АНТИНЕМЕЦКИЕ КАМПАНИИ В РОССИИ И СССР В ХХ ВЕКЕ

Под антинемецкими кампаниями в настоящей статье понимаются политические, юридические, экономические, социальные и культурно-идеологические меры и мероприятия, направленные против этнических немцев России, как организованные и санкционированные государственной властью, так и возникавшие стихийно со стороны отдельных групп российского общества, носившие характер дискриминации, моральной и физической травли. Они явились проявлением той противоречивой ситуации, в которую поставили сами себя немцы-эмигранты, решившись навсегда покинуть Родину и поселиться в соседнем государстве. С тех пор они стали заложниками отношений между двумя странами.

Тот факт, что исторические корни российских немцев связывают их с Германией, страной, с конца ХIХ века вошедшей в число великих держав, имевшей свои, часто отличные от России и даже враждебные ей интересы, самым печальным образом отразился на судьбе российских немцев. И в Российской империи, и в СССР они часто становились объектом слепой ненависти и мести за те враждебные акции, что совершались Германией в отношении нашей страны. Особенно ярко это проявилось в ХХ веке, в ходе двух ожесточённых мировых войн, когда Россия (а затем и СССР) и Германия оказывались противниками и сталкивались в смертельной схватке.

Обладая специфической ментальностью, во многом унаследовавшей ценности западноевропейской цивилизации, российские немцы в течение многих десятилетий смогли сохранить свою национальную идентичность, традиции и обычаи старой Родины. С конца ХIХ века, в условиях обострения отношений с Германией, этот фактор стал играть роль известного раздражителя для националистически настроенной части российского общества и усугублял положение немцев в России.

Между тем, на протяжении нескольких веков российские немцы играли заметную роль в сельском хозяйстве, промышленности, торговле, науке, культуре, военном деле. Неразрывно связаны с российской историей такие известные немецкие фамилии, как Гмелин, Паллас, Шлецер, Эйлер, Нессельроде, Унгерн, Штернберг, Крузенштерн, Беллинсгаузен, Беннигсен, Остен-Сакен, Бенкендорф, Корф, Толь, Врангель, Коцебу, Витте, Плеве, Ленц, Розен, Тотлебен, Грот, Канкрин, Шмидт, Трепов, Грот, Сиверс и многие другие.

О роли и влиянии немецкой диаспоры в России свидетельствует тот факт, что в период царствования Николая II в его правительстве немцами по происхождению были министр внутренних дел (1902–1904 гг.) Вячеслав Константинович фон Плеве, министр иностранных дел (1900–1906 гг.) Владимир Николаевич Ламбсдорф, министр финансов (1892–1903 гг.) Сергей Юльевич Витте, он же – председатель Совета министров (1905–1906), военный министр (1905–1909) генерал от инфантерии Александр Федорович Редигер.

Заметное представительство российских немцев во всех сферах общественной жизни стало причиной возникновения и развития с конца ХIХ в. первой крупной антинемецкой кампании – «борьбы с немецким засильем»¹, достигшей своего апогея в годы Первой мировой войны, когда в отношении российских немцев был предпринят ряд дискриминационных актов на государственном уровне: запрет всех немецких общественных организаций, немецкоязычных изданий, всех публичных разговоров на немецком языке, ликвидация немецкой топонимии в районах компактного проживания народа, экспроприация земельных владений лиц немецкой национальности в западных губерниях, частичная депортация немецкого населения из прифронтовой зоны и др.² Мобилизованные военнообязанные-немцы использовались лишь на турецком фронте, большей частью во вспомогательных подразделениях. В Москве, Киеве, Екатеринославе, Саратове и др. имели место немецкие погромы, инспирированные шовинистами³.

Спецификой ментальности российских немцев, сохранившей многие черты человека западного типа, объясняется то, что они оказались в числе народов нашей страны, наиболее долго, сложно и трудно адаптировавшихся к большевистскому тоталитарному режиму. Неприятие немцами большевистской идеологии после Гражданской войны настолько бросалось в глаза, что режиму приходилось принимать в этом направлении специальные меры. Так, в январе 1924 г. пленум обкома РКП(б) АССР немцев Поволжья на специальном заседании вынужден был отметить «политическое отставание» немецкого крестьянства от русского, более слабое восприятие им «коммунистических идей». Пленум определил ряд мероприятий, направленных на усиление «политической работы» среди крестьян-немцев⁴.

Невосприимчивость немцами большевистской идеологии, ярко выраженное стремление сохранить традиционные устои жизни, апелляция в целях выживания за моральной и материальной помощью к Западу стали главными причинами большинства антинемецких репрессивных кампаний, проводившихся в годы советской власти.

В 1920-х гг. осуществлялась «борьба с эмигрантским влиянием» - кампания, имевшая целью оградить немцев СССР от «тлетворного контрреволюционного» влияния родственников и знакомых, эмигрировавших на Запад¹. Она постепенно переросла в кампанию «борьбы с немецкой эмиграцией» (1929−1930 гг.)².

В 1934−1935 гг. проводилась «борьба с фашистами и их пособниками», − кампания, направленная против получения гуманитарной помощи из-за рубежа немцами, пострадавшими от голода 1932−1933 гг., Во второй половине 1930-х гг. в рамках проводившихся в СССР массовых репрессий стандартным обвинением для арестованных советских немцев были связь с германским фашизмом, создание «контрреволюционных фашистских организаций», участие в их работе, «фашистская агитация» и т.п. По этому поводу в 1937−1938 гг. даже проводилась специальная «Немецкая операция» НКВД³.

С началом Великой Отечественной войны, после ряда тяжёлых поражений на фронте, советское руководство приняло решение о депортации всего немецкого населения из Европейской части СССР в Сибирь и Казахстан. При этом советским немцам было официально предъявлено обвинение в пособничестве агрессору (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»)⁴. Огульные обвинения в предательстве немцев Советского Союза высшим руководством страны санкционировали жёсткое, а нередко и жестокое обращение с ними со стороны местных органов власти, отдельных групп населения на многие годы. Депортация немцев в основном была завершена к началу 1942 г. Она привела к ликвидации районов компактного проживания немецкого населения. Немцы были искусственно распылены на огромной территории Сибири и Казахстана. В новых местах поселения, лишённые собственного жилья, имущества, получившие статус спецпоселенцев, они испытывали серьёзные материальные лишения, моральную травлю.

В течение 1942 − 1943 гг. на основании ряда постановлений Государственного Комитета Обороны СССР почти всё дееспособное немецкое население страны (как мужчины, так и женщины) были мобилизованы в «Трудовую армию» - военизированные формирования (рабочие отряды и колонны). Эти формирования использовались на самых тяжёлых работах, связанных с большими физическими усилиями: добыча из карьеров и шахт полезных ископаемых, строительство автомобильных и железных дорог, возведение плотин, лесозаготовки и т.п. Часть немецких семей подверглась вторичной депортации. Их переселили на север в устья сибирских рек, создав из них рыболовецкие бригады. Жизнь и труд в этих бригадах ничем не отличались от пребывания в Трудовой армии.

В условиях сурового климата, плохого питания и обмундирования, отсутствия полноценного отдыха, каторжный труд в рабочих отрядах, колоннах, бригадах приводил к массовому физическому истощению, влекшему за собой смерть, инвалидность, тяжёлые болезни. Особенно жестокая эксплуатация мобилизованных немцев осуществлялась в лагерях и на стройках НКВД, где они по своему положению фактически не отличались от заключённых (проживание в огороженных колючей проволокой «зонах» с вооружённой охраной и правом охранников и конвоиров в случае побега применять оружие)¹.

После окончания войны немецкое население ещё свыше 10 лет, до января 1956 г., сохраняло статус спецпоселенцев, ущемлявший многие права. 26 ноября 1948 г. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны». Указ определил, что немцы, как и другие депортированные народы, определены в места спецпоселения «навечно, без права возврата их к прежним местам жительства». За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения «виновные» приговаривались к 20 годам каторжных работ². Кстати это наказание отсутствовало в уголовных кодексах советских рекспублик.

Отмена режима спецпоселения не влекла за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении, немцы не имели права возвращаться в места, откуда они были депортированы³.

29 августа 1964 г. Верховный Совет СССР своим Указом частично реабилитировал советских немцев, сняв с них «огульные обвинения» в пособничестве агрессору. Однако, как и раньше, возвращение немцам имущества, их возвращение к местам довоенного проживания, восстановление АССР немцев Поволжья не предусматривалось⁴. Юридическое право на возвращение к местам довоенного проживания немцы получили лишь в ноябре 1972 г.⁵

Все послевоенные годы вплоть до конца 1980-х гг. руководство СССР отказывало советским немцам в полной реабилитации, несмотря на неоднократное обращение немецкой общественности по этому поводу. «Немецкая тема» в СССР прикрывалась официальной завесой молчания.

Развернувшееся в годы перестройки и демократизации (1988–1992) национальное движение немцев СССР за самоопределение, принявшее форму борьбы за восстановление Республики немцев Поволжья, столкнулось с мощной и организованной антиавтономистской политической кампанией жителей Саратовского Поволжья, в значительной мере спровоцированной местным партийно-советским аппаратом, а также сложными социально-экономическими условиями жизни. В результате, несмотря на ряд непоследовательных попыток нового российского руководства найти компромиссные варианты разрешения проблемы, вопрос о воссоздании национально-территориальной автономии российских немцев в Поволжье так и не был решён.

Многолетнее враждебное отношение к немецкому населению, непоследовательная политика государства по его реабилитации, сформировали у большинства российских немцев устойчивый и вполне обоснованный пессимизм в отношении возможностей сохранения своей национальной идентичности, полноценной реализации национально-культурных запросов, что нашло своё отражение в массовой эмиграции российских немцев в Германию. С постсоветского пространства туда выехало свыше 2,5 млн. человек¹. Их интеграция в германское общество проходит достаточно сложно, поскольку за многие десятилетия жизни в России этнические немцы не только сохранили некоторые ментальные черты предков, но и добавили в свой менталитет множество черт тех народов, среди которых жили, прежде всего – русского народа. Находясь в Германии и разговаривая с многими из переселенцев, я неоднократно видел и ощущал проявление их ностальгических чувств и тоску по России. «Здесь мы – чужие. Мы бы никогда не уехали из России, если бы к нам там относились как к людям», - таков основной лейтмотив их исповедей². В этих словах – трагедия людей, имеющих две Родины, каждая из которых проявляет по отношению к ним себя не матерью, а мачехой.

В современной России по переписи 2002 г. насчитывается около 600 тыс. этнических немцев³, сегодня в стране немало делается для сохранения национальной идентичности немецкого меньшинства: существует Федеральная программа поддержки российских немцев, функционирует около 400 немецких культурных центров⁴. Вместе с тем, в обществе не изжиты еще остатки старых антинемецких настроений.

С вершин власти «немецкий вопрос» иногда кажется мелким и незначительным, однако в нем, как в капле воды проявляются проблемы существования и развития практически всех национальных меньшинств в России. Без решения этих проблем, без повседневного внимательного отношения к их национальным нуждам и запросам вряд ли можно добиться стабильности и процветания нашего общества.

II Международный конгресс по истории науки и техники состоялся 30 июня-4 июля 1831 г. в Лондоне. Советская делегация, возглавляемая Н.И. Бухариным, впервые участвовала в подобного рода событиях, однако сумела произвести огромное впечатление на зарубежных коллег. Доклад Бориса Михайловича Гессена «Социально-экономические корни механики Ньютона»¹ привлек огромное внимание со стороны не только историков науки, но и широкой общественности. Процесс формирования взглядов Б.М. Гессена и факторы, оказавшие влияние представляют большой интерес, как, впрочем, и вопрос о значении данного доклада для методологии истории науки.

На II Международном конгрессе по истории науки и техники в Лондоне (Первый состоялся годом раньше в Париже) обсуждались 3 основные проблемы²:

1. 
   Наука как интегральная часть всеобщей истории.
   
2. 
   Взаимоотношение физических и биологических наук.
   
3. 
   Взаимоотношение науки и техники в прошлом и настоящем.
   

Кроме Гессена и Бухарина в состав делегации вошли А.Ф. Иоффе, В.Ф. Миткевич, Э. Кольман, М.О. Рубинштейн, Н.И. Вавилов, Б.М. Завадовский.

Доклад А.Ф. Иоффе «Физика и технология» был направлен на объяснение принципиальной взаимосвязи между успехами физики и применением физических идей в промышленности.

Академик В.Ф. Миткевич выступил с докладом «Работа Фарадея и современные достижения в применении электрической энергии»². Выступление Н.И. Вавилова было посвящено «Проблеме происхождения мировой агрикультуры в свете новейших исследований».

Б.М. Завадовский затронул проблему «физического» и «биологического» в процессе эволюции органического мира.

Э. Кольман представил доклады на темы: «Динамические и статистические закономерности в физике и биологии»; «Современный кризис в математических науках и общие условия его преодоления»; «О неопубликованных рукописях К.Маркса по математике, естествознанию, технологии, истории и другим наукам»³.

М.О. Рубинштейн выступил с двумя докладами: «Наука, техника и экономика при капитализме и в Советском Союзе» и «Электрификация как базис технической реконструкции в СССР».

Выступления советских делегатов привлекли внимание западных историков науки в силу резкого отличия от общепринятой европейской научной традиции, бытовавшей среди исследователей. Западные историки анализировали в первую очередь роль личности ученых в процессе формирования знаний. Их интересовала история гениев, таких как Галилей, и уж тем более Ньютон. Может быть, именно поэтому доклад Гессена вызвал широкий резонанс в печати. Его стремление акцентировать внимание на широких экономических и социальных условиях, обращение к привычной теме для историков науки, но с другой позиции, нашло понимание среди многих.

Известна точка зрения Дж.Д. Бернала, опубликовавшего в журнале «Спектор»⁴ статью «Наука и общество». В глазах Бернала западные историки науки выглядят скорее любителями по сравнению с советскими, поскольку для последних история науки является первостепенной проблемой, в связи с практическими нуждами Советского Союза.

Издававшаяся в Лондоне «British Russian Gazette» в статье под названием «Советская делегация на Международном конгрессе по истории науки и техники» писала: «Русские стали рассматривать историю науки почти как жизненно важный вопрос, так как экономическое развитие Советского Союза прямо зависит от научного и технического прогресса»¹.

Современники почувствовали сильнейшее воздействие политической и экономической ситуации в Советском Союзе, оказанное на советских делегатов. Трагическая судьба Бориса Гессена не может не заинтересовать историков, исследующих научную среду в переломные для государства времена.

Гессен проявил себя как социал-демократ, активно участвовал в революции, находился с 1919 г. в партии, работал в Политуправлении Реввоенсовета (1919–1921) и Коммунистическом университете им. Свердлова (1921–1924). В 1928 г. Гессен окончил Институт красной профессуры (отдел естествознания). Он стал первым деканом физического факультета МГУ. До самого своего ареста Гессен был также членом редколлегии «Успехов физических наук», работал в редакции «Большой советской энциклопедии». В декабре 1936 г. он был расстрелян².

Вместе с Гессеном по одному делу был осужден и расстрелян А.О. Апирин. Посмертно Гессен был исключен из АН Общим собранием 29 апреля 1938 г.. Определением ВКВС от 21 апреля 1956 г. Гессен и Апирин реабилитированы.

Дата смерти Гессена была фальсифицирована. В официальном справочнике «Академия наук. Персональный состав» (Т.1-2, М.: Наука, 1974) и в современном аналогичном справочнике (http://www.pran.ru) до сих пор фигурирует ложная дата смерти 9 августа 1938 г., также неточность и в дате рождения (якобы 1883 г.).

В чем причина такой казалось бы резкой на первый взгляд и фатальной перемены и судьбе ученого? Почему развернувшийся маховик репрессий не пожалел гениального ученого, внесшего вклад в дело распространения марксисткой методологии в историю науки?

Лорен Грэхем³, исследовавший события, предшествовавшие и последующие за докладом Гессена, дает интересную картину, детально воссоздающую историю его создания.

Ответ исследователя однозначен: выступление Гессена было сознательно наполнено марксистской терминологией, в целях защиты от надвигающихся туч. Гессен как ученый высокого класса невольно понимал, насколько абсурдно звучит критика, направленная против теории относительности Эйнштейна и квантовой теории. В октябре 1930 г. он был заклеймен как «метафизик наихудшего сорта», как «чистейший идеалист», а также как предатель интересов материализма¹.

В декабре 1930 г. в критику вступил Сталин, считая, что последователи Деборина (и Гессен)   не достаточно раскритикованы, являясь на самом деле сторонниками «меньшевиствующего идеализма».

Существует также мнение, что Э. Кольман был послан в составе делегации, чтобы проследить и вынести вердикт о благонадежности Гессена. Кольман играл в физике аналогичную роль, которую играл Лысенко в биологии².

Кольман отвечал за партийную дисциплину среди советских участников. Он должен был следить за Бухариным и Гессеном, подозреваемых в «идеологическом уклоне». Считалось, что выступления этих ученых на конгрессе будут испытанием их идейной ортодоксальности.

В статье, которая была опубликована всего за три месяца до отъезда группы советских ученых на лондонский конгресс, Кольман бросил прямой вызов Гессену, призвав его изменить образ мысли и исправить свои политические ошибки. «Надо сказать, что в науке Гессена нет большевизма, как нет большевизма и в науке его единомышленников. Об этом следует заявить прямо»³.

Таким образом, Лондонское выступление Гессена имело решающее значение для продолжения его карьеры в Советском Союзе.

Читая доклад Гессена, можно разглядеть помимо бросающегося в глаза «большевизма», вторую менее заметную линию, т.е. попытку натолкнуть читателей на связь идеологии и науки. Гессен, через экономические категории марксизма, продемонстрировал с одной стороны ортодоксальность взглядов, и кроме этого старался донести мысль о том, что научные достижения ученого не должны связываться с их философским и пр. истолкованием. Гессен заявил, что физика Ньютона развивалась благодаря экономическим интересам буржуазной Англии XVII в. Как физик, он твердо защищал как Ньютона, так и Эйнштейна.

Взгляды Гессена легли в основу такого направления в истории науки как экстернализм, представителями которого являются Д. Бернал⁴, Р. Мертон, Д. Кроутер, Дж. Нидем, Дж. Холдейн и др. Экстернализм в России не получил должного развития. Долгое время господствовала история идей и личностей, и полностью игнорировался какой бы то ни было контекст научного процесса.

Д. Кроутер, ученый-журналист, применил метод Гессена в написании работы «Британские ученые XIX в.»⁵. Кристофер Хилл и Бенжамин Фаррингтон. взяли работу Гессена в качестве отправной, применительно к темам «Английская революция» и «греческая наука»¹.

Дж. Холдейн², известный биолог и генетик, как и многие другие ученые-экстерналисты, увлекся марксизмом, наблюдая за всемирным экономическим кризисом, возникновением и распространением фашизма, испанской гражданской войной. Все эти события всемирной истории, ярко свидетельствовали, в глазах марксистов, в пользу структурного кризиса и постепенного разложения капиталистической системы вообще.

Тенденция рассматривать науку в широком социально-экономическом контексте позволила значительно расширить горизонты истории науки. Некоторые из историков стали придерживаться левых взглядов, например Дж.Д. Бернал или Дж. Холдейн. Некоторые стали развивать социологию науки (Р. Мертон), или обратились к новым сюжетам прежде не привлекающим внимание, например, Дж. Нидем, заинтересовавшийся наукой в Китае.

Наконец, некоторые мыслители близкие по духу к структурализму или постструктурализму (как, например, М. Фуко) также предлагали свои концепции развития науки (своего рода археология знания) и не отрицали влияния марксизма³.

Всплеск работ, написанных в социально-экономическом ключе приходится на 30-40-е XX в. В этот период они являлись, по мнению современных историков, самой передовой областью исследования. Наибольший вклад в этот процесс внесли молодые исследователи, увлекающееся марксизмом, восхищающееся опытом Советского Союза, в котором за короткий период времени, произошло построение нового социального и экономического порядка.

Понимая, насколько жизнь ученого сообщества зависит от внешних условий, они переносили это понимание на страницы своих работ, через конкретный исторический материал. Необходимо отметить, что в этот период времени остро назрела необходимость осмысления все возрастающей роли науки, потребность в формировании четкого представления о функциях и роли современного ученого, и тем более, мере его ответственности за происходящее.

Пожалуй, за рубежом работы Гессена ценятся гораздо выше, чем в России. Только в последнее время его имя начинает фигурировать в рамках исторических исследований. Активно способствует появление новой темы, связанной с феноменом «репрессированной науки», взгляд многих историков в связи с этим направляется на ученых, как невольных жертв сталинских репрессий. Борис Гессен, физик, член АН СССР, объявленный участником контрреволюционной террористической организации, и расстрелянный в 1936 г, таким образом, ни может не рассматриваться в рамках гонения на физиков.

Доклад Б.М. Гессена на II Международном Конгрессе по истории науки и технике привнес в западную историографию новый взгляд на насущную проблему социальной действительности. Именно его актуальность и острая необходимость привели к широкому распространению взглядов Гессена за рубежом.

Кроме того, вопрос о влиянии идей Гессена является одним из тех вопросов, которые до сих пор интересуют современных историков науки. Кажется, до сих пор обсуждается эффект, который произвела советская делегация на II Международном Конгрессе по истории науки и техники. Причем некоторые склонны рассматривать выступление делегатов как чисто пропагандистское¹. Однако многими зарубежными исследователями Борис Гессен понимается как родоначальник целого направления в историографии, как идейный вдохновитель нескольких поколений историков науки.

Д.В. МИХЕЛЬ