Самый большой воздушный шар в мире

16. Самый большой воздушный шар в мире

После большого «бум» как насчет маленького «хлоп»? К началу 1986 года взоры всех обратились к Сити⁸⁵. Все, кто приобрел акции British Telecom, удвоили свои деньги, а приватизация British Gas заставила говорить о Сиде: «Если увидишь Сида, скажи ему...».

Я никогда не забуду, как поехал в Сити, чтобы взглянуть на скопление людей, выстроившихся в очереди. Они хотели купить акции компании Virgin. Мы уже получили по почте свыше 70 тысяч заявок на покупку акций, но эти люди отложили все на последний день — 13 ноября 1986 года. Я ходил вдоль очереди и благодарил людей за доверие, несколько юс реплик остались в моей памяти:

— Мы не поедем отдыхать в этом году. Мы вкладываем свои сбережения в Virgin.

— Давай, Ричард, докажи, что мы правильно делаем.

— Мы полагаемся на тебя, Ричард.

В какой-то момент я обнаружил, что фоторепортеры снимают мои ноги.

Яне находил этому объяснения. Потом посмотрел вниз и с ужасом обнаружил, что в спешке надел разные ботинки.

Когда началась открытая для публики продажа ценных бумаг, финансовые учреждения конвертировали свои привилегированные акции приблизительно в 15% обычных акций, и мы выпустили новые акции для продажи инвесторам со стороны, что позволило получить £30 млн. После размещения акции я владел 55% акций Virgin Group, Саймону принадлежало 9%, Кен, Дон, Тревор, Роберт и некоторые другие сотрудники имели по 2%, сторонним инвесторам принадлежало 34% акций. Мы продали каждую акцию Virgin за 140 пенсов, при такой стоимости вся Virgin Group оценивалась в £249 млн. Разумеется, это было стоимостью только части компании — Virgin Atlantic, Virgin Holidays, Virgin Cargo и ночные клубы не вошли сюда, поскольку деловые круга Лондона полагали, что при размещении их акций повышался финансовый риск. Virgin Group участвовала в том самом бизнесе, в котором каких-нибудь двенадцать месяцев назад банк Courts готов был принудить нас назвать себя финансово несостоятельными за перерасход £300 тыс. сверх 3-миллионного кредитного лимита. Часть полученных денег была немедленно направлена на финансирование Voyager, холдинговой компании для авиалинии, в которую мы считали необходимым инвестировать средства наряду с другими адресатами.

За фасадом стабильности, который должно иметь любое открытое акционерное общество, моя жизнь оставалась такой же активной, как всегда. Середина 1980-х: начало деятельности Virgin Atlantic было временем, когда я действительно стал намеренно привлекать к себе всеобщее внимание ради рекламы Virgin. Мы не располагали такими средствами, которые British Airways и другие компании были вынуждены тратить на рекламу, но я обнаружил, что пресса с удовольствием публикует материалы о Virgin, если помимо названия у компании есть еще и лицо. В отличие от рекламы Virgin Music, когда мы раскручивали группы, а не саму компанию Virgin как брэнд, я впервые начал использовать себя для продвижения компаний и нашего брэнда. Поэтому мое собственное имя и торговая марка Virgin стали восприниматься как единое целое.

Моя семья всегда сторонилась прессы, но сам я рад сделать все, чтобы усилить интерес общественности к Virgin: реклама была одним из ключей к нашему росту. Если никто не будет знать о нас, никто не будет и летать нашими самолетами. А если никто не будет летать, мы разоримся. Поэтому, если я мог, нацепив защитные очки Biggies или лежа в пенной ванне, как-то помочь авиалинии, то делал это.

Одной из моих величайших неудач, связанных с прессой, стало участие в проекте, придуманном Министерством по труду для создания дополнительных рабочих мест. Он назывался «Великобритания-2000». Меня привлек Кеннет Бейкер, в то время — секретарь по окружающей среде, который попросил меня стать председателем комитета по этому проекту. Я согласился при условии, что правительство возьмет на себя безусловное финансовое обязательство в отношении проекта, и он будет, насколько это возможно, выглядеть как неполитическая акция. Безработица приближалась к 4 млн. человек, и новый проект казался неплохим способом сократить ее.

Идея «Великобритании-2000» состояла в том, чтобы подобрать для большого количества безработных такую работу, которая принесла бы пользу окружающей среде. Это могли быть разные виды деятельности, от приведения в порядок внутригородских территорий до строительства игровых площадок: расчистка каналов, воссоздание пешеходных дорожек, уборка промышленных зон и посадка деревьев. Я связался с благотворительными организациями, в частности, с «Друзьями Земли» и «Основой»⁸⁶. Их представители согласились помочь в проведении некоторых работ и придти со своим собственным списком того, что они хотели бы видеть сделанным, да не хватает денег и рабочей силы. Я размышлял над тем, соглашаться ли на отведенную мне роль, в течение выходных, когда опустился на острова Силли, чтобы поблагодарить людей за их гостеприимство во время нашего пересечения Атлантического океана. Прибыл вертолет, что взбудоражило всех. Оказалось, что это прилетел журналист из Sun. В руках он зачем-то держал метлу.

— Слушай, Ричард, — сказал он. — Подержи это для меня, хорошо? Вот так, — он отщелкал несколько кадров, — сделай улыбочку.

Я не вспоминал об этом до следующего дня, пока не увидел в Sun заголовок «Мусорный король».

С этого момента проект «Великобритания-2000» стал восприниматься как кампания по уборке мусора. Как ни пытался я изменить это впечатление, ассоциации возникали одни и те же. Когда бы и какая бы газета ни писала статью о той работе, которую мы пытались делать, она характеризовала ее как «уборку мусора». Я послал бессчетное количество писем множеству редакторов, обращая их внимание на наши проекты по охране окружающей среды по всей стране. Их либо игнорировали, либо помещали на странице писем, где они благополучно оставались никем незамеченными. Ни один из наших тогдашних проектов не включал в себя уборку мусора, поскольку это было не то, что нас просили делать. Наша задача состояла в поисках полезной работы, которая включала бы своего рода тренинг и вела к полной занятости. Сбор мусора — само по себе достойное похвалы занятие — не соответствовал нашим устремлениям.

Три года я оставался председательствующим проекта «Великобритания-2000», но это было пропащее дело. Участники начали терять моральный настрой, поскольку, что бы они ни делали, над ними насмехались и относились не иначе как к дворникам. Даром, что Джонатон Поррит и другие видные защитники окружающей среды того времени были вовлечены в проект, люди все равно не восприняли идею. Это было огромным огорчением: благодаря проекту можно было создать намного больше рабочих мест, чем удалось, и сделать Великобританию местом, немного лучшим для жизни.

Однако все остальное складывалось превосходно. Когда мы вернулись из атлантического вояжа, казалось, вся страна радовалась его успешному завершению. Миссис Тэтчер выразила заинтересованность в осмотре судна, и я предложил ей прогулку вверх по Темзе. Нам удалось добиться разрешения превысить скорость движения по Темзе, которая составляет 5 миль в час, и когда Atlantic Challenger со свистом проносился под Тауэрским мостом, его створы открылись. Мы пригласили миссис Тэтчер, и вместе с Бобом Гелдофом и Стинтом совершили круг почета до зданий парламента и обратно. В это время другие катера на реке гудели в сигнальные гудки, а бригада пожарных салютовала нам, взметая в воздух огромные струи воды. Миссис Тэтчер, «железная леди», стояла на палубе рядом со мной, и резкий ветер бил ей в лицо.

— Должна признать, — сказала она, когда мы ускорили ход вверх по реке, — я обожаю быструю езду. Мне нравятся мощные катера.

Я посмотрел на нее. Она действительно наслаждалась. Ее лицо, подобно бушприту⁸⁷, было открыто всем ветрам, и ни единая прядь волос не шелохнулась на ее голове.

Так я оказался на гребне успеха. В это время проводились разные странные опросы, которые выдвигали меня на звание то лучше всех одетого, то хуже всех одетого мужчины Великобритании и признавали Virgin самой любимой компанией страны. При таком отношении нам нельзя было допускать промахов. Каждый день меня просили дать интервью какой-нибудь газете, открыть торговый пассаж или выступить с речью в школе бизнеса. Однажды, на фоне всех этих событий, у меня даже появилось чувство, что, по-видимому, я действительно представляю собой довольно важную персону. Как-то раз я поймал такси.

• 
  Куда едем, папаша? — спросил водитель.
  
• 
  Биллингсгейт, пожалуйста,— ответил я. Как только мы отъехали, он вопрошающе посмотрел в зеркало, как если бы почти узнал меня, и сказал:
  

• 
  Подскажете мне?
  
• 
  Ну» как вам сказать, — начал я скромно, — фирма звукозаписи, авиалиния, ночной клуб Heaven, магазины пластинок...
  
• 
  Нет, — сказал водитель такси. — Подскажите мне...
  
• 
  Пересечение Атлантики, — продолжал я, — Sex Pistols, Бой Джордж, Фил
  

— Извините меня, сэр, — сказал водитель, теряя терпение, — Я не понимаю, о чем вы там распространяетесь. Подскажите мне, как добраться до Биллингсгейта.

А однажды, после того, как я всю ночь прозанимался проблемами авиакомпании, мне пришлось рано утром взять такси, чтобы успеть на встречу. Как всегда, я немного опаздывал и пытался на бегу попрощаться с семьей, подхватить свои бумаги и сделать последний звонок по телефону — все одновременно. Я плюхнулся на заднее сиденье такси, планируя почитать газеты и подготовиться к встрече.

— Ой! — воскликнул таксист. — Я знаю вас. Вы тот самый Дик Брэнсон.

У вас есть фирма звукозаписи.

— Да, это так, — признался я.

• 
  Разве у меня сегодня не удачный день, — продолжал таксист. — Представить себе только — мистер Брэнсон в моем такси. Теперь я знаю, что я таксист, я имею в виду, — теперь это ясно, не так ли. Но знаете что? Я еще и музыкант. В самом деле. Я барабанщик в группе.
  
• 
  Здорово,— сказал я без энтузиазма, чувствуя себя усталым и надеясь, что он замолчит, а я смогу почитать газету.
  

• 
  Это было бы прекрасно, — сказал я.
  
• 
  Нет, вы выглядите немного усталым, — сказал он, искоса глянув в зеркало. — Вы должны послушать это спокойно.
  
• 
  Нет, пожалуйста, включите магнитофон.
  

• 
  Знаете, мне надо быть на телестудии, — ответил я упавшим голосом.
  
• 
  Она будет так рада вас видеть. Для нее это будет целым событием, — сказал он. — Быстро выпьем по чашке чая и все.
  

Машина свернула в боковую улочку.

— Знаете что, — сказал таксист, — я все-таки включу свою запись. Чтобы просто показать.

Как только такси остановилось у маленького домика, пошла запись, и е первых тактов я услышал знакомые звуки барабанных ударов. Через динамики донеслись слова: «Я могу это почувствовать, выходя на улицу сегодня вечером...»

Таксист вышел и открыл мою дверцу. Это был Фил Коллинз.

Накануне я упомянул в интервью, что хотя слабо знаю рок-звезд и запоминаю их имена, есть один, чье лицо я всегда узнаю, — это Фил Коллинз.

Несмотря на то, что мы получили £30 млн. от размещения акций на фондовой бирже, скоро выяснилось, что это было неправильное решение. Через несколько недель после ноябрьского размещения акций в отношении нашего инвестиционного банкира в Morgan Grenfell Роджера Силига началось разбирательство, инициированное Департаментом труда и промышленности. Расследовалась его роль во взятии компанией Guinness под свой контроль и управление компании Distillers, которое произошло в январе. Роджер вышел из состава Morgan Grenfell, и хотя его дело в итоге развалилось, карьере пришел конец. Я начал терять веру в Сити и те обременительные официальные требования, которые нам предъявляли.

Во-первых, Сити настоял, чтобы Virgin назначила нескольких директоров, не являющихся сотрудниками компании. Нам порекомендовали сэра Фила Хэрриса. Это был человек, выбившийся из низов и сделавший состояние на продаже ковров. Мы также назначили Коба Стенхэма, который был финансовым директором Unilever и к тому же уважаемым банкиром. Я находил трудновыполнимым соблюдение всех формальностей, на принятии которых настаивал Сити. Саймон и Кен имели обыкновение обсуждать со мной те группы, с которыми считали нужным подписать контракт, а затем работали с ними сами. Собрания членов правления Virgin всегда были в высшей степени неформальными мероприятиями. Мы встречались на «Дуанде», в моем доме на Оксфорд Гарденс или когда проводили вместе выходные. В моем представлении, наш бизнес не подходил для строго регламентированною расписания собрании. Мы должны были принимать решения быстро, без подготовки. Если бы нам пришлось ждать четыре недели до следующего собрания членов правления, чтобы уполномочить Саймона подписать контракт с UB40, мы, вероятно, потеряли бы эту группу.

У меня также были разногласия с Доном, больше всего по поводу дивидендов. Я не хотел следовать английской традиции и выплачивать большие дивиденды. Мне больше импонировали американская и японская традиции, когда компания во главу угла ставит реинвестирование своей прибыли, чтобы укрепить позиции и повысить рыночную стоимость акций. Высокие дивиденды означали потерю денег, которым лучше было бы найти применение внутри Virgin. Мне казалось, что сторонние держатели акций доверили свои деньги Virgin для того, чтобы мы обеспечили их рост, а не для того, чтобы мы вернули им 5% от тех же денег, которые будут обложены налогом как доход и моментально потеряют 40% своей стоимости.

Возможно, подобный аргумент кажется незначительным, но он иллюстрирует общую потерю контроля, пережитую мной. Большинство людей полагает, что владение 50% открытого акционерного общества — это ключ к контролю над ним. И хотя теоретически это так, на практике ты в очень большой степей и теряешь контроль, к примеру, из-за необходимости назначать директоров, не являющихся сотрудниками компании, а в целом — тратишь время на то, чтобы угодить Сити. До этого я всегда был уверен в решениях, которые мы принимали, но сейчас Virgin являлась открытым акционерным обществом, и я начал терять веру в себя. Стало трудно принимать быстрые решения, и я задавался вопросом: неужели каждое решение должно быть формально утверждено и запротоколировано на собрании членов правления? Во многих отношениях 1987 год, когда мы были открытой компанией, оказался для Virgin самым неудачным в творческом плане. Мы потратили, но меньшей мере, половину своего времени на поездки в Сити, чтобы объяснять, что мы намерены делать для финансирования менеджеров, консультантов по финансовым вопросам и PR-фирмы Сити, вместо того чтобы взяться и сделать это.

К тому же я чувствовал ответственность за людей, инвестировавших деньги в Virgin, приобретя ее акции. Фил Коллинз, Майк Олдфилд и Брайэн Ферри приобрели акции, Питер и Сэрис, мои соседи и близкие друзья на Милл Энд вложили часть своих сбережений в Virgin, моя семья, кузины и множество людей, встретившихся мне на дорогах жизни, — все они купили акции. Тревор Аббот занял у меня £250 тыс., чтобы купить акции Virgin, и хотя он управлялся с цифрами даже лучше меня, я все-таки чувствовал ответственность за возможное падение акций.

Я бы ничего не имел против, если бы аналитики Сити были правы, оценивая, что в компании Virgin делается плохо или уровень компетентности ее менеджмента. Меня начало выводить из себя другое. Вне зависимости от того, как и сколько раз Саймон, Кен и я пытались объяснить, что 30% нашего дохода составляют выплаты от ранее выпущенных записей, и даже если не удастся выпустить новую пластинку, к нам все равно будут поступать деньги, или что 40% прибыли, заработанной во Франции, получены за счет французских певцов, а не за счет Боя Джорджа или Фила Коллинза, обеспечивавших нас стабильным местным доходом, — Сити продолжал упрощенно трактовать систему работы Virgin. Аналитики по-прежнему полагали, что Virgin полностью зависела от меня и Боя Джорджа. Саймон и Кен начали проигрывать записи UB40, The Human League и Simple Minds на совещаниях аналитиков, но это не производило никакого впечатления. Акции Virgin, сначала продававшиеся за 140 пенсов, вскоре упали до 120 за штуку. Доверие, которое люди в очереди, артисты и персонал Virgin проявили ко мне, потратив свои собственные деньги на покупку акций Virgin, стало слишком тяготить меня.

На протяжении 1987 года стоимость акций Virgin вернулась на прежний уровень, достигнув примерно 140 пенсов за штуку, но не поднялась выше. Мы начали использовать деньги, полученные от продажи акций, для осуществления двух инвестиционных проектов. Первый был нацелен на создание полноправной дочерней компании Virgin в Америке, второй — на компанию Thorn EMI с целью ее последующего приобретения. Создание Virgin Records American Inc. было недешевым предприятием. Мы учли те сложности, с которыми столкнулись раньше, и на этот раз не поскупились. В 1987 году мы сумели выпустить в Америке четыре сингла, вошедших в лучшую двадцатку, и один «золотой» альбом. Несмотря на то, что в 1987 году Virgin America была убыточной, мы рассматривали ее как долгосрочный инвестиционный проект и были уверены, что в итоге подучим намного больше денег, имея собственную фирму звукозаписи, чем продавая американским компаниям лицензии на выпуск пластинок наших лучших артистов.

Вторую трудную задачу — поглощение Thorn EMI — надо было решать осторожно. Мы чувствовали, что руководство EMI было довольно вялое, и что невероятный каталог выпущенных ею альбомов, включавший записи Beatles, мог бы быть использован намного прибыльнее. Вся Thorn EMI Group оценивалась примерно в £750 млн., что троекратно превышало стоимость компании Virgin. В конце концов, я подумал, что лучше всего пойти поговорить с сэром Колином Саутгейтом, управляющим директором Thorn EMI, и спросить его, не хочет ли он продать нам EMI Music.

• 
  Не пойти ли нам с тобой? — спросили Саймон и Кен.
  

• 
  Это может быть слишком, — ответил я. — Я просочусь к нему, поговорю с глазу на глаз, а потом, если он заинтересуется, мы можем пойти вместе.
  

— Я один, — сказал я. — Где мне сесть?

Одна сторона длинного блестящего коричневато-красного стола была пуста. Там находилось десять или пятнадцать блокнотов для записей, на них лежали остро отточенные карандаши. Я сел и посмотрел на море лиц напротив.

• 
  Разрешите представить вас, — начал сэр Колин. Он отбарабанил имена банкиров, адвокатов, бухгалтеров и консультантов по менеджменту.
  
• 
  Я — Ричард Брэнсон, — представился я, нервно засмеявшись. — И я здесь потому, что просто хотел узнать, не хотите ли вы, может быть, хотели бы..., — я сделал паузу. Все шеи напротив вытянулись в мою сторону.
  

Наступила мертвая тишина.

— Мы вполне довольны EMI, — сказал сэр Колин. — Мы принимаем все меры для управления этой ведущей компанией Thorn EMI Group.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Думаю, разузнать все-таки стоило.

С этими словами я встал и вышел из комнаты.

Я поехал прямо на Вернон-ярд переговорить с Саймоном и Кеном.

— У них все серьезно, — сказал я. — Они находятся в критическом положении.

Думали, я буду торговаться с ними. Встретили меня в штыки. Если сэр Колин настолько обеспокоен, что пригласил к себе всю свою тяжелую артиллерию, значит они действительно уязвимы, и думаю, мы должны надавить.

Саймон и Кен согласились со мной. Тревор устроил нам встречу с руководством инвестиционного банка Samuel Montagy. Эти господа представили нас группе по недвижимости Mountleigh и посоветовали выставить совместное предложение. Поскольку сэр Колин не продал бы нам только EMI, мы могли бы вместе с Mountleigh постараться получить всю Group, а затем разбить ее на части. Если в двух словах, то Mountleigh взяла бы себе сеть магазинов, выдающих телевизоры напрокат, а мы бы взяли EMI Music.

Наша прибыль за первый год существования в качестве открытой акционерной компании выросла более чем вдвое, то есть составив больше £30 млн. (несмотря на стоимость проекта в Соединенных Штатах), и мы планировали опубликовать эти результаты в октябре одновременно с объявлением о наших притязаниях на Thorn EMI.

В течение лета Тревор сумел договориться в банке Новой Шотландии о ссуде в £100 млн., мы медленно начали скупать акции Thorn EMI, платя около £7 за акцию, и таким образом приобрели долю, которую могли использовать как стартовую площадку для предложения своей цены. По мере роста активности торгов на фондовой бирже в летние месяцы стали распространяться слухи о том, что Thorn EM] колеблется, и я забеспокоился, что если мы оставим это до октября, будет слишком поздно. Но я мало что мог поделать, потому что был полон решимости встретить вызов, который многие считали началом моего конца. Этот вызов был таким же путающим и дерзким, как и в мире бизнеса: мы с Пером Линдстрэндом планировали перелететь через Атлантический океан на воздушном шаре на горячем воздухе. До моего возвращения целым и невредимым никто не собирался всерьез рассматривать идею приобретения Thorn EMI компанией Virgin.

Все началось с телефонного звонка, раздавшегося в моем офисе в первый же день после возвращения из путешествия на борту Atlantic Challenger.

— Звонит некто Пер Линдстрэнд, — сказала Пенни. — Он говорит, что у него есть потрясающее предложение.

Я взял трубку.

— Если вы думаете, что в пересечении Атлантики на катере есть что-то необычное, — сказал человек высоким голосом со шведским акцентом, — не спешите с выводами. Я планирую соорудить самый большой в мире воздушный шар, летающий на горячем воздухе, и также планирую полететь на нем в струйном течении на высоте 30 тысяч футов. Я верю, что мой шар сможет пересечь Атлантику.

Я смутно представлял, кто такой Пер Линдстрэнд. Я знал, что он является международным экспертом по воздухоплаванию, и ему принадлежит несколько рекордов, в том числе, и в наибольшей высоте полета. Пер объяснил, что никто не летал на воздушном шаре на горячем воздухе дальше, чем на 600 миль, и никому еще не удавалось удержать такой воздушный шар в воздухе дольше, чем 27 часов. Для того чтобы пересечь Атлантику, воздушный шар должен будет преодолеть свыше 3 тысяч миль (что в пять раз превышает дальность всех предыдущих достижений) и провести в воздухе в три раза больше времени.

Воздушный шар, наполненный гелием, как и старые цеппелины, может оставаться в воздухе несколько дней. Принцип действия воздушного шара основан на использовании горячего воздуха внутри оболочки, возвышающейся над окружающим холодным воздухом и поднимающим за счет этого в воздух сам шар. Но поскольку происходит быстрая потеря теплоты через оболочку воздушного шара, воздухоплаватели сжигают пропан. До предложенного Пером полета воздушным шарам очень мешал невероятный груз горючего, необходимый для поддержания их движения.

Пер полагал, что мы сможем совершить рекордный полет, осуществив на практике три теоретических замысла. Первый — поднять воздушный шар на высоту примерно 30 тысяч футов и лететь там, где быстрые ветра или струйные течения движутся со скоростью 200 миль в час. До сих пор это считалось невозможным, поскольку их мощь и турбулентность потоков способны разорвать любой воздушный шар. Второй замысел состоял в использовании солнечной энергии для обогрева воздушного шара в дневное время и, следовательно, сокращении потребления горючего. Этого никто никогда не пытался делать. И третий замысел был обусловлен тем, что воздушный шар должен лететь на высоте 30 тысяч футов, поэтому пилоты будут находиться в герметичной гондоле, а не в корзине, сплетенной из ивовых прутьев.

По мере изучения предложения Пера я с изумлением осознал, что при помощи этого огромного воздушного шара, этой здоровенной неуклюжей штуковины, которая могла поглотить Ройал Альберт Холл со всеми потрохами, можно пересечь Атлантический океан гораздо быстрее, чем это сделал наш Atlantic Challenger с мотором в 4 тысячи лошадиных сил. Пер подсчитал, что при средней скорости в 90 узлов весь перелет займет меньше двух дней, что не шло ни в какое сравнение со скоростью катера в 40 узлов. Это можно было представить как езду по быстрой автостраде, когда обогнать может только Ройал Альберт Холл, движущийся в два раза быстрее.

Промучившись с некоторыми научными вычислениями и теоретическими выкладками, касающимися инерции и скорости ветров, я попросил Пера встретиться со мной. Когда мы увиделись, я положил руку на стопку бумаг с теоретическими расчетами.

• 
  Мне никогда не осилит!» всю эту науку и теорию, — сказал я, — но я полечу с вами, если вы ответите на один-единственный вопрос.
  
• 
  Слушаю, — ответил Пер, приосанившись в готовности к какому-нибудь невероятно сложному вопросу.
  

• 
  У вас есть дети? — Да. Двое.
  
• 
  Тогда хорошо.
  

— Я полечу. Но сначала мне бы хотелось лучше узнать, как на них летают.

Только потом я узнал, что семь человек уже пытались пересечь Атлантический океан на воздушном шаре, и пятеро из них погибли.

Пер взял меня в Испанию на недельные курсы по управлению воздушным шаром. Обнаружилось, что полет на воздушном шаре, — это одна из самых возбуждающих вещей, которые я когда-либо встречал в жизни. Взмывание ввысь, тишина, когда горелки отключены, ощущение перемещения в воздушном пространстве и захватывающие дух панорамы — все это сразу покорило меня. Через неделю, в течение которой на меня кричал инструктор Робин Бэтчелор, как две капли воды похожий на меня, я получил лицензию воздухоплавателя. Я был готов.

Поскольку господствующие струйные течения движутся с запада на восток, мы выбрали место для старта в штате Мэн недалеко от Бостона, около ста миль от побережья, чтобы исключить влияние морского бриза. Пер подсчитал, что к тому времени, как мы пересечем прибрежную линию, мы достигнем струйного течения и будем вне досягаемости местной погоды. Двумя главными нашими руководителями были Том Бэрроу, возглавлявший инженерную группу, и Боб Райе, эксперт-метеоролог. Оба, без сомнения, были такими крупными специалистами, что я совершенно доверился им. Струйное течение разделялось над Атлантическим океаном: один поток устремлялся к Арктике, другой сворачивал в сторону Азорских островов, а потом возвращался к середине океана. Райе сказал, что если мы выберем путь направо, это будет то же самое, что «катить мяч, испытывающий притяжение двух магнитов». Если горючее иссякнет или произойдет обледенение, нам придется сделать вынужденную посадку на воду.

• 
  Вокруг гондолы предусмотрены кольца, обеспечивающие плавучесть, которые способны удержать ее на поверхности, — пояснил Бэрроу.
  
• 
  А что, если они не выдержат? — спросил я.
  
• 
  Вам вернут деньги, — ответил он. — Или мы получим деньги от вашего имени.
  

— Приземление этой штуковины сравнимо с танком Шермана без тормозов.

Это равносильно крушению.

Его последнее предупреждение было самым красноречивым:

• 
  Сейчас, несмотря на то, что мы здесь, я еще могу отменить полет, если сочту его слишком опасным или если у вас имеются проблемы со здоровьем.
  
• 
  Проблемы психического здоровья сюда входят? — пошутил я.
  
• 
  Нет, — ответил Том. — Это предварительное условие для выполнения полета. Если вы не сумасшедший и не напуганы до смерти, то вас не должно быть на борту, — это прежде всего.