0 библейском правосудии Первый суд Ветхого Завета Среди сада росло древо познания добра и зла; бог запретил человеку употреблять в пищу пло­ды его, сказав: « в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь»



бет10/11
Дата06.06.2016
өлшемі0.72 Mb.
#118312
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Дело Сельвина

Эх, если бы вы знали меня в пору цветущей зрелости. Когда я приходил в азарт, то не помнил себя. Я опубликовал в газетах серию статей под заголовком «История Франка Сельвина»; пункт за пунктом я разоблачил несостоятельность свидетелей, особенно главной свидетельницы; анализировал противоречия в свидетельских показаниях и предвзятость некоторых из них; доказал абсурдность утверждения, что главная свидетельница могла опознать убийцу; обнажил полную неспособность председателя суда и грубую демагогию обвинительной речи прокурора. Но этого мне было мало: раз взявшись за дело, я стал громить уже все наше правосудие, уголовный кодекс, институт присяжных, весь равнодушный и эгоистический общественный строй. Не спрашивайте, какой тут поднялся шум; к тому време­ни у меня уже было кое-какое имя, за мной стояла молодежь; как-то вечером перед зданием суда была даже устроена демонстрация. Тогда ко мне прибежал адвокат Сельвина и, ломая руки, запричитал: мол, что же это я натворил, он-де уже подал касса­цию, опротестовал приговор, и Сельвину наверняка сократили бы срок до двух-трех лет тюрьмы, а теперь — не могут же высшие инстанции уступить дав­лению улицы, они отклонят все его ходатайства! Я сказал почтенному юристу, что дело уже не в одном только Сельвине, что мне важно восстановить исти­ну и справедливость.

Адвокат оказался прав; апелляция была отклонена, но и председателя суда отправили на пенсию. Милые мои, вот тогда-то с удвоенной энергией я ри­нулся в бой. Знаете, я и сегодня скажу, что это была святая борьба за справедливость. Посмотрите — с тех времен у нас многое стало лучше; так признайте же в этом хоть частичку и моей, старика, заслуги! Дело Сельвина перекочевало в мировую печать. Я высту­пал с речами на рабочих собраниях и на междуна­родных конгрессах перед делегатами со всего мира. «Пересмотрите дело Сельвина» было в свое время та­ким же международным лозунгом, как, например, «Разоружайтесь» или «Уосез юг Х^отеп». Если гово­рить обо мне, то это была борьба отдельной лично­сти против государства; но за мной была молодость. Когда скончалась матушка Сельвина, за гробом этой маленькой иссохшей женщины шло семнадцать ты­сяч человек, и я говорил над открытой могилой, как не говорил никогда в жизни; бог знает, друзья, что за страшная и странная сила — вдохновение...

Семь лет вел я борьбу; и эта борьба сделала меня тем, что я есть. Не книги мои, а дело Сельвина доста­вило мне всемирную известность. Я знаю, меня на­зывают Глас Совести, Рыцарь Правды и как-то еще; что-нибудь в этом роде напишут и на моем надгроб­ном камне. Лет через четырнадцать после моей смерти в школьных учебниках наверняка будут пи­сать о том, как боролся за правду писатель Леонард Унден, - а потом и об этом забудут...

На седьмой год умерла главная свидетельница Анна Соларова; перед смертью она исповедалась и с плачем созналась, что ее мучат угрызения совести, потому что тогда, на суде, она дала ложную присягу, ибо не могла сказать по правде, был ли убийца в окне действительно Франком Сельвином. Добрый патер поспешил ко мне; я к тому времени уже лучше пони­мал взаимосвязь вещей в этом мире, поэтому не стал обращаться в газеты, а направил моего патера прямо в суд. Через неделю вышло решение о пересмотре дела. Через месяц Франк Сельвин снова предстал пе­ред судом; лучший адвокат, выступавший бесплатно, не оставил от обвинения камня на камне; затем под­нялся прокурор и рекомендовал присяжным оправ­дать подсудимого. И те двенадцатью голосами вынес­ли решение, что Франк Сельвин невиновен. Да, то был величайший триумф в моей жизни. Никакой другой успех не приносил мне столь чистого удовлетворения — и вместе с тем какого-то странного ощуще­ния пустоты; по правде сказать, мне уже немного не­доставало дела Сельвина — после него осталась ка­кая-то брешь... Как-то — это было на следующий день после суда — входит ко мне вдруг моя горничная и го­ворит, что какой-то человек хочет меня видеть.


  • Я Франк Сельвин, — сказал этот человек, остановившись в дверях... И мне стало... не знаю, как это выразить — я почувствовал какое-то разочарование оттого, что этот мой Сельвин похож на... скажем, на агента по распространению лотерейных билетов: немного обрюзгший, бледный, начинающий лысеть, слегка потный — и невероятно будничный...
    Вдобавок, от него разило пивом.

  • Прославленный маэстро! — пролепетал Франк Сельвин (представьте, он так и выразился — «прославленный маэстро», я готов был дать ему пинка!), — я пришел поблагодарить вас... как моего величайшего благодетеля... — Казалось, он затвердил эту речь наизусть. — Вам я обязан всей моей жизнью... Все слова благодарности бессильны...

  • - Да будет вам, — поторопился я прервать его, — это был мой долг; коль скоро я убедился, что вы осуждены безвинно...

Франк Сельвин покачал головой.

—Маэстро,—грустно промямлил он,—не хочу лгать моему благодетелю: старуху-то действительно убил я.

— Так какого же черта! — вскричал я. — Почему же вы не признались на суде?!

Он посмотрел на меня с упреком:

— А это было мое право, маэстро; обвиняемый имеет право отпираться, не так ли?

Признаюсь, я был раздавлен.

— Так что же вам от меня надо? — буркнул я.

— Я пришел лишь поблагодарить вас, маэстро, за ваше благородство, — проговорил он уныло, полагая, вероятно, что этот тон выражает его растроганность. — Да матушку мою вы не оставили в беде... Благослови вас бог, благородный бард...

— Вон! — гаркнул я вне себя; он скатился с лестницы как ошпаренный.

Через три недели Сельвин остановил меня на улице; он был слегка под хмельком. Я не мог от него отвязаться; долго не понимал я, чего он хочет, пока он не объяснил мне наконец, придерживая меня за пуговицу. Объяснил, что я, в сущности, ис­портил все дело; если б я не писал так о его про­цессе, кассационный суд принял бы протест его ад­воката, и ему, Сельвину, не пришлось бы сидеть семь лет понапрасну; так чтоб я теперь вошел в его стесненное положение, коему сам был причиной, занявшись его делом... Короче, пришлось сунуть ему сотню-другую.

- Благослови вас бог, благодетель, - сказал он с увлажненным взором. В следующий раз он вел себя более угрожающе. Я де успел погреть руки на его деле; защищая его, я де обрел славу, так с какой же стати и ему самому на этом не подработать? Я никак не мог доказать, что вовсе не обязан платить ему никаких комиссионных; короче говоря, я снова дал ему денег.


  • Как Вы думаете, почему писатель дал денег Франку Сельвину?

  • Какое значение имело дело Сельвина для широкой общественности? Важна ли была его реальная виновность (или невиновность) ?

  • В чем заключалась справедливость для литератора, защищавшего Сельвина? Какую истину и справедливость он защищал?


Р. Шекли

Триптих

Оакс-2 был маленькой пыльной планеткой, затерянной на задворках созвездия Ориона. Население там состояло из бывших выходцев с Земли, все еще придерживающихся земных порядков и обычаев. А судья Лоу являлся единственным светочем справедливости на всю маленькую планету. Боль­шинство рассматриваемых им дел касалось споров о границах земельных владений да принадлежности свиней и гусей. Граждане Оакса-2 не имели нюха на серьезные преступления.

Но однажды на Оакс-2 совершил посадку космический корабль, в котором находились небезызвестный Тимоти Монт и его адвокат, прилетевшие на Оакс-2 в поисках защиты и справедливости. Следом за ними прибыл другой корабль с тремя полицейскими и прокурором.

Прокурор сделал следующее заявление: — Ваша честь, этот негодяй совершил гнуснейшее преступление. Тимоти Монт, Ваша честь, поджег сиротский приют! Более того, перед тем как сбежать, он признал себя виновным. И у меня имеется его письменное признание.

Адвокат Монта, бледный тип с невыразительными глазами, поднялся с места.

— Я требую отклонения обвинения.

- И не подумаю, - заявил судья Лоу. – Поджог приюта — чудовищное преступление.

— Конечно, — согласился адвокат. — Оно таковым является в большинстве обычных мест. Однако мой клиент совершил сие деяние на планете Альтира-3. Ваша честь имеет какое-нибудь представление об


обычаях этой планеты?

Его честь, естественно, не имела.

- На Альтире-3, - пояснил адвокат, - всех сирот обучают искусству убивать с целью сокращения населения соседних планет. Поджогом приюта мой клиент спас тысячи, а может, и миллионы невинных жизней. Следовательно, его нужно считать не преступником, а народным героем.

— Это правда насчет Альтиры-3? — поинтересовался судья у судебного исполнителя.

Тот сверил факты по «Энциклопедии планетных обычаев и фольклору» и нашел, что да, это, несомненно, правда.

И судья Лоу объявил:

- Тогда я отклоняю обвинение.

Монт со своим адвокатом убыли восвояси, и жизнь на Оаксе-2 вошла в привычную мирную колею, изредка нарушаемую разве что случайными тяжбами о границах владений да принадлежности свиней и гусей.

Однако через год в местном суде снова объявились Монт с адвокатом, за которыми следовал прокурор.

Обвинение и на сей раз касалось поджога сирот­ского приюта.

— Однако, - пояснил бледный адвокат, — хоть мой клиент и виновен, суду следует знать, что упомянутый приют находился на планете Дигра-4. А как вам хорошо известно, на Дигре-4 всех сирот посвящают неких отвратительных обрядов, вызывающих справедливый гнев во всей цивилизованной Галактике.

Выяснив, что и это правда, судья Лоу опять отклонил обвинение.

Через пятнадцать месяцев Тимоти Монт и его адвокат в третий раз оказались в суде по тому же самому обвинению.


  • Ну, дорогой, - сказал судья Лоу. - Я, конечно, понимаю, реформаторское рвение... Ну и где же на сей раз было совершено преступление?

  • На Земле, - сообщил прокурор.

  • На Земле? - не поверил судья.

  • Боюсь, что это правда, — печально ответил адвокат. — Мой клиент виновен.

  • Но по какой такой причине сейчас-то?

  • Временное умопомешательство, — быстро проговорил адвокат. — И в качестве доказательства уменя имеются заключения двенадцати психиатров. Я требую отмены обвинения в соответствии с законом, применимым к данному обстоятельству.

  • Лицо судьи побагровело от гнева.

— Тимоти Монт, почему ты это сделал?

И прежде чем адвокат успел помешать своему подзащитному что-нибудь сказать, Тимоти Монт встал и заявил:

— Потому что мне нравится поджигать приюты!

В тот же день судья Лоу издал новый закон, который обсуждала вся цивилизованная Галактика и который изучался даже на столь отличных друг от друга планетах, как Дрома-1 и Аос-10. Закон Лоу гласил, что отныне адвокат несет такое же наказание, как и его клиент, какой бы приговор ни присудили последнему.

Многие усматривали в этом несправедливость. Однако сфера адвокатской деятельности на Оаксе-2 замечательным образом сократилась.


  • Был ли Тимоти Монт виновен, на Ваш взгляд, хотя бы по одному из предъявленных обвинений?

  • Имело ли место преступление?

  • Почему судья издал закон, карающий адвокатов наравне с их подзащитными? Как Вы думаете, какими мотивами при этом руководствовался судья Лоу?

  • Что может, по-вашему, являться признаками цивилизованного судопроизводства? Есть ли эти признаки в рассказе Шекли?

* * *


Спасович Владимир Данилович (1829-1906) - русский юрист, специалист по международному и уголовному праву. Основной его труд - «Учебник уголовного права» (1863).

Спасович — оратор огромной эрудиции, большой художник, глубокий знаток истории и литературы. Был очень требователен к себе и коллегам по ра­боте. Речи свои отрабатывал в мельчайших подроб­ностях. Они поражают силой чеканного слова, богатством языка и глубиной мысли, умелым исполь­зованием сравнений. В его речах никогда не встретишь напыщенных фраз, стиль их прост, доходчив. Свои речи строил всегда в строгом логическом по­рядке, широко и умело используя богатство русского языка.

Однако следует отметить, что его речи не отличаются внешней отделкой, их сила и значение во внутреннем содержании. Несомненным достоинством речей Спасовича является удачная их планировка, тщательно продуманный анализ собранных по делу доказательств. В речи он умело и убедительно ставит каждое доказательство на свое место. Большой пси­холог, он всегда находит правильный тон речи, ему чужда несдержанная полемика с противником.

Спасович одинаково силен как в делах, где подсудимый отрицал свое участие в преступлении, так и в делах, где квалификация преступлений была сомнительной или совершение преступления оспаривалось. Одной из лучших его речей является речь по делу об убийстве Нины Андреевской. Здесь умело и правильно распределен обильный доказательственный материал. Эта речь показывает большую подготовительную работу адвоката перед выступлением в суде.

Несмотря на то что в отдельных местах речь перегружена излишними подробностями, она является образцом глубокого и обстоятельного анализа судебных доказательств. Речь эта имеет большой теорети­ческий и практический интерес. Она свидетельствует об исключительно умелом оперировании косвенными доказательствами. Касаясь ораторского творчества Спасовича, следует отметить, что из замечательной плеяды дореволю­ционных адвокатов никто так умело и широко не пользовался научными знаниями, как Спасович. Глубокие, поистине энциклопедические знания были его могучим оружием в судебном поединке. Давая характеристику В.Д. Спасовичу, А.Ф. Кони писал: «В числе многих и многие годы я восхищался его оригиналь­ным, непокорным словом, которое он вбивал, как гвозди, в точно соответствующие им понятия, — любовался его горячими жестами и чудесной архитектурой речи, неотразимая логика которых соперничала с глубокой их психологией и указаниями долгого, основанного на опыте житейского раздумья».

Отмечают, что Спасович, начиная речь, как бы разочаровывал слушателей. Первую фразу он всегда произносил с большим внутренним напряжением. Оратор вначале заикался, слова были непокорны, фразы рождались тяжело, резали слух, но проходили первые минуты, и он овладевал аудиторией, произносил речь уверенно, твердо, убедительно. Замеченные дефекты сглаживались богатством мыслей, которые щедро подаются ярким, образным языком.

В некоторых своих речах Спасович затрагивает этические вопросы деятельности адвоката в уголовном процессе. Так, по делу Всеволода Крестовского он, касаясь осуществления защиты по назначению суда, говорит:

«Это такая же служба, как воинская повинность; ее можно исполнять двояко: как казенщину, формально, или с усердием, влагая душу в дело, употребляя все усилия, чтобы подействовать на ум и сердце судей. Я полагаю, что только тот, кто исполняет эту обязанность последним из двух способов, заслуживает, чтобы его уважали, и, конечно, когда кому защитник понадобится, а он может понадобиться всякому, то пожелают найти только такого защитника, который бы не делал ни малейшего различия между делом, назначенным ему от суда, по повинности, и делом, защищаемым им по со­глашению».

Далее он подчеркивает, что выбор адвокатом средств защиты должен быть предельно добросовестным, свободным от выбора клиента. В средствах защиты не должно быть места сомнительным доказательствам, предоставленным клиентом. В своих работах, освещающих деятельность адвоката, он подчеркивает ее общественный характер, призванный служить широким интересам правосудия.

Из книги «Знаменитые речи российских юристов»


  • Как Вы считаете, адвокатство - это врожденный талант или просто профессия, которой можно научиться?

  • Какими человеческими качествами, по-вашему, должен обладать адвокат?

  • Есть ли в Вашем окружении человек, который мог бы быть блестящим адвокатом? Какие качества присущи ему?

Д. Каминская

Солдат правосудия

Именно так — солдатами правосудия — называли адвокатов в Древнем Риме, где профессия адвоката была почетна, где само понятие адвоката включало в себя обязанность быть борцом за право, справедливость и законность.

В талант Софьи Васильевны Каллистратовой я влюбилась сразу и сохранила эту влюбленность на все долгие годы нашей совместной с ней работы.

Речи Софьи Васильевны мне нравились всегда. Особенно ценила я безупречную, «мужскую» логику в ее аргументации и сдержанную страстность в манере изложения. Любила ее чуть хриплый, «прокуренный» голос, так богатый оттенками.

Мне кажется, Софья Васильевна — один из тех адвокатов, кто никогда не произнес неинтересной речи. В самом, казалось бы, безнадежном деле, с самой незанимательной фабулой она умела найти оригинальное решение, неизменно высоконравст­венную и неизменно аргументированную позицию.

Среди адвокатов Московской коллегии Софья Васильевна занимала особое место. Широкая образованность, удивительная убедительность и стройность логического мышления, блестящий ораторский талант выдвинули ее на одно из первых мест среди адвокатов.

Мне много раз доводилось вместе с Каллистратовой участвовать в судебных процессах. Это были очень разные дела. Иногда очень сложные и запутанные. В таких делах с особенной яркостью проявлялся аналитический склад ее ума. Но доводилось мне слу­шать и речи, которые она произносила в защиту лю­дей, действительно совершивших преступление, чья вина безусловно была доказана. И в таких делах вы­ступления Софьи Васильевны были всегда прониза­ны чувством искреннего сострадания, заботой о судьбе подзащитного. Профессиональный опыт не поро­дил у нее ту привычку к чужим страданиям, которая часто делает адвоката равнодушным профессионалом. Вообще слово «равнодушие» к Софье Васильевне неприменимо. Ее адвокатская деятельность всегда была страстной борьбой за подлинное правосудие, за справедливый и гуманный приговор.

В своей профессиональной работе Софья Васи­льевна не знала компромиссов. Никакие конъюнктурные соображения, как и соображения собствен­ной безопасности, не могли заставить изменить ор­ганически свойственную ей принципиальность в позиции защиты.

В стране, где нарушение закона в те годы было почти нормой, где уважение к закону требовалось только от рядовых граждан, где власть никогда не считала себя этим законом связанной, позиция адвоката, требовавшего в каждом деле и применительно к любому человеку точного соблюдения закона, перерастает рамки чисто правовой практики и приобретает политический характер. Вот почему я считаю, что политическим защитником Софья Васильевна была всегда. Она была всегда борцом за права человека.

Но особенно ярко гражданское мужество и про­фессиональное мастерство Каллистратовой проявились в политических процессах 60-70-х гг. Основыва­ясь на анализе советских законов и на материалах конкретного дела, Софья Васильевна отстаивала в судах право каждого человека на свободное выражение своих собственных мнений, право на участие в свобод­ных демонстрациях, право на свободу совести.

Она была одним из первых (если не первым) адвокатом, участвовавшим в политических процессах тех лет, который с полной категоричностью утверждал в суде, что право на демонстрацию гарантировано конституцией и потому участие в демонстрации, даже не одобряемой властями, не является уголов­ным преступлением. Именно тогда в защитительной речи Софьи Каллистратовой в политическом процессе прозвучали слова: «Прошу оправдать».

Сейчас, может быть, более, чем когда бы то ни было, общество нуждается в людях высокой нравст­венности, принципиальности и мужества. А именно таким человеком была Софья Васильевна.



  • Влияют ли эпоха, политический строй и особенности ведения судебного процесса на исполнение адвокатского долга? Если да, то как и почему?

  • Что, по-вашему, можно считать адвокатским долгом?

  • Какие средства использует адвокат для исполнения этого долга?

  • Как Вы думаете, адвокат, проигравший дело, - это плохой адвокат?

  • Если бы Вам предоставили возможность воспользоваться услугами адвоката при разборе Вашего дела, какое решение Вы бы приняли: нанять частного адвоката, положиться на государственного, отказаться от адвоката? Почему?

В. Приемыхов

Двое с лицами малолетних преступников

Произошло преступление (убийство), свидетелями которого стали дети. Их показания выслушиваются на суде.


Зал суда был под завязку. Такого не было даже на выступлении баптиста из Норвегии, хотя он обещал излечить всех желающих, а здоровым в конце выступления давали Библию с картинками. Речь прокурора слушали, как о повышении цен, — не шелохнувшись. Он рассказал историю, будто подглядывал за каждым шагом Полундры. Обвинил его в двойном умышленном убийстве с корыстной целью.

— Требую высшей меры наказания — расстрела...

Зал зашевелился, завздыхал, люди зацокали языками, и все повернули головы на Полундру. Он никак не реагировал. Народ обратился к адвокатше — та деловито копалась в бумажках. Кто-то даже подумал, что она самое главное прослушала. Другие решили— притворяется, скрывает свою растерянность.

—Молодец у нас прокурор,— говорили в перерыве.



  • Она, адвокат, думала, тут ей обломится денег заработать!

  • Это не Москва. У нас, брат, за ушко да на солнышко. Это у них в Москве все схвачено!

Заговорила адвокат, в зале пронесся смешок. Уж очень у нее был грубый голос. «С таким голосом, — качали головой, — в уборной «Занято!» кричать». Но потом к голосу притерпелись, стали слушать содержание, и лица людей повытягивались. Прокурор хоть был земляком и говорил неплохо, однако и она выступала не худо. В перерыве люди только не разодрались, спорили, кто больше прав - приезжая адвокат или прокурор. У прокурора речь была, конечно, правильная, ничего не скажешь, но у москвички получалось человечнее.

По ее получалось так. Два несчастных, забытых обществом человека решили выпить, а денег не было. А может, они не ели неделю, хотели поесть, но с деньгами и в этом случае было плохо. Глухонемой Гриша указал бродяге Сэру свежую могилу. Он помогал хоронить Тихонова, это все видели, и обратил внимание на хорошую одежду покойника. Они бы выкопали гроб, сняли одежду и хоть на вечер были счастливы. Но здесь вмешался случай. Этим захоронением интересовался приезжий человек Анатолий Адольфович Шиш. Он отдыхал с покойным, есть трогательное свидетельство, как они выиграли бег в мешках и получили приз — лотерейный билет «Пепси» — один на двоих. И он, Шиш, приехал за своей долей выигрыша. Вдова сообщила ему, что билет лежит в кармане пиджака, а пиджак в могиле. Шиш увидел гробокопателей, думал, они посягают на его часть выигрыша, пытался помешать им. Его убили. Вероятнее всего, не желая этого, случайно. Свидетельство тому — паника, из-за которой у одного начался припадок, а другой в беспамятстве бежал от мили­цейской машины.

Утром их обоих выпустили. Одного из психушки, Другого из милиции. Они поспорили меж собой. Пиджак достался более сообразительному Сэру. Гриша с горя напился, полез драться и опять попал в больницу. Сэр тем же вечером выпил спиртовое пойло - денег не было на что-нибудь приличное. Выпил и помер.

Зрители очнулись и начали переговариваться в зале.



  • В чем дело? - спросил строгий судья.

  • Куда билет-то делся?! - крикнул кто-то нетерпеливый.

— Буду крикунов удалять из зала! — сказал судья. — Не ваше дело, куда делся. Тут суд работает.

«Да что это такое, — шептались зрители, — она им вкручивает черт знает что, а они как чурки».

- Никакого билета не было! - протрубила адвокат. Переждала сумбур в зале. Посмотрела на подзащит­ного Полундру, и все посмотрели. Голос ее стал мяг­че, жалостливее. Полундра ни с какой стороны не был связан с этой историей. На кладбище он вообще не бывал, у нею там никто не похоронен. Где нахо­дится обиталище бродяг, он не знает, название Па­риж не слышал. Он приехал по своим делам в город, снял номер в гостинице, и все бы кончилось мирно и хорошо и не волновались бы сегодня зрители в зале суда, а судьи на даче окучивали бы картошку. Но... Полундра выиграл по лотерее! По этому случаю он решил выпить. Некрасиво, конечно, но по-человечески понятно. По своей расположенности к людям решил угостить случайных знакомых. Они напоили его, избили, сняли вещи, отобрали деньги. Глупые подонки не подозревали, что его богатство заключа­ется в клочке бумажки, то есть билете, и не забрали его. Следы побоев подтверждаются данными экспер­тизы. Что делать в чужом городе избитому, без документов, без копейки денег?.. И он продает свой билет Алику, Альберту. На что имеет полное право.

«Из-за чего сыр-бор разгорелся? — думали некоторые зрители в зале. —Действительно, наверно, злые у нас в Судимове люди». После ее речи становилось жалко всех. И Полундру, и мертвого пожарника, и переволновавшегося Алика.

— Я хотела бы отметить низкую квалификацию следователя и прокуратуры вообще, — сказала адвокат на закуску. - По существу, все обвинение строится на показаниях двух несовершеннолетних. Вот передо мной письмо родителей одного из них—Кухтина. Здесь написано, что их сын отказывается от своих
показаний. Второго свидетеля, тоже несовершеннолетнего, нет в суде, и, думаю, не надо мучить детей, заставляя придумывать неправду.

- Я здесь! - раздался голос от двери, и все оглянулись.

Оглянулись и засмеялись: Винт был перепачкан с ног до головы, вроде его первоклассники на уроке рисования раскрашивали под черта. «Да уж, — завздыхали в зале, — не было свидетеля, но и это чучело». Никто, кроме конвойного солдата, не заметил движения Полундры. Он даже привстал, чтоб лучше разглядеть новое лицо. Адвокат мигом собралась с мыслями и вспомнила закон. По нему подросток может выступать в суде только в присутствии родителей. А если нет родителей, пусть идет домой играть. Прокурор знал другой закон. Вместо родителей с подростком в суде может выступать его классный руководитель или воспитатель, если он из детского дома. Объявили перерыв, пока не объявится Лина Романовна.


  • Каково отношение зрителей к суду, на котором они присутствуют? Найдите реплики, в которых выражено это
    отношение.


  • Можно ли относиться к этому отрывку как к пародии на суд, или Вы считаете, что здесь изображен реальный
    судебный процесс?



Э. Кабэ



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет