Сочинение уильяма мьюира, K. C. S. I. Д-ра юстиции, D. C. L., Д-ра философии (болонья)

ХАЛДЕЯ и южная Сирия являются частью Аравии. Племена, населявшие этот регион, частью язычники, но в большинстве своем (по крайней мере, номинально) христиане, составляли с арабами единую расу, а потому попадали в сферу влияния новой религии. Однако же, когда им пришлось столкнуться на границах с армиями мусульман, эти народы получили поддержку от своих суверенов: соответственно, от кесаря на Западе и от хосровов на Востоке. Таким образом, разгорелась серьезная война, и ислам оказался напрямую втянут в смертельную борьбу с двумя главными силами Востока и Запада.

Изучающему историю ислама, особенно на этой ее ранней стадии, очень важно учитывать, что для ее исследования мы располагаем практически лишь арабскими источниками. Анналы Византии канули в лету в последующей катастрофе; и только многие годы спустя стали появляться западные хроники. А Персидская империя оказалась сметена с лица земли в результате арабского вторжения, и, естественно, обо всем происшедшем мы судим лишь со слов завоевателей. Таким образом, и в истории Запада, и Востока, мы практически полностью зависим от арабского предания, которое, во-первых, само по себе кратко и отрывочно, а во-вторых, оно совершенно однобоко, и нам остается лишь надеяться на достоверность и целостность рассказа.

Ни в одной из великих империй, зажимавших с двух сторон Аравию Абу Бекра, не сохранились мужество и добродетель прежних дней. Роскошь, коррупция, угнетение, религиозная борьба и военные катастрофы ослабили их мощь и подорвали их силы.

Варварские орды, заполонившие западную Европу, оторвали от византийских владений наиболее отдаленные районы. Война между кесарем и хосровами носила затяжной характер. Сирия и Месопотамия, будучи ареной военных действий, переходили из рук в руки. На последнем витке удачи двинувшийся от Черного моря Ираклий разгромил персов на поле близ Ниневии и подошел с триумфом к самым воротам вражеской столицы.

6 г. хиджры, 627 г. от р. Х.

Сироес, лишивший жизни своего отца и восемнадцать братьев, всего несколько месяцев наслаждался плодами отцеубийства. По свидетельству Гиббона, «на протяжении четырех лет царский титул присваивался девятью претендентами, оспаривавших с помощью меча или кинжала права на осколки истощенной монархии». Такою была в то время Персия, с ее глупцами-придворными и жуткой анархией повсюду, пока Абу Бекр вел свою борьбу с отступническими племенами. Как бы то ни было, арабские армии встретили со стороны персов более жестокое и продолжительное сопротивление, чем в Сирии. Дело в том, что ислам нацелил свой удар в самое сердце Персии. С падением Сирии Константинополь мог оставаться, пусть и в постыдной, но безопасности. Однако, если бы арабы захватили Аль-Ирак, находившийся под рукой Ктесифон (Аль-Медайн) пал бы тоже, и Персия вместе с ним. На этом регионе мы и остановим сейчас свое внимание.

Мы уже упоминали Аль-Мусанну среди вождей, помогавших возвратить Аль-Бахрейн. Продвигаясь вдоль Персидского Залива, он покорил Аль-Катиф и направил свои победоносные войска в дельту Евфрата. «Кто такой этот Аль-Мусанна? — спросил Абу Бекр, когда вести о его успехах достигли Медины, — и к какому он принадлежит клану?» Узнав, что Мусанна был из большого племени Бекр, жившего по соседству с Междуречьем, он приказал ему «двигаться дальше, сражаясь на стезях Господа». Это дело было как раз таким, какое нравится бедуинам: вскоре армия Мусанны увеличилась до восьми тысяч человек. Однако впереди назревало сопротивление. Христианские и языческие племена взбунтовались; и Абу Бекр, предчувствуя неизбужную бурю, решил, что «Меч Господа» должен быть снова обнажен. Вот почему Халид был отправлен покорять Халдею.

В начале двенадцатого года хиджры восстание было подавлено на всей территории Аравии за исключением южных районов, которые уже были на прямом пути к усмирению. Для Абу Бекра вошло уже в привычку двигать бесчисленные полчища арабов для схожей работы куда угодно. Он отрядил на север две армии. Одна, под командованием Халида, объединившись с Аль-Мусанной, направлялась в Убуллу, древний город вблизи дельты Евфрата, чтобы оттуда, оттеснив врага к западному берегу, двинуться к столице Халдеи Аль-Хире. Ийад во главе другой армии был отправлен усмирить восставшую Думу (на полпути между Красным морем и Персидским Заливом), а оттуда также к Аль-Хире. Кто первым доберется до этого города, будет управлять всей страной.¹

Ийад, столкнувшись препятствиями со стороны противника, надолго завяз в окрестностях Думы. Халид, не встретил на своем пути с подобных затруднений, и по дороге из Аль-Йемамы в Аль-Ирак объединился с большой группой бедуинов. Подкрепление оказалось очень кстати, поскольку его войско здорово уменьшилось: не только из-за кровавой бойни в Аль-Йемаме, но также и в связи с данным разрешением после той трудной кампании предоставлять воинам отпуск домой. Тем не менее, популярность похода была так велика, что когда после краткого визита к халифу Халид присоединился к своему лагерю на берегу Евфрата, он нашел себя во главе десятитысячной армии; и это кроме восьмитысячного войска Аль-Мусанны, поспешившего выразить свою лояльность, признав главенство более одаренного полководца.

Раскинувшаяся перед арабами страна была чем-то близка им, но чем-то непривычна и чужда. От Персидского Залива до Мертвого моря простиралась каменистая пустыня, непроходимая и безводная. К северу природа смягчалась: все еще пустынная равнина покрывалась весной яркой зеленью и цветами, наполнялась пением птиц и жужжанием насекомых. Обильные пастбища простирались на сотни миль от Дамаска до Тигра. Еще севернее пустыня постепенно исчезала, и примерно на широте Мосула сменялась холмами и долинами Малой Азии. Поперек страны от Алеппо до Вавилона протекал Евфрат, в то время как с востока эту местность ограничивал Тигр, бегущий под горной грядой, отделяющий арабский Ирак¹ от Персии.

Между двумя реками простирается полная патриархальных воспоминаний Месопотамия. По этой огромной равнине странствовали (и странствуют по сей день) бедуинские племена со своими стадами. В большинстве своем они уже долгое время исповедовали христианство. Жившие на Сирийской стороне, вроде Гассана из Босры, были подданными Римской империи; те же, кто жил на востоке, оказались вассалами Персии. Но кочевая жизнь приводила к нестойкой лояльности и слабости веры; а потому эти северные арабы, влекомые симпатией к своим собратьям с Аравийского полуострова, так же как и жаждой наживы, нередко бросали своих прежних союзников и веру предков, чтобы связать свою судьбу с колоннами захватчиков.

Халдея и устье Евфрата.

Низовье Евфрата, или арабский Ирак, разительно отличается от только что описанного региона. Две огромных реки, пока еще вдали от моря, приближаются друг к другу; но вместо того чтобы слиться, сохраняют свою независимость и около ста пятидесяти миль текут параллельно, окаймляя достопамятную долину Дура. Эта местность сейчас покрыта длинными холмами и насыпями, следами древних оросительных каналов и усыпана осколками кирпича и глиняной посуды, остатками туманной старины. Тогда она не была, как ныне, просто пустыней, но представляла собою хорошо возделанную и орошаемую каналами землю. На Тигре, чуть ниже места, где реки впервые подходят друг к другу, располагался Аль-Медайн, «двойной город»,² получивший такое название от Селевкии на западном берегу и Ктесифона на восточном, бывший некогда столицей Персии. В пятидесяти милях южнее масса бесформенных насыпей, возвышающаяся на восточном берегу Евфрата, знаменует местонахождение Вавилона, и, взобравшись наверх, можно заметить «Бирс Нимрод», или «Башню Столпотворения», поднимающую свою причудливую главу на горизонте зеленеющей долины. Еще на тридцать миль южнее расположена Аль-Хира, столица окрестных арабских племен. Она стояла (как и сменившая ее Аль-Куфа) на рукаве, вытекавшем из Евфрата через тоннель в природной скале, выдолбленный рукою человека в незапамятные времена. Несясь на запад, этот бурный поток наполнял множество водоемов и, в первую очередь, огромное озеро под названием «Море Наджаф»; затем, сделав широкий круг, воссоединялся с Евфратом до его слияния с Тигром. В былые времена существовал еще один рукав под названием «Ров Сапора», служивший преградою бедуинским набегам, который, заходя еще дальше на запад, возвращался в свою родную реку неподалеку от Убуллы. Этот приток, теперь пересохший, первоначально нес немало воды и, подобно другим источникам, помогал расширять зеленый пояс, отодвигая песчаную пустыню дальше к западу. Нижняя дельта, в свою очередь, подвергалась приливам, представляя собою легко орошаемую низину с наносной почвой, покрытую морем злаков; и от своей красоты получила название «сад света». Помимо повсеместно растущих пальм здесь в изобилии встречались фиговые, гранатовые и тутовые деревья. Но климат там замкнут и суров; состояние топей и болот, всегда столь легко затопляемых, усугублялось запущенностью дамб и отводных каналов; так что вторгшиеся солдаты, знакомые лишь с каменистыми пустынями полуострова, с любопытством взирали на буйно растущие тростники и на буйволов, прячущих под водою свои неповоротливые тела от зловредных насекомых, либо лениво плескавшихся на пустынных отмелях бесконечных лагун. Халдея кверху от дельты в то время обрабатывалась «феллахами» или арабскими крестьянами, бывшими в подчинении у «дикканов» или местных служителей персидского двора.¹

Такова была великолепная долина, раскинувшаяся между пустыней и горными хребтами Персии — колыбель цивилизации и искусства — прельщавшая теперь мусульманских завоевателей. Первым, стоящим у них на пути, был Хормуз, сатрап дельты, тиран, ненавидимый арабскими подданными. Ему, как властелину окрестных племен, Халид отправил послание, в надменном тоне мусульманских воззваний: «Прими веру, и ты в безопасности; или же плати дань, ты и люди твои; если же откажешься, то пеняй на себя. На тебя уже идет народ, любящий смерть так же, как ты любишь жизнь». ²

Затем, поставив командиром передового отряда Аль-Мусанну, и Ади, сына Хатима (знаменитого вождя Бени Тай), во главе следующего, сам Халид, ведя арьергард, двинул войска на Аль-Хафир, пограничную заставу Персидской империи.³

Битва цепей. Хормуз убит.

Встревоженный необычным воззванием, Хормуз послал сообщение хосровскому царю,⁴ а сам отправился навстречу врагу с армией, чьи фланги находились под командованием принцев царской крови. Он выступил с поспешностью, ожидая одержать легкую победу над неподготовленными племенами пустыни; и, первым достигнув русла Аль-Хафира, занял позицию у истоков. Придя вторым, Халид сразу приказал своим воинам спешиться и освободиться от поклажи. «Раз такое дело, — сказал он, — давайте сразу сразимся за воду; клянусь жизнью! Источники должны принадлежать храбрейшему из двух». Тогда Хормуз вызвал Халида на поединок, и, несмотря на предательски устроенную им засаду, сам был убит в этой схватке. Вслед за этим мусульмане бросились вперед и, убив многих, обратили врага вспять, преследуя его до берегов Евфрата. Арабы предвкушали найти в Персии богатую добычу. На долю каждого всадника пришлось по тысяче монет, не считая огромного запаса оружия. Украшенную драгоценными камнями тиару Хормуза, символ власти сатрапа, послали халифу с его пятой частью. Захваченный в битве слон, предназначенный стать одним из подарков Медине, был выставлен напоказ всему городу к большому удивлению восхищенных жителей, но в итоге был отправлен обратно, как неподходящий к месту. Эта операция получила название «Зат ас-Саласил», «Владычица цепей», от партии персидских солдат, связанных вместе (как гласит с презрением предание), чтобы предотвратить их бегство.

Поверженная армия бежала к своей столице, и Аль-Мусанна поспешил за нею верхом. Переправившись через Евфрат, он подошел к крепости под названием «Замок госпожи», принадлежавшей персидской княжне. Оставив своего брата осаждать крепость, он напал на другой замок, обороняемый мужем княжны. Взял его штурмом, он вырезал гарнизон; когда княжна услышала об этом, то приняла ислам, и, забыв своего персидского господина, отдала свою руку брату Аль-Мусанны.

Пыл Аль-Мусанны чуть не стал причиной поражения. Когда послание Хормуза дошло до Аль-Медайна, царь отрядил на помощь еще одного принца с войсками. Объединившись с разгромленной армией, эти силы встретили Аль-Мусанну, остановленного «Большим каналом» (притоком Тигра, текущим поперек полуострова), и Аль-Мусанна со своим маленьким летучим отрядом оказался в большой опасности. Узнав об этом, Халид поспешил на подмогу своему заместителю и подоспел как раз во время. На поле боя завязалась отчаянная борьба. И снова враг бежал; большое количество персов было убито либо утонуло, остальные спаслись на лодках. Глубокий канал остановил дальнейшую погоню, но добыча, захваченная в стане персов, оказалась огромной. Халид прочесал местность, убивая всех взявших оружие мужчин, а их женщин обращая в рабство. Но феллахам, или мирным крестьянам, он не причинил вреда.

Персидский двор здорово заволновался. Ходили слухи, что с арабскими захватчиками лучше всего справятся арабы, знакомые с их тактикой; и потому царь призвал большое число воинов из племени Бекр и других верных ему кланов, поставив над ними прославленного воина из их же числа. Он также вызвал Бахмана, полководца-ветерана, с востока, для управления царским войском. Объединенная армия, усилив свою мощь, двинулась к Аль-Валадже, месту, неподалеку от слияния двух рек. Сражение было долгим и упорным, но мусульмане одержали верх благодаря тактике своего предводителя, неожиданно устремившись на утомленного противника из спрятанной у него в тылу засады. Разгром был полным. Персы бежали, и вместе с ними союзники-бедуины, но многие из них оказались захваченными в плен.

Опьяненный успехом, окинув взором поле сражения, Халид обратился к своим войскам с такой речью: «О, разве эта пища не в таком же изобилии, как кремни на поле? Э, клянусь Богом, разве не нам дано было сражаться за Бога с неверными, и если бы мы только этим себе зарабатывали на жизнь, было бы достойным погибнуть за эти сказочные поля, показав себя достойными их, а голод и нужду предоставив тем, кому больше по душе их возделывать, и кто находит вашу участь обременительной!»¹

Халид затронул своими словами струны восторга в сердцах бедуинов. В тот момент заговорил еще и голос плоти. Персиянки, как девицы, так и женщины, как «пленники их правой руки», тотчас, в неограниченном количестве, с позволения, которое они считали божественным, были брошены в законные объятия завоевателей; и, наслаждаясь этой привилегией, они ничего не имели против исполнения над язычниками «предписанного наказания». Таким образом, религиозный фанатизм возрастал наряду с военным пылом, оба обусловленные мотивами, присущими арабам — набегами и грабежом, военной добычей и очарованием пленниц.

Битва при Уллейсе, iii. 12 г. хиджры, май 633 г. от р. Х.

Победная чаша, однако, лишь слегка коснулась губ арабов, и множество случайностей еще могло пронести ее мимо. Большой род Бени Бекр разделился в сражении, часть взяла сторону Халида, а часть оставалась с персами. Неприязнь месопотамских бедуинов к захватчикам росла, усугубляясь поражением и их обращением с пленниками. Пострадавшие христианские племена подняли своих кочевых собратьев по обоим берегам Евфрата и побуждали персидский двор к отмщению. Сразу после этого заболел царь Ардашир, и Бахман был задержан при дворе; однако он послал войска через Евфрат, чтобы объединиться с лояльными бедуинами, со всех сторон стекавшимися к Уллейсу (Аллису), на полпути между Аль-Хирой и Убуллой. Вести об этом серьезном подъеме населения вынудили Халида спешно отступить и вновь пересечь Евфрат. Затем, оставив сильный отряд в Аль-Хафире для прикрытия тылов, он смело двинулся навстречу врагу. Арабские племена первыми бросились в атаку на мусульман, но Халид сразил их вождя. Затем уже персы выступили широким фронтом, и войско ислама оказалось в таком тяжелом положении, как никогда прежде. Борьба шла отчаянная, и в какой-то момент Халид, доведенный до крайности, поклялся Господу, что в случае победы кровь его врагов потечет багряным потоком. Наконец персы, не в силах противостоять стремительному натиску, сломали свои ряды и обратились в бегство. Во исполнение своей дикой клятвы, Халид приказал не убивать ни одного беглеца, но всех живыми доставлять в лагерь. Два дня мусульманские всадники прочесывали окрестности и захватили огромное количество пленников.

Затем в пересохшем русле канала началась кровавая бойня, но вся кровь впитывалась землею. Отряд за отрядом обезглавливался, но кровавый поток все не тек.

В конце концов, по совету одного арабского вождя, Халид пустил в канал воду, и кроваво-красные струи исполнили его клятву. На том месте находились мельницы, и три дня зерно для армии мололось покрасневшим потоком. Возможно, предание приукрасило детали этого варварского злодеяния; но его память осталась в названии, которое получил после этого зловещий поток: его назвали «Рекою крови».

Персидский ужин на поле боя.

По окончанию битвы в лагере врага был накрыт роскошный ужин, к которому персы, вспугнутые неожиданным появлением Халида, уже собирались приступить. Эта пища оказалась новым впечатлением для простых арабов, в ребячьем восторге хватавшим белые оладьи и с жадностью поглощавшим пышные блины и прочие восточные деликатесы. Халид вкушал свою трапезу ужин, облокотившись на тело богатыря, «равного тысяче воинов», которого он зарубил в поединке. Вести о победе, вместе с лучшей долей награбленного, давно установленной для халифа пятой частью, были немедленно направлены Абу Бекру. Посланник, сам храбрый воин, рассказал о накале и ходе битвы, о подвигах и искусстве отличившихся героев, о множестве пленников и богатой добыче.

Халиф, чрезвычайно обрадованный блестящим рассказом посланника, подарил ему красивейшую девицу из пленниц, которых он привел с собой.

На время дух персов был сломлен; но их бедуинские союзники продолжали беспокоить Халида. Занимаемое ими положение позволяло им серьезно досаждать его тылам и коммуникациям с Мединой, так что ему пришлось оставить целый участок к западу от Евфрата, удерживаемый этими племенами, вместе с Аль-Хирой, его столицей. Династия Лакхмид давно перестала править этим городом, который на долгие годы перешел под власть персидского сатрапа. Отчасти из-за того, что интересы жителей Аль-Хиры были схожи с христианскими племенами Месопотамии, отчасти из-за ее зависимости от Персии, реальное ее влияние до настоящего момента слабо ощущалось в аравийских владениях. Но недавние события показали, что даже Бени Бекр может объединиться со столицей пограничного региона, чтобы противостоять захватчикам; и дабы предотвратить повторение такой опасности, Халид теперь направил свои стопы к Аль-Хире.

Держа в мыслях свое стратегическое положение, Халид спешно двинулся к западному каналу Евфрата и напал на Амгисию, город, соперничавший с Аль-Хирой размерами и богатством.¹ Горожане бежали, и трофеи оказались так велики, что каждому всаднику досталось по 1500 монет. Когда пятая часть была доставлена в Медину, Абу Бекр был потрясен видом награбленного. «О, вы, корейшиты, — воскликнул он в восторге, — истинно ваш лев, лев ислама бросился на льва Персии и захватил его добычу. Конечно, утроба истощилась. Воистину, никакой женщине не выносить больше второго Халида!»

Найдя в Амгисии лодки, Халид погрузил в них пехоту со всем имуществом и уже намеревался наладить переправу через ручей для осады Аль-Хиры, но в тот момент сатрап открыл ворота нескольких оросительных каналов, и флотилия внезапно села на мель. Сообразив, в чем дело, Халид поспешил с небольшим летучим отрядом вдоль канала, закрыл шлюзы, и тем самым позволил лодкам вновь подняться на воду. Затем, высадившись на берег и захватив красивейшие дворцы князей Аль-Хиры,² армия расположилась лагерем у городских стен. Сатрап бежал за реку; но город, защищенный четырьмя крепостями, отказывался сдаваться. Валы были укреплены, и осаждающие надежно укрывались от стрел и дротиков. Вне городских стен находилось несколько монастырей; испытавшие на себе все ярость осаждающих, монахи и духовенство склонили жителей города сдаться на необременительных условиях, которые были отражены в договоре. Вслед за этим они принесли дары, которые Халид благосклонно принял и отправил а Медину. Абу Бекр одобрил договор и принял подарки, однако пожелал, чтобы их стоимость была удержана из дани.

Жители Аль-Хиры обязались платить ежегодную дань, которой облагались все классы населения, за исключением нищенствующих монахов. Мусульмане в свою очередь обещали сохранить город от вторжения. Договор, впрочем, вскоре нарушенный из-за прокатившегося по тем землям восстания, представляет интерес, как первый, заключенный с жителями территории, лежащей за пределами полуострова. Стоит упомянуть одно необычное условие. Красота Керамы давно стала притчей во языцех, и один воин потребовал ее на основании того, что Мухаммад, услышав, как тот восхваляет ее очарование, пообещал (как гласит предание), что, когда Аль-Хира будет взята, она станет его невестой. Халид настаивал на том, что обещание Пророка теперь должно было быть исполнено. Домашние Керамы опечалились, но она отнеслась ко всему с легким сердцем. «Не беспокойтесь об этом, — сказала она, — глупец, видевший меня в юности, забыл, что юность не вечна». Воин вскоре увидел, что она права, и был рад объявить о возможности выкупить ее, в результате чего она вернулась к своему народу.

Занятие Аль-Хиры стало первым значительным шагом в продвижении ислама по миру. Здесь Халид расположил свой штаб и оставался в течение года. В самом деле, этот город оказался самой первой столицей мусульман за пределами Аравии. Управление было оставлено за главами города, которые, по меньшей мере, были нейтральными. Халид, разумеется, рассчитывал, что жители, будучи арабского происхождения, и сами бывшие долгое время подданными династии из арабов, не замедлят занять его сторону. Ади, внук одноименного поэта, был участником делегации, заключившей мир. «Скажи мне, — шутливо обратился к нему Халид, — арабской или персидской вы крови?» «Суди по нашей речи; разве она говорит о низком происхождении?» «Верно, — ответил Халид, — тогда почему же вы не примете нашу веру и не разделите наш жребий?» «Э, нет, — отвечал христианин, — не бывать этому! мы никогда не отречемся от веры наших отцов, но дань вам платить будем». «Будьте прокляты, глупцы! — вскричал Халид, — неверие, как пустыня без пути; и по ней скитаются глупейшие из арабов! Вот вам два проводника, араб и чужестранец; и вы из двух выбираете чужеземца!» Приливы и отливы римских нашествий, несомненно, ослабили веру христиан, обитавших в Персии; но аль-медайнский двор всегда был под рукою, и хотя находился в последней стадии угасания, был все же достаточно сильный, чтобы сохранять власть и мало зависеть от Аль-Хиры. Долговечность власти арабов также вызывала сомнения; любовь к религии предков еще была жива; и город предпочел платить дань. И несколько столетий спустя мы все еще находим значительное количество жителей этих окрестностей придерживающимися христианской веры.¹

Мусульмане утвердили публичную молитву, внешний символ господствующей веры, и горожанам пришлось пять раз в день слушать крик муэдзина, который с раннего утра раздавался из расположенного неподалеку лагеря. Халид отпраздновал свой успех в особой «победной службе». Событие оказалось знаменательным. Облаченный в ниспадающие одежды, свободно завязанные вкруг шеи, он обратился к собранию по окончании обычных молитв и воздал должное храбрости воинов: «На поле Муты, в битве с греками девять мечей переломились в руке моей. Но я не встретил там никого, равного по силам противникам, с которыми мы бились здесь; а из них не было никого отважнее, чем мужи Уллейса!» Первый поход в Аль-Ирак, действительно, предание окружает особым ореолом: ибо потери мусульманской стороны до настоящего момента были невелики, и борьба здесь едва ли могла сравниться со многими весьма спорными сражениями времен Пророка.

В то время как Аль-Хира была оставлена в руках ее собственных правителей, на окрестных территориях вводилось общее правление. «Дихкане» — крупные землевладельцы и сборщики царских податей — ожидали своего часа. Увидев теперь, что Халиду покоряется все, лежащее на его пути, многие спешили выразить покорность и принять на себя обязательства по выплату дани. Абу Бекр мудро предписывал оставить феллахам их владения и уважать их права, как собственников своих земель. Требование оставалось неизменным с добавлением небольшого подушного налога. По другим вопросам решения принимались с согласия и одобрения войска, ведущего переписку с властями Аль-Хиры. Сохранив свою родовую веру, люди стали «зимми», или вассалами под защитой. Халид принял на себя обязательство защищать их, а они, со своей стороны, заверили его в преданности и обязались извещать в случае грозящей опасности. Тут и там были расставлены гарнизоны, и войска сохранялись в готовности к выступлению. Итак, земли к западу от Евфрата, а также к востоку от нижней дельты находились под контролем. На всей этой территории никто не был застрахован от грабежей, кроме тех, кто заключил с мусульманами договор. Доходным делом оказалось забирать заложников; отпускались они лишь после выплаты выкупа. Дань, как и трофеи, распределялась среди воинов: «для укрепления их воли и побуждения к храбрым делам».

Персия тем временем находилась в безнадежном смятении. Мужское потомство возможных соискателей трона было так безжалостно вырезано, что больше не осталось ни одного наследника царской крови, и быстро сменяющаяся череда слабых претендентов выдвигалась принцессами, оставленными для формирования двора. Ослабленные, персы были в состоянии только защищать Аль-Медайн, удерживая лишь кусок земли напротив него, вдоль Нахр-шира, глубокого канала, отведенного от Евфрата, и текущего поперек полуострова. Эта оборонительная линия находилась под угрозой Аль-Мусанны, но Абу Бекр дал строгие указания не наступать, пока в тылу не будет обеспечена полная безопасность. Более того, до сих пор не было никаких вестей от Ийада из Думы, на соединение с силами которого иракская армия так рассчитывала. Халид был раздражен вынужденной бездеятельностью, «играя», как он сетовал, «на протяжении многих месяцев женскую роль». Но он обуздал свой пыл и довольствовался сочинением двух посланий в категоричной форме, одно было адресовано «князьям Персии», другое «сатрапам и всем жителям».

На северном и западном направлениях, однако, агрессия продолжалась. Был осажден Аль-Анбар, крепость на берегу Евфрата приблизительно в восьмидесяти милях выше Вавилона. Измученные верблюды мусульман были убиты и брошены в глубокий ров, который, таким образом, стало возможным пересечь для штурма города. Персидский правитель взмолился о пощаде, и ему было разрешено уйти. Захватив Аль-Анбар с его обильно орошаемыми окрестностями, армия ислама устремилась на Айн Ат-Тамр, «Финиковую рощу», крепость на пустынной границе в трех днях пути к западу. Персидские отряды здесь получили поддержку от большого объединения арабских племен, среди которых были рекруты из Таглиба, последователи пророчицы Аль-Йемамы. Они встретились с подошедшим Халидом, но получили отпор, и персидский правитель, воспользовавшись скрытым ходом с крепостного вала, бежал, предоставив защиту своих подданных самим себе.

Не выдвигая никаких условий, они сдались на милость победителей. Упорное противостояние бедуинов-христиан вызвало у Халида вспышку неразумной ярости, ожесточившей их против него. Их вождь был обезглавлен перед городскими стенами, а все защитники крепости были убиты; в то время как женщины и дети отданы солдатам или проданы в рабство.

В церковном монастыре оказались в тяжелом положении сорок юношей, в ужасе забаррикадировавшие от врага двери. Когда это убежище было захвачено, они сдались, как и подобает ученикам, наставленным в Евангелии. Им пощадили жизнь и распределили среди вождей. Судьба этих несчастных юношей, схваченных в несторианской семинарии и вынужденных стать пленниками в мусульманской вере, должно быть, вполне обычна для бурного и кровопролитного периода сарацинского вторжения. Причина, почему предание упоминает о них особо, в том, что среди них находились предки нескольких выдающихся деятелей, таких как историк Ибн Исхак и покоритель Испании Муса.

Все это время Ийад, который уже давно должен был присоединиться к Халиду, безуспешно сражался с врагами под Думой. Забеспокоившись, халиф отправил ему на выручку Аль-Велида, посланного Халидом в Медину с царской долей добычи По его совету Ийад послал Халиду спешное сообщение с просьбой о помощи. Посланник прибыл вскоре после падения Айн Ат-Тамра; и Халид, не имея больше врагов на поле брани, ответил ему такими воинственными стихами:

«Друг мой, немного еще подожди, близка уже помощь, к тебе уж спешит;
Отряд за отрядом, они уже рядом, блистают их копья, сверкают мечи».

Оставив за себя в Аль-Хире командиром Аль-Кааку, Халид с лучшими из своих воинов выступил без промедления, пересек оказавшуюся на пути пустыню и сдержал свое слово.

Он прибыл как раз вовремя. Окейдир и Аль-Джуди, правители Думы, нашли поддержку у Бени Келб и других племен Сирийской пустыни; и теперь с севера спускалось племя Бени Гассан под командованием Джабалы, христианского князя Босры. Положение Ийада, окруженного со всех сторон, с каждым днем становилась все более критическим. Появление Халида сразу изменило всю сцену. Само его имя служило оплотом силы. Окейдир уже имел возможность испытать на себе его отвагу, оказавшись несколько лет назад благодаря ему пленником в Медине.¹ Будучи сильно напуган, он уже намеревался сдаться, но по пути был взят в плен и обезглавлен. Затем Ийад на сирийской стороне, а Халид на персидской атаковали враждебные племена и опрокинули их. Джабале посчастливилось унести ноги в Босру. Толпа оставшихся неудачников оказалась зажатой меж двумя армиями, и никому не удалось спастись. Ворота крепости были разбиты, и сгрудившиеся внутри горожане без разбора полегли под мечом. Женщины были проданы на торгах; а самую красивую из них, дочь несчастного Джуди, Халид купил для себя. Отпраздновав свадьбу на поле брани, он устроил себе короткий отдых в Думе, пока основные части армии добирались обратно в Аль-Хиру, где были встречены с тимпанами, цимбалами и бурными проявлениями радости.

Но не все шло так гладко по соседству. Отсутствие Халида воодушевило персов и их арабских союзников, особенно Бени Таглиб, все еще горюющее по поводу казни своего вождя, возобновить наступательные действия. Аль-Каака хоть и не терял бдительности, мог лишь удерживать границу и защищать Аль-Анбар от угрозы набегов.² Услышав тревожные вести, Халид поспешил обратно. В то время, пока Ийад оставался управлять Аль-Хирой, Халид отрядил Аль-Кааку через Евфрат, а сам двинулся к Айн Ат-Тамру, чтобы атаковать племя Таглиб; поскольку клялся, что таким образом он сокрушит гадюке главу в ее гнезде. На восточном берегу персы были обращены в бегство, а их вожди убиты. Тем временем на западном берегу серия блестящих, хорошо спланированных ночных налетов покончила с бедуинами. Их раз за разом застигали безмятежно спящими в своих шатрах в пустыне, рубили на куски, а семьи обращали в рабство. Так Халид исполнил свою клятву. Множество женщин, многие благородной крови, было распределено среди воинов. Также часть из них с богатой добычей была отправлена в Медину, где женщины были выставлены на продажу.³

Преследуя своих врагов-кочевников, наконец, Халид достиг Аль-Фирада на Сирийской границе, и оставался со своей армией у реки во время поста рамадан и еще несколько недель после. Но византийский гарнизон на границе, встревоженный длительной стоянкой лагеря и угрожающей позицией Халида, объединившись с персидскими заставами и соседними лояльными племенами, выступил внушительной силою, чтобы прогнать захватчиков. Они надеялись, что Халид пересечет реку; но осторожный воитель предложил вместо того им самим перебраться на восточный берег. Последовала долгая и жестокая битва. Мусульмане победили; конница преследовала беглецов, и резня, должно быть, была жуткой, ибо предание сообщает невероятное число жертв, сто тысяч.

На время сопротивление было подавлено, и в поле зрения не оставалось никакого противника. Приближалась пора паломничества в Мекку, и Халид принял исключительное решение совершить его инкогнито — не сообщив даже своему царственному владыке. Так, укрепив свою армию в течение десяти дней на отвоеванном поле битвы, он отдал приказ медленно продвигаться небольшими переходами обратно в Аль-Хиру. Затем, создав видимость, что остается позади, он с небольшим эскортом тайно отправился в благочестивое путешествие. Без провожатого он прошел окольными путями пустыню с невероятной скоростью и сообразительностью. Совершив обряд паломничества, он вернулся из Мекки той же дорогою с такой же быстротою, и вернулся в Аль-Хиру ранней весной, когда в нее входил арьергард его войска. Он так хорошо сохранил свою тайну, что в армии полагали, что все это время он оставался в Аль-Фираде, а теперь неспешно возвращался обратно. Даже Абу Бекр, осуществлявший руководство паломничеством, не подозревал о присутствии своего великого военачальника. Когда через некоторое время этот секрет был открыт халифу, тот остался очень недоволен. Но то, что он сделал в связи с этим проступком, принадлежало уже последующему году.