Пятый вопрос: все ли поведение направлено на снижение напряжения?

Пятый вопрос:
все ли поведение направлено на снижение напряжения?

Другая группа исследований, противоречащих ортодоксальному бихевиоризму, – это уже описанные нами ранее при обсуждении вопроса о неизбежности неприятности диссонанса эксперименты, посвященные изучению феномена спонтанного чередования. В этих исследованиях было показано, что, даже если переполненная напряжением крыса могла снизить это напряжение, совершив в лабиринте поворот в определенную сторону, во время следующей попытки она с большей долей вероятности поворачивала в противоположную сторону (см. Dember, 1961). Оказывается, что описанная выше тенденция организма выдавать реакцию, ранее связанную со снижением напряжения, – это лишь средняя тенденция. Другими словами, в ряде проб организм проявит реакцию, связанную с уменьшением напряжения, большее количество раз, чем другие реакции. Но если мы посмотрим на последовательность реакций, данных в течение ряда попыток, мы заметим также и тенденцию проявлять другие реакции, хотя это и означает, что снижение напряжения будет происходить не так часто, как это позволяют внешние условия. На основе таких результатов можно представить, что отнюдь не все поведение служит целям снижения напряжения.

Последняя группа противоречащих ортодоксальному бихевиоризму исследований (например, Freeman, 1933, 1938, 1940; Yerkes and Dodson, 1908) оспаривает вывод о том, что чем больше выражено состояние напряжения, тем быстрее и точнее произойдет научение, при котором проявление новой реакции обеспечивает состояние снижения напряжения. Эти эксперименты включали задания и условия более сложные, чем общеизвестный элементарный Т-образный лабиринт. Был получен ошеломляющий результат, заключающийся в том, что для сложных заданий научения существует уровень напряжения, выше которого научение становится неточным и неэффективным. Другими словами, когда задание сложное, умеренно выраженные состояния напряжения приводят к более успешному научению, чем интенсивно выраженные, даже несмотря на то, что научение подразумевает проявление реакции, приводящей к снижению напряжения. Можно представить, что описанная выше стройная взаимосвязь между тем, насколько сильное напряжение редуцируется, и скоростью научения, присутствует лишь в ситуациях элементарного научения.

Хотя эти противоречащие исследования только начали появляться, бихевиористы попытались укрепить свои позиции в том, что касается необходимости снижения напряжения для возникновения научения. Они посчитали скрытое научение непонятной аномалией и чем-то, что едва ли можно назвать научением. Бихевиористы утверждали, что незачем пересматривать такие обоснованные выводы из-за какой-то горсточки экспериментов, значение которых, по общему мнению, совершенно неясно. Обозначив сделанные в этих немногочисленных исследованиях открытия "скрытым научением", бихевиористы смогли отложить их в сторону от основной массы исследований процесса научения и забыть о них. Что касается спонтанного чередования, бихевиористы использовали формулировку, которая делала эти открытия совместимыми с акцентом на снижении напряжения (например, Montgomery, 1954). Объяснение заключалось в том, что наряду с обычно рассматриваемыми потребностями биологического выживания есть еще и потребность в исследовании или манипулировании. Эта манипулятивно-исследовательская потребность может, как и другие, оказывать влияние на уровень напряжения организма. Тогда спонтанное чередование – это для крысы лучшая стратегия поведения, поскольку она позволяет добиться всеобщего снижения напряжения посредством удовлетворения не только биологических потребностей выживания, усиленных в результате действий экспериментатора, но также и потребности в исследовании. Результатом такого объяснения является то, что можно продолжать считать, что любое научение происходит в условиях снижения напряжения. И наконец, бихевиористы попытались объяснить результаты исследований, использующих более сложные задания научения. Они предположили, что очень сильное напряжение в таких ситуациях делает организм не способным находить всю необходимую для научения информацию, поскольку он стремится отыскать средства для снижения напряжения. Здесь допускается, что организм способен допускать ошибки, но тем не менее все его поведение будет, как считается, нацелено на снижение напряжения.

Несмотря на такое остроумное и смелое толкование результатов противоречащих исследований, скоро стало очевидно, что теория бихевиоризма неадекватна. Противоречащие исследования превратились из тоненького ручейка в мощный поток, и в течение некоторого времени казалось, что такие исследования проводятся просто ради удовольствия продемонстрировать еще раз неадекватность бихевиористской теории. Когда подобных работ стало слишком много, стало очевидным лежащее в их основе единство смысла. Не для всякого научения необходимо снижение напряжения. Не все поведение служит снижению напряжения. Озвучив в блестящей речи эти выводы, Харлоу (Harlow, 1953) высказал то, что стало современной точкой зрения. Он (Harlow, 1953) начинает с логических аргументов, направленных против теории бихевиоризма:

"Существуют логические причины того, что теория научения, основанная на побуждении снизить напряжение, с ее акцентом на внутренней, связанной с психологическим состоянием мотивацией, совершенно неприемлема в качестве мотивационной теории научения. Внутренние побуждения цикличны и действуют, естественно, на каком-то эффективном уровне интенсивности в течение лишь коротких периодов бодрствования в жизни любого организма. Классический физиологически определяемый драйв голода прекращается почти сразу, как заглатывается что-нибудь съедобное или несъедобное. Это, насколько нам известно, единственный случай, когда одиночный акт глотания может означать нечто важное. Очевидно, что кратковременность действия состояний внутренних побуждений предоставляет минимум возможностей для их возникновения и максимум – для исчезновения. Человек (по крайней мере, на территории Соединенных Штатов) может жить целыми днями и даже годами, не испытывая настоящего голода или жажды".

Харлоу полагает, что ситуация сильного напряжения недостаточно часто встречается в жизни большинства людей, поэтому ее нельзя принимать за основу построения мотивационной теории научения. Человеку требуется не так много времени, чтобы снизить состояние высокого напряжения. Большинство эмпирических доказательств, поддерживающих эту точку зрения, вышло из лаборатории Харлоу (Harlow, 1950; Harlow, Harlow & Meyer, 1950), где проводились исследования манипулятивного поведения приматов. Стало очевидно, что приматы очень интересуются головоломками, которыми они могут манипулировать, и научаются решать эти головоломки при отсутствии побуждения снизить биологическое напряжение. На самом деле, когда за решение уже однажды решенной головоломки стали вознаграждать пищей, увеличилось число ошибок при совершении попыток разрешить задачу. В другом впечатляющем исследовании, важнейшие результаты которого представлены на рисунке 5.3, Батлер и Александер (Butler and Alexander, 1955) обнаружили, что обезьяны научаются открывать дверь своей непрозрачной алюминиевой клетки, просто чтобы получить возможность наблюдать за жизнью лаборатории и группы обезьян. Как можно увидеть по рисунку 5.3, едва ли обезьяны теряли интерес к наблюдениям за лабораторией, хотя вполне возможно, что это повышало, а не понижало уровень их напряжения.



Рисунок 5.3
Средняя продолжительность реакций
и среднее количество реакций как функция дней

Сост. по: Батлер Р.А., Александер X.М. Ежедневные паттерны зрительного исследовательского поведения у обезьян // J. Comp. Physiol. Psychol., 1955.

Подводя итог этим исследованиям, Харлоу (1953) говорит:

"Наблюдения за обезьянами и эксперименты на них убедили нас, что существует одинаковое количество доказательств как в пользу того, что сильный драйв замедляет научение, так и в пользу того, что он способствует научению. У докладчика было ощущение, что более эффективно обезьяны обучались, если им давали пищу перед выполнением заданий, и поэтому докладчик обычно кормил своих испытуемых перед началом эксперимента. У макак-резус огромные защечные мешки, и поэтому многие испытуемые начинали процесс обучения с богатого запасом подкрепления в ротовой полости. Когда обезьяна выдавала правильную реакцию, она добавляла изюминку к хранилищу в своем рту и проглатывала небольшое количество ранее пережеванной пищи. Вслед за неправильной реакцией обезьяна также заглатывала немного из запасенной пищи. Таким образом, как правильные, так и неправильные реакции приводили в результате к тому, что в теории S-R считается снижением побуждения. Очевидно, что при таких условиях обезьяны просто не могли ничему научиться, но настоящий оратор начал очень скептически относиться к данной гипотезе, когда его обезьяны упорно продолжали учиться, учиться быстро, учиться решать очень сложные задания. Так как пища была постоянно доступна обезьяне, находясь в ее рту, объяснение на основе дифференцированного частичного предвосхищения целевых реакций не представляется подходящим. Можно подумать, что Бог, создавая мартышек-резус, просто не знал о теории научением при снижении побуждения или же позволил этим мартышкам постепенно развиваться".

Очевидно, что Харлоу вовсе не полагает, что макаки-резус – это единственное исключение из правила научения, опосредованного снижением напряжения. На самом деле он продолжает свою речь, приводя доказательства, сходные с упомянутыми выше, которые относятся и к другим приматам, включая человека, и даже к грызунам. Одно из наиболее удивительных исследований, которое он упоминает, – это работа Шеффилда и Роби (Sheffield and Roby, 1950), в которой было продемонстрировано научение у крыс, произошедшее без снижения биологического побуждения. Голодные крысы научились выбирать ту сторону в перекладине Т-образного лабиринта, которая вела к воде, подслащенной сахарином, непитательным веществом, и предпочитали это направление стороне, ведущей к простой воде. Основные результаты этого исследования представлены на рисунке 5.4, который показывает, что со временем крысы стали чаще предпочитать раствор сахарина, они бежали быстрее и пили больше. Харлоу (1953) заключает:

"С определенностью можно заявить, что вне зависимости от того, какие взаимосвязи будут обнаружены у других животных, нет данных, говорящих о том, что выраженность состояния побуждения и предположительно связанная с ней степень редуцирования побуждения положительно взаимосвязаны с эффективностью научения приматов".

Сост. по: Шеффилд Ф.Д., Роби Т.Б. Вознаграждающая ценность непитательного сладкого вкуса // J. Comp. Physiol. Psychol., 1955.

По сути дела, нет оснований полагать, что данные, полученные на грызунах, будут существенно отличаться от результатов экспериментов с обезьянами, шимпанзе и человеком.

Если такое поведение, включенное в процесс научения, в какой-то степени не зависит от снижения напряжения, мы можем заключить, что не вся жизнедеятельность ставит его своей целью.

И действительно, Харлоу идет еще дальше, предполагая, что некоторое поведение в ситуациях научения приводит скорее к повышению напряжения, чем к его снижению. Причем, если такой рост и не планируется, он по крайней мере допускается. Харлоу (1953) приводит некоторые свидетельства этому, исходя из проводимых в его лаборатории экспериментов, и также описывает один удивительный случай:

"Двадцать лет назад в зоопарке Вилас, в Мэдисоне, мы наблюдали за взрослым орангутангом, которому дали две деревянные болванки – одну с круглой дыркой, а другую с квадратной и две вставляющиеся детали – одну круглую, а другую квадратную. Только лишь интеллектуальное любопытство заставляло его работать над этими заданиями, нередко очень долго, чтобы найти решение – вставить круглый поршень в обе дыры. Орангутангу так и не удалось вставить квадратную втулку в круглую дыру, но, поскольку он скончался от прободения язвы через месяц после получения задания, можно сказать, что он умер, пытаясь это сделать. И позвольте мне сказать в защиту этого орангутанга, что он умер, работая над более сложной проблемой, чем те, над которыми трудятся большинство современных ученых".

Здесь высказывается предположение о том, что, если вы изучаете проблемы научения на заданиях достаточно сложных, чтобы они напоминали реальный жизненный опыт организмов (Т-образному лабиринту этого явно не хватает), вы получаете подтверждения тому, что каждый аспект поведения слишком мало связан с целью снижения напряжения. В действительности, может быть, увлекательные проблемы, возбуждающие любопытство организма, могут вести к устойчивому поведению, вызывающему повышение напряжения, вплоть до опасного уровня. Каждый, кто пережил состояние такого возбуждения на вечеринке или был сильно увлечен интеллектуальным заданием, что забывал вовремя лечь спать и тратил много энергии, ни на секунду не задумываясь, как ужасно он будет чувствовать себя на следующий день, понимает, о чем говорит Харлоу. Некоторые наиболее интересные виды поведения вполне определенно повышают напряжение, а не снижают его.

Спустя годы после выступления Харлоу стали проводиться более систематические исследования вероятности того, что повышение напряжения может служить целью поведения. Большинство этих исследований уже было упомянуто в ходе обсуждения четвертого вопроса. Возможно, одним из наиболее убедительных направлений в исследовании стремления усилить напряжение являются эксперименты по изучению сенсорной депривации (например, Fiske, 1961; Solomon e. a., 1961). Как я уже говорил, эти исследования показывают, что, когда вы лишаете человека привычного уровня сенсорной стимуляции, он засыпает (это свидетельствует о низком уровне напряжения) и, когда он просыпается, возникает ощущение значительного дискомфорта и сильной потребности в стимулах. Даже возможно, что упоминаемые исследователями в этой области галлюцинации – это попытка организма продуцировать стимуляцию и напряжение. Естественно, ясно было показано, что предъявление банальнейшей стимуляции (например, записи инструкций) приветствуется испытуемыми с восторгом и облегчением. Испытуемые продолжают просить о такой банальной стимуляции, и, когда все это не удается, выходят из эксперимента в состоянии сильного дискомфорта. На основании таких данных нетрудно прийти к выводу, что некоторое поведение служит целям увеличения напряжения. Этот вывод подтверждают и уже упомянутые исследования Дембера (1956), которые показывают, что спонтанное чередование включает позитивный интерес в изменение стимулов, и работы Мадди и Эндрюс (1966), в которых отмечается, что люди, максимально продуцирующие оригинальность, также наиболее в ней заинтересованы. Мы говорим здесь об этих исследованиях, поскольку нет сомнений, в том что новизна и изменения – это увеличивающие напряжение факторы.

Хотя эти доказательства представляются весьма убедительными, бихевиоризм еще не готов оставить свои позиции. С точки зрения Берлайна (1960) – представителя современного варианта бихевиоризма, подобные упомянутым выше исследования все равно были объяснены как особые случаи стремления снизить напряжение, хотя звучит это очень странно. Берлайн утверждает, что в отсутствие внешней стимуляции организм действительно становится очень напряженным из-за спонтанно возникающей внутренней стимуляции. Последующие попытки повысить внешнюю стимуляцию поэтому следует понимать как попытки снизить общий уровень напряжения. Возможно, внешняя стимуляция каким-то образом подавляет спонтанную внутреннюю стимуляцию. Сперва задумайтесь, насколько это невероятно сложное объяснение. Иногда внешняя стимуляция рассматривается в качестве источника возрастания напряжения, например, когда лабораторную крысу ударяют током, она отшатывается от боли, а иногда внешняя стимуляция рассматривается в качестве источника снижения напряжения, когда испытуемому в состоянии сенсорной депривации разрешают прослушать инструкции. Убедительность объяснений такого рода может быть больше или меньше в зависимости от того, принимаются ли во внимание внутренние условия при описании двух противоположных воздействий внешней стимуляции. Но Берлайн и другие бихевиористы (Miller and Dollard, 1941, с. 65) мало что говорят по этому поводу. Даже если бы здесь не было этой логической трудности, представление о том, что внешняя стимуляция в действительности снижает общее напряжение, не может адекватно охватить все множество данных. Нужно помнить, что испытуемые в экспериментах по сенсорной депривации обычно засыпали, а после пробуждения были вялыми и не могли твердо стоять на ногах и думать. Все это ничуть не напоминает состояние высокого напряжения. А можно ли считать, что язва, убившая обезьяну Харлоу, – это результат снижения напряжения, произошедшего по причине работы с головоломками?

Несмотря на возражения твердолобых бихевиористов, я предлагаю сделать вывод, что не все поведение ориентировано на снижение напряжения и что некоторое поведение, возможно, даже нацелено на возрастание напряжения. Этот ответ на пятый вопрос говорит в пользу модели самореализации и активационного варианта модели соответствия. Модель конфликта и теория когнитивного диссонанса в рамках модели соответствия не получили поддержки своему положению об огромной важности снижения напряжения.

Шестой вопрос:
изменяется ли личность коренным образом
после завершения периода детства?

Как вы могли заметить, я сформулировал этот вопрос таким образом, чтобы заострить внимание на возможности, коренных изменений. Это было необходимо, поскольку ни один разумный ученый, неважно, какую теоретическую модель он поддерживает, не станет оспаривать, что некоторые незначительные изменения в степени выраженности свойств могут происходить в юности и зрелости. Если, скажем, человек с тем типом личности, что фрейдисты называют анальным, был упрямым в детстве, и стал немного более или менее упрямым во взрослом состоянии, никто не скажет, что это противоречит теории. В буквальном смысле этого слова, изменение произойдет, но это не создаст особых трудностей для модели конфликта. Коренные изменения в личности – это совсем другое дело. Если бы тип личности сменился с орального в детстве на фаллический во взрослом состоянии, мы бы столкнулись с чем-то, чего Фрейд не мог ожидать. Единственное, как фрейдисты могли бы объяснить такое радикальное изменение в личности взрослого, – это сослаться на вмешательство каких-то необычных и могущественных жизненных обстоятельств, например психотерапии или тяжелой психической травмы. Если бы можно было показать возможность коренных изменений личности в отсутствие таких экстраординарных обстоятельств, теория психосоциального конфликта была бы опровергнута. Таким образом, чтобы уточнить наш вопрос, по-настоящему разделив различные модели, мы должны ограничиться рассмотрением условий и обстоятельств, более естественных и обычных, чем участие в психотерапии. Эти более естественные условия включают в себя такие моменты, как вступление в брак, рождение детей, смена работы, переезд.

Поэтому наиболее адекватный способ изучения изменений личности – это тестирование одной и той же группы людей в начале и конце интересующего нас периода, это так называемый лонгитюдный метод. В действительности, исследований подростков и взрослых с использованием этого метода было выполнено мало, что связано с очевидными трудностями получения необходимых данных. После первоначального тестирования испытуемые могут переехать куда угодно, не принимать больше участия в исследовании или даже умереть. Поэтому исследователи отдают предпочтение методу поперечных срезов. В исследовании такого рода участвуют несколько групп испытуемых, причем каждую группу составляют люди разного возраста. Группы тестируются только один раз, и различия между ними приписываются воздействию разницы в их возрасте.

Очевидно, что преимуществами метода поперечных срезов по сравнению с лонгитюдным методом являются гораздо меньшие затраты времени и усилий. Но исследование с помощью метода поперечных срезов в то же время более рискованно, поскольку нужно предположить, что различные группы характеризовались одинаковыми личностными особенностями в течение периода времени, заканчивающегося возрастом самой младшей группы. Такое допущение обычно невозможно проверить. Но предположим, что группы подростков и взрослых отделяет большой возрастной промежуток, скажем, 30 лет. Вполне возможно, что за эти годы методы воспитания детей изменились настолько, что опасно предполагать, что особенности детской личности были одинаковыми у представителей всех групп. А если личности людей в разных группах отличались, вполне вероятно, что исследователь наблюдает именно этот факт и ошибочно приписывает его воздействиям переживаний подросткового возраста.

? Коэффициенты согласия для данных 1953 г. – это корреляции между оценками мужчины- и женщины-наблюдателя, основанные на независимых двухчасовых интервью, скорректированные по формуле Спирмана-Брауна для двух экспертов против двух экспертов.

? Коэффициенты стабильности – это корреляции между суммой оценок 1953 г. и суммой оценок 1940 г.
§ Коэффициент стабильности, значимый на 1-процентном уровне.
II Коэффициент стабильности, значимый на 5-процентном уровне.

Цит. по: Тадденхам Р.Д. Устойчивость оценок личности на протяжении двух десятилетий // Genet. Psychol. Monogr., 1959.

В исследовании с менее точными количественными данными Джонс (Jones, 1960) сравнивал испытуемых, протестированных в 18 и 30 лет, в довольно общей, интерпретационной манере. Он пришел к выводу, что люди с жесткой системой контроля, упорядоченные, компульсивные, склонны удерживаться в рамках этого паттерна, в то время как люди других типов часто коренным образом изменяются, даже иногда превращаясь в свою противоположность. В другом обобщенном, интерпретационном исследовании Рорер и Эдмонсон (Rohrer and Edmonson, 1960) наблюдали за черными подростками, ранее описанными Дэйвисом и Доллардом (Davis and Dollard, 1940). Рорер и Эдмонсон пришли к выводу, что спустя 20 лет эти люди продемонстрировали значительное разнообразие жизненных паттернов взрослого, только отчасти предсказуемых на основании сделанных в подростковом возрасте наблюдений. Хотя большинство исследователей заключают, что в процессе развития от подростка к взрослому происходят значительные, даже коренные изменения, здесь бывают и редкие исключения. Например, Саймондс (Symonds, 1961) исследовал 28 испытуемых, которым в момент первого тестирования было от 12 до 18 лет, вторично они были протестированы через 13 лет. Он обнаружил, что, по его мнению, личность достаточно стабильна, подтверждением чему служат значения коэффициентов корреляций в 0,5 и 0,6 для таких характеристик, как общая адаптированность и агрессивность.

Студенческие годы – это готовый источник информации о личностных изменениях после окончания детства. Хотя большинство таких исследований было выполнено методом поперечных срезов (см. Jacob, 1957), некоторые из них носят лонгитюдный характер. Среди них работа Фридмана и Берейтера (Freedman and Bereiter, 1963) отличается не только тщательностью исполнения, но и тем, что это исследование выходит даже за годы обучения в колледже. Испытуемыми были студентки колледжа Вассара в 1954, 1955 и 1956 годах численностью 78, 74 и 79 человек соответственно. Эти испытуемые заполняли Вассарскую шкалу отношений (VAI), Миннесотский многомерный личностный опросник (MMPI) и Калифорнийский личностный опросник (CPI), когда они были первокурсницами, на старших курсах, а в последний раз – через три года после окончания колледжа. Были получены свидетельства систематических и важных изменений в течение студенческих лет, характер которых был подтвержден и в других исследованиях (например, Sanford, 1962). По результатам VAI оказалось, что к старшим курсам студентки стали менее склонны к этноцентризму и авторитаризму, в то же время стали больше выражать свои побуждения и воинствующую независимость. Изменения в показателях заполнения MMPI и CPI показывают сдвиг в сторону патологии и уход от традиционных способов адаптации. Но через три-четыре года после окончания эти общие тенденции в большей или меньшей степени сменились на свою противоположность. Во время последнего тестирования в методике VAI повысились показатели вытеснения и подавления побуждений, значения шкалы психопатологии в MMPI снизились, а данные, полученные по CPI, свидетельствовали о движении в направлении традиционных способов адаптации. Хотя в этом исследовании и не были выявлены значительные изменения, но иногда они шли в противоположных направлениях, что еще более удивительно.

Во всех исследованиях, о которых мы пока упомянули, использовался критерий согласованности тестовых и ретестовых оценок по одним и тем же показателям для измерения степени стабильности или изменчивости личности. Однако существует несколько лонгитюдных исследований, в которых использовался более обобщенный, содержательный критерий стабильности, основанный на определении аналогичного, а не буквально одинакового поведения на рассматриваемых разных этапах возрастного развития. Если использовать разграничение, используемое в биологии, эти исследования работают на генотипическом уровне, в то время как остальные – на фенотипическом. Является ли генотипический подход более удачным или нет, но вы должны понимать, что изменения в нем регистрируются с меньшей степенью вероятности, поскольку наблюдение происходит на абстрактном, содержательном уровне.

В одном генотипическом исследовании Андерсон (Anderson, 1960) протестировал всех детей в округе Миннесота, которые учились в школах с 4-го по 12-й класс, и затем протестировал их еще раз, спустя 5-7 лет, к этому моменту некоторым из них было уже около 20 лет. Он пришел к выводу, что среди оценок качеств интеллекта и личности, полученных на первом тестировании, только первые играли важную роль для прогнозирования адаптированности. Несмотря на использование подхода, не приспособленного фиксировать буквальные изменения в поведении, Андерсон сообщает, что личностные паттерны с возрастом не становятся устойчивыми паттернами.

Каган и Мосс (Kagan and Moss, 1962) в обширном генотипическом исследовании пришли к прямо противоположному заключению. Личностные показатели 21 мужчины и такого же количества женщин оценивались через четыре интервала в течение детства и затем снова, когда им было около 20 лет. Были подсчитаны корреляции между определенными видами детского поведения и их теоретическими аналогами в поведении взрослых. Эти результаты представлены на рис. 5.5, из которого также можно увидеть, какие именно разновидности поведения рассматривались. Каган и Мосс (1962, с. 266-268) заключают:

"Многое в поведении ребенка 6-10 лет и некоторые аспекты поведения ребенка, от 3 до 6 лет давали умеренно точные прогнозы теоретически связанного поведения в период ранней зрелости. Пассивное избежание ситуаций стресса, зависимость от семьи, легкое возникновение гнева, высокоразвитые качества интеллекта, тревога в ситуациях социального взаимодействия, полоролевая идентификация и паттерны сексуального поведения у взрослых могли быть соотнесены с аналогичными поведенческими диспозициями в младшем школьном возрасте. ...Эти результаты – надежное свидетельство в пользу предположения о том, что аспекты личности взрослого начинают оформляться в раннем детстве".

На самом деле, данные, представленные на рисунке 5.5, не могут заставить меня поверить в обоснованность этого вывода. Даже несмотря на то, что этот подход с большей долей вероятности позволяет получить свидетельства стабильности личности, мы обнаруживаем, что 5 из 7 корреляций, полученных у мальчиков, и все 7 у девочек ниже 0,50. Средние корреляции составляют примерно 0,41 для мальчиков и 0,31 для девочек. С моей точки зрения, эти данные показывают, что в личности больше изменчивости, чем стабильности, даже если исследователь принимает генотипический подход!



Рисунок 5.5
Суммарные взаимосвязи между отдельными видами поведения ребенка
(в возрасте от 6 до 10 лет) и теоретически сходными формами поведения взрослых

1 – пассивность; 2 – зависимость; 3 – расстройства поведения; 4 – гетеросексуальность, 10-14; 5 – достижения; 6 – полоролевое поведение; 7 – спонтанность.

1а – избежание; 2а – зависимость от семьи; 3а – возникновение гнева;

4а – сексуальное поведение; 5а – интеллектуальные интересы; 6а – полоролевое поведение; 7а – спонтанность

Сост. по: Каган Д., Мосс X.А. От рождения к зрелости: исследование психологического развития. Нью-Йорк, 1962.

Вслед за этим смелым выводом Каган и Мосс делают утверждения, более согласующиеся с выявленной ими степенью изменений. Например (Kagan and Moss, 1962, с. 269):

"Вовсе не все детские реакции сохраняются долгое время. Детские навязчивости и иррациональные страхи, как оказалось, не говорят о том, что подобные реакции будут у взрослых. Более того, настойчивость в выполнении заданий и чрезмерная раздражительность в течение первых трех лет жизни оказались не связанными с фенотипически сходным поведением в более старшем детском возрасте".

И в другом своем утверждении эти исследователи (Kagan and Moss, 1962, с. 268) говорят о том, что представляется мне сутью проблемы:

"Однако степень преемственности этих классов реакций оказалась тесно связанной с их соответствием традиционным стандартам полоролевых характеристик. Различная стабильность пассивности, зависимости, агрессивности и сексуальности у мужчин и женщин подчеркивает значимость культурных ролей в определении как изменений поведения, так и его стабильности".

На самом деле, если результаты говорят скорее об изменениях, чем о стабильности, представляется разумным заключить, что там, где стабильность сохраняется с детства до зрелости, это происходит в соответствии с культурно определяемыми требованиями полоролевой идентификации. Когда какой-то аспект личности непосредственно не связан с тем, что определяется как половая роль, вполне возможно, что во взрослом состоянии он изменится настолько, что его практически невозможно будет предсказать исходя из личности ребенка.

Перенеся наше внимание на последнюю половину жизни, от ранней зрелости через середину взрослой жизни к старости, мы обнаружим, что было произведено очень мало лонгитюдных исследований, которыми мы могли бы руководствоваться. Есть доклад Термана и Одена (Terman and Oden, 1959), проследивших за группой одаренных, необычных детей, которые были обследованы много лет назад, а теперь достигли 40-летнего возраста своей жизни. Первоначально каждый отобранный для обследования ребенок входил в верхний процент популяции по коэффициенту интеллекта (IQ). Данные по личности не были систематически проанализированы, но в общем можно сказать, что выдающийся ребенок превратился в выдающегося взрослого. Хотя здесь есть подтверждение стабильности, нужно с осторожностью делать какие-то общие выводы на основании этого исследования и потому, что объектом в нем выступила группа столь необычных людей, и потому, что в основном оно было сосредоточено на интеллекте, а не на личности.

В своем исследовании Келли (Kelly, 1955) протестировал 300 помолвленных пар: первый раз, когда им было около 20 лет, а второй – около 40. Введя в коэффициенты корреляции поправку на затухание, Келли пришел к выводу, что устойчивость личности больше всего наблюдалась в области ценностей и профессиональных интересов (корреляции составляли приблизительно 0,50), а ниже всего в том, что касалось самооценки и других личностных переменных (корреляции составляли приблизительно 0,30). Келли подчеркивает, что эти "данные говорят о том, что важнейшие изменения в личности человека могут продолжать происходить и во взрослом возрасте". Этот вывод представляется еще более правдоподобным, когда понимаешь, что коэффициенты корреляции в 0,30 и 0,50 – это всего лишь оценки того, что могло бы быть обнаружено, если бы использованные единицы измерения были более адекватными. На самом деле, полученные Келли корреляции должны были быть ниже, по сравнению с приведенными здесь.

В общем и целом представляется очевидным, что лонгитюдные исследования подростков и взрослых предоставляют нам так много данных об изменениях, что разумным было бы заключить, что коренные изменения в личности наверняка продолжают происходить. Иногда более позднюю личность практически невозможно предсказать, исходя из более ранней; иногда тенденции развития принимают просто противоположный характер. Вывод, к которому я пришел, вполне согласуется с точкой зрения многих знатоков проблем человеческого развития (например, Neugarten, 1964; Stevenson, 1957). Например, Нойгартен (1964) говорит об исследованиях, которые мы только что описали:

"Используют ли исследования подход теста-ретеста или предшествующего состояния-результата (генотипический) в том, что касается устойчивости личности взрослого... результат получается сходным. Его можно обобщить, сказав, что измерения, сделанные с длительными временными перерывами, имеют тенденцию связываться статистически значимыми, но относительно низкими корреляциями... Это говорит о том, что, хотя существует преемственность личности, доступная измерению посредством современных методов, еще большее количество изменений в используемых показателях (при последнем тестировании) остается необъясненным. Принимая во внимание погрешности измерения, касающегося надежности, мы можем сделать вывод, что изменений здесь по крайней мере столько же, сколько и стабильности".

Чтобы привести пример исследований других областей личности, мне следует указать на исследование, подобное работе Термана и Майлза (Terman and Miles, 1936), в котором было обнаружено, что в ранней зрелости маскулинность повышается и у мужчин, и у женщин, а затем снижается после 30 лет. Филлипс и Грин, исследовавшие 143 женщины-учителя, обнаружили первоначальное повышение нейротизма (измеряемого по личностному опроснику Бернрейтера) до пика в 30 лет, а затем последующее его снижение. Многие другие исследования также показывают смену тенденций развития на свою противоположность (см. Kuhlen, 1945). Несомненно, это дает нам достаточные основания заключить, что коренные изменения в личности действительно происходят после окончания периода детства.

Некоторые из описанных изменений вполне согласуются с понятием психологического роста, в котором подчеркиваются одновременное увеличение как дифференцированности, так и интегрированности. Наряду со спадом активности и снижением широты интересов, о которых пишет Стронг, происходит и снижение значимости сексуальных отношений и профессиональных успехов (Kuhlen, 1945). В то же самое время происходит постепенный рост заинтересованности в философии, религии и культуре (см. Kuhlen, 1945). Эти процессы достаточно далеко заходят уже примерно к 35 годам. Такие возросшие склонности к интроспекции и озабоченность проблемами смысла жизни могут свидетельствовать о развитии принципов интеграции, предусмотренных понятием психологического роста. С этой точки зрения по мере взросления человек становится больше способен организовывать и интегрировать свой жизненный опыт.

Особенно убедительным было бы рассмотрение возрастающего интереса к жизненной философии как показателю развития интегративных процессов, если одновременно мы могли бы показать, что с возрастом нарастают и процессы дифференциации. С точки зрения здравого смысла такие явления, как сужение с возрастом круга интересов, подмеченное Стронгом, говорят в пользу того, что дифференциация находится в упадке. Однако возможно, что, когда человек становится старше, дифференциация переходит в основном в когнитивный, а не деятельностный план, а это слишком тонкий процесс, чтобы его можно было измерить такими грубыми методами, как тесты интересов с их акцентом на внешних видах деятельности. Возможно, повышающаяся с возрастом заинтересованность в чтении и высококультурных развлечениях свидетельствует о росте дифференцированности личности скорее на перцептивном, когнитивном уровне, чем на уровне внешне наблюдаемой деятельности. К счастью, существует значительное количество фактов, свидетельствующих о такой перцептивной дифференциации, могут нам помочь.

Я имею в виду серию исследований Уиткина и его коллег (Witkin, Lewis, Hertzman, Machover, Meissner, and Wapner, 1954; Witkin, Dyk, Faterson, Goodenough, and Karp, 1962). Они определяют психологическую дифференцированность как "степень расчлененности восприятия мира, степень расчлененности восприятия себя, находящую свое отражение в схеме тела и на уровне развития чувства независимой идентичности, и на уровне развития специализированных, структурированных механизмов контроля и защиты" (Witkin е.а., 1962, с. 16). В этом утверждении подчеркиваются два момента: количество сторон или частей личности и независимость человека от окружающего его мира. Это вполне согласуется с теми представлениями о дифференцированности, которые мы обсуждали в предыдущих главах этой книги. Уиткин (1962) также упоминает и интегрированность, определяя ее функцию как объединение и организацию частей личности, отделенных друг от друга в процессе дифференциации. В этой работе содержится интересное предположение, что процессы интеграции определяют природу адаптации и характеризующий человека уровень эффективности, в то время как дифференцированность имеет мало отношения к этим проблемам. Но ученые не провели никаких эмпирических исследований интегративных процессов.

Измеряя психологическую дифференцированность, Уиткин с коллегами в основном опирались на ряд оригинальных тестов на аналитические способности в ситуациях восприятия. Способность к аналитическому восприятию была выбрана в качестве индикатора психологической дифференцированности, поскольку она свидетельствует о независимости самости и тела от внешнего мира и общей чувствительности к составным частям предметов. В тесте вложенных фигур человеку показывают серию сложных геометрических фигур. Скорость и точность, с которыми он может обнаружить виденные ранее простые фигуры, спрятанные внутри сложных, используется в качестве меры психологической дифференцированности. Чтобы обнаружить вложенную простую фигуру, человек должен обладать способностью разложить сложную фигуру на ее составные части. При выполнении теста рейки и рамки человек входит в темную комнату, единственной освещенной частью которой является прут, окруженный квадратной рамкой. Человека просят перевести рейку в вертикальное положение, это задание осложняется тем, что рамка наклонена на несколько градусов вправо либо влево. Средняя точность установления рейки в вертикальное положение в течение нескольких попыток считается еще одной мерой психологической дифференцированности. Согласно Уиткину, чтобы точно установить рейку, человеку нужно не обращать внимание на знаки, подаваемые окружающей рейкой, а использовать вместо этого кинестетические и проприоцептивные сигналы, исходящие из собственного тела. Наконец, в тесте регулировки тела человек сидит на сиденье в экспериментальной комнате, где и само сиденье, и комната могут быть наклонены экспериментатором. Задача человека – вернуть свое тело в вертикальное положение из начального, при котором стул наклонен вправо или влево, а комната наклонена в том же или противоположном направлении. И снова точность, с которой человек возвращает свое тело в вертикальное положение, берется в качестве меры психологической дифференцированности, потому что для успешного выполнения задания человек должен игнорировать визуальные сигналы из окружающей среды и полагаться на осознание кинестетических и проприоцептивных сигналов, говорящих о положении его тела. Данные по этим трем тестам умеренно коррелируют друг с другом и показывают адекватную надежность (Wilkin е.а., 1962, с. 40).

Хотя эти исследователи уделили основное внимание тестам восприятия, они также учитывали и показатели, теснее связанные с когнитивными процессами. Для этого испытуемые составляли рассказы по нечетким картинкам (Тематический апперцептивный тест), определяли, на что похожи чернильные пятна (тест Роршаха), и рисовали себя и других людей (тест "Нарисуй человека"). Цель всех этих заданий – определить такие аспекты психологической дифференцированности, как расчлененность переживаний и расчлененность образа тела. Накопленный к настоящему моменту обширный эмпирический материал (Witkin е.а., 1954; Witkin е.а., 1962) показывает: эти неперцептивные показатели коррелируют с перцептивными так, что можно предположить, что они все вместе отражают какую-то грань общей характеристики психологической дифференцированности. Те из вас, кто знаком с более ранним акцентом Уиткина (1954) на понятиях зависимости и независимости от поля, должны обратить внимание на то, что он (Witkin е.а., 1962) сменил эти понятия на понятие психологической дифференцированности во многом на основании эмпирически установленных взаимосвязей между первоначальными перцептивными показателями и когнитивными, которые мы только что упомянули.

Немного познакомив вас с исходными посылками работы Уиткина, я могут теперь описать лонгитюдные исследования, имеющие отношение к определению того, что же происходит с уровнем психологической дифференцированности в течение жизни. Уиткин (1962, с. 374-377) описывает два исследования особой важности. В первом приняла участие группа из 26 мальчиков и 27 девочек, вначале их протестировали в 8 лет, а затем – в 13. Вторая группа состояла из 30 мальчиков и 30 девочек, протестированных в 10, 14 и 17 лет. Что касается перцептивных показателей психологической дифференцированности, в обоих исследованиях была выявлена одна и та же тенденция. По словам исследователей (Witkin е.а., 1962, с. 374), "способность определять положение тела вне зависимости от наклона комнаты, воспринимать положение рейки, не обращая внимания на наклоненную рамку, выделять простую фигуру, не заметную в фигуре более сложной формы, имеет тенденцию улучшаться в общем и целом примерно до 17 лет". После этого скорость нарастания психологической дифференциации падает, и у женщин этот процесс может пойти в несколько обратном направлении. Сходные результаты были получены при исследовании расчлененности схемы тела, которая измерялась в процессе изображения мальчиками и девочками человеческого тела. Уиткин (1962, с. 376) пришел к выводу, что дети, которые изобразили относительно расчлененную схему тела в 10 лет, так же продемонстрировали ее и семью годами позже, хотя рисунки, выполненные на этих двух возрастных ступенях, свидетельствуют об общем изменении в направлении более тонкого представления человеческого тела. Аналогичным образом описаны и другие исследования (Witkin е.а., 1962), рассматривающие период от младенчества до 9 лет и студенческие годы. Картина, вырисовывающаяся на основе всех этих исследований, примерно одна и та же. Психологическая дифференцированность демонстрирует быстрый рост начиная с младенчества и до середины подросткового возраста постепенное нарастание с этого момента к ранней зрелости. Кроме того, ранние различия между людьми в степени психологической дифференцированности сохраняются наряду с тем, что выраженность этого свойства нарастает у всех людей. Естественно, есть четкие доказательства того, что процесс дифференциации продолжается и после окончания периода детства.

Еще одно наблюдение, сделанное в ходе этих исследований, касается более общего вопроса о возможности коренных изменений личности после детства. В связи с попыткой изучить изменения в схеме тела между 10 и 17 годами Уиткин (1962, с. 376) получил возможность рассмотреть не только расчлененность, но и содержание рисунков очертаний человеческого тела. Он пришел к следующим выводам.

1. 
   Значительные изменения в сферах интересов... результатом чего стали существенные различия в содержании рисунков одного и того же ребенка.
   
2. 
   Существенное снижение изображения тех черт, которые свидетельствуют о расстройствах или патологии.
   
3. 
   Изменения в сфере основных конфликтов. Таким образом, многочисленные и разнообразные изменения, произошедшие в жизни в этот период, отражены в рисунке; некоторые изменения относятся к содержательным аспектам личности, другие – к характеру интеграции, в то время как третьи все еще отражают уровень дифференцированности.
   

Его утверждение позволяет завершить обсуждение шестого вопроса. Представляется, что есть достаточное количество доказательств существования коренных изменений в личности после завершения периода детства. Кроме того, также есть факты, говорящие о том, что парные процессы дифференциации и интеграции, обозначающие психологический рост, продолжаются и во взрослые годы. Возможно, коренные изменения и инверсии в содержании личности происходят наряду с тем, что личность, в смысле ее дифференцированности и интегрированности, постепенно усложняется хаотичным образом. Эти выводы не согласуются с традиционной психосоциальной версией модели конфликта. Возможно, наибольшее подтверждение получили модели, особое внимание уделяющие понятию психологического роста.

Вместо заключения

Мы прошли долгим путем в главах 2-5 и теперь наконец готовы соединить то, что узнали. Рассматривая первые два вопроса, мы сформировали эмпирическую базу для того, чтобы заключить, что понятие защиты надежно и что некоторое, но не все поведение носит защитный характер. Эти выводы поддерживают все основы построения теорий о ядре личности, кроме традиционной психосоциальной версии модели конфликта, которая считает, что все поведение носит защитный характер, и традиционной модели согласованности и одного из ее вариантов – теории когнитивного диссонанса, которые полагают, что никакое поведение не является защитным. Обсуждая третий вопрос, мы пришли к основанному на экспериментальных данных выводу, что высшей формой существования является трансцендентность, а не адаптивность. Это заключение поддерживает модель самореализации и противоречит модели конфликта (по крайней мере, в ее психосоциальном варианте), но не сообщает ничего важного о модели согласованности. Но мы не должны особенно доверять этому выводу, он не надежнее, чем наше предположение о том, что сторонники моделей конфликта и самореализации вместе согласились бы считать творческого человека ярчайшим воплощением высшей формы жизнедеятельности. Исследование четвертого вопроса научило нас тому, что только большие расхождения с ожиданиями (или диссонансы) неприятны и избегаются, в то время как небольшие расхождения на самом деле приятны и человек к ним стремится. Этот вывод говорит в пользу двух вариантов модели согласованности: активационной теории и варианта концепции когнитивного диссонанса – и противостоит традиционной теории когнитивного диссонанса в рамках этой модели. Этот вывод особенно не касается других моделей. Мы разрешили пятый вопрос, заключив, что, хотя некоторое поведение нацелено на снижение напряжения, иногда поведение может быть нацелено и на его повышение. Это значительное свидетельство в пользу теорий когнитивного диссонанса модели согласованности и модели самореализации в целом. Опровергаются здесь традиционная теория когнитивного диссонанса модели согласованности и все формы модели конфликта, кроме, возможно, одного из ее психосоциальных вариантов. При исследовании шестого вопроса стало очевидно, что в содержании личности происходят коренные изменения в течение всей жизни взрослого. Кроме того, есть доказательства тому, что психологическая дифференциация и интеграция продолжаются и после завершения периода детства. В общем и целом это говорит в пользу моделей, подчеркивающих, что психологический рост происходит в течение всей жизни человека, и не подтверждает модели, ограничивающие период основного формирования личности детством.

Просто подсчитав, сколько раз каждая модель была поддержана или опровергнута в ходе нашего эмпирического анализа, мы приходим к интересным и удивительно четким общим выводам. Единственные модели, которые ни разу не были опровергнуты, – это модель самореализации и активационный вариант модели согласованности. Единственные модели, которые ни разу не были поддержаны, – это традиционная психосоциальная версия модели конфликта и традиционная концепция когнитивного диссонанса модели согласованности. Другие модели оказываются между этими двумя крайними полюсами, но они чаще опровергаются, чем поддерживаются.

Что бы вы сделали, если бы пытались определить, как лучше всего начать создавать теорию ядра личности? Если у вас есть научная приверженность эмпирическому знанию, я полагаю, вы бы наверняка отставили целиком опровергнутые модели и, возможно, те, что чаще опровергались, чем подтверждались. Не принимая во внимание любые ваши интуитивные склонности со мной не согласиться, будет вполне оправдано, если вы используете модель самореализации и активационную версию модели согласованности. Ваша интуиция может сыграть полезную роль при выборе между этими двумя эмпирически установленными вариантами.

Но я вовсе не уверен, что выбор между ними – это лучшее, что можно сделать. В конце концов, содержание двух вариантов модели самореализации и активационной версии модели согласованности в действительности совершенно различно. Это можно увидеть даже по тому, что некоторые выводы нашего эмпирического анализа не приложимы к одной или другой из этих моделей. Ничто не мешает ученому сочетать эти модели в своих рассуждениях. Он мог бы признать как стремление актуализировать свои потенциальные возможности и жить совершенной жизнью, так и стремление свести к минимуму расхождения между привычным и действительным уровнями активации. То, что оба положения могут гармонично войти в одну теорию, предполагается фундаментальной совместимостью обеих моделей в вопросах защит, снижения и наращивания напряжения и психологического роста.

Чтобы вы не приняли эти общие выводы чересчур близко к сердцу, я должен напомнить, что мы еще не рассматривали положения различных моделей, относящиеся к периферии личности. Возможно, какая-то из моделей, попавшая между крайними точками подтверждения и опровержения в том, что касается теории ядра, сможет на периферическом уровне занять лучшую позицию, чем все остальные модели. Мы должны оценить положения об уровне периферии до того, как создадим достаточную основу для определения относительной ценности моделей.

Глава 6

жүктеу/скачать 3.61 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: