ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Вещественная цивилизация»
Цель настоящей главы — восстановить русский образ тогдашней Англии — представления о ее экономической и политической системе, ее социальных проблемах и духовной жизни. Наша задача — проследить, как складывался этот образ, как в нем преображались реальные факты и возникали их оценки.
У истоков
Сведения об Англии накапливались в России на протяжении многих столетий в ходе длительных торговых, политических и культурных контактов между обеими странами.
В литературе, посвященной истории англо-русских отношений, изложение обычно начинается с середины XVI в., когда корабль Р. Ченслора бросил якорь в устье Северной Двины1. И возникает впечатление, что прямые связи между Россией и Англией устанавливаются только с того времени. Между тем они гораздо более давнего происхождения. Уже князья Древнерусского государства поддерживали отношения с Западной Европой, в том числе с Англией. В период татарского ига и удельной раздробленности эти связи ослабели, но и тогда московские и новгородские купцы торговали с заграницей,
1 Гамель И. Англичане в России в XVI и XVII столетиях. СПб., 1865; Кологривов С. И. Материалы для истории сношений России с иностранными державами в XVII в. СПб., 1911; Костомаров Н. И. Очерк торговли московского государства в XVI— XVII столетиях.—Собр. соч. СПб., 1906, т. 8; Любименко И. И. История торговых отношений России с Ажплией. Юрьев, 1912.
* 69 *
а среди «заморских гостей» были и англичане. Отсутствие прямого выхода к морю затрудняло Московскому государству связи с внешним миром, в том числе с Англией, поэтому торговля шла главным образом через третьих лиц и была нерегулярной. Визит Ченслора привел к установлению прямой торговли, а льготы, которые англичанам дал Иван Грозный, способствовали ее быстрому росту.
Некоторые исследователи полагают, что на протяжении 150 лет с середины XVI в. отношения между обеими странами ограничивались исключительно торговлей и как политическая сила Россия для Англии не существовала: «С самого начала интерес Британии к полуварварской Московии почти целиком ограничивался торговлей»2. Вряд ли такое категорическое утверждение справедливо: само географическое положение России неизбежно делало ее фактором европейской политики, а с ростом силы и могущества Московского государства его влияние на соотношение сил в Европе росло. Поэтому можно не сомневаться в том, что к английской торговле с Россией всегда примешивались политические соображения.
В Англии с известным опозданием пришли к пониманию политического значения России как фактора европейской политики, а по мере ее усиления стали опасаться, что это может повести к нарушению сложившегося равновесия на северо-востоке Европейского континента. Руководясь этими соображениями, в период Северной войны (1700—1721 гг.) Англия поддерживала Швецию против России и пыталась оказать влияние на ход войны и на мирные переговоры. С этой целью английский флот неоднократно появлялся в Балтийском море3. Английская политика тех лет имела явную антирусскую направленность.
Однако обострение англо-французских противоречий заставило английских политиков пересмотреть свое отношение к России. В середине 30-х годов был заключен первый англо-русский торговый договор4, а с середины XVIII в. начинается англо-русское сотрудничество в
2 Reading D. К. Anglo-Russian Treaty of 1734. New Haven, 1938,
p. 61.
3 Никифоров Л. А. Русско-английские отношения при Петре I. M,
1950.
4 Reading D. К. Op. cit.
* 70 *
Швеции, направленное против французского влияния в этой стране. Конвенции 1747 и 1755 гг. обязывали Россию в обмен на английские субсидии защищать своими войсками Ганновер, германское владение английского короля. В 1750 г. Англия примкнула к русско-австрийскому союзу. Англо-русский торговый договор 1766 г. содержал статьи политического характера, определявшие общую позицию обеих держав в Швеции и Польше. Враждебность между обеими странами сменилась политическим сотрудничеством.
Первая русско-турецкая война 1768—1774 гг. не повлияла на это сотрудничество. В ходе войны Англия даже оказывала некоторую помощь русскому флоту, главным образом снабжая его припасами. Английские моряки и офицеры с санкции своего правительства служили наемниками на русских судах5. В 60-е годы между Россией и Англией велись даже переговоры о заключении союза, которые, впрочем, не дали положительных результатов.
Поворот к ухудшению англо-русских отношений наступил в конце 70-х годов XVIII в. Известную роль в этом сыграло столкновение между ними по вопросу о морской торговле. Англия, объявив блокаду своих американских колоний, пыталась пресечь их торговлю с Европой. Захватам подвергались корабли всех стран, в том числе и русские. В 1780 г. Россия выступила против английского морского произвола. На этой почве между Англией и Россией произошел ряд серьезных конфликтов.
Однако корни ухудшения в отношениях между Англией и Россией лежали глубже: английские политики опасались, что Россия нарушит сложившееся в Европе равновесие. Вторая русско-турецкая война (1787— 1792 гг.) сильно встревожила английскую буржуазию, прежде всего круги, связанные с колониальными интересами. В парламенте заговорили об угрозе русского завоевания Ближнего Востока и потребовали обеспечить безопасность пути в Индию. Правительство начало демонстративные приготовления к войне против России. Однако в среде правящих классов Англии обнаружились разногласия. Партия вигов выступила против воинствен-
5 Родзинская И. Ю. «Естественные» союзники: Русско-английские отношения 60—70-х годов XVIII в.— В кн.: Проблемы британской истории. М„ 1972, с. 208—218.
* 71 *
ных планов правительства. Вигов поддержало общественное мнение в форме митингов и антивоенных резолюций. Правительство было вынуждено умерить тон.
В конце XVIII — начале XIX в. Англия и Россия были вынуждены вновь сблизиться для борьбы против общего врага — революционной и наполеоновской Франции. Противоречия между ними отодвинулись на второй план.
Традиция сотрудничества, закрепленная в годы совместной борьбы, продолжала действовать и после нее, а противоречия, которые обнаруживались и давали о себе знать то в одной, то в другой сфере, еще не приняли значительных масштабов. Географическое положение обеих держав, отсутствие общих границ исключало мелкие тяжбы и взаимные претензии территориального характера. Большую роль в укреплении и развитии англо-русских связей играла торговля.
По мере развития и укрепления контактов между обеими странами уточнялись и представления об Англии и англичанах. На протяжении XVI и XVII вв. англичане еще не выделялись из среды других чужеземцев, приезжавших из Западной Европы: все они именовались просто «немцами», т. е. немыми, не говорящими по-русски. Когда возникала необходимость точнее определить эту группу чужеземцев, их именовали «ангилейскими немцами» 6~г. Лишь постепенно — по мере усиления контактов экономических, политических и культурных — вместе с накоплением конкретных знаний об этой стране представления о ней становились все конкретнее: «туманный Альбион» обретал более отчетливые очертания. Перед Россией возникал образ страны, непохожей
6-7 Алексеев М. П. Восприятие иностранной литературы и проблема иностранного языка.— В кн.: Труды юбилейной сессии Ленингр. ун-та. Сер. филол. Л., 1946, с. 216. Эволюция представлений об английском народе нашла отражение в его наименовании: слово «английский» установилось не сразу. В. В. Виноградов прослеживает его эволюцию по сочинениям И. И. Дмитриева. В различных изданиях одного своего стихотворения поэт на протяжении нескольких десятилетий менял название: сначала он писал «энглиц-кий», позднее «аглинский» и, наконец, уже в XIX в. «английский». Виноградов В. В. Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева.— Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М.; Л., 1840, т. 1, с. 238. Цит. по кн. [Алексеев М. П.] Русско-английские литературные связи (XVIII век — первая половина XIX в.). М., 1982, с. 14.
* 72 *
на все другие страны Европы, с особой культурой и
бытом.
Одновременно в плоть и кровь облекался образ англичанина— «Джона Буля» — как особого национального типа, непохожего на все другие. Конечно, в народных представлениях, в глазах широких слоев англичанин еще долго ничем не выделялся из общей массы «немцев», однако для многих представители английской нации стали приобретать собственное лицо. Это относится в первую очередь к помещикам, для которых Англия, крупнейшая покупательница русского хлеба и сырья, уже не могла быть абстракцией, а также к купцам, которые торговали английскими товарами. Одна из самых ранних характеристик английского народа относится ко второй половине XVII в. В «Космографии» 1670 г. говорилось: «Английские люди доброобразны, веселоваты, телом белы, очи имеют светлы, во всем изрядны, подобны итальянцам. Житие их во нраве и обычаях чинно и стройно, ни в чем их похулити невозможно. Воинскому чину искусны, храбры и мужественны, против всякого недруга безо всякого размышления стоят крепко, не скрывая лица своего. Морскому плаванию паче иных государств зело искусны. Пища их большая статья от мяс, яствы прохладные, пива добрые и в иные страны оттоле пива идут»8. Такой детальный портрет англичанина свидетельствует о начавшейся дифференциации этнических представлений.
Английское зеркало
"D ыше уже говорилось о том повышенном интересе, •■"'который вызывала Англия — ее экономика, политическое устройство, социальные проблемы, быт и психология народа. Внимание к Англии было обусловлено как практическими, так и идеологическими причинами.
Эта страна с ее развитой экономикой и политической жизнью служила источником опыта в самых разных областях— в деле развития промышленности, сельского хозяйства и пр. Профессор Петербургского университе-
8 Книга глаголемая космография сиречь описание всего света земель и государств великих, 1670. СПб., 1878—1881, с. 241.
* 73 *
та Порошин призывал воспринимать, изучать и распространять опыт Англии в этой области9. «Англия,— писал экономист Жуков,— может нам служить предметом в хозяйственном и промышленном отношении любопытного изучения и полезного подражания»10.
Практический интерес не ограничивался заимствованием: Англия, ушедшая далеко вперед в своем экономическом и политическом развитии, служила в какой-то мере моделью, на которой проецировались некоторые проблемы русской действительности. При обсуждении этих проблем опыт Англии — прямо или косвенно — фигурировал часто. Возникала мысль: а как эта проблема решена в Англии и какие получились результаты? Приемлемо такое решение для России или нет? Одни утверждали, что надо следовать за Англией, другие заявляли, что именно история Англии убедительно доказывает гибельность подобного пути. В любом случае обращение к этому примеру никого не оставляло равнодушным. Редактор журнала «Библиотека для чтения», публикуя выдержки из одного сочинения немецкого писателя об Англии, в примечании от редакции писал: «Англия составляет обыкновенно предмет или самых мрачных картин, или неумеренной похвалы» (1836, кн. 7/8, отд. 3, с. 28—29).
Иллюстрацией сказанного может служить то внимание, с которым в России следили за борьбой вокруг «свободной торговли», т. е. пошлин на сырье и продовольствие, развернувшейся в Англии на протяжении 30—40-х годов. Этот вопрос непосредственно касался русских производителей хлеба, которые заинтересованы были в снижении пошлин. Однако в этом деле имелась и другая сторона. В России в те годы также шла острая борьба вокруг тарифной политики. Естественно, что представители обеих группировок — и фритредеры, и протекционисты — внимательно следили за аргументацией, которую развернули борющиеся лагери в Англии и одновременно изучали английский опыт, причем каждый из них толковал его по-своему и в свою пользу. Русские журналы подробно освещали кампанию за «сво-
9 Порошин С. П. О земледелии в политико-экономическом отноше
нии.— Журнал министерства народного просвещения, 1846, кн. 5,
с. 19—42.
10 Жуков И. А. Руководство отчетливо и выгодно заниматься сель
ским хозяйством. М., 1848, с. 280.
• 74 •
боду торговли» и следили за обсуждением в английском парламенте закона об отмене пошлин на ввозной хлеб.
Фритредеры, защищавшие в основном интересы помещиков, во второй четверти XIX в. имели значительный вес. Их взгляды разделяли такие влиятельные лица, как Д. А. Гурьев, до 1823 г. занимавший пост министра финансов, и ряд видных экономистов, в том числе А. Бутовский, автор труда «Опыт о народном богатстве» (1847), экономист И. В. Вернадский и многие другие. Идеи фритреда активно пропагандировал журнал «Сын отечества». Он решительно критиковал протекционизм и запреты на ввоз иностранных товаров. «Ввоз,— писал в журнале публицист за подписью «Стр.»,— есть та благоприятная теплота, при влиянии которой развивается зерно промышленности и разрастается в обширное дерево... Ввоз товаров иностранных животворит и приводит в движение внутреннюю промышленность; зачем же останавливать ее успехи, останавливая ввоз?» По мнению автора, ввоз порождает соревнование и стимулирует деятельность промышленников. Если при этом некоторые мануфактуры и пострадают — не беда: капиталы просто перейдут в другие отрасли (1830, кн. 34, с. 37). Другой экономист (Е. Козьмин) в том же журнале доказывал, что надо широко открыть ворота для ввоза иностранных товаров: ведь для того, чтобы купить что-либо за границей, надо продавать свои товары, а если их не будут там покупать, то прекратится и покупка заграничных товаров (1836, кн. 7, с. 407—415). Голоса против таможенного протекционизма нередко раздавались и позднее.
Русские протекционисты решительно отвергали утверждения фритредеров о том, что свобода торговли полезна и что она, в частности, способствовала экономическому возвышению Англии. Экономист Щулепни-ков доказывал, что Англия достигла преимущества «над всеми торгующими странами в мире покровительством, которое три столетия постоянно оказывала своей промышленности наблюдением охранительной торговой системы и продолжаемыми преимуществами собственному торговому флагу». Сейчас она отказывается от этой политики, по мнению автора, только потому, что ее промышленность более не нуждается в защите и.
11 Щулепников М. С. Мысли о русской промышленности. СПб., 1830, С. 7—8.
* 75 *
Еще резче по этому поводу высказывался журнал «Живописное обозрение», который всю шумиху, поднятую в Англии по поводу «свободы торговли» именовал надувательством. То, что предлагает Кобден и его единомышленники другим странам, по словам журнала,— это нечто вроде «компании между хитрым миллионщиком и простодушным бедняком, который должен работать для своего друга...». Свободу торговли автор называл «сущей нелепостью» и доказывал, что охранительная система —«единственное средство для составления и умножения богатства народов и государств». Англичане хотят оставить России роль земледельческого государства, чтобы она отпускала только хлеб, «а брала у других и шляпу, и ножичек, и сукно, и бронзу». Но почему мы не можем это делать сами? Если сейчас еще не умеем, то можем научиться, «а если будем данниками у Англии, то их никогда не будет» (1837, с. 266— 267). Автор статьи в журнале «Северное обозрение» прямо утверждал, что кампания Кобдена лишь прикрывается «личиною филантропии и образованности», а на деле она порождена теми трудностями, которые английский сбыт встречает за границей. Свою статью автор заключал словами, что Кобден «мягко стелет, да жестко спать» (1848, кн. 2, отд. 2, с. 39—72). Экономист Н. Жеребцов в «Журнале министерства народного просвещения» доказывал, что кампания в пользу свободы торговли, развернутая в Англии, предпринята не от хорошей жизни, а порождена безвыходным положением, в котором оказалась английская промышленность. Англия при помощи запретительной системы «продвинула свою промышленность до несоразмерной огромности», возможности сбыта ее товаров все сужались, и в результате «она была вынуждена искать новых рынков мечом и политикою». Всеобщее открытие границ стало для Англии жизненной потребностью: перед ней «в настоящих обстоятельствах остается только два пути — или достижение свободы торговли, или всеобщее пролитие крови и водворение везде беспорядков» (1849, кн. 1, ч. 2, с. 251—254).
Из полемики вокруг свободной торговли в России видно, какую роль играл пример Англии в решении многих важных вопросов внутренней жизни России. Вставал ли вопрос о реформе денежной валюты, о займах, об учреждении страховых компаний, строительстве
железных дорог или фабрик — всякий раз ссылались на пример и опыт Англии. Оценка этого опыта оказывалась важным аргументом обеих сторон. Эта страна представляла собой как бы огромное зеркало, в котором русские наблюдатели видели отражение своих проблем.
Однако чисто практической стороной дело не ограничивалось: отношение к Англии, ее опыту и ее учреждениям оказывалось важным и при решении общего вопроса об отношении России к «Западу», т. е. к той цивилизации, которую олицетворяла Западная Европа. В глазах многих именно Англия в силу исторических причин как бы воплощала «Запад», западную цивилизацию. «Из всех европейских государств, говорилось в «Современнике», Англия представляет в себе более всего средств изучить Европу», поскольку в ней черты последней «более рельефны» (1847, кн. 8, отд. 2, с. 71).
Англию в эти годы чаще, чем другие страны Западной Европы, сравнивали с Россией и противопоставляли ей. Это противопоставление возникало при обсуждении всех острых и животрепещущих проблем тогдашней России. Развитие капитализма поставило перед страной вопрос: что сулит ей (будущее и как следует оценивать прошлое? Пойдет ли Россия по пути Западной Европы, просто восприняв ее опыт и усвоив культуру, или она способна найти собственный путь, создать что-то новое, отличное, избежав темных сторон западной цивилизации? Профессор Московского университета Шевырев, близкий по взглядам к славянофилам, в статье, опубликованной в «Москвитянине», так формулировал этот вопрос: «Запад и Россия стоят друг перед другом, лицом к лицу. Увлечет ли нас он в своем всемирном стремлении? Пойдем ли мы в придачу к его образованию? Составим ли какое лишнее дополнение к его истории? Или устоим в своей самобытности? Образуем мир особый по началам своим, а не тем же европейским?» (1841, кн. 1, с. 219—220).
Для ответа на этот кардинальный вопрос требовалось понять и оценить западноевропейскую цивилизацию, ее положительные и отрицательные черты. Сопоставляя русскую историю, экономику, политическую систему и культуру с западными, следовало решить: в чем состоят различия между ними? Чем они объясняются? Являются ли они результатом только исторического отставания России или проистекают из каких-то глубоких
* 77 *
национальных особенностей страны и ее народа? Предстоит ли этим особенностям по мере дальнейшего развития слабеть и в конце концов исчезнуть, или они останутся навсегда и с ними следует считаться? Все эти вопросы занимали видное место в идейных спорах того времени. Французский исследователь считает, что вся история умственной жизни России тех десятилетий в сущности вращалась вокруг этих вопросов 12. С ним соглашается немецкий автор: «В истории русской мысли вряд ли есть какой-либо вопрос, который был бы столь волнующим и плодотворным»13,
Эти вопросы приобрели остроту в обстановке подъема национальных чувств в России. Победа в отечественной войне и успехи русского оружия привели к невиданному росту международного авторитета и влияния России, что не могло не вызывать прилива национальной гордости. «Вестник Европы» в 1839 г., обращаясь к этим годам, писал: «Мы упивались первыми громовыми звуками нашей славы, приобретенной оружием, мы самодовольно любовались этим блеском, который ослеплял Европу» (1839, кн. 2, с. 2—3). «Война 1812 г.,— говорил Герцен,— сильно развила чувство народного сознания и любви к родине» '4. Подъем национальных чувств порой порождал крайности. Панаев позднее вспоминал, что именно в это время Кукольник «пустил в ход патриотические драмы с трескучими фразами, в которых немцев выбрасывали из окна при диких криках и рукоплесканиях райка» 15~16.
Однако к чести этого поколения следует сказать, что его патриотизм в целом был далек от шовинизма. Военные успехи и более близкое знакомство с Западной Европой у передовых людей того времени вызывало критическое отношение к русским порядкам и стремление их изменить. Декабрист С. Волконский писал: «Кампании 12 года и последующих 13 и 14 гг. подняли наш народный дух, сблизили нас с Европой, с установлениями ее, порядком управления и народными гарантиями; противоположность нашего государственного
12 Коугё A. La philosophie et le probleme national en Russie au de
but du XIXе siecle. P., 1929, p. 9.
13 Reichel H.-C. Studien zur Slavophilen. Das Weltbild K. Aksakovs.
Bonn, 1966, S. 110.
14 Герцен А. И. Собр. соч., т. 5, с. 135.
15-ie Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1950, с. 141.
* 78 *
быта, ничтожество Наших народных прав, скажу, гнет нашего государственного управления резко выказались уму и сердцу многих...» ".
Это признает серьезный американский исследователь. «Характерной чертой лучшей части этого поколения,— пишет он,— было то, что этот искренний патриотизм не был искалечен идеями мировых завоеваний или национальной исключительности.
Победа над Наполеоном не породила стремления к военным приращениям или славе. Наоборот, трезвые размышления этого поколения обратились вовнутрь, к внутренним порядкам, ослабляющим Россию, и к поиску путей и способов освободить подавленный человеческий и культурный потенциал страны»18.
В атмосфере подъема национальных чувств проблема «Россия и Запад» приобретала особую остроту. Отношение к Западу и его оценка оказывались в теснейшей связи с идейной позицией.
Отношение революционных демократов к Западу не было однозначным. Наблюдая страдания, которые капитализм принес рабочему классу, Герцен высказывал надежду, что особенности исторического развития России, в частности сохранение крестьянской общины, помогут избежать некоторых наиболее тягостных последствий капиталистического развития.
Герцен и Белинский трезво оценивали как материальные успехи западного капитализма, так и его глубокие язвы. В отзыве на выход в свет сочинений В. Ф. Одоевского Белинский в 1844 г. писал: «Пока он говорит об ужасах царствующего в Европе пауперизма (бедности), о страшном положении рабочего класса, умирающего с голоду в кровожадных разбойничьих когтях фабрикантов и разного рода подрядчиков и собственников; о всеобщем скептицизме и равнодушии к делу истины и убеждения, когда говорит обо всем этом, нельзя не согласиться с его доказательствами, потому что они опираются и на логике и на фактах. Да, ужасно в нравственном отношении состояние современной Европы!» 19.
17 Волконский С. Г. Записки.— Избранные социально-политические
и философские произведения декабристов: В 3-х т М, 1951, т 3
с. 265.
18 Christoff P. К. The Third Heart. Hague, 1970, p. 57.
19 Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 8, с. 316.
* 79 *
Однако критическое отношение к Западу не мешало Герцену и Белинскому видеть там немало положительного, ценного, и прежде : всего передовую революционную мысль. Именно ее имел в виду Герцен, говоря о «европейских идеях». «Россия,— писал он,— с ними и только с ними может быть введена во владение той большой доли наследства, которая ей достается»20. Формулируя отношение свое и Белинского к Западу, он утверждал: «Идеал Белинского, идеал наш, наша церковь и родительский дом, в котором воспитались наши первые мысли и сочувствия, был западный мир с его наукой, с его революцией, с его уважением к лицу, с его политической свободой, с его художественным богатством и несокрушимым упованием»21.
Исходя из этого, Герцен решительно отвергал нападки на Запад: «Открытая ненависть к Западу есть открытая ненависть ко всему процессу развития рода человеческого, ибо Запад, как преемник древнего мира, как результат всего движения и всех движений — все прошлое и настоящее человечество... вместе с ненавистью и пренебрежением к Западу — ненависть и пренебрежение к свободе мысли, к праву, ко всем гарантиям, ко всей цивилизации»22.
Совсем иное видели в Европе славянофилы — группа либеральных помещиков, находившаяся в умеренной оппозиции к существовавшим порядкам 23. Славянофилы наиболее полно и последовательно развили мысль о противоположности России и Запада, в которых они усматривали два различных типа цивилизации. Это противопоставление стояло в центре всех славянофильских теоретических построений. При этом славянофилы исходили из идеи, что все русское безусловно превосходит все западное. «Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собой,— утверждал Хомяков.— Чем дальше они оглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество... Западным людям приходится все прежнее отстранять, как дурное, и все хорошее в себе создавать»24. Другой лидер славянофи-
20 Герцен А. И. Собр. соч., т. 7, с. 63.
21 Там же, т. 8, с. 43.
22 Там же, т. 9, с. 48—49.
23 Здесь имеются в виду «ранние славянофилы», а не их реакцион
ные продолжатели типа Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева.
24 Хомяков А. С. Поли. собр. соч.: В 8-ми т. М., 1900—1914 т 3
с. 20. ' ' '
Достарыңызбен бөлісу: |