Глава 25 Фельденкрайц: мозг и упорядочение хаоса

Глава 25

Фельденкрайц: мозг и упорядочение хаоса

Как-то раз я пришел в гости к другу, и он предложил мне взглянуть на рисунок, висящий на стене. На первый взгляд рисунок показался мне образцом абстрактного искусства — я не мог ничего разглядеть, кроме набора пятен различных оттенков серого цвета. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что рисунок состоит из мельчайших черно-белых квадратиков. Сначала их расположение казалось совершенно случайным, но постепенно в нем начала открываться некая система. Однако, как я ни вглядывался, я не мог найти на рисунке ничего похожего на какой-либо конкретный предмет. Друг попросил меня смотреть на рисунок, одновременно глядя на свое смутное отражение в стекле, покрывающем рисунок. Сначала я не заметил никакой разницы. А затем я внезапно увидел трехмерное изображение: ущелье, горные вершины на заднем плане и летящую птицу прямо передо мной. Так же внезапно мне словно переключили зрение, и я снова увидел набор бело-серо-черных пятен. Я попытался вновь увидеть трехмерное изображение. Это было нелегко. Может быть, я слишком сильно старался. Внезапно оно снова появилось и столь же внезапно исчезло. Я понял, что рисунок создан на компьютере, и расположение квадратиков воздействует на мой мозг таким образом, что иногда мне кажется, будто я вижу трехмерное изображение. Естественно, как только я начинал вглядываться внимательнее, изображение исчезало.

Здесь я хочу сделать два вывода. Прежде всего я мог видеть либо трехмерное изображение, либо хаотический набор пятен. Я не мог видеть ничего среднего, равно как я не мог видеть того и другого одновременно. Как только я пытался удержать в мозгу оба изображения, я сразу же видел лишь набор пятен. Я никак не мог понять, каким образом возможно воспроизвести трехмерное изображение силой воли. Оно либо появлялось, либо нет. Иными словами, я не знал, каким образом можно перейти от пятен к изображению. Я либо видел, либо не видел.

Я вспомнил об эксперименте Джона Лилли. Для него нужна старая кассета и магнитофон. Вы записываете «зацикленную» запись, которая может повторяться достаточно долгое время. Затем вы записываете какое-то слово (я выбрал слово «размышление») и включаете запиоь. Вы слышите, как это слово повторяется снова и снова; через некоторое время у вас возникает странное ощущение. В течение нескольких минут вы слышите слово, которое вы записали. Но затем вы начинаете слышать другие слова. Я проводил эксперимент пять раз, и каждый раз слово было другим. При этом я слышал их так же отчетливо, как и «размышление». При этом я мог слышать либо одно слово, либо другое. Переключение было почти мгновенным. И новые слова были никак не созвучны «размышлению». Лилли пишет в своей книге «Центр циклона», что он проводил этот эксперимент с тремя сотнями людей, каждый раз выбирая новое слово, и при этом участники слышали около двух тысяч других слов.

Эти эксперименты наводят на странную мысль. Мы привыкли считать, что мозг воспринимает сенсорные данные из окружающего пространства, но эти эксперименты показывают, что мозг создает структуры, которые мы принимаем за реальность. Я не утверждаю, что мы просто создаем окружающий мир в нашем воображении. Я пытаюсь объяснить, что мы воспринимаем недифференцированную массу сенсорных ощущений, которые мозг затем организует в определенные структуры, упорядочивая то, что вначале было хаотичным.

Нам следует спросить: что же мы должны видеть, слышать и чувствовать, чтобы из этого набора впечатлений образовался знакомый и привычный предмет? Нейрофизиолог Оливер Сакс в своей статье «Видеть и не видеть» приводит замечательный рассказ 59-летнего мужчины по имени Вирджил. Он ослеп в раннем детстве, а спустя много лет ему сделали операцию, вернувшую зрение. Чудо вновь обретенного зрения было для него совершенно неожиданным. Вирджил мог видеть цвета и движение, но не мог различить предметы и формы. Он не мог сконцентрировать зрение на конкретном объекте и видел только хаотическое мелькание перед глазами. Сакс пишет: «Иногда появлялись неясные очертания предметов, приближались и удалялись снова; иногда его пугала его собственная тень: ему казалось, что тень — это некий предмет, скрывающий солнце, и он пытался обойти ее, перепрыгнуть или перешагнуть. Он перемещался крайне осторожно, так как видел лишь хаотическое мелькание, плоские поверхности и параллельные или пересекающиеся линии; он не мог воспринимать их в качестве предметов, расположенных в трехмерном пространстве. Ему было невероятно тяжело отличить кошку от собаки; для этого ему приходилось много раз ощупывать кошку или слышать снова и снова подтверждение, что он видел именно кошку». Сакс описывает, что через пять недель после операции Вирджил чувствовал себя более беспомощным, чем когда он был слепым.

Заметим, что Вирджилу недоставало не способности к зрительному восприятию, а способности организовывать надлежащим образом движения своих глаз. Я думаю, что невозможно видеть привычным образом, то есть распознавать объекты и пространство, без организации движений глаз; я также думаю, что способности к восприятию и движению возникают одновременно. В любом случае, если нервная система не способна к такой организации, мы оказываемся лицом к лицу с хаосом.

Я пытался представить себя на месте Вирджила и вспомнил мою первую поездку во Францию. Хотя я и учил французский в школе, обладал некоторым словарным запасом и умел читать и понимать много слов и выражений, я ничего не мог понять в разговорном языке. Я не мог расслышать отдельных слов; я не понимал, где кончается одно слово и начинается другое. Я не мог уловить различий между звуками, и для меня «десеу» и «дессю» звучали одинаково, хотя любой, для кого французский язык является родным, слышит эти различия с легкостью. Я также не мог воспроизвести разницу, когда произносил эти слова* Когда я научился слышать чуть лучше, я начал слишком напрягаться и тут же вернулся на прежний уровень. Я обнаружил, что во французском, в отличие от английского, не выделяются отдельные слоги. Для изучения французского языка мне требовалась иная организация восприятия, чем для изучения английского. Чем больше я слушал, тем легче мне было говорить и общаться с людьми. Я до сих пор работаю над своим французским, но улучшение происходит медленно, так как подобные навыки легче всего даются в детстве.

бы можете видеть из этих примеров, что никакие формы и структуры не являются изначальной данностью. Предметы, слова, объекты — все это существует одновременно с моим восприятием. А мое восприятие требует активного взаимодействия с миром, в том числе и с другими людьми. Что касается языка, то мы живем в обществе людей, которые разговаривают по-английски, по-французски и т. д.; при этом нервная система каждого отдельного человека должна организовать язык таким образом, чтобы человек мог и слушать и говорить. Эта организация происходит с помощью определенных свойств нервной системы, и тогда человек вступает во взаимодействие с другими носителями языка. Он слышит их и говорит с ними. Без этого активного процесса, включающего движение по направлению к миру и взаимодействие с миром, никакого мира попросту не существует: как нервная система, так и «мир» остаются в состоянии хаоса.

Я предполагаю, что существует некая цикличность в том, как любой человек при помощи взаимодействия с окружающими постепенно создает и интерпретирует то, что принято называть миром или реальностью. Окружающий мир представляется хаотическим и бессистемным до тех пор, пока человек не вступает во взаимодействие с ним; по мере того как человек растет и взрослеет, созданные им структуры изменяются. Так как подобная точка зрения кажется странной и необычной, я попытаюсь выразить ее иначе. Нам очень трудно принять эту точку зрения, несмотря на многочисленные доказательства наподобие описанных мною экспериментов. Дело в том, что наши конструкции представляются настолько прочными, стабильными и полезными в обычной жизни, что мы прочно привязываемся к ним и убеждаем себя в том, что они и есть истинная реальность. Лишь в состоянии осознанности и готовности к самопознанию (например, с помощью квантовой психологии) мы можем догадаться о том, насколько ограничено и закрыто наше восприятие.

То, что истинно для восприятия, не менее истинно также для базовых процессов организации наших действий и движений. Работая в качестве специалиста по методике Фельденкрайца, я имел возможность заниматься с маленькими детьми с отклонениями в развитии, обычно связанными с нейрологическими проблемами. Движения этих детей были либо хаотичными, либо настолько стереотипными и зажатыми, что они не могли совершить ни одного действия так, как бы им хотелось самим. Например, они не могли поднять голову и посмотреть по сторонам, повернуться, сесть на стул или стать на четвереньки. Я создавал для них условия, в которых им было возможно позволить своей нервной системе делать то, что желает делать нервная система любого ребенка: организовывать хаотические движения в действия, удовлетворяющие насущные потребности ребенка. Ребенок хочет действовать в мире, и ему действительно приходится делать это, чтобы выжить. Я не буду описывать здесь весь процесс, но одно условие действительно является важным; чувство безопасности, когда ребенок уверен, что может делать разнообразные движения и исследовать окружающее пространство без риска получить травму. Когда у ребенка появляется новый уровень организации движений, это происходит именно в результате пребывания в атмосфере безопасности. Я не учу ребенка правильно двигаться и не исправляю его привычных движений. Но в какой-то момент ребенок внезапно поднимает голову и оглядывается по сторонам, лежа на спине. Конечно, он одновременно организует движения своих рун и локтей. Так, например, четырехлетняя девочка, с которой я работал, вначале не могла даже держать голову прямо; она сидела на коленях матери и казалась совершенно вялой и апатичной, она не желала вступать в контакт, и ничто вокруг не интересовало ее. Когда она смогла организовать движения таким образом, чтобы удерживать голову прямо и смотреть вокруг, она стала другим человеком. Она начала смотреть людям в глаза. Она начала говорить и улыбаться, общаться с родителями и другими людьми. Она стала оживленной и сообразительной.

Ни психология, ни нейрофизиология, ни близкие к ним научные дисциплины практически ничего не говорят о том, каким образом нервная система создает порядок. Нобелевский лауреат биолог Джералд Эдельман отметил в своей книге «Дарвинизм и нервная система», что современная нейрофизиология не в состоянии объяснить, каким образом «устройство и деятельность нервной системы может приводить к распознаванию шаблонов или восприятию различных классов объектов и выделению в них общих признаков». Он утверждает, что основные трудности в этом вопросе обходят молчанием или оставляют незамеченными. Сложность заключается в том, что в науке господствует аналитический подход, при котором объект рассматривается как состоящий из множества деталей, каждую из которых следует изучать отдельно. При этом совершенно не ставится вопрос о том, какое место среди объектов, подлежащих изучению, занимает сам наблюдатель и как нам следует использовать все наши пять чувств при изучении устройства и деятельности живых систем. Несмотря на то что способность нашей нервной системы создавать порядок пронизывает всю нашу жизнь, мы обычно не замечаем ее. Она ускользает от нас именно вследствие своей очевидности. Тем не менее многие ученые за последние тридцать лет совершили революцию в биологии, нейрофизиологии и науке о сложных системах, в результате которой у нас появились первые смутные представления в данном вопросе. Каким образом нервная система создает порядок из хаоса? Даже просто задавая вопрос таким образом, мы попадаем в странную петлю, напоминающую порочный круг. Любой ответ на вопрос мы можем получить, пользуясь нашей способностью к интерпретации поступающей на вход информации, но интерпретация является именно тем способом создания порядка из хаоса, который мы пытаемся понять, и ей присущи ограничения в силу того, что мы создали ее при помощи единственного доступного нам метода. Внутри этих рамок, однако, ответ может быть получен.

Существует четыре направления, способных пролить свет на этот вопрос. Практический подход принадлежит Моше Фельденкрвйцу, моему наставнику и учителю. Доктор Фельденкрайц создал метод личностного роста и развития, основанный на самоосознании через движение и на пристальном и глубоком изучении того, как люди развивают свои базовые способности сохранения равновесия, прямохождения и речи. По его словам, эти способности появились без какого-либо обучения. Фактически обучение может даже принести вред. Кажется, можно сделать вывод, будто эти способности появились самостоятельно в результате деятельности человека. Самый прямой путь к нервной системе ведет через осознание и движение, и лучшее, что мы можем сделать, пробудить и поддержать самоорганизующиеся способности системы. Неудивительно, что доктор Фельденкрайц считал основной функцией нервной системы организацию хаоса. Фельденкрайц предложил нам практические методы самоорганизации, но не теорию о том, каким образом она возможна.

Три революционных направления в науке помогут нам понять, почему самоорганизация не просто возможна, а неизбежна. Первое, наиболее близкое к моим собственным взглядам, ведет происхождение от биологии систем и кибернетики и лучше всего разработано чилийскими биологами Умберто Матураной и Франциско Варелой. Второе основано на изучении систем в условиях нестабильности. Нобелевский лауреат Илья Пригожин немало способствовал исследованиям в этой области. Третье направление связано с изучением сложных систем на грани хаоса и наблюдением за тем, что происходит в системе в результате итерации. Коллектив института Санта-Фе внес важнейший вклад в изучение живых систем в этом ключе.

Общим для этих трех систем является открытие, что в случае наличия у системы обратной связи через какое-то время внутри системы возникает порядок в виде некоего подобия устойчивой и прочной структуры. Процесс постоянного получения системой обратной связи в теории хаоса называется итерацией. Применительно к нервной системе Джеральд Эдельман использует термин «повторно используемого сигнала». Матурана и Варела говорят о рекурсии. Это открытие о том, что в хаосе возникает порядок, является принципиально новым по сравнению с представлением о линейной последовательности событий и равновесных систем. Прежде ученые изучали либо совершенно упорядоченные, либо совершенно случайные системы. Сложные системы изучались по аналогии с уже известными. Самопроизвольное возникновение новых свойств системы не рассматривалось и не принималось во внимание. Поэтому в психологии, например, много лет считалось, что нервная система формируется под влиянием окружающей среды. Процесс самоорганизации ставит все с ног на голову, и мы обнаруживаем, что жизнь формирует окружающую среду. Мы можем осознать, что свойства нашего окружения являются следствием внутренних процессов нашей нервной системы, формирующих восприятие и понимание. Но живые творения точно так же меняются и организуют окружающую среду посредством своего творчества, строительства, моделирования и т. д. Иными словами, восприятие не является инструментом суждения и оценки. Оно помогает человеку создавать этот мир.

Матурана и Варела в книге «Древо познания» представляют убедительную и всеобъемлющую картину, описывающую живые существа с точки зрения теории систем. Уже на уровне клетки жизнь является процессом созидания порядка. Живая клетка отделяет себя от остальной Вселенной, создавая мембраны. Внутри пространства, огражденного мембраной, происходят некие процессы, результатом которых становится возникновение точно такой же клетки. Это отражает саму сущность жизни, которая представляется циклической. И хотя клетка потребляет питание и энергию и выбрасывает отходы, никакие внешние воздействия не изменяют циклического принципа организации внутриклеточных процессов, пока клетка остается живой. Иными словами, клетка закрыта по отношению к внешней информации. Дарвин первым заметил это, когда предположил, что новый организм не может унаследовать приобретенных свойств. Каким же образом живая клетка функционирует известным нам образом? В ответ на возмущения в среде, окружающей клетку, она меняет свою структуру с целью поддержать организацию процессов и внутриклеточные связи. Согласно Матуране, это основной закон биологии: чтобы оставаться живой, система должна поддерживать собственную организацию процессов.

Красота этого метода заключается в том, что он обобщает все стороны организации жизненного процесса. Таким образом, нервная система также организована в виде замкнутой петли. Это предположение кажется чересчур смелым. Как мы можем утверждать, что у нервной системы нет входящей и выходящей информации? Нам теперь известно, что любые сенсорные данные трансформируются нервной системой посредством обратной связи. Мы знаем, например, что глазная сетчатка не отвечает за стимуляцию как таковую, но лишь за различение. Изображение, зафиксированное на сетчатке, исчезает через очень короткий срок, и вы можете обнаружить это, если будете разглядывать что-либо, не двигая глазами. Мы знаем, что цветовое восприятие не связано напрямую с длиной волны лучей, падающих на сетчатку, но лишь с оттенками падающего света. Глаз не есть подобие фотоаппарата, а мозг не есть подобие компьютера, где поступающая и получаемая информация непосредственно связана с людьми, использующими эти инструменты. Согласно нашему представлению, нервная система, подобно клетке, поддерживает собственную организацию и выбирает такие структурные изменения, которые способствуют этой поддержке. Это пластичная система, хотя она и содержит историю взаимодействия элементов, которые ее образуют. Мы называем это памятью.

До сих пор мы говорили о нервной системе одного человека. Но в жизни мы постоянно взаимодействуем с другими. Здесь мы сталкиваемся с проблемой, смущающей многих исследователей нервной системы и процессов мышления. Так как в общении мы прибегаем к символам и образам, мы с легкостью допускаем, что эти образы усваиваются системой и воздействуют на работу системы, то есть что в нашем мозгу заключена модель реальности. Если мы вспомним примеры, приведенные в начале этой главы, то поймем, что эта модель мозга не подходит для описания процессов, при которых происходит чередование нескольких видов восприятия. Восприятие рождено взаимодействием с окружающей средой, но восприятие является высокоорганизованной структурой, поддерживающей гармоничные отношения между нами и миром.

Многие из этих мыслей не слишком легко понять. Они бросают вызов всему, чему нас учили. Тем не менее нам нужно уловить основные мысли, если мы хотим понять более сложные вопросы, предложенные нам квантовой психологией. Мы лавируем между двумя противоречащими друг другу философскими системами: идеализмом и солипсизмом, утверждающими, что наше сознание создает реальность, и реализмом, утверждающим, что наш мозг отражает объективный материальный мир. Еще одно противоречие появляется, когда мы предполагаем, что разум и душа подчиняются одним закономерностям, а материя и то, что мы считаем телом, — другим.

Я уже упоминал, что организация движения и организация восприятия связаны между собой: они возникают и развиваются одновременно. Изучив работу Фельденкрайца, уделяющую много внимания наблюдению за тем, как личность организует свою деятельность, мы понимаем, что там называемые мыслительные функции никогда не отделены от моторных. Внимательное самонаблюдение покажет, к примеру, что когда мы представляем себе какой-то предмет с закрытыми глазами, возникает напряжение глазных мышц. То же самое относится к эмоциям: любая эмоция связана с определенным состоянием двигательной системы. Наблюдая за движениями человека, мы можем догадаться о его чувствах. При самонаблюдении мы можем заметить, как у нас меняется дыхание, возникает напряжение и т. д. В этом контексте мы можем утверждать, что «тело» и щразум» не два отдельных существа, каким-то образом связанных друг с другом, а единое целое. Давайте назовем его сомой. Это вполне сочетается с идеями Матураны и Варелы о том, как организация воплощается в процессах системы.

Предположим, что эта система в основном самодостаточна и поэтому обладает способностью к самонаблюдению; если мы найдем язык, на котором будем сообщать самим себе о результатах этого самонаблюдения, мы сможем узнать о себе значительно больше. Мы сможем изучить и отбросить привычные структуры, созданные нами для выживания, и создать новые паттерны и возможности, которые позволят нам стать более гибкими, пластичными и восприимчивыми. Квантовая психология Стефена Волински посвящена этому так же, как и работа Фельденкрайца. Фельденкрайц подчеркивал необходимость осознания посредством движения; квантовая психология подчеркивает важность осознания душевных процессов. И та и другая работа являются соматическими в своей основе.

Сейчас мы поговорим о более сложных структурах, созданных нами в процессе взаимодействия с миром с целью упорядочить внутренний и внешний хаос и создать стабильность. Когда вы изучали упражнения, описанные в этой книге, а также в книге «Квантовое сознание» Стефе-на Волински, вы, наверное, встретились с определенными структурами, называемыми субличностями. Вы могли заметить, что каждой субличности присущи различные эмоциональные и двигательные привычки. Например, вы можете встретиться с субличностью по имени «внутренний ребенок». В этот момент вы почувствуете себя маленьким и беззащитным, ваше дыхание станет поверхностным, плечи ссутулятся, а грудь сожмется. В этом состоянии вам будет очень тяжело общаться с другими, и вы легко можете почувствовать себя жертвой, которую все преследуют и обижают. Это состояние в соответствии с нашими представлениями о самоорганизации было первоначально организовано с целью создания модели поведения, позволяющей общаться с другими в случае опасности или угрозы. Мы можем говорить о взаимодействиях разных структур. В семье это будет означать взаимодействие с другими членами семьи. Возможно, прибегая к образу действия несчастного ребенка, мы хотим, чтобы родители позаботились о нас и сделали нашу жизнь более удобной и безопасной. А может быть, нам нужна какая-то другая реакция, чтобы почувствовать себя в безопасности. Состояние стало частью нашей личной истории.

Красота квантовой психологии или работ Фельденкрайца заключается в том, что они дают нам возможность почувствовать и осознать, что субличности — это всего лишь результаты творчества нашей нерв* ной системы, и мы можем свободно создать любые другие конструкции, более подходящие нам в данный момент. Мы не обязаны отождествляться с субличностью и присущим ей соматическим состоянием. Мы боимся хаоса. В то же время наша система всегда готова к постоянной трансформации, позволяющей более гармонично соответствовать окружающей среде. Мы рождаемся, наделенные огромным количеством нервных клеток, образующих неограниченное количество взаимосвязей; это делает ситуацию совершенно хаотической и неуправляемой. Вследствие способности системы к самоорганизации через несколько месяцев после рождения нервная система создает полезные структуры, направляющие энергию системы на совершение необходимых для нее действий. В этом смысле живой организм, обладающий мозгом, — самый замечательный организатор хаоса во Вселенной. Поскольку мы обладаем самосознанием и полагаемся всецело на сознательные усилия и силу воли, мы не слишком доверяем собственной нервной системе. Однако, если мы научимся жить на грани хаоса, мы обнаружим, что у нас есть все необходимые средства и способности для того, чтобы взаимодействовать с ним. Тогда мы сможем жить насыщенной и творческой жизнью.