Проспер мериме небо и ад комедия в одном действии

Д о н П а б л о Р о м е р о.

Б р а т Б а р т о л о м е - инквизитор.

Д о н ь я У р р а к а д е П и м е н т е л ь.

C a l d e r o n. Almas aatravesadas*.

Д о н ь я У р р а к а, д о н П а б л о.

Д о н П а б л о. Зато у нас даром пропал вторник на масленой.

Д о н ь я У р р а к а. Я великая грешница, - прости меня, господи! – но на такой грех я ни за что не пойду.

Д о н П а б л о. Только один поцелуй!

Д о н ь я У р р а к а. Нельзя!

Д о н П а б л о. Велика важность – один грех! Я все возьму на себя.

Д о н ь я У р р а к а. В великопостную среду!

Д о н П а б л о . Э, к чорту пост! Сжальтесь, один-единственный поцелуй.

Д о н ь я У р р а к а. Какой вы несносный!.. Закройте же окно.

Д о н П а б л о. Еще один! Авось, грешней не станете.

Д о н ь я У р р а к а. Нет, оставьте меня, бога ради!

Д о н П а б л о. Что это у вас на шее?

Д о н ь я У р р а к а. Это четки, благословение самого его святейшества, папы.
____________

*Любовь без ревности – это все равно, что тело без души. К а л ь д е р о н. Одержимые души. (Исп.)

Д о н ь я У р р а к а. Нет, все это у меня в шкатулке. Просто я думала, что в такой день, как сегодня…

Д о н П а б л о. Такой день, как сегодня, нужно бы вычеркнуть из календаря.

Д о н ь я У р р а к а. Вы думаете, дон Пабло? А разве не сегодня…

Д о н П а б л о. Ладно, поговорим о другом. Вам следовало бы взять духовника постарше. Кругом пересуды, да и мне не по себе.

Д о н ь я У р р а к а. Вы хоть духовную особу пощадите, если уж ко мне потеряли уважение…

Д о н П а б л о. Да чорт его дери! Я говорю о нем так, как он того заслуживает; я знаю, что он вам на меня наговаривает.

Д о н ь я У р р а к а. Напротив, Пабло. Бедный! Он все надеется, что вы наконец обратитесь!.. Уж сколько времени я грешу – и все для вашего спасения, неблагодарный!

Д о н П а б л о. Вы знаете, как я признателен вам за всю вашу доброту, но пожертвуйте ради меня еще одним. Попросите отца Бартоломе подобру-поздорову убраться вон.

Д о н ь я У р р а к а. Нет, он был духовником моего мужа, пока тот не уехал в Новый Свет. Дону Хосе всегда так помогали его советы!

Д о н П а б л о. А, провались он совсем! Потому-то и нельзя его на порог пускать. Что же это такое? Из-за меня вы бросили мужа, а теперь не можете расстаться с этим чортовым духовником?

Д о н ь я У р р а к а. Ах, не ругайтесь, Пабло, умоляю вас… В великопостную среду!

Д о н П а б л о. От вашего сумасбродства даже статуи церковные ругаться начнут. Итак, в последний раз – позвольте мне доказать вам, как я люблю вас.

Д о н ь я У р р а к а. Завтра, завтра!

Д о н П а б л о. А завтра я на дежурстве, убей меня бог!

Д о н ь я У р р а к а. Пабло, дорогой, если уж вам не терпится, то хоть ругайтесь иначе. Что бы стоило вам сказать: «У, сатана проклятый!» или, например: «Клянусь трубкой», - знаете, как ругаются военные, когда сердятся?

Д о н П а б л о. Прощайте!

Д о н ь я У р р а к а. Прощайте, душа моя!

Д о н П а б л о. Уррака!

Д о н ь я У р р а к а. Что такое? Чему вы смеетесь?

Д о н П а б л о. Вы назвали меня своей душой?

Д о н ь я У р р а к а. Да, милый. Ну, и что же?..

Д о н П а б л о. Ведь сегодня великопостная среда.

Д о н ь я У р р а к а. Жестокий! Как вы можете смеяться над такими вещами! Я употребила это слово не в земном его смысле.

Д о н П а б л о. Так подарите же мне на прощанье поцелуй вполне небесный, так сказать, херувимский…

Д о н ь я У р р а к а (целует его). Не кощунствуй!

Д о н П а б л о. Прощай, сердечный друг! Значит, в пятницу утром.

Д о н ь я У р р а к а. В пятницу?.. Но ведь это…

Д о н П а б л о. Э, клянусь телом христовым¹!.. Пятница – это же день Венеры. Итак, в пятницу. Прощай! (Уходит.)

Д о н ь я У р р а к а (одна). Как жаль! Такой прекрасный человек, с таким добрым сердцем и такой безбожник, сущий язычник! Рано или поздно, а его надо обратить в истинную веру. Грешно отдавать такую душу в лапы дьявола.

Б р а т Б а р т о л о м е. Иисусе, Мария! Что я слышу?

Д о н ь я У р р а к а. Как!.. Я… Это вы?.. Что вы могли слышать?.. Разве я пела?

Б р а т Б а р т о л о м е. Глазам и ушам своим не верю! Как, дочь моя, и это – вы? Я надеялся застать вас за молитвой или по крайней мере за душеполезным чтением, и что е я вижу: в руках у вас гитара, а на устах богопротивные песни!

Д о н ь я У р р а к а. Ах, отец мой! Если бы вы знали!..

Б р а т Б а р т о л о м е. Какой лукавый демон…

Д о н ь я У р р а к а. Так, отец мой, вот уж истинно: лукавый попутал! Я хотела вынести гитару из комнаты… нечаянно перебрала две-три струны… а лукавый ту как тут… Как на грех, застрял у меня в голове один ненавистный напев, я по рассеянности и начни его подбирать… затем…

Б р а т Б а р т о л о м е. Затем?

Д о н ь я У р р а к а. Затем… не знаю, как это случилось… я громко запела.

Б р а т Б а р т о л о м е. Да, дитя мое, никто, как лукавый, нашептал вам эту богохульную песню… Возблагодарите же вашего ангела-хранителя, во-время пославшего меня, чтобы не дать вам совершить еще и другой грех…

Д о н ь я У р р а к а. Слава тебе, господи!.. Что же вы не сядете, отец мой? В вашем возрасте пройти пешком от Монастыря святого духа до Приморской улицы – ой, как утомительно!

Б р а т Б а р т о л о м е. Благодарение божественному спасителю нашему, я еще не настолько слаб, дитя мое, чтобы не держаться на ногах. В сорок девять лет хоронить рано.

Д о н ь я У р р а к а. Я потому так сказала… что вы сегодня, по-моему, плохо выглядите.

Б р а т Б а р т о л о м е. Плохо выгляжу?.. Нет, мне этого не кажется… (Смотрится в зеркало.) У вашего зеркала зеленоватый оттенок… Нет, я чувствую себя превосходно… и я нарочно для вас, дитя мое, надел новую рясу.

Д о н ь я У р р а к а. Так садитесь, отведайте угощенья, что я для вас приготовила!

Б р а т Б а р т о л о м е. Охотно, дочь моя, ибо мало вкусил я ныне пищи земной.

Д о н ь я У р р а к а. Боюсь, как бы строгий пост не повредил вашему здоровью.

Б р а т Б а р т о л о м е. Ничего не поделаешь!.. Налейте-ка мне еще стаканчик мараскину… Ваш мараскин куда лучше того, что мне дала донья Мария де Хесус.

Д о н ь я У р р а к а. Еще бы! Это такая скареда, что она и сорока реалов не истратит на подарок друзьям.

Б р а т Б а р т о л о м е. Осторожней, дочь моя! Не осуждай ближнего своего… Правда, за целый год она расщедрилась всего лишь на одно распятие из слоновой кости, желтое-прежелтое, да на весьма неважный мараскин. Ведь знает же она, что лучше совсем не делать подарков, чем дарить всякую дрянь.

Д о н ь я У р р а к а. Истинная правда… Кстати, вам передали корзинку бордосского?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да, дитя мое. Благодарствую, только в следующий раз, когда будете посылать мне в обитель вино, упакуйте его не в корзинку, а, скажем, в ящик из-под книг… словом, как-нибудь иначе.

Д о н ь я У р р а к а. А что?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да так… Я приберегал его на ночные бдения для поддержания слабой плоти моей… а настоятель заметил корзину… Разумеется, пришлось его попотчевать… Братия тоже пожелала вкусить понемножку… И теперь у меня ни капли.

Д о н ь я У р р а к а. Не печальтесь, досточтимый отец. Ужо пришлю вам еще корзиночку. Я так рада, что мое вино всем пришлось по вкусу.

Б р а т Б а р т о л о м е. Себя-то не обездольте… Сознаюсь, однакоже, что вино сие премного лучше прочих врачует грешную плоть мою… Будете вы сегодня исповедоваться?

Д о н ь я У р р а к а. Как хотите. Я желала бы до пятницы получить отпущение грехов.

Б р а т Б а р т о л о м е. Хорошо, пока я докончу завтрак, подумайте о грехах ваших, а затем покайтесь мне во всех прегрешениях, содеянных вами за эту неделю.

Д о н ь я У р р а к а. Да, отец мой.

Б р а т Б а р т о л о м е. Ну, так приступим. Преклоните колена – вот на эту подушку. Так. Поближе ко мне… поближе. Прекрасно! Достаточно ли мягка подушка для ваших коленок, дитя мое? Удобно ли вам?

Д о н ь я У р р а к а. О да! Мы можем начать, когда вам угодно.

Б р а т Б а р т о л о м е. Дайте мне вашу ручку… Сколько времени я вас не исповедовал?

Д о н ь я У р р а к а. Я думаю, отец мой, это было… в субботу.

Б р а т Б а р т о л о м е. Дайте мне вашу ручку… Сколько времени я вас не исповедовал?

Д о н ь я У р р а к а. Я, думаю, отец мой, это было… в субботу.

Б р а т Б а р т о л о м е. Так!

Д о н ь я У р р а к а. Я рассердилась на горничную за то, что она слабо меня зашнуровала.

Б р а т Б а р т о л о м е. Так!

Д о н ь я У р р а к а. Увидев в церкви солдата в красно-синем мундире, я отвлеклась и уже не внимала богослужению с подобающей набожностью.

Б р а т Б а р т о л о м е. Так!

Д о н ь я У р р а к а. Осуждала некоторых подруг моих.

Б р а т Б а р т о л о м е. Так!

Д о н ь я У р р а к а. Что же еще? Да, вот: я слишком привязана к моей болонке; может быть, истинной христианке это и не пристало?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да, уж это напрасно, совсем напрасно, дитя мое! Ваша собака так плохо воспитана, что не далее как позавчера укусила меня за ногу. До сих пор больно. Поборите привязанность вашу и дайте ей собственноручно сто ударов плеткой.

Д о н ь я У р р а к а. Ах, отец мой, пощадите бедняжку!

Б р а т Б а р т о л о м е. Ну, дайте пятьдесят!

Д о н ь я У р р а к а. Она просто не узнала вас.

Б р а т Б а р т о л о м е. Но она постоянно рвет мне рясу… Впрочем, и то сказать – неразумное животное… Не давайте ей три дня сахару, только и всего.

Д о н ь я У р р а к а. Бедная собачка!

Б р а т Б а р т о л о м е. Еще что?

Д о н ь я У р р а к а. Еще… Ах да, отец мой… Что, муха – постное?

Б р а т Б а р т о л о м е. Муха? То есть как?

Д о н ь я У р р а к а. Боюсь, что я ее нечаянно проглотила в шоколаде. Потом-то я спохватилась, но было уже поздно.

Б р а т Б а р т о л о м е. А какая муха? Тощая или жирная!

Д он ья У р р а к а. Совсем крошечная.

Б р а т Б а р т о л о м е. Ну, тогда – постное. Маленькие мухи, что родятся в воде, это – постное. Вот большие, что родятся в воздухе, те – скоромное… Но я боюсь, дитя мое, как бы вы не забыли иной грех – горше прежних.

Д о н ь я У р р а к а. Я, досточтимый отец?.. Но…

Б р а т Б а р т о л о м е. Что же вы мне не рассказываете?.. А?

Д о н ь я У р р а к а. О чем?

Б р а т Б а р т о л о м е. О доне Пабло?

Д о н ь я У р р а к а. О доне Пабло?.. Я?..

Б р а т Б а р т о л о м е. Да, совершили ли вы вновь с доном Пабло тот грех… о котором…

Д о н ь я У р р а к а. Но… я…

Б р а т Б а р т о л о м е. Ах, дитя мое, я вижу ясно, что это случилось!

Д о н ь я У р р а к а. Я… я не могла против него устоять… Я все время думала о страданиях святой великомученицы Агнессы… Но я не смогла, как святая Агнесса…

Б р а т Б а р т о л о м е. Думать – этого мало! Но чаете ли вы по крайней мере направить его на стезю истинную?

Д о н ь я У р р а к а. Пока еще не отчаиваюсь.

Б р а т Б а р т о л о м е. Надо смирять себя, дочь моя, надо смирять себя!..

Д о н ь я У р р а к а. О, я согласна на все епитимии, какие вы только захотите на меня возложить!

Б р а т Б а р т о л о м е. Прежде всего – не пускать на порог дона Пабло.

Д о н ь я У р р а к а. Ах, отец мой!.. Разве нет другого средства?.. Я уж давно собиралась принести в дар вашей церкви серебряные подсвечники, что вам прошлый раз так понравились.

Б р а т Б а р т о л о м е. Пресвятая богородица да вознаградит вас!.. Centuplum accipies…* Воистину, жертва – путь к смирению… но… все же…

Д о н ь я У р р а к а. Я их завтра же отошлю в обитель.

________________

*Сторицей воздастся. (Лат.)

Б р а т Б а р т о л о м е. Ну, хорошо… Подождем немножко… Но зато каждое утро читайте десять раз «Отче наш» и десять раз «Богородицу», и семь… нет… десять раз вечером и семь утром.

Д о н ь я У р р а к а. Хорошо, отец мой, ни одного дня не пропущу.

Б р а т Б а р т о л о м е. Погодите, дитя мое, мне нужно еще кое-что у вас спросить. В этом сильно заинтересованы церковь и государство, и я думаю, что вы можете спасти их от большой опасности.

Д о н ь я У р р а к а. Я? Иисусе, Мария! Да я на все пойду!

Б р а т Б а р т о л о м е. В городе ходит по рукам тайно отпечатанный памфлет…

Д о н ь я У р р а к а. Можно мне встать?.. Вы ведь кончили исповедь?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да, дитя мое.
Донья Уррака встает.
Ходит по руками памфлет под заглавием «Откройте глаза»… Что это вы покраснели?

Д о н ь я У р р а к а. Я? Покраснела?.. Это занавеска отсвечивает.

Б р а т Б а р т о л о м е. Самое для нас главное – узнать, кто автор, и мы подозреваем… Что же вы смутились?..

Д о н ь я У р р а к а. Ничуть.

Б р а т Б а р т о л о м е. Мы подозреваем дона… дона Пабло.

Д о н ь я У р р а к а. Дона Пабло? Как же, станет он писать памфлеты! Плохо вы его знаете! Чтобы дон Пабло стал писать памфлеты? Да ему в жизнь свою не написать памфлета, клянусь вам! Прежде всего, он слишком верный слуга его величества, чтобы писать пасквили против его правительства.

Б р а т Б а р т о л о м е. А откуда вы знаете, что там говорится о правительстве государя нашего – короля?

Д о н ь я У р р а к а. Да вы сами только что сказали.

Б р а т Б а р т о л о м е. И словом не обмолвился.

Д о н ь я У р р а к а. Значит, я ошибся.

Б р а т Б а р т о л о м е. Но если бы автор был он, вы наверняка знали бы об этом?

Д о н ь я У р р а к а. Конечно.

Б р а т Б а р т о л о м е. И вы настолько правдивы, что этого бы от меня не скрыли?..

Д о н ь я У р р а к а. Да. Будь тут хоть капля истины, вы бы уже все знали.

Б р а т Б а р т о л о м е. Расположение, коим пользуется у его величества семья дона Пабло, не дает нам права арестовать его без явных улик, как мы поступили бы со всяким другим.

Д о н ь я У р р а к а. Но какие у вас основания приписывать именно ему этот памфлет?

Б р а т Б а р т о л о м е. Как вам сказать… Известная связь между тем, что я слышал от вас о его религиозных убеждениях, и некоторыми фразами, на которые я наткнулся в этом его сочинении.

Д о н ь я У р р а к а. Так других улик у вас нет?

Б р а т Б а р т о л о м е. Никаких.

Д о н ь я У р р а к а. Дон Пабло так любит своего короля, что никогда не напишет на него пасквиля. Он не очень набожен, это верно, но обряды соблюдает исправно. Каждый год непременно причащается вместе с другими офицерами своего полка и свободомыслием не хвастается.

Б р а т Б а р т о л о м е. В таком случае я ошибся. Очень вам благодарен за сообщение. Все же, если еще что-нибудь узнаете об этом деле, не забудьте сказать мне. А пока продолжайте склонять его к покаянию.

Д о н ь я У р р а к а. Проложу все усилия, клянусь вам!

Б р а т Б а р т о л о м е. Теперь о другом. Помните, вы мне прислали несколько коробок надушенных сигар? Не найдется ил у вас хоть одной? Я бы с удовольствием закурил.

Д о н ь я У р р а к а. А разве у вас не осталось?

Б р а т Б а р т о л о м е. Увы, дитя мое, все до одной выкурил!

Д о н ь я У р р а к а. Что же вы мне раньше не сказали? Я бы вам еще коробку прислала. Вот вам мой сигарреро – курите, сколько хотите.

Б р а т Б а р т о л о м е. Да наградит ас господь за вашу доброту, дочь моя! Не отвергаю дара сего, ибо знаю, что вы скорей можете достать себе, нежели инок неимущий. (Закуривает сигару.) Что вы теперь читаете?

Д о н ь я У р р а к а. Я?.. Во-первых, молитвы читаю… Потом – Фому Кемпийского, Цветник святых, иногда – Араукану.

Б р а т Б а р т о л о м е. Цветник святых!.. Сколь прискорбно, что в наше греховное время ни одно святое имя не украсит этой книги!

Д о н ь я У р р а к а. Я-то знаю одно имя, которое должно непременно попасть в Цветник!

Б р а т Б а р т о л о м е. Не говорите. За добро, сотворенное мною в сем бренном мире, сторицей воздастся мне в мире ином.

Д о н ь я У р р а к а. Аминь!

Б р а т Б а р т о л о м е. Ну, мне пора, дочь моя. Да хранит вас господь, дитя мое!

Д о н ь я У р р а к а. И вас также, отец мой!

Б р а т Б а р т о л о м е. Ах да, чуть было не забыл… У меня есть четки – благословение его святейшества папы, я хочу их вам подарить. (Вынимает из кармана разные вещи.) Это мой сигарреро, это пузырек со святой водой, это…

Д о н ь я У р р а к а. А это что такое?

Б р а т Б а р т о л о м е. Это донья Бел… Погодите, сейчас вспомню. Ну, словом, одна дама попросила меня выбросить этот портрет в море.

Д о н ь я У р р а к а. В море?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да. Раскаяние охватило ее, и она рассталась с тем, кто несколько дней назад подарил ей этот портрет. Отдайте мне его.

Д о н ь я У р р а к а. Мне хочется открыть медальон.

Б р а т Б а р т о л о м е. Не надо, отдайте! Ай, сломали! (Как бы нечаянно открывает крышку и роняет портрет.)

Д о н ь я У р р а к а (поднимает портрет). Ах! Иисусе, Мария!

Б р а т Б а р т о л о м е. Что с вами, дитя мое?

Д о н ь я У р р а к а. Изменник, он подарил ей свой портрет!

Б р а т Б а р т о л о м е. Да отдайте же мне его!

Д о н ь я У р р а к а (не отдает). Нет, не отдам!.. Негодяй, мерзавец, так ты обманывать меня?

Б р а т Б а р т о л о м е. Что такое?

Д о н ь я У р р а к а (не отдает портрета). И я могла довериться этому предателю!

Б р а т Б а р т о л о м е. Изменивший богу может ил не изменить женщине?

Д о н ь я У р р а к а. Донья Белиса!

Б р а т Б а р т о л о м е. Не я ее назвал.

Д о н ь я У р р а к а. Променять меня на донью Белису!

Б р а т Б а р т о л о м е. И ради этого-то вероломного вы жертвуете вечным своим спасением!

Д о н ь я У р р а к а. Жаль, что тебя здесь нет! Ты бы дорого мне заплатил…

Б р а т Б а р т о л о м е. Совращать добродетельных женщин – вот единственная его радость.

Д о н ь я У р р а к а. Пабло! Коварный Пабло! Когда же я смогу отомстить тебе?

Б р а т Б а р т о л о м е. Да ведь вы только что с таким жаром его защищали!

Д о н ь я У р р а к а. Защищала? Этот подлец способен на любое преступление.

Б р а т Б а р т о л о м е. Потому-то я и заподозрил в нем автора памфлета.

Д о н ь я У р р а к а. Ага!

Б р а т Б а р т о л о м е. Но раз это не он…

Д о н ь я У р р а к а (в сторону). Я могу отомстить ему!

Б р а т Б а р т о л о м е. О, если б это был он…

Д о н ь я У р р а к а (в сторону). Смерть моя!..

Б р а т Б а р т о л о м е. Вы бы…

Д о н ь я У р р а к а. Да, отец мой, это он!

Б р а т Б а р т о л о м е. Дон Пабло?

Д о н ь я У р р а к а. Да, изменник Пабло.

Б р а т Б а р т о л о м е. Дитя мое, гнев лишает вас рассудка, вы сами не знаете, что говорите. Только что сказали…

Д о н ь я У р р а к а. Я готова поклясться на евангелии, что автор этой богомерзкой книги – дон Пабло.

Б р а т Б а р т о л о м е. Вы уверены?

Д о н ь я У р р а к а. Клянусь. Он хочет поднять Испанию, убить короля и насильно сделать всех испанцев гугенотами.

Б р а т Б а р т о л о м е. Положим, они сами этого хотят… Но вы говорите правду?

Д о н ь я У р р а к а. Да лишит меня господь царства небесного, если до Пабло, предатель дон Пабло, не автор гнусного памфлета!

Б р а т Б а р т о л о м е. Верю, верю. Прощайте, дитя мое. Возблагодарите господа всем сердцем вашим за неизреченную милость его, яко показала вам порок во всей его скверне. Вы спасены. Будете теперь знать, как доверяться этим военным, бросающим вас ради первой встречной… которая…

Д о н ь я У р р а к а. Прощайте, отец мой.

Б р а т Б а р т о л о м е. Да хранит вас господь и святая дева. (Уходит.)

Д о н ь я У р р а к а (одна). Чудовище! Изменить мне с доньей Белисой! Донья Белиса! Старая дура! Пучеглазая! Черномазая! И меня променять на эту уродину, на эту чумазую цыганку? Нет, дон Пабло! Поплатишься ты мне за измену! С какой радостью я буду глядеть, как ты пойдешь в бенедиктинском вретище… на ауто-да-фе… Дурочка! Ведь так и заплакать недолго… Нет, я не хочу твоей смерти… Я хочу. Чтоб тебя упрятали в глубокое… сырое подземелье… Нет, и этого не надо… Я хотела бы на твоих глазах схватить донью Белису за руки и нанести ей кинжалом сто ран. Как приятно было бы смотреть на твои страданья!.. Воображаю, как бы ты мучился, видя, что я собственными руками терзаю твою возлюбленную! О, такая месть получше всякого ауто-да-фе!.. ведь я же не хочу твоей смерти… Но что я наделала?.. Может быть, месть моя чересчур жестока?.. Я выдала его тайну… А разве он не предал моей наинежнейшей любви?.. Но брат Бартоломе – ревностный член священной инквизиции… он преисполнен рвения… он, конечно, выдаст его… Его поведут на казнь, сожгут на костре… И я – всему виной… Скажут еще, будто я потому выдала его, что сама недостаточно красива, чтобы его удержать… О Белиса, Белиса! Ты – мой единственный враг! Заплатишь ты мне за него!.. Пабло, я не хочу твоей смерти!.. Нет, не хочу!.. Я спасу тебя… Он покинет родину и уедет далеко, далеко… оставит Белису, свою любовь… он будет очень несчастен… он поймет, до чего доводит… Но Белиса… О, ей я отомщу!.. Лаурета, бумаги, чернил, да вели берейтору приготовиться! (Уходит.)

Д о н П а б л о (сидит одни за небольшим столом). Подлецы! Раз теперь пост, значит, я должен, по-вашему, и за предсмертным обедом жевать постное? Треску они дают жесткую, как пятьсот чертей.

Д о н ь я У р р а к а (холодно). Дон Пабло! Говорят, вы приговорены к смертной казни?

Д о н П а б л о. Невзирая на пост.

Д о н ь я У р р а к а. Но вы еще могли бы спастись.

Д о н П а б л о. Выдав сообщника, с которым я писал? Ни за что!

Д о н ь я У р р а к а. Нет. Если вы откажетесь от неверия, всенародно покаетесь… и затворитесь в монастыре… тогда я испрошу для вас помилование.

Д о н П а б л о. Всенародно покаяться?.. Затвориться в монастыре?.. Только и всего? Чорт подери, а? Всепокорнейше целую ручки моей инфанты. Уж лучше пусть виселица, чем монастырь.

Д о н ь я У р р а к а. Нечестивый упрямец! Опомнись – тебе уготовано место в аду!

Д о н П а б л о. Да брось ты свои проповеди! Послушай, милый друг, завтра меня повесят. Зато сегодняшний день – мой! Воспользуемся случаем и оставшееся время проведем как можно веселее.

Д о н ь я У р р а к а. Легче мне разжечь огонь твоего костра, язычник!

Д о н П а б л о. Ого-го! Хорошенький тон! Вы что, с ума спятили, Уррака? Или и впрямь сюда можно проникнуть, только превратившись в злого и жестокого инквизитора?

Д о н ь я У р р а к а. Выбирайте, сударь! Повторяю: если выполните мои условия – жизнь; если нет – смерть.

Д о н П а б л о. «Сударь»? Час от часу не легче! Помилуйте, что с вами?

Д о н ь я У р р а к а. Я знаю, что вам остался один день жизни. И как ваш старый друг… как та, что была раньше вашим другом… мне радостно будет видеть ваше раскаяние.

Д о н П а б л о. Стало быть, я здорово подурнел в тюрьме, раз вы со мной так обращаетесь?

Д о н ь я У р р а к а. Заклинаю вас, сударь, прекратите неуместные шутки! Покайтесь, умоляю вас!

Д о н П а б л о. А, не было печали – черти накачали! Скоро вы кончите? Ваш тон мне порядком надоел. У вас приступ набожности. А у меня припадок любви. Бросьте же ваши покаяния и монастыри…

Д о н ь я У р р а к а. Дон Пабло, я ненавижу тебя! Но заклинаю: покайся!

Д о н П а б л о. Ты? Ненавидишь? Меня?

Д о н ь я У р р а к а. Да, предатель! Но как ни гнусна твоя измена, я не хочу твоей смерти.

Д о н П а б л о. Предатель! Измена! Что я безбожник – с этим я согласен, но за всю мою жизнь я никого не предал.

Д о н ь я У р р а к а. Ты никого не предал?

Д о н П а б л о. Никого. Я предполагаю, что меня выдал дон Аугустин, - он знал, кто автор памфлета. Он струсил и поспешил назвать соучастника, лишь бы на него не пало подозрение. И все-таки я ни за что его не оговорю.

Д о н ь я У р р а к а. Да, вы честны с мужчинами, но с женщинами…

Д о н П а б л о. С тех пор как я вас знаю, хотя бы раз изменил я вам?

Д о н ь я У р р а к а (насмешливо). О, ни разу!

Д о н П а б л о. Честное слово, ни разу!

Д о н ь я У р р а к а (так же). Смелей, смелей!

Д о н П а б л о. Что тут смешного?

Д о н ь я У р р а к а. Меня разбирает смех, как подумаю о муках, которые ты будешь терпеть в аду за ложные клятвы.

Д о н П а б л о. Странная ревность! Да я клянусь вам честью…

Д о н ь я У р р а к а. Молчи, презренный! Посмотри на этот портрет. Кому ты его подарил?

Д о н П а б л о. Уррака, сколько лет мы знакомы?..

Д о н ь я У р р а к а. Ага, попался, рыцарь чести!

Д о н П а б л о. Два года. В первый раз я встретился с вами, когда только что перешел из Сеговийской военной школы в карабинеры. Помните мой новенький мундир? Он вам тогда так понравился! А теперь посмотрите на портрет. В каком я здесь мундире?

Д о н ь я У р р а к а. Боже, в сеговийском!.. Дон Пабло! (Бросается в его объятия.)

Д о н П а б л о. Ха-ха-ха-ха! Старуха Белиса, которую я бросил ради тебя, решила тебя провести. Она зла, как все старые ведьмы. Этому портрету три года.

Д о н ь я У р р а к а. Прости меня, друг мой!.. Я злодейка… я достойна смерти… Убей меня!

Д о н П а б л о. Что ты! Мы еще крепче сдружились! Давай позабавимся, как в первый день нашей любви!

Д о н ь я У р р а к а. Несчастный, если бы ты знал, кто тебя выдал!.. Я!

Д о н П а б л о. Ты?

Д о н ь я У р р а к а. Да, я!.. От ревности… от злобы… я совсем с ума сошла…

Д о н П а б л о. Значит, сильна была любовь! Я бы никогда не подумал, что она так далеко зайдет. Ну, полно, встань, поцелуй меня!

Д о н ь я У р р а к а. Простишь ли ты меня?

Д о н П а б л о. Твоя любовь не выходит у меня из головы. Чорт побери! Ну, и сильная же любовь!

Д о н ь я У р р а к а. Пабло, я – высокого роста, надень мое платье и беги.

Д о н П а б л о. Ну, так они повесят тебя, - с них все станется.

Д о н ь я У р р а к а. Иисусе, Мария!.. Что же нам делать?

Д о н П а б л о. Покоримся, радость моя. Мне осталось недолго – давай беситься напропалую!

Д о н ь я У р р а к а. Слушай! Сюда вот-вот должен притти брат Бартоломе. Это он вырвал у меня твою тайну.

Д о н П а б л о (с беспокойством). Чорт! Каким образом?

Д о н ь я У р р а к а. Он показал мне этот злополучный портрет. Он сейчас придет. У меня за подвязкой спрятан кинжал – убей его и надень его рясу.

Д о н П а б л о. Что?

Д о н ь я У р р а к а. Этот предатель – второй виновник твоей смерти.

Д о н П а б л о. Просто он хорошо знает ремесло инквизитора.

Д о н ь я У р р а к а (развязывает подвязку). Бери кинжал.

Д о н П а б л о. Какая прелестная ножка! Позволь поцеловать ее.

Д о н ь я У р р а к а. Держи кинжал, говорят тебе!

Д о н П а б л о. Фи! Бартоломе – дурак, но я не могу ради своего спасения убить человека.

Д о н ь я У р р а к а. Так отдай скорей кинжал.

Д о н П а б л о. Нет, я сам спрячу его на прежнее место.

Д о н ь я У р р а к а. Отдай… Вот брат Бартоломе!

Б р а т Б а р т о л о м е. С сокрушенным сердцем, но…

Д о н П а б л о. О, я знаю, вы честный человек! Но разве нет способа все уладить миром?

Б р а т Б а р т о л о м е. Донья Уррака должна была вам сообщить…

Д о н ь я У р р а к а. Изложите это сами, отец мой. С присущим вам красноречием. Присядьте. (Тюремщику, за сцену.) Оставьте фонарь у двери, его преподобие сейчас выйдет.

Б р а т Б а р т о л о м е. Возлюбленный брат мой, помыслите о тех мучениях, которые уготованы вам в мире ином, и, не колеблясь, возблагодарите трибунал за ту снисходительность, которую он жаждет выказать по отношению к вам. Он предлагает вам уйти в монастырь, и там вы спасете свою душу. Буде же проявите упорство…

Д о н ь я У р р а к а (убивает его). Так бьют быков²!

Б р а т Б а р т о л о м е. Ах! (Умирает.)

Д о н П а б л о. Боже милосердный!

Д о н ь я У р р а к а. Сними с него рясу, а то как бы она в крови не запачкалась… Бери шляпу, фонарь… Иди за мной. Скажи, на мне нет следов крови? Что же ты молчишь? Пабло, иди же! Мы покинем родину и никогда больше не будем ссориться… Иди же!