Таблица 9. Распределение информатических текстов относительно функций языка

260

Так, в любом романе, повести или документе представлено объединение всех культурообразующих языковых функций. Но здесь они представлены нерасчлененно в составе единого целого. Разные типы информатических текстов представляют те же функции языка, но уже как расчлененное структурно-функциональное целое. Структурно-функциональный характер типологии информатических текстов обнаруживает функциональную сложность и многоплановость первичных текстов, показывает многогранность и функциональную разнородность их содержания.

Классические искусства речи — грамматика, логика, риторика, поэтика, стилистика — не утрачивают своего значения для печатной словесности и массовой коммуникации. Напротив, распространение языковых текстов с помощью новых технических средств заметно повышает требования к классическим искусствам речи, которые получают широкое школьное применение, превращаются в стабильные учебные предметы.

Разработка классических искусств речи идет в основном по линии их методического и дидактического совершенствования, что ставит вопросы о сущности и отправных положениях искусств речи. Исследование ведется в разных странах по-разному, причем искусства речи оказываются затронутыми исследованием в различной степени. Само исследование ведется научным методом, с применением всей системы научных доказательств — логических и фактических. Становление наук о речи, их отделение от учебного предмета и построение связей между науками о речи и учебным предметом идет постоянно. Можно выделить в истории науки как бы три ступени разделения предмета науки и учебного предмета, которые определяются характером связей между научным и учебным предметом.

Первая ступень простирается с середины XVII в. по начало XIX в., вторая — с начала XIX в. по 20—30-е годы XX в., третья ступень обнимает XX в. Характерной особенностью этого движения является то, что в основу научного исследования кладется греческая и латинская филологическая традиции, в терминах и категориях которой ведется научное изучение языка. Иные филологические традиции привлекаются к исследованию лишь в очень малой степени, преимущественно в виде схематической оценки их результатов.

Связь между научным и учебным предметами осуществляется не только через тексты, но посредуется и направляется особыми учреждениями, роль которых для нормирования языка очень велика.

Первым государственным установлением, знаменующим начало разделения учебного и научного предметов, является органи-

261

зация Французской академии. Французская академия была создана как высший орган нормирования языка. Перед ней была поставлена задача создания нормативного словаря, грамматики, риторики и поэтики. Академия разрабатывала словарь, поручала авторам написание грамматики, риторики и поэтики, затем оценивала и утверждала созданные работы как руководства, имеющие нормативный характер.

Вследствие этого норматив языка стал как бы двуслойным. Определяющий законодательный слой составляют нормы, утвержденные академиями. На основании этих норм строится школьное преподавание и все другие виды обучения правильной речи. Исходя из рекомендованных академией норм строятся все практические руководства по обучению лексике, грамматике, поэтике, риторике и стилю. Эти руководства дифференцируются на школьные и внешкольные руководства, с одной стороны, и по видам знаний, с другой. Следование академической норме во всех этих типах руководств обеспечивает единство языковой нормы, обязательность и повсеместность ее применения.

Таким образом, единая норма литературных национальных языков непосредственно складывается в школьной и литературной практике . Эта норма включает в себя не только правила по разным разделам систематизации языковых фактов, но и определенный состав образцовых авторов и сочинений.

Деятельность академий обращена не только к сложению и утверждению языковой нормы, но и к определению допустимой области новаций в языковой норме. Допустимая область новаций должна оцениваться академиями. Оценки требуют определенных критериев. Разработка этих критериев уже не относится к области искусств речи, а является делом специального научного знания. Вот почему другой стороной деятельности академий является содействие чисто научным исследованиям в области языкового строя.

Первой чисто научной системой такого рода является универсализм. Универсализм не как философия, а как теория языка впервые был предложен Антуаном Арно и Клодом Лансло в их совместной книге "Всеобщая и рациональная грамматика", которая по месту написания и первоначального применения получала название "Грамматика Пор-Рояль" [5]. Эта грамматика впоследствии была

262

В основании данной грамматики лежат несколько новых мыслей, которые существенным образом изменяют характер описания языка как учебного предмета. Первая мысль касается универсальности, т.е. всеобщности категорий языка. Всеобщность категорий выдвигалась авторами в качестве гипотезы. Гипотеза о всеобщности проверялась сравнением данных основных языков, известных в то время в Европе, как классических (греческого, латинского, древнееврейского), так и вульгарных (французского, испанского, итальянского, немецкого и др.). "Грамматика Пор-Рояль", таким образом, использовала идею сравнения языков, которая впоследствии легла в основание лингвистики как особой науки.

Гипотеза, на основании которой сравнивались между собой разные языки, предполагала возможность выражения всеобщего универсального содержания разными языками, о чем свидетельствовали факты перевода с одного языка на другой.

Приведем несколько характерных высказываний авторов "Грамматики Пор-Рояль":

"До сих пор мы рассматривали в слове только материальную часть, которая является обшей, по крайней мере, по звуку, и для людей, и для попугаев.

Теперь нам остается исследовать то духовное, что заключено в слове и что составляет одно из наиболее важных преимуществ человека над остальными животными и является величайшим доказательством разума. Это то, как мы пользуемся словом для выражения наших мыслей. И это то чудесное изобретение, благодаря которому мы можем составить из 25—30 звуков бесконечное множество слов, которые, будучи абсолютно не похожими на то, что происходит в нашем сознании, позволяют другим открыть тайну этого, и те, кто не может туда проникнуть, узнают все наши намерения и все разнообразные движения нашей души.

Таким образом, слову можно дать следующее определение: это звуки, отчетливые и членораздельные, из которых люди составили знаки для обозначения своих мыслей.

Поэтому нельзя хорошо понять различные виды значений, заключенных в словах, не поняв предварительно то, что происходит в наших мыслях, так слова были изобретены только для их сообщения.

Все философы учат, что наш рассудок может производить три действия: понятие, суждение, умозаключение.

Понятие — это простой взгляд нашего рассудка на вещи; это явление чисто интеллектуальное: например, когда я мыслю себе существование, время, идею, бога, т.е. явление, сопровождающееся чувственными образами, как, например, когда я, представляю себе некий квадрат, круг, собаку, лошадь.

Суждение — это утверждение того, что вещь, которую мы представляем себе, является такой-то или не является ею. Так, например, представив себе, что такое "земля" и что такое ■округлость", я утверждаю, что "земля круглая".

Умозаключение — это выведение из двух суждений третьего. Так, например, рассудив, что всякая добродетель достойна похвалы и что терпение — это добродетель, я делаю из этого вывод, что терпение достойно похвалы.

Отсюда видно, что третья операция нашего сознания — не что иное, как продолжение второй, и, таким образом, нам будет достаточно рассмотреть две первые операции или же ту часть, где первая заключена во второй...

263

Итак, нетрудно заметить, что оба члена принадлежат, в сущности, к первой операции сознания, так как они являются тем, что мы себе мыслим, т.е. объектом нашей мысли, а связка принадлежит ко второй операции, которая является собственно деятельностью нашего сознания,— показывает, каким образом мы мыслим...

...Но к этому еще надо отнести коммутацию и дизъюнкцию и другие сходные операции нашего сознания, все другие движения нашей души: например, желания, приказания, вопрос и т.д.

Отсюда следует, что люди, нуждаясь в знаках для обозначения всего того, что происходит в их сознании, должны проводить наиболее общее различение слов, так чтобы одни обозначали объекты мыслей, а другие — форму, или способ наших мыслей, хотя часто, как будет показано ниже, они делают это не самостоятельно, а вместе с объектом.

К словам первого типа относятся те, которые называются именами, артиклями, местоимениями, причастиями, предлогами и наречиями. К словам второго типа относятся глаголы, союзы и междометия. Все они являются необходимыми составными частями того естественного способа, которым мы выражаем наши мысли..." [5, с.224—226]

Заимствовав из античной греко-латинской грамматики все ее категории (части речи), авторы Пор-Рояля придали этой форме совершенно новое для того времени объяснение.

Во-первых, классификация частей речи строится не на обобщении словарных значений слов, а на способах вхождения слова в предложение.

Во-вторых, всякое предложение есть логически организованное целое, выражающее суждение и состоящее из понятий. Следовательно, то, что древние мыслили как особую форму речи, обнимаемую отчасти риторикой и почти вполне диалектикой, становится общим законом языка для любой формы речи (например, поэтической).

В-третьих, всякое слово становится условным знаком понятия, выполненным как произвольная комбинация звуков. Тем самым фактически снимается проблема именования, упраздняется древняя этимология, слово становится не моделью вещи, а только условным знаком ее. Если древние вкладывали в звуки слова изоб-' ражение вещи, то теперь звуки слова ничего не изображают.

В-четвертых, слово лишается своих практических свойств — быть руководством к действию. Слова служат только прочтению мыслей и чувств собеседника в коммуникации. Слово более не мыслится как орудие познания мира, а только как метка мысли, в силу чего авторы Пор-Рояля начинают рассматривать буквы отдельно от звуков, считая буквы знаками звуков, а звуки — конструктивными элементами слов как сигналов мысли.

В результате предложенных авторами Пор-Рояля принципов понимания языкового устройства изменился характер соотношения

264

между учениями о речи и видами речи. Раньше каждое учение о речи ведало как бы своей областью речи: общее искусство — грамматика — ведала всеми литературными текстами, но только в области употребления словаря, а частные искусства — поэтика, риторика и логика — занимались каждая своей сферой речи — поэтической, прозаической, ученой (диалектической),— но на уровне построения цельных произведений. Теперь все искусства речи, общие и частные, стали уподобленными друг другу, стали исходить из общего принципа — передачи мысли с помощью слова. В результате предметом совокупного применения всех искусств речи может быть, по сути дела, любое речевое произведение. Сама речь приобрела единую направленность в стиле и смысле.

Такое нововведение полностью отвечало новым коммуникативным условиям существования речи в процессе печатного создания речевых произведений. С тех пор при построении любых произведений речи намечается единство стиля литературно-эстетических течений: классицизм, сентиментализм, романтизм и т.д. Как показывают исследования, устанавливающие связь между науками о речи и стилем речевых произведений [40], такое единство существует в Европе с конца XVII в., весь XVIII в. и первую половину XIX в.

Из множества руководств по наукам о речи выдерживают конкуренцию с другими и распространяются лишь некоторые, наиболее полно воплощающие стиль определенного времени.

Вплоть до первой половины XIX в. риторика, поэтика, логика и грамматика сохраняют тесную связь. Логика является основанием для установления основных категорий языка — слова и предложения. Риторика ведает синтаксисом речи. При этом риторика нередко входит в грамматику в разделе "синтаксис". Не менее часто грамматика ссылается на риторику в своем синтаксическом отделе. Поэтика сопрягается с "этимологией" как отделом грамматики, дающим правила образования слов. При этом, поскольку существуют различия в прозаическом и поэтическом применении слов, возникают особые разделы в поэтиках и риториках, называемые "поэтические вольности" и, соответственно, "риторические вольности", отмечающие особенности экспрессивно-эмоционального и метрического применения слов в прозаическом и поэтическом стилях, которые характеризуют эти стили в сравнении с нейтральным обиходным стилем литературного языка [67].

Несколько иные попытки универсального истолкования языка были предприняты в Германии в XVIII и XIX столетиях. Среди многих универсальных или философских грамматик могут быть отмечены влиятельные системы Гердера и Беккера. Эти ученые иначе отнеслись к концепции слова, чем авторы "Грамматики Пор-Рояль". Слово для немецких филологов не было просто условным знаком в речевой коммуникации, имеющей целью передать свои мысли другим. Слово для них было механизмом развития мысли-

265

тельного процесса. Поэтому, рассматривая словарь, Гердер по характеру языковых значений восстанавливал содержательную специфику мышления, раскрывал категории мысли как категории познавательной деятельности. Гердер через языковые значения, прежде всего, грамматические, хотел понять особенности структуры мысли, более богатые, чем те, которые представлены в силлогистике. Бек-кер занимался номинативной ролью слова. Понимая, что в составе суждения понятие может быть представлено не только отдельным словесным знаком, но и группой таких знаков — сочетанием слов, Беккер заметил, что сочетания слов, выражающие сложные понятия, строятся по определенным законам. Сложные понятия выражаются не только стандартными идиоматическими и терминологическими словосочетаниями, но и свободными словосочетаниями. При этом грамматическая форма стандартных словосочетаний та же, что и у свободных. Рассматривая предложение в процессе развития его главных членов, передающих члены суждения, до пределов тех или иных словосочетаний и придаточных предложений, Бекккер установил, что словосочетания, выражающие отдельные члены суждения, являются как бы эквивалентными суждению и предложению: каждое словосочетание есть как бы бывшее предложение. Изучая типы "снятых суждений", образовавших понятия, выраженные словосочетаниями, Беккер установил пять разновидностей таких словосочетаний, назвав их членами предложения [5].

Грамматическая традиция русского национального языка возникла на иной языковой базе, чем традиции национальных языков Европы. Если сложение немецкого, английского, французского национальных языков шло по линиии развития их литературной нормы на основании опыта классических языков, греческого и латинского, то русский язык развивался, используя опыт не только греческого и латинского языков, но и опыт местного развитого письменного литературного старославянского языка, имевшего многовековую традицию, функциональные и территориальные варианты. Эта языковая база в сочетании с опытом греческой филологии, отраженным также и в старославянских текстах, позволила строить грамматическую традицию нового литературного языка не столько путем отталкивания от классических языков, как это было с языками Европы, сколько путем преемственности.

Основатель грамматической традиции русскою национального языка М.В.Ломоносов в выработке норм pycchoi о литературно! о языка не только широко пользовался примерами новой ученой и деловой речи, но и определил в своей стилистической теории место каждого из исторических пластов языка в ряду современных ему стилей, утвердив тем самым историко-л имологнческие принципы построения
грамматических категорий. В систематизации категорий М.В.Ломоносов на первое место поставил синтаксис научной и деловой речи своего времени.

Помимо грамматики М.В.Ломоносов написал также риторику и поэтику и тем сложил полный круг искусств речи, определяющих состав языка и его применение.

Внимание к философской стороне языковедческой проблематики, характерное для М.В.Ломоносова и восходящее в русской традиции к греческим источникам эллинистического и византийского времени, выдвинуло грамматику как центральное искуство речи и центральную науку о речи. Грамматике посвящались многие руководства по языку. В XVIII столетии составлялось также много словарей, в том числе многоязычных. К началу XIX в был создан Большой Академический Словарь русского языка, содержавший описание сочетаемости слов.

После литературной реформы Н.М.Карамзина, утвердившей новый стиль деловой и научной речи, внимание русской грамматической мысли привлек синтаксис. С начала XIX в. синтаксис в русской грамматической традиции выходит из компетенции риторики и становится едва ли не ведущей частью грамматики, так как русская грамматика строит свое понимание и систематизацию категорий морфологии, фактически, исходя из истолкования синтаксических форм и категорий. Описания синтаксиса оказываются сильно детализированными и ориентированными на разные способы стилистического применения.

Избранный путь развития нормативно-грамматического учения, в сочетании с усилиями академии, филологов, педагогов и писателей, позволил русскому языку достичь исключительного единства орфографических, орфоэпических и стилевых норм. Это единство оказалось более высоким, чем единство норм любого из национальных языков Европы, несмотря на то, что русский язык находился в отношении нормирования в более сложном, чем эти языки, положении из-за обширности территории его применения, активных контактов со многими языками разных систем, слабой развитости массовых публичных форм речи в XVIII и XIX вв. и т.д.

Решительное изменение во взглядах на язык и на систему наук о речи произошло после открытия сравнительно-исторического метода. Основания сравнительно-исторического метода были положены, как уже отмечалось, "Грамматикой Пор-Рояль", давшей теоретические основания сравнения языков, начавшегося еще в XVII в. и достигшего своего развития к концу XVIII в. Сопоставительные исследования языков на основании единой методики сравнений привели в начале XIX в. к установлению тонких связей между звуковым составом слов, составом морфологических частей слова (корней и аффиксов) и составом значений как в нескольких языках, так и в одном и том же языке. Тем самым был раскрыт механизм зависимостей между фонетикой, морфологией, корнями и составом этимологии.

Результаты исследования языкового механизма оформились в систему языковых сопоставлений и выработанных на основании этой системы генеалогической и типологической классификаций языков. Каждый вид сопоставления раскрывает свои стороны языкового устройства. Открытие внутреннего механизма языка привело

267

Лингвистика, став общественной наукой, повлияла на другие науки о речи и на другие науки об обществе, а также, в свою очередь, сама испытала их влияние. Исследуя языковой механизм, лингвистика убедилась в том, что этот механизм может действовать лишь вне зависимости от воли конкретного лица, являясь проявлением закономерностей, которые заложены в самом языке. Понимание устройства этого механизма дается наблюдением за историей языка и историческим сопоставлением с родственными и неродственными языками. Этот взгляд лингвистика переносила на историю, в которой стремилась видеть не только деяния исторических личностей, но и особый исторический механизм, управлявший развитием общественных институтов. Действие такого исторического механизма зависит от внутренних закономерностей общества, а не от воли отдельных лиц. Более того, сама воля отдельных лиц реализуется в общественно-значимых деяниях лишь постольку, поскольку эти деяния отвечают надобности развития исторического механизма.

Объективно-научный взгляд на историю привел к прогрессу в историческом знании и к развитию связей между языкознанием и историей, которых ранее, по существу, не было, так как контакты между науками о языке и историей до этого времени ограничивались сферой вспомогательных исторических дисциплин. Теперь эти контакты перешли в философско-методологическую плоскость. Со своей стороны, история помогла языкознанию серией данных, связанных с изучением и прочтением текстов, с исторической атрибуцией языков, обществ, обнаружив сферы языковых контактов между народами, что существенно помогло в исследованиях развития языков и детализации ряда моментов в этих исследованиях.

В соответствии с представлением об истории развития такого общественного явления, как язык, в виде исторически действующего механизма, в языкознании была развита серия лингво-философских¹ концепций об источнике движения языка. В каждой из них источник движения языка усматривался вне воли отдельного человека или определенных социальных групп.

Первой такой лингво-философской концепцией была концепция Вильгельма Гумбольдта, который предложил искать источник движения языка в духе народа. Дух народа понимался им как идеальная категория. Дух народа есть слово, воплотившееся в определенном коллективе людей в свойственной данному коллективу (народу) особой форме. Воплощение слова не в отдельном человеке, как это полагала Библия, а в целом народе, объяснялось В.Гумбольдтом рядом условий. Начальным условием народного воплощения слова являлись, по В.Гумбольдту, прежде всего условия среды обитания данной группы населения и подсказанный средой обитания род занятий, которым предавались люди в момент "вочеловечения" слова.

Коллективность воплощения слова потребовала развития ряда положений, описывающих надындивидуальный механизм существования языка. Возможность описать этот механизм потребовала от В.Гумбольдта введения ряда объективных

268

противоречий (антиномий). Эти антиномии, такие, как индивидуальное и общественное, субъективное и объективное, обусловленное и необусловленное и другие формы бытования в народе языка и слова, обеспечивали возможность цельного описания механизма развития языка. Вот почему описание самого механизма развития языка, данное В.Гумбольдтом, подверглось в дальнейшем лишь детализации и уточнению, но не перестройке.

Отрицанию идеалистической мысли о воплощении в слове народного духа посвятил свои философские работы А.Шлейхер. который обратил внимание на сходство механизма развития языка с механизмом органического развития. Установив такое сходство, А.Шлейхер предположил, что язык является органической сущностью. Тем самым А.Шлейхер объединил сферу органического с социальной сферой и за этот счет создал материалистическую интерпретацию источника движений и развития языка, согласно которой языки, подобно органическим телам, должны были рождаться, жить и умирать.

Произвольное объединение сфер биологической и социальной жизни подверглось отрицанию в психологической концепции, развиваемой в разных вариантах разными исследователями: X Штейнталем, А.А.Потебней, В.Вундтом и другими. Видя, что концепция А.Шлейхера фактически отрицает активные мыслительные усилия, затрачиваемые человеком на создание языка, эти ученые перенесли сферу внимания на исследования психологического механизма языка и стали изучать психические действия человека со словом при его создании и восприятии. Оказалось, что проблема достаточно сложна, и усилия ученых, предпринятые в разных направлениях, дали заметные, но не окончательные результаты. В результате именно этих исследований наметился новый вид толкования частных искусств речи: поэтики, риторики и логики. Однако трудности на пути психологического объяснения развития языка оказались весьма значительными из-за невозможности наблюдать психические процессы. Экспериментальные методики давали и до сих пор дают лишь косвенные данные о психологических механизмах речи.

Экспериментальная недоказанность психологического развития языка, ненаблюдаемость этих механизмов привели к позитивистской реакции на эти исследования. Позитивизм сказался в том, что лейпцигские лингвисты, названные младограмматиками, стали отвергать теоретические рассуждения о психологическом механизме развития языка. Вместо этого младограмматики А.Лескин, Г.Пауль. К.Бругман к другие, не только в Германии, но и в других странах (прежде всего в России) предложили заняться предметно-наблюдаемыми явлениями языка. Они предложили уточнить факты языкового развития, получаемого сравнительным методом, прежде чем задаваться философскими и психологическими проблемами. Младограмматикам и их последователям удалось сделать множество конкретных наблюдений над механизмом языкового развития, практически полностью описать систему развития индоевропейских языков, перейти к сравнительно-историческому описанию ряда неиндоевропейских языковых семей, таких, как семито-хамитские языки, тюрские языки, финно-угорские языки, китайский язык и многие другие. Было начато сравнительно-историческое изучение почти всех основных языковых семей, внесено много уточнений в типологическую классификацию языков. Но самое главное, был детализирован метод сравнительно-исторических исследований языков.

Вместе с тем вопрос об источнике движения языка у младограмматиков не получил, по сути дела, развития. Некоторые пытались усматривать источник движения языка в особых соотношениях между фонетическими и грамматическими законами, другие пытались видеть источник движения в тех или иных видах отклонений от общепринятого употребления, обусловленных разными причинами. И.А.Бодуэн де Куртенэ оживил псхологические интерпретации языкового развития, дав психологическую интерпретацию лингвистическим единицам и действию звукового закона и т.д. Ни один из многих доводов теоретического характера, высказывавшихся.

269

Наконец. Г.Шухардт [126] установил связь истории слов с историей культуры, прежде всего с историей материальной культуры, которая к этому времени выделилась в самостоятельную область исторического знания.

Таким образом, в XIX в. на основании открытия механизма языкового развития сравнительно-историческим и типологическим языкознанием оказалась разработанной серия лингво-философских концепций об источниках и природе развития языка: идеалистических и позитивистских, психологических, естественных и исторических. Все эти концепции по-новому осветили природу языка, привели к развитию деталей лингвистического метода, оснастили лингвистику знанием многих подробностей развития языка.

Частные науки о речи и частные искусства речи оказались перестроенными в связи с новыми открытиями в лингвистике. Эта перестройка коснулась прежде всего логики и поэтики. Сравнительно-исторические исследования показали, что развитие языка происходит по особым законам, которые не совпадают с законами силлогизмов. После того как это было доказано, логика и поэтика, выступавшие до XIX в. как дисциплины, имеющие общие постулаты с грамматикой, как бы утратили эти постулаты. Поэтому каждая из этих наук стала искать свое место в общем русле развития языка. Логика после открытия-Булем математической формализации своих законов стала математической логикой. Получив математическую систему символизации, логика стала развиваться как независимая от грамматики и риторики дисциплина, сближаясь с математикой. Математика стала использовать результаты математической логики для уточнения и уяснения своей аксиоматики и для классификации областей математики, сильно разросшейся и дифференцировавшейся. Начиная с последней четверти XIX в. логика как бы покинула пределы наук о языке, покинула, как это выяснилось позднее, временно.

Поэтика под влиянием сравнительного и исторического языкознания, напротив, более тесно сомкнулась с лингвистикой.

Первый синтез поэтики с лингвистикой был воплощен в работах А.А.Потебни [90, 91]. Рассматривая лингвопсихологический механизм развития значения слова, А.А.Потебня установил, что так называемая внутренняя форма слова, сам этот механизм, действующий по законам психологической ассоциации, всегда включает в себя поэтические фигуры: метафору, метонимию, синекдоху. Поэтические фигуры тем самым объяснялись как часть устройства механизма языкового развития. Все лингвистическое в языке, рассмотренное как анатомические единицы языка, оказалось совмещенным с поэтическими единицами как элементами функционирующего языка, как элементами его физиологии. Так сложилась концепция лингвистической поэтики А.А.Потебни, получившая достаточно универсальное распространение нередко без ссылок на ее автора. В соответствии с концепцией лингвистической поэтики развитие языка предстает как бесконечный ряд поэтических применений слова; в этом ряду всякое новое употребление слова есть его новое поэтическое применение. Это развитие имеет общенародный характер. В устном языке, языке прежде всего фольклорных произведений и примыкающих к ним

270

речевых жанров, поэтом, т.е. лицом, образующим поэтическое содержание произведения, выступает всякий говорящий, а его аудиторией - - всякий слушающий. Вся масса поэтических актов объединяется в целое языком, затем происходит отбор, в процессе которого отделяются неудачные и случайные поэтические речевые акты от удачных и общезначимых речевых актов. Эти удачные поэтические акты становятся основой принятых народом произведений.

Этот взгляд лег в основу оценки устного народного творчества как поэтического акта и сблизил зарождающуюся фольклористику с теорией художественной речи, с одной стороны, и со сравнительно-исторической методикой, с другой.

Младограмматическая строгость исследований языка внесла в поэтологи-ческую науку, образованную А.А.Потебней. новые грани. Многие исследователи художественной словесности стали делать методические заимствования из лингвистики в область исследования художественных произведений, в числе которых рассматривались теперь и фольклорные произведения.

В этом смысле очень показательны труды В.Ф.Миллера, который начиная с 70-х гг. XIX вив течение более сорока лет занимался сравнительно-историческим анализом эпических и литературных произведений.

Таким образом, полемика между поэтологами того времени, знатоками изящной словесности велась вокруг правильного применения сравнительного метода к анализу произведений (по преимуществу фольклорно-эпических ).

Блестящим представителем сравнительно-исторической поэтики был академик А.Н.Веселовский, чьи труды по сравнительно-историческому анализу литератур остаются непревзойденными [1Н].

Характерными чертами сравнительно-исторической поэтики являются: а) ее наблюдательный, а не предписывающий характер; б) большой интерес к фольклорному материалу и стремление возвести художественную словесность к первоначальным текстам на языке; в) разработка метода сближения и сопоставления художественных произведений и их частей, относящихся к разным языкам; г) понимание литературы как процесса развития, имеющего сходство и различительные черты в разных языках и разных местностях.

Эти черты выводили поэтику из круга нормативных дисциплин и соединяли ее с историей литературы. Курсы истории литературы и само представление истории литературы были соответственно изменены.

Развитие сравнительной лингвистики привело к тому, что ясно обозначилось разделение учебных предметов и предметов науки. Учебные предметы имели нормативный и предписывающий характер, и в этом качестве они были отделены от предметов науки. Появилось различение: школьная грамматика — научное языкознание, школьная поэтика — научная поэтика (или исследование художественной словесности). Это разделение было разделением предметов науки и школьного преподавания. Школьное преподавание соотносилось со средним образованием, а преподавание науки — с высшим.

271

В русской грамматической традиции первым авторитетным руководством такого рода была грамматика Ф.И.Буслаева. Другой характерной особенностью школьных руководств является этимологическое истолкование грамматических категорий и введение примеров из разных языков, этимологически истолковывающих строение грамматических категорий и их состав. Впервые такой тип истолкования вводит в русскую традицию И.И.Давыдов.

Риторика практически почти полностью исчезает из преподавания как учебный предмет. Категории риторики не поддаются сравнительному и историческому истолкованию. Риторика получает техническое значение и преподается как специальный предмет лишь тем лицам, профессиональная деятельность которых связана с искусством публичного красноречия и публичной полемики. Курсы риторики изымаются из программ средней школы почти во всех странах Европы. Риторика как предмет преподавания в средней школе сохраняется в достаточно полной мере только в Англии и США, филология которых всегда имела практическое направление и была наименее затронута сравнительно-историческими представлениями о природе языка.

В первой четверти XX в. в науке о языке намечается скрытая критика сравнительно-исторического метода. Сначала выдвигаются учения о преобладании эстетической функции речи. Эти учения имеют и философский, и филологический характер. В концепции Б.Кро-че, в филологических учениях К.Фосслера и в некоторых других филологических школах устанавливается взгляд на язык как на средство выражения прекрасного. Позитивизм младограмматиков подвергается критике, доходящей в ряде случаев до отрицания сравнительно-исторического метода.

Вслед за этим в 30-х годах XX в. возникает большая серия общелингвистических работ, стремящихся обосновать новый взгляд на язык. Эта серия работ была начата публикацией "Курса общей лингвистики" Ф. де Соссюра [105] и продолжена рядом работ (Ельмслев [40], Вандриес [17], Есперсен [41], Блумфильд [15], Сэпир [106], Марр [72] и др.). Почти каждая из предлагаемых систем отличается тем, что в ее основе лежит синхроническое описание языка, в противовес прежнему диахроническому. Обращение главного внимания на синхроническое описание языка, т.е. на описание одного из моментов его истории (чаще всего современного момента) объясняет и как бы снимает историческую обоснованность языкознания,

272

Еще одна особенность этих новейших лингвистических систем состоит в том, что категории языка обосновываются здесь не этимологически, а систематологически или структурно. Предполагается, что категории языка различаются своей несхожестью в материальном выражении и системе употреблений. Соответственно, система-тология становится методом различения языковых категорий, взамен исторического их объяснения и различения. Систематологически объясняется и история языковых изменений, известная из сравнительно-исторического языкознания. Такой способ объяснения категорий языка нередко называется структурализмом.

Структурализм развивает систематологическую методику, определяет ряд понятий, таких, как вариант, инвариант, уровень, единица и т.п., и выстраивает эти понятия в определенной схеме, считающейся универсальной схемой описания любого языка. Характерно, что работы структурального характера стремятся объяснить на примерах одного языка или немногих языков систему каждого языка.

Развивая систематологическую методику, структурализм стремится установить связи не с историей общества, а с социологией, понимая под социологией систему функционирующих социальных институтов.

Систематологический подход заставляет как бы отойти от поэтологической интерпретации языка и искать связи с логикой, понимаемой теперь уже как формальная математическая логика. Достижения формальной математической логики применяются к систематологии языка. Одновременно оживает связь с универсальной логической концепцией Пор-Рояля.

Образовались такие дисциплины, как социология языка и социолингвистика, психолингвистика, отделяющая себя от классической психологии речи и рассматривающая свою задачу в аспе'кте задач риторики.

Новое развитие приобретает типология языков.

В области поэтики и теории художественной речи наблюдается, в первую очередь, изменение предмета исследования. В самой художественной литературе появляется много литературных течений, которые выступают с собственной эстетико-поэтической программой. Каждая такая программа содержит метод осмысления и применения слов в литературно-художественных произведениях. Таким образом, появляются литераторы, которые как бы создают поэтики своего направления, своего литературного течения; таковы: символизм, футуризм, экспрессионизм, экзистенциализм, сюрреа-

273

лизм и т.п. В этой связи в теории литературы возникает задача эстетического и общественного осмысления значимости литературных произведений вместе с той заявленной частной поэтикой, в которой данное произведение написано. Под углом зрения этих осмыслений и классификаций строится история литературы. В истории литературы также намечаются разделения, связанные с эстетико-поэтиче-ской периодизацией. Кроме того, литературные произведения начинают изучаться в бытовом, общественном контекстах их создания, а в оценке и критике произведений начинает учитываться их общественная значимость.

Важной приметой нового времени, синтезирующей лингвистический, поэтический и риторический методы построения и анализа произведений словесности и вообще любых текстов, становится стилистика. Отечественная стилистика, прежде всего в лице таких ученых, как А.В.Щерба. А.М.Пешковский, Б.А.Ларин, Я.П.Якубин-ский, а затем в лице В.В.Виноградова и его школы, создает принципы классификации языковых текстов. Роды текстов получают названия функциональных стилей. При этом стилистика принимает во внимание не только классические произведения, но любые произведения, любые тексты на языке. Речевое произведение (или текст) в стилистике получает характеристику по типу языковых связей с другими текстами, принадлежащими к тому же и другим функциональным стилям, к речевым произведениям, связанным с данным произведением историческими связями, т.е. бывшими до него и после него. Этим выясняется значимость данного произведения для истории культуры. Особенно подробно стилистика разрабатывает материал текстов художественной литературы.

В качестве новых наук о речи возникают также теория журналистики, теория рекламы и теория информатики.

Легко видеть, что изменения, наступившие в науках о языке, начиная со второй трети XX в., прямо связаны с установлением межнациональных языков, с образованием массовой коммуникации с ее разновидностями — массовой информацией и информатикой.

Современное состояние филологической теории определяется ее историей и задачами, которые выдвигает перед теорией языка общественно-языковая практика. Как было показано выше, описания и исследования национальных языков прошли два разных по своему качеству этапа. Первый этап, который может быть назван конструктивным, простирается от 1660 г., т.е. от появления "Грамматики Пор-Рояля" до начала XIX в. Второй этап, который может быть назван описательным, простирается от начала XIX в. до 30-х годов XX в.

274

В конструктивной теории языка человек понимается как создатель, демиург языка. Именно человек дает языку его законы. Речевые произведения, образцы литературы, грамматика, логика, поэтика, риторика — все это создается человеком. Создание этих частей языка происходит по воле и разумению человека. Объективный момент в характере и строении языка определяется только природой самого человека, независимо от того, как она истолковывается. При любом толковании язык создается человеком благодаря полученной им речевой способности. Язык есть результат его творчества, независимо от того, было ли это творчество индивидуальным или коллективным, создавался ли язык выдающимися талантами, особыми общественными группами, предназначенными для этого, или всем народом как единым целым.

В описательной теории языка соотношения между человеком и языком прямо противоположные. Язык сам создает в человеке его особенные человеческие качества. Язык является создателем человека в его общественной разумности и общественном поведении. Это свойство языка может пониматься как духовная субстанция (дух народа, заключенный в языке), как организм, как психофизиологический механизм языка, врожденный и воспитанный, как воспитывающие человека эстетические свойства языка и т.п. Во всех случаях только благодаря языку происходит становление человека.

В соответствии с этим описательная теория языка описывает структуру речевой деятельности человека, пользующегося языком, и утверждает, что человек не может создавать язык, а может лишь описывать его свойства. Человек, согласно этому взгляду, своим деянием не может вмешиваться в развитие языка, а может только регистрировать его изменения в научном описании.

В конструктивной филологии все искусства речи строятся человеком. Поэтому грамматика, логика, риторика, поэтика объединяются единым законом, единой идеей, предопределенной свойствами разума и души человека. В описательной филологии, где сами душевные способности человека объясняются свойствами языка, искусства речи понимаются только как технические правила, подчиненные науке. Соответственно этому, лингвистика как наука, описывающая типологию и эволюцию языковых форм, подчиняет себе искусства речи, отвергает некоторые из них — логику и риторику, применяет метод лингвистики к поэтике, формируя как бы лингвистическую по методу теорию литературы, и обосновывает грамматику лингвистическими знаниями.

Описательная теория языка, благодаря тому, что она придает особый авторитет лингвистике и поэтике, определила в качестве самых важных текстов, в которых преобладали поэтические при-

275

емы, фольклор и рукописные сочинения. Все прочие тексты общественно-языковой практики: устная диалогическая речь, молва, эпистолы, документы, информатика и даже тексты массовой информации, как не относящиеся или мало относящиеся к поэтике, стали казаться неважными и неинтересными для научного исследования. Эта перемена в отношении филологической теории к составу, текстов особенно разительна при сравнении с отношением к текстам конструктивной филологии. Конструктивная филологическая теория стремилась охватить как можно больше текстов. Она стремилась нормировать с равным вниманием, как это прекрасно показывает, например, "Письмовник" Курганова [59], все виды письменной литературной речи: прозу и поэзию, деловую и личную переписку, не отдавая особого предпочтения каким-либо отдельным видам письменности и литературы. Таким образом, отношение к общественно-языковой практике стало в описательной филологии более специализированным и узким, чем в филологии конструктивной.

Приведем, в качестве примера, две наиболее характерные филологические концепции, объединяющие в себе конструктивную и описательную стороны.

Ф. де Соссюр изложил свой "Курс общей лингвистики" устно. Курс был потом издан, и это издание получило широкую известность. Читая "Курс", невольно спрашиваешь себя, в чем притягательная сила этого достаточно упрощенного текста, особенно для лингвистики 20—30-х годов? Можно думать, что в этом произведении были какие-то моменты, откликнувшиеся на нужды общественно-языковой практики.

Филологи, разбиравшие, комментировавшие и критиковавшие содержание "Курса", отмечают следующие главные моменты, противопоставляющие взгляды Ф. де Соссюра предшествующей филологии:

1. Троичное деление предмета филологии: речевая деятельность, речь, язык.

2. Деление предмета филологии — языка — в историческом плане на серию синхронных срезов, составляющих в своей совокупности диахронию языка. При этом каждая синхрония по Ф. де Соссюру содержит внутреннюю систему, структура которой не может быть целиком и до конца объяснима историей, т.е. предшествующими синхрониями в диахроническом ряду, как это мыслилось ранее.

3. Введение языка в состав семиотических систем. Утверждение, что язык ря-доположен другим семиотическим системам. Последнее, именно рядоположенность языка другим семиотическим системам, составляет новое у Ф. де Соссюра, хотя и до него язык признавался семиотической системой, однако не рядоположенной другим, а исходной или главной семиотической системой.

Учение Ф. де Соссюра о структуре языка, о формах анализа языка в синтагматике и парадигматике, о психофизиологической двойственности языковых знаков, об исторической обусловленности и современной условности языковых знаков, об антиномии индивида и коллектива и т.п. есть приспособление классических знаний о языке к новому членению предмета филологии.

Все три главные пункта филологической теории Ф. де Соссюра имеют как бы две стороны. С одной стороны, деление — речевая деятельность, речь, язык — может

276

Введение языка в круг семиотических систем может толковаться как один из источников языкового развития, как привлечение внимания к историческому смысловому соотношению языка с искусствами и техникой (по меньшей мере, в пределах истории стилей), а также как указание на особые смысловые связи языка с изображе- . нием, музыкой и другими видами искусств в массовой информации, например, в кино.

Эта широта и одновременно неопределенная двойственность взглядов Ф. де Соссюра тотчас же вызвала к ним критическое отношение. В книге "О художественной прозе" В.В.Виноградов кратко, но исчерпывающим образом разобрал эту неопределенность суждений Ф. де Соссюра. В.В.Виноградов показал, что на практике соотношения речевой деятельности, речи и языка не могут быть истолкованы по Соссюру. Речь у Соссюра — широкое и неопределенное понятие. Суммировать данные речи, чтобы вывести из них язык, вообще нельзя. Всякая суммация определенной группы речевых произведений дает различную картину языка, независимо от того, как происходит суммирование. Всякое речевое произведение имеет как бы свой язык. На практике любая группа произведений при лингвистическом анализе дает особую картину языковых форм. Поэтому приходится разбить речь на группы речевых произведений по их содержанию и назначению, т.е. на функциональные стили или другие группировки, каждая из которых обладает своими лингвистическими особенностями.

Механическое же сведение языков разных функциональных стилей в одно целое невозможно. Общенародный язык есть совокупность функциональных разнокачественных стилей, которые вместе составляют органическое единство, различное в осознании разных слоев общества, суммируемое лингвистами не автоматически, а творчески. Так именно происходит дело при составлении сводных описаний системы языка, каковы бы ни были эти описания: предписывающие или описывающие.

Еще более критикуемы В.В.Виноградовым отношения синхронии и диахронии. Во-первых, неверно, что речь и язык есть лишь наличие и употребление одних и тех же единиц (через их "манифестацию" или "реализацию"), где иногда выделяется механический остаток (чисто речевые факторы). Любое речевое произведение есть отдельная структура, вполне самодовлеющая. Состав этой структуры и ее элементы не отождествляемы и не совпадают с элементами языка, т.е. единицами речи, описываемыми лингвистами. Язык в лингвистическом описании и в народном представлении в любом его понимании есть структура другого состава и другой степени сложности, чем речевое произведение.

Между этими двумя разными структурами существуют сложные взаимосплетения и взаимодействия, благодаря чему они составляют единство. Эти взаимодействия сознаются нами потому, что они входят в единство речевых проявлений, существуют только как речевые проявления и сознаются и функционируют как речевые проявления. Взаимопереплетение и взаимодействие речевых и языковых структур не исследовано и до сих пор загадочно.

Единственный путь исследования связи речевых и языковых структур лежит в истории их развития. Поэтому истолковать синхронию отдельно от диахронии нельзя. Единственным путем исследования структур речи и структур языка являются наблюдения над доступными фактами истории. Так. известно, что существует историческая зависимость между речевыми произведениями: романы Ф.М.Достоевского не могут образоваться в своем лингвистическом качестве прежде произведений А.С.Пушкина. Существует и историческая зависимость между описаниями структу-

277