Посвящается
жүктеу/скачать 6.05 Mb.
|
| Глава II
меру — 7 тыс. 850.) Однако отличительной чертой сферы услуг является маленький размер отдельных предприятий. Хотя в сервисном секторе и можно найти гигантские компании, вполне сравнимые по размеру с любой промышленной корпорацией, — такие, как «AT и Т» в области коммуникаций, «Чейз Манхэт-тен» в банковской сфере, «Метрополитэн лайф» на страховом рынке, «Сирз Робэк» в розничной торговле, — большинство фирм, специализирующихся в торговле, личных и деловых услугах, в финансовой сфере и на операциях с недвижимостью, а также госпиталей насчитывают менее тысячи занятых. Слово «правительство» неизбежно ассоциируется с гигантской бюрократической машиной, однако занятость в государственных учреждениях на местном уровне превосходит таковую на федеральном и уровне штатов, причем в половине местных учреждений работают менее 500 человек33. Даже там, где размеры отдельных организаций больше, как в больницах и школах, они отличаются высоким уровнем самостоятельности составляющих их подразделений (отделений в госпиталях или факультетов в университетах) и большим уровнем профессионального контроля. Безусловно, сегодня существует «организационное общество», где именно организация, а не маленький город, является центром жизни человека, однако, делая вслед за многими социологами подобное утверждение, не следует забывать, что существуют весьма различные типы организаций, и хотя среди них преобладают модели, построенные по подобию крупных корпораций, это еще не значит, что остальными формами можно пренебречь. Новые формы небольших руководимых профессионалами фирм, исследовательских институтов, различные виды правительственных агентств, не говоря о школах и больницах, которые также являются объектами контроля со стороны
219
профессионалов и сообщества, становятся центром жизни для все большего числа членов общества. Изменения происходят не только в сфере приложения труда, но и в его характере. В опубликованном в 1956 году эссе «Труд и его тяготы» я писал: «Образ десятков тысяч рабочих, направляющихся домой из ворот высасывающих их труд фабрик, неизбежно связан с образом индустриальной Америки так же, как винтовка и штаны из оленьей кожи были непременным атрибутом первопроходца прошлого века, а пудреный парик и кружева — приметой колониальной Вирджинии. Большинство американцев могли никогда не работать на фабриках, как и не быть первопроходцами, не жить в григорианских домах; между тем черты каждой эпохи обозначены ее архетипами». Далее я показывал, что хотя большое количество видов труда и большое количество рабочих мест было вынесено за пределы фабрики, «фабрика оставалась архетипом, так как ее ритм в его всепроникающей манере воздействовал на общий характер труда так же, как чернила, попавшие на ткань, пропитывают ее»34. Ритмы механизации по-прежнему остаются значимыми в США. Характер производственных операций изменился с применением механических устройств. Конторская работа, в частности, в больших страховых компаниях, банках, коммунальных службах или промышленных компаниях, имеет одинаковые механические и повторяющиеся качества, и для рутинных процедур используются фактически те же самые приемы, что применяются и на конвейерных линиях. Однако основной архетип уже исчез. Когда-то чаплинский фильм «Новые времена» символизировал индустриальную цивилизацию, теперь же он воспринимается как напоминание о прошлом. Прежние ритмы уже не столь всепро-никающи. Существует ли сегодня новый архетип? Тот факт, что услуги представляют собой взаимоотношения между людьми, двадцать лет назад подтолкнул Ч. Райт Миллса к утверждению о том, что «беловоротничковый» мир станет «рынком личностей», на котором каждый человек будет стремиться продать себя луч- 34 Bell D. Work and Its Discontent. Boston, 1956. P. 3, 36. Данный очерк был перепечатан в 1971 году Лигой за индустриальную демократию и снабжен предисловием Л.Козера. 220
Глава II ше другого и вырваться вперед. Прототипом у Ч. Райта Миллса был продавай, а вся организация рассматривалась как большой супермаркет35. Но даже в те времена его аргумент не был в полной мере убедителен (особенно для тех, кто стремился найти себе место под солнцем, торгуясь в этих «магазинах»), и тем менее убедителен он сегодня. Возникли новые стереотипы. Весьма важным стал — если судить по мнению рекламодателей на телевидении — исследователь или технический специалист в белом халате, проводящий эксперимент в своей лаборатории (обычно доказывающий преимущества рекламируемого продукта по сравнению с его субститутами). Однако в этом можно видеть скорее попытку воспользоваться возросшим влиянием ученых в обществе, чем набросок контуров новой цивилизации. Если протитип нового общества не может быть найден в определенном типе труда, центральным пунктом становится характер новых отношений, проявляющихся во взаимодействии или общении, в диалоге личностей — начиная от раздражения клиента у кассы авиабилетов и заканчивая ласковым или грубым ответом преподавателя студенту. Тот факт, что люди [в общественном производстве] сегодня общаются с другими людьми, а не взаимодействуют с машинами, является фундаментальной характеристикой труда в постиндустриальном обществе. Наконец, в течение более ста лет «рабочий вопрос» занимал в западном обществе доминирующее положение. Конфликт между рабочим и боссом (безразлично, капиталистом или менеджером) превосходил все остальные конфликты и был той осью, вокруг которой вращались все основные виды разделенности общества. К.Маркс, следуя логике товарного производства, полагал, что в конце концов буржуа и пролетарий вступят друг с другом в такое абстрактное экономическое отношение, при котором все их остальные социальные атрибуты не будут иметь никакого значения, и они будут противостоять друг другу — как и представители других групп — в качестве чистых носителей своих классовых ролей36. Два обстоятельства, однако, оказались на пути этого 35 См.: Wright Mills С. White Collar. Chap. 8. 36 Взгляды К.Маркса наиболее выпукло изложены в «Манифесте Коммунистической партии». В разных местах этой работы он писал: «Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производ- От материальных благ к услугам 221
предсказания. Первым была устойчивость того, что М.Вебер называл «сегрегированными статусными группами» — расовыми, этническими, языковыми, религиозными, — чьи принципы, сплоченность и эмоциональная близость в большинстве случаев оказывались более мощными и устойчивыми, нежели классовые, и чьи границы разделяли классы. В развитых индустриальных странах, таких как Бельгия или Канада, не в меньшей степени чем в племенных сообществах Африки или коммунальном индийском обществе, статусные группы вызвали к жизни конфликты, оказывавшие на общество порой гораздо более радикальное воздействие, чем классовые столкновения. Вторым фактором стало «свертывание» рабочего вопроса. Конфликт интересов и проблемы трудящихся — в смысле неравного распределения полномочий между управляющим и рабочим в вопросах организации труда — сохраняются, но центр этого конфликта сместился, а методы переговоров между сторонами стали более институционализированными. «Свернутыми» оказались не только политические трения; встает даже вопрос о том, насколько профессиональные психологические особенности, которые Т.Веблен и Дж.Дьюи поместили в центр своих социологических теорий, могут быть перенесены на другие аспекты человеческого поведения. (Буржуа был буржуа и днем, и ночью; нелегко сказать то же самое о менеджерах, которые могут быть исполнительными руководителями днем и весьма расхлябанными личностями по ночам.) Основной же факт состоит в том, что «рабочий вопрос» перестал быть центральным для самих трудящихся, и тем самым ства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений... Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представленими и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и все люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения... Низшие слои среднего сословия: мелкие промышленники, мелкие торговцы и раньте, ремесленники и крестьяне — все эти классы опускаются в'ряды пролетариата.» {Ryazanoff D. (Ed.) Marx К., Engels F. The Communist Manifesto. Reprinted Edition. N.Y., 1963. P. 29, 35, 48, 50) [nepe-ИОД этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание Т. XX. С. XXX]). 222 Глава II
он перестал обладать тем значением, которое могло бы позволить ему выстроить все остальные социальные проблемы вокруг данной оси. В ближайшие десятилетия возможные требования реорганизации труда, снижение производительности, сохраняющаяся опасность инфляции, обусловленной диспропорциями производительности в материальном производстве и сфере услуг, угрозы, исходящие от зарубежных конкурентов, а также другие проблемы, такие, как несговорчивость некоторых расовых объединений или двойной монополизм — профсоюзов и не входящих в них работников в строительном секторе, — все это может резко обострить вопросы трудовых отношений. То, что часть профсоюзов может сосредоточить внимание не на доходах и потреблении, а на проблемах производства и изменяющемся характере труда, — это даже к лучшему. Однако совершенно маловероятно, что эти проблемы примут идеологический или «классовый» оттенок, равно как и то, что они окажутся слишком политизированными. Основными политическими проблемами в следующем десятилетии скорее всего будут (на национальном уровне) такие обусловленные общественными интересами вопросы, как здравоохранение, образование, защита окружающей среды и (на местном уровне) преступность и муниципальные организации. Все они имеют в значительной мере коммунальную природу, и в их решении на национальном уровне трудящиеся могут занять весьма либеральные позиции, а на местном — быть разделенными интересами тех групп, к которым они относятся. Все это весьма далеко от предсказаний «Манифеста Коммунистической партии» 1848 года и студенческих революционеров 1968-го. В экономике «рабочий вопрос» сохраняется. Но не в социальной жизни и культуре. В этом отношении изменения, воплотившиеся в постиндустриальном обществе, возможно, представляют собой историческую метаморфозу в жизни западного общества37. 37 Сова Минервы, как заметил Г.Гегель, вылетает только с наступлением сумерек, и ирония истории состоит в том, что рабочие, особенно в Европе, могут обрести более острое классовое сознание именно сейчас, когда пролетариат находится в фазе структурного упадка и когда возникли наиболее серьезные экономические препятствия на пути достижения им своих целей. ГЛАВА III Параметры знаний и технологии. новая классовая структура постиндустриального общества Начнем с притчи, все остальное -— ее толкование. «...Библиотека состоит из неопределенного, возможно, бесконечного числа шестиугольных галерей, среди которых расположены огромные вентиляционные стволы, окруженные очень низкими оградами... Здесь есть все: подробная история будущего, автобиографии архангелов, достоверный каталог библиотеки, тысячи и тысячи ложных каталогов, демонстрация ложности этих каталогов, демонстрация ложности достоверного каталога, гностическое евангелие Бэзилидов, комментарий к этому евангелию, подлинное свидетельство о вашей смерти, варианты каждой из книг на всех языках, интерполяции каждой книги во всех книгах. Когда было провозглашено, что в Библиотеке имеются все книги, первой реакцией была бурная радость. Люди почувствовали себя властителями секрета, недоступного сокровища. Не было ни одной частной или мировой проблемы, которой бы не существовало адекватного решения, находившегося в одном из шестиугольников. Вселенная оказалась осознанной, а мир в одночасье раздвинулся до безграничия, свойственного лишь надежде... За взлетом ожиданий последовала — что было вполне естественно — глубокая депрессия. Осознание того обстоятельства, что в одном из шкафов определенного шестиугольника находятся драгоценные, но недоступные книги, казалось почти непереносимым. Богопротивная секта внушала, что от каких-либо поисков необходимо отказаться и что люди должны перебирать буквы и символы до тех пор, пока в результате невероятной удачи им не удастся составить канонические труды... Другие, наоборот, полагали, что первоочередная задача состоит в том, чтобы избавиться от бесполезных сочинений. Они 226 Глава III Параметры знаний и технологии 227
наводняли шестиугольники, демонстрируя свои не всегда фальшивые удостоверения, с раздражением бегло перелистывали какой-нибудь том, а затем забраковывали целые шкафы, обрекая их на уничтожение: их аскетическая, здоровая ярость стала причиной бессмысленной гибели миллионов книг. Исчезли их названия, но скорбящие по поводу уничтоженных в результате этого безумия «сокровищ» не учитывают двух очевидных фактов. Во-первых, библиотека настолько огромна, что любое ее сокращение, произведенное человеческими существами, бесконечно мало. Во-вторых, каждая книга, конечно, уникальна и незаменима, однако (поскольку библиотека является всеохватывающей) всегда имеются сотни тысяч ее несовершенных факсимильных повторений — трудов, отличающихся только одной буквой или одной запятой... Библиотека безгранична и периодична. Если бы какой-то вечный странник пересек ее в любом направлении, он обнаружил бы через много веков, что те же самые тома повторяются в одинако вом беспорядке (который, повторяясь, образовывает порядок: порядок как таковой). Мое одиночество испытывает радость от этой прекрасной надежды»1. Хорхе Луис Борхес. «Вавилонская библиотека» ТЕМПЫ ПЕРЕМЕН Немного найдется людей, чьи попытки осмыслить современное им общество были бы столь же тщетными, как усилия Генри Адам-са, отпрыска одной из самых именитых американских семей. Его дед, Джон К. Адаме, был последним представителем патрициан-ства в политике и в конечном счете пал перед напором джексо-новского популизма. Г.Адамс сознавал, что представителям родовой аристократии, к которым он принадлежал, нет места в массовой демократии. Чтобы понять себя и свое время, он обратился к истории.
В течение сорока пяти лет Г.Адамс размышлял о прошлом. Он написал внушительную «Историю Соединенных Штатов», которую уже сегодня не читают, и много путешествовал, подражая римским прогулкам Э.Гиббона. В итоге в известной автобиографии, написанной от третьего лица и названной «Обучение Генри Адамса» он признал свою неудачу. «Человеческое сознание, — писал он, — всегда стремится вырваться, словно испуганная птица из клетки, из хаоса, который его окружает...» Он обнаружил, что находится в такой же клетке. «Адамсу никогда не удавалось проследить действие закономерности в истории, что было причиной его неудач в ее изучении, так как хаос не может быть познан...» Тем не менее он не оставил поисков скрытого порядка истории. В результате, как он писал, «после десяти лет усилий он оказался повергнутым ниц в машинном павильоне Всемирной выставки 1900 года, где его историческое представление было перевернуто внезапным взрывом совершенно новых сил». Это открытие произошло в большом зале, где находились электрические двигатели. В энергии, исходившей от динамо-машин, Г.Адамс уловил проблеск секрета, который позволил бы людям понять проблемы своего времени. В девятнадцатом столетии, писал он, человечество, по общему согласию, измеряло свой прогресс количеством добытого угля. Темпы увеличения мощи, полученной от его использования, восторженно отмечал он, могут служить «динамометром». В период между 1840 и 1900 годами производство угля возрастало вдвое каждые десять лет; при этом с точки зрения эффективности каждая тонна в 1900 году позволяла вырабатывать в три-четыре раза больше энергии, чем в 1840-м. Динамометр истории начал свой бег с арифметических пропорций перемен; однако с 1900 года новые факторы — ГДдамс имел в виду изменение представлений о мире в результате открытия рентгеновских лучей и радия — стали формировать представления о новых, не поддающихся обычным ощущениям силах. Все это закладывало, по его словам, основание новой, социальной физики, новой динамики истории, управляемой фундаментальным секретом общественного развития — законом ускорения. Непреодолимые препятствия больше не стоят на пути, писал [он в своей автобиографии со смешанным чувством восторга и 228
Глава III тревоги. «Раньше жизнь человека была ограничена рамками невозможного. Когда мальчику не исполнилось и шести лет, он оказался очевидцем того, как четыре прежде нереальных вещи воплотились в жизнь: океанский пароход, железная дорога, электрический телеграф и дагерротип... Он стал свидетелем роста добычи угля в Соединенных Штатах с нулевой отметки до трехсот и более миллионов тонн в год. Однако, что гораздо более важно, он наблюдал, как число ученых, находивших себе применение в обеспечении этого прогресса, — наиболее точный показатель его успехов, — составлявшее в 1838 году несколько десятков или сотен, увеличилось в 1905-м до многих тысяч, причем каждый из них обладал подготовкой такого уровня, который никогда не достигался ранее, и был вооружен инструментами, имевшими точность, позволявшую обнаруживать истоки движущих сил в потайных местах, о каких, казалось, не догадывалась сама природа... Если наука и далее будет увеличивать свою сложность в два—четыре раза на протяжении каждых десяти лет, то даже математика в скором времени станет недоступной для понимания... Человек средних интеллектуальных возможностей (каким был Адаме) уже начинал ощущать... что с 1900 года он был более не способен понимать [науку]»2. Г.Адамс попытался создать «социальную физику» — расчет темпов изменений, который был бы так же точен, как законы механики. То, что ему не удалось этого сделать — так же, как, возможно, это не удастся и никому другому, — является скорее всего лишь проявлением того, что человеческое существо противится попыткам свести его противоречивую натуру к какой-то линии на бумаге. Однако Адамсу удалось понять (и он, вероятно, стал первым человеком своего времени, преуспевшим в этом), что характерной чертой нашей жизни становятся ускоряющиеся темпы перемен. Если обратиться к его эссе «Применение правила периодичности к истории», можно впервые встретиться в исторической работе с крутой кривой, иллюстрирующей экспоненциальный рост знаний, и почувствовать себя в определенной мере путешественником, достигшим вершины горы и впервые увидевшим открывшиеся перед ним бескрайние просторы Тихого океана. •*■ 2 Adams Н. The Education of Henry Adams: An Autobiography. Boston - N.Y., 1918. P. 494-495. Параметры знаний и технологии 229
Сегодня идея экспоненциальных кривых, отражающих любое ускорение удваивающимися темпами, стала вещью обычной. Так, мы знаем, что время, необходимое для кругосветного путешествия, в период с 1889-го — то есть с момента плавания Н.Блая — и до 1928 года, когда состоялся первый кругосветный перелет на самолете, каждую четверть столетия сокращалось вдвое, а затем стало сокращаться за такой же срок в десять раз. Д.Прайс утверждает (в связи с проблемой, которую мы подробнее рассмотрим ниже), что со времен Ньютона объем научных работ удваивался каждые 15 лет, или увеличивался приблизительно в три раза в течение активного периода жизни ученого. Важно иметь в виду, что эти экспоненциальные кривые не только отражают резкое изменение в масштабе времени, но и все более быстро трансформируют характер наших знаний и самой жизни. К.Хаскинс, президент Института Карнеги в Вашингтоне, в своем президентском докладе за 1965—1966 годы писал, что еще в 1920 году «было широко распространено мнение, что Млечный Путь действительно исчерпывает собой всю Вселенную. Только за последние 10 лет мы полностью осознали, что наша галактика в действительности является лишь одной из миллионов или, возможно, миллиардов других галактик, заполняющих небеса и простирающихся на расстояния, о которых мир 20-х и даже 50-х годов не мог иметь сколько-нибудь реального представления...» Только в последнее десятилетие мы узнали о квазарах (квазизвездных радиоисточниках), причем один из них, открытый чуть больше двух лет назад, представляет собой источник электромагнитного излучения, превышающий по мощности наше Солнце примерно в два с половиной триллиона раз. Подобные открытия радикально изменили наши представления о природе и пределах Вселенной. Сами их темпы за последние триста лет, со времен Галилея, повысились настолько, что информация, полученная только в последние несколько лет, позволила создать целостную картину и взаимно увязать отдельные представления, формирование которых потребовало многих десятилетий. Это повторяется во многих областях знания — от исследований астрономов до постижения биологии. Столетие назад монах Г.Мендель заложил основы генетики. Несколькими годами позже молодой биохимик Ф.Мишер с помощью ферментов проник в 230 Глава III протоплазму живой клетки и открыл основы ее ядра. Потребовалось семьдесят пять лет после работ Ф.Мишера, чтобы в 50-е годы Л.Полинг и Р.Корей выдвинули теоретические положения о молекулярной структуре генов, и менее десяти лет, чтобы Крик и Уотсон дешифровали основы генетического кода. Как бы ни был значим каждый из этих примеров, простой и важнейший факт, который Генри Адаме проницательно отметил еще в 1900 году, состоит в том, что никогда больше дети не будут жить в том же мире — социальном и интеллектуальном, — который населяли их отцы и деды. Тысячелетиями — и это и сегодня можно сказать относительно некоторых уголков мира, хотя таковые неуклонно сокращаются, — дети, идя по стопам своих родителей, следовали установившемуся образу действий и заведенному порядку, имели общую с ними книгу знаний и морали, поддерживали тесные связи с домом и семьей. Сегодня ребенок не только обречен на радикальный разрыв с прошлым; он должен готовить себя к неизвестному будущему. И эта задача стоит [не только перед отдельным человеком, но и] перед всем обществом. ИЗМЕНЕНИЕ МАСШТАБОВ ' Второй важный факт, отличающий современность от прошлых времен, — это «изменение масштабов» нашей жизни. Рассмотрим прежде всего вопрос о числах. Любопытно, что в период, когда была принята Конституция, которой и сейчас руководствуется американское общество, в тринадцати штатах проживало менее четырех миллионов человек. Из них 750 тыс. составляли чернокожие рабы, поставленные вне общества. Население было молодо — его средний возраст составлял всего 16 лет, — и не более 800 тыс. мужчин достигли избирательного возраста. Когда Джордж Вашингтон был приведен к присяге как первый президент Соединенных Штатов, население Нью-Йорка, тогдашней столицы страны, составляло всего 33 тыс. человек. В городах жили немногие. Лишь 200 тыс. человек населяли «городские районы», в каждом из которых было сосредоточено 2500 или более жителей. Существуя изолированными группами, образующими небольшие общины, или проживая в малонаселен-
231
ных районах, люди редко передвигались на большие расстояния, и гость издалека был для них редкостью. Поскольку это был мир земледельцев и источником искусственного освещения служили в основном свечи и керосиновые лампы, повседневная жизнь была связана с движением солнца (кстати, обращение «добрый день» пришло из земледельческой эпохи), и «ночная жизнь» была исключением. Новости обычно распространялись в виде слухов, и существовало лишь несколько газет, в которых освещались преимущественно местные события. Представления рядовых граждан о мире и его политической жизни были чрезвычайно ограниченными. Что же мы видим сегодня? В настоящее время население Соединенных Штатов превышает 200 млн. человек, из них более 110 млн. живут в урбанизированных районах, т.е. в пределах местности, окружающей городской центр с населением не менее 50 тыс. человек. Мало кто живет или работает в условиях социальной изоляции (60 процентов занятых в обрабатывающей промышленности работают на предприятиях, каждое из которых применяет труд более 500 человек). Даже фермеры вовлечены в единое национальное общество через средства массовой информации и современную культуру. Однако наиболее примечательное различие состоит в том (и здесь проявляется реальное изменение масштабов по сравнению с 1798 годом), с каким числом людей знаком каждый из нас, о скольких он знает, или, иначе говоря, в том, каким образом мы воспринимаем наш мир. Сегодня любой человек на работе, в школе, по месту жительства, в профессиональной и социальной сфере непосредственно общается с сотнями людей, и если учесть современную необычайно высокую мобильность — географическую, профессиональную и социальную, — каждому из нас в течение жизни приходится узнать в качестве знакомых или друзей несколько тысяч человек. С учетом же тех лиц, которых преподносят нам средства массовой информации, — а также в связи с развитием политической жизни и ростом разнообразия в сфере культуры, — число людей (и мест), которые знает каждый из нас, устремляется вверх экспоненциальными темпами. Что же происходит, когда население начинает переживать этот скачок, [как меняются] социальное сознание, контакты и взаимодействие? Рассмотрим количественные скачки в росте 232 Глава III населения, хотя бы на примере последнего столетия. Только в 1859 году, после многих тысяч лет достаточно развитой социальной жизни, население мира достигло одного миллиарда человек. Второй миллиард добавился через 75 лет (с 1850 до 1925 год), а третий — всего через 35 — к I960 году. Скорее всего, показатель в четыре миллиарда будет достигнут к 1980 году, и если нынешняя тенденция останется неконтролируемой, пятый миллиард добавится всего за десять лет, к 1990 году. Как отмечает Р.Ревелл, при нынешних уровнях рождаемости и смертности прирост населения только за период с 1965 до 2000 года превысит все количество ныне живущих людей. Если же взглянуть на удваивающиеся темпы роста населения в ином ракурсе, можно подсчитать, что из всех людей, когда-либо живших на Земле, пятая часть жива сегодня. Однако изменение масштабов — это не просто количественный рост прежних институтов. Ни один биологический организм или человеческое сообщество не могут претерпеть изменения в размерах и, соответственно, в масштабах, не меняя своих форм и структуры. Этот общий принцип был установлен Галилеем еще 350 лет назад. Выдающийся биолог д'Арси Уэнтуорф Томпсон, рассматривая эту проблему в своем классическом труде «О росте и форме», пишет: «[Галилей] говорил, что если бы мы попытались строить корабли, дворцы или храмы чрезмерных размеров, то реи, балки и сваи не выдержали бы нагрузок и разрушились; таким же образом природа не может взрастить дерево или создать животное сверх определенного размера, сохраняя при этом прежние пропорции и используя те же материалы, которые подходили для конструкций меньшего размера. Объект разрушится под тяжестью собственного веса, если мы... не изменим соответствующие пропорции... »■> Согласно Галилею, изменения в пропорциях происходят в соответствии с математическим принципом, известным в пространственной Эвклидовой геометрии как закон квадрата-куба: с увеличением объема в кубе ограничивающая его поверхность увеличивается только в квадрате. Изменение социальных институтов не следует строго пространственному закону, однако хотя такое сравнение имеет биологический контекст, существует про-
233
цесс структурной дифференциации, «в результате которой одна структура или организация превращается в две, отличающиеся друг от друга по своей внутренней субординированности и функциям в системе, частью которой они являются, но представляющие собой в определенной мере «функциональный эквивалент» прежнего, менее дифференцированного элемента»4. Концепция структурной дифференциации, восходящая к Э.Дюркгейму и М.Веберу и развитая Т.Парсонсом и его учениками, является сегодня, вероятно, ключевой социологической концепцией, позволяющей анализировать бурные социальные изменения. Она указывает, что по мере роста масштабов и функций социальных институтов создаются четко определенные подсистемы для решения тех или иных задач. С развитием специализированных подсистем возникают также новые проблемы, [в пер-иую очередь] связанные с вопросами координации, иерархии и социального контроля. В контексте социальных изменений процесс дифференциации прослеживается вплоть до ранних человеческих сообществ, где, например, первоначально неразрывно связанные жреческие и политические функции (воплощенные во власти фараонов в Древнем Египте) развились позже в обособленные религиозные и политические институты (хотя эти две функции оставались символически взаимосвязанными в Японии даже после «революции Мэйдзи», а в Англии воплощены в одном человеке до сегодняшнего дня). Семья, которая в свое время была важнейшим социальным институтом, объединявшим экономические, бытовые, рекреационные и другие функции, также модифицировалась, результатом чего стало обособление семейной и профессиональной систем, а семейное фермерство, семейный бизнес или семейная торговля стали утрачивать свое значение. В современном индустриальном обществе наиболее значительную внутреннюю дифференциацию обнаруживают экономические институты. Когда возникло противостояние сходных по своей сущности форм и сообществ, появились конкуренция и «нарастающая борьба за существование». В прошлом такая конкуренция часто приводила к войнам между сообществами, становясь Их главной причиной. В современном обществе, где экономиче- 4 Parsons Т., Smelser N.J. Economy and Society. L., 1956. P. 255-256. 234
жүктеу/скачать 6.05 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|