Принципы лингвокогнитивного анализа и феномен полисемии

Черкасский национальный университет им. Богдана Хмельницкого

Начну с того, что критика Виктором Васильевичем ряда работ, выполненных (или яко бы выполненных) в русле когнитивной лингвистики, имеет на то основания. Прежде всего это студии в области концептологии, относительно которых мною была высказана аналогичная озабоченность. Приведу цитату из своего отзыва на кандидатскую диссертацию: «Справа в тому, що нині лінгвокогнітивні дослідження і в Україні, і в Росії представлені переважно роботами, присвяченими аналізу окремих вербалізованих концептів, що містять наші знання про світ. Однак відповідна галузь когнітивної лінгвістики – концептологія – залишається методологічно аморфною. Вона нагадує мені місто, будинки якого споруджені грамотними і не дуже грамотними архітекторами, кожен з яких послуговується своїм особистим проектом. У цьому місті, де поряд із добротними будинками трапляються (пробачте) халупи і архітектурні монстри, бракує гармонії, <…> чіткої теоретичної концепції, яка задає досліднику послідовність стадій аналізу і забезпечує його інструментарієм, що застосовується на кожній із цих стадій». Речь идет об инструментарии семантического и концептуального анализа, знакомство с которым тех авторов, которые обращают свой взор в область когнитивной лингвистики (где есть не только концептология), оставляет желать лучшего. Отсутствие у ряда исследователей четких представлений о целях, задачах и методах когнитивной лингвистики связано с недостаточным знакомством с оригинальными работами основателей ее современных школ. Вместо обращения к англоязычным первоисточникам, которые ныне доступны, в том числе и через «Интернет», наши исследователи зачастую пользуются не всегда понятными и порой неверными «интерпретациями интерпретаторов». В результате достаточно четкие и конкретные положения, будучи не понятыми, либо обретают наукообразную туманность, либо неверно истолковываются и – соответственно – применяются. Вина в том – не когнитивной лингвистики как таковой, а тех, кто занимается ею без соответствующей теоретической подготовки.

В когнитивной научной парадигме, ставящей целью понимание того, как организована и как работает понятийная система человека, когнитивная лингвистика занимает одно из ведущих мест. Объектом лингвистики является система языка и ее использование в речи. Именно этот объект, который (как никакой другой) позволяет получить представление об организации понятийной системы, дает когнитивной лингвистике приоритет перед другими когнитивными науками. «Если язык “впечатан”(embedded) в когницию, он, становясь “окном в мышление”, позволяет увидеть общие закономерности: процессы конструирования значения, запечатленные в языке, могут быть распространены и на другие когнитивные области» [Redeker & Janssen 1999: 4].

С. 358

Анализ множества фактов, касающихся системы форм и значений языка и его использования в речи, позволяет реконструировать обобщенные понятийные, или концептуальные, модели. При этом, как отмечает Р. Ленекер, модель появляется «снизу вверх», то есть, в отличие от генеративной грамматики, теория создается на основе объективных данных языка. Тем самым лингвистика подобна не логике, а биологии. Основной принцип теории – не ее экономность, а ее психологическая точность. Теория есть открытие, а не навязывание. Создаваемая и корректируемая с учетом существующих данных, теория должна объяснять феномен языка с учетом феномена нашего мышления [Langacker 1988: 132]. Вряд ли это положение соответствует определению когнитивной лингвистики как «диванной науки». Конкретные методики концептуального анализа созданы их разработчиками на основе наблюдений за обширным эмпирическим материалом. Показательно то, что на 10-ой Международной конференции по когнитивной лингвистике, проходившей в Кракове летом 2007 г., одна из секций была посвящена исследованиям в области когнитивной семантики, выполненным на основе компьютерных корпусов данных.

В когнитивной лингвистике одним из наиболее фундаментальных методологических принципов является поиск объединяющего начала, отслеживаемого в языковом материале, полученном из различных источников (converging evidence from multiple sources) [Langacker 1999: 26]. То есть, базовые постулаты методологического аппарата должны иметь определенную универсальность и быть применимыми для анализа разноплановых данных – относящихся к различным уровням языковой системы и к разным явлениям речи. Такая универсальность отражена прежде всего в понятии схемы. В зарубежной когнитивной лингвистике, где понятие схемы считается одним из основных, под таковой понимается категоризующая абстракция, совместимая со всеми членами определяемой категории, повторяющаяся в ментальных образах мира и наделенная фундаментальной значимостью для протекания различных когнитивно-семантических процессов. Схема не имеет конкретного воплощения (it is not embodied); схема «абстрактна» в том смысле, что она абстрагирована, отвлечена от целого ряда конкретных языковых форм и значений в качестве их обобщения [Langacker 1987: 371; Clausner & Croft 1999: 4, 14]. Схемы представляют собой укорененные в мышлении образцы нашего опыта; получив достаточное укоренение, они могут быть использованы при продуцировании и понимании языковых выражений. Тем самым языковые выражения связаны со структурами знания, которые их порождают и обеспечивают их интерпретацию [Kemmer 2001]. В языке представлены как отдельные схемные сущности (схемные образы – image-schemas), так и схемные структуры. И те, и другие могут иметь различную степень схемности, то есть абстрактности, зависящей от того, как человек представляет формальный или семантический полюсы своего языка [Taylor 1990: 523, 533].

Значения единиц языка и речи являются объектом изучения, общим и для традиционной семантики, и для когнитивной лингвистики. В традиционной семантике применяется семантический анализ, в когнитивной лингвистике – концептуальный анализ. Но если значение есть концепт как фрагмент информации, активируемый знаком, то в чем различие? О таких различиях писала Е.С. Кубрякова, отмечая, что семантический анализ связан с разъяснением языковой единицы, в то время как концептуальный анализ обращен к знаниям о мире. Семантический анализ направлен на экспликацию семантической структуры номинативной единицы, уточнение реализующих ее денотативных, сигнификативных и коннотативных значений; концептуальный же анализ предполагает поиск тех общих концептов, которые подведены под один знак и представляют бытие знака как маркера известной когнитивной структуры [Кубрякова 1991: 85]. Основные отличия между традиционным семантическим анализом и концептуальным анализом состоят в следующем.

• 
  Степень абстрагирования: сущностям, которые используются в концептуальном анализе, присуща более высокая степень абстракции по сравнению с теми сущностями, которые фигурируют в семантическом анализе.
  
• 
  Композиционность: если для семантического анализа достаточно выявления перечня элементов, входящих в состав значения, то при концептуальном анализе эти элементы должны быть соотнесены между собой и объединены, аранжированы в составе некоторой концептуальной (схемной) структуры. Используемая подсознательно, то есть относясь к «сознанию заднего плана» (backstage cognition), такая структура может не иметь прямых языковых средств для своей экспликации; она реконструируется исследователем в результате выявления общих закономерностей во множестве разноплановых фактов.
  

Тем самым когнитивная лингвистика направлена на изучение стоящей за языковыми знаками информационной системы. Известно, что для работы с информацией необходимы две основные вещи: структурированная «база данных» и «процессор», работающий с этой базой. Cтруктурой «базы данных» нашего мышления являются концептуальные сети, «процессором» же становятся когнитивные операции. И информационные структуры, и когнитивные операции могут быть отслежены в значениях единиц языка и речи. Одни школы когнитивной лингвистики уделяют больше внимания изучению информационных структур (теория семантических примитивов, теория прототипов, фреймовая семантика и конструкционная грамматика, теория иконизма). Другие школы в большей мере ориентированы на выявление когнитивных операций (теория перспектив, теория концептуальной метафоры, теория концептуальной интеграции, или блендинга). К теориям, где информационные структуры и когнитивные операции равноположены по значимости можно отнести когнитивную грамматику Р. Ленекера. Все эти школы предлагают методики концептуального анализа, которые в целом сопоставимы и дополняют друг друга (ныне данные методики систематизированы в ряде учебников; см., например, [Evans & Green 2006]). В рамках этих школ проводятся не только лингвокогнитивные исследования, но и исследования, которые с точки зрения нашего отечественного лингвиста относятся к чисто семантическим. И это закономерно, ибо в США когнитивная лингвистика «дала прибежище» тем, кто «выпадал» из хомскианской парадигмы, изучая не «знания о языке» как формальной знаковой системе, а наши знания о мире, представленные в семантике языковых знаков. Кроме того, жесткой границы между семантикой и когнитивной лингвистикой нет; это своего рода два этапа исследования – на уровне конкретики и на уровне обобщений.

В ряде моих работ [Жаботинская 1999; 2002; 2003; 2004; 2005; 2006; 2007; Zhabotynska 2002; 2004 и пр.], выполненных в русле фреймовой семантики [Fillmore 1968; 1971; 1982 и пр.] и ставшей ее продолжением конструкционной грамматики [Goldberg 1995; Croft 2002] изложена авторская концепция базисных фреймов как концептуальных структур, имеющих наивысший уровень схемности. В трактовке Ч. Филлимора, фрейм представляет собой систему концептов, связанных таким образом, что для понимания любого из них мы должны понимать целостную структуру, в состав которой они входят [Fillmore 1982: 111]. Фрейм можно понимать как целостный набор пропозиций [Панкрац 1992: 25]. Пропозиция, включающая два взаимосвязанных концепта – целевой (логический субъект) и характеризующий (логический предикат), – трактуется и как элементарный фрейм, и как конститутивный элемент фрейма. Согласно концепции базисных фреймов, «скелетной» структурой нашей информационной системы является концептуальная сеть, формируемая пятью базисными фреймами – предметным, акциональным, посесивным, идентификационным и компаративным. Фреймы названы базисными, поскольку они демонстрируют исходные, наиболее обобщенные (схемные) принципы категоризации и организации вербализованной информации об окружающем человека предметном мире. Фреймы не есть некоторые сущности. Это инструменты нашего мышления, с помощью которых происходит обработка (аранжировка) информации. В этой связи уместно вспомнить Д. Адлера, который, говоря об ошибках Э.Канта, отмечал: «когнитивные идеи» есть не то, что мы познаем, а то, с помощью чего мы познаем, и мы пользуемся ими как инструментом неосознанно [Adler 1985: 13, 27]. Аналогично, Ж. Фоконье, основатель одной из школ когнитивной лингвистики (теории ментальных пространств и концептуальной интеграции), говорит о наличии «ментальных пространств» как отдельных областей с особыми референциальными структурами. Эти структуры являются когнитивными, то есть они есть не объект референции, с которым нечто соотносится, а, скорее, инструмент референции, соотносимый с реальным и воображаемым миром [Fauconnier 1994: xxxvi].

Базисные фреймы реконструированы «снизу вверх», путем обобщения фактов, касающихся лексической, словообразовательной, частеречной семантики, семантики словосочетаний и предложений (приведенное ниже описание взято из работы [Жаботинская 2007]). Фреймы формируются пропозициональными схемами. Тип схемы определяется по ее принадлежности к определенному фрейму.

Предметный фрейм структурирует информацию о собственных бытийных признаках предметной сущности (НЕКТО или НЕЧТО). Фрейм представлен набором пропозиций, где признак объединяется с предметом связкой есть/существует (is/exists). Такие пропозиции есть бытийные схемы, которые, в зависимости от категории признака, имеют несколько вариантов.

С. 360

• 
  Квантитативная схема «НЕКТО/ НЕЧТО есть СТОЛЬКО-количество»: The players are five > five players > the five ‘пятерка, баскетбольная команда’.
  
• 
  Квалификативная схема «НЕКТО/НЕЧТО есть ТАКОЕ-качество» The girl is beautiful > a beautiful girl > a beauty. Девушка [есть] красивая > красивая девушка > красавица.
  
• 
  Локативная схема «НЕКТО/НЕЧТО есть/существует ТАМ-место»: The man is/lives in London > a man who lives in London > a Londoner. Этот человек [есть]/живет в Лондоне > человек, живущий в Лондоне > лондонец.
  
• 
  Темпоральная схема «НЕКТО/НЕЧТО существует ТОГДА-время»: These holidays exist in winter > the holidays which exist in winter > winter holidays. Эти праздники существуют зимой > праздники, которые существуют зимой > зимние праздники.
  
• 
  Схема способа бытия «НЕКТО/НЕЧТО существует ТАК-способ»: The boat is afloat > the boat which is afloat. Лодка [есть] на плаву > лодка (которая) на плаву.
  

Прочие фреймы представляют связи между несколькими предметами, информация о которых может при необходимости быть развернута в предметный фрейм.

• 
  Схема состояния/процесса «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует», представлена в синтаксических единицах, включающих глаголы ненаправленного действия. Термин действует (acts) употребляется в значении ‘сохраняет или изменяет свой собственный признак (количество, качество, место или способ бытия) в определенный момент или промежуток времени’; ср. двоиться и раздваиваться, белеть и побелеть, сидеть, стоять и бежать. Сохранение признака есть состояние, изменение признака есть процесс. Например: He runs / is running > a person who runs, a running person > a runner. Он бежит > человек, который бежит, бегущий человек > бегун.
  
• 
  Схема действия, содержащая связку действует на (acts upon), моделирует акт, объективируемый глаголами направленного действия. Такой акт может быть двух типов. В одном случае это физический или ментальный контакт между агенсом и пациенсом, при котором пациенс не претерпевает изменений: «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует на НЕКТО/НЕЧТО-пациенс»: This person takes/reads smth > the person who takes/reads smth > taker/reader. Человек читает что-то > человек, который что-то читает > читатель; то, что читают > чтиво. В другом случае это воздействие агенса (или инструмента) на пациенс, в результате которого пациенс претерпевает изменения: агенс делает его ТАКИМ. Тем самым пациенс становится аффективом: «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует на НЕКТО/НЕЧТО-аффектив»: This machine washes dishes > machine which washes dishes > dish-washer. Эта женщина/машина моет посуду > женщина/машина, которая моет посуду > посудомойка.
  
• 
  Схема каузации, включающая связку делает (makes), представляет акт создания агенсом (или инструментом)-каузатором нового предмета-фактитива: «НЕКТО/НЕЧТО-каузатор делает НЕЧТО-фактитив»: This machine makes coffee > machine which makes coffee, coffee-making machine > coffee-maker. Эта машина варит кофе > машина, которая варит кофе, кофеварочная машина > кофеварка.
  

При расширении того или иного варианта акциональной схемы за счет дополнительных ролей таковые могут объективироваться в мотиваторе, или внутренней форме языкового знака, например: (схема действия + локатив-место) Кто-то валит лес в этом месте > место, где валят лес > лесоповал.

• 
  Схема партитивности «НЕКТО/НЕЧТО-целое имеет НЕЧТО-часть»: The vehicle has for wheels > a vehicle with for wheels, a four-wheel vehicle > a four-wheeler. Ср. Насекомое имеет сорок ног > насекомое, имеющее сорок ног > сороконожка. Часть не самостоятельна, она всегда входит в состав целого.
  

• 
  Схема инклюзивности «НЕЧТО-контейнер имеет НЕЧТО-содержимое»: This bottle has milk > a bottle for milk > milk bottle. Эта бутылка имеет/содержит молоко > бутылка для молока > молочная бутылка. Содержимое, будучи самостоятельной сущностью, может существовать как в пределах, так и за пределами контейнера. При слабой посессии, когда содержимое достаточно автономно, схема инклюзивности приобретает дополнительный вариант «НЕЧТО-содержимое имеет НЕЧТО-контейнер»: This milk [has] / is kept in a bottle > bottle milk. Это молоко имеет бутылку / содержится в бутылках > молоко в бутылках > бутылочное молоко. Схему инклюзивности можно рассматривать как ответвление бытийной локативной схемы.
  
• 
  Схема собственности «НЕКТО/НЕЧТО-собственник имеет НЕКТО/НЕЧТО-собственность»: The father has a daughter > the father who has a daughter. Отец имеет дочь > отец, имеющий дочь. Собственность и собственника объединяет некоторая сближающая их «общая территория» существования. Если сущность, наделенная ролью собственность, достаточно автономна, она может также мыслиться и в роли собственника, например: This daughter has a different father > the daughter who has a different father. Эта дочь имеет другого отца > дочь, имеющая другого отца.