Знаменитые случаи из практики психоанализа /Сборник. М.:
жүктеу/скачать 1.3 Mb.
|
ЗИГМУНД ФРЕЙД В данном случае ярко проявились тонкость Фрейда в толковании характерных деталей, умение проследить их происхождение, а также его осторожность в том, что касается некритического принятия каких бы то ни было элементов поведения или рассказа пациента. Мы находим здесь блестящий пример применения Фрейдом своего метода исследования и неутомимого поиска психических механизмов, детерминирующих установки и поведение пациента. Хотя процесс лечения как таковой в данном случае не происходил, в описании представлен проницательный анализ одного из наиболее загадочных и разрушительных человеческих недугов - паранойи, психического заболевания, для которого характерны устойчивые мании навязчивой подозрительности. Этот случай представлял особый интерес для Фрейда как ученого, поскольку казалось, что происходящее противоречит психоаналитической теории, а именно, тому положению, что паранойя является результатом борьбы пациента с усилением его гомосексуальных наклонностей. Не отваживаясь на любовные отношения с человеком своего же пола, параноик преобразует любовь в ненависть и подозрительность. В данном случае молодая женщина, как это очевидно, перешла от любви к ненависти в своем отношении к молодому человеку. Задача, которую поставил Фрейд, сводилась к тому, чтобы выяснить, не скрывал ли за собой этот по видимости гетеросексуальный конфликт гомосексуальную проблему. Многие описываемые в газетах случаи вспышек агрессивного настроения у вполне миролюбивых до этого людей представляют собой проявления параноидных маний. Если бы паранойя была так же легко различима для некомпетентного в области психологии человека, как, скажем, обыкновенная простуда, это избавило бы от ненужных страданий множество людей. Одной из характеристик параноидальной личности является склонность к сутяжничеству, т. е. использование судебных разбирательств для того, чтобы отомстить за воображаемый ущерб. Именно такой случай* приведен здесь. К сожалению, не все адвокаты обладают такой проницательностью, кик тот адвокат, который прибег к консультации Фрейда в данном случае. *«Описание случая паранойи, противоречащего психоаналитической теории». Для данного издания текст переведен с немецкого языка по изданию: S/ Freud, Studienausgabe, S. Fischer Verlag, Fr. а. М, Вd. VII, 1973. s. 207 - 216. - Прим, перев.
(1915)
Несколько лет назад один адвокат консультировался у меня по поводу случая, который вызвал у него определенные сомнения. Молодая женщина обратилась к нему с просьбой защитить от преследований мужчины, который втянул ее в любовную связь. Она сказала, что этот мужчина злоупотребил ее доверием тем, что с помощью тайных свидетелей сделал их фотографии, когда они занимались любовью, и что теперь в его власти опозорить ее посредством этих фотографий и принудить ее оставить свою работу. Ее адвокат был достаточно опытным для того, чтобы распознать патологическую подоплеку этого обвинения; однако, как он заметил, то, что часто происходит в действительности, кажется невероятным, и поэтому для него было бы ценным мнение психиатра по этому вопросу. Он обещал еще раз посетить меня вместе со своей подопечной. (Прежде чем продолжить свой отчет, я должен признаться, что изменил обстоятельства данной истории для того, чтобы сохранить инкогнито ее участников, Я считаю порочной практикой изменять какие бы то ни было детали при описании случая, не зависимо от мотивов рассказывающего. Никогда нельзя утверждать, какой аспект болезни привлечет читателя, обладающего самостоятельным мнением, а значит, автор рискует ввести его в заблуждение.) Некоторое время спустя я лично встретился с пациенткой. Это была весьма привлекательная, даже красивая
26 27 девушка тридцати лет, которая выглядела значительно моложе своего возраста и обладала ярко выраженной женственностью. Она явно отрицательно относилась к вмешательству врача и даже не пыталась скрыть свое недоверие. Было ясно, что только под влиянием своего адвоката, присутствующего здесь же, она согласилась рассказать мне историю, поставившую передо мной проблему, на которую я укажу позднее. Ни своими манерами, ни проявлением чувств она не обнаружила ни малейшей стыдливости или робости, которых следовало бы ожидать от нее в присутствии незнакомого. Она была полностью во власти предчувствия, внушенного ей ее переживаниями. Много лет она служила в большом концерне, занимая ответственный пост. Работа приносила ей удовлетворение и ценилась ее начальством. Она никогда не стремилась войти в любовную связь с мужчиной и всегда спокойно жила со своей старой матерью, для которой была единственной опорой. У нес не было ни братьев, ни сестер, а ее отец умер много лет назад. Не так давно служащий этого концерна, высококультурный и привлекательный человек обратил на нее внимание, и она, в свою очередь, также проявила к нему некоторую склонность. По независящим от них причинам о женитьбе не могло быть речи, но мужчина и слышать не хотел о том, чтобы из-за этого прекращались их отношения. Он убеждал ее в том, что бессмысленно жертвовать в угоду общественным условностям тем, что они чувствовали друг к другу, к чему оба стремились и насладиться чем имели бесспорное право, - тем, что могло обогатить их жизнь как ничто иное. Так как он обещал не подвергать ее никакому риску, она согласилась посетить его в его холостяцкой квартире днем. Они обнимались, целовались, он восхищался ее достоинствами, которые были теперь частично приоткрыты. Во время этой идиллической сцены она была неожиданно напугана шумом, который ей показался стуком или щелканьем. Этот звук исходил от письменного стола, стоящего рядом с окном, наполовину прикрытым тяжелым занавесом. Она сразу же спросила своего друга, что означает этот шум, и, по се словам, получила ответ, что шум произвели, вероятно, небольшие часы, стоявшие на письменном столе. Чуть позднее я попытаюсь сделать некоторые комментарии к этой части рассказа. Когда она покидала дом, на лестнице ей встретились двое мужчин, о чем-то друг с другом шептавшиеся. Один из них держал нечто завернутое, выглядевшее, как маленький ящик. Она была очень возбуждена встречей, и по пути домой у нес сами собой сложились некоторые мысли: ящик вполне мог быть камерой, а человек -фотографом, который скрывался за занавеской, когда она была в комнате; щелканье в этом случае было вызвано затвором; и значит, снимок был сделан тогда, когда она была в наиболее компрометирующем положении, которое и хотели заснять. С этого момента ничто не могло отвести ее подозрения от любовника. Она преследовала его упреками и докучала, требуя объяснений и разуверений, не только при встречах, но и в письмах. Напрасно он пытался уверить ее, что его чувства искренни и что для ее подозрений нет ни малейших оснований. Наконец, она пришла к адвокату, рассказала ему о случившемся и передала письма, написанные подозреваемым по поводу этого происшествия. Позже у меня была возможность взглянуть на некоторые из этих писем. Они произвели на меня благоприятное впечатление и состояли в основном из сожалений о том, что такие прекрасные и нежные отношения должны были быть разрушены этой «злосчастной нездоровой идеей». Вряд ли мне нужно объяснять, почему я согласен с этим мнением. Однако данный случай вызывает у меня особый интерес не только в плане диагностики. В психоаналитической литературе было выдвинуто мнение о том.
29 что пациенты, страдающие паранойей, борются с интенсификацией своих гомосексуальных наклонностей -факт, указывающий на нарциссический выбор объекта. Эта интерпретация получила дальнейшее развитие: преследователь в сущности есть некто, кого пациент любил в прошлом. Синтез этих двух положений необходимо привел бы нас к заключению, что преследователь должен обладать тем же полом, что и преследуемый. Правда, мы не настаиваем на тезисе о том, что паранойя определяется гомосексуальной склонностью как на имеющем универсальную значимость, не допускающую никаких исключений, но только потому, что мы наблюдали не достаточно большое число таких случаев; однако ввиду определенных соображений этот тезис получает важное значение, только если ему приписывать универсальную приложимость. Разумеется, в психиатрической литературе нет недостатка в случаях, когда пациент воображает себя преследуемым человеком другого пола. Но одно дело читать о таких случаях и другое - войти в личный контакт с ними. Мои собственные наблюдения и анализы, а также наблюдения моих друзей до сих пор без особых трудностей поддерживали связь между паранойей и гомосексуальной склонностью. Но данный случай решительно этому противоречил. Казалось, что девушка стремится защитить себя от любви к мужчине путем трансформации возлюбленного в преследователя: в самом деле, трудно уловить какие-либо следы влияния женщины и борьбы с гомосексуальной привязанностью. В этих обстоятельствах проще всего было бы отказаться от теории о том, что мания преследования неизменно зависит от наклонности к гомосексуализму и в то же время отказаться от всего, что вытекало из этой теории. Либо теория не права, либо ввиду того, что наши ожидания не оправдались, следует принять сторону адвоката и предположить, что в данном случае речь идет не о паранойе, а о реальном опыте, который был правильно истолкован. Но я увидел другой выход, благодаря которому окончательный вердикт на некоторое время можно было отложить. Мне вспомнилось, что слишком часто неправильное представление о людях, которые физически нездоровы, формировалось только потому, что врач не уделял достаточно внимания их обследованию и, таким образом, не успевал достаточно узнать о них. Поэтому я сказал, что не могу сразу же составить законченное мнение, и попросил пациентку зайти ко мне во второй раз тогда, когда она смогла бы рассказать мне эту историю еще раз более пространно, с различными мелкими деталями, которые могли быть упущены. Пациентка явно не испытывала желания к этому, но мне удалось добиться ее обещания, благодаря влиянию адвоката, который помог мне еще и тем, что сказал, что при следующей встрече в его присутствии нет необходимости. Рассказ пациентки при втором посещении не обнаружил противоречия с тем, что я услышал в первый раз, но те дополнительные детали, которые в нем содержались, разрешили все сомнения и трудности. Начнем с того, что она посетила молодого человека в его квартире не один раз, а дважды. И именно во второй раз ее потревожил подозрительный Б1ум: в первоначальном изложении она умолчала или забыла упомянуть о своем первом визите, потому что не придавала ему значения. Во время него не случилось ничего, достойного внимания, но этого нельзя сказать о следующем дне. Руководство отделом, где она работала, осуществляла пожилая женщина, которую она описывала следующим образом: «У нее седые волосы, как у моей матери». Эта пожилая начальница явно симпатизировала девушке и выказывала ей свою привязанность, хотя иногда поддразнивала ее; девушка понимала, что она как бы является фавориткой. На следующий день после ее первого визита к молодому человеку он появился на работе и зашел к пожилой даме, 31 30 чтобы обсудить с ней какой-то деловой вопрос. Они негромко разговаривали, и в какой-то момент пациентка внезапно почувствовала уверенность, что он рассказывает ей о приключении предыдущего дня, и в том, что между ними двумя раньше существовала любовная связь, о которой она не догадывалась. И теперь седовласая пожилая женщина, похожая на ее мать, все знала, а ее слова и поведение в течение дня только подтвердили подозрения пациентки. При первой же возможности она высказала упрек своему любовнику в измене. Разумеется, он энергично протестовал против того, что он назвал бессмысленным обвинением На некоторое время ему все-таки удалось избавить ее от заблуждения и вселить в нее достаточное к нему доверие, чтобы она снова пришла (полагаю, что это произошло через несколько недель). Остальное мы уже знаем из ее первого рассказа. Во-первых, эта новая информация устраняет всякие сомнения относительно патологического характера ее подозрения. Легко видеть, что седовласая пожилая начальница стала как бы замещением ее матери, что, несмотря на свою молодость, любовник пациентки занял место ее отца, и что именно сила этого комплекса матери заставила пациентку подозревать любовные отношении между этими плохо друг другу подходящими партнерами, какими бы невероятными эти отношения не казались. Более того, это устраняет кажущееся противоречие с нашими основывающимися на психоаналитической теории ожиданиями того, что развитие мании преследования должно определяться непреодолимой гомосексуальной привязанностью. Первоначальным преследователем, т. е- фактором, влияния которого стремится избежать пациентка, здесь опять-таки является не мужчина, а женщина. Начальница знала о любовной связи девушки, порицала ее и обнаруживала свое порицание таинственными намеками. Привязанность пациентки к своему полу препятствовала ее попыткам принять в качестве объекта любви человека противоположного пола. Ее любовь к матери стала средоточием всех тех тенденций, которые, играя роль «совести», становились на пути девушки, пытающейся совершить первый шаг по дороге к нормальному сексуальному удовлетворению - во многих отношениях довольно опасному. Именно благодаря этой любви отношения девушки с мужчинами оказались под угрозой. Когда мать препятствует сексуальной активности дочери, она выполняет свою нормальную функцию, которая, будучи основанной на могучих бессознательных мотивах, определяется событиями детства и которая получила санкцию общества. И уже дело самой дочери эмансипироваться от этого влияния и решить для себя, исходя из рациональных доводов, в какой степени она может позволить себе сексуальное удовольствие или должна отказаться от него. Если при попытках эмансипироваться она становится жертвой невроза, то следует предположить у нее наличие комплекса матери, который, как правило, трудно преодолим и не поддается контролю с ее стороны. Конфликт между этим комплексом и новым направлением, в котором устремилось либидо, принимает форму того или иного невроза в зависимости от склонностей субъекта. Однако проявление невротической реакции всегда будет определяться не ее актуальным отношением к действительной матери, но ее инфантильным отношением к ее раннему образу матери. Мы знаем, что наша пациентка много лет не имела отца: мы можем также предположить, что ей вряд ли бы удавалось уклоняться от общения с мужчинами до возраста тридцати лет, если бы у нее не было поддержки со стороны сильной эмоциональной привязанности к матери. Когда же ее либидо обратилось на мужчину в ответ на его настойчивое ухаживание, эта поддержка превратилась в тяжелое ярмо. Девушка попыталась освободить себя от своей 32 33 гомосексуальной привязанности, и ее наклонности позволили ей сделать это в форме параноической мании. Таким образом, мать превратилась во враждебного и злобного надзирателя и преследователя. С этим можно было бы справиться, если бы комплекс матери не сохранил достаточно силы для того, чтобы выполнять свою цель — удерживать пациентку на расстоянии от мужчин. Как следствие, в конце первой фазы конфликта пациентка отстранилась от своей матери, но в то же время не сумела уйти от нее к мужчине. Не удивительно, что обоих она видела вовлеченными в заговор против нее. Затем энергичные усилия мужчины решительно привлекли ее к нему. Она как бы поборола в сознании сопротивление матери и с готовностью пришла на вторую встречу со своим любовником. В дальнейшем мы не видим повторного появления матери, но можно с уверенностью настаивать на том, что в этой первой фазе любовник превратился в преследователя не непосредственно, но через мать и в силу своих взаимоотношений с матерью, которая играла ведущую роль в первой мании. Можно было бы думать, "что сопротивление наконец-то преодолено и что девушке, которая до сих пор была привязана к матери, удалось полюбить мужчину. Но после второго посещения появляется другая мания, которая, изобретательно воспользовавшись некоторыми случайными обстоятельствами, разрушила эту любовь и, таким образом, успешно выполнила цель комплекса матери. Может все же показаться странным, что женщина защищается от любви к мужчине с помощью параноической мании; но прежде чем рассмотреть это положение дел более внимательно, остановимся на случайных обстоятельствах, которые стали основой этой второй мании, направленной исключительно против мужчины. Лежа, частично раздевшись, на диване возле своего любовника, она услышала шум, напоминающий щелканье или удар. Не зная его причины, она пришла к определенному истолкованию его после того, как повстречала на лестнице двух мужчин, один из которых нес нечто, выглядевшее как закрытый ящик. Она убедила себя, что кто-то, действуя по указанию ее любовника, наблюдал за ней и сделал ее фотографии во время интимного tet-a-tet. Разумеется, нелепо утверждать, что если бы не этот злосчастный шум, то мания бы не образовалась; напротив, в этом случайном обстоятельстве следует видеть нечто неизбежное, нечто, что должно было непременно утвердить себя в пациентке, точно так •же, как она предположила связь между ее любовником и пожилой начальницей, замещающей ее мать. Среди бессознательных фантазий всех невротиков и, вероятно, всех людей почти всегда присутствует одна, которую можно обнаружить с помощью анализа: это фантазия наблюдения сексуального взаимодействия родителей. Такие фантазии —наблюдение за сексуальным взаимодействием родителей, соблазнение, кастрация и т. п. - я называю первобытными фантазиями и как-нибудь постараюсь детально рассмотреть их происхождение и отношение к индивидуальному опыту. Случайный шум, таким образом, просто сыграл роль провоцирующего фактора, который активизировал типичную фантазию нечаянного подслушивания, являющуюся компонентом родительского комплекса. Более того, следует усомниться в том, что мы можем назвать с полной уверенностью этот шум «случайным». Как заметил однажды в разговоре со мной Отто Ранк, такие шумы, наоборот, составляют необходимую часть фантазии подслушивания, и они воспроизводят либо звуки, которые указывают на взаимодействие родителей, либо звуки, которыми подслушивающий ребенок боится выдать себя. Но в данном случае мы можем с достаточной уверенностью утверждать следующее: любовник пациентки по-прежнему воспринимался как отец, место же матери заняла сама пациентка. Роль подслушивающего 34 35 должна тогда достаться кому-то третьему. Мы можем видеть, каким способом девушка освободилась от гомосексуальной зависимости от своей матери. Посредством некоторой регрессии: вместо того, чтобы выбрать в качестве объекта любви свою мать, она идентифицировала себя с ней - она сама стала своей матерью. Возможность этой регрессии указывает на нарциссическое происхождение ее гомосексуального выбора объекта и, следовательно, на ее параноическую последовательность. Можно в общем виде проследить тот ход мысли, который бы привел к тому же результату, что и эта идентификация: «Если моя мать делает это, я тоже могу это делать; я имею на это такое же право, как и она». Мы можем сделать еще один шаг, оспаривая случайную природу этого шума. Однако мы не требуем от наших читателей безусловно следовать за нами, поскольку отсутствие более глубокого аналитического исследования не позволяет нам в данном случае выходить за пределы вероятного. В нашем первом разговоре пациентка упомянула о том, что она немедленно потребовала объяснения шума и получила ответ, что это, по-видимому, тиканье часов на письменном столе. Однако я рискну объяснить то, что она мне сказала, как ошибку памяти. Мне кажется гораздо более вероятным, что поначалу она вообще не реагировала на шум и что шум получил свое значение только после того, как она встретила двух мужчин на лестнице. Ее любовник, который, по-видимому, даже не слышал шума, вполне мог позднее, когда она атаковала его своими подозрениями, объяснить это таким образом: «Не знаю, какой шум ты могла слышать. Может быть, это были небольшие часы; они иногда довольно громко тикают». Такое отсроченное использование впечатлений и смешение воспоминаний часто происходит именно при паранойе и характерно для нее. Но поскольку я никогда не встречался с этим мужчиной и не имел возможности
Можно пойти еще дальше в анализе этой якобы реальной «случайности». Не думаю, что это было тиканье часов или вообще был какой-либо шум. Женщина могла испытать ощущение удара или стука в клиторе, а впоследствии спроецировать его как восприятие внешнего объекта. Такого рода ощущения могут появляться в сновидениях. Одна моя пациентка, страдавшая истерией, как-то рассказала мне короткое пробуждающее сновидение, к которому она не могла подобрать никакой ассоциации. Ей просто приснилось, что кто-то постучал в дверь, и она проснулась. Никто не стучал, но предыдущие несколько ночей она просыпалась от тревожащих ощущений поллюций: таким образом, у нее появился мотив просыпаться, как только она чувствовала первый признак полового возбуждения. Таким был «стук» в ее клиторе. В случае с нашей параноической пациенткой я бы предположил за случайным шумом подобный процесс проецирования. Разумеется, я не могу ручаться, что за время нашего короткого знакомства пациентка, которая довольно неохотно уступила принуждению, правдиво поведала мне обо всем, что произошло во время двух встреч любовников. Но изолированное сжатие клитора не противоречило бы ее словам о том, что не было никакого контакта гениталий. В том, что она впоследствии отвергла мужчину, наряду с «совестью» несомненно сыграло свою роль и то, что она не получила достаточного удовлетворения. Давайте снова рассмотрим тот примечательный факт, что пациентка защищалась от своей любви к мужчине с помощью параноической мании. Ключ к пониманию этого может быть найден в истории развития мании. Как мы и ожидали, поначалу эта мания была направлена против женщин. Но теперь на этой параноической основе был совершен переход от женского к мужскому объекту. Такое движение
В таком случае эти феномены представляют собой попытку продвижения, исходя из нового основания, которое, как правило, было приобретено в порядке регрессии; мы вполне можем поставить рядом с ними прилагаемые при некоторых неврозах усилия возвратить позицию либидо, некогда им занимаемую, но затем потерянную. Разумеется, вряд ли можно провести концептуальную черту, разделяющую эти два класса феноменов. Мы слишком склонны думать, что конфликт, который лежит в основе невроза, приходит к своему завершению с формированием симптома. В действительности, борьба может продолжаться различными путями и после этого. Все новые и новые компоненты инстинктов могут исходить от обеих сторон, тем самым продлевая эту борьбу. Ее объектом становится сам симптом; 38 определенные тенденции, стремящиеся сохранить его, находятся в конфликте с другими, которые добиваются его устранения и восстановления Status quo ante*. Нередко наряду с другими направлениями работы обращаются к поиску методов сделать симптом ненужным посредством попытки обрести вновь то, что было утрачено и что теперь захвачено симптомом. Эти факты проливают свет на высказывание К. Г. Юнга по поводу того эффекта, что «психическая инерция», противостоящая изменениям и прогрессу, является фундаментальной предпосылкой невроза. Эта инерция поистине в высшей степени своеобразна; она является не общим, но весьма специализированным свойством психики; она не всемогуща даже в пределах своей собственной сферы, но борется против тенденций к прогрессу и выздоровлению, которые сохраняют активность даже после формирования невротических симптомов. Если мы попытаемся найти исходный пункт этой инерции, то обнаружим, что она является проявлением довольно ранних сцеплений - разложить которые очень трудная задача - между инстинктами и впечатлениями и объектами, связанными с этими впечатлениями. Эффект этих сцеплений заключается в том, что они приводят развитие соответствующих инстинктов к состоянию покоя. Или, иными словами, эта специализированная «психическая инерция» всего лишь другое название (хотя вряд ли лучшее) для того, что в психоанализе мы привыкли называть «фиксацией».
жүктеу/скачать 1.3 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|