Рудольф Штайнер Апокалипсис Иоанна

Библиотечный № 104

Открытая лекция

Осенью настоящего года Нюрнберг может праздновать прекрасный столетний юбилей, ибо в 1808 г. этот город принял в свои стены одного из величайших немецких гениев, одного из тех немецких гениев, о которых нынче, правда, не очень много говорят, работы которого еще менее понимают, но который будет иметь, когда он наконец будет понят, очень большое значение для будущей человеческой духовной жизни. Его, конечно, трудно понять, и поэтому пройдет еще некоторое время, пока люди снова будут его постигать. Осенью 1808 г. Гегель был назначен Директором гимназии в Нюрнберге.

Гегель высказал одну мысль, которую мы, быть может, именно сегодня смеем поставить в виде руководящего изречения в самом начале наших рассмотрений. Он сказал: «Глубочайшая мысль связана с образом Христа, историческим и внешним. И великое в христианской религии заключается в том, что каждая степень сознания может ее понять в ее внешности и ее историчности, но что одновременно она побуждает к глубочайшим работам в жизни духа, к глубочайшему проникновению. Для каждой ступени образования христианская религия понятна и в то же время она является побудительной силой для глубочайшей мудрости». Это слова Гегеля — немецкого философа.

Что христианская религия, что проповедь Евангелия понятна для каждой ступени сознания, это показал нам период времени, который исчисляется уже почти тысячелетиями. Что она побуждает к глубочайшим мыслям, к глубочайшему проникновению в учения мудрости человечества вообще — показать это будет одной из задач теософского духовного течения, духоведения, когда оно будет охвачено в правильном смысле, в его самых внутренних импульсах и станет господином человеческой жизни. Сегодняшнее рассмотрение было бы ошибочно понято, если бы кто–нибудь подумал, что теософия, или духоведение, в каком бы то ни было отношении является новой религией, хочет установить какое бы то ни было новое религиозное исповедание на место старого. Можно бы сказать даже, во избежание ложного понимания: если когда–нибудь теософия будет правильно понята, тогда станет ясно, что теософия как таковая, хотя и является крепчайшей, вернейшей опорой религиозной жизни, но сама по себе она не религия и поэтому никогда не будет противоречить какой бы то ни было религии. Ведь это нечто совершенно иное, что она может стать орудием для объяснения глубочайших мудростей и истин, а также самых серьезных и жизненных тайн религии и привести к пониманию их.

Но есть еще один вопрос, который мы должны уяснить себе для того, чтобы правильно понять отношение теософии к религиозным документам. Спросим себя: кто лучше толкует геометрию Евклида — тот ли, кто может дословно перевести содержание книги и хочет его объяснить без того, чтобы сперва проникнуть в смысл геометрии, или же тот, кто сперва понимал геометрию и поэтому умеет найти ее и в этой книге? Представим себе отношение чистого филолога к книге геометрии Евклида, такого, который бы ровно ничего не смыслил в геометрии, сколько неправильностей получилось бы из этого, если бы он вздумал открывать смысл этой книги! Так поступали многие в отношении религиозных документов, даже те, которые, казалось бы, были призваны испытать и понять их истинный смысл. Они взялись за эти документы без того, чтобы сперва независимо от них познать что–либо о том, что можно знать о сверхчувственном. Таким образом, мы имеем в настоящее время очень тщательные объяснения религиозных документов, дающие сводку всей истории тех времен, например, о том, как именно возникли эти документы, но эти толкования вполне уподобляются объяснениям геометрии Евклида лицом, в геометрии несведущем. Религия — и на этом мы настаиваем — есть нечто, что можно приобрести лишь тогда, когда ее рассматривают с помощью показаний, полученных теософским путем, хотя теософия может быть лишь орудием религиозной жизни, но никогда сама не может стать религией. Религия лучше всего характеризуется содержанием человеческого сердца, человеческого настроения души, той суммы ощущений и чувств, посредством которых человек воссылает лучшее, что он имеет в смысле чувствительности своей души, к сверхчувственным существам и силам. От огня этого душевного настроения, от силы этих ощущений, от рода этих чувств зависит характер религии человека, так же, как от горячего биения сердца в нашей груди, от чувства к красоте зависит то, как человек подходит к художественной картине. Содержанием религиозной жизни является, конечно, то, что мы называем духовным, сверхчувственным миром. Но совершенно так же, как эстетическо–художественное ощущение является чем–то совсем иным, чем–то, что мы называем духовным постижением внутренних художественных законов, — хотя духовное постижение их повысит восприятие искусства, — так же и та мудрость, та наука, которая вводит в духовные миры, и сама религия являются совершенно различными вещами. Эта наука делает религиозные ощущение и чувство более серьезными, более достойными, усилит и расширит их, но сама стать религией она не хочет, когда она правильно понята, хотя она и может привести к религии.

Если вы хотите теперь с этой духоведческой точки зрения понять силу и значение, смысл и дух христианского религиозного благовестия, то мы должны широко рассмотреть духовную жизнь, глубоко проникнуть в нее. Мы должны бросить взгляд на времена отдаленнейшего прошлого, другими словами, мы должны вернуться к дорелигиозным временам человечества, должны попытаться рассмотреть возникновение религии. Имеется ли в человечестве дорелигиозное время? Да, было некогда такое время на Земле, когда не существовало религии; духовная наука обязана тоже утвердительно ответить на такой вопрос, хотя и в совершенно ином смысле, чем это делает материалистическая культурная мудрость. Что означает религия для Человечества? Религия была и еще долго будет для Человечества тем, что выражает уже самое это слово. Слово «религия» означает соединение человека с его божественным, с духовным миром. И, по существу, религиозными временами являются такие, когда человек тосковал по соединению с божественным и стремился к этому, — безразлично, происходило ли это из какого–либо источника познания, или из известного ощущения, или потому, что он чувствовал, что его воля только тогда может быть сильной, когда она пронизана божественной силой. Такие времена, когда человек, так сказать, больше в самом себе предчувствовал, чем знал что–либо внешнее, больше предчувствовал духовный мир, нежели видел его, нежели имел его в своем окружении. Это были религиозные времена нашей Земли. А до этих времен были другие, когда человек не нуждался в таком предчувствующем единении с духовно–сверхчувственным миром, по которому он тосковал; не нуждался потому, что об этом сверхчувственном, духовном мире он знал, как человек нынешнего времени знает о чувственных вещах. Нужно ли человеку свидетельство о том, что существуют камни, деревья, животные? Нуждается ли он в каком–либо документе, в каком–либо учении, которые бы свидетельствовали или давали бы ему предчувствовать существование камней, растений, животных? Нет, потому что он видит их всюду вокруг себя и поэтому не нуждается в такой религии чувственного. Представим себе человека, который бы жил в совершенно иных мирах, с совершенно иными органами чувств, органами восприятия, который бы не видел камней, растений, животных, потому что для него они были бы невидимыми; представим себе, что такому человеку была бы дана весть, посредством писания или иначе, о камнях, растениях, животных — чем бы явилось для него то, что для вас является лицезрением, опытом, непосредственным знанием, чем бы это было для него? Религией — вот чем было бы это для такого человека. Если бы в какой–либо книге стояло: существуют камни, растения, животные, — то это явилось бы религией для такого человека, так как он этого никогда не видел.

Было время для людей, когда они еще жили среди тех духовных существ и фактов, о которых им возвещают ныне религии и учения мудрости.

Все это должно было быть сказано лишь для того, чтобы показать вам, как вы можете дойти до мысли о том, что нынешнее состояние сознания развилось из прадревнего иного состояния сознания, при котором человек не находился в непосредственном контакте с чувственными предметами в нынешнем смысле, зато находился в сношении с духовными фактами и существами. Тогда человек не видел физического образа другого человека, которого, впрочем, тогда в нынешней форме и не было вовсе. Когда к нему приближалось другое существо, в его душе возникало нечто вроде сновидческого образа. Смотря по его форме и окраске, этот образ показывал, было ли приближающееся существо настроено дружески или враждебно к нему. Такое сознание воспринимало духовные факты и тем самым духовный мир вообще истинно, правдиво. Так же, как человек теперь находится в общении с плотскими существами, так жил он в то время, когда он мог взирать сам на себя и был самому себе и душою, и духом среди духовных существ; они были для него наглядными. Он был дух среди духов. Хотя он обладал лишь своего рода сонным сознанием, все же образы, которые в нем вставали, находились в живой связи с его окружением. Это было древнее время, когда человек жил еще в духовном мире, из которого он позднее спустился для того, чтобы получить чувственную плоть для соответствующего ему нынешнего сознания. Животные уже присутствовали в качестве физических существ, когда человек воспринимал еще в духовных областях. Человек тогда жил среди духовных существ, и так же, как вы сейчас не нуждаетесь ни в каких свидетельствах для того, чтобы быть убежденными в существовании камней, растений и животных, так же мало нуждался в них человек в то далекое время для того, чтобы быть убежденным в существовании духовных существ. Он жил среди духов и Богов и поэтому не нуждался ни в какой религии. Это было безрелигиозное время. Затем человек спустился, прежняя форма сознания превратилась в нынешнюю, человек уже не видит больше витающими в пространстве краски и формы, а видит краски наложенными на поверхности чувственных вещей. В той же мере, как человек учился направлять свои внешние чувства на внешний вещественный мир, в той же мере этот внешний чувственный мир заволок, как вуаль, как великая Майя, духовный мир. И сквозь эту завесу человек должен был получить весть о духовном мире: религия стала необходимой. Но имеется также состояние между временем, предшествующим религиозному сознанию, и временем собственно религиозного сознания; есть такое промежуточное состояние. Из него возникли мифологии, сказания, повествования народов о духовных мирах.

К чему приводит первая ступень посвящения? Как она представляется человеческой душе? Не думайте, что это развитие заключается только в философских умозаключениях, в синтезировании понятий и уточнении их. Те понятия, которые человек имеет во внешнем чувственном мире, они изменяются в том человеке, который доразвился до восприятия духовного мира. Человек постигает уже не путем резко очерченных понятий, а посредством образов, имагинации. Ибо человек дорастает до духовной, миросозидающей работы. Такими определенно и твердо оконтуренными, какими мы их видим, являются именно только предметы чувственного мира. В миросозидающем процессе вы не увидите животного с твердыми контурами. Там у вас в основе имеется нечто вроде образа, из которого могут возникнуть различные внешние формы — расчлененная (сочлененная) в себе действительность. Надо строго придерживаться выражения Гете: «Все преходящее есть лишь подобие». Посвященный прежде всего учится познавать и понимать духовный мир в образах, учится таким образом восходить в духовный мир. Для этого его сознание должно быть более подвижно, чем то, которое нам служит для построения окружающего нас чувственного мира. Поэтому эту ступень развития называют имагинативным сознанием. Она вновь вводит человека в духовный мир, но уже не в сумеречном сознании. Это долженствующее быть достигнутым в результате посвящения сознание ясно и светло, как то, которым человек обладает при дневном сознании, как само это дневное сознание. Человек обогащается тем, что к дневному сознанию он дополнительно приобретает сознание духовного мира. И то, что посвященные таким образом переживали в духовных мирах, сообщения об этом находятся в древних документах Человечества, совершенно так же, как о низменной науке геометрии Человечество получило сообщение через Евклида. Мы узнаем, что находится в этих документах (летописях), когда мы обращаемся вновь к источнику: к прозрению посвященных.

Теперь, если мы сравним с изречением, означающим нечто весьма высокое для каждого последователя Ветхого Завета, то, что было установлено Христом, тогда нам словно молниеносно освещается весь прогресс, вызванный развитием христианства. «Прежде, нежели Авраам был, было “Я есмь”». Что это значит? До Авраама существовало «Я есмь». (Таков именно правильный перевод и интерпретация соответствующего места Евангелия). Это значит: проследите в обратном порядке все поколения и вы найдете нечто в самих себе, в вашей отдельной индивидуальности, что еще более вечно, нежели то, что течет через все родственные по крови поколения. Раньше, чем были предки, было «Я есмь», та Сущность, Которая внедряется в каждого человека, которую каждая человеческая душа может непосредственно чувствовать в самой себе. Не я и отец Авраам, не я и отец находящийся где–то во времени, а я и духовный Отец, не связанный ни с чем преходящим, мы — Едино есмы! Я и Отец — одно. В отдельном человеке находится Отец. Живет божественный принцип, что–то, что было, есть и будет.

Люди после того, как они в течение почти двух тысячелетий лишь начали ощущать силу этого мирового импульса, в дальнейшем полностью осознают, что означает этот скачок в развитии миссии Земли для человека. То, что можно было уловить, лишь поднявшись над отдельным бытием, над обособленным человеком, когда брали дух целого племени, — это было то, чего хотели достичь древние посвященные. Когда кто–либо в обычном мире слышал это, он говорил: «Это нечто преходящее, что начинается с рождением и прекращается со смертью». Но когда он был посвящен в тайну мистерии, тогда он видел то, что другой чуял и ощущал как то, что течет в крови следующих друг за другом поколений, но что есть настоящая сущность, тогда он видел родового духа. Лишь то, что постижимо только в духовном царстве, но не во внешней действительности — это он мог лицезреть. Он мог видеть Бога, струящегося в крови поколений. Духовно стоять лицом к лицу с этим Богом можно было только в мистериях.

Те, которые с полным пониманием, как интимные ученики, находились около Христа Иисуса, сознавали, что Существо духовно–божественной природы стояло перед ними в замкнутой телесно–человеческой личности для внешних органов чувств. Они ощущали Христа как первого, который в обособленном человеке имел в себе такого духа, которого вообще чувствовали в себе лишь сопринадлежные человеческие массы и которого раньше посвященные могли лицезреть только в духовном мире. Он был первенцем среди людей.

Все, что мы сегодня видели, это все надо понимать с точки зрения теософии. Лишь наброски мог я дать сегодня. Если на основании духоведения понимают то, что стоит за чувственным миром, тогда понимают также и то, что благовествуется в Евангелиях, что сообщается в Апокалипсисе. И чем дальше проникаешь, чем больше углубляешься в направлении сверхчувственных миров, тем больше глубин найдут в христианских документах, которые являются в возвышенном блеске, в более глубоком содержании правды, когда к ним подходят с обостренным духовным взором, каким его можно приобрести с помощью теософии. Истинно то, что самые простые души могут чуять, какие истины скрываются в христианстве. Однако не всегда сознание будет удовлетворяться чутьем; оно будет развиваться выше и захочет знать, познавать. Но и тогда, когда оно поднимется до высочайшей мудрости, в христианстве все еще будут иметься глубокие тайны. Оно дано для самых простых душ, но оно же дано и для наивысше развитой интеллектуальности. Посвященный переживает его вновь в образах. Поэтому наивное сознание может чуять, какие истины дремлют в нем; но человек требует познания, а не веры, но и тогда он найдет в христианстве удовлетворение. Он сможет найти в христианстве полное удовлетворяющее содержание, когда духоведение даст ему объяснение Евангелий. Поэтому духоведение заступит место даже наивысших древних философий. Оно будет свидетельствовать о приведенных вначале чудных словах Гегеля: «Глубочайшая мысль связана с образом Христа Иисуса, с историческим и внешним, и все уровни сознания — и в этом величие христианства — могут понять это христианство в его внешнем виде. Но одновременно христианство вызывает наиглубочайшую мудрость. Христианство существует для каждой ступени образования, но оно может удовлетворить и наивысшим требованиям».