ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН СТАВРОПОЛЯ

Род Наумовых был старинный, вел свою родословную от Наума, сына Павлина, вступившего на русскую службу в XIV веке к Симеону Гордому. Один из предков Наумо­вых числился в списках избирателей на русское царство Михаила Федоровича Романова в 1613 году.

Дед нашего героя Михаил Михайлович Наумов (род. в 1800 г.) был кадровым военным, служил офицером в од­ном из привилегированных полков русской армии в лейб-гвардии Конном полку. Полк вел свою историю от сформи­рованного еще Петром I в 1721 году Кроншлотского дра­гунского полка, переименованного на следующий год в Лейб-Регимент. В 1730 году императрица Анна Иоановна повелела «бывший Лейб-Регимент назвать Конная Гвар­дия...» В 1801 году полк был назван Лейб-гвардии Кон­ным.

Служба в этом привилегированном полку была своеоб­разным аттестатом качества гвардейского офицера. Офи­церы в полку были аристократических и старинных дво­рянских фамилий, как правило, служивших в нем одно поколение. Михаил Михайлович вышел в отставку в зва­нии полковника и приехал в Ставропольский уезд в с. Го-ловкино. Женился на Варваре Алексеевне Пановой — из старинной дворянской семьи. Свое имение, а оно было большим — больше 20 тысяч десятин хорошей земли, разделил жеребьевкой между тремя своими сыновьями: Михаилом, Алексеем и Николаем. Головкино досталось младшему Николаю.

Николай Михайлович (род. 3 апреля 1835 г.) в отличие от своего отца конногвардейца-великана был среднего рос­та, из-за близорукости постоянно носил очки. Гимназию закончил в Москве, а учиться поступил поближе к дому — в Казанский университет. Быть бы ему профессиональным военным, если бы не слабое зрение.

Он уже закончил первый курс университета, когда вспыхнула Крымская война 1854 года. Патриотически на­строенный юноша рвался на фронт. Родители категориче­ски запретили ему, но он все же ушел служить в армию вольноопределяющим. Современному читателю это мало что говорит. Лица, закончившие гимназию, имели право поступить добровольцами в армию сроком на один год. За­тем они обязаны были сдать экзамен на офицера запаса. Содержались они за свой счет. От обычных рядовых они отличались только тем, что вокруг погона у них был на­шит трехцветный (черно-желто-белый) шнур.

Службу проходил в Саксен-Веймарском гусарском пол­ку, в котором служил офицером его брат Алексей Михай­лович. Младший «волнопер» отличился в боях и за храб­рость получил досрочно офицерский чин и был назначен адъютантом к известному генералу П. П. Липранди. После окончания Крымской кампании Николай Михайлович вы­шел в отставку и до конца жизни с гордостью именовался «поручик в отставке».

После выхода в отставку поселился в Москве, встречал­ся с Н. В. Гоголем. Брал уроки музыки у профессора Шмидта, кстати, по его совету он приобрел прекрасную виолончель работы прославленного Страдивари, потом продал ее. Затем приобрел инструмент другого прослав­ленного мастера Вильома.

В 1867 году Николай Михайлович женился на своей троюродной сестре Прасковье Николаевне Ухтомской, до­чери князя Николая Васильевича Ухтомского, прямого потомка Рюриковичей. У них родилось трое сыновей: Александр, Дмитрий, Николай. Вот в такой семье в ночь с 20 на 21 сентября 1868 года и родился герой нашего по­вествования Александр Николаевич Наумов.

Зимой семья жила в Симбирске, а летом в родовом имении в селе Головкино, где у прадеда стоял барский дом со 120-ю комнатами. Правда, после пожара он был не­сколько перестроен и стал выглядеть поскромнее.

Учился Саша в Симбирской гимназии в одном классе с Володей Ульяновым все шесть лет. Об этом можно узнать из поздних воспоминаний самого Александра Николаевича. Его заметки об этом периоде крайне интересны, так они в советской печати ранее не публиковались по идеоло­гическим соображениям.

«Центральной фигурой во всей товарищеской среде одноклассников, несомненно, был Владимир Ульянов, с которым мы учились бок о бок, сидя рядом за партой в продолжении шести лет, и в 1887 году окончили вместе курс. В течение всего периода совместного нашего уче­ния мы шли с Ульяновым в первой паре: он — первым учеником, я — вторым, а при получении аттестата зре­лости он был награжден золотой, я же — серебряной ме­далью.

Маленького роста, довольно крепкого телосложения, с немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдав­ленной с боков головой, Владимир Ульянов имел непра­вильные, я бы сказал, некрасивые черты лица: маленькие уши, заметно выдающиеся скулы, короткий, широкий, не­много приплюснутый нос и вдобавок — большой рот с желтыми, редко расставленными зубами. Совершенно без­бровый, покрытый сплошь веснушками, Ульянов был светлый блондин с зачесанными назад длинными, мягки­ми, немного вьющимися волосами.

Но все указанные выше неправильности невольно скра­шивались его высоким лбом, под которым горели два ка­рих уголька. При беседе с ним вся невзрачная его внеш­ность как бы стушевывалась при виде его небольших, но удивительных глаз, сверкающих недюжинным умом и энергией.

Ульянов в гимназическом быту довольно резко отли­чался от всех нас — его товарищей. Начать с того, что он ни в младших, ни тем более старших классах никогда не принимал участия в общих детских и юношеских забавах и шалостях, держась постоянно в стороне от всего этого и будучи беспрерывно занят или учением, или какой-ни­будь письменной работой. Гуляя, даже во время перемен, Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно вдоль окон, весь углубившись в свое чте­ние. Единственное, что он признавал и любил как развле­чение — это игру в шахматы, в которой обычно оставал­ся победителем даже при одновременной борьбе с несколь­кими противниками.

Способности он имел исключительные: обладая огром­ной памятью, отличался ненасытной научной любозна­тельностью и необычной работоспособностью. Повторяю, я все шесть лет прожил с ним в гимназии бок о бок и не знаю случая, когда Володя Ульянов не смог бы найти точ­ного и исчерпывающего ответа на какой-либо вопрос по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопе­дия, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей.

Как только Ульянов появлялся в классе, тотчас же его окружали товарищи, прося то перевести, то решить задач­ку. Ульянов охотно помогал всем, но, насколько мне каза­лось тогда, он все же недолюбливал таких господ, норо­вивших жить и учиться за счет чужого труда и ума.

По характеру своему Ульянов был ровного и скорее всего веселого нраву, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дру­жил, со всеми был на «Вы». Я не помню, чтобы когда-ни­будь он хоть немного позволял себе со мной быть интимно откровенным. В общем, в классе он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авто­ритетом, но вместе с тем нельзя сказать, чтобы его люби­ли, скорее — его ценили. Помимо этого, в классе ощуща­лось его умственное и трудовое превосходство над всеми нами, хотя надо отдать ему справедливость — сам Улья­нов никогда его не высказывал и не подчеркивал».

После окончания гимназии двое из класса Саша На­умов и Володя Ульянов поступали на юридический фа­культет: Ульянов — в Казанский, а Наумов — в Москов­ский университеты. Во время учебы в Московском универ­ситете Александр Николаевич по семейной традиции зани­мался музыкой. Он неплохо играл на скрипке, кстати, ин­струмент у него был работы Гварнери, к сожалению, эта скрипка пропала в революционные дни 1917 года. Часто дома он музицировал на двух роялях, марки Стенвей и Блютнера. Будучи в Москве, Александр Николаевич брал и уроки пения.

После окончания Московского университета в 1892 го­ду Александр Николаевич с год пробыл в Москве, намере­ваясь занять должность в судебном ведомстве, но тут при­шло приглашение от Предводителя дворянства Ставропольского уезда Бориса Михайловича Тургенева занять должность земского начальника. В Ставропольском уезде эта должность освобождалась в связи с уходом князя Юрия Сергеевича Хованского управляющим отделением Крестьянского банка. Зная особую страсть Александра Ни­колаевича к охоте, Тургенев расписывал красоту ставро­польских мест, богатый животный мир, традиции мест­ных охотников.

Эта должность была введена указом императора Алек­сандра III 12 июля 1890 года вместо мировых судей. Должность земского начальника мог занять только мест­ный потомственный дворянин не моложе 25 лет с высшим образованием, имевший имущества не менее чем на 7 ты­сяч рублей. Впрочем, можно было и со средним образова­нием претендовать на эту должность, но тогда имущест­венный ценз повышался до 15 тысяч. Имущественный ценз вводился в расчете на то, что состоятельные люди бу­дут меньше брать взятки, а взяточничество было широко распространено. Почти любой уездный начальник брал и вино, и деньги, и продукты.

Был у нас в Ставрополе в конце прошлого века бывший полковой, а тогда уездный врач Дюнтер (статский совет­ник), с большим брюшком, сутуловатый старичок. Отли­чался он беззастенчивым взяточничеством. Каждый раз, возвращаясь из поездки по селам на старенькой коляске, он представлял собой живописную картину. На козлах ря­дом с кучером сидел мальчишка, удерживая в руках боль­шую клетку с курами, гусями. Рядом с Дюнтером в коля­ске хрюкали поросята, из-под его плаща выглядывали телята. Таким возвращался из поездки врач от своих па­циентов в селах.

Должность земского начальника заключала в себе са­мый обширный круг обязанностей. Здесь и вопросы разви­тия народного образования, забота о сиротах и престаре­лых, защита личных и общественных интересов или, как тогда говорили, «забота о материальном благосостоянии и нравственном преуспевании» — все это требовало от зем­ского начальника отеческой заботы, мудрого решения или разумного совета со стороны грамотного человека.

Права у них были большие. Так, они могли своей вла­стью разрешать жалобы на крестьянских должностных лиц, приостанавливать приговоры сельских и волостных сходов. Осуществляли полицейские функции. К ним пере­ходили права мировых судей. Им были подведомственны иски на сумму до 500 рублей. Разбирали они почти все конфликты между помещиками и крестьянами. Если раньше приговоры волостных судов были окончательны, то теперь земский начальник мог их пересмотреть. Он мог без разбирательства отправить под арест до 3-х суток про­винившегося, оштрафовать его на 6 рублей, мог и прису­дить телесные наказания.

Земскому начальнику во все приходилось вникать. Од­нажды к нему пришли родители одной молодой супруже­ской пары с жалобой на пьяницу-мужа; совсем он замучил молодую жену. Александр Николаевич посоветовал за­брать на время к родителям обратно дочь-молодуху. При­сутствующий здесь же при разговоре отец пьяницы вы­молвил: «И то правильно: пусть вздохнет бабенка, а я тем временем с сыном по-свойски покалякаю — небось, живо исправится, тогда за женой вновь пошлем!»

К молодому справедливому земскому начальнику потя­нулись люди с жалобами на самовольные порубки леса, пастьбу скота на чужих территориях, короче, со всеми сво­ими обидами. За три года его деятельности на участке бы­ло сооружено 5 совершенно новых каменных церквей и два деревянных храма. Все школы были капитально отре­монтированы, вновь было открыто 10 церковно-приход-ских школ и 2 школы грамотности. Именно он устроил библиотеку-читальню в Новом Буяне.

Завоевав определенный авторитет среди местного насе­ления, Александр Николаевич в 1894 году был избран гласным, так тогда называли депутатов Ставропольского уездного и Самарского губернского земского собрания. В эти годы он много делал по оказанию помощи населению по случаю разразившегося знаменитого самарского голода 1892 года.

Земским начальником в Ставрополе А. Н. Наумов ра­ботал до 1897 года, а потом был избран Почетным миро­вым судьей. На территории, подведомственной молодому земскому начальнику, в Новом Буяне было богатое бар­ское имение Ушковых. У главы этого дома Константина Капитоновича Ушкова было четыре сына и две дочери. На красавице Анне в 1898 году и женился Александр Нико­лаевич, получив по ставропольским меркам очень прилич­ное приданое, недаром ставропольские кумушки называли Анну Константиновну миллионершей. А. Н. Наумов сумел поставить хозяйство Ушковых на более высокий уровень рентабельности. Лето молодые супруги проводили в лет­нем дворце Ушковых, ныне печально известном Форосе.

В 1902 году он был избран на высший пост в Ставро­поле — Предводителем ставропольского дворянства, а через три года Предводителем губернского дворянства в Самаре. Это было официальным признанием того, что А. Н. Наумов становился вторым после губернатора ли­цом в Самарской губернии. Особое значение этой долж­ности состояло в том, что губернский Предводитель мог от имени дворянства губернии или от себя лично сно­ситься со всеми властями в государстве, вплоть до импе­ратора. В его обязанности входило то, что «наблюдая за ходом дел, нуждами и состоянием края, доводить до вы­сочайшего сведения всякую полезную мысль, всякое предложение о мерах для искоренения злоупотреблений или устранения замеченных в местном управлении не­удобств», т. е. он выступал как контрольная над местной администрацией инстанция. Должность эта была при­равнена к губернаторской. Надо заметить, что ставро-польчане были очень горды, что их представитель стал занимать столь ответственный пост.

В этой должности его застали смутные времена револю­ции 1905 года. Ему удалось объединить представителей различных сословий в местную «Партию порядка на осно­ве Манифеста 17 октября» — на почве признания необхо­димости введения народного представительства без колеба­ния русских национальных основ. Тогда же возник по его инициативе и печатный орган его партии «Голос Самары».

В 1906 году Александр Николаевич был удостоен при­дворного звания — камергер его императорского двора, а через два года был пожалован званием егермейстера импе­раторского двора (начальник императорской охоты). Эти придворные звания предоставляли ему право представ­ляться их Величествам. Также лица, имевшие эти звания, автоматически включались в списки приглашенных на ба­лы, даваемые императорским двором.

В 1908 году А. Н. Наумов был избран членом Государ­ственного Совета от самарского земства и в этом же году был избран Почетным гражданином города Ставрополя. В представлении городской Думы от 23 мая по этому поводу говорилось: «Городское управление не может обойтись без признательности бывшему уездному, а ныне Губернскому предводителю дворянства Александру Николаевичу На­умову за его сочувственное и благотворительное отноше­ние к ставропольским учебным заведениям.

Александр Николаевич, занимая должность Уездного предводителя дворянства с июня 1902 года по июнь 1905 года и находясь ныне в должности Губернского предводи­теля, состоял по избранию в различных должностях при учебных заведениях Ставрополя, а именно: с 12 июля 1902 года беспрерывно по настоящее время членом Попечитель­ского совета и с сентября 1904 года также беспрерывно по настоящее время Попечителем городского трехклассного училища.

За все означенное время Александр Николаевич про­должает весьма сочувственно относиться к делу просвеще­ния, горячо принимает к сердцу развитие школьного дела и заботливо относится к нуждам учебных заведений, помо­гая в содержании их материальными средствами, так, на­пример: оказывает ежегодное пособие на содержание го­родского училища в размере 250 рублей, значительную по­мощь оказывает неимущим учащимся, посредством взноса из личных средств на право учения и многих всецело со­держит за свой счет».

Александру Николаевичу полностью принадлежит от­крытие и развитие в городе ремесленного училища. По его настоянию городская Дума возбудила по этому вопросу хо­датайство перед правительством. Но как говорится, «к каждой бумажке нужно приделать ноги». А. Н. Наумов не один раз ездил в Петербург и наконец 11 октября 1903 го­да Министерство народного просвещения известило, что выделяет на строительство ремесленного училища в Став­рополе 17.622 рубля, а недостающие 7.875 рублей — пусть город сам ищет. Городская Дума решила перестроить под нужды ремесленного училища каменное здание бывшего винного склада. Недостающие деньги были взяты под за­ем (беспроцентно) у частного лица. И ремесленное училище в Ставрополе было торжественно открыто 1 июня 1905 года. Вообще-то оно было построено раньше, но по нормам строительного Устава, построенное каменное здание долж­но было быть пустым в течение года, чтобы оно просохло и было пригодным для размещения людей.

Сам Наумов признавался спустя много лет: «Была од­на область в моей уездной служебной деятельности, кото­рой я особенно интересовался, — это работа в Училищном Совете, председателем которого я состоял как Предводи­тель дворянства.

Наиболее активную роль в означенном Совете играл инспектор народных училищ, от него многое зависело в общей постановке училищного дела в уезде — главным об­разом, подбор надлежавшего учительского персонала. Между тем, ни в самой инспекции, ни тем более на низ­ших ступенях педагогического состава в большинстве слу­чаев, не было подходящих людей, понимающих сущность народного просвещения, т. е. насаждения среди темных крестьянских масс не одной только грамоты, но хотя бы самых элементарных основ государственно-гражданского воспитания на национально-патриотических началах».

Участвуя в школьных экзаменационных комиссиях, Наумов был поражен низким уровнем знаний у учащихся по отечественной истории. Изучение отечественной исто­рии Александр Николаевич называл основой национально­го воспитания. Но уездный инспектор школьных заведе­ний Гравицкий, честный и порядочный человек, был от­кровенным формалистом, ни за что не соглашавшимся вносить изменения в утвержденные министерством про­граммы. Под свою ответственность Наумов разработал соб­ственную программу и со старшими школьниками одной из школ за два месяца прочитал им свой элементарный курс отечествоведения.

Будучи земским начальником, Александр Николаевич завоевал большой авторитет своей борьбой с пьянством и алкоголизмом в Ставрополе. В конце прошлого века разви­вающееся пьянство поставило эту проблему в центр обще­ственного внимания. Народ спивался, в этих условиях крестьянство пошло на беспрецедентные меры. По реше­нию сельских сходов в селах Федоровка, Зеленовка, Куне-евка, Красный Яр, Сосновка, Дворяновка, Бирля, Еремкино, Березовка и некоторых других была запрещена прода­жа спиртного в этих селах.

С 1 января 1895 года в России была введена государст­венная винная монополия на продажу и производство вод­ки и вина. Объясняя введение такой меры, правительство говорило: «для разрешения одной из самых трудных и важных задач по улучшению народного быта — для ог­раждения народной нравственности и народного здоровья от растлевающих влияний нынешнего питейного заведе­ния, которое вместе с тем причиняет народу и неисчисли­мый материальный вред, подтачивая в самом корне его благосостояние».

Вместе с введением винной монополии был утвержден «Устав попечительств о народной трезвости». Перед став­ропольским уездным Комитетом попечительства о народ­ной трезвости была поставлена задача за правильностью производства алкогольных напитков, питейной торговли, также и распространение среди населения здоровых поня­тий о вреде злоупотребления крепкими напитками, забота об облегчении страдающих запоями, устройство народных чтений, издание соответствующих брошюр, открытие на­родных чайных, где население могло бы иметь развлече­ние и здоровый отдых в свободное время.

Возглавлял ставропольский Комитет попечительств о народной трезвости Александр Николаевич Наумов. Ос­новной формой работы этого Комитета было проведение народных чтений с показом туманных картинок с помо­щью «волшебного фонаря» (простейший фильмоскоп). В 1902 году было проведено 74 чтения, на которых присут­ствовало 11.350 человек. Это делалось для того, чтобы отучить население проводить свободное время в кабаках. Ставропольская уездная Управа в своем годовом отчете отмечала, что «народные чтения, если и не принесут на­селению прямой просветительской пользы, то, по край­ней мере, отвлекут его в нерабочее время от праздности и разгула».

Нередко сам Александр Николаевич комментировал изображения «волшебного фонаря». Народу приходило на такие чтения много. А. Н. Наумов вспоминал: «В зимнее время, при демонстрации мной картин, помещение чайной представляло собой сплошное море голов, бабьих платков, полушубков, от которых шло такое густое испарение, что потухал огонь в лампе, изображение на экране блекло, и в конце концов, совершенно исчезало».

Наумов был инициатором внедрения культурного земледелия в уезде. По его настоянию в уезде были уст­роены 3 прокатных пункта сельхозинвентаря: в Ставро­поле, Мелекессе и Ст. Майне. Много сил он потратил, призывая крестьян переходить к совершенному многопо­лью, травокошению, унавоживанию, пропашной обра­ботке и т. д.

Кстати, когда он уезжал из Ставрополя к новому мес­ту службы, то местные власти в знак признания его заслуг просили вывесить портрет А. Н. Наумова во всех волост­ных правлениях, но губернатор не разрешил.

10 ноября 1915 года А. Н. Наумов был назначен Нико­лаем II министром земледелия. Ставропольские дворяне в память его заслуг преподнесли ему по этому случаю пре­красной работы складень. Земляки таким образом благо­словили его на трудную и ответственную работу святыней, особо им почитаемой. Центральное место в складне зани­мало изображение «Божьей Матери Нечаянной радости» при боковых иконках с ликами святых Александра Нев­ского и Анны Пророчицы.

На посту министра земледелия России Александр Ни­колаевич находился недолго. Придворная атмосфера цар­ского двора, надвигающаяся революция, влияние разных Распутиных — все переплелось в один клубок. Недаром этот период историки называют «министерской чехар­дой». 21 июля 1916 года А. Н. Наумова освободили от должности министра. На его увольнение, несомненно, по­влияло то, что председателем Совета Министров России был назначен Б. Штюрмер. До этого, еще будучи в Сама­ре, к Наумову заявился сын Штюрмера, проигравшийся вдрызг в карты, он попросил несколько тысяч рублей у Наумова в долг, тот отказал. Отказал Наумов и в записке Распутина, в которой «старец» просил назначить на ка­кой-то пост в министерстве незнакомого юношу. Для дру­гих увольнений подобные случаи имели место.

Вскоре революционные вихри 1917 года закружили над Россией, и Наумов вместе с семьей оказался в эмиг­рации. Все «прелести» эмигрантского скитания при

шлось испытать. Но все устроилось. Дочери вышли за­муж: Анна — способная художница — вышла замуж за герцога С. Г. Лейхтенбергского, Ольга — за известного дирижера С. А. Кусевицкого. Сын Александр женился на графине Синьял и работал в кофейной лавке в Бразилии. Младший сын Николай учился на архитектора. Жил Александр Николаевич во Франции и умер в Ницце 3 ав­густа 1950 года на 82-м году жизни. Жена его Анна Кон­стантиновна пережила его на 12 лет.


ОРЛОВЫ
Их было пятеро братьев Орловых: Иван, Григорий, Фе­дор, Алексей и Владимир и все они оставили заметный, хотя и неоднозначный след в русской истории. Дети небо­гатого дворянина, молодые, ищущие славы и отличия, они служили в гвардейских полках. Столичные офицеры гвар­дии любили Орловых. Жизнь офицерская в столице была почти немыслима без денег. А они у них завелись после смерти отца, оставившего им небольшое, но все-таки на­следство. Вот это наследство братья и «спускали» по трак­тирам и кабакам, картежные «баталии» продолжались всю ночь. После встреч с братьями оставалось немало раз­битых женских сердец. Их пьяные «стычки» широко об­суждались в высшем свете, особенно со Швандичем.

Бедный гвардейский офицер Василий Игнатьевич Швандич вошел в русскую историю как человек исключи­тельной силы. Невысокого роста с необычайно широкими плечами, он был сутуловатый, похожий по словам совре­менников на медведя, частенько бивал по отдельности бра­тьев Орловых, но с двоими Орловыми сладить не мог. Тог­да доставалось ему. Тем не менее побитые не обижались друг на друга, для них это была молодецкая потеха, разо­гнать застоявшуюся кровь.

Люди они были отчаянной храбрости. Военная карьера их началась в Семилетней войне, здесь они отличились, здесь были замечены. Григорий в битве при Цорндорфе был трижды ранен, но не ушел с поля боя. Орловы были любимцами солдат.

Братья показали свою воинскую доблесть во множест­ве кампаний, которые Россия тогда весьма активно вела. Прославленный русский генерал-гусар Яков Петрович Кульнев немного позднее говорил: «Люблю Россию! Хоро­ша она, матушка, еще и тем, что у нас в каком-нибудь уг­лу да обязательно дерутся...». Но подлинная слава и на­грады к ним пришли после участия в возведении Екатери­ны II на престол. Напомним, что в 1762 году Екатерина II отняла трон у своего мужа с помощью братьев Орловых, с их же помощью свергнутого императора и лишили жизни.

Спустя несколько лет сама Екатерина II в письме им при­знавалась: «Я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана...»

Надо признать, что новая императрица действительно по-царски расплачивалась с Орловыми за оказанную услу­гу. Они в качестве подарков получали новые казенные земли, тысячи крепостных, звания, награды, дворцы, дра­гоценности. На них упал золотой дождь. Они брали все, ни от чего не отказывались. Они были произведены в граф­ское достоинство. Все, кроме старшего Ивана, стали гене­ралами, получили большие должности.

Григорию, который стал генерал-адъютантом, генерал-фельдцейхмейстером (начальником инженерных войск), генерал-аншефом этого казалось мало. Он жаждал... люб­ви императрицы и вскоре добился своего, став первым фа­воритом Екатерины II, в обществе носились слухи о их скорой свадьбе. Это было близко к правде. Екатерина II вспоминала: «...Орлов всюду следовал за мной и делал ты­сячу безумств; его страсть ко мне была публичной». Да и трудно было не ответить на любовь этого великана с голо­вой херувима.

Став фаворитом, Орлов стал активно влиять на госу­дарственные дела, но, по свидетельству многих современ­ников, как государственный деятель Орлов сильно уступал Орлову-человеку. Да в этом и не было ничего удивитель­ного, ведь он был необразован, но тем не менее в первые годы он был добрым советчиком императрицы. Сейчас с высоты исторического расстояния можно заметить и его чуткое восприятие нового, прогрессивного, но это происхо­дило скорее всего из-за чуткого сердца, чем разума поли­тика.

Как только заговорили при императорском дворе об улучшении быта крестьян, Григорий Григорьевич встал во главе этого дела. Вместе с другими он организовал Воль­ное экономическое общество, принял на себя первоначаль­ные расходы по его финансированию. В письме к импера­трице учредители просили, чтобы Общество, в котором они «вознамерились общим трудом стараться об исправле­нии земледелия и домостроительства», было «под единст­венным только покровительством» императрицы, и чтобы оно «управлялось в трудах своих собственными силами между собой обязательствами и установлениями, почему и называлось бы во всех случаях Вольным экономическим», т. е. «независя ни от какого правительства».

Ответное письмо Екатерины II датировано 31 октября 1765 года, с какого числа и считается начало существова­ния Общества. Императрица писала: «Намерение Ваше, предпринятое к исправлению земледелия и домострои­тельства, весьма нам приятно, а труды, от него происходя­щие, будут прямым доказательством вашего истинного усердия и любви к своему Отечеству. План и устав ваш, которым вы друг другу обязались, мы похваляем и в со­гласии того всемилостивейше опробуем, чтобы вы себя именовали Вольным Экономическим Обществом». Далее императрица предоставляла право употреблять император­ский герб и дала девиз Обществу: «Пчелы, в улей мед при­носящие, с надписью: полезное». Нелишне будет напом­нить, что эта общественная организация дожила до наших дней.

Григорий Григорьевич устраивает конкурс на премию: «Полезно ли даровать собственность крестьянам?» Но и спустя столетия в России до сих пор не решат этот вопрос. Григорий отличался любовью к физике и естественным на­укам, покровительствовал М. В. Ломоносову и Д. И. Фон­визину.

В 1771 году Москву поразила страшная эпидемия чу­мы, и по поручению Екатерины II Григорий возглавил ра­боту по ее ликвидации. Из 13 тысяч московских домов в 6 тысячах были больные, а в 3 тысячах домов все вымерли. Екатерина II в письме к Гримму писала, что, по ее сведе­ниям, в Москве от чумы умерло не менее 100 тысяч чело­век. В городе была паника. Григорий Григорьевич энер­гично навел порядок. Особое внимание он обратил на са­нитарное состояние города и прежде всего запретил хоро­нить умерших внутри города, около церквей. Число жертв было велико. Со стороны императрицы благодарность по­следовала незамедлительно. В его честь была выбита золо­тая медаль с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва».

Но это были последние почести. Более молодые и лов­кие царедворцы вытесняют Орлова от императорского дво­ра. И с 1774 года Потемкин окончательно его удалил, заняв его место возле императрицы. Во многом здесь был ви­новат и сам Григорий Григорьевич. Очутившись при дво­ре, он не захотел изменять своим привычкам к дружеским пирушкам со скандалами, с возможностью поволочиться за первой попавшейся юбкой. Он изменял Екатерине, как хотел и когда хотел. И ее терпение лопнуло. Он был от­правлен с дипломатическим поручением, что является классическим примером правителей России.

Обратно его уже во дворец не пустили. Обидевшись и переживая, он с горя женился на своей двоюродной сест­ре Екатерине Николаевне Зиновьевой, которую вскоре страстно полюбил, как будто знал, что любит в последний раз. Насчет этого, незаконного с точки зрения церкви бра­ка, ходило в обществе немало досужих домыслов. В част­ности, говорили о том, что якобы Григорий Григорьевич добился этой любви силой. Конец этим слухам положила сама императрица, присвоив молодой княгине Орловой придворный чин статс-дамы и наградив ее орденом святой Екатерины, единственным женским орденом в России.

Молодые уехали за границу, и Григорий возвращается домой лишь за несколько месяцев до своей кончины. При­ехал он в Россию тяжело больным, любимая жена умерла от чахотки в юном возрасте и Григорий Григорьевич от этого тронулся головой. Узнав о смерти своего фаворита, Екатерина II отметила: «Потеря князя Орлова так порази­ла меня, что я слегла в постель с сильнейшей лихорадкой и бредом: мне должны были пускать кровь...»

Брат Григория Алексей Григорьевич больше отличил­ся в русской истории как военный деятель. Он был похож на своего брата своим исполинским ростом, огромной фи­зической силой и решительностью. Среди гвардейцев его называли Алехан и не было, пожалуй, потасовки, в кото­рой он бы не принимал участия. Этот богатырь с лицом, обезображенным страшным сабельным ударом в пьяной драке, наводил на некоторых сентиментальных дамочек высшего света некий ужас. Да и сама Екатерина II призна­валась, что побаивалась его. В возведении на престол Алексей сыграл едва ли не главную роль.

В 1774 году, будучи главнокомандующим русским фло­том, выиграл сражение при Чесме, что принесло огромную славу России и титул графа Чесменского Алексею Григорьевичу. По окончании военных действий он выполнил весьма деликатное поручение Екатерины II, обманным пу­тем захватив в Италии самозванку «княжну Тараканову», предъявлявшую претензии на российский трон, и доста­вил ее в Петербург. В этом же году в зените славы вышел в отставку и стал жить в Москве, но для России он еще по­служит. Его имя связано с появлением голубиной почты в стране, он вывел новую породу орловских рысаков, он ввел в обиход русской знати цыганское пение, которое звонко отозвалось в русской литературе. Незаурядный был человек.

Семейной жизни он почти не знал. Жена его Лопухи­на была совсем другой породы — все время проводила в молитвах перед иконами, и дочка Анна такая же уроди­лась. По религиозным убеждениям замуж не стала выхо­дить и считала разделение людей на богатых и бедных, на господ и крепостных противоречащим христианским заповедям. Когда Алексей Григорьевич скончался, дочке досталось огромное наследство: 5 млн. рублей и 30 тысяч крепостных крестьян. Все это она раздала монастырям и церквам.

Под стать своим братьям был и Федор — участник Се­милетней войны. В русско-турецкую войну отличился при взятии крепости Корона, под Чесмой, при острове Гидра обратил в бегство 18 турецких кораблей. И хотя за свои за­слуги он и получил звание генерал-аншефа, как и его брат Алексей, но всегда оставался в тени последнего как в ар­мии, так и в государственных делах. И тем не менее был достойным представителем фамилии Орловых.

Меньше всего стремился к военной и государственной карьере старший из братьев — Иван. Он был единствен­ным из братьев, не ставшим генералом. Сразу же после возведения на престол Екатерины II он получил звание ка­питана гвардии, вышел в отставку и занялся семейным хо­зяйством.

Весной 1747 года «кумир» братцев Орловых — импера­трица Екатерина II решила совершить волжский круиз, как она сама говорила, «посетить Азию». Намеченный маршрут начинался от Твери и должен был заканчиваться в Симбирске. Возвращение планировалось сухопутным пу­тем.

Заранее в Твери собрали большое количество различно­го рода мастеровых и искусных людей. Строили флот для путешествия и немалый, ибо команда сопровождения на­считывала около 2 тысяч человек, включая обслугу и знатных гостей из дипломатического корпуса. Естествен­но, что особое внимание было уделено флагману этой фло­тилии — галере «Тверь», строившейся по особым черте­жам, с подчеркнутой роскошью, подобающей русской им­ператрице.

2 мая 1747 года пышная кавалькада судов торжествен­но тронулась вниз по Волге. В императорской свите были и два брата Орловых — Григорий и Владимир. Они пресле­довали свою цель в этом путешествии. Впереди речного ка­равана по правому и левому берегам Волги были посланы гонцы с наказом предупредить местные власти о проезде императрицы. В прибрежных селениях спешно красили купола церквей, прибиралось, чистилось и мылось все, что необходимо. Готовились вынуть из сундуков праздничные одежды, чтобы они ласкали взор императрицы.

Особое внимание было уделено разным «смутьянам и голодранцам», желающим подать императрице челобит­ные и жалобы. Правда, как ни старались оградить госуда­рыню от подобной публики, свыше 600 жалоб все-таки бы­ло передано. Чтобы не портить себе впечатление от поезд­ки, Екатерина II не затруднила себя их рассматривать, а наложила короткую резолюцию: «Всех, кто жаловался, отыскать, высечь кнутом и сослать на каторгу».

С приятным удовольствием доплыли до Симбирска. В пути Орловы уговорили государыню посетить приобретен­ное имение старшего брата Ивана — Головкино. За три го­да до путешествия старший из братьев Иван Григорьевич с согласия братьев приобрел у помещика Головкина села Головкино (Знаменское) и Кременки. Эти села располага­лись ниже Симбирска по Волге. В селе Головкино Иван Григорьевич Орлов обосновался на постоянное жилье, здесь же возвел огромный дворец, в котором не стыдно бы­ло принять и императрицу.

Императрица была в хорошем расположении духа и со­гласилась. От Симбирска опустились на 40 верст пониже по Волге. На пристани в Головкино ожидающий Иван Гри­горьевич приказал расстелить ковры от самой воды. Толпы разнаряженных крестьян ожидали с раннего утра. Под ноги Екатерине II ложились букеты цветов, свезенных со всей округи. Императрице очень понравилось у Орловых.

Во время угощения ловкий управляющий имением Ме-щеринов Афанасий Иванович вовремя ввернул фразу: «На Волге, матушка-государыня, есть и более великолепные места» и указал на Жигули. Екатерине захотелось побы­вать и там. Дальнейшее путешествие упоминается в усоль-ской летописи и народных преданиях.

Царский корабль без свиты и гостей спустился вниз до Усолья. Действительно, по берегам Волги с одной стороны жигулевские холмы, с другой — разноцветье пойменных лугов и изредка деревни. Описывая эти места в письме к графу Н. И. Панину, Екатерина II сообщала: «Хлеба тут родятся всякие. По лесам растут дубы, березы, липы, рас­тут дикие яблони, вишни, малина, а земля в полях такая черная, как в других местах только в огородах и садах, а рыба какая вкусная, я отроду такой не видала. Всего изо-билье».

Предание утверждает, что галера пристала у Усолья, а Григорий Григорьевич на руках снес императрицу на бе­рег. На высокой Караульной горе пили чай. Императрица была очарована видом Жигулей и окрестностей. «Вот тебе, Гришенька-дружок, моя правая рука, а с ней и вся Самар­ская Лука. Сколько глаза захватят с этой горы — все ва­ше, граф Орлов!»

Красивая легенда и в общем-то не противоречащая ис­торической действительности, поскольку братья Орловы обратились к Екатерине с просьбой вместо принадлежа­щих им в Московской, Тверской, Ярославской губерниях земель с общим количеством 7.036 душ крестьян дать им в одном месте более компактное имение. Разумеется, бла­годарная Екатерина II не могла отказать своим любимцам «такой пустячок».

23 августа 1768 года императрица пожаловала им в Сызранском и Симбирском уездах имение с 9.571 крепост­ным. 300 тысяч десятин земли братцы получили. Ранее эти земли принадлежали всесильному фавориту Петра I Александру Даниловичу Меньшикову, а после его падения были переданы московскому Новодевичьему и Савво-Сто-рожевским монастырям.

В состав пожалованного имения входили: Новодевичье, Усолье, Рождествено, Винновка, Аскулы, Сосновый Соло­нец, Брусяны, Бахилово, Ширяево и другие села нагорной части Самарской Луки. Вместе с этим братьям были пере­даны и земли деревни Кунеевки возле Ставрополя. Цент­ром имения сделалось село Усолье.

С общего согласия братьев управление имением взял на себя старший по возрасту и самый младший по званию Иван Григорьевич. По старинным традициям в семье на первое место ставились не чины и награды, а возраст. Один из современников тогда писал: «Покойный князь А. С. Меньшиков рассказывал... что Григорий Григорье­вич Орлов, будучи уже графом, не позволял себе садить­ся в присутствии своего старшего брата Ивана Григорье­вича, пока тот не прикажет».

Став управлять имением, Иван Григорьевич принялся расширять его, приобретая пока еще не заселенные свобод­ные земли и перевозя туда крестьян. Из Симбирска Вла­димир отправился в Астрахань, по пути заглянув в села Новодевичье и Усолье. Здесь к нему присоединился брат Григорий. «Брат Григорий приехал сюда на шлюпке, — отметил в своем дневнике В. Г. Орлов, — и ездил по по­лям осматривать места, которые ему очень понравились.»

Интерес к этим землям неслучаен. Помощником графа по управлению имением был симбирский дворянин Афа­насий Иванович Мещеринов. Кстати, прежде чем попро­сить императрицу о пожаловании им волжских земель, графы Орловы отправили этого Мещеринова осмотреть свободные казенные земли, надо было знать, что попро­сить. Мещеринов поездил по России, в частности, по реке Каме, и пришел к выводу, что в своем составе Усольское имение в Самарской Луке есть одно из лучших в целой России по обилию лесов, лугов, пашенных земель, рыбных ловель и всяких угодий, даваемых Волгою на обеих ее сто­ронах, и не ошибся к особенному удовольствию графов.

Покупая близлежащие земли, граф Иван Григорьевич давал им свои названия. В честь дочерей В. Г. Орлова не­сколько сел были названы Екатериновка, Натальино, Со-фьино. Хотя есть и другая версия. По преданию, как-то сразу после пожалования имения старший из Орловых сказал: «Новую волость на левой стороне Волги именуем Екатерининской. И деревню на берегу наречем Екатери­новкой. В честь радетельницы нашей Екатерины Алексе­евны. Появилась Ивановка (в честь И. Г. Орлова), Федо-ровка (в честь Ф. Г. Орлова), Алексеевка (в честь А. Г. Ор­лова-Чесменского), Владимировка (в честь В. Г. Орлова), Григорьевка (в честь Г. Г. Орлова). Сел было много и имен одних Орловых не хватало. В честь управляющих имени­ем Карла Петровича Бруммера и Тимофея Михайловича Курицына были названы селения Карловка и Тимофеевка.]

После смерти Ивана, Григория (1783 г.) и Федора (1796 г.) имение было поделено между Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским и младшим из братьев Владимиром Григорьевичем. Первому досталось Новодевичье, Камышевка, Переволоки, Березовый Солонец, а младше­му — Усолье, Рождествено, Аскулы, Борковка.

В 1808 году умирает граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский старший брат Владимира Григорьевича. Младший из братьев Владимир Григорьевич в отличие от старших не был военным, из-за слабости здоровья его оп­ределили братья на гражданскую службу. Был глубоко ре­лигиозным человеком, старшие братья иногда даже «под­шучивали над его строгим благочестием». Он получил пре­красное образование в Лейлцигском университете, общал­ся с видными просветителями Запада Д. Аламбером, Жан-Жак-Руссо, Д. Дидро, бывал во многих европейских стра­нах, владел несколькими языками. По окончании учебы он вскоре в 24-летнем возрасте был назначен директором Российской академии наук и отвечал за ее повседневную деятельность.

Владимир Григорьевич устраивал научные экспеди­ции, в частности, экспедицию П. С. Паллас, описавшего наши ставропольские земли. Много заботился о молодых людях, отправленных на учебу за границу. Всячески спо­собствовал переводу лучших классических произведений мировой литературы на русский язык, сам принимал уча­стие в составлении словаря русского языка.

Вступив во владение имением, Владимир Григорьевич втянулся в долгую судебную тяжбу с городом Ставропо­лем. В 1794 году ставропольский помещик Василий Серге­евич Милькович посоветовал В. Г. Орлову обратиться в суд, чтобы получить компенсацию за земли, отданные из усольского имения для размещения города Ставрополя в 1737 году и крещеных калмыков. Сам же Милькович и взялся вести это дело в суде, рассчитывая получить за хло­поты определенную часть выигранных в суде земель.

Граф Владимир Григорьевич рассчитывал получить в результате положительного решения суда ни мало, ни много, а 38 тысяч десятин земли. Земли очень хорошие, так называемой «поверстной дачи» — это 20 верст от Рус­ской Борковки вниз по Волге, а шириной эта полоса была в 5—6 верст от берега.

20 лет, с 1799 по 1819 год, продолжалось это тяжелое судебное разбирательство в различных судебных инстан­циях. В одном только Сенате 7 лет разбирались. Ставро­польское городское сообщество в лице городской Думы вы­двигало встречные иски. Если бы удовлетворили притяза­ния графа, то Ставрополь лишился бы водопоя и прекрас­ной поймы. Занимался этим делом и Государственный Со­вет и сам император Александр I. Решения принимались и отменялись. Наконец в 1819 году город Ставрополь и до­веренные графа заключили полюбовную сделку. В итоге же выиграл граф В. Г. Орлов, отобравший у города 18 ты­сяч десятин земли. Но страсти по этому поводу долго не утихали.

Даже в 1824 году, когда император Александр I приез­жал в Ставрополь, то ему купеческий староста города Пан­телеев жаловался, что дескать живем в городе на город­ских землях, а воду пьем графа Орлова. Государь тут же приказал своему начальнику штаба генералу Дибичу запи­сать эту просьбу и обещал сей случай рассмотреть.

Человек прогрессивных взглядов и обширных знаний, он хотел построить в Усолье большой и красивый дом в виде западноевропейского замка, но затея эта не осущест­вилась. Фамильное имение построили в Московской губер­нии в селе Отрада, недалеко от Серпухова, где граф и про­живал все время.

Тем не менее граф Владимир Григорьевич неоднократ­но приезжал в Усолье и один и со всей семьей. Сохранил­ся интересный дневник его путешествия по Волге, в свите Екатерины II в 1767 году. Небезынтересен и другой его дневник путешествия в Усолье и Новодевичье летом 1770 года. Вообще следует заметить, что многие поездки и время, проведенное в Усолье, отразилось в дневниках многих Орловых-Давыдовых. Так, известен детский дневник путе­шествия в Усолье правнука Владимира Григорьевича — генерал-лейтенанта Орлова-Давыдова (1853 г.), его брата Владимира (1847 г.), их тетки Ольги Ивановны (1840 г.).

В последние годы его жизни в Усолье был построен большой каменный дворец с флигелями и различными службами. Центральная часть дворца представляет собой трехэтажный кубический корпус в виде башни. На крыше корпуса находится открытая терраса с круговым обзором. Во дворце находилось множество комнат, залов различно­го предназначения. Все помещения были богато оформле­ны, обставлены дорогой мебелью и украшены произведе­ниями живописи и скульптуры.

По сообщению историка В. Шульгина, здесь были кар­тины и иконы: «...в кабинете О. И. Орловой-Давыдовой — портреты ее родителей, 6 портретов детей, в малой гости­ной — портрет матери В. П. Орлова-Давыдова, в большой гостиной — портрет графа В. Г. Орлова, в биллиардной — икона Николая Угодника и 7 картин из истории Древнего Рима. Из другого имущества заслуживают упоминания следующие вещи: в конторе — кресло графа с его гербом; 5 чугунных пушек, хранящихся с XVIII века. Одна медная пушка, 2 алебарды, 11 старинных ружей, 1 сабля. В дет­ской комнате сыновей были: флаг России, сабля, кивер, латы, 2 детских верстака с инструментом». Находилась во дворце и прекрасная по тем временам библиотека.

Каменные флигеля и подсобные здания образовывали огромный внутренний двор, который был украшен декора­тивным кустарником, деревьями и цветниками. Свободная территория было уложена плитами, вытесанными из мест­ного белого известняка. В ансамбль дворца входил и не­большой, уютный парк, с фонтанами, беседками и цветни­ками. Основным достоинством этого парка была сирень, здесь была собрана очень хорошая коллекция различных ее сортов. Графский дворец обслуживало свыше 300 чело­век.

В последующие годы дворец постоянно перестраивал­ся, добавлялись различные здания и помещения. В своем законченном виде этот дворец граф Владимир Григорьевич уже не застал.

На высокой Караульной горе была выстроена деревян­ная, полностью застекленная беседка, а за горой закрепи­лось название «Светелка». Из этой башни в хорошую по­году открывался чудесный вид далеко вокруг. По предани­ям, сохранившимся в народе, у графа якобы была подзор­ная труба и с ее помощью виден был даже Симбирск, а до него было свыше 100 км. При поздних владельцах Усолья деревянная беседка была заменена каменной башенкой, а территория вокруг благоустроена. К ней была проложена хорошая дорога, по которой удобно было и верхом и эки­пажем прогуливаться. По воспоминаниям епископа Фео­досия, утром можно было видеть Симбирск и без подзор­ной трубы.

При графском доме в Усолье был заведен по моде того времени знатный охотничий двор. Охота у него была пти­чья и псовая. В птичьей были широко задействованы со­колы, ястребы. В псовой охоте применялись собаки, кото­рых у графа, по одним данным, было 150 голов, а по дру­гим — до 300.

Для пойманных медведей, волков, лисиц, зайцев и других зверей вблизи Усолья в роще был устроен звери­нец, огороженный со всех сторон и имевший перегородки внутри, но так искусно, что, по рассказам жителей, — в рощу было много дверей, но для выхода из нее ни одной.

Сам граф Владимир Григорьевич очень тщательно сле­дил за хозяйством Усольского имения, для чего давал по­дробнейшие инструкции: о порядке построек в деревнях, а именно: о выносе бань за черту селения, о расстоянии между домами, о посадке деревьев на улицах, о постройке каменных лавок, о способах тушения пожаров; о разделе земли, каковому быть «истинному по качеству земли, а не по числу, для чего должно в удобное время выбрать сове­стных и знающих крестьян», об ограничении крестьян­ских семейных разделов, о назначении бедным вдовам пропитания от мира, о выборе бургомистров; предоставле­нии бургомистру и выборным права решать без миру ма­ловажные дела; дела же большой важности, касающиеся всего общества, решать при участии выборных от всех де­ревень; о содержании лесов, о запрещении охоты сосед­ским помещикам в графских дачах во все время года, кро­ме осени.

В своих распоряжениях В. Г. Орлов категорически за­прещал наиболее тяжкое телесное наказание — плетьми. Розги и батоги допускались только по приговору волостно­го крестьянского схода. Если же совершался какой-либо проступок, то граф рекомендовал богатых наказывать строже, «ибо бедный часто от недостатка принимается за худые дела». Им же были разработаны и меры обществен­ного контроля за использованием мирских денег. Выбор­ные от общества люди должны были ежегодно подписы­вать определенный протокол, которым бы удостоверялось правильное «употребление денег».

В его архиве сохранилось указание своим управляю­щим: «Я желаю, чтобы бедным и сиротам притеснения от богатых не было, чего очень беречься надобно; когда такое дело до сведения моего придет и я невинность увижу, то не упущу жестоко за оное наказать». Воспитанному на классовом сознании даже не верится, что подобное мог на­писать влиятельнейший граф.

Граф Орлов немало делал для улучшения положения своих крестьян. Еще в 1805 году в Усолье по его приказу была отменена барщина. В обмен на твердое обещание кре­стьян исправно платить оброк в 10 рублей в год, граф брал на себя обязательство оплачивать все необходимые работы на помещика. Сейчас трудно поверить, но в 1797 году граф закупил за границей и отправил в Усолье английскую ве-ятельную машину, а на следующий год командировал в Усолье столяра «для устройства молотильной машины по данным рисункам».

Материально-технические и организационные меро­приятия, осуществляемые графом в Усольском имении, существенно улучшили положение крестьянского населе­ния. Не случайно знакомый графа А. Я. Булгаков отме­чал, что «...а самые богатейшие мужики и цветущие име­ния в России у графа Орлова, это известно».

Заботился Владимир Григорьевич и о разных сторонах жизни сельского населения, в частности, о здравоохране­нии и просвещении. Люди страдали от эпидемических за­болеваний, хотя первую больницу в своей вотчине Голо-вкино завел старший Иван Григорьевич еще в 1771 году. Он в течение двадцати лет содержал «гошпиталь для бед­ных», затратив на него около 20 тысяч рублей. Примерно в это же время были открыты больницы в Новодевичьем и У со лье. Сообщая об этом, самарский историк Л. М. Арта­монова, специально изучавшая медицинское обслужива­ние в имениях Орлова, замечает, что в Самаре первая больница была построена в 1828 году на средства купчихи Е. А. Путиловой.

В 1804 году врачом в Усольскую больницу был пригла­шен австрийский лекарь Алоиз Геттье. В договоре, заклю­ченном с этим лекарем, говорилось, что лекарь обязывал­ся лечить «всех больных из деревень графских и из дому господского» и «в случае надобности по больным ездить по вотчине». Под его начало переходила больница. При ней он должен был завести аптеку и «собирать все травы и ко­ренья, кои можно иметь в той стране». В помощь Геттье выделялись четыре крестьянских мальчика, которых ле­карь обязан был обучать своему ремеслу.

Бичом для населения была оспа. В 1880 году в Ставро­польском уезде 17% православного населения и 48,5% му­сульманского умирали от оспы, а в Усолье граф Орлов В. Г. на 100 лет раньше, чем в Ставропольском уезде, ввел обяза­тельное оспопрививание и построил новое здание больницы на 60 коек.

Конечно, в этом отношении он следовал своему «куми­ру» императрице Екатерине П. Люди хорошо знают досто­инства этого государственного деятеля — ее умные и ре­шительные действия по управлению Российской импе­рией. Но, к сожалению, люди стали забывать, что Екате­рина II первой в России сделала себе и своему сыну Павлу прививку от оспы. На такой, по сути дела, эксперимент мог отважиться далеко не каждый.

В письме к прусскому королю Фридриху II Екатери­на II писала: «...С детства меня приучили к ужасу перед оспой, в возрасте более зрелом мне стоило больших уси­лий уменьшить этот ужас, в каждом ничтожном болез­ненном припадке я уже видела оспу. Весной прошлого года, когда эта болезнь свирепствовала здесь целых пять месяцев, я была изгнана из города, не желая подвергать опасности ни сына, ни себя. Мне советовали привить ос­пу сыну. Я отвечала, что было бы полезно начать с са­мой себя, и как ввести оспопрививание, не подавши при­мера?»

В октябре 1768 года Екатерине II привили оспу. При­мер императорской семьи оказался заразительным — при­дворные наперегонки старались подвергнуться спаситель­ной процедуре. В числе первых был и Григорий Орлов, а за ним и остальные братцы.

Вместе с оспопрививанием Владимир Григорьевич Ор­лов построил новое здание больницы на 60 коек. Своему управляющему Василию Фомину граф писал: «Лекарю Геттье наказывал я наикратчайшею прививать оспу коро­вью и взять с собой из Москвы самой свежей оспенной ма­терии... Сие привитие оспы отправляется во всем свете с величайшим успехом... Словом, дело сие преполезное; ста­райся и ты всеми силами пустить сию оспу в ход, и если можно, то сначала можешь давать из денег моих награж­дение». И действительно, уже на третий день после при­бытия Геттье начал прививать оспу усольским мальчиш­кам. Через девять дней 19 детей были привиты. В качест­ве награды от имени графа первым шести привитым было выдано по полтиннику, остальным — по 30 копеек, а впредь было решено давать по гривеннику. Новое частень­ко пробивается с трудом через косность и невежество.

В 1770 году прибывший в Усолье Владимир Григорье­вич решил открыть школы («училища») для крестьянских детей «на господском содержании». Предполагалось от­крыть такие училища в Усолье, Актушах, Переволоках, Кускине, Шигонах, Новодевичьем. Вопрос об открытии решался на общих крестьянских сходах. Вначале лишь крестьяне Новодевичьего отказались учреждать училища. Крестьяне боялись, что лишние руки будут оторваны от крестьянского хозяйства. Но вскоре поняли свою ошибку и «прислали депутатов с тем, что не только согласились, но и выбрали мальчиков для ученья». В том же году была создана Усольская школа для крестьянских детей, став­шая первой сельской школой на Средней Волге. Эта шко­ла была рассчитана на 10—15 мальчиков. При этом было указано: «девок не обучать, ибо для сего много потребно времени, да и будут ли способны, неизвестно».

В 1831 году на 88-м году жизни граф Орлов Владимир Григорьевич скончался. Поскольку у его прямого наслед­ника сына Григория, подолгу проживавшего в Париже и умершего в молодые годы, детей не было, то богатое Усольское имение было разделено на три части. Дочери Софье, бывшей замужем за графом Паниным, досталась северная часть имения, вторая дочь, будучи женой брига­дира Новосильцева, получила Аскулинскую, Рождествен­скую и Рязановскую волости. Третья часть имения — Усольская, Жигулевская и Борковская — достались сыну третьей дочери — Владимиру Петровичу Давыдову. Не­сколько позднее по наследству от теток к нему перешли и остальные части Усольского имения.

Со смертью младшего Владимира Григорьевича угас мужской род Орловых. Иван Григорьевич был женат на Ртищевой, но детей у них не было. Григорий Григорьевич был женат на Зиновьевой, но она рано скончалась от ча­хотки и совместных детей у них не было, хотя четверо по­бочных детей Григория известны. У Алексея Григорьеви­ча была только дочь. Федор Григорьевич Орлов умер холо­стым, хотя имел 7 побочных детей: Владимир, Федор, Елизавета, Анна от Поповой и Алексей, Михаил, Григо­рий от подполковницы Ярославовой.

В официальных документах внебрачные дети именова­лись «воспитанники». За «воспитанниками» графа Федора Екатерина II в 1796 году признала дворянские права, поз­волила им принять фамилию и герб Орловых, но не граф­ский титул. 28 февраля 1831 года на 88-м году жизни уми­рает последний из пяти «екатерининских орлов» Влади­мир Григорьевич. В последние годы жизни, перед смер­тью, похоронив двух своих сыновей, старый граф привя­зался к своему внуку Владимиру Давыдову. Дочь старого графа Наталья была замужем за камергером Давыдовым, но рано умерла, и мальчик воспитывался у деда. Дед зани­мался его образованием и воспитанием и ему по завеща­нию досталась значительная часть волжского имения.

В 1855 году этому Владимиру Давыдову — внуку Ор­лова, высочайшим повелением была присвоена фамилия графа Орлова-Давыдова для сохранения в его роде пресек­шихся в мужском колене фамилии екатерининских гра­фов Орловых.

Дальнейшая судьба имения тесно связана с именем Владимира Петровича Орлова-Давыдова. Новый владелец, человек несомненно прогрессивных взглядов, в 1832 году освободил крестьян от крепостной зависимости, дал им земли больше, чем они имели раньше; безлошадным и бес­коровным дали возможность приобрести скот, был образо­ван общественный семенной фонд.

Поля были разбиты на четкие квадраты, между ними были устроены прекрасные дороги. Каждое поле получило свою карту с характеристикой земли и с расчетом необхо­димого количества удобрения на каждое поле. Соху запре­тили, поставив более прогрессивный заграничный плуг.

В. П. Орлов-Давыдов, ведя хозяйство по западноевро­пейским образцам, широко использовал механизацию кре­стьянского труда. Были построены каменные зернохрани­лища, заведены сначала конные молотилки, а затем стали применять локомотивы.

По последнему слову науки стали заниматься овцевод­ством. Для овец выделили лучшие луговые и степные пастбища, возле них построили каменные овчарни. По свидетельству специалистов, «в самом Усолье на скотном дворе были сооружены два огромных овчарных корпуса с механизированной подачей корма, водопроводом, цемент­ными стоками для навоза и вместительными кормохрани-лищами на чердаках. Фасады их были оформлены релье­фами и скульптурными украшениями. У овчарен имелось два больших колодца. Паровые насосы подавали из них воду по подземным утепленным трубам не только в овчар­ни, но и в другие животноводческие и хозяйственные по­мещения». Не надо забывать, что все это было в прошлом веке.

Конечно, благополучие имения во многом зависело от управляющего. В первые годы существования имения им управлял личный парикмахер графа В. Г. Орлова Василий Фомин, человек с хозяйственной жилкой. Он управлял в течение 31 года, с 1793 по 1824 год, затем граф его уво­лил. Причину увольнения можно видеть из письма графа: «Доходят до меня прискорбные слухи... что крестьяне от многой работы на господина обеднели. Повторяю тебе иметь благосостояние их на сердце. Польза моя, без соблю­дения сего, более горька будет для меня, нежели сладка». Затем каждый год до 1832 года управляли случайные лю­ди. В 1832 году управлять стал обрусевший швед Карл фон Бруммер в течение 26 лет. Именно он заложил осно­вы ведения здесь современных методов хозяйствования.

Потом управляющие были, как правило, выпускники Ок­сфордского университета.

Но главная роль все же принадлежала самому графу Орлову-Давыдову. Без его тщательных и подробнейших указаний ничего не делалось. В 1873 году Владимир Пет­рович Орлов-Давыдов выпустил специальную работу «О лучшем устройстве нашего сельского хозяйства», где чет­ко выражает мысль об интенсивном и экстенсивном спосо­бе ведения сельского хозяйства, подписываясь под слова­ми: «Для того, чтобы более собирать зерна, лучше сокра­тить, чем расширить возделываемые поверхности, остав­ляя большие пространства под травяными произрастания­ми, можно извлечь не только больше выгод в мясе, моло­ке и шерсти, но иметь еще и большее количество зерна». Время окончательной оценки вклада Орловых и их потом­ков в нашу историю еще не настало, требуются усилия по изучению их наследия.