Содержание: от составителя

Зарубежные исследования в обзорах и рефератах.

М., 1996.

255 с.

2. ТЕОРИЯ Ж.ДЮБИ. ИСТОРИЯ МЕНТАЛЬНОСТЕЙ.

3. А.ДЮПРОП. ПРОБЛЕМЫ И МЕТОДЫ ИСТОРИИ КОЛЛЕКТИВНОЙ

ПСИХОЛОГИИ.

4. Ф.АРЬЕС. ИСТОРИЯ МЕНТАЛЬНОСТЕЙ.

5. А.БЮРГЬЕР. ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ.

6. ИСТОРИЯ МЕНТАЛЬНОСТЕЙ. К РЕКОНСТРУКЦИИ ДУХОВНЫХ ПРО-

ЦЕССОВ. СбОРНИК СТАТЕЙ под редакцией У.РЛУЛЬФА.

7. А.БУРО. ПРЕДЛОЖЕНИЯ К ОГРАНИЧЕННОЙ ИСТОРИИ МЕНТАЛЬ-
НОСТЕЙ.

8. Р.ШАРТЬЕ. МНР КАК ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

9. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯПрактика в СРЕДНИЕ века>

МЕНТАЛЬНОСТИ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ: КОНЦЕПЦИИ И ПРАКТИКА

10. ИСТОРИЯ МЕНТАЛЬНОСТИ В ЕВРОПЕ. ОЧЕРКИ по ОСНОВНЫМ

11. КУЛЬТУРНАЯ ИСТОРИя жеста. Сборник статей под редакцией

12. М.Э. ВИТМЕР-БУТШ. СОН И СНОВИДЕНИЯ В СРЕДНИЕ Века.

13. Э.КАНТОРОВИЧ. ДВА ТЕЛА КОРОЛЯ. ОЧЕРК ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕО-

ЛОГИИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.

14. СИМВОЛИКА КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ.
ОБЗОР.

15. Э. Коэн. ПЕРЕКРЕСТКИ ПРАВОСУДИЯ. Закон и КУЛЬТУРА в

ПОЗДНЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ.

16. НОВОЕ ВРЕМЯ

17. Э.П.ТОМПСОН. ПЛЕБЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА И МОРАЛЬНАЯ ЭКО-

НОМИЯ. СТАТЬИ ИЗ АНГЛИЙСКОЙ СОЦИАЛЬНЫЙ ИСТОРИИ

XVIII и XIX вв.

18. КУЛЬТУРА ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ. НАРОДНАЯ ЖИЗНЬ В БАВАРИИ 1$

XVI-XIX ВВ. СбОРНИК СТАТЕЙ ПОД РЕД. Р. ВАН

ДЮЛЬМЕНА.

19. Ж. ЛЕФЕВР. ВЕЛИКИИ СТРАХ 1789-1794 годов.

20. С. ФРАНК. НАРОДНАЯ ЮСТИЦИЯ, ОБЩИНА И КУЛЬТУРА РУССКОГО
КРЕСТЬЯНСТВА 1870-1900 годов.

1. ОТ СОСТАВИТЕЛЯ.

кой, А.Я.Гуревича и Ю.Л.Бессмертного издавалась серия рефера-

тивных сборников, большинство из которых носило название

"Культура и общество в Средние века"^. Однако решавшаяся ими

задача очевидным образом выходила за рамки узко медиевисти-

ческих штудий и представляла интерес не только для знатоков

Средневековья и Раннего Нового времени. Речь шла о переносе

на отечественную почву опыта т.н. "новой исторической науки",

основы которой были заложены в 30-е гг. французскими учены-

ми, издателями журн."ла "Анналы" Марком Блоком и Люсьеном

Февром.
Эти сборники впервые познакомили многих из нас с такими

классическими трудами, как "Феодальное общество" Марка Бло-

ка, "Цивилизация средневекового Запада" Жака Ле Гоффа, "Эпо-

ха соборов" Жоржа Дюби, "Монтайю" Э.Леруа Ладюри, "Сыр и

черви: космос мельника XVI в." Карло Гинзбурга. Во времена

уныло-обязательного разоблачительства "буржуазной науки', они

приоткрывали мир иной научной жизни, пронизанной радостью

познания. В большинстве своем прекрасно написанные тексты ре-

фератов способны доставить удовольствие читателю доже теперь,

когда некоторые из книг, которым они были посвящены, уже

появились в русских переводах.
Предлагаемый сборник подготовлен сотрудниками руководи-

мого А.Я.Гуреричем исследовательского центра "Человек в исто-

рли" Института всеобщей истории РАН и участниками его же се-

минарп по исторической антропологии. Он стивит ('вини .1ид;1Ч('й

п()одолжит1, знакомство наших читателей с достиян-ниями и

трудностями "новой исторической науки". Преимущественное

внимание уделено в нем тому периоду ее истории, когда, начиная

с 60-х гг., уже после смерти основоположников, новое поколение

их последователей начинает разрабатывать их идеи в рамках ис-

тории ментальностей и исторической антропологии.

таточно драматична^.

историографии представлений о безусловном приоритете письмен-

ных, прежде всего архивных источников, о главенствующей роли

событийной истории - политической, дипломатической, военной.

Февр и Блок призывали историков отказаться от академической,

"историзирующей" истории, науки "ножниц и клея", нанятой од-

ними только текстами и воплощающейся в "блестящих докла-
дах" и "непроходимом криволесьи диссертаций". Они призывали

повернуться "лицом к ветру", к жгучим проблемам современно-

сти, привлекая для их разрешения опыт людей прошлого, а зна-

чит воскрешая жизнь этих людей во всей ее полноте и сложности

их способы борьбы с обстоятельствами. Пользуясь данными гео-

графии, экономики, психологии, лингвистики. Блок и Февр стре-

мились к воссозданию не отдельных сторон действительности, а

целостного представления о жизни людей, людей "из плоти и

крови". "Удобства ради, - писал Февр, человека можно притя-

нуть к делу за что угодно - за ногу, за руку , а то и за волосы,

но, едва начав тянуть, мы непременно вытянем его целиком. Че-

ловека невозможно разъять на части - иначе он погибнет"; а ме-

жду тем, продолжал он, историки "нередко только тем и занима-

ются, что расчленяют трупы"^. Таким образом, "новая историче-

ская наука" изначально несла в себе "антропологический заряд".

не породить в дальнейшем самых разных интерпретаций. Среди

последователей Блока и Февра, на протяжении полувека группи-

ровавшихся вокруг журнала "Анналы" и причислявшихся к

школе "Анналов" (сам факт существования которой многими,

впрочем, ставится под вопрос), велась и ведется острая полемика

дня их насчитывается уже четыре) и разными версиями "новой

исторической науки". Пожалуй, единственное, что отличает всех

без исключения приверженцев школы, это Беспокойство с боль-

шой буквы, потребность в постоянном пересмотре устоявшихся

истин. Возникшая как своего рода ересь, "новая историческая

наука" продолжает порождать новые ереси внутри себя, и в этом

смысле, несмотря на солидный возраст (в 1989 г. было отмечено

ее шестидесятилетие) сохраняет право называться новой.
Сегодня она представлена уже целым спектром историографи-

ческих течений, таких как новая экономическая история, новая

социальная история, историческая демография, история менталь-

ностей, история повседневности, микроистория, а также рядом

более узких направлений исследования (история женщин, тела,

питания, болезней, смерти, детства, старости, сна, жестов и т.д.).

Историческую антропологию иногда перечисляют как одно из

них; чаще же весь этот конгломерат не имеющих четких границ,

ft переплетающихся между собою научных направлений именуют

историко-антропологическим. Так что историческую антрополо-

гию в широком смысле можно, по-видимому, считать современ-

ной версией "новой исторической науки".

очередной "драмы идей". В послевоенные годы преобладающей в

"Анналах" была ее экономическая версия, связанная с именем

Фернана Броделя (в 1956 г., после смерти Февра, он возглавил

журнал). Интересы его сторонников были сосредоточены на ре-

конструкции экономических отношений, главным образом "мате-

риальной жизни" прошлого, тесно связанной с повседневностью и

существующей во времени "большой длительности"; изучение же

того, что Блок называл "способами чувствовать и мыслить", ока-

залось почти забытым.

начале 60-х гг. Ж.Дюби и Р.Мандру, поддержанные группой мо-

лодых историков, составивших третье поколение школы "Анна-

лов" - Ж.Ле Гоффом, А.Бюргьером, М.Ферро и другими. Подхо-

ды Броделя были подвергнуты критике за абстрактность, схема-

тизм, "обесчеловеченность". Именно с того времени вошли в ши-

рокий научный оборот названия истории ментальностей и - под

несомненным влиянием британской культурантропологии и

структурной антропологии К.Леви-Стросса - исторической антро-

пологии.
Этот эпизод называют вторым рождением "новой исторической

науки". Одновременно он сопровождался новым бунтом, новым

ее "отказом". Но на этот раз она порывала уже не с традицион-

ной бесхитростно-событийной политической историографией, а с

методологически изощренной, функционалистски или марксист-

ски интерпретированной социальной и экономической историей,

нацеленной на изучение систем и структур. Как писал Ле Гофф,

мантальность стала противоядием против "бестелесных социаль-

но-экономических механизмов", которыми были полны тогда

произведения историков (см. с.41 наст. изд.). Отвергая системно-

структурную историю, "новая историческая наука" снова отправ-

лялась на поиски "живого человека".
Очевидно, что по отношению к гуманитарной науке, которая

занимается человеком по определению, лозунг антропологизма

или "человечности" - парадоксален, а вернее тавтологичен. Речь,

разумеется, всякий раз идет об определенном его истолковании.

Начиная с 60-х гг. залог "человечности" истории усматривается

"новыми историками" в изучении ментальной сфер]>1. Именно

ментальность явилась тем "окуляром", через которую стали рас-

сматривать историческую реальность антропологически ориенти-

рованные историки.
Сегодня высказываются самые разные мнения о соотношении

истории ментальностей и исторической антропологии и о пер-

спективах этого союза"*. Нельзя даже с уверенностью сказать, од-
на это наука или две, поглощает ли одна из них другую, расхо-

дятся они или окончательно сольются (в заголовке нашего сбор-

ника мы даем их названия через запятую, оставляя вопрос об их

"соподчиненносги" открытым, как он остается открытым в совре-

менной науке). Никто, однако, не сомневается в их теснейшей

связи. По выражению У.Раульфа (с.39), объединяет их интерес к

тому, что молчаливо признается данной культурой. - к полуосоз-

нанным представлениям и соответствующим им нормам поведе-

ния.
В фокусе внимания историка-антрополога постоянно находит-

ся та точка, вернее, та область действительности, где мышление

практически сливается с поведением. Эта область, получившая

название "народной культуры", представляет собой целостный

сплав условий материальной жизни, быта и мироощущения, "ма-

терик" преимущественно устной культуры, почти не оставляю-

щий по себе письменных свидетельств.
Конечно, такой подход предполагает определенное г.идение ис-

тории. Если для просветительской историографии движущее на-

чало истории - ра.зум, для марксизма и функционализма - спо-

соб производства и осознанные экономические интересы классов,

то историко-антропологический угол зрения, при всех оговорках

относительно многофакторности, предполагает убеждение, что

поведение людей в значительной мере определяется теми норма-

ми, образцами и ценностями, которые признаны в данном обще-

стве как сами собой разумеющиеся.
Не исключено, что в недалеком будущем "менталистская" вер-

сия исторической антропологии тоже будет признана недостаточ-

но "человечной". Ведь коллективная ментальность, подобно соци-

альным структурам, является, безусловно, одним из факторов не-

свободы человека, причем несвободы в самом, казалось бы, со-

кровенном и частном - в его собственном сознании; "телесность"

и ментальность давят на субъекта не меньшим грузом, чем "бес-

телесные" социально-экономические механизмы. Уже и сейчас

интерес историков смещается на ту, все же данную человеку

"четверть свободы" на фоне "трех четвертей необходимости", на

тот зазор между ментальной заданностью и поведением конкрет-

ного человека, который сегодня выпадает из поля зрения истори-

ков ментальности". Субстанцию человечности увидят, возможно,

в уникальности единичного опыта, моментах личностного выбора

как основе альтернативности истории. И это ляжет в основу но-

вой версии исторической антропологии.

версией, исследовательское пространство которой сформируется в

основном историей ментальностей. Последняя является не просто
8
одной из интенсивно разрабатываемых тем, а смысловым фоку-

сом этого пространства.

священного конкретным исследованиям. Правда, для "новой ис-

торической науки" такое разделение достаточно условно. "Голое

теоретизирование" здесь вовсе не приветствуется, а эмпирические

изыскания, в свою очередь, неотъемлемы от теоретических поис-

ков. "Спокойное", беспроблемное накопление фактов здесь в той

же мере невозможно: само вычленение объекта исследования рас-

сматривается как задача теоретическая.

проведено. В первом разделе помещены рефераты ряда опублико-

ванных в бО-е-80-е гг. обобщающих и дискуссионных статей,

трактующих предмет и методы истории ментальностей и истори-

ческой антропологии (сборник "История ментальностей. К рекон-

струкции духовных процессов", составленный У.Раульфом, тоже

состоит из таких статей). Расположив их по хронологии появле-

ния, мы стремились хотя бы пунктирно обозначить вехи пути,

пройденного указанными научными направлениями с начала

60-х до конца 80-х гг. - от первых, возвестивших начало широ-

кого интереса к истории ментальностей статей Ж.Дюби и А.Дю-

прона до работ А.Буро и Р.Шартье, появившихся в 1989 г. в про-

граммном номере "Анналов", который провозгласил новый "кри-

тический поворот" в отношениях истории с социальными науками.

столь характерны для "новой исторической науки". Не стоит их

здесь пересказывать, отметим лишь некоторые моменты.
Обсуждаются трудности реконструкции не осознаваемых людь-

ми представлений и соответствующих им норм поведения. Эти

трудности, в общем, известны (на страницах нашего сборника

они наиболее сжато суммированы П.Бёрком - см. с. 56 и ел.). То,

что не попадает в сферу сознания - не находит отражения в пись-

менных источниках; историк вынужден пользоваться косвенны-

ми методами, "подсматривая" за своими героями. При этом за-

фиксировать свои выводы он может тоже, только придав бессоз-

нательным представлениям форму осознанных категорий; по-

строение системы категорий - такова пока наиболее разработан-

ная форма описания ментальности, что явно не соответствует

природе изучаемого объекта.

нять и описать, почему и каким образом изменяется обыденное

сознание и соответствующие матрицы поведения.
Наконец, наиболее "вопиющая" проблема - отсутствие единст-

ва по поводу того, что же такое сама ментальность. Ле Гофф в

ленностью") понятия ментальности, именно в ней усматривая его

богатство и многозначность, созвучные изучаемому объекту (см.

с.40). Но это не остановило попыток точнее определичь менталь-

ность, "алгоритмизировать" ее. При этом разночтения в трактов-

ке понятия со временем не сглаживаются, а, скорее, увеличива-

ются. Одну из самых последних попыток предпринял Ален Буро,

предложив свое "ограниченное" понятие ментальности и локали-

зуя коллективные представления в области языка.
Однако такая попытка выделить ментальную субстанцию "в

очищенном виде" сегодня не типична. Можно констатировать

тенденцию не к ограничению, а ко все большему расширению по-

ля зрения историков ментальности. Наряду с "подсознанием" об-

щества они стремятся изучать все другие способы истолкования

мира - философские, научные, идеологические, литературные,

религиозные (пожалуй, в этом смысле Дюпрон, чей призыв в на-

чале 60-х гг. не был подхвачен, кажется сегодня ближе других к

современным представлениям - см. с.22 и ел.). При этом истори-

ки иногда соответственно расширяют и понятие мент. ъчьности -

либо же вовсе отказываются от него, пользуясь терминами "зна-

ние", "представление" и т.п.

сфера - противоречивая и изменчивая, сотканная из различных

групповых и даже индивидуальных представлений, колеблемая

борьбой этих групп и индивидов за собственное видение реально-

сти, за право "производства здравого смысла" (выражение совре-

менного этнолога и социолога Пьера Бурдье, чьи взгляды сегодня

популярны среди историков антропологической ориентации). Для

современных исследований характерен этот интерес к разнообра-

зию групповых менталитетов, разноэтажности ментальной сферы

("Различения" - название одной из книг того же Бурдье). Неда-

ром если раньше речь шла обычно о единой для всего общества

мрнта.пьностч, то теперь чаще говорят о различных ментально-

стях - что и отразилось в утвердившемся на сегодня названии

дисциплины. Однако стремление центрировать всю эту сферу на

неосознанное, само собой разумеющееся - сохраняется.
Тенденция к расширению исследовательского поля характерна

не только для изучения собственно ментальности, но и для исто-

рической антропологии в целом. "Новая историческая наука"

снова претендует на исследование тех сфер действительности, ко-

торые были в свое время отвергнуты ею, как недостойные внима-

ния. Сегодня в ее лоно возвращается политическая история, "от-

казом" от которой было ознаменовано само ее рождение. "Поли-

тическая антропология" (истоки которой возводятся к ранней ра-

теми представлениями людей, которые и позволяют ей быть вла-

стью.
Возвращается в историческую антропологию и изучение права,

которое Ле Гофф еще недавно называл "пугалом историка", од-

ной из тех территорий, на которых ему грозит наибольшая опас-

ность быть побежденным "старыми бесами"^. Теперь изучение

обычая, правосознания, правовых норм и представлений считает-

ся одним из самых перспективных направлений науки.

этапе было отказано в антропологическом статусе. Издатели но-

вого немецкого журнала "Историческая антропология. Культура,

общество, повседневность" пишут, что намерены изучать "поли-

тику, общество и экономику сквозь призму жизненных обстоя-

тельств людей и способов истолкования ими мира"'. Историче-

ская антропология, таким образом, претендует сегодня на изуче-

ние практически всех сфер действительности - но в проекции че-

ловеческих представлений о них. "Мир как представление" - та-

ково название статьи Роже Шартье, завершающей теоретический

раздел сборника.
Второй раздел содержит обзоры и рефераты конкретно-истори-

ческих исследований. Причем мы представляем здесь не только

новые книги, но и те работы 50-х-70-х гг. и даже довоенного вре-

мени, которые продолжают оставаться актуальными и служат

"аргументом" в сегодняшних спорах. Это относится к трудам

Э.П.Томпсона. Р.Мандру и Ж.Лефевра, а также к книге немецко-

американского медиевиста Э.Канторовича "Два тела короля", ко-

торая, возникнув внутри совсем иной научной традиции, оказа-

лась в русле "историко-антропологического дискурса" задним

числом, уже после смерти автора, и обрела в нем свою вторую

жизнь и известность.
Те трудности, которые (формулируются теоретически, не ме-

нее, если не более остро выступают в исследовательской практи-

ке. И прежде всего здесь встает та же проблема различного тол-

кования понятия ментальности. Это ярко показано в открываю-

щем раздел обзоре материалов конференции "Ментальности в

Средневековье". Констатируя несовпадение исследовательских

позиций, автор обзора приходит к неутешительному выводу, что

в данном случае применение понятия ментальности в исследова-

тельской практике оказалось искусственным и непродуктивным.

Хотя с ним и можно спорить относительно конкретных материа-

лов данной конференции, нельзя не согласиться, что ситуации,
когда понятие ментальности поминается, но не работают, или ко-

гда исследователи "не слышат" друг друга, отнюдь не редкий

зиций участников конференции, что, в рамках этого "стоп-кад-

ра", разговор выглядит невозможным. Исследования тем не ме-

нее идут, и разговор, хотя и трудный, продолжается. Ведь поня-

тие вряд ли может быть готовым, применяемым к любому мате-

риалу. Оно становится способным стимулировать мысль, обретает

глубину и эвристическую силу только будучи помещено в кон-

текст формулируемых проблем, гипотез, частичных решений, по-

нятных всем постановок вопроса, короче - в стихию того, что мо-

жет быть названо "историко-антропологическим дискурсом" и

что еще не успело вполне сложиться. Позиции исследователей

при этом представляют собой, наверное, что-то среднее между

полным единством и взаимоотчуждением: главное для ученого -

возможность свободного плавания в этой среде, по-свогму комби-

нируя ее элементы и используя их для создания собственной ис-

следовательской программы.

следования, о котором мечтали в свое время Блок и Февр и о ко-

тором писал в 1961 г. А.Дюпрон (см. с. 25 наст. изд.).
Подтверждением этого, но уже как бы с противоположной

стороны, является созданный по инициативе немецкого медиеви-

ста П.Динцельбахера коллективный труд "История ментальности

в Европе", в котором приняли участие более тридцати историков,

преимущественно из Германии. В этой книге, напротив, разность

в трактовке ментальности, полемичность авторских подходов

сглажена, как бы не замечена. Авторы предприняли смелую по-

пытку проследить судьбы "европейской ментальности" на протя-

жении почти двух тысяч лет - от Античности до современности -

по семнадцати "основным темам". Правда, набор этих "тем" (по-

нятий, институтов и феноменов западноевропейской цивилиза-

ции) практически никак не обоснован. К тому же сам предмет -

"европейская ментальность" - мыслится, судя по всему, единым,

причем на протяжении огромного временного периода, что мало

соответствует современным представлениям. Скорее всего, не-

смотря на обилие интересного материала и целый ряд весьма со-

держательных очерков, книга не претендует на оригинальность и

единство концепции, а является полезной компиляцией для ши-

рокого читателя. В то же время она дает пищу для размышления

и историкам, поскольку некоторые авторы предлагают весьма не-

тривиальные постановки вопросов. В частности, далеко не обще-