или <несовместимые>, отно-
шения. 2. Переживание диссонанса заставляет уменьшить диссонанс
или избегать его увеличения. 3. Это давление проявляется в измене-
нии поведения, когниции, а также избирательном восприятии новой
информации и принятии новых мнений> [Op.Cit., р. 31].
В соответствии с теорией Фестингера, между двумя когнитивными
элементами (X и У) диссонанс существует в том случае, если из Y
следует не X. Если же Х следует из Y, то отношение определяется как
<консонантное>. Если Х и Y не связаны, они не релевантны относи-
тельно друг друга. Величина диссонанса, а также величина давления
при уменьшении диссонанса между двумя когнитивными элементами
увеличивается по мере увеличения важности или ценности этих эле-
ментов.
При описании процесса уменьшения диссонанса Фестингер прово-
дит различия между когнитивными элементами, которые касаются
поведения или чувств, или окружающей среды. Примером первого
случая будет, по его словам, убеждение или знание того, что я сегод-
ня выезжаю на загородную прогулку; примером второго - знание
того, что идет дождь.
Согласно Фестингеру, диссонанс возникает в данном примере в том
случае, если я отправляюсь на загородную прогулку, несмотря на то,
что знаю, что идет дождь.
Таким образом, диссонанс рассматривается как противоречие меж-
ду двумя знаниями, Фестингер подчеркивает, что знания о действи-
тельности, разумеется, более устойчивы к изменению, чем знания о
поведении, поскольку легче изменить планы о том, что человек соби-
рается делать, чем знание о вполне осязаемой реальности. Поэтому
72 Опыт США: парадигма объяснения
если все же человек решится выехать на загородную прогулку, то для
того, чтобы уменьшить существующий между двумя когнитивными
элементами диссонанс, он должен будет изменить один из них. И
очевидно, что этим элементом будет знание о том, что он едет на про-
гулку. В этом случае вступает в действие механизм, сходный с тем,
который Фрейд называл механизмом рационализации. Я, например,
могу убедить себя в том, что дождь скоро закончится или в том, что
мне необходимо выехать на эту прогулку по каким-либо весьма важ-
ным причинам.
В сущности теория Фестингера не вносит много нового в понима-
ние хорошо известного факта, что человек стремится к внутренней
согласованности картины мира. Причина, по которой эта теория сти-
мулировала такое большое количество исследований, заключается
совершенно в ином. Основное внимание в теории Фестингера уделя-
ется последствиям принятого решения, которое производит опреде-
ленные изменения в связанных друг с другом когнитивных элементах
и тем самым ведет к появлению диссонанса и вызывает определенную
напряженность, требующую своего разрешения. Фестингер высказы-
вает гипотезу о том, что действие диссонанса проявляется в увеличе-
нии психологической привлекательности избранной альтернативы и
в поиске дополнительных средств (например, новых когнитивных
элементов), убеждающих в правильности выбора.
Перечисленные положения теории когнитивного диссонанса лег-
ли в основу предсказаний ряда так называемых <неочевидных фак-
тов>, т. е. фактов, противоречащих здравому смыслу и прогнозируе-
мых лишь на основании логики теоретического рассуждения.
Примером может служить широко известный эксперимент Фестин-
гера и Карлсмита, в котором авторы избрали в качестве рабочей гипо-
тезы следующую: чем меньше вознаграждение, которое получит ис-
пытуемый за то, что он сделает, тем больше изменится его мнение о
характере данной деятельности. Испытуемым предложили выполнить
исключительно скучную работу, а затем попросили якобы <из уваже-
ния> к экспериментатору рассказать другим испытуемым о том, ка-
ким интересным и приятным был эксперимент, т. е. фактически об-
мануть. В одной группе испытуемых попросили сделать это за 1 долл.;
в другой группе за то же самое заплатили 20 долл.; в третьей, конт-
рольной группе вопрос об обмане вообще не затрагивался. Впослед-
ствии были измерены установки испытуемых относительно проделан-
ной ими монотонной работы. Выяснилось, что те, кто обманывал дру-
гих испытуемых всего лишь за 1 долл., оценили эту работу как до-
вольно приятную; испытуемые той группы, которые получили за
обман 20 долл., а также контрольная группа оценили эту работу <ней-
Теория и методология. Способы решения основных проблем ... 73
трально>, т. е. менее положительно по сравнению с первой группой.
Иными словами, результаты этого эксперимента подтверждают весь-
ма, казалось бы, неожиданную гипотезу: небольшое вознаграждение
может оказаться более эффективным в изменении установки, нежели
большое [Festinger, 1959].
Теория когнитивного диссонанса оказалась одновременно очень
простой и <почти равной теории Фрейда по своей способности объяс-
нить любые полученные данные> [Kiesler A., et а1., 1969, р. 236]. Это-
му в немалой степени способствовала нечеткость основных понятий:
<когнитивный элемент>, <диссонанс>, а также искусственность экс-
периментальной ситуации, где испытуемый имеет ограниченный
выбор, определяемый экспериментатором, в отличие от жизни, где
спектр выбора гораздо шире. Все это в итоге привело к тому, что тео-
рию когнитивного диссонанса <проверяли, модифицировали, приме-
няли, ругали, принимали и отвергали> [Shaw, 1970, р. 215]. Может
быть не столь яркой, но по существу такой же оказалась судьба и
других теорий согласованности.
Каковы же причины создавшегося положения? Отвечая на этот
вопрос, В. П. Трусов, экспериментально проверявший гипотезы ког-
нитивного диссонанса, справедливо отмечает, что для исследователей
когнитивного диссонанса характерно признание в качестве методоло-
гических оснований двух положений. Первое из них - идея Я. Пир-
са о том, что люди стремятся достигнуть состояния уверенности и из-
бежать состояния сомнения. Достигнув первого, люди успокаивают-
ся. В какой степени эта уверенность подкрепляется реальностью, не
имеет значения. Тем самым игнорируется значение внешнего объек-
тивного мира. Вторым положением является кредо транзитной психо-
логии: <найти инварианты поведения человека можно только в тер-
минах доступного ему мира>. В этом положении также на первый
план выдвигаются субъективные критерии.
Попытка нахождения его инварианта в терминах <субъективной
метрики> индивидов является тупиковой, поскольку отсутствуют
объективные эталоны, критерии перехода от одной субъективной
шкалы измерения к другой [Трусов, 1975, с. 16-18]. Для решения этой
проблемы, равно как и объяснения факта переоценки альтернатив
после выбора, необходимо выйти за пределы мира индивида.
Сделав шаг вперед по сравнению с бихевиоризмом, поднявшись, так
сказать, на ступень выше модели человека механического, поставив в
центр внимания когнитивные, мыслительные структуры, когнитиви-
сты замкнули деятельность человека этими рамками. Правда, если у би-
хевиористов человек - существо реактивное, т. е. проявляющее актив-
ность в ответ на внешние стимулы (разумеется, мы сознательно огруб-
74 Oiihliii С1ИЛ: чародч/ма о^ляснсння
ляем схему), то, например, в теории когнитивного диссонанса человек
внутренне активен. Однако эта активность весьма специфична.
Фактически она представляет собой импульс к снятию внутреннего
конфликта, вызванного неадекватностью выбора альтернативы, и, что
особенно важно, этот внутренний конфликт разрешается преимуще-
ственно внутренними же средствами. Не случайно поэтому коммента-
торы теории когнитивного диссонанса усматривают ее значительное
сходство с фрейдизмом [Kiesler A, et а1., 1969, р. 215]^.
Аполитичность, <камерность> проблем, несложность проверки
гипотез и возможность формализации [Anderson N., 1968] обеспечи-
ли когнитивным теориям широкое признание к 1968 г. и наивысший
авторитет в 1974 г. [McDavid, et а1., 1974]. Эту эволюцию когнитив-
ной ориентации можно представить вкратце следующим образом. В
конце 40-х - начале 50-х годов основной темой когнитивистской ори-
ентации было познание социальных явлений. Изучались когниции о
людях, событиях и т. п. Высказывались надежды на то, что, как только
<основные направления сойдутся в проблеме представления> [Scherer
М., 1954, р. 137], социальное поведение станет более понятным.
Для 60-х годов, однако, характерен, как уже отмечалось, акцент
на внутреннем взаимодействии когнитивных элементов внутри зам-
кнутой структуры. В 1968 г. Р. Зайонц, автор обзорной статьи по ког-
нитивным теориям, предсказывал, что, вероятно, в третьем издании
<Руководства по социальной психологии> можно будет говорить о
синтезе основных тем предыдущих десятилетий [Zajonc, 1968, р. 391].
Судя по всему, этот прогноз в 70-е годы начал сбываться. Свиде-
тельство этому - появление в 1972 г. книги Э. Стотлэнда и Л. Кэно-
на <Социальная психология: когнитивный подход> [Stotland, et а1.,
1972]^. Они предприняли также фактически первую в американской
социальной психологии попытку^ интегрировать на основе когнити-
вистской ориентации разрозненные и полученные разными направле-
ниями данные. Это, по их мнению, <возможно только на основе тео-
рии, которая отдает предпочтение опосредующим процессам индивида
по сравнению с различными формами внешне наблюдаемого поведе-
ния> [Op.Cit., р.VIII]. Вместе с тем объектом исследования они объяв-
ляют поведение, понимаемое как взаимодействие эксплицитных и им-
плицитных социальных стимулов, вызывающее когнитивную и пове-
денческую^ активность индивида [Op.Cit., р. 27].
Авторы фактически пытаются интегрировать когнитивную и бихе-
виористскую модели. Характерно, что для этого синтеза они заимству-
ют основные концепты из <любых областей психологии, кроме соци-
альной> [Op.Cit., р. VIII]. Суть синтеза состоит в <применении когни-
тивных теорий научения к социально-психологическим явлениям>
Теория и методология. Способы решения осиоиных проблем ... 75
[Stotland, et а1., 1972, p. IX]. Основное понятие, вокруг которого стро-
ится вся теоретическая конструкция, - это понятие схемы, заимство-
ванное Э. Стотлэндом и Л. Кэноном (по их же признанию) у англий-
ского невролога Г. Хеда, который объяснял, что такое схема, следу-
ющим образом: <... люди создают относительно абстрактные и подда-
ющиеся генерализации правила, называемые схемами, относительно
определенных, регулярно повторяющихся связей между явлениями.
Эти схемы могут складываться на основе прямого опыта, наблюдения
за другими людьми и прямых сообщений от них> [Op.Cit., р. 67].
Появление в 70-е годы подобного подхода весьма симптоматично. Это
по существу признание недостаточности, частичности каждой из
имеющихся моделей в отдельности, признание необходимости нахож-
дения общей основы.
Вопрос, и весьма важный, состоит, однако, в том, возможен ли этот
синтез <напрямую> или на какой-либо пограничной основе. Нам пред-
ставляется вполне обоснованной точка зрения М. Ярошевского, что
<неспособность соединить эти две важнейшие категории (образа и дей-
ствия), разработать единую схему анализа психической реальности в
неразделенности ее внутренне связанных компонентов явилась логи-
ко-исторической предпосылкой распада обеих школ - и гештальтиз-
ма и бихевиоризма. Ложная методология - в одном случае феноме-
нологическая концепция сознания (у гештальтистов), в другом -
прагматическая, механо-биологическая концепция поведения (у би-
хевиористов) - явилась непреодолимым препятствием для подлинно
научного синтеза> [Ярошевский, 1974(а), р. 218]. В процессе дальней-
ших рассуждений о ходе логико-категориального развития он делает
вывод (также вполне обоснованный) о том, что синтез этих двух аспек-
тов исследуемой психической реальности предполагает включение ка-
тегорий мотивации, социально-психологических^ отношений и лич-
ности. Особое место среди этих аспектов занимает, на наш взгляд, мо-
тивационный, как отражающий столь необходимую для целостной
модели человека психологическую, точнее, психодинамическую сто-
рону. Введение этой грани, по крайней мере, привлекает внимание к
новым возможным источникам активности индивида. В самом деле,
в модели механического человека в необихевиористской ориентации
источником энергии служит <оживший прошлый опыт>, в модели
<когнитивного человека> источником энергии служит внутреннее
рассогласование познавательной структуры. Сама модель слишком
<холодна>, рационалистична, лишена внутреннего мотивационного
импульса.
Образно говоря, на континууме <машина - человек> обе описанные
модели можно разместить ближе к полюсу машины. Этот крен объяс-
76 Опыт США: парадигма объяснения
няется тем, что социальная психология в США в первые десятилетия
весьма остро реагировала на любые проявления старой болезни <ин-
стинктивизма>, отвергая концепции, построенные с учетом внутренних
побудительных сил, как ненаучные. В значительной степени <подозри-
тельное> отношение к психоэнергетическим и психодинамическим
моделям было связано с общей реакцией социальной психологии как
науки <антиметафизической> на фрейдистские концепции. Таким об-
разом, концепция, которая могла бы претендовать на хороший прием,
должна была представить мотивацию как детерминированную одновре-
менно и внутренне и (что было особенно важно) внешне.
Мотивации необходимо искать свой источник вне индивида, но
действовать внутри него, у него <под кожей>. Этот логический пара-
докс попытался <разрешить> Левин своей теорией <поля>.
<Человек психодинамический>. Представляет собой динамичес-
кую систему субъект-объектных отношений с окружающей средой.
Взаимодействие этих отношений определяет положение индивида или
его движение в сети этих отношений в зависимости от общего балан-
са положительно или отрицательно субъективно оцениваемых свойств
(валентностей) значимых объектов. Внешне наблюдаемые действия -
проявление локомоции индивида в его психологическом жизненном
пространстве. Для того, чтобы понять смысл этих действий, надо
знать их функцию в более широкой структуре психологической кар-
тины мира индивида, поскольку психологические измерения объек-
тов у двух индивидов могут значительно отличаться.
Сама модель, как видно из этого краткого описания, генетически
восходит к гештальтпсихологии (идея зависимости части от целого,
ограничение <поля> рамками индивидуального сознания). В то же
время (и в этом то новое, что внес К. Левин) она разомкнута на среду,
из которой черпает свой энергетический заряд. Большое значение во
внешней среде имеют, согласно этой схеме, социальные объекты и, в
первую очередь, другие люди^. В исследованиях групповой динамики
тем самым намечается соединение мотивационного аспекта личности
с процессом общения, который, собственно, составляет ядро социаль-
но-психологического анализа.
Фактически модель психодинамического человека - это первое
приближение к адекватной модели человека социально-психологичес-
кого^. В ней заложены идеи: о зависимости поведения индивида (ча-
сти) от его положения в системе социальных отношений (целого), о
необходимости изучения содержания субъективно-ценностного про-
цесса отражения внешнего мира и прежде всего социального, о дина-
мичности индивида как системы.
Теория и методология. Способы решения основных проблем ... 77
Не все из этих идей были в дальнейшем развиты последователями
К. Левина^. Дело в том, что К. Левин, настаивая на необходимости
изучения психологической реальности, действительно подчеркивал,
что <описание ситуации должно быть скорее субъективным, чем
объективным, т. е. ситуация должна описываться скорее с позиции
индивида, поведение которого исследуется, нежели с позиции наблю-
дателя> [Deutsch, 1968, р. 417]. Вместе с тем он не отрицал, что ситу-
ация имеет свое предметное объективное содержание^, и не считал,
что изучение психологического поля должно ограничиваться только
им. Это видно из его слов о том, как должен начинаться анализ поля:
<... психолог изучает <непсихологические данные> для того, чтобы
узнать, что эти данные означают для определения условий жизни
индивида в группе. Только после того, как получены эти данные,
может начинаться психологическое исследование само по себе>
[Op.Cit., р. 446-447]. Впоследствии это требование К. Левина недооце-
нивалось, что привело к замыканию психологического поля граница-
ми индивида. Это особенно характерно для последователей К. Леви-
на - Ф. Хайдера и Г. Келли, на концепциях которых мы остановимся
особо при анализе индивидуального обыденного сознания.
Для самого Левина характерна, напротив, разомкнутость индивида
на среду, хотя и представленную психологически. Это особенно про-
Достарыңызбен бөлісу: |