Сборник научных работ студентов Выпуск 1 Электросталь 2006 Печатается по решению

Период перехода от народной латыни к старофранцузскому языку

Следует принять во внимание, что постепенное, от поколения к поколению, формирование национальных диалектов на основе латинского языка началось уже с самого момента возникновения народной латыни и отделения ее от классической литературной латыни как разговорного языка удаленных провинций Римской империи. После распада Римской империи латинский язык выжил именно в виде вульгарной латыни, которая в ходе своего развития дала рождение языкам романской семьи.

Сам термин «народная латынь» или же «вульгарная латынь» может иметь два близких, но все же несколько расходящихся значения: в редких случаях так именуют язык жителей Римской империи первых веков нашей эры, отличавшийся по произношению и грамматике от литературного латинского языка. Однако пестрая разговорная латынь с улиц Рима имела под собой незыблемый фундамент – классический литературный латинский язык, – язык римских богослужений и библиотек, судопроизводства и поэзии и, прежде этого, устоявшееся веками произношение и фонетическую систему, на которую вряд ли могли повлиять уличные говоры из разных уголков империи. Пока Римская империя процветала, процветали и носители литературного латинского – аристократы, чиновники и священники, ученые мужи разных призваний – историки, писатели и поэты.

Вместе с падением Рима пал и этот прежде незыблемый монумент. С исчезновением как классов римской аристократии, имперской бюрократии и клира, исчезли и стандарты языка. Общий спад культуры и исчезновение языковых нормативов привели к рождению подвижной языковой субстанции, которая позднее кристаллизовалась, дав рождение молодым европейским языкам. Эту субстанцию, активно развивавшуюся и видоизменявшуюся с самого начала увядания Рима и вплоть до IX-X вв. нашей эры, в более узком смысле слова и принято называть народной или вульгарной латынью.

Под протороманским языком понимали тот вариант латыни, на котором говорили усвоившие его в годы римского завоевания неиталийские народы Западной Европы. Это латынь, прижившаяся на почве национальных языков, – кельтских и германских, – претерпевшая изменения, прежде всего, в фонетике и произношении, не имеющая единого стандарта, ибо говорило на ней множество людей из разных уголков империи, и каждый приспосабливал звучание языка завоевателей по образу и подобию фонетике родного языка.

Краеугольным камнем фонетической системы классического латинского была дифференциация гласных звуков по долготе и тоническое ударение. Латынь завоеванных народов была лишена этого фундамента. Приживаясь на новой почве, она подвергалась изменениям в первую очередь фонетического плана. Незыблемая вековая система латинской тоники пошатнулась, будучи ассимилированной в среде произносительных навыков завоеванных народов. Новая латынь новой эпохи медленно, от поколения к поколению, видоизменялась и принимала новые формы.

Перводвигателем всех изменений в языке послужило произношение, каким бы незначительным не казался этот фактор непосвященным. Те или иные сдвиги в произношении вели к изменению словоформ, фонетические изменения влияли на морфологию; изменение словоформ влекло за собой последовательные изменения в грамматической структуре языка, в частности именно изменения падежных форм слова и «выравнивания» падежных окончаний послужили причиной краха падежной системы латинского языка; падение падежной системы вызвало смену языкового строя, полностью изменив синтаксис предложения в романских языках по сравнению с «оригиналом» – народной латынью. Таким образом, изменения на уровне фонетики послужили причиной дальнейших последовательных изменений на всех остальных уровнях языка.

Как было отмечено выше, фонетика классической латыни опиралась на различие между долгими и краткими гласными, то есть на различие гласных по количественному показателю; различие же гласных по качественному показателю, то есть противопоставление гласных по открытости/закрытости, не являлось фонеморазличающим. В народной латыни разница между гласными, основанная на их долготе, стала стремительно утрачиваться, и язык начал вырабатывать новый тип противопоставления гласных фонем – по качественному показателю. Оппозиция между открытыми и закрытыми гласными развивалась как самостоятельный способ различения фонем в языке; интенсивное развитие этой оппозиции привело к тому, что тоническое ударение классической латыни сменилось силовым, причем ударный слог всякого слова произносился с очень выраженным ударением, а неударные слоги в быстрой речи проговаривались нечетко.

С одной стороны, развитие новой системы гласных в разных регионах, где разговорным языком служила народная латынь, можно считать той стартовой точкой, от которой началось обособление романских наречий на основе народной латыни в самостоятельные языки, которые долгое время сохраняли общность грамматики. С другой стороны, ослабление безударных слогов привело к отпадению морфологических окончаний большинства слов, либо к совпадению некогда отличавшихся звуков в одном редуцированном. Это явление пошатнуло систему падежей, унаследованную от классической латыни, что привело к последовательным изменениям на уровне морфологии, грамматики и синтаксиса, в результате чего молодые романские наречия развились в самостоятельные языки аналитического строя; таким образом, произошел переход от синтетических структур народной латыни к аналитическим структурам новороманских языков.

Формирование французского языка нельзя назвать исключительно переходом народной латыни в новую форму. Субстратом для образования французского языка как самостоятельного и отличного от прочих романских послужил язык галлов, а позднее суперстратом – язык франков.

Галльский язык стал самым ранним, изначальным субстратом для принесенной римскими легионами латыни; тем не менее, влияние его на латынь оказалось довольно ограниченным. В современном французском языке выжила лишь горстка слов, восходящих к галльским корням: chêne и charrue. Словарь Delamarre перечисляет 167 слов с галльскими корнями. Однако некоторые галльские слова прочно закрепились в народной латыни, вытеснив из нее исконно латинские понятия. Например, в повседневной речи романоязычных обывателей классическое латинское слово equus уступило место слову caballus, которое в свою очередь восходит к галльскому caballos; позднее caballus во французском языке дало слово cheval.

Вместе с приходом на территорию современной Франции воинственных франков, распространилось на эти земли и влияние франкского языка, принадлежащего к германской группе. Помимо языка франков, на формирование французского языка оказали в известной мере влияние другие языки германских племен того времени, по большей части близкородственные. Тем не менее, оказав значительное влияние на словарный запас французского языка и отчасти – на грамматику, ни одно из германский наречий на территории французского государства впоследствии не прижилось; возможно, это объясняется долгой традицией романской письменности, которая прочно закрепляла за латынью статус языка юриспруденции и королевских указов.

Язык франков не имел письменности и не прижился среди галло-романского населения, так и, оставшись языком пришлых завоевателей, которые затем сами оказались полностью ассимилированы местной социально-языковой средой. Тем не менее, процент германских заимствований во французском довольно велик; филологи оценивают вклад германской лексики в современный французский язык примерно в 15% общего словарного запаса. Германскими по происхождению считаются такие слова как haïr, bateau, hache. Прилагательное haut является гибридом германского hoch с латинским altus. Существует теория, согласно которой видовременные формы французских глаголов Passe Compose обязаны своим существованием в языке именно влиянию германских языков, а не восходят к исконно-латинским формам перфекта, который в годы становления старофранцузского языка стремился к увяданию и опрощению.

Переход от народной латыни к новороманским языкам шел на протяжении десятилетий и даже столетий, однако знаменательной датой в историческом языкознании принято считать год Турского собора – именно в 813 г. Положения собора предписали служителям церкви читать проповеди на «деревенском романском языке», заметно отличном даже от той далеко не классической латыни, на которой совершалось богослужение во многих приходах в те времена. Это означало, что народу латинский язык богослужений уже начал переставать быть понятным.

В отделившейся от латинской новой фонетике в сочетании с совершенно различными системами гласных в разных регионах начался неизбежный процесс расхождения родственных романских наречий. Финальной точкой этого процесса можно считать тот момент, когда разница в произношении двух родственных слов, взятых из разных романских языков и восходящих к одному латинскому слову, стала столь велика, что для говорящих на этих языках родственная связь между этими словами перестала быть очевидной. Существующая разница в произношении окончаний, союзов и предлогов сделала взаимопонимание носителей разных романских языков затрудненным либо вовсе невозможным.

Самым ранним письменным документом, свидетельствующим о начальной стадии окончательного перехода народной латыни в самостоятельный язык, считаются «Страсбургские клятвы» – свод хартий и договоров, авторство которого принадлежит королю Карлу Лысому; «Клятвы» были составлены в 842 г. Документ написан на причудливом сплетении видоизмененных латинских фирм с молодыми формами нового языка. В течение примерно века с момента появления «Страсбургских клятв» старофранцузское наречие оформилось как самостоятельная группа близкородственных диалектов, объединенных целым рядом фундаментальных языковых характеристик; это языковое единство стало известно в историческом языкознании под именем старофранцузского языка. Параллельно отделилась от народной латыни и обособилась от старофранцузского другая группа близкородственных диалектов, ставшая известной как окситанский язык.

Позднее, вместе с рождением династии Капетингов в 987 г., начинается медленное, но неуклонное возвышение северных областей Франции над южными и в экономике, и в политическом могуществе. Одновременно с этим укрепляют свои позиции диалекты старофранцузского языка, оставшиеся в истории под именем лангедойль. Однако не стоит полагать, что на всей территории Франции преобладала именно эта группа близкородственных диалектов. В южных областях Франции звучал иной романский язык, в те времена близкородственный старофранцузскому – окситанский, или лангедок. Лангедок стал колыбелью для многих окситанских диалектов, включая провансальские, живая речь на многих из которых до сих пор звучит в разных уголках Европы, но ни один из диалектов семьи лангедока не достиг статуса национального языка, на котором говорит целое государство.

Во времена раннего Средневековья разница между лангедоком и лангедойлем была не столь значительна, чтобы жители разных областей полностью перестали понимать друг друга; многие жители пограничных областей, где ареалы распространения двух диалектных групп пересекались, одинаково хорошо владели обоими наречиями, ибо сходство между ними позволяло говорящему на лангедойле быстро освоить лангедок, и наоборот. Впоследствии в лангедоке развилась и закрепилась грамматика, отличная от грамматики лангедойля. Поскольку северные области Франции начинали преобладать над южными экономически и политически, лангедойль начал распространяться в областях, где говорили на лангедоке, в качестве второго языка торговли и общения между носителями разных диалектов. Лангедок дал рождение ряду независимых романских диалектов, которые до сих пор живой речью звучат на территории современной Франции и пограничных областях сопредельных с ней государств (современный окситанский, отколовшийся от него провансальский и еще ряд менее распространенных потомков лангедока).

В период с X по XII вв. заканчивается оформление старофранцузского как самостоятельного языка на базе нескольких близкородственных региональных диалектов, объединенных единой системой грамматики, общностью морфологии и системы служебных слов. Разница между диалектами заключалась в незначительном расхождении в плане лексики и фонетики; фонетические различия между региональными диалектами не были выражены столь ярко, как в наши дни, ибо диалекты на тот момент еще не имели достаточно долгой истории изолированного развития, и в обстановке формирующегося молодого языка были неустойчивы, перенимая фонетические изменения друг у друга. Разница в произношении и грамматики между различными семьями диалектов, – лангедойлем и лангедоком, – была к началу XI века несоизмеримо заметнее, чем разница в произношении и грамматике между отдельными диалектами каждой из этих семей.

Сложившийся старофранцузский язык можно охарактеризовать целым рядом черт, которые отличают его от всех прочих романских языков и их предшественника – народной латыни во всех ее формах.

Ослабление заударных слогов в ходе фонетического развития народной латыни привело к распаду системы падежных окончаний, в результате чего функции падежей стали принимать на себя предлоги. Выраженный процесс фонетического ослабления падежных окончаний в народной латыни можно проследить, начиная со II в. нашей эры. Но сама пятипадежная система латинских существительных в живой речи продолжала существовать вплоть до VI-VII вв., по мере перехода от вульгарной латыни к романским языкам всё более и более утрачивая различия в звучании между падежными формами одного слова.

Первым этапом утраты падежных окончаний в вульгарной латыни принято считать корректное отражение их на письме, но непроизнесение утративших звучание фонем в речи. Первой жертвой, предположительно, стал согласный -m в окончании аккузатива. Это изменение датируется ориентировочно III-IV веком нашей эры. Несколькими веками позднее был утрачен согласный -s в окончаниях остальных падежей, а гласные в окончаниях стали ослабляться и центрироваться, постепенно превращаясь в нейтральное e. Этот процесс затрагивал не только речь завоеванных Римом народов в отдаленных провинциях, но и речь италийского простонародья из центральных областей империи. Об этом свидетельствует ряд письменных памятников, отражавших не классическое, а упрощенное вульгарно-латинское произношение, таких как короткие надписи на керамике и стенах зданий в г. Помпеи.

С утратой конечной -m, и уже позднее во многих случаях -s, многие падежные формы совпали в произношении, но по-прежнему различались на письме. Фонетическая синонимия редуцированных падежных форм приводила к затруднениям в понимании при речевом общении, т.к. падеж слова приходилось уточнять, исходя из контекста речи. Это, в свою очередь, вызывало необходимость в строгом порядке слов в предложении. На смену ослаблявшимся окончаниям приходили предлоги, произносившиеся под ударением. В поздних формах народной латыни значение датива могло передаваться предлогом ad с последующим аблативом, а генитива – предлогом de с последующим аблативом. В латинском письме по-прежнему употреблялись все исходные падежные формы.

Например, Romam звучало как [roma], что позволяло с равной степенью уверенности истолковать эту форму либо как номинативную, либо как аккузативную, либо как аблативную. Отсутствие дифференциации гласных по долготе не позволяло различать, в свою очередь, совпавшие в произношении формы аккузатива Romam и аблатива Roma, так как классическое краткое [a] аккузатива и долгое [a:] аблатива вот уже несколько веков не различались в вульгарной латыни. Форма номинатива в произношении также совпадала с формами аккузатива и аблатива. Местный падеж, или локатив, также был утрачен в народной латыни, и его функции перешли к аблативу, что лишь усилило стирание границы между звучанием падежных форм.

В классической латыни мы имеем выражения: Romæ sum (‘я нахожусь в Риме’ с использованием локатива) и Romam eo (‘я направляюсь в Рим’ с использованием аккузатива). Оба выражения, за неимением локатива и совпадением формы аккузатива с формой аблатива, в вульгарной латыни звучали бы как Roma sum и Roma eo, что фактически сводило роль падежа на нет – отношения между членами предложения в данном случае становились неявными. Поэтому в речи прибегали к конструкциям наподобие ‘sum in Roma’ и ‘eo ad Roma’. Этот образец наглядно иллюстрирует переход падежных функций к предлогу еще во втором-четвертом веках.

Таким образом, фраза на классической латыни Iacōbus patrī librum dat в контексте затрудненного различения падежных форм в речи, в латыни вульгарной невольно перестраивалась и звучала как ´Jacọmọs ´lẹvrọ a ´patre ´dọnat.

Вместе с распадом империи, приходом Темных веков и угасанием римской письменной традиции, вместе с распадом народной латыни на новые романские наречия постепенно исчезало и употребление классических падежных форм на письме. В романской диалектной речи по-прежнему редуцированные падежные окончания совпадали, а функции падежей все чаще и чаще передавались конструкциям с предлогами. От поколения к поколению утрачивалось осознание говорящими категории падежа, а вместе с переходом ее функций к предлогам и порядку слов, падеж попросту начал утрачиваться как морфологическая категория существительных.

Эта особенность закрепилась во всех дочерних языках, произошедших от латыни, за исключением румынского, и для новых поколений Европы отсутствие в их новых самостоятельных языках падежей было столь же естественным, как их присутствие в высокой церковной латыни.

Единственная падежная оппозиция, сохранившаяся среди всех западнороманских языков лишь в старофранцузском, представляла собой различение существительных на формы номинатива и аккузатива, которые были переосмыслены и названы в старофранцузском cas sujet и cas régime. Однако сама падежная функция, заключающаяся в выражении отношений между членами предложения, в этой оппозиции была слабо выражена: cas sujet обозначал подлежащее, т.е. актант, а cas régime – все остальное, т.е. дополнение. Исходные латинские окончания к началу старофранцузского периода редуцировались до такой степени, что существительные перестали различаться по категории склонения. На смену сложной системе латинских окончаний, варьировавшихся от склонения к склонению, пришла простая универсальная оппозиция на основе окончания -s.

Поскольку отношения направленности действия, принадлежности, инструментальности и прочие выражались в старофранцузском языке уже предлогами, а подлежащее и дополнение идентифицировали себя в тексте посредством строго последовательного порядка слов в предложении, противопоставление cas sujet и cas régime стало в старофранцузском скорее традицией, нежели живым механизмом языка. К концу XIII в. эта оппозиция утратилась, а в языке по большей части выжили и закрепились формы cas régime. В ряде случаев обе падежные формы одного существительного выжили в языке, образовав этимологические дублеты, например le sire и le seigneur.

Вместе с утратой латинской системы деления существительных по склонениям, утраченным оказался и средний род существительных. Большая часть латинских существительных среднего рода по мере редукции окончаний начала совпадать по набору окончаний с существительными мужского рока, окончания обоих родов «выравнивались» по аналогии, пока существительные среднего рода окончательно не слились с существительными мужского.

Последним и самым ярким признаком становления независимого языка стало появления в старофранцузском языке артикля. Наличие артикля в языках аналитического строя обусловлено тем, что категория определенности/неопределенности существительных не может быть выражена порядком слов, т.к. он строго последователен, что является особенностью этого языкового типа.

Предпосылки к возникновению артиклей существовали еще в не затронутом изменениями латинском языке. Начиная с I в. нашей эры, по не совсем ясным причинам во многих латинских текстах, включая написанные на классической латыни литературные и научные труды, распространяется избыточное употребление местоимений illus/illa, и реже – числительного unus/una, которые дублировали существительное, поставленные в постпозиции либо препозиции к нему. Вероятно, это употребление местоимений являлось одним из явлений стихийного развития языка и представляло собой один из приемов эмфазы, в то время как никакой грамматической необходимости для употребления этих слов в окружении существительного ни в классической, ни в народной латыни не существовало вплоть до полной утраты в языке системы флексий и становления фиксированного порядка слов в предложении.

Французский определенный артикль сформировался непосредственно на основе местоимений illus/illa, и вплоть до полного исчезновения падежной системы в конце старофранцузского периода сохранял способность изменяться по падежам. Неопределенный артикль единственного числа un/une соответственно произошел от латинского числительного unus/una. Долгое время формировавшийся артикль играл роль скорее полноправного местоимения, нежели бесцветного служебного слова.

Особый случай представляют форма множественного числа неопределенного артикля des (de + les) и партитивные артикли du (du + le) и de la – они являются живыми свидетелями перехода падежных функций к предлогам. Предлог de, изолированно поставленный перед существительным с артиклем, придавал слову значение «некоторые из множества». В случае с des этот смысл был интерпретирован как «многие», а в случае с du и de la – как «часть от большего». Форма des как более экспрессивная вытеснила из употребления форму unes, которая содержала в себе некое семантическое противоречие – сочетание понятий множественности и единственности, ведь долгое время у слова un сохранялось его оригинальное значение «один, единственный». Превращение числительного в артикль и утрата оригинального смысла происходила очень медленно.

В старофранцузский период употребление артикля не являлось строго обязательным. Существительное с артиклем долгое время считалось стилистически маркированной формой; артикль использовался не всегда, но, как правило, в тех случаях, где по смыслу требовалось подчеркнуть определенность или неопределенность того или иного предмета или лица. Определенный артикль играл роль местоимений «тот» и «та».

В период с X по XIII вв. французский язык претерпел наибольшее число фундаментальных изменений, приобретя к XIV в. более устойчивую форму и окончательно закрепившийся аналитический строй; эта форма языка получила название средневекового французского. В языке полностью исчезли унаследованные от латыни анахронизмы – категории падежа, система флексий, склонения; целиком перестроилась непрерывно менявшаяся с X по XIII век фонетика, развитие которой было направлено по пути стяжения и упрощения групп гласных и согласных, отпадения неударных слогов и максимального «облегчения» речи.

Начиная с X века, французский язык ведет свою историю как один самостоятельных романских языков, а с XIII века – как сформировавший независимую типологическую структуру.